ДМБ - Грудью на амбразуру

      Лейтенант Кобзев, контролирующий стрельбы, как оказалось, был довольно-таки скор на расправу, к тому же дело касалось огнестрельного оружия. Он мгновенно, одним ударом сшиб с ног вскочившего Валетова, отобрал у ошалевшего солдата оружие, разрядил его и заставил лечь обратно на огневую позицию дожидаться, пока Батраков не закончит стрельбу.
      Сержант выпустил оставшиеся пули на ветер, разрядил оружие, продемонстрировал затвор контролеру и затем только, сделав соответствующий доклад, поднялся.
      Оба отошли в сторону. Батраков попал во все мишени, чем был доволен. Его тут же поздравили с хорошей стрельбой дембеля, молодые тоже что-то там одобрительно жужжали. Простаков не обращал на это внимания, он стоял и смотрел, в каком месте мишени поднимаются и сколько времени дается на выстрел.
      Вскоре – а он был далеко не в первой паре – Алексей начал возмущаться в глубине души и наконец высказал наболевшее Мудрецкому:
      – Товарищ лейтенант...
      – Чего?
      – А почему мишени в одном и том же месте поднимаются? Это что, у них сломалось что-нибудь? Что они, не ездят даже из стороны в сторону? И вверх-вниз не прыгают?
      – Ты в эти-то попади, – ответил небрежно Мудрецкий, вспоминая свои собственные попытки выполнить это упражнение, когда они с офицерами ходили пострелять, что называется, немножко набить руку.
      Пожав плечами, здоровый отошел в сторону и продолжил смотреть, как выполняют стрельбы его сослуживцы. Заодно он еще и выучил команды, что нужно сказать и когда. Наконец вызвали его и Петрушевского.
      Вдвоем с ефрейтором Простаков проследовал на огневую позицию. Лег, зарядил оружие и доложил о своей готовности популять.
      Как только появились мишени, Петрушевский начал транжирить патроны, и все без толку. Из двенадцати пуль ни одна не попала в мишень, и практически он теперь остался не у дел.
      Простаков не отвлекался. Он только подивился такому безответственному подходу со стороны Петруся, а сам выпустил всего две пули, чего было вполне достаточно. Его мишень послушно закрылась.
      Появились две дальние. Леха прицелился, взял повыше и завалил опять с двух выстрелов. Прошло некоторое время, оставшаяся непораженная мишень Петрушевского ушла. Появился пулеметный расчет. Леха и с ним справился всего с двух патронов и вопросительно посмотрел на Кобзева.
      Тот одобрительно похлопал солдата по плечу.
      – Давай, достреливай остальное.
      Простаков выпустил патроны в воздух, разрядил оружие, поднялся и пошел к стоявшим и наблюдавшим за стрельбами солдатам.
      Следом за Лехой стрелял Резинкин. Он был не дурнее Простакова и, наблюдая со стороны, все выучил. Единственное, что его смущало, так это его собственные возможности, так как стрелял он всего два раза в жизни из воздушки по банкам, и то, как он припоминал, неудачно.
      Завалившись, Резина сразу сник и приготовился позориться, примерно так же, как и Фрол. Хотя нет, тот даже в пулеметный расчет попал.
      Неожиданно для самого себя Витя завалил одиночную фигуру, появляющуюся первой, в дальнюю ни фига не попал, поберег патроны и даже немножко потревожил пулеметный расчет, под которым от его выстрелов пули вздымали вверх фонтанчики земли.
      Когда он шел обратно с огневой позиции, то увидел, что майор Холодец что-то говорит Простакову, который гордо стоит перед майором и утвердительно кивает головой.
      «Отличился! – позавидовал ему Резинкин. – Вот и здоровый вырос, и сильный, да еще и стреляет хорошо, урод!»
      Выругавшись про себя от зависти, он продолжил наблюдать за стрельбами. Как и ожидалось, с шести пуль все три мишени больше, кроме Простакова, никто не закрыл. Еще только вот вслед за Батраковым и Лехой во все три попал Забейко, который был несказанно рад и после выполнения упражнения улыбался и бубнил:
      – Учитесь, сыны, пока дедушка с вами рядом, а то вот уйду, и кто же вас щучить-то будет?
      Забейко потратил на выполнение упражнения десять патронов и был доволен тому, что попал во все три. А насчет Простакова он выражался довольно-таки определенно: ему, мол, повезло, и такое иногда случается.
      Только вот в это «повезло» не верил довольный сраженным пулеметным расчетом Валетов. Он сам-то не рассчитывал закрыть все три, но вот Леха... Леха молодец.
      Молодец Леха на следующий день стоял перед комбатом, одетый в новенький, выданный ему камуфляж, в то время как все остальные участники позавчерашнего представления у Шпындрюка были отправлены не куда-нибудь, а на молочную ферму, разгребать там коровьи завалы.
      Комбат послал людей, наблюдавших его в неформальной обстановке и слышавших, как его жена зовет просто «Петя», на навоз, чем и был очень доволен. Наверное, тому, что так вовремя подвернулась грязная работа, а у него как раз были на нее кандидаты.
      Простаков же, по его мнению, был молодцом, и если одним попало на навоз, то другим предстоит поехать и пострелять на дивизии, для того чтобы отобрать кандидата, что будет за них отстреливать на округе. А это уже не шутки, это показатель. И о таком бойце будет обязательно сообщено, доложено, выставлено напоказ, за что обычно полагается если не поощрение, то пара лестных слов от начальства.
      Комбат оглядел новенькую форму и поинтересовался, не жмет ли. Леха был просто счастлив тому, что ему выдали такой комок, и сейчас он больше всего беспокоился за две вещи: во-первых, отберут ли его после того, как он съездит на стрельбы, и, второе, дадут ли ему носить эту форму в казарме, не сопрут ли, подбросив по-тихому какое-нибудь старье.
      Когда Простаков садился в командирский «уазик», за рулем запряжен прапорщик Евздрихин, его обуяла обыкновенная человеческая гордость. Он даже посматривал по сторонам в тот момент, когда открывал дверцу машины, на манер счастливых обладателей новых автомобилей, которые всякий раз, когда садятся за руль, оглядываются вокруг, ловя взгляды завистливых прохожих: вот он, мол, какой – садится в новую машину. Здесь Леха тоже вот он какой – садится в новом камуфляже и классной высокой кепке в машину комбата, и его, рядового, повезет прапорщик.
      Но еще больше происходящему удивился уроженец Сибири, когда комбат быстро спустился следом за ним и сел в машину на переднее сиденье, предложив Простакову залезть в обоз, назад. Леха, разместившийся уже было впереди, рядом с прапорщиком, спокойно ему подчинился. Он ничего, и сзади проедет. Это же какая честь ему оказывается: за рулем Евздрихин, штурман у него комбат.
      Забавляя себя такими мыслями, Простаков расправил, на сколько мог, свои кости на заднем сиденье и, немного балдея, позволил себя везти в любом направлении. Он ожидал того, что машина выедет на трассу и возьмет курс на Самару, но через несколько минут он с удивлением начал замечать, что едут они по проселочной дороге, той самой, по которой вчера им пришлось бежать.
      Ничего, пусть туда же, на то же стрельбище. Он и там еще раз выстрелит. Он будет попадать во все, что стоит и движется, и за это ему дадут медаль.
      Витая в облаках, Леха спокойно доехал до стрельбища. Машина остановилась. Комбат выпрыгнул первым и пошел к какой-то черной «Волге», рядом с которой стояло трое офицеров. Он подошел, отдал честь.
      Леха сглотнул слюну:
      – Ага, если комбат кому-то честь отдает, значит, здесь начальство повыше. Понятное дело, мероприятие, видать, хоть и плановое, но каждому хочется себя показать, а также и людей своих.
      Когда Простаков вылез из машины и его голова начала возвышаться над крышей «уазика», офицеры посмотрели на здорового солдата, потом снова вернулись к своим разговорам. Леха заметил, что в тенечке – а день, как и вчера, выдался ясным, а это значит, что к полудню разжарит так, что хоть без трусов бегай, – уже сидело четверо солдат. У каждого здоровый цвет лица, и вряд ли кто-то может похвастаться пристрастием к алкоголю, табаку или, того хуже, наркоте.
      Подходя ближе к солдатам, он заулыбался и громогласно спросил:
      – Че, пострелять, что ль, мужики, приехали?
      Те не рискнули послать подальше такого здорового и молча закивали головами, а потом каждому еще пришлось пожать здоровую Лехину лапу. Простаков, не будь дураком, прикладывал чуть больше силы к рукопожатию. Каждому казалось, что сейчас все их кости в руке расплющатся, и солдатики, один за другим, кто цыкал от боли, кто повторял: «Здоров, здоров», превозмогая боль, а один промолчал, и рука его оказалась хоть и маленькой, но неожиданно для Лехи твердой. А последний, сидящий к солдатам полубоком и одетый, против остальных, в парадную форму одежды, как-то нехотя подал руку Алексею, а во время рукопожатия взвизгнул и дернулся назад, взглянув на Простакова.
      Леха нахмурился. На него глядели черные глазки, даже очень цепкие. Но косые! Его левый глаз постоянно куда-то хотел убежать, потом к нему присоединялся второй. И Леха сомневался вообще, во-первых, куда он смотрит, а во-вторых, видит ли ясно солдат его лицо. Но, не подав вида, Алексей кивнул головой и ему. Тут к солдатам подошел генерал.
      Целый генерал, с двумя большими звездочками на каждом погоне. Это получается аж генерал-лейтенант.
      – Что случилось, Николай? – спросил он у солдата в парадке.
      – Ничего, все нормально, – как-то мягко, по-женски, ответил солдатик и еще дальше отодвинулся по длинному снарядному ящику, на котором сидел, не забывая при этом перемещать и толстую газетку, которая была под попой.
      – Хорошо, хорошо, не волнуйся, – генерал похлопал по плечу солдата, после чего офицеры, следующие за ним, также приветливо заулыбались парню, потом снова отошли к черной «Волге» разговаривать о чем-то.
      Единственный, кто заметил неприветливый жест, так это Простаков, потому как жест этот ему адресовал сам Стойлохряков, сжимая свою пятерню в здоровый кулак, и хоть он не поднимал своей ручищи и не подносил к Лехиному носу, тот понял, что невзначай переборщил.
      «Ну, соревнование есть соревнование», – размышлял Леха, плюхаясь на освободившееся место, после того как косоглазый отодвинулся в сторону.
      – Что-то «гена» о тебе печется, – Леха толкнул в бок небольшого щуплого солдатика в парадной форме так, что тот покачнулся.
      – Да куда ему деваться, – сказал тот вяло и плавно, – деваться ему некуда.
      Разговор не клеился. Каждый думал о своем, настраиваясь на будущие стрельбы.
      Леха не выдержал:
      – Слушай, ты тоже стрелять?
      Все-таки он ну не мог поверить, что человек, у которого глаза прыгают туда-сюда, может еще и во что-то попадать.
      – Ага, – вяло согласился солдатик, которого генерал назвал «Николаем».
      Офицеры еще разговаривали несколько минут, потом все увидели, как старший лейтенант Кобзев достал из багажника черной «Волги» два автомата и начал готовить место для стрельб.
      Вызвали первую пару. Простаков в нее не попал. Первые два соперника залегли. На этот раз количество патронов в рожке было увеличено вдвое, но предстояло как бы одно и то же упражнение проделать дважды. После чего подводились итоги.
      Солдаты залегли. Леха не особо-то обращал внимание на стрельбу. Он даже попытался заставить себя отключиться от происходящего и не глядеть, как встают и закрываются цели.
      Но невольно, где-то на середине упражнения, он тоже стал следить за ходом событий и видел, что оба работают весьма неплохо. Наконец появились, во второй раз уже, пулеметные расчеты, но оба автомата молчали. Стрелки израсходовали весь свой боезапас на закрытие предыдущих мишеней и сейчас просто-напросто лежали и дожидались, когда закроются последние фигуры.
      Леха поднялся, и хотя он не хотел выдавать собственного волнения, но у него ничего не получалось. То ли дело на охоте в Сибири. Здесь даже обстановка нервозная, люди. Там он один, выслеживает зверя. Он знает повадки и готов к встрече. А здесь сейчас все как-то неловко и неудобно.
      Генерал-лейтенант с этим косоглазым Колей. Комбат, который потеет и бледнеет, бегая за «геной». Он посмотрел на новенькие штаны и куртку. Ему не хотелось подводить Стойлохрякова, а учитывая позавчерашнее преступление, вообще надо попытаться обелить себя.
      Ладно, сейчас будем работать. И точно – пригласили его и оставшегося солдата. Косоглазый в парадке на все это смотрел с интересом. Леха даже чувствовал на спине его взгляд, когда шел к огневому рубежу. Мурашки пробежали по телу.
      Залегли на расстеленной плащ-палатке. Леха привычно вбил локти в землю, занялся оружием. Зарядил, нашел на горизонте кустик, прицелился.
      Кобзев тихо и спокойно, едва слышно сказал:
      – Начали.
      Взмахнул флажком. Поднялись мишени. Алексей начал работать. Раз, два – мишень ушла. Появилась дальняя. Снова раз, два – снова мишень уходит. Похоже, его сосед не отстает, только выпустил на две пули больше. Алексей был сосредоточен, он не отвлекался ни на что. Еще два выстрела – закрыт пулеметный расчет. Снова упражнение выполнено с использованием только шести пуль. Сейчас второй круг.
      Раз, два – ближняя стоит. Леха попутал. Не может быть, оружие вроде как пристреляно. Если он попадал в первые разы, в чем дело сейчас? Снова нажимает на курок. По условиям ведения упражнения автомат стоит на стрельбе очередями, поэтому стрелок должен чувствовать темп.
      Нажимает на курок. Раз, два – еще две пули ушли. Снова мишень стоит. Алексей обернулся и встретился глазами со стоящим в стороне комбатом. Тот одними губами произнес: «Стреляй», нервничая и переживая.
      Алексей посмотрел снова в сектор для стрельбы и решил пропустить мишень, не затрачивая пули. Его соперник закрыл и эту. Теперь Леха проигрывает. Появилась дальняя. Раз, два – мишень ушла. Пулеметный расчет – раз, два, – мишень ушла.
      Леха поднялся, не зная итогов. Он смотрел то на Кобзева, то на своего соперника, довольного. Он не знал, в чем дело. Такого не могло случиться, что он не попал. Видать, заело что-то в механизме. Только кому сейчас претензии будешь предъявлять?
      Самое неожиданное началось дальше. На рубеж вызвали Колю Кривовзглядова. Его фамилия самым лучшим образом совпадала с его глазами. Парнишка в парадке побежал маленькими семенящими шажками к огневому рубежу. Споткнулся на ровном месте, но удержался и не упал в пыль, конвульсивно плюхнулся на вовремя расстеленную плащ-палатку.
      Генерал, а за ним остальные подошли поближе к солдату.
      – Ну, Николай, давай, – подбодрил генерал-лейтенант и взял у одного из сопровождавших его офицеров бинокль. – Дай-ка я погляжу, как ты у нас стреляешь.
      Простаков просто остолбенел. Такой херни ему еще видеть не приходилось. Он не имел ничего против этого Коли, но как он будет стрелять? Это же невозможно. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
      Тем не менее парнишка без стеснения и каких-то заминок перезарядил оружие и приготовился к стрельбе. Кобзев взмахнул флажком, и управляющий на вышке поднял первую, ближнюю мишень.
      Косовзглядов сразу же выпустил три пули, а мишень как стояла, так и продолжала стоять. Генерал, будто раненый зверь, воскликнул:
      – А-а! – будто эти самые пули попали в него.
      Стоявшие за ним старшие офицеры как-то передернулись, зашушукались, будто малые дети при крике учителя, но тут же успокоились. Простаков снял кепочку и сейчас почесывал коротко стриженную голову, фигея от происходящего.
      «Ну какой смысл издеваться над пацаном? Может, он просто упросил „гену“ пострелять? – мелькнула мысль, но Леха потом тут же отмел ее. – Да, дадут простому пострелять! Так он и не простой. Стал бы за него генерал беспокоиться!»
      Косоглазый мальчик лежит и пытается с помощью автомата Калашникова и двадцати четырех патронов попасть в мишень на расстоянии двухсот метров, и все бы ничего, да вот только при этом у него глаза бегают по орбитам, как бильярдные шары по столу.
      Раздались еще три выстрела. И тут случилось чудо. Мишень ушла. Теперь Леха смотрел на всю эту херню с открытым ртом. Появилась дальняя. Снова три патрона, и теперь уже дальняя мишень закрывается. Простаков смотрел то на солдата, то на падающие мишени, то на оператора наверху, подозревая во всем последнего.
      Это подстава какая-то! Вначале его обуяла ярость, потом он махнул на все рукой и, сев на пустой ящик из-под снарядов, подпер подбородок кулаком и с полным безразличием смотрел на то, как этот косоглазый выпускает три пули, после этого закрывается мишень, и генерал-лейтенант радостно вскрикивает и вздымает руки кверху.
      Закрыв все, выиграет косоглазый. Но если он еще раз промахнется, с тремя пульками-то, то будут проблемы. Но мальчик не промахнулся. Чего в принципе быть не может с его глазами. Он поднялся и доложил генерал– лейтенанту по всей форме, что упражнение выполнено и все мишени поражены.
      Поражены были не только мишени, но и офицеры, стоящие рядом. А генерал-лейтенант поднял кверху палец и торжественно произнес:
      – Я вам говорил, – глядя на солдата, спокойно садящегося в черную «Волгу» на заднее сиденье. – Так-то. Ну, увидимся.
      Пожал руку он Стойлохрякову, поблагодарил всех за хорошую организацию стрельб, сел в машину, забрал с собою и остальных офицеров, а трое солдат, которых Леха никогда не видел, пошли и сели в кузов стоящего грузовичка, на котором, Леха думал, подвозят сюда боеприпасы на стрельбище. А на самом деле иногда еще и людей. Взглянув на номера, он увидел, что они самарские.
      Комбат подошел и протянул руку:
      – Поздравляю. Занял второе место.
      Алексей был удивлен.
      – Так, значит, остальные тоже мазали?
      – Да, все, кроме последнего. Последний закрыл все.
      – Это я видел, – согласился Алексей. – Только не может быть такого, товарищ полковник.
      – В армии, – Стойлохряков улыбался, – может быть все, даже такое. Поехали в часть. У тебя сегодня выходной. А друзья твои сейчас...
      Комбат ухмыльнулся.
      – Да, я знаю, – ответил Простаков, – нам жалко этих свиней. Мы за ними ухаживали каждый день, а тут их сожрать захотели.
      – Простаков, – уже резко ответил ему комбат, – ты не на базаре, не в лесу и не у мамки под подолом. Понял?
      – Так точно! – ответил Простаков и после этого уже не решался переговариваться с командиром.
      В следующие два дня Простакову выдали восьмидесятикилограммовый цинк с патронами россыпухой, а также автомат и лейтенанта Мудрецкого, помогавшего ему набивать руку перед стрельбами. Куда он поедет, Леха не знал, но комбат, как видно, был заинтересован в успехе.
      Первым же делом, очутившись на стрельбище, Алексей подошел и осмотрел механизм поднятия мишени. Как он выяснил, ближняя левая не могла не опускаться при попадании, но теперь он не мог поверить в то, что игра велась честно. Как жаль, что он не следил за происходящим.
      Видимо, эти ближние левые не выбил никто, кроме косоглазого. Соответственно, результат получился у всех меньше, а этот урод выиграл. Любимчик «гены». На фига вообще его было возить. Можно было и так вписать его фамилию в протокол, и стрелял бы он еще где-нибудь в Самаре, смешил людей.
      «Кривовзглядова можно сделать чемпионом России или чемпионом мира, только плати», – с такими мыслями Леха заряжал автомат.
      В процессе стрельб он выяснил, что действительно мишень заедает и там пора разбираться с механикой. Больше не стали поднимать левую сторону, и Леха отрабатывал все на правой. Стрельбы продвигались. Он только успевал заряжать магазин. Мудрецкому уже надоело смотреть на то, как Леха закрывает одну мишень за другой, причем промахов у него почти не было.
      Иногда налетал ветер, и только он мешал точным попаданиям. Из огромного количества выпущенных патронов мимо ушло, наверное, меньше процента. Такая стабильность вызвала бы у многих зависть, но только не у Мудрецкого, который, запустив автомат подъема и опускания в автоматический режим, сидел и вспоминал под хлопки выстрелов о своей работе на кафедре микробиологии. Ему вся эта пальба до фени.
      «Сколько еще осталось мне здесь колупаться?» – начал считать он.
      Получалось еще очень много, даже если убрать отпуск, все равно много. Еще больше, чем полтора года. Ничего, он как-нибудь переживет.
      В Самару Леху и лейтенанта Мудрецкого повез Евздрихин. Только на этот раз комбата уже не было. Как оказалось, им надлежало прибыть не в чистое поле, а приехать ко Дворцу спорта, в комплекс сооружений которого входил и тир.
      Вместо автомата Калашникова, как выяснилось, им придется стрелять из мелкокалиберных винтовок по мишеням, где будет вестись подсчет очков, и надо, что называется, лупить в яблочко. Иначе не выиграешь и подведешь Стойлохрякова. А он, добрая душа, разрешил после помотаться по городу и позаботился о том, чтобы были выплачены все солдатские.
      Они вошли в здоровый манеж и сразу же увидели капитана, сидящего за столом. Заметив вошедших, офицер стал махать им рукой. Он единственный, кто каким-либо образом обозначал проведение стрельб на округ. Рука его вращалась в воздухе до тех пор, пока они не подошли к столику.
      – До-до-добрый день, – поздоровался капитан, раскрывая лежащую перед ним папку. – А-ат-откуда?
      Лейтенант Мудрецкий назвал номер части. Капитан кивал головою и записывал данные.
      – Ка-ка-ка-кто стреляет? – Записав и это, он указал рукою в сторону открытой двери. – Па-па-про-роходите.
      Евздрихин, спускаясь вниз по лестнице, не мог сдержать эмоций:
      – Вот за что я люблю нашу армию. Вы, молодые, поняли, почему мы непобедимы? Потому что мы сами для себя непредсказуемы. Посадить на входе заику для того, чтобы он встречал приезжающих, это только у нас могут.
      Они оказались под землей, в большом подвале, в котором располагался тир. Здесь уже было много народу, и, похоже, офицеров оказалось куда больше, чем солдат.
      Простаков, следуя за лейтенантом и прапорщиком, улыбался словам последнего. Действительно, ведь Евздрихин прав: один косоглазый стреляет, всех побеждает, заика на входе сидит, и все вроде бы как ничего, все вроде бы как нормально.
      Он уже сам себя настраивал на то, что и здесь победит генеральский любимчик, который попадет во все и вся. Только, по мнению Простакова, подлог здесь совершить намного труднее, потому как теперь никаких мишеней поднимать и закрывать не надо будет, все будут в бумажечку стрелять с циферками: чем ближе к центру, тем больше очков – вот и вся математика. И у каждого будет всего десять выстрелов, два тура по пять, на каждый выстрел новая бумажечка. Не поскупились на макулатурку-то.
      Топая по небольшой трибунке, состоящей из пяти рядов, и выискивая себе местечко, где пространства было побольше, Мудрецкий заметил того самого парнишку, который выиграл стрельбы.
      – Взглянь, – указал он Простакову. – Вон наш знакомый победитель.
      Леха только покачал головой. Коля Кривовзглядов тем временем тоже поглядел в сторону вновь прибывших. Он отдал честь лейтенанту, поздоровался с прапорщиком, а потом пожал руку Лехе.
      – Привет, – сегодня он был куда разговорчивее, чем раньше. – Тоже приехал, молодец.
      Леха смотрел сверху вниз на паренька, не веря в то, что он в ответ сейчас смотрит именно на него.
      – Я тоже сегодня стрелять буду, – радостно доложил Коля.
      – Ага, – басанул Простаков.
      Офицер с прапорщиком сели в одном месте, а солдаты залезли по трибуне чуть повыше и разместились там, разглядывая место будущих соревнований.
      – Думаешь тут всех сделать? – улыбался Кривовзглядов.
      Простаков повернул к нему свое широкое, как блин, лицо и улыбнулся, ничего не ответив. И от пристального взгляда Коля отвел глаза в сторону.
      – У меня тут батек будет, – сообщил он. – Болеть за меня.
      Алексей с пониманием кивнул:
      – За меня б тоже болел, если б был рядом. А то ведь столько тысяч верст отсюда.
      – Ты откуда?
      – Из Красноярского края.
      – А-а, – протянул Коля. – А я местный. Да ты батька моего видел, он был на стрельбище.
      – Это че, генерал-лейтенант, что ли? – догадался Простаков, понимая, что просто так косоглазые в стрельбах не побеждают.
      – Да. Он самый. Скоро приехать должен. В принципе я и без него хорошо отстреляю.
      Леха в очередной раз взглянул в глаза своему соседу. А тот тем временем пытался разглядеть, что же там такое вешают на дальнем конце тира служащие.
      – И тут мишени какие-то чудные, – бормотал он.
      Леха тем временем не отрывал взгляда от его лица. Глаза, которые всего секунду назад бегали, казалось, сами по себе, теперь работали синхронно и просто поражали своей сосредоточенностью. Это действительно были глаза стрелка. И тут Леха стал корить себя за то, что относился с недоверием к этому Коле. Ну мало ли какая у человека фигня случается.
      – Слушай, – не вытерпел Алексей. – Твои глаза...
      Кривовзглядов сморгнул, и зрачки снова рассыпались в разные стороны.
      – Это с детства. Врачи так ничего сделать и не смогли. Но за счет упражнений я добился того, что на несколько секунд могу четко сфокусировать свое зрение. А ты думал, что папашка мне там, на стрельбищах, все подстроил? Ничего подобного. Надеешься выиграть? – справился Косовзглядов у Простакова, разминая указательный палец на правой руке.
      – А то, – улыбнулся Леха. – Ты думаешь, я оружие первый раз в армии увидел? Я с детства о-го-го сколько настрелял.
      – Да и я тоже на месте не сидел, – Кривовзглядов не стал разглядывать, как организаторы соревнований развешивают мишени.
      Леха, глядя на то, что делает товарищ, тоже стал разминать указательный палец.
      – А что, это помогает?
      – Да, – Кривовзглядов согнул указательный палец несколько раз, как бы нажимая на курок. – Улучшает чувствительность. Нужно чувствовать момент выстрела.
      – Это я и сам знаю. А сам-то думаешь всех сделать?
      Неожиданно Коля рассмеялся:
      – Ты что? Это надо быть придурком, чтобы на это надеяться. Это же соревнования на округ. Тут, знаешь, тягаться будет очень тяжело.
      В этот момент всех, кто должен был участвовать в стрельбах, пригласили получить номера. Лехе достался двадцать седьмой, а Кривовзглядову – двадцать восьмой. Он вперед пропустил гиганта. Потом объяснил, что не любит нечетные числа.
      Лехе было как-то все равно.
      – Вы, все городские, – придурки, – просто сказал он. – То числа у вас, то гороскопы.
      Коля посмотрел куда-то в сторону, а на самом деле – на Леху:
      – А что, у вас в деревне приметам вообще не верят?
      – Верят, но все равно, все городские – придурки.
      – Хочешь меня разозлить? – Колины глаза начали шарить по орбитам с удвоенной скоростью.
      Леха пожал могучими плечами, и Коле показалось, будто стены тира тоже заходили ходуном вверх-вниз.
      – Да нет, что ты.
      – Увидимся на позиции, – гордо бросил генеральский сынок и пошел на то самое место, где они до этого сидели.
      Тем временем Евздрихин с лейтенантом на то время, пока они получали номера, куда-то исчезли. Мудрецкий предупредил, что сейчас придет, и с каким-то загадочным видом они оба удалились. Номера получали, ну, минут пятнадцать. Все-таки очередь была, а потом всех записывали, кто откуда. Надо было помнить номер части. Когда Простаков назвал, кто он и откуда, записывающий участников офицер почему-то рассмеялся и заулыбался:
      – Привет, привет всем, кто вылез из Черной дыры. Как там у вас? Пули по прямой траектории летают? Или не как во всей армии? Зигзагами?
      На столь тупой вопрос Простаков не нашелся что ответить.
      – Да ничего, так себе. Летают. Жиг-жиг.
      – Во-во, жиг-жиг, – согласился офицер, – ставь тут закорючку.
      Леха и поставил. Четыре класса образования как– никак. Как раз на закорючки его и хватало.
      Теперь, сидя рядом с Кривовзглядовым, они дожидались своей очереди. Было в тире всего пять позиций, так что они вошли только в шестой очереди. Встали рядом, но друг друга не видели, так как пластиковые щиты закрывали стрелков и не мешали прицеливаться.
      Стреляли из положения стоя, что для Лехи оказалось неожиданностью. Он вначале не видел лежаков, но думал, что их вот-вот вынесут. А вот фиг-то.
      Первая шеренга подошла и начала отрабатывать стоя. Тогда-то и пришлось мысленно перестраиваться.
      «Да фигня все, – потом решил он для себя, – какая разница. Сейчас выпущу свои пульки, и хорош на этом». – Он был уверен, что организаторы соревнований не будут надолго затягивать.
      Леха не отличался языкастостью, в отличие от того же Фрола, который сейчас разгребает коровье дерьмо где-то на окраине Чернодырья. Но он не удержался и спросил соседа ради шутки:
      – Ну, ты чего, Коля, глаза в кучу собрал?
      – Да пошел ты, – послышалось сразу с двух сторон.
      Из чего он сделал вывод, что попал между двумя Колями. Можно и желание загадать:
      – Тогда пусть я выиграю.
      Раздалась команда «Огонь!». И потекли отведенные на выполнение упражнения две минуты. Достаточно, учитывая, что, выстрелив один раз, нужно перезаряжать ружье.
      Окружающий мир для Лехи перестал существовать. Он работал уверенно и спокойно, не думая ни о чем, и выстрелы остальных сливались с тихим гулом в ушах, а свой собственный он вообще не слышал – настолько сосредотачивался, стараясь качественно выполнить упражнение.
      Наконец они отстреляли. Он разрядил оружие, показал инспектору, что пули в затворе нет, и отошел с огневой позиции вместе с остальными пятью участниками соревнований.
      Свой результат Алексей узнал сразу же. Сорок два из пятидесяти возможных. Он, скорее всего, выходит в финал. Кривовзглядов набрал сорок одно, после сидел и ругался, вспоминая о том, что не любит нечетные числа.
      Они спокойно дождались окончания стрельбы еще одной партии. После чего объявили тридцатиминутный перерыв для того, чтобы люди могли собраться к финальным стрельбам.
      В финал вышли десять человек с весьма плотными результатами, и Простаков удивился, потому что впереди него еще оказалось двое стрелков, выбивших сорок три и даже сорок четыре. Кривовзглядов качал головой и иногда повторял слова на буквы «б» и «х». Бормотал он следующее:
      – Все будет хорошо, все будет хорошо.
      Пока шли стрельбы, прапорщик и Мудрецкий сели рядом друг с другом и, вот сволочи, стали попивать из банок через соломинку кока-колу. Леха пил эту коричневую пузырящуюся жидкость всего два раза в жизни. И оба эти раза пришлись на то время, пока он ехал в поезде служить. До этого, если выбирался в поселок, он покупал себе только пиво, а кока-колу, проще говоря, газировку, он за напиток не считал. Ну уж, поскольку пацаны пили, и он попробовал. Фигня. Но сейчас не отказался бы.