На заказ такого не строили. Шаман подумал, что строили дом сами переселенцы, на свой манер и по своим законам. Энергетических ошибок не было. Подумалось, что в порядке гуманитарной помощи могли настраивать поселения под Тверью, но никак не особняк вождя. У стфари есть свои шаманы? Вполне возможно, но отзовется ли им чужая богиня? Похоже, на работу Менгры и в самом деле есть спрос…
Иллиради, уже без велосипеда, стояла в калитке и махала рукой.
— Сюда, сюда! Баб, вот они! Пришли!
Из-за сплошного забора вышла статная седовласая женщина. В отличие от Иллиради, одетой как обычная молодая дачница, бабушка ее была облачена в национальный костюм — длинный, многослойный, сплошь покрытый вышивкой. Она радушно улыбнулась, поглядывая на гостей из-под бахромчатой налобной повязки, и где-то внутри у Ксе дрогнула умело настроенная струна. Шаман, человек города, не мог не опознать этой улыбки. Нарядная женщина-стфари была здесь кем-то вроде менеджера, и вид посетителей не внушал ей большой радости.
«Что-то тут не так», — подумал шаман и покосился на Женя: тот мрачнел на глазах. Ксе остро хотелось спросить, о чем думает бог, но обстановка была не самая располагающая, и беседы пришлось отложить.
Когда в проеме калитки показался Ансэндар, от сердца несколько отлегло.
— Уже добрались? — спросил он на свой манер мягко и чуть смущенно. — Я очень сожалею, что так получилось. Уважаемый Лья, к сожалению, счел разумным покинуть…
— Я знаю, — сказал Ксе как можно спокойней. — Он со мной связался. Это мы должны извиняться.
— Нет-нет, ничего… Да, Ксе, это Кетуради. А с Илей вы уже знакомы, ведь так?
Кетуради едва наклонила седую голову; две белые косы, перевитые тонкой работы металлическим плющом, скользнули по груди, и подвески тенькнули, задев ожерелье.
Хозяева и гости обменялись еще парой ничего не значащих реплик, а потом облаченная в этнические одежды менеджер пригласила их в дом. Прежде чем ступить на резное крыльцо, шаман на секунду погрузился в стихию; это был единственный способ укротить тревогу, разгоравшуюся в груди. Подумалось, что неплохо бы уметь выключать интуицию, когда и без нее все понятно: иной раз шестое чувство просто мешает думать. Дом был красив, непривычно красив, изнутри и снаружи покрытый резьбой, нарядный, точно деревянный пирог, с галереями и лесенками, но Ксе неприятно изумлялся — ему, москвичу, привыкшему к поистине гигантским постройкам, трехэтажный особняк Менгра-Ргета казался огромным и давящим.
Кетуради провела их в залу и скрылась.
Кажется, зала занимала полтора этажа: потолок оказался не по-деревенски высоким. Мебели здесь не было — только ковры на стенах да сундуки, украшенные неизменной резьбой, росписью и инкрустациями. На одном из сундуков лежал ноутбук, подключенный к мобильнику, вероятно, GPRS-модему. Картина рисовалась почти сюрреалистическая.
И лестницы. На второй этаж из залы их вело сразу три — винтовые, кованые, все разные и все — фантастически красивые. «Демонстрационная», — понял шаман и чуть улыбнулся. Пресловутый Менгра, вождь, контактер, делец и художник в одном лице уже заочно внушал Ксе уважение. Шаман залюбовался лестницами, похожими на музейные экспонаты, потом приметил чуть дальше ряд фонарей, выстроившихся у стены, точно солдаты в строю. Наверняка где-нибудь были образцы кованых решеток, но их кузнец, скорее всего, держал на улице, в обширном дворе. Ксе подумал, что сундуки здесь тоже стоят не просто так, и оказался прав. Проследив за его взглядом, Ансэндар с плохо скрытой гордостью улыбнулся и молча откинул ближайшую крышку.
Бледные лезвия, оплетенные кожей рукояти, пышные эфесы и суровые крестовины… Шаман был человек сугубо мирный и штатский, если не считать того, что последние несколько дней ему действовал на нервы бог войны, но перед этим зрелищем не смог бы остаться равнодушным ни один мужчина. В мальчишеском безотчетном восторге Ксе протянул руку к узкому мечу с обвившей рукоять крылатой змеей.
За плечом его полыхнул вихрь.
Ксе мало не в панике обернулся и встретил ясный и напряженный взгляд голубых глаз.
— Ксе, — глядя ему в лицо, тихо сказал Жень, — тут где-то это… бл-лин…
Мечи, казалось, не интересовали божонка вовсе.
— Храм, — спокойно кивнул Ансэндар, облокотившись на край откинутой крышки. — Он тоже в этом доме. Менгра все-таки верховный жрец, Жень. Так удобнее.
— Не люблю жрецов, — процедил подросток. Похоже, он собирался с силами, как тогда, у подъезда Льи: шаману почудилось, что краски сделались ярче, и ауру Женя он практически мог видеть — цвет ее из мирной синевы перетекал в недоброе белое золото.
— Жень, — негромко, не глядя на него, проговорил Анса — не стоит… Не надо бояться.
— Я не боюсь! — взвился божонок.
«Он тоже видит? — мелькнула мысль. — Он жрец?..»
…Жрец показался в дверях.
Вождь тридцатитысячного народа беженцев, верховный жрец неизвестного бога, кузнец-художник и успешный бизнесмен походил на мамонта. Дверной проем он загородил собой почти полностью — огромный, с бычьей шеей и невероятно широкой грудью, густобровый и хмурый, темно-рыжий мужик.
Менгра-Ргет.
Он стоял, скрестив на груди бугрящиеся мускулами волосатые руки, и в упор смотрел на Ансэндара.
Тот неуверенно улыбнулся. Ксе остро почувствовал неуместность своего пребывания в этом доме, и едва не отшатнулся, когда угрюмый взгляд Менгры скользнул по нему. Спокойным остался лишь Жень, и то — только с виду, шаману не было нужды лишний раз прислушиваться к тонкому миру, чтобы понимать, насколько стремителен и раскален вихрь. Бог шагнул поближе к нему и выпрямился; Ксе, оказавшийся за жениным плечом, молча обругал чересчур предприимчивого подростка. Для полного комплекта неприятностей не хватало только стычки с посторонним и лично перед Женем никак не провинившимся человеком. «Что-то Анса того, — печально подумал шаман. — Я же подозревал, что нет у него права обещать. Лья-то почему поверил, умный наш? Блин, нам бы теперь выйти отсюда спокойно! Жрец и так дядька неласковый, только бы Жень никакой штуки не отколол…» Наконец, Ксе решил, что не мешало бы позвать стихию: он не знал, на что способен жрец стфари в чужом для него мире, но исполин Менгра мог и попросту зашибить кулаком. Великая богиня желает их с Женем безопасности, а раз так, пускай ее, в случае чего, обеспечит…
Ксе попытался ощутить Матьземлю — и не удивился ничуть, только безнадежно прикрыл глаза. Вихрь-божонок снова отсекал его от Матери, заключив в колыбель немоты рядом с центром своего бурлящего тела. У Женя имелся собственный план действий. «Прибью гада», — устало подумал Ксе; он не испытывал даже злости, лишь вялую покорность судьбе.
Менгра шумно, как зверь, перевел дыхание.
Ансэндар осторожным движением опустил крышку сундука.
— Жень, — сказал он, — пожалуйста, успокойся. Мы же договорились…
— Договорились? — эхом отозвался Менгра. — Договорились, значит?!
Ансэндар, спокойный и серьезный, смотрел ему в лицо.
— Я дал обещание, Менгра.
И Ксе перестал дышать, когда Менгра с неожиданной для такого могучего человека скоростью пронесся по зале и втолкнул Ансэндара в стену — навалившись всем весом, ударив ладонью в горло снизу вверх, так, что стальные пальцы кузнеца обхватили шею беловолосого точно рогатина. Шаман зажмурился: показалось, что жрец Ансу убьет.
— Ты? — взревел стфари. — Дал?! Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Что теперь будет?! Ты понимаешь, с кем ты связался?!
Казалось, он игнорирует присутствие посторонних — но Менгра говорил по-русски. В гневе, как будто потеряв над собой контроль, стфари говорил на языке, который учил не более нескольких лет, и говорил без акцента, не путаясь в построении фраз, не подыскивая слова. «Что-то здесь не так», — заподозрил Ксе, но дальше рассуждать не смог, да и не успел.
Глаза бога сузились от ярости.
Жень медленно, каким-то деревянным движением качнулся вперед; шаман хотел остановить его, придержав за плечо, но рука отлетела как обожженная. В прошлый раз Женем руководили расчет и мальчишеское бахвальство; сейчас — ненависть.
— Вот такие суки и папку моего уморили, — очень тихо и ровно сказал он.
Менгра выпустил жертву; глаза Ансэндара закатились, и он сполз на пол, казалось, потеряв сознание.
— П-падлы, — с воистину нечеловеческой злобой процедил Жень; лицо его исказилось. — Ж-жрецы.
Жрец обернулся. Какое-то время они с Женем смотрели друг на друга; Ксе видел, что стфари не испытывает и тени страха, но пренебрегать божонком все же не решается.
А потом Ансэндар, потирая шею, хрипло выговорил:
— Я думаю… что Менгра… не такой.
В лице того не дрогнул ни один мускул, но шаману помстилось, что взгляд его все же на миг стал растерянным.
— Все они — такие, — криво усмехнулся Жень, не сводя с врага глаз-прицелов. — Н-ненавижу жрецов…
— Менгра не такой, — веки Ансы были опущены, но на губах мелькнул призрак улыбки. — Он хороший жрец.
Тот резко выдохнул и сгорбился, тяжело осев на ближайший сундук. Окинул беловолосого мрачным взглядом. «Уй-ё! — осенило Ксе, и он даже подобрался весь, поняв, наконец, что к чему. — Да он же… да они же… блин, я идиот, Лья узнает, ржать будет… но это ж кому сказать…»
— Менгра, — едва слышно шепнул Ансэндар, прикрыв лицо узкой ладонью, — я ведь и… ответить могу.
— Я здесь на птичьих правах, — отрубил Менгра, уставившись в пол. — А ты — тем более.
— У нас был выбор?
— Не было, — жрец коротко глянул на него, но Анса все еще прятал глаза. — Зачем ты их привел? Мы здесь никто. Мы не можем идти против местных властей! Что с нами будет?..
— Менгра, ты даже ни о чем не спросил. — Ансэндар, наконец, отвел руку и медленно поднялся с пола; Жень настороженно следил за ним. — По-твоему, я не знаю, что делаю? Раньше ты так не думал, — в его голосе звучали бесконечная усталость и бесконечное терпение.
— Раньше стфари жили не в чужом доме.
— Ты не хочешь снова обрести свой?
Ансэндар сказал это и опустил голову. Менгра молча уставился на него; лицо жреца смягчилось и просветлело, на нем мелькнуло растерянно-виноватое выражение, а в глазах почудились странные искорки.
— Жень, — сказал Анса. — Подойди.
Ксе изумленно смотрел, как божонок, секунду назад кипевший от ярости, подчиняется, глядя на стфари чуть ли не зачарованно. В голосе Ансы звучала тихая власть, которую непросто было отвергнуть.
— Он бог войны, Менгра, — сказал беловолосый, положив руку на плечо подростка. — Как Энгу. Наши миры ближе, чем кажутся. У него тоже нет спутницы, Менгра, по той же причине.
Жень стиснул зубы. Кузнец смотрел на него странным взглядом — сумрак, печаль и надежда.
— И что? — пробурчал он.
— Он сам еще мал. Эта страна часто перерождается, а вместе с нею — людские боги. Он должен вырасти… а богиня-спутница — родиться.
«Вот как?» — встрепенулся Ксе. Дело не ограничится предоставлением укрытия? Мать Отваги можно вернуть? Как? Если боги умирают навсегда?.. Ансэндар знает больше, чем могло показаться, больше даже, чем сам Жень? «А впрочем, неудивительно, — умозаключил шаман, — он же…»
— Что сделаем мы? — бесстрастно продолжал Менгра.
Ансэндар вздохнул.
— Если нам не удастся вернуться, — сказал он с подчеркнутым спокойствием, — с помощью девочки мы станем частью этого мира. Если удастся — в пантеоне над стфари появится богиня войны.
Повисло молчание. Ксе выжидающе переводил взгляд с одного участника беседы на другого, пытаясь разобраться с новой информацией. В его компетенцию не входит исправление пантеонов, он всего лишь шаман, выполняющий просьбу своей стихии, и что ему делать теперь?..
— Анса, — внезапно раскрыл рот Жень. — Я вот сколько смотрю, понять не могу — а ты? Ты — чего бог?
Менгра добродушно засмеялся, окончательно перестав быть мрачным и грозным, и встал с сундука. Ансэндар улыбнулся смущенно.
— Раньше, — сказал он, — дома, был… одного, а теперь, наверное, другого… — и он озадаченно пожал плечами. Верховный жрец смотрел на бога сверху вниз, чуть сощурившись, и странноватые искры не гасли в темных глазах.
— Надежды, — сказал Менгра-Ргет Адрад-Катта. — Надежды.
Когда Менгра вел их с Женем к гостевым комнатам, зычно окликая своих домашних и требуя постелей и ужина, во внутреннем кармане куртки у Ксе завибрировал телефон. Рядом с сердцем; и сердце шамана оборвалось, рухнув в живот. Руки похолодели, волосы на голове приподнялись, сбилось дыхание. Шаман даже не понял, испытывает интуитивный страх или что-то иное — слишком сильной и шокирующей оказалась физиологическая реакция. Мокрый от пота, деревянными пальцами он вытащил мобильник.
— Чего? — встревоженно обернулся Жень.
Шаман стоял и пялился на трезвонящий телефон. Номер не определялся.
— Блин, — прошептал он. — М-мать…
— Это кто?
— Понятия не имею…
Руки дрожали так, что мобильник мог выскользнуть, и Ксе невольно взялся за него поплотнее; это и помогло разобраться в ощущениях. Будь звонок опасен, внутри не родилось бы безотчетного желания его сберечь.
В кнопку Ксе попал с первого раза.
— Да, — просипел он беззвучно, и выговорил тверже, — алло?
— Здравствуйте, — с ленцой сказал в трубке безразлично-вежливый голос. — Прошу прощения за беспокойство. Мне ваш телефон дал Широков, Лейнид. Меня зовут Даниль Сергиевский.
8
Синий к красному, белый к желтому и снова синий — складывались детали, пластмассовые, окрашенные ровно и без затей; детали уголком и прямоугольничком, большие и маленькие, одинаковые и разные. С одной стороны пупырышки, с другой пустота, по бокам гладкое, а если перевернуть, то в пустоту можно налить воды, но она обязательно расплещется, и мама будет ругаться… Ковер в папином кабинете толстый, мягкий, по нему удобно ползать на коленях, но человечки на нем не стоят — падают, и башню приходится строить широкую…
Конструктор был огромный и сложный, дочери не по возрасту; то, что изображалось на схеме — целый кусок города — она собрать не могла, и играла в дорогущий набор Лего как в кубики, складывая разноцветные коробки и просто стенки. В рот она детали уже не тянула, но отец не без печали сознавал, что многоцветный город с коробки так никогда и не будет собран. Хозяйка-то вырастет, только и конструктор, и схема до той поры не доживут.
— Таня! — наконец, закричал он голосом, не терпящим возражений. — Таня, забери Тюшку, пожалуйста! Мне нужно работать.
— Сейчас! — отозвалась жена, и тут же зашелся ревом младший, не вылезший еще из пеленок Вован, драгоценный сын и наследник. — Ну что ты, — тише забормотала она, — сытый же… сухой… ой…
— Таня!
— Тюша, иди к маме! Миша, ну сделай же сам хоть что-нибудь!
Тот беспомощно поднял брови.
— Настюшенька, — залебезил он, усевшись перед нею на корточки, — иди в большую комнату играться, детеныш… давай, давай, собирай детальки…
— Ну па-а-апа! — заныла она.
— Давай, бегемотик, давай… — уговаривал отец, чувствуя себя извергом.
Выпроводив «бегемотика», он запер дверь на задвижку и потер лоб. Шум ослабел, но тихо в этом доме бывало только ночью. Пройдя к рабочему столу, отец семейства разбудил компьютер и попытался сосредоточиться, медитируя на пустую страницу файла.
— Заместителю министра обороны по работе с тонким планом, — пробормотал он, щелкая клавишами, — верховному иерарху культа бога войны… Ивантееву Пэ Вэ… от заместителя генерального директора ЗАО «Вечный Огонь», жреца-мастера Оноприенко Эм Дэ… докладная записка.
Он допечатал, отформатировал по правому краю и нахмурился. В голову лезло непотребное «довожу до Вашего сведения» и мешало найти подходящую фразу. Отчеты жрец давно составлял с помощью текстов-шаблонов, но для того, о чем он собирался писать сейчас, заготовки у него не было и не могло быть. «Несмотря на возможные неудобства, — прокрутил он текст в голове, прикидывая, с чего начать, — нужно отказаться от использования программных продуктов МГИТТ, так как выяснилось, что в полевых условиях они ведут себя непредсказуемо… нет, не так. Их поведение диктуется некой программой помимо воли человека-оператора… нет».
Ребенок надсаживался в соседней комнате.
«Программные продукты под условными названиями «Ищейка» и «Координатор», использующиеся нами в данный момент, являются, по словам самого автора, альфа-версиями и проходят тестирование… на нашей операции… в процессе выявились функциональные ошибки… нет».
— Ма-а-ам! — громогласно затянула Тюшка прямо под дверью. — Ку-ушать хочу!
Отец болезненно зажмурился. Во тьме под веками, как въяве, он увидел Координатора, жуткую тень на заднем сиденье машины, и кривая усмешка исказила рот: если можно вообразить что-либо менее похожее на «альфа-версию программного продукта»… Но написать что-то было надо, и он взялся за дело:
— Уважаемый собрат! Во время полевой операции такого-то числа, месяца, выяснилось, что предоставленные по нашей просьбе Э. Ю…
Жрец перестал чувствовать пальцы, но сам поначалу не понял этого: он печатал вслепую и лишь вяло удивился, глядя, как точка после «Ю» превращается в длинную нить многоточий. «Ворд заглючил, что ли?» — пришло на ум. Он стер лишнее и попытался печатать дальше.
Не смог.
За дверью кричали дети и что-то говорила жена, в системном блоке безмятежно гудел вентилятор, на верхнем этаже пробудился и принялся за дело обитающий во всяком подъезде сверлильщик; дома, в донельзя привычной обстановке, даже испугаться толком не получалось. Жрец долго сидел за столом, недоуменно разглядывая свои руки. Он мог сжать пальцы в кулак, мог взяться за мышь и разложить пасьянс, напечатать непристойность, поиграть карандашом… но писать доклад по бумаге ручкой он тоже не смог — и почувствовал себя беспомощным. Прежде почему-то казалось, что неполадка в компьютере.
Неполадка была в его пальцах: они деревенели и совершенно теряли чувствительность, будто затекшие или отмороженные. Странно, но к обычному состоянию пальцы возвращались без покалывания и боли.
На ковре валялись детальки Лего, забытые Тюшкой. Отец медленно встал и подобрал их, прислушиваясь к ощущениям в руках.
Все в порядке.
Он плюнул и попытался впечатать проклятое «довожу до Вашего сведения». «Доооооооооооооооо», — ответил файл; но на этот раз в кончиках застывших пальцев родилась и погасла слабая боль.
Больше жрец-мастер не пытался; первый шок отступил, и он, контактер с высшим теологическим образованием, опознал, наконец, механизм действия блокировки. Это была «обратная жертва», запрещенная Лиссабонской конвенцией 1979 года в числе прочих техник, ведущих к разрушению личности. «Жертва обычная, — вспомнились жрецу собственные студенческие записи, — это добровольное действие, совершаемое человеком для некого божества. Обратная жертва исходит от божества с целью наложить запрет на совершение человеком неких добровольных действий». Поняв, что происходит, он почти успокоился. Ему запрещали, но не могли вынудить сделать что-либо против воли: обратная жертва — это только отрицание, знак «минус», она не содержит в себе другой информации. Нельзя запретить действия, необходимые для поддержания жизни, и наконец, нельзя запретить действия недобровольные! Если ему прикажут написать этот доклад, он напишет его!
Мастер почти улыбнулся, но улыбка быстро погасла.
…прикажут? Напишет?
Кто-то не хотел, чтобы он докладывал наверх о результатах тестирования, не хотел настолько, что санкционировал нарушение конвенции — но кто и зачем?
Проще всего было прикинуть, кто вообще мог провести воздействие такого уровня. Получалось, что способны на это только верховные иерархи. Но главы культов не решились бы сейчас устраивать раунд подковерной борьбы — слишком опасной была ситуация по стране, слишком серьезные люди ждали выполнения своих запросов; а в самом ЗАО «Вечный Огонь» никто не мог совершить обратной жертвы, равно как и любой другой жертвы, потому что объект принесения жертв, вот незадача-то, отсутствовал на рабочем месте…
Нет ответа.
«Хорошо, — сказал себе жрец. — А что мне, собственно, запрещено? О чем я собирался писать?» О результатах тестирования? Да плевать он хотел на результаты тестирования, он собирался уведомить начальство, что программа вместо того, чтобы способствовать поимке мальчишки, воспрепятствовала ей! И заставила его, жреца-мастера, прервать операцию!
Заставила.
Жреца-мастера.
Программа.
Ответ оказался так прост и так страшен, что жрец осел в кресле, чувствуя, как сердце бешено вбивается в ребра; программа, программа, программа сделала то, что по силам только антропогенному богу — программа, созданная ученым из Института тонкого тела.
«Так значит…» — жрец не смог произнести этого даже мысленно.
Значит, Охотник не просто сделан по матрице Великого Пса — он вполне может быть его… подобием? «Атомная бомба», — пришло на ум, но мастер покачал головой: вообразить копию Пса несложно и даже почти не страшно — это всего лишь оружие. Люди изобрели много оружия.
Но антропогенных богов тоже создают люди — огромные массы людей, говорящих на одном языке, многие поколения в своем сознании принадлежности к стране и народу; это очень долгий, очень сложный процесс, и все же никаких сил, кроме сил человеческого разума и души, в нем не задействовано. И тот, кто досконально изучил биологию тонкого плана, оказывается способен…
Он-то и запретил.
«Жуть какая… — жрец прикрыл глаза. — Что же делать…»
…Варвара Эдуардовна, белокурая женщина-манекен с жестяными глазами, универсальная поисковая система. Она функционировала безупречно, даже предупредила работавшего с нею адепта, что тот подвергает себя опасности. Вроде бы ее создателю безразличны проблемы жречества, он всего лишь испытывал свое творение в полевых условиях, но если так, почему вместо Охотника, простой, пусть и опасной системы, он вручил просителям столь жуткое существо, как Координатор?
Вспомнилась хищная птица, застывшая на холодной белой руке.
— Нас взяли под крылышко, — пробормотал жрец, и лицо его исказила усмешка. Парочке искусственных божеств не составит труда, пожалуй, добраться до Ивантеева, а там и до министра… и выше… Какая-то дурная фантастика получалась, захват власти безумным ученым, но ведь этот ученый уже обладал такой властью, перед которой любая другая казалась смешна, и не был безумен.
Впрочем, в последнем жрец сомневался.
— В состоянии глубокой медитации, — философски высказался Даниль, — как презренны все конституции!
Лейнид засмеялся и отсалютовал ему кружкой пива.
Они устроились в полутемном баре, в углу, подальше от изрыгающих звук динамиков. Широков пришел из института, Сергиевский — с работы. На улице вечерело, зажглись фонари; по переулкам свистел обжигающий зимний ветер. Осень возвратилась лишь на несколько дней, а потом вновь ударили заморозки, и Гидрометцентр сообщал, что до температурного рекорда остается каких-то несколько градусов. «Эх!» — только и позавидовал Лейнид, издалека приметив Даниля в «лаунхофферском» тонком плаще: сам студент, не успев свыкнуться с холодом, мерз даже в зимней, на меху, куртке.
За первые полтора десятилетия существования МГИТТ ни один выпускник не удостаивался приглашения в аспирантуру: для этого, помимо научного склада ума, нужен был высший уровень контактерских возможностей, а совпадения редких даров встречаются еще реже. Поговаривали, что уровень требований завышен и пора бы это исправить. Лейнид гадал, снижали ли уровень, когда в позапрошлом году в аспирантуру пригласили Сергиевского, а в прошлом — Эрдманн, но спрашивать об этом у Даниля остерегался. Во всяком случае, научным руководителем у обоих был Лаунхоффер, а он никогда и ни к кому не снижал требований.
— Ну как, — спросил Лейнид, — договорились?
Даниль кивнул, прихлебывая из кружки.
— Спасибо, — сказал он. — Ты меня просто спас со своим одноклассником. Я не хотел в контору обращаться — они там, во-первых, деньги лишние слупят, а во-вторых, если я сам не знаю, что мне нужно, им-то как объясню? Знакомых шаманов у меня, понятно, нет, откуда им взяться? Вообще удачно получилось, — Сергиевский взял с тарелки ломтик острого сыра. — У Ксе сейчас смена, а со следующей недели он, сказал, отпуск за свой счет берет. Ну и поедем, посмотрим.
— Ясно.
Широков сознавал, что пялится на аспиранта как на льва в зоопарке, но поделать с собой ничего не мог. Сергиевский отнюдь не пытался ставить себя выше окружающих, он просто умел больше, знал больше, больше мог. Лейнид был на несколько лет старше Даниля, но невольно смотрел на него снизу вверх.
— Слушай, — подавшись вперед, сказал он почти благоговейно, — а тебя со степенью, часом, преподавать к нам не позовут?
Для Лейнида это было как приглашение на Олимп.
Даниль призадумался и помрачнел.
— Позовут, — отвечал он со вздохом, — как пить дать и никуда не денусь. У Гены ж контракт рано или поздно кончится, а кому практику вести? У всех преподов и так по нескольку предметов…
Лейнид впал в изумление:
— А ты не хочешь?
— А чего в этом хорошего? — жалобно сказал Даниль. — Я же отказаться не смогу. Там и Аньке тоже по горло работы хватит. Еще потом дисциплину какую-нибудь брать придется, лекции составлять… Не люблю я работать, Лёнь.
— А почему отказаться не сможешь?
— Так некому больше, — пожал плечами Даниль. — Меня Ларионов уже припряг.
— Куда? — поинтересовался Лейнид.
— Да так… — поморщился Сергиевский, закуривая. — По институтским делам…
Распространяться на этот счет он явно не собирался; выспрашивать Широков не стал.
Даниль курил, разглядывая интерьер бара сквозь клубы дыма, и размышлял. После интервью с пернатым аналитиком Ящера он несколько дней ходил сам не свой и все ругал себя, что взялся за тему аномалии. Никто, конечно, не мог предсказать, сколько проблем и нервотрепки принесет ему в будущем интересная и, как казалось попервости, несложная для разработки тема — но должна же была прийти на помощь пресловутая контактерская интуиция и сообщить обладателю, что тут придется пахать. Пока что клятая интуиция только подкидывала работы. Вспоминая карту, виденную в отделе мониторинга, Даниль прикинул, что надо для начала разобраться со стихийными божествами и их отношением к аномалии, а для этого найти консультанта, профессионального шамана. Не прошло и пары дней, как он случайно встретил на крыльце института недавнего знакомого, инспектора Ростэнерго, разговорился с ним — и итогом беседы стал телефон Ксе.
Хуже того: получасом позже Даниля снова поймала Ворона. Не то чтобы он был против присутствия в своей жизни Вороны, но начинал подозревать, что Алиса Викторовна работает как Ящер, двадцать четыре часа в сутки.
— Вот ты где! — сказала она. — Специалист! Пойдем-ка.
— Куда? — испуганно пискнул Даниль, мигом почувствовав себя несчастным, сгорающим на работе человеком.
— К Андрей-Анатольичу, на совещание.
— Алис-Викторна, какое совещание? При чем тут я? — забормотал Даниль, но его уже тащили за рукав, дробно стуча каблучками по мрамору лестницы.
— Ты же аспирант! — увещевала Ворона. — Скоро преподавать начнешь, вот считай, вливаешься в коллектив.
«Что-о? — мысленно возопил пойманный. — Ничего я такого не обещал! У меня работа уже есть! Я вообще как Лаунхоффер, учить не люблю!» Но кабинет ректора близился, и сам седогривый Ларионов показался из-за дверей: возражать следовало в другой час.
— Вот! — торжествующе воскликнула Воронецкая, предъявляя добычу. — Привела!
— Молодец! — по-военному четко одобрил ректор и улыбнулся. — Здравствуй, Даниль, прости, что побеспокоили. У тебя будет пятнадцать минут?
— Что вы, Андрей Анатольевич, — скис аспирант. — Никакого беспокойства. Конечно. А… что, какая-то проблема возникла?
— Проблема давно возникла, — тот развел руками и очень деликатно загнал Сергиевского в кабинет. — Ты эту проблему уже решаешь, Даниль, но мы посоветовались и решили… то есть мы решили посоветоваться.
«Аномалия», — понял аспирант и уже спокойным взглядом окинул собравшихся. Конечно, Ворона не забыла о Наде, переполошила коллег, а Ларионов к задачам «кто должен, если никто не должен» относится по-комсомольски — берет вопрос на себя. Даниль подумал, что в данном случае они просто экономят энергию. Развиваясь естественным путем, события пришли бы к тому же итогу: рано или поздно врачи отчитаются о статистике кармасоматических заболеваний по региону, Минздрав обратится за помощью в Минтэнерго, Минтэнерго — в Управление по работе с тонким планом, а в Управлении после долгих раздумий придут к выводу, что разобраться с этим способны только ученые. Бюрократическая волокита займет несколько лет, а делать дело все равно придется профессуре МГИТТ, разве что на помощь им могут официально позвать зарубежных коллег.
Один зарубежный коллега уже ждал, развалившись на мягком стуле: голливудская улыбка Гены вселила в Даниля некоторый оптимизм, главным образом в виде надежды, что Гена возьмет часть работы на себя. Подле Гены восседала, по-совиному крутя головой, Лильяна Евстафьевна Казимеж, женщина толстая, хитрая и веселая. Задев локоть Даниля краем шали, прошла мимо Алиса Викторовна, шепнула ему в плечо: «Ну что ж ты стоишь, Данечка, садись», — и плюхнулась рядом с Лильяной.
Даниль медленно сел, озираясь. Ректор закрыл дверь и прошел на свое место во главе стола, а аспиранту все казалось, что не хватает чего-то.
Кого-то.
Здесь не было Ящера.
Потом Сергиевский удивился, почему не пригласили Аннаэр, но это еще можно было понять, в то время как отсутствию Лаунхоффера, специалиста специалистов, найти объяснение было решительно невозможно. «Он же здесь, — подумал Даниль. — Никуда не уезжал. Весь в работе, что ли? Но дело важное, если даже меня позвали…»
— Начнем, — сказал ректор.
— Ла-Ла опять разругались, — глубокомысленно сказал Даниль, выпуская дым через ноздри.
