— Не совсем так, — тихо поправил Ансэндар. — Следующего поколения не будет.
      — Почему? — Лья искренне изумился.
      — По всей видимости, в вашем мире другие законы взаимодействия, — ровно объяснил Анса, глядя в окно. — У вас исчезновение родных богов означает всего лишь ассимиляцию. У стфари перестанут рождаться дети. Не будет новых стфари, понимаете, не потому, что они будут русскими, а — просто не будет.
      Плечи Ансы поникли.
      — Мы хотим вернуться, — сказал он. — Понимаем, что надежды почти нет. Но мы хотим выжить. Если бы действительно можно было ассимилироваться, я… я думаю, что мы бы не сомневались.
      Повисло молчание. Ксе смотрел в окно; машина нырнула в тоннель, естественный свет сменился электрическим и вновь побелел, когда бетонные стены остались позади, и мимо замелькали ряды домов. Витрины играли красками. Многие вывески уже горели неоном, хотя до вечера было еще далеко. Жень сидел, заложив ногу на ногу, на лице бога застыла недобрая гримаса; почему-то Ксе понимал, о чем он думает, и сам думал о том же. Конечно, стфари небескорыстны в своем согласии помочь преследуемым, какую-то выгоду они надеются в будущем получить, но понять их можно, и наверняка Жень сделает все, что в его силах. Все, что будет в его силах — потом. Но Лья вел себя некрасиво. Ксе осознал, что попытки вывести из равновесия его самого задевают его гораздо меньше, чем беспардонность брата-шамана по отношению к стфари. Он заподозрил, что Лья был одним из тех, кто просил Матьземлю принять явившихся из ниоткуда мигрантов — но это все равно не давало шаману права так держать себя. Как будто ему по гроб жизни должны…
      — Мы на МКАД, что ли, выбираемся? — нарушил молчание Жень.
      — Угу.
      «Интересно, кто у стфари Анса, — размышлял Ксе. — Санд говорил, у них строй родоплеменной. На главу рода не похож. Я, говорит, обещал — кто это при родоплеменном строе говорит «я»? Кроме главных дедов? Верховный жрец? Военный вождь?.. — тут Ксе чуть не фыркнул: застенчивый Анса меньше всего напоминал громилу из диких времен. — Но… сколько лет прошло? Пять? Шесть? Как он хорошо говорит по-русски…»
      — А дальше чего? — допытывался Жень. — Прямо под Тверь поедем? В леса? — в голосе божонка прорезалось недовольство: дитяти каменных джунглей грозили лишить его привычной среды.
      Ансэндар снова развернулся на переднем сиденье, устроившись лицом к ним.
      — Нет, — ободряюще улыбнулся он. — Во всяком случае, пока. Мы поедем к Менгре. Я должен все с ним согласовать.
      — Кому?
      — Менгра-Ргет Адрад-Катта раа-Стфари, — неторопливо, чеканно произнес Ансэндар. — Он мой друг и… он верховный жрец. Последнее время еще и вождь всех стфари… У него мастерская здесь за городом. Он кузнец, очень хороший. У вас жизнь совсем иная, и кузнецы почти не нужны, только иногда, некоторым людям, которые хотят что-то особенное. Менгра все может…
      Ксе замер.
      …кажется, будто ты твердо стоишь на земле — на несокрушимой скале, которой нипочем ветер, воды и время. Она дает опору и укрывает, она надежна и беспредельна, она таит неизреченные силы. Ты знаешь ее вплоть до мельчайших песчинок и трещин, и знаешь, что можешь вполне довериться ей.
      Но так только кажется.
      Ксе был умелым шаманом. Он давно, подражая Деду, научился ни на минуту не разрывать контакта с Землей. Сон в стихии он полагал для себя приятной обязанностью; куда сложнее было сохранять связь, когда голову занимали посторонние мысли и тревоги. Жень устроил ему нервотрепку, выбив из привычного порядка вещей, но благодаря квартире Льи Ксе восстановился. Сейчас шаман на привычный манер впускал в себя мысли и чувства великой стихийной богини, разрешая им стать фоном его собственных мыслей.
      Матьземля дрогнула.
      Нет, не сотряслась в чудовищной судороге, как бывает при ядерных испытаниях, как было в тот день, когда случился разрыв континуума — нет, она колыхнулась зыбко, неверно, туманом поднялась сама над собой и шелестящим песком низверглась в себя же. И успокоилась; но память мига, когда реальное стало призрачным, осталась в богине, заставляя ее тревожиться.
      Ксе попытался выровнять дыхание. Смутно он помнил, что когда-то, и скорее, недавно, подобное уже происходило; в теперешних ощущениях не было острой новизны. Впрочем, опасения они внушали и без того. Невозможно было понять, что происходит. «Надо спросить у Льи», — решил Ксе, отбросив сиюминутные счеты и ребяческую неприязнь. Бывают часы, когда гадюшник становится орденом, а иначе судьба ему быстро сгнить…
      Ансэндар раскрыл мобильник, серый, как его куртка, и до смешного осторожным движением приложил к уху.
      — Да? — сказал он. — Да, Менгра… Нет, все в порядке. Пожалуйста, не беспокойся…
      Тот что-то стал говорить, и говорил долго; Ансэндар слушал, утомленно прикрыв глаза, в углах его рта таилась улыбка. Ксе быстро подбирал в уме слова, которыми можно было бы разговаривать с Льей, не слишком встревожив божонка и стфари. Взгляд его скользнул по донельзя привычной картине — и странно это было, смотреть, как непринужденно разговаривает по мобильнику человек, лет пять назад, возможно, не ведавший о существовании телефонов. Привыкнуть так легко мог бы разве только ребенок, но Ансе лет тридцать…
      А потом шамана осенило.
      — Лья, — сказал он.
      — Что? — огрызнулся тот.
      — Мы по этой улице уже проезжали.
 
      Жень так и подскочил, уставившись на Ксе почти испуганно. Ансэндар, сказав в трубку «я приеду и все расскажу», сложил ее и окинул спутников настороженным взглядом.
      — Минут десять назад, — уточнил Ксе.
      — Знаю, блин! — рявкнул Лья.
      — Что случилось? — тихо спросил Ксе.
      Лья зашипел и вывернул руль, вписываясь в поворот.
      — Какие-то с-суки… — выдохнул едва слышно. — Эти же, кто ж еще… Задрипанная белая «девятка» и крутая «бэха» металлик. То одна, то другая. От самого вокзала, а может, и раньше, я раньше не замечал. А вот круг дал…
      На заднем стекле были шторки. Жень сунулся разводить их, и Ксе изо всех сил ухватил его за руки; он знал, что удержать божонка не сможет, и рассчитывал только на его быструю реакцию и мозги.
      — Какая разница-то уже… — обиженно пробурчал Жень, подчиняясь. — Засекли ведь…
      — Мигалок нет, — сухо проговорил Лья.
      — Ведут, — равнодушно сказал божонок. — За Кольцевой, что ли, брать хотят?
      — Нас преследуют? — непонимающе проговорил Ансэндар.
      — Да, — сказал Лья. — Жрецы вот этого… явления, — и дернул головой в сторону Женя.
      «Это из-за них Матьземлю повело? — изумился Ксе. — Такого со стихией шаман-то не сделает, не то что жрец. Из-за стфари? Да если б из-за каждого стфари ее так вело, они бы уже вымерли без всякой ассимиляции…»
      — Что делать будем? — процедил Лья, и Ксе изумился куда сильнее — такого, чтобы самый компетентный на свете человек не знал, что делать и даже спрашивал у окружающих совета… — Очень я не хочу под суд по статье «терроризм», ребятки, — добавил Лья глухо. — Ну совсем не хочу. Оторваться, конечно, попробую, но они — профессионалы… Тут и богиня не особо поможет.
      «Попросить, — пришло в голову Ксе почти против воли. — Чтобы взяла». И въяве ему представилось это: как умирает за рулем жрец-шофер, как вылетает машина на встречную полосу, принимает удар за ударом, превращаясь в месиво из железа и крови, а авария ширится, все новые водители не успевают притормозить… Внутри стало холодно и жестко, будто колом встало что-то металлически-острое. Жень не стал убивать только потому, что не хотел пугать людей видом убийства; обречь сейчас на бессмысленную и мучительную смерть тех, кого он собирается защищать? Ксе не думал даже о том, как после этого будет выглядеть его карма.
      Но о приговоре по статье «терроризм» он тоже не думал.
      Интуиция контактера надежна, как зрение…
      — Лья, — сказал Жень. — Слушай…
      Ксе насторожился: в голосе мальчишки зазвучали незнакомые интонации.
      …зрение порой тоже обманывает; Лья вскинулся с видимым облегчением — притуплявший его чувства страх ушел, теперь шаман чувствовал то же, что и Ксе. В машине был тот, кто знал, что делать, его уверенность с каждой минутой лишь нарастала, и ему разумно было довериться. «Он ведь бог, — сказал себе Ксе. — Войны». Шаман впервые подумал о Жене как о настоящем божестве — силе, на которую можно положиться.
      — Что? — враз севшим голосом отозвался Лья.
      — Я тут шлялся раньше. Когда бомжевал, — сказал бог. — Вон за тем домом направо свернешь.
      — А дальше? Ты сейчас говори.
      — Дальше свернешь в еще один переулок. Там есть одна… короче, там двери буквально в шаге от дороги. Притормозишь, высадишь меня. И летите куда-нибудь подальше. Начнут вас брать — выходите тихо. В непонятках. Вы, типа, едете к стфари уговаривать Матьземлю насчет чего-нибудь. А меня нету. И не было.
      — Ты свихнулся, что ли? — Лья не без уважения покосился на бога.
      — Скажите, где встретимся, — отчеканил Жень. — Ночью или завтра. Лучше в городе, но могу и за черту выбраться.
      Ансэндар промолчал; на усталом внимательном лице его промелькнуло странное выражение. Лья, пробурчав что-то, перевел дух. Он спрашивал у божонка, куда сворачивать, а Ксе тем временем прикидывал, что они будут отвечать преследователям. Отвечать-то, скорей всего, станет Лья, тем более, что он уже работал со стфари и знает обстановку в том регионе. Но он сказал, что в погоню за ними отправились профессионалы — а значит, пойманных не отпустят легко, даже убедившись, что цель ускользнула. Их наскоро состряпанную легенду непременно проверят, это несложно, достаточно позвонить куратору в Минтэнерго… и узнать, что шаман Ксе не задействован и никогда не был задействован в этом проекте. Теоретически, конечно, Лья мог попросить его о помощи. Но Ксе работал в Москве. Это он мог — и собирался — просить о помощи, скажем, Риса, меняться с ним сменами, чтобы высвободить для возни с Женем еще хотя бы пару дней. Просить кого-то ехать в другой город он бы не стал. И никто бы не стал.
      Кроме того, Ксе просто не хотелось оставлять Женя: он слишком хорошо помнил, на что тот был похож, когда бродил один. Пусть сейчас божонок необыкновенно уверен в себе, но приглядеть за ним все-таки не мешает. Шаман не знал, надолго ли хватит пацаненку жертвы цветком; за самого же Ксе стояли Матьземля и Неботец — стихии, наделенные неисчерпаемой мощью.
      — Жень, — сказал Ксе. — Я с тобой.
      Он ждал, что подросток начнет ерошиться и фыркать, но тот лишь разулыбался мальчишески, от уха до уха и, воззрившись на Ксе почти по-хозяйски, довольно изрек:
      — Ну а то!
 
      Ксе сам удивился тому, как ловко все вышло; по чести сказать, он боялся, что где-нибудь замешкается, споткнется, промедлит, и преследователи успеют вынырнуть из-за поворота. Этого не случилось. В лихорадке спешки шаман даже не заметил, куда именно они с Женем влетели — дверь и дверь, деревянная, разве что со слишком тяжелым ходом…
      Шаман понял, где они.
      И остолбенел.
      …Как следовало ожидать, людей здесь было немного, все больше пожилые женщины, скромно, а то и бедно одетые. От каменного пола к темным сводам подымался сумрак; он отливал алым оттенком камня и еще золотым — из-за свечного пламени и неяркого сияния иконостаса. Негромкий глубокий звук полупения-полуречи отдавался эхом, заполнял помещение и, опавшим в беззвучие смутным эхом навечно оставался среди украшенных стен, как то некогда замышляли безымянные зодчие… Вступил женский хор — дрожащие, нестройные и нежные голоса.
      Шла служба.
      — Ксе, — прошептал где-то в отдалении Жень, — Ксе пошли туда, в угол. Блин, ну чего ты встал?..
      Видя, что толку от слов не будет, подросток уцепил шамана за куртку и повел за собой вглубь церкви.
      У Ксе даже озираться не хватало запала. Время шло, мужчина что-то напевно читал, женщины пели, а он просто стоял и тихо радовался, что сумасшедший Жень затащил его за колонну и никто не видит его лица. Он знал, конечно — кто ж этого не знал — что новые научные данные за сорок лет никак не поколебали позиции мировых религий. Его ранняя юность пришлась на пик «возрождения духовности» после распада СССР, когда вперемешку с древними учениями страну захлестнул мутный поток сект, проповедников, «экстрасенсов». Иные из последних, как это ни удивительно, даже не были контактерами. Впрочем, в Союзе работы, посвященные физике и биологии тонкого плана, не становились достоянием общественности, а профессиональная карматерапия была доступна лишь высшей номенклатуре. Замешанное на смутных слухах полузнание принесло весь вред, который было способно. Чернобыль вскрыл недостатки системы: грамотная работа шаманов с Неботцом могла бы вдесятеро сократить территорию заражения, но до неименуемых органов слишком поздно дошло известие о засекреченной катастрофе.
      Это случилось не на памяти Ксе. Он начинал учиться у Деда, когда в МГИТТ уже близился первый выпуск; незадолго до того начали выдавать лицензии частникам, занимавшимся настройкой энергетических контуров, и открыли для посещения храмы антропогенных богов.
      Ксе вспомнился один вечер. Измученный и гордый, он вернулся с занятий у Деда, и мать вслух радовалась успехам сына-шамана, а потом включила телевизор — старый, даже не цветной — и стала слушать священника с большим крестом на груди, который говорил о покаянии и духовном совершенствовании. Отец попросил переключить на новости. Мать кивнула, подошла к телевизору, чтобы перевести рычажок. Ксе засыпал от усталости, и все как-то слилось: благообразный священник превратился в импозантного жреца и заговорил про моление о ценах на нефть. Посещать храмы советовали оба.
      Приблизительно такая каша в голове у шамана и осталась. Он не мог понять, как мыслят собравшиеся здесь люди, как ухитряются жить со своей верой, и зачем она им вообще. Это была какая-то другая реальность.
      Чернобородый священник умолк и выполнял загадочные манипуляции.
      — Ксе, — тихонько окликнул Жень, глядя в сторону. — Ты чего, уснул?
      — Жень… — задумчиво сказал осовевший от мыслительной работы шаман, а потом едва не подпрыгнул, с нелепым видом уставившись на подростка. — Жень, — почти испуганно прошептал он. — Ты можешь войти в церковь?!
      — А ты не можешь? — осведомился божонок.
      — Да могу, но ты же…
      — Ну тебя, Ксе. — Жень, наконец, покосился на спутника, оценил выражение его лица и почти захихикал. — Я тут много раз прятался. Самое классное место, чтоб от жрецов оторваться.
      — Потому что священное? — спросил Ксе, даже не осознав, какую говорит глупость.
      Жень зажмурился, чтобы не рассмеяться вслух.
      — Дурак ты, Ксе, — сказал он. — Просто жрецы сюда лезть боятся.
      — Чего они боятся?!
      — Патриархии!
      Ксе глупо хлопнул глазами и с особенной остротой ощутил себя шаманом. Во-первых, он в очередной раз понял, что ничего не понял, а во-вторых, он вообще все эти минуты думал о своей принадлежности к ордену — о том, что этому месту он чужд так, как это только возможно, и для прихожан он, наверное, необыкновенный грешник и нечестивец.
      Страшно было и предположить, кто для них Жень.
      — Ну что таращишься, — почти ласково улыбнулся тот. — Да знаю я, я типа бес по-ихнему. Но мне-то фиолетово. Я вообще на ангела похож… когда в глаза не смотрю, — и бог войны лукаво потупился, изогнув губы в полуулыбке.
      «Похож, блин, — Ксе не мог не согласиться. — Красавец, мать твою… вот же пакость мелкая».
      — А я что, виноват? — продолжил Жень мрачновато, перестав улыбаться и отведя лицо. — Я же не могу перестать быть… ну… как это… личинкой беса. Я ничего плохого не делаю.
      Он смолк и отвернулся. Ксе заметил, что певшие женщины сходят с возвышения и заключил, что ритуал окончен. Сам ритуал был ему понятен — жертвоприношение мыслью и молитвой, но с какой целью? Что надеялись получить взамен?
      Впрочем, куда больше Ксе интересовало, не ждут ли их с Женем снаружи. Судя по всему, божонок был уверен, что не ждут, но шаман помнил, что чувствует Жень только посвященных от адепта и выше. Снова попасть в руки неофита-боевика шаману не хотелось совершенно. «Как там Лья? — подумал он, тревожась. — Выкрутился… разведчик Исаев? А ведь его могли и в отделение забрать, допрашивать, дело-то серьезное… уй-ё… и Арья в Германии. Блин! был бы это храм удачи, я бы хоть жертву заказал…»
      — Жень, — спросил он тоскливо, — Жень, а этот бог, в смысле — их вот, который троицей, ну, в общем, понятно — он есть?
      Подросток, высматривавший что-то в дальнем углу, пожал плечами.
      — Спроси чё полегче…
 
      — Остановите, — велела женщина. Она полулежала на заднем сиденье, поджав длинные ноги и откинув светловолосую голову на спинку; взгляд ее рассеянно блуждал по потолку машины. Привычный ко всему водитель повиновался немедля, но его сосед тревожно спросил:
      — Что-то случилось? Они оторвутся!
      — Они здесь.
      — Где? — насторожился собеседник.
      Вместо ответа женщина указала за окно.
      — Это… это невозможно! — изумился он. — Вы ошибаетесь.
      — Варвара Эдуардовна не ошибается, — тихо возразил шофер; в его словах не было и тени негодования, лишь печальное предупреждение.
      — Проверьте, — сказала та.
      Жрец вскользь глянул на ее лицо: оно оставалось неподвижным, как маска, и, точно отсвет другого лица, хранило знакомое надменно-насмешливое выражение. Всей жизни в нем было — лишь этот жутковатый отсвет. Кукольной внешности блондинка, Варвара Эдуардовна походила даже не на манекенщицу — на манекен, и неприятно было вспоминать, что эмоциями сходство не ограничивается. Из сложной, со множеством кос, ее прически за время пути не выбилось ни единого волоска, а кожа была гладкой как тефлон, без неровностей, кажется, даже без пор. «Фотошоп, — определил жрец, но улыбнуться своей шутке не смог даже внутренне, и раздраженно подумал: — Универсальный солдат какой-то…», — хотя знал, что это не так: женщина была универсальной поисковой системой. «Сказала Георгию, что он рискует — и Георгий лишился ножа», — вспомнилось жрецу.
      Ему было зябко.
      На того, кто сидел рядом с Варварой Эдуардовной, жрец предпочитал не смотреть вовсе. Сам Лаунхоффер и то внушал меньше страха, чем его живые программы.
      По крайней мере, он был человеком.
      — Чем… закончится эта проверка? — спросил жрец.
      Золотистые ресницы опустились: программа что-то рассчитывала.
      — По моему мнению, захват следует производить сейчас, — бесстрастно-отчетливо сказала она. — В помещении много людей. Скорее всего, сыграет некую роль культовая природа постройки. Объект не станет активно сопротивляться.
      Жрец проглотил ком в горле. Итак, наконец, безумная эпопея со сбежавшим из храма богом закончится, и все вернется на круги своя. Группа захвата прибудет минут через пять и решит проблему. Если Ищейка все-таки не ошиблась; но вероятность ее ошибки, как сказал Эрик Юрьевич, стремится к нулю. А значит…
      — Я рекомендую отменить захват и прервать операцию.
      Телефон выскользнул из пальцев жреца, раскрылся, ударившись о дверцу, и упал на пол машины. Шофер беззвучно перевел дыхание, уставившись на собственные колени, чтобы случайно не посмотреть в зеркало и не увидеть того, кто говорил. Жрец не был столь опытен или столь догадлив. Отзвучавшие слова второй программы еще отдавались предательской дрожью в его руках, но он все же оглянулся и потребовал:
      — Что?
      Голос дал петуха.
      Тот, который говорил, не ответил. Женщина открыла глаза и выпрямилась на сиденье.
      — Почему?.. — без голоса пробормотал жрец; теперь он горячо желал отвернуться или хотя бы посмотреть на Варвару Эдуардовну, но голову словно зажало в тиски, и взгляд был прикован к тому, второму.
      — Вы слышали, что сказал Координатор, — голос женщины донесся точно издалека. Интонации ее стали явственно механическими.
 
      — Рис, — сказал Ксе в трубку крайне несчастным голосом. — А Рис!
      В трубке забился веселый смех; голос у Риса был — густейший бас, и смех его, особенно по телефону, напоминал приглушенное буханье.
      — Чего, — сказал Рис, — тяжко тебе? Совсем?
      — Рис, — умоляюще сказал Ксе, — давай сменами поменяемся. Готов две за одну отработать. Будь другом, а?
      — Друг! — укоризненно пробасил тот. — Волчара ты позорный, Ксеша, и свин бесстыжий. Что ж ты другу звонишь только тогда, когда тебе сменами поменяться горит?
      Ксе уполз бы в тапочки, будь это заметно по телефону.
      — Ладно, — сурово сказал Рис. — Не надо мне твоих двух. Но второй раз подряд меняться не буду, учти. Хоть покойником, но явишься.
      — Рис! Ты человечище!
      — Все на мне ездят, — посетовал добродушный гигант, — а я вот ни на ком. А почему? А потому, что меня хрен кто увезет! — и расхохотался.
      Положив трубку, Ксе шумно выдохнул и добрым словом помянул богиню удачи: у него было еще три дня. Даже три с половиной, если считать остаток сегодняшнего. Они с Женем благополучно выбрались из церкви; шаман только раз перепугался до холодного пота, и то не из-за помстившихся где-нибудь жрецов, а исключительно из-за придурка-бога. Жень, оказалось, был знаком со священником, и тот подошел его поприветствовать. Ксе уже воображал худшее, когда священник густым, как у Риса, басом спросил у Женя: «Пришел?» «Пришел», — смиренно потупился тот, вновь изобразив ангелочка. «Тянет тебя сюда, — удовлетворенно отметил чернобородый. — Обедать с нами пойдешь? Матушка борщ смастрячила». «Спасибо, — ответствовал божонок, — я это… пойду лучше». «Ну, с богом», — согласился тот и перекрестил склоненную русоволосую голову.
      — Где же Лья? — вслух подумал Ксе.
      — Позвони ему, — отозвался Жень с кухни. — Слушай, где у тебя соль?
      — В холодильнике. Боюсь я звонить. Если у него все пучком, он сам должен позвонить.
      — Псих! Кто же соль в холодильнике держит? Это Лья-то должен?
      — Сам псих, я держу. Где уксус, там и соль. Ну мы вроде вместе работаем.
      — Он тебе нарочно не позвонит, — проницательно заметил бог, — чтоб ты с ума посходил.
      В конце концов он все-таки оказался дома у Ксе и теперь творил что-то неописуемое на обед.
      — И что мне делать? — уныло сказал шаман.
      В дверях показался облизывавший пальцы Жень.
      — Странный ты, — хмыкнул божонок. — Ты ж контактер, вон, в школу свою поперся же за телефоном тем. Поинтуичь своей интуикалкой, что ли.
      Шаман тяжко вздохнул.
      — Не хочу звонить.
      — Не звони, — величественно разрешил Жень, полюбовался немного на скорбящего Ксе, глумливо фыркнул и скрылся.
 
      Ждать было тошно.
      «Неизвестно, сколько придется ждать, — думал Ксе. — И что делать, непонятно. Тихо сидеть? Пока нас ищут? А вдруг Лью взяли? Он же сказал, что сдаст, если влипнет… нет, это он, конечно, не всерьез сказал, но если за него в милиции возьмутся по-настоящему — ведь расколют! Когда же Арья приедет?» От мыслей становилось еще тошнее, и еще от того, что заняться по большому счету было нечем; вынужденное бездействие становилось пыткой. Ксе искренне завидовал Женю — тот, на манер уличного пса, в любом месте обживался за десять минут. Где-то в недрах компьютерного стола Ксе он нашел старые диски с играми, и теперь преспокойно отстреливал монстров в древнем Doom’е.
      Ценная мысль пришла Ксе частично из вредности.
      — Когда графика такая фиговая, это даже прикольно! — глубокомысленно высказывался бог, терзая клавиатуру.
      Шаман зловеще навис над ним.
      — Жень, — изрек он. — Ну-ка прервись.
      — Зачем?
      — Выйди из игры.
      — Ну щас, щас, — томно сказал божонок. — Розового цыпленка замочу…
      — Не щас, а сейчас же. Я должен написать Деду.
      — Горит тебе, что ли…
      Ксе решил, что ему действительно горит, и начал возмущаться.
      …Ребяческое раздражение от того, что его не пускают за собственный компьютер, и нетерпение контактера, подгоняемого интуицией — шаман спутал одно с другим, и очень надеялся, что Жень этого не понял.
      В почтовом ящике обнаружился мейл от Льи.
      «Ксе, — писал компетентный собрат. — Я выхожу из игры. Извини, если что. Это для меня чересчур. Если нужна будет консультация, обращайся. Но на этом все. Дело обошлось, не бойся, но нервов мне сожгли много. К стфари добирайтесь сами. Езжайте к Менгра-Ргету, электричкой до Волоколамска, оттуда можно взять машину. Точный адрес не помню, забей имя в Яндекс, у него авторские работы по металлу, даже сайт есть».
      Шаман прикрыл глаза; чего-то подобного он ожидал, но все равно неуютно стало от сознания, что теперь он, по крайней мере до возвращения Арьи, со всеми проблемами будет разбираться один.
      — Ну чего, — сказал пялившийся в монитор поверх его плеча Жень, — поехали?
 
      В глубоких колеях стояла глинистая вода, засыпанная палой листвой. Проселочную дорогу обступали деревья, высокая мокрая трава клонилась к ней, не давая сойти с проезжей части. Единственная сухая тропка оставалась между колеями. До сих пор машин не появлялось; Ксе надеялся, что ему и не придется прыгать в мозглую сырость. Стояла тишь — лесная, глубокая, напоенная эхом, в нескольких шагах от дороги поднимались выкрашенные зеленой краской заборы, но поселок казался безлюдным. Вдали потявкивали собаки, голоса их таяли в умытой дождем тишине. Наплывал вечер, над головой яснело бледное небо, облака уходили к западу, окрашиваясь светло-алым и темно-лиловым. За деревьями и домами не было видно солнца, лишь тени сгущались, и свет становился плотным, осязаемо-золотым. Сменилась погода, минули несколько дней зимнего холода, в покойном теплом безветрии стояли озаренные закатом березы; провода вдали едва слышно гудели, сплетая песню с голосом уходящего поезда, и пахло последним осенним грибом.
      Водитель подбросил их до поселка, а потом сказал, что дальше дорогу совсем развезло и дойти пешком будет быстрее — машина просто утонет. Ксе не возражал.
      Теперь он дышал спокойствием Матьземли. В городе нельзя избавиться от иллюзии, что тонкий мир резко отличен от плотного, стоит только раз нырнуть с суеты городских улиц в извечный покой богини. Здесь то, что шаман понимал умом, совпало, наконец, с тем, что он чувствовал. Старый, пятидесятых годов, поселок не был отлажен, но большая часть домов пустовала, и оттого ошибки в энергетике чувствовались неостро.
      Жень шел с полузакрытыми глазами, сунув руки в карманы сандовой куртки; лицо божонка было одновременно внимательным и расслабленным, точно он принюхивался к чему-то, выискивая среди множества запахов осеннего леса — один, единственный. На кроссовки налипла грязь, потому что он не разбирал дороги, джинсы стали до колен мокрыми; шаман надеялся, что боги не простужаются.
      — Здесь шли бои, — наконец, прошептал подросток. — Волоколамское направление…
      — Ты как-то чувствуешь? — спросил шаман, тоже шепотом: не хотелось нарушать тишины.
      — Папка мой дрался…
      Ксе помолчал. Он о многом хотел бы спросить, но большая часть вопросов принадлежала к тем, какие задавать трудно и неловко, и сейчас уж точно не время.
      — Жень, — проговорил он, глядя себе под ноги, — а твой папка когда родился?
      — В семнадцатом.
      — То есть, — догадался Ксе, — в новой стране — новые боги?
      — Ну да, — ответил Жень, задрав голову и глядя в небо.
      — Значит, твой дед…
      — Над Российской империей стоял.
      — А…
      Ксе чуть было не спросил о шакти бога, о Матери Отваги, из чистого любопытства: шаман не совсем понимал, что она такое. Но, к счастью, не спросил, потому что услышал позади серебристое бряканье. Он оглянулся. Их нагоняла девушка на велосипеде, удивительно ловко выруливавшая по мокрой дороге с глубокими лужами в колеях. Шаман поколебался немного и окликнул ее:
      — Извините!
      Девушка притормозила, поставила наземь ногу в резиновом сапожке, и выжидающе улыбнулась. Она была чем-то похожа на Женя, такая же золотисто-русая и голубоглазая, со смышленым и озорным лицом. Ксе вспомнил о девочке Жене и порадовался, что не задал вопроса.
      — Извините, — сказал он, — мы ищем дом Менгра-Ргета. Ну, стфари. Вы не скажете, мы правильно идем?
      Она рассмеялась.
      — Я-то точно правильно еду, — сказала, поиграв велосипедным звонком. — Я домой еду. Я Иллиради. Иллиради Ргет-Адрад. Менгра мой папа.
      — А… спасибо, — сказал Ксе и смутился, — то есть, очень приятно.
      Иллиради снова засмеялась и с непосредственным видом спросила:
      — А вы зачем? Ночь скоро. То есть папа примет, у нас и переночевать можно, только странно. И без машины вы.
      Ксе смутился вторично. Велосипедистка-стфари казалась ему чудесно красивой, но не из-за правильных черт лица и ясных глаз, а из-за чувства стихии: Иллиради, как и сам Ксе, находилась в ладу с Матьземлей. «Неужели шаманка? — подумал он с безотчетным теплом. — Дочь верховного жреца. У нас такого не может быть. Но у них другие законы, Анса говорил…»
      — Мы… не насчет заказа, — объяснил Ксе конфузливо. — Нас… пригласили.
      — Кто?
      — Ансэндар.
      Глаза Иллиради расширились; она выпрямилась и перестала играть язычком звонка. Выражение лица ее стало странноватым — смесь уважения, тревоги, опаски и теплой приязни.
      — Анса… — задумчиво выговорила она, а потом вскинулась с живостью: — Знаете… знаете, что? Я тогда вперед побыстрее поеду, предупрежу, чтобы вас встретили! Тут недалеко совсем осталось! — она погнала было велосипед, но метров через пять вновь притормозила. — А вас как зовут?
      — Меня зовут Ксе. Я шаман, — произнести это сейчас было на редкость приятно.
      — А ты? — выкрутила шею девушка.
      — Жень я, — мрачно ответствовал тот. — А Анса ваш где?
      — Он у нас гостит, — сказала Иллиради, задумчиво озирая верхушки деревьев. — Третий день уже. Я-то думаю — что это он так? А он вас ждал! — и улыбнулась Ксе через плечо, прежде чем нажать на педали. — Я все-таки поеду!
 
      Дом Менгры стоял на отшибе, за рощицей. Не то чтобы Ксе хорошо разбирался в модных архитектурных стилях, но у Санда лежали рекламные проспекты фирм, строивших загородные особняки, от скуки он как-то пролистал их, и мог с уверенностью сказать, что видит настоящий дом стфари.