И, наконец, я прошу вас подумать: не сможем ли мы применить машины к различным внутренним проблемам? Вот, например, обеспечение жилплощадью.
      Известно, что количество выделяемых нам горсоветом квартир и комнат всегда заметно меньше числа желающих. Известны также хорошо продуманные постановления и инструкции, которые определяют, кого и как нужно обеспечивать квартирами. У нашей профорганизации есть исчерпывающие данные о нуждающихся. И тем не менее, как вы знаете, каждое распределение не обходится без обиженных, обойденных, без распрей, испорченных отношений… Между тем эта проблема, на мой взгляд, не сложнее, скажем, машинного проектирования заводов. А мы ведь проектируем их!..
      Стоит подумать и над автоматизацией штатных перемещений. Мы все достаточно хорошо знаем друг друга, и, кроме того, мы — математики. Поэтому, мне кажется, мы можем выразить не только в осторожных словах, но и в числах научные и деловые качества каждого, его заслуги, его опыт, превратить в логические схемы его наклонности и идеи… Конечно, — поднял палец академик, — решающее слово во всех случаях останется за администрацией и общественностью. Но наш институт — это большая и сложная система. Машина поможет нам оптимально и полно развивать ее.
      Итак, объявляю внутренний конкурс на лучшую идею алгоритма “электронный организатор”! — торжественно заключил Валентин Георгиевич. — Срок конкурса — одна неделя. Думайте, готовьте предложения. В следующий понедельник обсудим и решим, кому поручить,
      — А вы не опасаетесь, Валентин Георгиевич? — лукаво спросил Кайменов. — Вот перейдут ваши директорские функции к машине — и в один прекрасный день…
      — …“электронный директор” подсидит живого? — закончил его мысль Пантелеев. — Нет. Умному человеку (а я, с вашего разрешения, отношу себя к таковым) незачем бояться машин. Видите ли, единственный способ быть всегда сильнее машин — это использовать их. Что мы и будем делать. Все! Встретимся через неделю! — И академик включил телефон, который сразу, как будто только ждал этого момента, зазвонил.
      — Нет, все-таки он мечтатель, — вздохнул Малышев, когда они с Кайменовым вышли из кабинета. — Математики, они все мечтатели. На бумаге оно просто.
      — Мечтатель, — весело согласился Кайменов. — А сейчас время мечтателей, разве ты не заметил?
      Неделю спустя Кайменов предложил план работ по алгоритму “электронный организатор”, который и был принят. Для отработки алгоритма ему выделили недавно закупленную машину “М-117”.
      А потом… случилось так, что Володька Кайменов назвал Павла Николаевича Шишкина дураком…
      За витринными окнами машинного зала сгущались фиолетовые сумерки. Над шестью серыми шкафами “Молнии-5” (самой старой из машин института, еще на электронных лампах) шипели воздуходувки системы кондиционирования. На пульте ее, за которым работал Сергей Малышев, загорались и потухали ряды неоновых лампочек. Оправа нервно отщелкивал цифры печатающий автомат.
      Кайменов сидел спиной к товарищу, возле другой, недавно установленной в зале машины “М-117”.
      Она выглядела куда менее эффектно, чем “Молния”, — всего один шкаф и пультик величиной с тумбу. Но “М-117” умела делать многое.
      Малышев заправил между роликами вводного устройства “Молнии” перфоленту с новой программой, запустил ее на считывание, потом записал в журнале номер и название задачи.
      — “Составление оптимального графика перевозок красителей органических по Южной и Юго-Западной дорогам”, — прочел, склонясь за его спиной, Кайменов и выругался. — Ну, Шишкин, ну, Павлуша! Устроил себе кормушку на всю жизнь. Оптимальный маршрут перевозок молока пастеризованного, оптимальный график перевозок хлеба печеного, оптимальный график перевозок овощей ранних. И, наконец, неслыханный взлет мысли: оптимальный график перевозок красителей… Постой, а почему именно красителей органических, почему не шкатулок палехских? Ага, понятно: созвучно эпохе!
      — Ну, видишь ли! — Сергей возвел брови, чуть откинул голову, значительно сложил губы. — Все-таки это расширяет возможности применения машин.
      — Да, да, конечно! Странная вещь наука! Будь это на заводе, давно бы смекнули, что человек строгает одну и ту же деталь, только под разные размеры, А здесь… Расширяет возможности применения, ха!
      — Слушай, отвяжись, — огрызнулся Сергей, утрачивая невозмутимость. — Я Шишкину говорил, что пора решать универсальную задачу о перевозках всех грузов по всем магистралям.
      — А он что?
      — Произнес, что эти частные задачи превыше всего и прежде всего!
      — А ты что?
      — Попросил разрешения заняться составлением универсального алгоритма в свободные часы.
      — А он?
      — Лучше бы я не говорил о свободных часах! Он тотчас выдал мне еще две папки частных задач на погрузки-разгрузки, развозки-перевозки. Там есть даже про стиральное мыло.
      — А ты что?
      — Слушай, иди от меня по-хорошему! — окончательно взбеленился Малышев. — Тебе хорошо, ты работаешь по заданию Валентина Георгиевича…
      На пульте “Молнии” замигал верхний ряд неонок: машина переработала серию подпрограмм, ждала дальнейших команд оператора. Сергей привычно защелкал тумблерами, ввел команду контрольного пересчета. Кайменов вернулся к своей машине, выключил питание; на сегодня у него было все. Он снял халат, повесил его в шкафчик, спрятал в письменный стол бумаги.
      — Сереж, ты скоро?
      — Еще минут двадцать.
      — Давай закругляйся, я подброшу тебя на мотоцикле.
      Кайменов прогулялся по залу. Около окна его посетила новая идея. Он вернулся к пульту “Молнии”, дождался, пока Малышев кончит играть тумблерами и клавишами, заговорил:
      — Кстати, о возможностях машин! Почему никто еще не догадался применить кибернетику к организации личной жизни человека, а? Современная жизнь сложна: сотни дел, намерении, проблем, поступков, событий. Как распределить время, чтобы осталось и на свидание с девушкой, на театр, на отдых? Как встретиться с нужным человеком? Как уклониться от встречи с ненужным? Как не опаздывать на работу, как распределить деньги до получки? Как строить взаимоотношения с родственниками, чтобы легче жилось? Как и где отдыхать? Какие идеи стоит осуществлять, какие нет? И в какой последовательности? Как получить справку? Как получше наладить свой быт в этом городе? А может, не стоит и налаживать, плюнуть да уехать…
      — В Рио-де-Жанейро! — фыркнул Малышев, просматривая ленту с числами решений машины.
      — Нет, зачем? На Тихий океан, в Кобеляки, на целину. Эмпирически живем, понимаешь? А жизнь все стремительнее: радио, телефон, самолеты….. От нашего города до Москвы долетаешь так быстро, что не успеваешь обдумать командировку! И так во всем: медлительный человеческий мозг не успевает осмыслить и сопоставить все, выбрать из тысяч вариантов наилучший. А ведь этот вариант — твоя жизнь, человек!
      Голос Володьки звучал задумчиво:
      — Дороги, которые мы выбираем… Ни черта мы их не выбираем, живем как придется, хватаемся за что поближе, что на глаза попалось. А потом грызет неудовлетворенность. Вот ты замечал: в книгах, в фильмах — в хороших, конечно, — жизнь описана всегда как-то интереснее, ярче, логичнее, чем она есть на самом деле. Вроде бы люди тем же занимаются: влюбляются, работают, враждуют, страдают, дружат, изобретают, но все у них как-то ловчее выходит, совершеннее!
      — Ну, замечал, — кивнул Сергей.
      — А знаешь почему? У писателя есть время продумать поступки и дела своих героев. Книгу, где описываются события одного дня, он, может, пишет год. Фильм, который мы смотрим полтора часа, снимают несколько лет. А у нас нет такого времени на обдумывание! Жить приходится каждый день, успевай только поворачиваться. Продираемся сквозь чащу неотложных житейских мелочей, и не хватает у нас порой ни времени, ни сил на самое главное в жизни: творчество, подвиги, настоящую любовь, настоящую дружбу. Остается осадок, и чувствуем мы себя не то что несчастными, а как-то не очень счастливыми… А вот если передать машинам всю серую житейскую требуху, — Кайменов прищелкнул пальцами, — то можно организовать отличную жизнь! Если голова человека не занята мелочами, он каждый день сможет прожить интересно, даже талантливо — лучше, чем в книгах!
      Сергей снизу глянул на горевшие зеленым огнем глаза товарища.
      — Идеистый ты парень, Володька, только идеи у тебя какие-то… шальные. Скажи: сколько стоит час машинного времени, например, у моей “Молнии”?
      — Рублей триста…
      — Триста сорок. Задача средней сложности решается на ней за восемь-десять минут. Кто же станет платить пятьдесят карбованцев, чтобы выяснить, почему ему не хватает десятки до получки?
      — Так ведь это только сейчас так, — горячо взмахнул руками Кайменов, — пока все на ноги становится! Алюминий когда-то стоил дороже золота, а теперь из него кастрюли делают. Развернется микроэлектроника, наладят серийный выпуск — и через десять лет кибернетические машины будут иметь размеры и цену радиоприемников. К тому времени надо иметь общедоступные алгоритмы, чтобы кибернетика вошла в жизнь, в быт, в труд каждого! Талантливо прожить каждый день, — со вкусом повторил он. — Нет, над этим надо думать сейчас…
      Защелкал печатающий автомат, выталкивая из металлической части бумажную ленту с колонками цифр. Сергей дождался, пока он кончит, оборвал ленту, стал заносить числа в журнал. Кайменов, насвистывая, стал прохаживаться по залу.
      В этот момент наверху раскрылась дверь, появился Павел Николаевич Шишкин. В облике Павла Николаевича все было прямым: прямые темные волосы, прямой нос, прямоугольный волевой подбородок, прямая спина и прямой взгляд из-под прямых, как черные палочки, бровей. Зачем он появился здесь во внеурочный час: просто ли для порядка, дать ли руководящие указания и продвинуть науку — осталось невыясненным. Павел Николаевич спустился в зал, обласкал взглядом деловито склонившегося над пультом Малышева и заметил праздную фигуру Володьки.
      Последовал искрометный диалог:
      — А вы почему не работаете и находитесь здесь?
      — Я? Я работаю… Я думаю.
      — Думаете?! — Шишкин оскорбленно распрямился. — Попрошу вас думать не в рабочем помещении!
      Кайменов остановился, склонив голову, и стал похож на козла, готового боднуть. Некоторое время он рассматривал Шишкина, как предмет, требующий размышлений. Потом в глазах его заблестели искорки, и Володька спросил самым доброжелательным тоном:
      — Послушайте, Павел Николаевич, вам никто не говорил, что вы дурак?
      — Н-нет, не гово… — От неожиданности энергическое лицо Шишкина на миг раскисло, но тут же налилось лиловой кровью. — Что-о-о-о? Эт-то вы говорите мне? Вы — мне?! — Он хлопнул себя ладонью по нагрудному карману пиджака.
      Кайменову уже нечего было терять. У него сузились глаза.
      — Если хотите получить настоящий звук, бейте себя не в грудь, а в лоб… Бездарь!
      Малышев, хоть и был перепуган таким поворотом событий, тем не менее заметил, что на лице Шишкина выразился не гнев, а страх. Тот ловил ртом воздух.
      — Да я вам!.. Я вас… выговор… уво… в двадцать четыре часа! Ввввв…
      Павел Николаевич ринулся к лестнице, яростно рванул дверь не в ту сторону, вылетел из зала. Вывихнутая дверь беспомощно покачалась на петлях и застыла.
      — Ну, ты да-ал! — Малышев поднял глаза на товарища, хлопнул себя по коленям. — И кто тебя за язык тянет? Нажил себе врага, поздравляю!
      — Но ведь он дурак. Как это я раньше не понял?
      — Ну, видишь ли… — Взмах бровей, движение головы и губ. — Что значит “дурак”? Это понятие относительное… Кстати, я не считаю, что Шишкин дурак, без ума на таком посту не удержишься. И потом у него высшее образование, степень…
      — Ты не темни! — Кайменов рассердился, у него покраснело правое ухо. — Никакое это не относительное понятие, самое что ни на есть абсолютное. Высшее образование, ха! Если дурака учить, он не станет умным — он просто будет больше знать… Конечно, он не клинический идиот, тех легко различить. Дурак, бездарь, посредственность — не в названии дело. Но есть определенный тип людей… Ведь любое дело поганит…
      Снова защелкал цифропечатающий автомат, но Малышев не обратил на него внимания, повернулся к Володьке:
      — Допустим, он дурак, бездарь, но ведь достиг!.. Значит, может. С этим надо считаться, а не воевать… как тот чудак с ветряными мельницами.
      Кайменов не обратил внимания на шпильку. Он сел, упер локти в колени, а кулаки в щеки.
      — Вот это самое интересное. Достигают. Как? Почему? Непонятно. И ведь ясно, что за человек… Вот, скажем, Валентин Георгиевич: ведь насквозь должен этого Шишкина видеть — что ни таланта, ни ума, ни порядочности. И гнать. А он наоборот даже: приближает, возвышает…
      — Валентин Георгиевич талантливый математик, — пожал плечами Малышев, — а не талантливый специалист по подбору заместителей. К тому же Шишкин охотно берет на себя хлопотливые дела: по обеспечению работ, по штатам, по всяким щекотливым внутренним конфликтам. В них Валентин Георгиевич в силу своего высокого полета мыслей вникать не любит.
      — Не научно ты как-то рассуждаешь, — покачал головой Кайменов. — В самом деле, спутники запускаем, управляемым термоядерным синтезом скоро овладеем, а перед заурядной глупостью и подлостью часто оказываемся беспомощнее котят. Почему здесь нет научного подхода? Неужели эта задача труднее других? А может, просто никто не брался?
      — Вот ты и возьмись, — фыркнул Малышев.
      Кайменов закурил сигарету, начал размышлять вслух.
      — А ведь если разобраться… Как преуспевают Шишкин и ему подобные? Во-первых… во-первых, у них узко ограниченная цель: благополучие во что бы то. ни стало. Они не утруждают себя поисками смысла жизни, анализом своих и чужих переживаний, размышлением над общечеловеческими проблемами, вообще лишней игрой ума. Логика упрощена. Во-вторых, поведение их в большой степени предсказуемо. Обратись к тому же Шишкину с самым несложным делом — можно наперед сказать, что он никогда сразу не разрешит: либо откажет, либо что-то изменит, либо “отложит вопрос”, чтобы доказать свою значимость и нужность. Верно?
      — Верно! — подтвердил Сергей, с удовольствием захлопывая журнал. Он поднялся, сделал несколько энергичных движений, чтобы размять затекшее от сидения тело. — Берусь еще предсказать, что теперь он устроит тебе веселую жизнь.
      — Очень вероятно! — оживился Кайменов. — В этом же все и дело, понимаешь? У них определенные алгоритмы поведения! “Я тебе — ты мне”, “не нами установлено — не нам отменять”, “око за око, зуб за зуб”, “умный в гору не пойдет, умный гору обойдет”, “разделяй и властвуй”, “каждый за себя”… Понимаешь, эти житейские алгоритмы имеют четкую логическую структуру! Их можно выразить символами математической логики и электронными схемами. Смотри: “я тебе — ты мне” — типичная схема с положительной обратной связью. “Око за око…” — схема с отрицательной. “Тише едешь…” — линия задержки. “Умный в гору не пойдет…” — типичная схема “не — или”, универсальный логический элемент из транзистора и двух диодов. А “разделяй и властвуй” — это вообще принцип разбиения сложной информации на элементарные двоичные символы, которые легко перерабатывать! Слушай, Сережка, — Кайменов вскочил на ноги, — давай промоделируем Шишкина, а?
      — Смотри, как бы он тебя не промоделировал, — холодно ответил Малышев.
      Он подошел к электрощиту, повернул два переключателя. Погасли лампочки на пульте “Молнии”., перестали завывать воздуходувки. В зале стало непривычно тихо. Сергей снял халат, надел пальто и берет, протянул Кайменову кожаную куртку.
      — Одевайся, поехали… Хорошая у тебя кожанка. Сколько заплатил?
      Володька поставил кожанку на пол. Она осталась стоять колоколом.
      — Слушай, ты, — медленно сказал он, — специалист по перевозкам банного мыла. Я тебе всерьез предлагаю: давай промоделируем на “М-117” поведение Павла Николаевича Шишкина. Это можно сейчас сделать, а другого такого случая не будет…
      — Знаешь, я, пожалуй, поеду троллейбусом, — Сергей повернулся к лестнице. — С тобой и в пустом-то зале разговаривать жутковато, а уж ездить на мотоцикле — слуга покорный.
      — Ты, я вижу, совсем отупел на погрузочно-разгрузочных работах! Скидывай пальтишко, садись — я тебя развивать буду… Ты про данные института мозга слышал?
      — Ну, слышал, — скучающе сказал Малышев. — “Из нескольких миллиардов нервных клеток коры головного мозга даже у талантливого человека задействованы лишь десятки миллионов, а у посредственного — миллионы или даже сотни тысяч…” — и все такое… Так что? Все равно это гораздо больше, чем транзисторов в твоей “М-117”. А ведь транзистор — это еще не нервная клетка.
      — Правильно. Теперь слушай дальше. Этот миллион клеток у Павла Николаевича перерабатывает всю информацию, которую он получает от органов чувств в сыром, так сказать, виде. В машины же мы всегда вводим не сырье, а полуфабрикат: информацию, закодированную в двоичные числа и логические схемы. То есть мы разгрузим машинный мозг Павла Николаевича от этой тяжелой работы. Далее. Будем моделировать не все его поведение, а только служебное, от девяти до пяти. Этим мы сразу отсекаем дела семейные, состояние здоровья, воспоминания детства — огромный кусок информации. Служебная же информация в большой степени подчинена не эмоциям, а законам логики — это Валентин Георгиевич теоретически обосновал. Причем и эту информацию мы очищаем от шелухи подробностей: какое у меня было выражение лица, когда я с ним мило поговорил, какого цвета глаза секретарши Зоечки, — оставляем только суть. Двадцать восемь тысяч оперативных ячеек “М-117” это вполне потянут, а объем памяти у нее огромный.
      — Ну, допустим, — согласился Сергей. — А откуда мы возьмем необходимую служебную информацию? Да еще ведь надо ее закодировать!
      — А вон она, в шкафу! — небрежно повел головой Кайменов. — И уже подготовлена для ввода в память машины…
      — Где?! — взвился Малышев.
      — Шесть папок. Ты что, забыл; что я готовлю алгоритм “электронного организатора”? Да скинь пальтишко-то, упреешь… Я ведь тебе о том и толкую, что другого такого случая не будет. Во-первых, у нас в руках вся писаная информация: о структуре института, о сотрудниках, готовы схемы взаимоотношений с внешними организациями, инструкции обо всем — от присуждения степеней до выделения квартир. Во-вторых, мы с тобой и сами в курсе дела, располагаем неписаной информацией для оперативной памяти. В-третьих, есть конфликт между Шишкиным и мной, то есть та ситуация, когда все качества человека проявляются наиболее ярко. И в-четвертых, в нашем распоряжении машина…
      — В нашем ли? — усомнился Малышев. — Она ведь казенная.
      — Да в том-то и дело, что я сейчас имею право, даже обязан, прежде чем моделировать “электронного организатора”, проработать на машине задачи такого же класса! Мне это в план записано, понимаешь?
      — Хм… — Сергей стал расстегивать пуговицы на пальто. — Покажи папки.
      Кайменов сунул руку в карман, встал.
      — Вот ключ, вон шкаф. А я пока сбегаю в магазин, куплю чего-нибудь поесть.
      — Сигарет не забудь, — пробормотал Сергей, отпирая шкаф.
      Володька действительно потрудился на славу. Сведения о научных работах, данные бухгалтерии, отдела кадров, местного комитета, требования к результатам научных работ, организационная и научная структура института, взаимоотношения общественных организаций, данные тематического плана, постановления, регулирующие работу института, — все было расписано в шкалы сравнительной оценки и расчерчено в виде логических схем.
      — “Шкала значимости должностей, — читал Малышев. — Директор — 900, замдиректора — 450, начальник отдела — 360… так далее… ведущий инженер — 160, старший инженер — 130…” Узнаю тебя, ведомость зарплаты! “Шкала значимости научных степеней и званий”, ну, это тоже понятно. “Шкала административных воздействий”: повышение в должности — 1 000, премия 700–200, благодарности в приказе — 50… сотруднику ничего не будет — нуль… — Сергей усмехнулся. — Что ж, математически правильно: если шкала охватывает и положительные и отрицательные числа, должен быть и нуль. “Выговор — минус 50, выговор с лишением премии — от минус 100 до минус 600… Увольнение — минус 1 500…” Здесь Володька упростил, увольнения бывают по разным статьям. Впрочем, для начала сойдет.
      Он взял лист из другой папки. “Схема административной подчиненности”. Директор и заместитель заключены в квадратики, от директора — линии к кружочкам, в которые вписаны начальники отделов, от начальников отделов — разветвления к руководителям тем, от них — к исполнителям. От замдиректора Шишкина разветвления к отделу кадров, к руководимому им отделу, к снабженцам, мастерским, службе обеспечения. Правильно. “Схема внутренних научных связей”: директор — Ученый совет — отделы, тематические группы — исполнители…
      Вернулся Кайменов, выложил из карманов кожанки колбасу, булочки, сигареты, две бутылки кефира.
      — Послушай, а что это за пунктирные линии? — спросил Малышев.
      — Где?
      — Ну вот: от исполнителей к начальникам отделов, к Ученому совету…
      — Обратная связь. Ведь у исполнителей тоже есть идеи, замыслы. Инициатива снизу, так сказать.
      — Отсеки, не смущай машину, — посоветовал Малышев. — Шишкин, поддерживающий инициативу снизу, — самый короткий анекдот!
      — Это ведь не для Шишкина писалось. А как вообще? — Володька с надеждой посмотрел на товарища.
      — М-м… все правильно, во всяком случае правдоподобно. Только для данной задачи надо упростить. Ни к чему вводить в память все отделы, всех сотрудников, все работы. В конфликте участвуете вы двое. Впрочем, без Валентина Георгиевича не обойдется — трое. Ну и я, как невольный свидетель. Стало быть, четыре персонажа — четыре главных машинных кода, Сергей взял листок, написал:
      “001 — П.Н.Шишкин.
      010 — В.Г.Пантелеев.
      011 — В.М.Кайменов.
      100 — С.А.Малышев”.
      — По этим четырем адресам и будем распределять всю информацию, идет? Если она благоприятна для данного адресата — число со знаком “плюс”. Если нет — “минус”.
      — Правильно, товарищ 100! Давай упрощай схемы, а я пока запрограммирую шишкинские алгоритмы… Итак: “Разделяй и властвуй”. Гм… Это относится к персонажам, к трем главным адресам. Передача информации и команд происходит лишь через объект 001, через Пал Николаича… “Око за око” — программа взаимного вычитания. Первым обращается в нуль меньшее число…”
      — Стоп! — Малышев положил карандаш. — Не кажется ли тебе, что ты на Пал Николаича напраслину возводишь?
      Кайменов поднял на него затуманенные глаза.
      — О чем ты?
      — Об алгоритмах, которые ты придумал. Какие у тебя доказательства, что он руководствуется этими “разделяй и властвуй”, “око за око”?
      — Мозг его я, конечно, не исследовал… но, по-моему, это очевидно…
      — В математике не существует очевидного. Мы не должны предписывать модели рецепты доведения, — упорствовал Сергей. — Очень возможно, что алгоритмы ПэЭнШа не так просты, как пословицы и поговорки…
      — Ой, правильно! — в восторге, прошептал Кайменов. — Умничка! Не надо алгоритмов, к черту алгоритмы! Мы сообщаем машине информацию об обстановке, задаем цель, и пусть выкручивается как может; ищет оптимальный вариант поведения. И нам работы меньше. — Он порвал листок. — Сережка, ты гений!..
      Оранжевый трепещущий свет неонок на пульте складывался в причудливые фигуры. Электронный луч на контрольном экране то рисовал спокойную зеленую горизонталь, то изламывался серией импульсов. Глухо пощелкивали контакторы моторов магнитного барабана. В пластмассовом кубе “М-117” теперь поселилось какое-то электронное существо. Стремительно и бесшумно оно включало и выключало транзисторы, направляло потоки электронов через диоды, выплескивало импульсы магнитного поля в ферритовых кольцах. По проводам-нервам метались, усиливая или уничтожая друг друга, электрические сигналы.
      Кайменов и Малышев нервно курили возле пульта. Через десять минут мерцание неонок на пульте прекратилось.
      — Так… — Володька погасил окурок. — Можно запрашивать. Давай для начала… запросим 010. Как вы относитесь к Валентину Георгиевичу, уважаемый ПэЭнШа-два?
      Он перекинул три тумблера на панели пульта: два вправо, один влево. Тотчас же раздалась Отрывистая дробь цифропечатающето устройства, из прямоугольного зева выдвинулся белый язык бумажной ленты.
      Инженеры склонились над ним.
      — Адрес 2, подадрес “электронного организатора”, — переводил Малышев цифры. — Символы вычитания, числа… Дай-ка наши таблицы, без них не разобрать. Так, так. Намеревается вычесть из “электронного организатора” функции 14, 21 и 35…
      — Распределение премий, распределение повышений и распределение жилплощади, — справился по листу Володька.
      — …и прибавить их себе. Эге! В следующих строчках от этих функций Павла Николаевича возникли дополнительные прямые связи в административных и общественных схемах. И даже какие-то обратные…
      — Что ж, это тоже понятно, — Кайменов снова положил пальцы на тумблеры.
      — Запроси насчет частных задач по перевозкам, — быстро сказал Сергей. — Пусть ответит как на духу: почему он так полюбил эти задачи? Почему пренебрегает общим решением?.
      — Ввожу!
      “М-117” отбарабанила новый кусок ленты. Кайменов пробежал по ней взглядом.
      — Адрес 4, подадрес “перевозки”. Постой, у него иная оценка значимости этих задач… — Сергей навис над ним, дыша чуть ли не в ухо. — Ага, есть! Частные задачи — с каждой по статье. Общая задача — всего одна статья… Все правильно: количество научных трудов — это же самый железный критерий в науке. Смотри. Шишкин — а понимает!
      — Ни черта он не понимает, — в сердцах сказал Сергей.
      — Ну ладно, — Кайменов повернулся к пульту. — А теперь запросим про себя.
      На этот раз дробь литер буквопечатающего устройства получилась удивительно однообразной. Малышев оборвал ленту, взглянул.
      — Что такое?! Одни нули. Даже твоего адреса нет… — Он поднял глаза на товарища. — Слушай, Володька, а ведь он тебя того… убил…

3. УБИЙЦА МЕНЯЕТ ПРОГРАММУ