— Достаточно, — снова прервал его Хратен. — У меня личный приказ вирна. Вы прожили в Арелоне слишком долго! Вы забыли святое призвание и не в состоянии способствовать дальнейшему продвижению империи Джаддета. Этим людям не нужен друг, им нужен жрец. Дереитский жрец. А глядя, как вы фамильярничаете с ними, можно подумать, что вы проповедуете Корати! Мы пришли сюда не для любви — мы пришли помочь им. Вы должны уехать.

У Фьена подкосились ноги, и с распахнутыми от ужаса глазами он прислонился к колонне.

— Но кто возглавит часовню в мое отсутствие, господин? Все остальные артеты еще недостаточно опытны!

— Грядут переломные времена, артет, — ответил Хратен. — Я останусь в Арелоне, чтобы лично наблюдать за здешней работой. Да ниспошлет мне Джаддет успех.

Верховный жрец надеялся на кабинет с лучшим видом, но хоть часовня и выглядела величественно, второго этажа у нее не имелось. К счастью, за двором хорошо ухаживали, и в окна его кабинета, принадлежавшего раньше Фьену, виднелись аккуратно подстриженная живая изгородь и с заботой разбитые клумбы.

Сейчас, когда он снял со стен картины (в большинстве своем деревенские пейзажи) и очистил комнату от скопища безделушек главного артета, кабинет начал приобретать полный достоинства порядок, приличествующий джьерну Дерети. Не хватало только нескольких гобеленов и пары щитов.

Хратен удовлетворенно кивнул и вернулся к лежащему на столе свитку: приказам, с которыми он был сюда послан. Жрец не осмеливался лишний раз осквернить их прикосновением, он и так знал их наизусть. Снова и снова звучали в его голове святые слова, перед божественным смыслом которых бледнело все остальное.

— Господин… ваша светлость! — позвал тихий голос на фьерделле.

Хратен поднял глаза. Фьен протиснулся в кабинет, скорчился в раболепной позе и прижался лбом к полу. Верховный жрец позволил улыбке заиграть на губах, зная, что согрешивший артет не видит его лица. Возможно, для Фьена еще не все было потеряно.

— Говори.

— Я поступил неправильно, господин. Мои действия расходились с приказами властителя Джаддета.

— Твой главный грех в благодушии, артет. Сытость и довольство собой уничтожили больше наций, чем любая армия. И погубили больше душ, чем элантрийская ересь.

— Да, господин.

— И все же тебе придется покинуть Арелон, — продолжал Хратен.

Фьен опустил голову.

— Значит, у меня нет никакой надежды, господин?

— Сейчас в тебе говорит арелонская глупость, а не гордая натура фьерденца. — Хратен сжал плечо жреца и скомандовал: — Поднимись, брат мой!

Фьен поднял голову, в его глазах засветилась надежда.

— Твой мозг отравлен арелонскими идеями, но душа все еще принадлежит Фьердену. Ты — один из избранников Джаддета! Каждому фьерденцу найдется место в его империи. Возвращайся на родину, поселись в монастыре, чтобы возродить позабытую веру, и ты получишь новый шанс послужить империи.

— Да, господин.

Хратен сильнее сжал его плечо.

— Прежде чем покинуть Каи, пойми только одно. Мой приезд принес тебе большее благо, чем ты можешь вообразить. Не все намерения Джаддета открыты тебе; но не вздумай сомневаться в нашем боге! — Он замолк, раздумывая, как много открыть артету. Фьен еще не полностью потерян, и у Хратена имелся шанс очистить его ум от арелонской заразы одним жестом. — Погляди на стол. Прочти этот свиток.

Фьен повернулся, и его взгляд остановился на лежащих на столе бумагах. Верховный жрец отпустил его плечо, позволив ему приблизиться к столу и взять пергамент в руки.

— Личная печать самого вирна! — воскликнул Фьен.

— Не только печать. Еще и его подпись. Документ, который ты держишь в руках, написан его святейшеством. Это не просто письмо — это само священное писание.

Глаза Фьена распахнулись, и свиток затрепетал в задрожавших руках.

— Сам вирн?

Тут, осознав наконец, какая реликвия оказалась в его недостойных руках, артет с тихим вскриком уронил свиток обратно на стол. Но взгляд Фьена оставался прикованным к письму. Он зачарованно читал, глотая слова так же жадно, как изголодавшийся человек поедает первый за много дней обед. Немногим выпадала привилегия лично прочесть написанное святым императором — пророком Джаддета.

Хратен позволил жрецу прочесть, перечитать и потом еще раз перечитать свиток. Когда Фьен наконец поднял голову, на его лице отражались понимание и благодарность. Он обладал достаточным умом и сознавал, какая тяжкая ноша легла бы на его плечи, останься он в Каи.

— Благодарю вас, господин, — прошептал артет.

Хратен милостиво кивнул.

— Смог бы ты сделать это? Смог бы ты исполнить приказы вирна?

Фьен покачал головой, снова переведя взгляд на пергамент.

— Нет, ваша светлость. Я бы не сумел… Я бы не смог исполнять свои обязанности с таким бременем на совести. Я больше не завидую вашему положению, господин.

— Прими мое благословение, брат. Возвращайся во Фьерден. — Хратен достал из сумки на столе небольшой конверт: — Отдашь это тамошним жрецам. В письме говорится, что ты принял новое назначение с достойным слуги Джаддета смирением. Они помогут тебе устроиться в монастырь. Возможно, однажды ты снова возглавишь часовню, только на этот раз на территории Фьердена.

— Да, господин. Спасибо, господин.

Фьен удалился, тихо прикрыв за собой дверь. Хратен вернулся к столу и достал из сумки еще один конверт — абсолютно такой же, какой он вручил Фьену. Несколько мгновений он смотрел на него, потом поднес к пламени свечи. Письмо, которое клеймило артета Фьена как предателя и отступника, сгорит непрочтенным, и незадачливый артет никогда не узнает, какая ему грозила опасность.

— С вашего позволения, господин джьерн, — с поклоном проговорил младший дорвен, служивший при Фьене больше десяти лет.

Хратен махнул рукой, давая разрешение удалиться. Тот попятился из кабинета и беззвучно прикрыл за собой дверь.

Фьен принес своим подчиненным немало бед. За два десятилетия даже крошечная слабость разрастается в огромный недостаток, и главный артет совершил много промашек. Его снисходительность не знала пределов, и часовня жила без должного порядка, полностью склонившись перед арелонскими обычаями, вместо того чтобы нести людям представления о силе и дисциплине. Половина живущих в Каи жрецов оказались безнадежно распущенными, даже те из них, кто пробыл в столице не более полугода. В течение последующих недель Хратену придется заняться отправкой во Фьерден целого жреческого флота, а из немногих оставшихся выбрать нового главного артета.

В дверь постучали.

— Войдите, — откликнулся Хратен.

Он вызывал жрецов поодиночке, проверяя моральное состояние каждого. До сих пор ему не понравился никто.

— Артет Дилаф, — представился вошедший.

Верховный жрец взглянул на него. Имя было фьерденским, но небольшой акцент выдавал чужеземца.

— Ты арелонец? — с удивлением спросил Хратен.

Жрец склонился с должной угодливостью, но в глазах не было смирения.

— Как случилось, что ты стал жрецом Дерети?

— Я хотел служить империи. — Голос звучал тихо, но при этом дрожал от скрытого напряжения. — Джаддет указал мне путь.

«Нет, — понял Хратен, — это не вызов в его глазах — это пламя истовой веры». Среди дереитов нечасто встречались фанатики: обычно их больше привлекал суматошный хаос мистерий Джескера, чем полувоенная дисциплина Шу-Дерет. Но лицо человека, стоящего перед ним, горело огнем страсти. Не так уж и плохо: хотя сам Хратен с презрением отвергал подобную потерю контроля над собой, он часто находил фанатиков полезным оружием в своей карьере.

— Джаддет всегда указывает путь, артет, — тщательно подбирая слова, ответил верховный жрец. — Я бы хотел услышать подробности.

— Двенадцать лет назад в Дюладеле я повстречал дереитского артета. Он дал мне копии До-Кесег и До-Дерет, и я прочел их за одну ночь. Святой артет направил меня в Арелон, помогать обращению жителей моей родины; я поселился в Рейне. Семь лет я распространял там наше учение, пока не услышал, что в самом Каи строится часовня. Я пересилил отвращение к элантрийцам, помня, что святой Джаддет покарал их вечным проклятием, и присоединился к фьерденским братьям здесь. Я привел с собой своих последователей: половина верующих Каи прибыла из Рейна. Фьена поразило мое усердие, и он наградил меня титулом артета и позволил продолжать учить.

Хратен задумчиво потер подбордок, рассматривая арелонского жреца.

— Ты, конечно, понимаешь, что артет Фьен поступился правилами.

— Да, господин. Артет не может назначать других артетов. Когда я беседую с людьми, я никогда не называю себя жрецом Дерети, только учителем. — Дилаф произнес последнюю фразу тоном, не оставляющим сомнений в том, что он считает себя очень хорошим учителем.

— Что ты думаешь об артете Фьене?

— Он был потакающим своим слабостям глупцом, господин. Его небрежение замедлило рост империи Джаддета в Арелоне и вызвало насмешки над нашей религией.

Хратен улыбнулся: Дилаф, хотя и не принадлежал к избранному народу, без сомнений понимал доктрины и истоки своей веры. И все-таки его пыл мог оказаться опасным. Неукротимый огонь в глазах Дилафа рвался наружу; если не избавиться от жреца сразу, придется пристально за ним присматривать.

— Мне кажется, что артет Фьен все же совершил один правильный поступок, хотя и вышел за рамки своих полномочий, — произнес Хратен. Глаза Дилафа загорелись еще ярче. — Я возвожу тебя в ранг полного артета, Дилаф.

Жрец поклонился до земли. Он хорошо знал фьерденские манеры, и верховный жрец никогда не встречал иностранца, который бы так бегло говорил на святом языке. Этот человек действительно мог оказаться полезным, особенно если вспомнить, что общим доводом против Шу-Дерет служило то, что религия благосклонна только к фьерденцам. Арелонский жрец поможет наглядно показать, что империя Джаддета принимает всех. Хотя фьерденцев она принимает с распростертыми объятиями.

Хратен мысленно поздравил себя с приобретением нового орудия, но удовлетворение продлилось недолго. Когда Дилаф выпрямился, в его глазах по-прежнему горела страсть, только теперь там светилось кое-что еще: амбиция. Хратен нахмурился, у него начало зарождаться подозрение, что его провели.

Ему оставался только один выход.

— Артет, ты присягал кому-нибудь как одив?

Ресницы Дилафа взметнулись в удивлении, и он с сомнением уставился на верховного жреца.

— Нет, господин.

— Хорошо. Тогда ты станешь моим.

— Господин… конечно же, я ваш ничтожный слуга.

— Ты будешь больше, чем просто слуга, артет, — ответил Хратен. — Если ты станешь моим одивом, я буду твоим хроденом. Ты будешь принадлежать мне сердцем и душой. Если ты следуешь учению Джаддета, ты будешь следовать ему через меня. Если ты служишь вирну, ты будешь служить ему под моим началом. Что бы ты ни говорил, делал или думал, ты будешь следовать моим указаниям. Ты меня понял?

Пламя в глазах Дилафа полыхнуло заревом.

— Да, — выдохнул он.

Фанатизм артета не позволял ему отвергнуть подобное предложение. Хотя его низкий ранг в храме не изменится, статус одива джьерна принесет влияние. Если рабство вознесет его по ступеням власти, тогда он готов стать рабом Хратена. В душе Дилаф был истинным фьерденцем: амбиции Джаддет поощрял с такой готовностью, как и преданность.

— Хорошо, — процедил Хратен. — Твое первое задание — проследить за жрецом Фьеном. Уже сейчас он должен грузиться на корабль, и я хочу убедиться, что он исполнит мое указание. Если по какой-то причине Фьена на борту не окажется — разыщи и убей его.

— Слушаюсь, джьерн.

Дилаф поспешно покинул комнату. Наконец-то нашелся выход его энтузиазму; Хратену оставалось только удерживать этот энтузиазм в должной узде.

Хратен покачал головой и вернулся к столу. Свиток все еще лежал там, куда его уронили недостойные руки Фьена; верховный жрец улыбнулся и трепетно взял пергамент в руки. Хратен никогда не придавал большого значения обладанию вещами, его манили великие свершения, а не накапливание бесполезного хлама. Но порой попадалась вещь настолько уникальная, что жреца согревала простая мысль, что она принадлежит ему. Он ценил ее не за приносимую пользу или возможность поразить окружающих, а просто потому, что именно ему выпала привилегия владеть ею. Свиток был такой вещью.

Вирн написал его своей рукой в присутствии Хратена. Пергамент содержал откровения Джаддета, и это писание предназначалось для глаз только одного человека. Мало кто встречал помазанника Джаддета, даже среди джьернов аудиенции были редкостью. Получить назначение из рук вирна… Это событие стало самым драгоценным воспоминанием в жизни верховного жреца.

Хратен снова пробежался взглядом по заветным словам, хотя уже давно выучил их наизусть.

«Услышь же слова Джаддета, переданные его слугой вирном Вулфденом Четвертым, королем и императором.

Сын мой, верховный жрец, твоя просьба вознаграждена. Отправляйся к еретикам Востока и объяви им мое последнее предупреждение, потому что, хотя империя моя бесконечна, терпению настает предел. Недолго мне осталось спать в своей каменной гробнице. День империи близится, и вскоре моя слава засияет в полную мощь, взойдя вторым солнцем на горизонте Фьердена.

Издавна на моей земле чернеют шрамы языческих земель Арелона и Теода. Три сотни лет жрецы проповедуют среди отравленных влиянием Элантриса, и только некоторые откликаются на их зов. Знай же, верховный жрец, что мои верные воины готовы и ожидают только приказа вирна. Я даю тебе три месяца на обращение Арелона. По истечении срока святые воины Фьердена ринутся в эту страну как хищники, круша и давя нечестивцев, которые не прислушались к моим заветам. Всего три месяца осталось до уничтожения противников империи.

Время моего вознесения близится, сын мой.

Слова Джаддета, властелина всего сущего, записанные его слугой вирном Вулфденом Четвертым, императором Фьердена, пророком Шу-Дерет, правителем святого королевства Джаддета и держателем всего сущего».

Время пришло — и только две страны еще сопротивлялись завоеванию. Фьерден вернул былую славу, потерянную сотни лет назад при крушении первой империи. И снова Арелон и Теод оставались двумя королевствами, не пожелавшими принять фьерденское правление. Но на этот раз, с помощью святой мощи Джаддета, Фьерден выйдет победителем. И когда все человечество объединится под властью вирна, Джаддет сможет восстать с подземного трона и править в величии своего великолепия.

И все это благодаря Хратену. Обращение Арелона и Теода являлось его неотложной задачей. Ему дали три месяца на то, чтобы изменить верования целого народа; задача грандиозная, но тем более важная. Если миссия провалится, фьерденская армия уничтожит все живое в Арелоне, а вскоре за ним последует Теод: два народа, хотя и разделенные морем, объединяли принадлежность к одной расе, общая вера и упорство.

Люди Арелона и не подозревали, что Хратен оставался их единственной надеждой перед лицом полного уничтожения. Слишком долго отворачивались они с надменным пренебрежением от учения Джаддета и его жрецов — и Хратен был их последним шансом.

Когда-нибудь они назовут его спасителем.