Фантастика, 1964 год

      Этот красавчик, подумал Егоров, очень несимпатичен. Егоров решил расспросить Василия о нем при первом удобном случае, но сделать этого до завтрака не удалось.
      Нечипоренко с озабоченным видом показывался на секунду в дверях и моментально исчезал. В доме раздавались то скрипучая старушечья воркотня, то звонкий голосок Оксаны.
      — Василь, поди сюда! Василь! Дэ ты, Василь?
      Василий послушно топал по теплому янтарному паркету на призывы домочадцев.
      За завтраком появился новый гость, дед с усами.
      Звали его Павич. Он был самодоволен, торжествен и хвастлив.
      — За нашего дорогого земляка, усесвитно известного космонавта Нечипоренко! — провозгласил Павич, поднимая рюмку. Выпив, он крякнул и вытер усы.
      Затем дед в популярной форме объяснял присутствующим заслуги Василия перед Родиной и человечеством. Василий морщился, но деда не прерывал.
      — Та хватит тоби, диду, — вмешалась мать Василия, Ольга Пантелеевна, — мы газеты тоже читаем.
      — Ничего, Ольга, ничего. У нас на цилу область один космонавт. Звидки! З нашего колхозу. Оте диво требуется отпразнувать.
      — Ну и празнуй на здоровье. А не разказуй нам то, шо усим давно известно.
      Егоров искоса наблюдал за американцем. Анхело Тенд с безучастным видом глотал румяные картофелины. Он казался еще ослепительнее, чем утром на станции. По матовой белой коже струились волны нежнейшего абрикосового румянца. Огромные черные глаза смотрели строго, чуть грустно. На Оксану он производил завораживающее впечатление. Девушка сидела, не отрывая глаз от тарелки. Когда к ней обращались, она вздрагивала. Куда девалась ее хитрая усмешка!.. Егоров с некоторым сожалением отметил напряженное состояние девушки и даже сформулировал про себя подобие мысли, начинающееся словами: “Все вы, женщины…”
      — Шо там тая слава, — сердито сказала Ольга Пантелеевна, ее лицо сейчас было открытым и печальным, — було б здоровье. A то вон Гриша Рогожин, Васин товарищ…
      — Мама!
      — Та я молчу. Только скажу тебе, Вася, как ты кверху поднимаешься, в свой космос, мое сердце падает.
      — Дело известное — материнское, — изрек Павич, поглаживая порыжевшие концы усов и закусывая жареным лещом.
      — Если б отец был жив, и ему от Васиных полетов седины бы прибавилось.
      — Надо, мать, надо, — твердо сказал Василий.
      — А я что? Надо так надо. Только почему б тебе не отдохнуть? Съездил бы за границу, мир посмотрел?
      — Шо ему заграница? — хитро подмигнул Павич. — У него в Музыковке прочный якорь брошен.
      — Хорош якорь, — Ольга Пантелеевна, собрав посуду, сердито утицей выплыла из столовой.
      — Шо, Василий Иванович, не одобряет мамаша ваш выбор, а? — Павич расхохотался и обмакнул картофелину в сметану: Егоров видел, что Василию неприятен этот разговор. Он обратился к Оксане.
      — Ну, а вы, Оксана, на Марс не собираетесь?
      — Очень нужно, — вспыхнула девушка, — к вашим букашкам!
      — Эти букашки поумнее всех нас, — заметил Василий.
      — Хоть бы и так. Но они ж уже все перемерли.
      — А что, Васятка? — весело завертелся дед. — Чем на Марс летать, сходил бы на наш муравейник…
      — И то правильно, — одобрительно заметила возвратившаяся Ольга Пантелеевна. — Дохлых муравьев и на земле достаточно.
      Анхело Тенд положил вилку.
      — Между марсианином и муравьем такое же сходство, как между человеком и котенком. На Марсе развилась великая цивилизация, до уровня которой человечеству не дойти и за десять тысяч лет. И марсиане не вымерли.
      Он строго посмотрел на Оксану. Глаза его горели неистовым пламенем какой-то мрачной веры.
      — А что же? — робко спросила девушка, — Они ушли в Айю.
      Все помолчали.
      — А шо це таке? — насмешливо спросил Павич.
      — Мы не знаем, — ответил за Анхело Василий. — Мы многого не понимаем в цивилизации марсиан. Они не знали звуковой связи, логические основы их мышления качественно отличны от нашего, эволюция протекала у них совсем иначе. Ни способы производства, ни пути развития их общества для нас пока неясны.
      — Если мы когда-нибудь сможем разобраться в тех штуках, которые вы открыли на Марсе, наше общество получит колоссальный толчок вперед, — заметил Егоров.
      Анхело впервые посмотрел прямо в лицо Егорову.
      “Какое жуткое ощущение, он как будто высасывает что-то из меня”, — подумал геолог, невольно опуская глаза.
      — Да, вы очень правы, — сказал Тенд. В его голосе было что-то металлическое.
      “Не хватает обертонов”, — подумал Егоров.
      — Ну, все это подарки для Академии наук, — сказал Павич. — А вот для людей, там немае ничего такого, щоб руками пощупать, такого, щоб… — Дед повертел толстыми корявыми пальцами, затрудняясь высказать свою мысль.
      — Щоб за пазуху та до дому? — улыбнулся Василий.
      — Ну да… та ни, ну шо ты, хлопче! Ну як руда або металл який-нибудь.
      — Как же, как же, — весело заметила Ольга Пантелеевна, — у Васи полна комната камнями.
      Василий расхохотался.
      — Мама, ты не права, — лукаво заметила Оксана. — А зеркало?
      — Какое зеркало? — спросил Егоров.
      — Вася привез мне в подарок зеркало с Марса.
      — Крышка от марсианского туалета, — насмешливо сказала Ольга Пантелеевна… — Даже повесить не за что.
      — Зато не пылится, — заметил Василий.
      Анхело посмотрел на Оксану. Он, казалось, впервые ее видел.
      — И как вам в него смотрится? — спросил он.
      — Очень хорошо, — улыбнулась девушка.
      — А теперь выпьем за матушку Землю, — торжественно провозгласил Павич, — она нас породила, обогрела и в космос направила.
      После завтрака Василий сказал Егорову: — Пойдем отнесем твое ложе наверх.
      — А где оно?
      — У Оксаны в комнате.
      Он обратился к сестре, оживленно беседовавшей с Анхело.
      — Оксана, мы из твоей комнаты топчан возьмем, ладно?
      — Пожалуйста, бери, — сказала девушка, не поворачивая головы.
      Комната Оксаны была чистой и просторной.
      Тонкий аромат полевых цветов нежно щекотал в ноздрях.
      — Вот он, под окном, — сказала вошедшая за ними Оксана. — Только я не завидую вам, Саша. Он твердый, как сухая глина.
      — Ладно. Геологу не привыкать.
      Внезапно Егоров увидел зеркало с Марса. Оно стояло на стуле, прислоненное к спинке. Сверху Оксана накинула на него рушник.
      — Это оно? — спросил Егоров, подходя к зеркалу.
      Плоскость полуметрового эллипса, заключенного в толстый золотисто-серый обод, отразила в темной глубине настороженные серые глаза молодого человека. Зеркало не искажало ни одной линии его лица, придавая отражению легкий голубоватый отсвет.
      У Егорова осталось впечатление, что он смотрит сквозь толстый слой голубой воды.
      Василий, тоже смотревший в зеркало, внезапно сказал:
      — Слушай, сестра, одолжи-ка нам эту штуку на время, а? Нам обоим надо бриться по утрам, а у меня только одно маленькое походное осталось.
      — Берите. Оно, кстати, двустороннее. Повесьте посреди комнаты и брейтесь сразу вдвоем.
      — Так и сделаем.
      Они перенесли топчан наверх, прихватив с собой и зеркало.
      — Я буду спать на балконе, — сказал Егоров.
      — Добро, — согласился Василий.
      Топчан установили под навесом. Лежа на нем, Егоров мог видеть всю Музыковку и синие дали степей, раскинувшихся за ней. Зеркало повесили тут же, обмотав края золотистого обода изоляционной лентой. Конец ленты подвязали к рейке, на которой был натянут шелковый навес. Зеркало покачивалось и блистало на солнце, как прожектор.
      — А оно тяжелое, — заметил Егоров, оценивая взглядом результаты их трудов.
      — Очень. И непонятно почему. Состав, правда, неизвестен…
      — А оно не представляет собой какой-либо научной ценности?
      — Что ты! — Василий махнул рукой. — В Академию наук уже передано около двух тысяч таких зеркал. Все химики мира бьются над их составом.
      Они перешли в кабинет Василия, так как на балконе уже становилось жарко.
      — Вообще у марсиан была странная склонность к эллиптическим формам, — сказал Нечипоренко, когда они сели в глубокие прохладные кресла. — Таких зеркал у них десятки тысяч, в городах они играют роль отражателей света… Многие строения на Марсе имеют эллиптические формы…
      Василий замолчал. Перед его глазами возник образ Большой Марсианской столицы. Он тряхнул головой.
      — Ну ладно, — сказал он, — обо мне потом.
      Да ты, наверное, все знаешь из отчетов, поступающих в ваш институт, Как тебе в нем работается?
      Егоров подумал,
      — Как тебе сказать? Чтоб да, так нет, как говорят в Одессе. Когда после окончания института я не попал в космос из-за болезни печени… Ну, да ты помнишь. Конечно, хорошо еще что я геолог, а не навигатор, как ты. В этом случае мне совсем была бы крышка. И все же от космоса я не мог отказаться. Поступил в этот институт. Работал. Изучал данные, собранные на Марсе, и вот открыл плато Акуан, Сейчас лелею надежду, что удастся провести там кое-какие исследования.
      — Официально? И не надейся, — заметил Василий. — Условия там ужасные. Мы вшестером раскапывали Большую столицу. Представляешь? В ней жило когда-то около миллиарда марсиан, она уходит в землю на триста-четыреста метров, а протяженность ее до сих пор не установлена. Два месяца, не снимая скафандра, ползали мы по этим проклятым муравьиным переходам. Отработаешь смену, потом еле к “Москве” доползешь. Вот так-то, брат. Расскажи-ка лучше о своем плато.
      Егоров почесал подбородок. Посмотрел в потолок и начал рассказывать:
      — Помнишь, какая была сенсация, когда на Марсе обнаружили элементы, неизвестные доселе на Земле? В лаборатории их получить не удалось, сколько ни бились. На Марсе они сосредоточены в одном месте, причем в огромных количествах. Я назвал это место “плато Акуан”, Потом удалось доказать искусственное происхождение элементов. А что это значит, как ты думаешь?
      — Ну, отходы неизвестных термоядерных реакций… — неуверенно сказал Василий.
      — Правильно. Отходы. Это очень важно. Марсиане, построившие всю свою цивилизацию в почве, использовали поверхность Марса так же, как мы в свое время верхние слои атмосферы или дно океана. Они выбрасывали на поверхность различный мусор. Собственно, по таким признакам были открыты и Большая подземная столица и вся разветвленная сеть их городов.
      — Следовательно, под плато Акуан скрывается термоядерный энергетический центр, который до сих пор никто не может отыскать?
      — Совершенно верно. И если этот центр будет найден, то, думаю, и для нашей земной энергетики там можно будет кое-что позаимствовать. Особенно учитывая уровень марсианской техники. Понимаешь?
      — Вопрос интересный и важный. Впрочем, найти это еще не все. Нужно понять, как это у них сделано. Вот мы обнаружили первую внеземную цивилизацию. А что толку? Ну ладно… Что говорят твои шефы?
      — Во-первых, плато огромное, во-вторых, центр может оказаться не совсем под плато, а где-то рядом. Получаются слишком большие затраты. А в-третьих, легче изучать и вывозить уже открытые объекты, чем искать новые. В общем это, дескать, дело завтрашнего дня.
      — Да, ситуация трудная, — задумчиво сказал Василий. — Пощупать там стоит. Но, понимаешь, без официального разрешения… Риск большой. Сейчас у нас по инструкции четырехкратная страховка… И то…
      Он замолк.
      — Понимаешь, Саша, — наконец с трудом произнес Нечипоренко, — Марс — очень странная планета. Я хорошо знаю нашу Луну, участвовал в высадке на Венере, хлебнул там газку, но все это не то. Совсем не то. И на Луне и на Венере грозная природа, дикая стихия и все такое. Но там не страшно. А на Марсе бывает очень страшно. Понимаешь?
      Егоров смотрел на него с удивлением.
      — Да, да, — взволнованно сказал Василий. — Об этом не пишут и даже не любят рассказывать, но тем не менее это так.
      Он снова замолчал.
      — Марс — удивительно спокойная планета. Малорасчлененный рельеф. Глубоко в почве скрылись гигантские города. Мертвые города. Ни одного марсианина не осталось, найдены только миллиарды странных сухих оболочек. Не то хитиновый покров насекомых, не то какая-то одежда. Перед отправкой в Айю они или покинули эти оболочки, или… здесь начинается область сплошных загадок. До сих пор ничего, собственно, не удалось установить наверняка. Маленькие марсиане возводили под землей циклопические сооружения, где человек чувствует себя лилипутом. Для чего созданы эти сооружения, можно только гадать. Там очень трудно работать, Саша. Тебя все время преследует ощущение, будто на этой мертвой планете кто-то есть.
      — Ну, это ты брось… — протянул Егоров.
      — Да, да, именно, не улыбайся. Все время чувствуешь, что за спиной стоит кто-то живой, наблюдающий и оценивающий тебя. И… ждущий. Я не знаю ничего страшнее этого марсианского ожидания. Там тебя постоянно что-то ждет. Это очень неприятное чувство.
      — Еще бы!
      — Теперь возьми хотя бы наши жалкие потуги расшифровать непонятную зрительно-осязательную информацию, которая записана на кристаллах Красного купола. Единственный интересный вывод, полученный нами, — это что марсиане собираются уходить в Айю. Что такое Айя? Как туда переправились два биллиона марсиан? Непонятно. А кто ответит, почему вся информация относится только к последнему десятилетию марсианской цивилизации? Где их архивы? Были ли у них библиотеки? Одним словом, миллион загадок.
      — Я не понимаю, что тебя смущает. Требуется определенное время на изучение этого сложного и очень не похожего на нас разумного общества.
      — Дело не во времени, Саша. Я подозреваю, что многого мы так и не поймем.
      — Детали, может быть. Детали всегда своеобразны и неуловимы. Но в целом общее направление мы вполне можем понять.
      — И общее не поймем. Мне говорили, что Дисниты — они занимались расшифровкой кристаллов Восточного сектора Красного купола — пришли к интересному выводу. Они утверждают, что мышление марсиан как бы обратно нашему, земному. У нас движение является свойством материи, у них материя — свойством движения, его проявлением.
      — Ловлю тебя на слове, — сказал Егоров. — Для того чтобы сделать подобное заключение о характере марсианского мышления, нужно располагать колоссальным запасом информации, Это же философское обобщение.
      — Нет. Дисниты располагали тем же, что и мы, Наши находки дублируют друг друга. Но… им больше везет. Видишь ли, Саша, у меня такое чувство…
      Он задумался. Мысленно он видел узкий глубокий колодец, по которому лифт опускает космогеологов в Большую столицу, бесконечный лабиринт переходов, где пробираешься только ползком, и Красный купол — огромную искусственную пещеру с овальным потолком, залитую багряным светом. И его вновь охватило знакомое чувство тревожного ожидания.
      — У меня такое чувство, Саша, — продолжал Василий, — что нашими находками и открытиями на Марсе кто-то руководит.
      — Конечно. Академия наук, Совет по…
      — Нет, — перебил Василий, — не то… Я не о наших…
      Егоров сделал вид, что не понял друга, отвернулся и стал смотреть на балкон.
      — Да, — сказал Василий, — кто-то нами руководит. Подсовывает одно, прячет до поры до времени другое — одним словом, контролирует. Ну посуди сам, марсиане ушли в Айю около пяти миллионов лет назад. На Земле в это время еще не было человека. А марсианские города сохранились, как новенькие, там все блестит. Это противоестественно, понимаешь? Есть второй закон термодинамики, есть энтропия, которая растет… Да за пять миллионов лет там должен был воцариться хаос! А хаоса нет. Есть строгий порядок.
      — К чему ты ведешь?
      Василий молча наклонился к Егорову. Тот с испугом смотрел в его серьезные черные глаза. “Уж не свихнулся ли он там, на своем Марсе?” — ящерицей мелькнула мысль.
      — Они вернутся.
      Егоров принужденно расхохотался,
      — Здорово!
      — Хозяин вышел на минутку и просит гостей подождать?
      — Совсем нет. Хозяин просто не может или не хочет вернуться.
      — Может, они улетели из солнечной системы в эту Айю?
      — Черт его знает что это за Айя, — задумчиво сказал Василий. — Порой я даже готов согласиться с академиком Перовым. Он исследовал панцири и считает, что подобный переход является чисто физиологическим процессом. Айя — это смерть. А может, что-то вроде того света. Перейдя в Айю, получаешь шанс на бессмертие…
      — Это уже твой собственный домысел?
      — Нет, так Дисниты придумали. Кстати, этот Анхело Тенд, неплохой парень между прочим, работал с ними до нашего прилета. Дисниты уже собирались отлетать, как вдруг обнаружили, что Тенд исчез. Туда-сюда — нет Анхело. Они улетели. А через месяц мы нашли Тенда в одной из галерей Красного купола. Он был жив и здоров, но не мог ответить ни на один вопрос. Что с ним случилось, где он был, что ел, пил — не помнит. Пришлось его обучать всему заново, рассказывать, кто он такой, где жил, что есть Земля и люди. Долго так продолжалось. Но однажды он вспомнил… почти все.
      Слова Нечипоренко были прерваны высоким, рвущим воздух звуком. Пронзительный вой столбом поднялся к небу. Друзья выбежали на балкон. Вверху, на темно-синей глади выводил прерывистую снежную роспись реактивный самолет.
      — Какая-то новая модель, — сказал Егоров, прикрывая глаза ладонью.
      Звук оборвался так же внезапно, как и начался.
      Самолет утонул в глубине небесной чаши.
      — Ну и ревушка! — покачал головой Василий. — До земли доходит ослабленный звук, представляешь, каково летчикам?
      — Там изоляция.
      — Так о чем я говорил? — спросил Василий.
      — Об Анхело.
      — Ах да! Ну вот, собственно, и все. Вернулись мы с Марса, Анхело побывал дома, что-то ему там не понравилось. Он ведь испанец, из Венесуэлы… Теперь решил остаться у нас. И вот это зеркало, что я Оксане приволок, — продолжал Василий. — Это памятный подарок Гришки Рогожина, который погиб…
      — Как? — вскочил Егоров. — Григорий погиб?
      — Погиб, и самым таинственным образом. Он работал в одной из “комнаток”, которых там, в Красном куполе, тьма, а этажом выше работали наши взрывники. Взрыв они произвели крошечный, но все же кое-какое сотрясение было. Слышим вскрик. Прибежали к Грише. Лежит с разбитой головой. Скафандр снят, лицо размозжено. Сама же “комната”, где работал Гриша, осталась совершенно целой. Так, с потолка немного пыли осыпалось да кусочки облицовки размером с мой ноготь на пол попадали. Что могло нанести удар такой страшной силы, мы так, конечно, и не узнали. Что-то там болтали о многократном усилении взрывной волны, о направленных ударных воздействиях — чепуха все это. И какая досада! Как раз в этот день Гриша сделал великолепную находку. Он нашел труп марсианина. Это было потрясающим открытием. Мы пять лет на Марсе и ничего, кроме пустых оболочек, не находили. Миллиарды осточертевших рачьих скорлупок! Об истинном облике марсианина мы могли только гадать. Гришку на руках носили, когда он приволок под мышкой этот прекрасно засушенный экспонат. Мы положили его в титановый контейнер и отправили наверх, а через четыре часа отправили наверх Гришу. А зеркало я оставил себе.
      — Какое зеркало? — спросил Егоров.
      — Вот это самое, — Василий указал на зеркало с Марса. Оно слегка покачивалось под порывами теплого ветра. — Мертвый марсианин лежал в двух шагах от него, и Григорий снял зеркало. Потом я взял это зеркало на память.
      Егоров внимательно и печально посмотрел на сверкающий овал.
      — Тоже ведь загадка, — протянул Василий, — зачем марсианам эти зеркала, совершенно одинаковые и в огромном количестве? В каждом городе их сотни…
      Вдруг лицо его изменилось. Он приподнялся над сиденьем на вытянутых руках. Взгляд впился в зеркало.
      — Оно не отражает! — прошептал Василий.
      Егоров посмотрел на зеркало. На первый взгляд оно действительно ничего не отражало. Поверхность его была ровной и матовой. Такого же золотисто-серого цвета, как ободок. Они одновременно бросились к зеркалу и увидели в нем свои взволнованные физиономии.
      — Фу, глупость, — заметил Егоров, — анизотропное изображение всего-навсего. Ты меня так напугал своими рассказами о Марсе, что я от любого марсианского камня стану шарахаться.
      — И правильно сделаешь, — задумчиво сказал Василий, — потому что ни одно из марсианских зеркал, с которыми я имел дело, не обладает такими свойствами. И это тоже… не обладало, пока я его держал в чемодане.
      — Вероятно, на него благотворно подействовал мой приезд.
      — Возможно… Ну ладно, — сказал Василий, — подводя итоги, можно констатировать, что хотя Марс планета опасная, но плато Акуан исследовать надо.
      — Эх, если б меня брали в космос! — махнул кулаком Егоров.
      — Не тужи, братец, — заметил Василий, — вот создадут антигравитатор, полетишь и ты со своей больной печенкой… А не полетишь, тоже беда не ее. лика, поедешь в Трускавец пить нафтусю.
      Василий ушел, и Егоров подошел к зеркалу. Он представил себе, как тысячи марсиан смотрелись в эту блестящую поверхность, и ему стало не по себе.
      Зеркало равнодушно отражало некрасивое лицо Егорова, красные крыши домов, поле и электротрактор, который жужжал далеко, на краю большого зеленого поля. Егорову показалось, что на блестящем материале возник какой-то едва заметный белый налет.
      Он прикоснулся к нему — и вздрогнул от неожиданности. Поверхность зеркала была мягкой! Он взял спичку и попытался сковырнуть налет. По отражению зеленого поля прошла неглубокая бороздка. Егоров был удивлен. Он посмотрел на кончик спички. Постепенно след на зеркале стал зарастать и минут через пять совсем исчез.
      — Интересно, — промычал Егоров сквозь зубы и придвинул кресло поближе.
      — Саша! Саша! — услышал он громкий голос Нечипоренко.
      Егоров посмотрел вниз и увидел, что Василий стоит у ворот и размахивает газетой. Лицо у него исказилось в болезненной гримасе.
      — Прыгай ко мне! — крикнул он.
      Егоров прыгнул на влажную упругую землю. Освещенное ярким летним солнцем лицо Василия было мрачным и серьезным.
      — Читай, — сказал он, указывая на вторую полосу.
      — “Нам сообщают… — бормотал Егоров, скользя взглядом по мелкому шрифту, — вчера в Бостоне были обнаружены тела… братья-космологи Альфред, Уильям, Колдер и Джеймс Дисни… убийца не найден… загадочная смерть без каких-либо признаков токсического или физического воздействия… ученые-эксперты в растерянности…” Что это значит? — обратился он к Василию.
      — Читай до конца, — сердито сказал Нечипоренко.
      — “Смерть известных исследователей Марса связывается с заявлением, сделанным ими несколько дней назад, что в Большой Марсианской столице якобы найден архив и ключ к нему, дающий возможность воссоздать пресловутую дверь в Айю. Эта находка неизмеримо увеличит мощь людей, сообщил корреспондентам “Таймс” Колдер Дисни”.
      Они молча посмотрели друг на друга.
      — Вот он, Марс! — взволнованно сказал космонавт. — Он и на Землю свои лапы протягивает. Не хотят марсиане открыть свои тайны.
      Егоров молчал, но сообщение его тоже встревожило. Он почему-то подумал, что Анхело только недавно вернулся из Америки и, вероятно, знает о гибели Диснитов.
      — Не исключен вариант, что в один прекрасный день будет найдено тело Василия Нечипоренко без следов какого-либо физического, химического или психического воздействия, — неожиданно сказал космонавт, разглядывая нарциссы, окаймлявшие клумбу перед домом.
      Егоров посмотрел на отпечаток своей ноги на краю клумбы и сказал: — А что говорит по этому поводу твой Анхело?
      — Он еще не знает. Сейчас я его позову.
      Василий вошел в дом и через минуту вышел с Тендом.
      Ни волнение, ни сочувствие, ни жалость — ничто не отражалось на прекрасном лице Анхело. “Он продумывает линию поведения”, — подумал неожиданно Егоров.
      — Какое печальное известие. Я их очень уважал, — сказал Тенд.
      Лицо его оставалось неподвижным. “Может, у него просто такая мимика или, вернее, полное отсутствие всякой мимики?” — подумал Егоров.
      Они сели на лавочку возле ворот. Оксана срезала нарциссы.
      — Самое примечательное, что гибнут люди, работавшие в Красном куполе. Рогожин, Дисниты… Кто следующий?
      — Я, — неожиданно сказал Анхело и улыбнулся.
      Егоров впервые видел, как улыбается Тенд: глаза оставались мертвенно-спокойными, а рот корчился в судороге смеха.
      — Почему ты так думаешь? — спросил Василий.
      — Если следовать твоей теории, что марсиане прячут от нас свои тайны, то я. Дисниты разобрали архив — и погибли, Гриша нашел мумию — и погиб. А я… Перед тем как я… как у меня наступил тот провал в памяти… я тоже видел комнату, где нашли Рогожина. Там были и засохший марсианин, и зеркало, и еще много маленьких крестиков на стенах, на потолке…
      — Каких крестиков?
      — Откуда я знаю? Я пришел туда с фонарем, а он у меня испортился. Тогда я взял два конца от батареи и через графитодержатель сделал маленькую вольтову дугу. Я увидел на полу этого марсианина, зеркало и какие-то искорки на стене и на потолке, похожие на крестики. И тут моя дуга вспыхнула очень ярко, наверно, я сильно сблизил электроды.; Говорил Анхело как-то нехотя, словно что-то удерживало его.
      — Ну и что? — с нетерпением спросил Егоров.
      — Раздался шум. Очень большой шум, как ревет самолет на взлете. Дуга погасла, и шум смолк. Я выбрался из этой комнаты и немного заблудился в переходах. По моему подсчету, прошло часа два. А когда я встретил твоих людей, Вася, они сказали, что я пропал месяц назад и что группа Колдера уже закончила работу и улетела на Землю.
      Они надолго замолчали. Оксана, проходя мимо, бросила им на колени по цветку.
      — А ваши данные… а вы потом были в этой комнате? — спросил Егоров у Тенда.
      — Конечно. Никаких крестиков я не обнаружил.
      — Ну ладно, братцы, — сказал Василий, вставая, — я должен идти. Марсианскими делами на Земле слишком увлекаться не стоит. Меня ждет один человек…
      Егоров вернулся на балкон. Оксана и Анхело остались в садике и тихо о чем-то, беседовали. Егоров, лег на топчан и, наклонив зеркало к себе, стал разглядывать Оксану. Ему показалось, что Анхело как-то уж очень близко приник к ее уху. Егоров бросил в зеркало нарцисс. Он и сам не мог понять, зачем это сделал.
      Сзади раздался крик. Изумленный Егоров выпустил зеркало из рук и обернулся. Анхело и Оксана слетели со скамейки и упали навзничь прямо в цветы. Они довольно неуклюже барахтались, пытаясь подняться. Егоров спрыгнул с балкона.
      “Второй прыжок за одно утро, такой способ сообщения становится регулярным”, — подумал он, помогая девушке и испанцу встать на ноги.
      — Что случилось? — спросил Егоров.
      Лицо Оксаны было смущенным и растерянным.
      На щеке багровела ссадина. Егоров почувствовал острый неприятный запах в воздухе.
      — Нас что-то толкнуло, — подумав, ответил Анхело, — будто облако упало. Облако запаха. И сейчас же исчезло.
      — Нет, не облако, а будто потолок, потолок с лепкой упал на нас и… этот странный запах… он напоминает отбросы, какую-то гниль, — сказала Оксана.
      — Не ушиблись? — осведомился Егоров.
      Она покачала головой. Егоров оглядывался по сторонам. Ничего примечательного, кроме испорченной клумбы с цветами, он не увидел.
      Запах постепенно исчезал. Вначале резкий, отвратительный до тошноты, он слабел, делался нежнее.
      “Уменьшается концентрация”, — подумал Егоров.
      Он знал, что даже самые лучшие духи в большой концентрации обладают мерзким запахом. Вдыхая нежный, едва уловимый аромат, он силился вспомнить его источник. “Нарциссы!” — внезапно озарило его.
      Он посмотрел на балкон. Смутная догадка промелькнула в его сознании. Егоров взглянул на Анхело и увидел, что испанец тоже смотрит на балкон, на необыкновенное зеркало. Егорова поразило выражение лица молодого ученого: так смотрят на предмет долгого, тщательно скрываемого вожделения.
      — Разве зеркало не у тебя? — отрывисто спросил Тенд у Оксаны.
      — Зеркало? Какое зеркало? Ах, это! Я отдала его Саше и Васе, — спокойно и чуть удивленно ответила девушка. Она тоже заметила волнение Тенда.
      “Что-то здесь неладно”, — подумал Егоров.
      Его отвлек шум, послышавшийся за воротами.
      Во двор вошли Ольга Пантелеевна с Павичем.
      Она была в резиновых сапогах и кожаной куртке.
      Ольга Пантелеевна сердито говорила Павичу:
      — А я тоби кажу, шо вин був пьяний, разумиеш, пьяний!
      Павич держал в одной руке старый обшмыганный портфель с металлическим замком посредине, в другой обломок деревянного бруса длиной в метр.
      — Це ж вещественное доказательство, Оля, — сказал Павич, помахивая бруском.
      — Что случилось, мамо? — спросила Оксана, подходя к ним.
      Преодолев барьер из многочисленных отступлений и восклицаний, Оксана и Егоров выяснили суть дела. Ольга Пантелеевна, обходя с Павичем поля, обнаружила глубокую борозду, проходившую через участок озимой пшеницы. Поломанные стебли и развороченная земля привели их к трактористу Коцюбенко, который, сидя возле своей машины, с изумлением вглядывался в канаву, разрезавшую скатерть зеленого поля. На вопросы Ольги Пантелеевны и Павича Коцюбенко он понес околесицу. Он утверждал, что с неба упала огромная дубина и сама прошлась по полю, оставив рытвину. Брусок в руках Павича — кусочек этой дубины.
      Вначале вырытая траншея, утверждал Коцюбенко, была глубокая — метра на три. Но потом она стала уменьшаться, вроде бы зарастать, стебли пшеницы распрямились, и к моменту появления Ольги Пантелеевны и Павича через поле проходила уже только небольшая бороздка, которую те приняли за тракторный след. Поступок пьяного тракториста — а он был действительно пьян — вызвал горячее негодование у Ольги Николаевны.
      Егоров задумался. Потом он заметил, что Анхело с ними нет. Очевидно, он незаметно удалился.
      Открывая дверь в кабинет Василия, Егоров знал, что встретит там испанца. Но в комнате никого не оказалось. Егоров вышел на балкон. Тенд стоял спиной к Егорову, приставив к золотисто-серому ободу зеркала тонкий черный стержень. Другой конец стержня Анхело приставил к уху. Создавалось впечатление, будто испанец выслушивает больного. Низкое гудение расплывалось в майском воздухе.
      — Анхело! — позвал Егоров.
      Тенд отскочил от зеркала, словно ужаленный.