– Я не мог ошибиться, река в том направлении.
      – Если мы сейчас обратно пойдем, то только к вечеру в лагерь вернемся, – выл Фрол.
      – Мужики, давайте еще полчаса.
      – Сдохнем мы тут в твоем лесу! – Валетов впал в истерику.
      Резинкин не мог драться, как Простаков, и не мог смачно трепать языком, как Валетов, но он сейчас подошел к Фролу и, забрав у него удочку, дабы он ее не поломал в нервном срыве, успокоил:
      – Кончай выть, Валет, все у тебя будет ништяк.
      Простаков потопал дальше, и остальные двое последовали за ним беспрекословно, стараясь верить в лучшее.
      Но уже через полчаса Валетов орал на весь лес матом, называя Леху двуногой скотиной, которая не в состоянии двигаться в одном направлении и забирающей то влево, то вправо.
      Наоравшись посреди густой чащи, Фрол снял с плеч вещмешок, откинул в сторону удочку, уселся на поваленное дерево, снял сапоги и портянки. Маленькие белые с розовыми пятнышками пальцы гнулись туда-сюда. Дышали. Он не обращал внимания на комаров и спокойно сидел, разминая ноги. Ему было наплевать на сразу трех перепончатокрылых вампиров, усевшихся на разопревшие ступни. Хоть минутку побыть в покое. Потом он стал перематывать отсыревшую часть портянки на голень, а сухую на стопу. Этим, кстати, портянки выгодно отличаются от носков. В последних вы вынуждены хлюпать от начала и до конца. А толстая, широкая портянка в походе – милое дело. Один ее конец постоянно сохнет на голени, пока второй укрывает вашу ножку.
      Посмотрев на Валетова, Леха с Витьком тоже уселись и начали перематывать портянки. Дурное, упадническое настроение Фрола передалось всем. Витек, занимаясь ногами, начал вспоминать свой поселок. Он корил себя за то, что не угнал какую-нибудь иномарку, не разобрал ее на части и не продал по запчастям. На вырученные бабки дал бы взятку военкому и никогда бы не оказался в этом долбаном лесу непонятно какой области. Похоже, они где-то на севере. Хотелось быть хоть к чему-то привязанным. Они точно севернее Самары, но вот где?
      Валетов поднялся первым и неожиданно прикрикнул на Простакова:
      – Тихо, ты!
      – Чего? – Гора и так ощущала себя виноватой за случившееся лесное блуждание. А мелкий и не думает проявлять сочувствия. – Можешь не орать. Я про себя все знаю.
      – Молчи! Слышите, журчит.
      Троица замерла. Только комарики зудели.
      Действительно, где-то совсем рядом текла вода. Стали вертеть головами, определяя, откуда исходит приятный сердцу звук. Пошли на шум и вскоре обнаружили у другого конца поваленного дерева, на котором только что сидели, маленький родничок. Валетов смотрел на небольшую лужицу, окруженную со всех сторон зеленым мхом, и крохотную речушку, утекающую неведомо куда.
      – Мужики, давайте фляжки, сейчас свежей водички наберем. – Он пригнулся к воде и втянул носом воздух. – Вот черт.
      Резинкин встал на колени рядом с ним и тоже водил носом. Простаков сел на корточки, а Витек уже сунул палец в прозрачную лужицу – камушки на дне видать – и отправил капельку себе на язык.
      Вода оказалась огненной. Он смаковал, улыбаясь и часто причмокивая.
      – Чего? – Леха глядел на Резину, ожидая положительного вердикта. Нос его не обманывал, но запах запахом, а вкус вкусом.
      – Ну как? – Глазенки Валетова светились нездоровым задором. Он не мог ждать, пока Витек начмокается. – Говори!
      – Не может быть, – покачал головой Резинкин.
      – Чего не может быть? – Простаков сунул указательный палец в саму дырочку, из которой вытекала пахучая жидкость, и, не раздумывая, отправил его в рот. Он часто заморгал глазами. – Такого не бывает.
      Резинкин открутил с фляжки колпачок и зачерпнул им. Выдохнул в сторону и махом проглотил десять капель. Выдохнул остальной воздух и закусил мануфактуркой. Лицо его расплылось, подобрело.
      – Здоровьем рискуешь, – засомневался в очевидном Фрол.
      – Какой там, на, глотни.
      – Чего ты мне свою крышку протягиваешь, у меня своей нет, что ли. – Он снял крышку, зачерпнул из родничка. – Ваше здоровье, мужики, – и хлопнул следом за Резинкиным. – У-ух! – Валетова передернуло. – Это прям самогон какой-то.
      – Слушайте, давайте потише, – Простаков беспокоился не напрасно. – А то мы около родничка этого и поляжем.
      – Чего ты, – Резина уже начинал едва-едва подтаивать, и первым, как обычно, развязывался язык. – Это же чудо. Чудо природы. Где ты еще видел вытекающую из-под земли водку?
      Леха наклонился к луже и приложился плотно. Сидя на коленях и оперевшись руками о противоположный бережок алкогольного озерца, Леха отсосал так, что вытекающая из лужицы речушка на несколько секунд перестала существовать. Ужравшись, он откинулся назад и повалился на спину, подминая под себя папоротник.
      – Куда! – испугался Валетов. – Мы тебя не дотащим. Нам назад идти надо! Рыбы мы сегодня и не поймаем.
      – Отстань, доходяга, – ревел медведь, едва ворочая губами. – Сейчас полежу немного и поднимусь. Обратно поведу.
      – Можно пацанам водки набрать, – предложил Резинкин. – У нас фляжки есть.
      – И котелки, – поддержал Фрол.
      – Нет, во фляжках надо оставить воду. Мало ли что, – Резина обвел руками окружавший их лес. – Водкой жажду не утолишь.
      На том и порешили. Жалко, обозначить родничок этот на карте нельзя. Простакова упросили прислонить прогнивший ствол осины к росшему рядом с родником клену, тем самым хоть как-то обозначая место.
      – Нечего особо тут размечать, – гудел Леха, соскабливая с рук налипшие щепочки и сор. – Вначале взвод наш тут все прочешет, затем деревенские перепьются. В конце концов приедут сюда бизнесмены гребаные, врежут в землю кран и будут по бутылкам дармовое добро разливать. Вот чем все закончится.
      – Как нашим объясним, откуда водку взяли?
      – Не водка, покрепче будет, – не согласился с Фролом Резинкин. – И как мягко втекает, ощущаете. Как масло.
      – Ты молчи, автомеханик, – подшофе Валетова понесло в заоблачные дали, при этом все, кто был рядом с ним, сейчас стали казаться ему незначительными и ни к чему не способными людишками. – Я вам говорю дело. Место осиной отметили, вернемся после армии сюда и сами будем торговать водкой. Опыт у меня имеется. Ты, Леха, будешь возглавлять службу безопасности. Витек вот по технической части пойдет, ну а я, – его голосок стал слащавым, – стану финансовым директором, да нет, лучше президентом.
      – Ох, идти надо. – Резинкин вернулся к роднику, встал на колени и сунул рожу в лужу.
      Троица весело и не совсем прямо топала, а скорее блуждала по лесу, несмотря на то что предстояло пройти километров двадцать, не меньше.
      – А может, споем? – предложил вскоре Резина. И самовольно затянул: «Ой, мороз, мороз». Долго петь ему в одиночку не дали и поддержали. Трое шли по лесу, горланили по пьяни песни и время от времени прикладывались к котелкам.
      Так они топали, топали, пока под ногами не стало хлюпать.
      Валетов посмотрел на сапоги, из-под которых проступала коричневая жижа.
      – А это что за фиготень?
      Они огляделись. Вокруг росли низкорослые деревца с толстой корой. Вместо молодняка из земли торчали голые прутики без листьев. Не было слышно птиц. Солнце над редколесьем жарило вовсю. Комары исчезли.
      – Чего это тут все какое-то загнившее, а из-под земли, вон, глядите, дерьмо проступает.
      – Смотри, засосет, – перешел на шепот Простаков.
      – Ничего, меня не засосет. Я легкий. – И Валетов уверенно пошел вперед. Для него показать, что внутри все у него трясется, – хуже нету.
      Медленно они прошли еще шагов пятьдесят, стараясь не думать о проступающей на поверхность бурой жидкости. Деревья расступились, и химики оказались на берегу небольшого пруда. По поверхности его беспрестанно ходили волны, из-под воды во множестве поднимались мелкие пузырьки и разрывались на поверхности тихим бульканьем, а край кромки четко обозначала белая пена.
      Фрол вылил без сожаления воду из фляжки и набрал бурой, как ему показалось вначале, маслянистой жидкости и понюхал.
      – Ну ни фига себе. – Его и так качало от выпитой водки, а тут очередной подарок.
      Резинкин также занюхал.
      – Да, пиво без водки – деньги на ветер.
      – У нас получилось все наоборот, – поправил Валетов. – Вначале водка, а потом пиво.
      – От перестановки мест слагаемых кайф не меняется, – напомнил Резина. – Представляйте, целый пруд пива.
      – Да мы ж ни фига не платили. – Простаков встал рядом с Валетовым. – Живого здесь, конечно, нет ничего. Смотрите-ка. Здесь оно светлее. Пиво светлое. Не темное. Вы пока посмотрите по берегу: этикетку нигде не вывесили? Чего дают-то, не понять, – зачерпнув в пригоршню пиво, он всосал. – А-а-а, – разнесся по лесу голос блаженного. – Легенькое, то что надо, свеженькое, холодненькое.
      Мужики быстренько поменяли во фляжках воду на пивко.
      – Ну и что ты на это скажешь, Фрол, – от хмеля Резинкин беспрестанно улыбался, – ты даже немного в университете поучился.
      – Сказать нечего, в природе такое не описано.
      – Может, трубопровод лопнул, – все лыбился Резина.
      – Вы что, никак не поймете? Это чудо природы, – млел Валетов. – Это сколько ж нужно пива, чтоб такой пруд сделать? Какой трубопровод? Как трубу-то ложили? Ведь никакой просеки нет. Это тоже родник, только пивной.
      – Нам найти приказ о дембеле осталось. Может, здесь где-нибудь висит на сучке, а мы не видим, – Резина подошел к загнивающему огромному дубу с толстенной рыхлой корой. – Слушай, почему у тебя нет приказа о дембеле, – начал он разговор с деревом.
      – Мы ушли черт его знает куда. И теперь нам придется ночевать посреди леса, – Фрол стал истерично подхихикивать. – Мы до наших сегодня не дойдем.
      – Да. А я кушать хочу, – признался Леха.
      – Надо раньше было башкой думать! Куда ты нас завел?
      Пьяные и потерянные, рядом с озером пива, а не так далеко, знаете, только по большому секрету, тсс, тут еще родник водки, солдатики топали вдоль берега, сговорившись придерживаться заранее выбранного Простаковым направления. Других предложений не было. Прудик с пивом встретился на их пути, чего только в русских лесах не встретишь, и сейчас они плавно огибали водную, а скорее пивную, преграду.
      Резинкину мерещилось, что где-то невдалеке горит костерок и жарится шашлычок. Он искал указ о дембеле на чахлых деревцах и не находил.
      Во фляжках у них булькало, в котелках плескалось. Счастье было бы полным, если б прошедшие три дня они нормально лопали. Но все сразу не бывает в жизни.
      Спотыкаясь через каждые два шага, Простаков обещал Валетову, что он его не потащит.
      – А куда ты денешься, – хихикал маленький, – неужели бросишь меня здесь? Вот сейчас ты придешь, встанешь перед лейтенантом Мудрецким и будешь блеять, как баран, не в состоянии связать двух слов. Что ты без меня? Да ничего, куча костей и мяса.
      Резина плелся последним и все время умолял идти медленнее, боясь поотстать. Валетов наполовину полз уже, но еще упорно двигался вперед, Леха трезвел с каждым шагом.
      Солнышко начало садиться, и на душе становилось грустно и кисло.
      – Ну чего мы тут еще найдем? Может, колодец с медовухой, – рассуждал Простаков. – Знаете, как в старину медовуху варили? Одна часть меда, одна часть ягод. Все перемешивают и года на три-четыре бочоночек в погребок, потом достают, разливают. Смотри, чего понастроили-то посреди глуши!
      Пьяные солдатики стояли и, лупая мутными глазами, долго рассматривали трехэтажный теремок, выросший на полянке непонятным образом. Дорог-то нет. Как материал-то завозили? Чудо!
      – Ты погляди, облицован-то мрамором, – вздыхал Резинкин.
      – Черным, – уточнил Валетов.
      Леха мычал.
      – Гляди, гаражи идут, пристройкой.
      – Один открылся.
      – Смотрите, внутри какая тачка.
      Леха мычал.
      – Это «Линкольн-Навигатор». Он стоит чемодан денег, – бормотал Резинкин. – В нем дури немерено. Полный привод. Роскошь и комфорт внутри, броня снаружи.
      Солнышко выгодно освещало дом. Окна сверкали. Витиеватые столбы крыльца и перила балконов поражали резьбой. Крыльцо манило к себе белыми мраморными ступенями. Высокие двери из белого пластика и стекла с напыленным на него металлом приглашали взяться за золотые массивные ручки и войти внутрь. Мягкие полукруглые своды влекли к себе, заставляя воображение выстраивать в голове виды уютных спален с мягкими подушками, широкими кроватями и столиками на колесиках, уставленных фруктами.
      Около дома не было ни дорожек, ни тропинок. Метрах в десяти от крыльца ровный мягкий изумрудный газон сменяла голубая плитка.
      Они вышли на поляну и пошли к теремку.
      – Может, скажут нам хозяева, где находимся, – надеялся Фрол.
      Резинкин смотрел все в сторону машины, пока ворота гаража сами не закрылись. Что это? Для чего? Подманивают? Сейчас нападут, убьют и сожрут. Ему стало не по себе.
      – Может, прежде чем туда пойдем, нам здесь разуться? – Резинкин выпрямился, поправил висящий за спиной вещмешок, заботливо осмотрел удочку.
      Мысль правильная, чего в гостях гадить. Сапоги у них грязные.
      Ребята здесь, видать, крутые живут. Вон какую фигню в глуши учинили. Чем ближе подходили они, топая босыми ногами по кафельным плиткам и таща в руках тяжелые и кое-как оббитые от комков грязи сапоги, тем выше становился теремок. Он поднимался вверх куда больше, чем на стандартные три этажа, а его крыша едва не сравнивалась с высокими соснами.
      Трое остановились, не решаясь ступить на белые ступени. Витые колонны, поддерживающие крыльцо, были массивны. Причудливая резьба с изображением райских птиц и мелкого зверья, белок, соболей, дикобразов покрывала их. Откуда-то прилетел шмель и начал кружиться над ними. Химики встряхнули с себя оцепенение. Каждому показалось, что внутри него заиграла тихая, приятная музыка, которая становилась все громче и громче, и вот уже вся поляна купается в мелодичных созвучиях колокольчиков, свирелей, бубенчиков и гуслей.
      Серебристые от напыленного металла створки дверей распахнулись, и на крыльцо медленно выплыли три девушки в белых сарафанах, высоких кокошниках, увешанных жемчугами, с караваями в руках. Они низко поклонились солдатам, протягивая хлеб-соль, и не спешили выпрямляться. Висюльки на кокошниках раскачивались.
      – Это чего, нам, что ли? – не понял Леха. Давно не видел хлеба. Да и девки ничего. В центре стояла, наклонив голову, здоровая широкомордая девица в русском народном наряде. Леха поставил свои сапоги с одной стороны, котелок с водкой с другой и потопал босыми ногами вверх по белому мрамору.
      Он встал перед девицей, тут же поднявшей голову и смотревшей на него пристально черными как смоль глазами. Леха потерялся. Он попытался отломить кусок хлебца. Но корочка оказалась жесткой. Он надавил со всей силы, девчонка не выдержала, и каравай полетел вниз, покатился по ступенькам, задев хлеб девчоночки поменьше, постройнее, с затянутыми в тугую косу пепельными волосами и голубыми глазами, вышедшую аккурат напротив Резинкина.
      – Вечно ты все, Леха, испортишь, – закричал Фрол, подбегая к маленькой и ядреной девчоночке, чьи короткие волосы были полностью скрыты кокошником. Через нитки жемчуга Фрол все же разглядел крашеный рыжий чуб на черном фоне. Она кокетливо склонила голову и протянула Фролу хлеб.
      Леха не впал в замешательство, он поднял со ступеней каравай, отломил кусок, посыпал его солью, зачерпнув оставшуюся в солонке, и засунул в рот. Жуя, огляделся по сторонам. С крылечка лесок казался просто нарисованным. Таких на самом деле не бывает. Ни одного кривого деревца. Такое впечатление, что за диким лесом присматривал садовник. Осталось только все стволы побелить до высоты метр двадцать, бордюр положить и выкрасить его метр белым, метр красным, как в армии делают, чтоб красота природы бросалась в глаза не просто так и сама по себе, а по строгому плану.
      Самая фигуристая из трех красавиц впилась в него черными глазками.
      – Ничего, хлеб нормальный, – прожевав, вынес вердикт Леха. – Как тебя зовут?
      – Маша.
      Вошли в теремок.
      Витек обернулся на оставленные им сапоги и котелок. Ведь если имущество пропадет, то Евздрихин ведь шкуру спустит.
      – Ничего не пропадет. – Видать, не только услышав Лизочкин голос, но и поняв смысл ее слов, из чащи выбежал огромный серый волчара с золотым ошейником и услужливо уселся рядом с сапогами, помахивая хвостом на собачий манер.
      – Теперь как бы нам обратно свое забрать.
      – Ничего, он послушный, – пела Лизочка, перебрасывая одним движением головы пепельную косу со спины на грудь.
      Мужики вваливались в хоромы. Деревянный пол. Обшитые досками стены. Дышалось легко. Обстановка не была роскошной, но в холле были диваны и кресла, большой стол, на котором, к сожалению Лехи, ничего, кроме белой узорчатой скатерти, не было. Он протянул руку в сторону стола и хотел что-то сказать, но Маша покачала головой.
      – Это потом. А сейчас пойдемте в баньку париться, Алексей Дмитриевич.
      Леха не въехал.
      – А откуда ты знаешь мое отчество?
      – Ты же сам мне сказал, молодец.
      – Я не говорил. – Потом он подумал, что пьяный и мог чего-то не упомнить. – Видать, запамятовал уже, – отступил он, так как перспектива баньки пленила его. Потом он вспомнил о девчонке, оставленной на гражданке, и застопорился.
      – Что ты, милый, – разливала липкую патоку Маша, – ты же сейчас в армии, вспомни об этом.
      Простаков быстро согласился.
      – Ну, чего стоишь? Показывай, где тут у вас мыльня.
      Витек шел с Лизой, у которой в одной руке появилось откуда-то желтое махровое полотенце, а в другой она несла большую дубовую кадку с веником.
      Фрол расстегнул ремень, на котором висела фляжка с пивом. Леха обернулся:
      – Валет, возьми пивка-то, а то что за баня без пива.
      Маша успокоила его:
      – Там уже и столик для вас накрыт.
      – Неужели? А может, вы, девчонки, все замужние?
      Тут здоровая Мария покраснела и прикрыла глаза длинными ресницами.
      – Ну как вы могли подумать, Алексей Дмитриевич? Мы все свои восемнадцать годков только вас и ждали. К этой встрече всю жизнь готовились.
      Леха расплылся.
      – Да? Ну хорошо, где банька-то?
      Они пошли длинным коридором и уперлись в дубовую большую дверь.
      – Ну вот и пришли, – сообщила Мария, останавливаясь.
      – Откуда у тебя полотенце и кадка, я не видел, чтобы ты их брала? – У Лехи в последний раз за вечер появилось ощущение, что что-то здесь не так.
      – Задумался ты, родненький, не заметил, как брала я все необходимое.
      – Веник березовый?
      – Березовый.
      Фрол тем временем, пока Леха с Машкой разводили между собой кисель на компот, шел уже в обнимочку с Глашкой. Он содрал по дороге с нее кокошник и оставил его валяться в гостиной.
      – Знаешь, – нес Фрол, разглядывая короткую прическу Глашки с рыжим крашеным чубчиком, – сейчас девчонки одну прядь делают белой, а другую оставляют черной. Другие вообще становятся красно-белыми. Прикольно.
      Глаша моргала густо накрашенными глазками, выставляя веки, усыпанные блестками.
      – Я знаю. Мне так нравится. И тебе нравится.
      – Угадала. Не скучно жить-то тут?
      – А чего скучно. Телевизор, интернет. Все как полагается.
      – Да?
      – Да.
      Фрол вошел в баньку последним, а девчонки остались стоять на пороге.
      – Это что такое? – Валетов хоть и был пьян, но ворочал языком в правильном направлении. – Вы давайте всю фигню с себя снимайте, и к нам. Полотенчики взять не забудьте. А в принципе ничего страшного, мы и своими поделимся.
      Витек выскочил из предбанника и перетащил к пацанам Лизу. Девчонка взвизгнула, но, увидев стоящего перед ней абсолютно голого Леху, примолкла. Все страхи во время созерцания всего, чем одарила Простакова природа, отступили.
      – Я сам себе хлыстать спину буду? Маша, заходи!
      Девчонки начали раздеваться позже, но закончили раньше Фрола. Он переживал, как бы все это дело не закончилось групповухой, а делиться с остальными своей Глашей он не желал. И сейчас, отправляясь в туман, Валетов старался не смотреть на девичьи прелести. Он думал, что не переживет стыда. Одно дело пригласить по пьяни искупаться, а другое, когда все заходит так далеко, что стыдно выпрямиться. Во всем Простаков виноват. Это он уже голый стоял. А двум его товарищам вроде все и нипочем. В баньке с голыми девками париться им в восемнадцать лет – рядовое мероприятие.
      Слава богу, там, среди розового кафеля и деревянных лавок, стоял полумрак. Были видны контуры тел, но никаких деталей. Сев на лавочку и прикрывшись веником, Фрол смотрел, как девчонки, не смущаясь, начали набирать из кранов воду. Каждая поднесла своему парню кадку с горячей водой. Разморенный Простаков макнул в горячую парящую воду березовый веник и шутливо хлестанул по попке Машку.
      Девушка сразу смутилась, а здоровяк, рассматривая все Машкины округлости и прелести, зашумел:
      – Парилка есть?
      – А как же, – ответила Мария и показала на небольшую дверочку слева.
      Витек с Фролом, сверкая голыми задами, последовали за Лехой. Вначале постояли внизу, потом забрались повыше, и тут Витек вспомнил, что они забыли веники. Он вышел обратно в баньку и остолбенел. Девки намылились и терли друг друга. Он, щурясь и тяжело дыша, кое-как добрался до веников и пробрался обратно в парилку, а перед глазами колыхались эти, ну эти... Все изображение ходуном ходило. Какое там пьянство, из башки прелести девичьи все повыбили, а теперь остатки с потом выходили.
      Они сидели на самом верху и тяжело дышали.
      – Я сегодня до вечера не доживу, – жаловался Фрол. – Меня всего внизу расперло.
      – Можно подумать, остальных не расперло, – отозвался Резина, начиная потихоньку похлестывать себе ноги.
      – А парок-то ничего, парок классный. – Простаков стал скрябать рукой пузо. – Надо бы пивка на угли кинуть, чтобы хлебом пахнуло.
      Дверь в парилку открылась, и вошла Лиза, наклонилась перед небольшой створочкой, где тлели угли, – ой, лучше не смотреть, можно же дара речи лишиться. Невозможно усидеть. И плеснула туда из ковшика пивка, и вскоре в нос ударил запах свежего хлеба.
      Девчоночка поклонилась и вышла. Простаков завыл:
      – Этого не может быть!
      – Все фигня! – стал подбадривать себя и других Валетов, начиная энергично нахлестывать себя. – Сейчас попаримся, пожрем, а потом – эх!
      – Машка! – позвал Простаков.
      Тут же явилась здоровая, широкобедрая девка. Фрол изначально-то был не безразличен к той, что стояла на крыльце в середине, хотя и склонялся больше к Глаше. С ней как-то поудобнее. А Машу-то как ворочать? Но если бы она была его! Вот прямо здесь и прямо сейчас. Но Простаков выбил все мысли из головы.
      – Иди сюда, по спине похлыщи! – Он улегся на широких ступенях пониже, и девка стала наяривать березовым веником.
      – О-о-о! А-а-а! – крики удовольствия разносились по всей бане. Когда ему веник надоел, он вскочил, схватил Машку за талию, развернул, пинком выпроводил ее из парилки и сам скрылся следом.
      Там Фрол и Витек услышали, как визжат девки и шум водопада. Обливается водой, видать, холодной.
      Свою помывку здоровый считал законченной и орал во весь голос, чтобы ему на стол ставили жратву.
      Витек молча быстренько помахал веничком и выскочил. Один только Фрол остался на верхней полке и усиленно потел. В парилку вошла Глаша.
      – А ты чего сидишь?
      – Иду, иду. Ты только выйди пока. Сейчас я спущусь. Сейчас.
      Он кое-как слез вниз, погасил в себе желание, а то стыдно, а девчонки вроде ничего и не стесняются, а если и есть что, так не видать. Фрол закрыл заботливо парилочку и подошел к Глаше в то время, когда она возилась с краном и при этом немного нагнулась. Он подошел сзади и поцеловал ее пониже талии. Она повернулась к нему раскрасневшаяся.
      – Вначале откушать, – уперлась мокрыми ладонями ему в грудь и начала выпроваживать его в предбанник.
      На стол в тот вечер были поставлены: птица лебедь на блюде с печеными яблоками, поросеночек, фаршированный гречневой кашей и чесноком (Фрол тут же вспомнил про Терминатора). Грибочки маринованные, судачок заливной, а также говяжий язык.
      Глядя на блюдо из говядины, у Фрола мелькнула мысль: «Неужели забили Зорьку-то?» Потом он потряс головой.
      Также на столе стояли осетр, салат оливье и салат, в обязательном порядке, из крабовых палочек и кукурузы. Кроме этого, был хрустальный таз с красной икрой и хрустальный таз с черной, только с черной был овальный. Три пуда ананасов были на одном краю стола, а на другом, в противовес им, стоял огромный торт в восемь ярусов. На столе стоял только китайский фарфор, чешский хрусталь и золотые ложечки, вилочки и маленькие ложечки из платины. Огромные фужеры, обрамленные по краям червонным золотом, со светящимися на их ножках рубинами. У мужиков крыша ехала.
      Леха, поглядев на сидящую рядом и вздыхающую Машу, попросил у нее прощения и сообщил, что сейчас он быстро перекусит и ей вздыхать, мол, долго не придется. Он быстренько налил себе какого-то винца из графина, хлопнул, отправил в рот пару ложек намешанного салата – что-то чудное, вроде капуста какая-то, а в то же время мясо, что ли, тертое – не пойми. Ну, понятное дело, столько лет ждали. И еще перчено, но несильно, прямо, как вот он любит.
      – Ну че сидеть-то, Маш, спальня-то где?
      Девчоночка подпрыгнула:
      – Ну как же, на третьем этаже.
      И она его повела за собой за руку к стене, которая неожиданно раздвинулась, и они вошли в небольшую кабинку. Затем точно так же стена закрылась, и Леха с Машкой исчезли.
      Витек посмотрел на Фрола, Фрол – на Витька. Потом они глянули на своих девчонок и поступили мудрейшим образом.
      – Вставай, – скомандовал Витек Лизе. Та поднялась, перестав теребить свою пепельную косу. – Где этот ваш гребаный лифт? Если он медленнее экспресса, я его на фиг завтра взорву.
      Они точно так же подошли к стене, но к другой, и она снова раздвинулась.
      – А че у вас здесь – у каждой персональный лифт, что ли?
      – А как же, милый, – пропела Лиза.
      – Ну, не знаю, как еще, – ответил Витек. – Могли бы и одним лифтом обойтись.
      – Это неправильно, – снова спела Лизочка.
      Все исчезли. Фрол остался с Глашей наедине. Он начал непонятно почему ковырять вилкой белоснежную скатерть, делая в ней здоровую дыру, потом нахмурился и спросил:
      – А где тут водка-то на столе?
      Глаша смутилась.
      – Вот, водочка прямо перед тобой, а вот грибочки. – Она поставила перед ним тарелочку с грибами и налила стопочку.
      Хлопнув, Фрол закусил, после этого повернулся к Глаше, запустил ей пятерню в ее коротенькую стрижку и притянул к себе. Поцелуй удался на славу.
      Девчонка вся потерялась, что и требовалось доказать.
      – А никто не придет? – спрашивал он, сбрасывая с себя банное полотенце и укладывая Глашу на широкую лавку.
      – Да никто, что ты, как можно. Все ж только для вас.
      – Это хорошо, – улыбался Фрол, – все только нам, – и положил руки на две мягкие округлости.
      Глаша томно вздохнула.
      – О господи, какое блаженство.

* * *

      Лифт плавно пошел вверх, и вскоре двери раскрылись, Алексей вошел следом за Машей в большую спальню. Посередине стояла огромная кровать, как раз для них двоих. А напротив был телевизор. Леха окинул взглядом роскошное помещение, светло-коричневые портьеры, закрывающие окно, стоящий в углу огромный аквариум, в котором плавали какие-то твари – что-то среднее между рыбой и червяком.
      – Это сомики, – перехватила Маша его взгляд, одежда на ней вспыхнула и куда-то исчезла. Она осталась в бикини. Машины телеса и бикини... Леше уже было не до телевизора, не до этих сомиков. Они завалились на кровать.

* * *

      Витек следовал за Лизочкой, которая, только они вышли из лифта, сразу же вскочила на кровать. Неведомо откуда у нее в руках оказался пульт, и она включила музыку. Из музыкального центра полилась прекрасная, кажется, даже классическая мелодия, в чем Витя был не уверен, но играл большой оркестр, и было, в общем-то, приятно слышать эти мелодичные звуки, тем более что Лизочка начала под нее медленно раздеваться и плавно двигаться. Витя почему-то подумал, что он все-таки в армии и времени у него на все эти кривляния нет. Поэтому он подошел, забрал из рук Лизы пульт, выключил на фиг музыку и повалил ее на кровать.

* * *

      Фрол под утро разошелся и так и эдак... и потом почувствовал, что кто-то лупит его по ноге. Валетов дернулся. Глаша, которая только что прижималась к нему, начала таять и затем исчезла бесследно. Валетов крутил головой, много раз подряд открывал глаза и наконец увидел над собой ржущего Простакова и Резину.
      – Э, ты че дергаешься? Кого ты там, она уж убежала. Пошли на рыбалку.
      Вместе с ними стоял и Балчу, и, между прочим, с удочкой.
      Фрол поглядел на ноги и, увидев сапоги, успокоился. Ведь он их оставил где-то далеко в лесу, а они сейчас на ногах, значит, все нормально, значит, ничего из армейского имущества он не потерял и теперь еще сможет до конца месяца нормально топать по лесу. Фрол тряхнул головой, и прекрасный сон растаял, как прошлогодний снег.
      Четверка собралась у зажженного костра. Фрол взбодрился, выпил молока – спасибо Зорьке, – и они вчетвером отправились на рыбалку, прихватив с собой немного вчерашней ушицы, специально оставленной сегодня на утро. Витек, только они двинулись, начал рассуждать о том, что не слишком это здорово – сочетать крапиву, листья одуванчика и молоко, может схватить животы.
      – А ты немного травы жуй, пока у нас молоко есть.
      Леха топал впереди, а Фрол с Балчу шли последними. И тут Валетов спохватился:
      – Простаков, а ты знаешь, куда ты идешь-то?
      – Знаю, – бурчал Леха, двигаясь вперед, – к речке идем рыбу ловить.
      – А ты не собьешься с пути?
      – Куда она денется, дорога-то?
      В том-то и дело, что Валетов никакой дороги не видел.