Неожиданно мелодия кончилась. Витек под косые взгляды местных поставил даму на то место, с которого ее забирал, и вернулся к своим. Обратно пришлось идти дольше. Во-первых, не хотелось уходить, а во-вторых, опять включили что-то быстрое, и народ рассыпался на дергающиеся группки, и приходилось уворачиваться от мелькающих в воздухе ног и локтей.
      У отведенной солдатам стены его уже ждал разгневанный Казарян, который сгорал не только от того, что Резина ссамовольничал и отлучился, а еще и от того, что успел какую-то тут местную девку полапать, когда они все просто привязаны этим придурком Кобзевым друг к другу и к охране общественного порядка. Пропади оно все пропадом!
      Крепкий удар пришелся в центр фанеры, и у рядового перехватило дыхание.
      – Ты куда, оборзевший слоняра, поплелся? – начал на него орать сквозь грохот музыки Ашот. – Совсем потерялся?
      Витек молча снес побои, быстренько встал к стене. Обида закралась у него на все происходящее, на то, что он не может, как нормальный пацан, пойти с девкой потанцевать. Все благодаря министерству обороны. Стоя у стены и пожевывая сопли, Витек наблюдал за танцующими. А вернее, он ничего не видел. Пелена обиды застилала глаза.
      Только через пару композиций он проснулся, посмотрел в сторону входной двери и увидел, что там, расставив солдат по бокам на входе, заложив руки за спину, по-деловому расхаживает Валетов. «Такой маленький и в то же время нахальный. Их всех застраивает, а сам прослужил столько же, сколько и я», – сопел в две дырочки Резина.
      Валетову некогда было наблюдать за тем, что происходит в зале, потому как постоянно кто-то входил или выходил. Впускал Валетов далеко не всех. Зато выпускал с превеликим удовольствием. Он не раз бывал на дискотеках и прекрасно понимал, что большая толпа народа невольно, случись что, создаст трудности, поэтому чем меньше танцующих в зале, тем лучше. Меньше друг друга задевать будут. Меньше вероятных конфликтов.
      Вначале он ничего не мог поделать с вольно входящими и выходящими, потому как остальные пятеро дубов вместе с ним вели себя очень вяло. Пришлось брать руководство на себя. И стоило ему только наброситься на какого-то урода, уже успевшего налакаться где-то на стороне и теперь пришедшего на дискотеку, со словами: «Куда ты прешь, пьянющая рожа?» – его тут же поддержали свои и вытолкали товарища в вестибюль, а оттуда двое солдат вышвырнули его на улицу.
      Наблюдавшие за всей этой процедурой прибывшие потанцевать более-менее трезвые граждане или казавшиеся таковыми усвоили, что с ними случится то же самое. Главное, чтобы не подвалила большая группка пацанов, чтобы драки не было, а одиночных они отсеют. И вот в этом Валетов был прав. Все эти самые группки уже давно собрались внутри, и сейчас достаточно было одной искры для того, чтобы гремучая смесь детонировала.
      Пока Фрол наводил на входе порядок, Витя Резинкин уже забыл об ударе, полученном от Казаряна, потому как теперь на противоположной стороне он разглядел в кругу танцующих высокую, с длинными черными волосами красавицу в джинсах в обтяжку и какой-то коричневой рубашке на ковбойский манер, с такими длинными полосками ткани, которая висит, а при движении еще и мотается. Вся эта лапша располагалась на груди, плечах и по длине всего рукава, создавая прикольное впечатление вкупе со свободно болтавшимися волосами, потому как девица, топая на высоких каблуках, не упускала возможности тряхнуть гривой в такт музыке.
      Резинкин закусил удила и напрягся. Он огляделся по сторонам. Лейтенант Кобзев где-то там притарился. Может быть, даже пытался наблюдать за ним, но в таком полумраке разве что-то разберешь?
      Витек забыл обо всем, когда снова зазвучали медленные мелодии. Он рванул со своего места. Забейко, стоявший рядом со спины, только и успел ему крикнуть:
      – Ты куда?
      Резина даже и не обернулся. Он уже стремился вперед, к этой высокой черноволосой. Только бы ее не перехватили. Ее не перехватили – не успели.
      Звали девчонку Вика. Она не отказала военному, хотя он был ниже ее на полголовы.
      – У тебя туфли на высоком каблуке, – прижимая ее к себе поближе, сообщил Виктор.
      Она рассмеялась, глядя в его голубые глаза и не пытаясь освободиться, в отличие от предыдущей Женечки.
      – Ну и что? Зато не каждый подойдет, – улыбка мелькнула на ее лице. Сверкнули белизной крепкие зубы.
      Эх, как бы ему сейчас с этой красавицей...
      Они медленно танцевали, не замечая, что несколько пацанов, а это были «болотные», ведь с их девчонкой танцевал сейчас мудон в фуражке, собрались в небольшую кучку и о чем-то перешептывались.
      Даже если бы Витя знал сейчас содержание их разговора, а беседа касалась здоровья Виктора Евгеньевича, он все равно бы не оставил эту Вику, потому как в ближайшие года полтора ему вряд ли еще придется кого-нибудь вот так вот запросто обнять.
      Они болтали о том, о сем, в том числе и об этой коричневой рубашечке на ковбойский манер. О том, как тяжело служить. На этот вопрос Виктор уже знал нужный ответ, и он чувствовал, что производит впечатление.
      Музыка закончилась. Он оставил ее, хотел было пойти опять к своим, но тут кто-то схватил его за шиворот и дернул. Он обернулся. Девчонка стояла к нему спиной и не видела ничего. Ну и слава богу. Перед ним стоял крепкий кабан, перемалывал пастью жвачку и пытался заглянуть ему прямо в душу.
      – Если еще раз подойдешь сюда – обратно уже поползешь, понял?
      Витька толкнули, он налетел на кого-то и попытался извиниться, но, на беду, парнишка, в которого он врезался, был еще крепче. Круто замешенная масса из мяса и сала отфутболила Резину обратно.
      Витек выполнил роль снаряда на «отлично». Пытаясь не упасть, он выставил вперед руки и, благодаря сообщенной ему энергии, влетел в юношу с жвачкой, а тот не удержался на ногах и упал на своих.
      «Мясо с салом» оказался из местных, а вся эта кодла, высказывавшая Резинкину, что он не должен танцевать с Викой, – из «болотных». Нарыв назрел, и Резинкин, сам того не желая, оказался в ненужное время в ненужном месте.
      Кое-как удержавшись на ногах, он ушел быстро в сторону и скрылся за танцующими, не очень-то разбирая, что там происходит за его спиной. «Слава богу, фуражку не потерял», – вот чем была занята его голова в то время, как на месте столкновения уже вовсю шла словесная перепалка, в которой количество цензурных слов было сведено к минимуму.
      Тяжело пыхтя, Резинкин добрался до своих, где ожидал получить очередной удар от Забейко, но тот не думал бить его.
      – Какой ловкий. Хорошо танцевалось? А потом ты че-то там задергался, тебя куда-то пихнули, – ухмылялся Петро. – Еще раз с места сдвинешься – тебе в казарму лучше не заходить.
      Резинкин поискал глазами старшего лейтенанта Кобзева, мысленно к нему взывая: «Тут, понимаете ли, товарищ офицер, дедовщина вовсю, угрозы, а вас нету».
      А его и действительно не было. Кобзев стоял в темном уголочке рядом с завклубом Леной Синицыной, попросившей комбата выделить солдат для охраны порядка на дискотеке, и, обхватив ее за талию, потихоньку тискал, потому как жена – это жена, а завклубом Леночка – это совсем иное. Это очень нужно время от времени, и чтобы жена об этом не знала.
      Резкие девичьи крики стали неожиданностью, наверное, только именно для этого лейтенанта и Леночки, потому как все остальные уже давно были готовы к тому, что это самое вот-вот начнется. И это благодаря Резинкину, стоящему сейчас у стены и пытавшемуся прийти в чувство от нежных рук Вики и от тумаков жлобов.
      – Прекратите! – кричала какая-то девчонка.
      – Меня задели! – выла другая.
      А где-то в середине зала шла мясорубка. Парни выли, вылетали из образовавшейся кучи и бросались в нее вновь. Волна прокатилась по толпе, и местные, и гости разбежались к противоположным стенам. Только в середине шла бойня, причем лупили в темноте и своих, и чужих. С двух сторон начали подходить еще бойцы, постоять за своих.
      – Быстро свет! – скомандовал Кобзев, отцепившись от Леночки.
      Та испуганно таращилась в полумрак. Тем временем диджей, сидя за своей стойкой с закрытыми глазами, ритмично тряс башкой под музон, совершенно не желая знать, что там происходит с танцующими.
      Лена бойко добралась до рубильника, зажглись лампы дневного света, и в зале стало светло. Бьющиеся на какое-то мгновение дрогнули, а затем продолжили бойню под современные ритмы.
      Диджей продолжал сидеть с закрытыми глазами и натоптывать в ритм ботинком на высоком каблуке. Композиция закончилась. А в середине зала продолжалось побоище.
      Кобзев построил людей в колонну по двое и кинул их вперед с задачей – рассечь, развести две стороны.
      – А теперь белый танец, – объявил диджей. – Дамы приглашают кавалеров.
      Дамы тем временем стояли вдоль стенок, щурились и приводили в порядок одежду: пока они выбирались на безопасное место, им досталось.
      Старший лейтенант думал, что его солдаты войдут в эту кучу, как нож в масло. Так мог думать только такой придурок, как Кобзев, который в жизни-то дрался всего пару раз, и то драки сводились к тому, что его просто били в военном училище. А сейчас здесь сошлись две крепкие банды, которые давным-давно мечтали выяснить между собой отношения.
      Вся солдатская колонна почему-то не желала проходить вперед. Казарян, поскольку шел первым, встал в метре от дерущейся, колышущейся кучи и бормотал:
      – Че, я придурок, что ль?
      Тут его зацепили и дернули внутрь свалки. Поскольку дед был не из хилых, он успел оттолкнуть кого-то. Схватил чью-то руку и вывернул кисть. Покалеченный взвыл. Его вопль повлек весьма страшные последствия.
      – Солдаты охренели, – выл он, – мне вывернули руку!
      Поскольку ни «болотные», ни «дырявые» не могли знать, кому принадлежит этот крик, обе стороны восприняли это как сигнал к атаке на солдат.
      Куча из «дырявых» и «болотных» быстренько рассосалась, в стороны начали отползать раненые. За некоторыми тянулся пугающий кровавый след, а у стен их встречали сестры милосердия в мини-юбках и окружали заботой и любовью.
      Против неполных тридцати человек выстраивалась шеренга, раза в три превосходящая по своей численности.
      – Что будет! Что будет! – Кобзев метался на заднем плане, не зная, что делать.
      Пистолета в кобуре не было. Остановить это он никак не мог. Надвигающееся побоище, еще не начавшись, пугало его своими масштабами.
      «Все, химиков сомнут», – размышлял он, бегая вдоль стеночки и поглядывая на Лену, которая, бледная, словно скатерть на свадебном столе, стояла и глядела на два ряда парней, один из которых был пестрый, в джинсах, рубашках, а другой преимущественно в зеленом.
      Две кучи тяжело дышали – разогрев перед битвой. Местные и приезжие были готовы растерзать солдатню. Диджей наконец проснулся и выключил этот долбаный медляк, который был сейчас совсем не по теме.
      Один здоровый, со стороны местных, тот самый, с жвачкой, только теперь у него губы так распухли, что несколько дней гарантированно проведет на жиденьком, поднял свою руку вверх и показал указательным пальцем на диджея:
      – Слушай, поставь рок-н-ролл, сейчас весело будет.
      Кобзев подбежал к Синицыной:
      – Милицию надо. Где у вас милиция? Вы что, такое мероприятие – ментов вообще нет. У них должно быть оружие.
      – Есть, почему нет милиции, – вспомнила она, – cейчас позову. Я сказала, чтобы сюда прислали наряд.
      – И где этот наряд?
      Она выбежала в вестибюль мимо Валетова, который не спешил встать в стену и как бы караулил вход, в то время как его товарищи собирались, судя по всему, лечь костьми – отступать-то некуда.
      И тут Кобзев, глядя на хилый рядок химиков, вспомнил, что он не видит одного, всего-навсего одного солдата. Подбежал быстро к Валетову и взял его за грудки:
      – Где ваш этот, здоровый, Простаков?
      Искра понимания мелькнула в сметливых глазках Валетова.
      – Бегу, бегу, товарищ старший лейтенант. Надо Петруся выдернуть, пока он еще здесь. На машине-то быстрее.
      – Давай.
      Шеренги сходились в полном молчании. Как только Валетов подбежал и повис на Петрушевском, Кобзев выключил свет. Раздались крики, удары, топот ног, брань, визги девчонок, ломанувшихся к выходу, которые понимали, что дело приобретает просто-таки ужасный оборот.
      Раздался крик Синицыной:
      – Наряд бежал, ментов нету!!!
      «Весело, – думал Кобзев, сидя в вестибюле и слушая, как бьются две неравные кучи. – Ментов нету».
      С химиками было бы все закончено через пять минут, если бы он не выключил свет.
      «Теперь пускай попробуют разобраться, кто где. Надо бы отозвать своих, – думал он, – пусть месятся в полной темноте». Найдя щиток, он вырубил свет во всем клубе. Так надежнее.
      Резинкин, оказавшись в эпицентре бойни и получив несколько ударов по голове и в грудь, озверел и начал отвечать направо-налево всем, кто бил его. Он махал руками в темноте, наконец зацепился за какого-то урода и стал ему наваливать кулаком по спине. Бил он со всей силой, и тут ему в нос ударил запах дорогого одеколона, который он ненавидел. Опомнившись, понял, что лупит старшего сержанта Казаряна. С наслаждением он еще ударил пару раз, после чего переключился на кого-то, кто пнул его, и очень больно, ногой в бедро. Он не мог упустить такой возможности навалять, хоть и по-тихому, дедушке, который был покрепче его.
      Вбежав обратно в зал дискотеки, лейтенант услышал, как в районе диджея падает оборудование и со звоном бьется стекло.
      – Да, больше сюда, в Чернодырье, ни одни музыканты не приедут.
      Подхватив первого попавшегося под руки, Кобзев вытащил его в вестибюль. Это оказался кто-то из местных.
      – Хорош, – нравоучительно возвестил старший лейтенант и, собравшись с духом, вломил этому пареньку кулаком промеж глаз так, что тот рухнул. Это был первый по-настоящему мужской удар в жизни старшего лейтенанта, и, надо сказать, ему понравилось. Нет, не бить человека, а то, какой это эффект производит.
      Вытащенный на свет боец тут же упал и больше не пытался подняться. Но он был жив, это точно, – дышал тяжело. Зато лежит, нейтрализован. Кобзев опять вошел в зал, схватил еще одного и выгреб его на свет божий.
      Это оказался Забейко. Руки его все были в ссадинах, но улыбка расплывалась до ушей.
      – Товарищ старший лейтенант, там так весело! Отпустите, а? Че я на этой службе видел? Здесь такие воспоминания, хлеще, чем парад на Красной площади. Не каждый день случается.
      – Ты давай не умничай. Вытаскивай всех наших оттуда. Пусть гражданские месят друг дружку.
      – Ой, боюсь, не разберемся, – выдохнул Петро, утирая кровь под носом.
      – Выполнять приказание! – басанул старший лейтенант.
      И ему очень понравилось, что, поглядев на валявшегося паренька, работу Кобзева, Забейко ответил «Есть!» и исчез в темноте зала, из которого продолжали раздаваться крики, брань и глухие удары. Слава богу, что ни одна из сторон, похоже, не пользовалась холодным оружием.
      Петрусь с Валетовым прыгнули в «шишигу» и помчались обратно в часть, где спал-почивал дядька Простаков. Влетев в казарму, Валетов схватил Леху за грудь и дернул на себя со всей силы. При этом тело гиганта едва заметно колыхнулось. Но он проснулся. Припомнив, что его один раз уже сегодня пытались нехорошо разбудить, Простаков неожиданно шустро вскочил на ноги, отбросил Валетова к противоположным койкам.
      – Тихо! – закричал Фрол. – Своих задавишь, дура! Бегом давай, там наших бьют!
      – Каких наших? – не понял Леха, пытаясь окончательно вернуться к жизни.
      – Мочиво там, понял! Давай бегом, ноги в сапоги! – орал Валетов.
      Когда Петрушевский увидел, как огромная туша сбегает по ступенькам казармы и запрыгивает в грузовик, в кузов, он запустил двигатель, и они рванули в обратную.
      Машина резко затормозила, и к кузову подбежал Фрол.
      – Быстрее вылазь, здоровая туша! – орал он, указывая рукой направление.
      Леха посмотрел. Показывает на дверь клуба. Видать, надо туда.
      Петрушевский поставил машину так, чтобы свет фар через стекла освещал вестибюль. Свет внутри помещения отсутствовал.
      Вбежав внутрь, Простаков своим одним только видом навел ужас на уже успевших выползти на выход раненых, которые охали и ахали и ползли вдоль стен.
      Забейко к этому времени уже успел выловить с десяток своих, трое из которых были здорово помяты. Досталось Казаряну, который первым выкрутил какому-то уроду руку, и Рустаму Алиеву – высокому черноволосому парню из Казани по кличке Али-баба, который сейчас держался рукой за разбитую голову.
      Включив свет в зале, офицер увидел удручающую картину. Химиков на ногах осталось всего пятеро. Причем эта пятерка не отличалась крепостью телосложения. Зато и друг дружку обе кодлы помочалили здорово. Человек пятнадцать-двадцать уже отползли из гущи битвы и сейчас были недееспособны. Три тела, смахивающие на трупы, лежали прямо под ногами бьющихся.
      После того как загорелись лампы, народ прекратил битву и быстренько, пыхтя, расползся. Образовались две потрепанные кучки, которые уже не производили столь угрожающего впечатления, как пятнадцать минут назад. Длительная битва измотала обе стороны. Наступила тишина, если не считать стонов по углам.
      Запустили Простакова. Он глядел своими красными глазами на стоящие перед ним туши, и никто не мог бы разглядеть в его взгляде что-либо человеческое. На этих любителей подраться глядело рассвирепевшее животное.
      – Химики уходят! – резко скомандовал Кобзев, надо отдать ему должное, не растерявшийся в такой ситуации.
      Тут подбежали трое сотрудников милиции, а вместе с ними и Леночка Синицына. Она заглянула в зал и тут же отпрянула. Зрелище было ужасное: рваная одежда на полу была окроплена кровью, оставшиеся на ногах производили жалкое впечатление. Диджей, забравшись на самую высокую колонку, которая неведомым образом оказалась в дальнем углу, сидел и тихо трясся.
      – Все арестованы! – воскликнул сержант милиции, смело заходя в дискотеку.
      За ним последовали еще двое.
      Стороны разошлись по углам, и все глядели на вошедший наряд милиции. Потом от каждой из сторон молча отделились по нескольку человек, которые в зловещей полной тишине оттащили к стенам тех, кто не мог передвигаться.
      Глядя на то, как раненых, а может быть, тьфу-тьфу– тьфу, и уже неживых, по-тихому, под мрачное шуршание одежды о пол, покрытый старым линолеумом, отвозят к стенам, менты дрогнули.
      – Почему же у вас нет пистолетов? – спросила Синицына. – Тут пальнуть пару раз, и все.
      – Вы что нам сказали? – оправдывался старший. – Что здесь дерутся.
      – Да, здесь дерутся, – повизгивала Синицына.
      – Но вы же не сказали сколько.
      На ногах с каждой стороны осталось человек по двадцать пять. Это очень много.
      – Ублюдки! – воскликнул один, видать сохранивший твердость духа. – Чем арестовывать-то будешь? Членом?
      Опьянев от побоища, люди уже себя плохо контролировали.
      Три резиновых демократизатора в руках милиции только вновь подогрели уже поостывший пыл бойцов.
      – Все арестованы! – басом повторил Простаков, при этом не слишком толстые стекла в дискотеке звякнули.
      Наступила просто мертвая тишина. Даже раненые перестали стонать. Топая огромными ножищами, в центр выходил Простаков.
      – Ах ты хенде хох, мать твою! – воскликнул один из бойцов и кинулся вперед прямо на Леху.
      Это была его ошибка. Он не только сам обрек себя на муки, но и всю свою кодлу.
      – Э, уроды! – тут воскликнули местные. – Это наши солдаты, мужики! Это ж наши солдаты!
      Неожиданное озарение заставило всех членов второй группировки, оставшихся на ногах, ломануться на тех, кто ломанулся на Простакова.
      Не обращая внимания на ментов, завязалась новая битва. Впрочем, продолжалась она недолго. Леха, по– умному немного отступил назад, позволил сцепиться друг с другом двум кучам, а после этого...
      Грозный Илья Муромец орудовал в бою холодным оружием, дробя черепа и размахивая палицей. У Лехи ничего не было, и противостоял он огромной куче противников, словно комбайн, идущий через спелое поле пшеницы, словно электробритва, врезающаяся в густую шевелюру призывника, словно смазанная гуталином щетка, разгоняющая дорожную пыль на сапоге, словно атомный ледокол сквозь льды, прошел Леха через весь строй.
      Люди отлетали от его ударов и корчились, падая у стен. Он задел и тех и других, чем настроил на себя всю толпу. Менты с дубинами и оставшиеся на ногах химики смотрели на этот поистине ядерный кошмар, потому как, стоя в окружении врагов, Леха работал руками так усердно, что клал людишек одного за другим. Он не чувствовал ударов, которые наносили ему, поворачивался к смельчаку и бил в свою очередь так, что человек улетал от него на несколько метров.
      Вскоре все вокруг было усеяно неподвижными телами, и тем, кто хотели что-то там возразить гиганту, приходилось шагать по своим, для того чтобы нанести здоровому хотя бы легкий ущерб.
      Валетов был доволен. Он снова заложил руки за спину и прохаживался взад-вперед, хотя битва одного против всех еще не утихла. Конечно, если бы бойцы не были измочалены и утомлены предыдущими схватками между собой, вряд ли Простакову удалось одержать столь легкую победу да и вообще бы выиграть битву. Его бы просто смели. Но, поскольку силы атакующих уже были подорваны, сейчас он с превеликим удовольствием расправился со всей этой кучей, а потом подошел к диджею и, протянув ему свою огромную лапу, предложил спуститься на пол с колонки, после чего проводил его на выход.
      Из оборудования пареньку из Самары забирать отсюда было нечего. Разве только фрагменты корпусов на память.
      – У вас наручников не хватит, – ходил довольный Валетов, потирая руки, перед ментами, которые ошалели и стояли в растерянности.
      – Ну, одного-то мы точно забирать не будем, – согласился старший сержант, возглавлявший наряд.
      Простаков, пошатываясь, направился к выходу. Проходя мимо ментов, он заметил им, что они могут спокойно собирать урожай.
      Химики осторожно грузили на машину своих. Из местных, кто был в состоянии, сам ушел. Гости, которые были привязаны к стоящим рядом с клубом автобусам, медленно грузили своих.
      Откуда-то появилась машина «Скорой помощи». Сонный мужик в мятом белом халате прохаживался между парнями, не зная, с кого начать. И вообще, у него было желание развернуться и уехать. Здесь одной машиной и одним врачом не обойдешься.
      Химики медленно спускались по ступенькам непобежденными мимо сидящего и держащего в трясущихся пальцах сигарету диджея, он бормотал что-то о кредитах и долгах, которые он теперь не в состоянии выплатить.
      Комбат уже знал о происшедшем и сейчас лично встречал приехавшую машину. Он выстроил всех тех, кто мог стоять. После маленького Валетова в строю лежало еще три тела, одно из которых пыталось все время сесть. Встать оно не могло.
      Заботливо, по-отцовски оглядев всех, комбат спросил:
      – Все живы?
      – Так точно, – доложил Кобзев, – все налицо, товарищ подполковник.
      Стойлохряков был мужиком, и он видел, что досталось всем.
      – Как это случилось? – спросил он у старшего лейтенанта.
      – Попали между двух огней, товарищ полковник. Между «дырявыми» и «болотными».
      – Ага, – понял комбат. Он прекрасно знал обстановку в поселке. – Значит, случилось все-таки. Из наших кто-нибудь особо выделился?
      – В каком смысле? – переспросил старший лейтенант.
      – Ну как – кто герой, а кто наоборот?
      – Ну, герой у нас один – это рядовой Простаков.
      Стойлохряков одобрительно хмыкнул и поглядел на здоровую физиономию Лехи, которая после нескольких ударов, попавших в цель, распухла еще больше.
      – Ну а засранцы были?
      Резинкин понял, что ему не суждено сегодня ночевать в казарме с остальными.
      «Весь взвод после этой драки явно сплотится, – думал комбат, – теперь будут все друг за друга, считай, в битве побывали...»
      Старший лейтенант – вот козел! – зачислил Резинкина в разряд засранцев за неоднократное неподчинение.
      «Подумаешь, я там с двумя девчонками потанцевал, че такого-то, – размышлял Витек, укладываясь на голом матрасе. – Три дня в изоляторе, жестоко. После такой битвы продолжать терпеть лишения!»
      Теперь окошко у него закрыто решеточкой. А завтра – на работы. Все тело ломит. Остальные, значит, в себя будут приходить, а его на работы.
      Стойлохряков быстро отпустил весь взвод отдыхать, правильно оценивая состояние своих подчиненных. Он даже, от доброты душевной, вызвал толстопопую Елизавету для того, чтобы она поколдовала над теми тремя, что лежат в конце строя. Ему было важно знать, что с этими телами ничего не случится, проще говоря, то, что они останутся в живых.
      Комбат скомандовал:
      – Кобзев, за мной, – и направился в штаб.
      Ему необходимо было восстановить все происшедшие за этот вечер события в деталях.
      – А че менты? – первым делом спросил подполковник, поднимаясь на второй этаж.
      – А че менты? – повторился Кобзев, поспевая сзади. – Их не было никого. Потом только Синицына за нарядом сходила.
      – Она че, дура?
      Вопрос остался без ответа.
      – Почему сразу не было ментов? Вот Шпындрюк, урод тоже. Знает же, в поселке мероприятие проводится – должен был порядок обеспечить. Такое скопление людей. Кстати, сколько там было?
      – С нами – около двухсот человек.
      Стойлохряков вошел в свой кабинет и увидел на диване неподвижное тело Мудрецкого.
      – Лейтенант! – заорал он, не стесняясь, что его могут услышать на окраинах поселка.
      Мудрецкий открыл глаза, кое-как собрался в кучу и поднялся.
      – Почему пьяный на работе?! – кричал на него Стойлохряков, раздосадованный случившимся побоищем. Теперь неминуемы разборки с местной администрацией, хотя они сами к ним за помощью обратились.
      Мысль сделать из солдат героев мелькнула в голове и засела как положительный момент случившегося.
      – Я спрашиваю: почему в пьяном виде в моем кабинете?
      Мудрецкий моргал, не понимая, за что на него так ополчился комбат.
      – Почему не следите за личным составом, товарищ лейтенант?
      Правая рука отдала честь при непокрытой голове, потом начала почесывать волосы (не очень удобно спать на диване без подушки), а в это время левая чесала между ног.
      – Че такое? – бормотал Мудрецкий, теряя равновесие и делая шаг в сторону. – Вы че, товарищ подполковник, все на хрен забыли, что ли? Взяли, напоили меня, а теперь вы че-то тут начинаете.
      Он не удержался и сел на стул.
      – Встать! – рявкнул комбат.
      Мудрецкий подорвался со своего места, словно стартующая в космос ракета, и вытянулся в струнку. Глядя стеклянными глазами на своего командира, он снова потерял равновесие. На этот раз его повело в другую сторону. Здесь его вовремя поддержал Кобзев.
      Мудрецкий оттолкнул его и вытянулся по стойке «смирно». Третья попытка была наиболее удачной. Теперь он мог выслушать наставления комбата.
      – Запомните, лейтенант, в армии подчиненные начальникам в жопу не смотрят. Если я вас отчитываю за то, что вы пьяны на службе, это еще не значит, что я вас спрашиваю, кто вас и когда поил.
      Лицо Мудрецкого вытянулось, и единственное, на что он был способен, так это на грубость, вышедшую ему через сутки боком:
      – Ну ты и говно!
      Стойлохряков, который сам не отошел еще от выпитого, тихо посоветовал лейтенанту идти в общагу, а Кобзеву предложил проводить пьяного товарища, напутствуя командира третьего взвода третьей роты пожеланиями:
      – Завтра утром от вас письменный отчет о происшедшем в хронологическом порядке.
      Резинкин совсем не удивился врученной ему с утра пораньше лопате. Для тех, кто сидит на губе, другого упражнения еще, наверное, долго не придумают, кроме как что-нибудь где-нибудь откопать или что-нибудь куда-нибудь зарыть.
      Его вывели за пределы части и обозначили фронт работ в виде рытья траншеи пятьдесят сантиметров шириной и метр глубиной для прокладки какого-то очередного кабеля. Караульный – какой-то чувак из первой роты, закуривая сигаретку, выразил надежду, что Резинкин никуда не денется отсюда и сам притопает к обеду.
      Витек не стал его разочаровывать и согласился с такой постановкой проблемы. Тем более что у него все так болело, что ему было сейчас не до лопаты и уж тем более – не до бегов. Он прекрасно понимал, что всем было наплевать, сколько он там прокопает сегодня. Главное, что человек наказан. Да, он наказан.
      – Я наказан, – сам себе внушал Резинкин, лениво ковыряя лопатой дерн и прикидывая, на какое время можно было бы при желании растянуть выполнение данной работы. Ведь в армии ничто не делается быстро. В армии главное – не выполнить работу, а выполнять ее, растягивая на как можно больший промежуток времени. Главное – быть при деле.
      Он ковырялся около часа, затем садился, доставал сигаретку, курил. Потом брался снова за лопату – и так прошел еще час. Вышел снова чувак из первой роты. Поглядел, на месте ли он. Увидев сидящего на травке Резинкина, улыбнулся и пошел обратно на губу.
      Когда Резинкин после второго перекура снова стал ковырять канаву, сзади раздалось девичье:
      – Здравствуйте.
      Он обернулся и увидел стоящую перед ним Женю. Она была еще лучше и еще красивее, чем тогда на дискотеке. У нее действительно были белые волосы, хоть и крашеные, а все равно белые, и такие же, как и у него, голубые глаза. Даже не голубые, а синие.
      – Привет, – лопата сама выпала из его рук.
      – А я вот тут тебе пирожков принесла, – сообщила Женя.
      – Это здорово, – согласился Витек. – А как ты меня нашла?
      – А вот так вот, шла в часть, увидела тебя, что ты тут копаешься.
      Витек был просто без ума от счастья. Какая уж тут работа!
      – Как хорошо, какой умный товарищ подполковник, – хвалил он Стойлохрякова, – что отправил меня на губу.
      Сидя и лопая пирожки и расспрашивая Женечку о том, как ей удалось добраться до дома, Витек наслаждался жизнью. Кто бы мог подумать!