Цветным молотом ударило по голове, ломая черепные кости, сокрушая рассудок. Адским пламенем полыхнуло в лицо, покрывая кожу волдырями, сворачивая в струпья. В ушах звенело от отчаянного вопля, вырвавшегося из раздираемого болью человеческого нутра.
      Леший лежал на снегу, уткнувшись в него лицом и дико, орал, а холод, ледяными клещами, продолжал терзать, рвать на части соприкоснувшуюся с ним плоть. Медленно, подстать изуверу, которому доставляет наслаждение мучительная агония человеческого тела. Лицо ломило, корежило в нестерпимых муках. Рот раззявился в безумном крике, от пара дыхания, растопился лед вокруг дико кричащей глотки. И в этот крохотный черный кружочек, на бескрайнем покрывале ослепительно-белой пустоты, и вперились глаза Лешего, такие же безумные, как и вопль.
      Сила легких не безгранична, не в состоянии бороться с бесконечностью боли, заполонившей тело безжизненно распростертого на снегу человека. Крик стихал, пока вовсе не захлебнулся, застряв в горле хриплым, шерстяным комом. Крик смолк, но не исчезла терзающая тело боль, с каждой секундой делаясь пронзительнее и невыносимее. Не в силах терпеть бесконечную пытку болью, человек сжался в комок и рванулся изо всех сил, дабы оторваться от земли и покрывающего ее снежного покрова. Леший рванулся и тяжеленное тело, оторвалось от земли и перевернулось на спину.
      Еще несколько минут лицо продолжало ломать и корежить, но боль становилась менее отчаянной и пронзительной. Вскоре она ушла совсем, оставив на память о себе лишь тупое покалыванье бесчисленного множества иззубренных игл об потерявшую чувствительность кожу.
      Когда исчезла сводящая с ума боль, Леший пришел в чувство и огляделся. Первое, на что он обратил внимание, - низко нависшее над землей, по-зимнему блеклое солнце, неподвижно застывшее в зените, тщетно пытающееся согреть погрузившийся в снежную пелену мир. Он напряг память, пытаясь вспомнить, кто он, где он?
      Ответов было множество, они роились в голове, толкались, пихались локтями, стремясь поскорее явить себя миру. Но не было среди бесчисленного их множества единственно верного, которого он так жаждал найти. В его мозгу словно поселилось сразу несколько человек. И каждый старался перекричать конкурентов, стремясь погромче заявить о себе, высказать претензию на право обладания тусклым и заснеженным миром, в котором очутился Леший.
      Леший боролся, пытаясь разогнать череду призрачных воспоминаний, принадлежащих другой реальности, миру, раскинувшемуся за мерцающей пеленой аномалии, в нескольких шагах от которой он валялся в снегу, безумными глазами таращась в небо. Поток призрачных воспоминаний был сильнее. То и дело в мозгу всплывали картинки иных, прожитых им жизней, которые объединяло, одно, - ранняя смерть главного действующего персонажа. И каждый из призрачных героев отчаянно кричал в голове, - это мой мир, а все остальные просто тени, призраки, которых никогда не было.
      С каждой секундой хор призрачных голосов становился все громче и настойчивее. Голова Лешего распухла от мучительной боли, готовая в любой момент взорваться мириадом осколков, каждому из которых будет плевать на то, кому данный осколок принадлежит. Боль становилась все пронзительней, и катавшийся по снегу, обхвативший страдающую голову руками Леший, в глубине души сожалел о боли обмороженного лица, оказавшийся ничем по сравнению с болью поселившийся в мозгу. И нет сил, унять эту боль, оставалось только бороться до конца, не дать голове взорваться мириадом осколков, в равной степени поделенных на всех кандидатов, на право обладанием его разумом.
      Поделенный многократно на части, но по-прежнему заточенный в одну оболочку, разделить которую поселившиеся в мозгу призраки, бессильны, он только внешне останется человеком. На деле же превратится в растение, безжизненное и беспомощное, которое не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Постепенно тело умрет, а затем угаснет и разум, поделенный на части бесплотными призраками. И лишь отощавший за зиму, голодный лесной зверь, обнаружив застывший на стылой земле окоченевший труп, возблагодарит небеса и неведомого звериного бога за столь щедрый подарок в голодное зимнее время, в несколько десятков, пусть и порядком подмороженного, но невероятно вкусного человеческого мяса. Чавканье и урчание зверя будет звучать последней песнью для погибшего человека и его бессмертной души, бесславно сгинувшей из-за проклятых призраков.
      Справляться с раздирающей мозг болью становилось все труднее, он чувствовал, что сходит с ума. Еще чуть-чуть и все будет кончено и для него, и для яростно дерущихся в мозгу теней. Нужно что-то, что встряхнуло бы тело, дало необходимый импульс, чтобы разум заработал в нужном направлении, унял бушующую в нем бурю. Должно случиться чудо, или что-то сродни чуду, только это могло спасти Лешего.
      Когда Леший был готов сдаться, прекратить бороться с тенями призраков, и замереть, безжизненно распластавшись на снегу, чудо свершилось! В очередной раз перевернувшись, он напоролся в снегу на какой-то предмет, резкой болью отозвавшийся в боку, заставивший на пару секунд позабыть о терзающей разум боли. Этих секунд хватило, чтобы извлечь из снега причинивший боль предмет и разглядеть его при свете тусклого, зимнего солнца.
      Это была «чекушка», порожняя водочная бутылка емкостью 250 грамм. Он даже прочитал название: «Водка Русская». Еще несколько бесконечно долгих мгновений он продолжал таращиться на нее, чувствуя, как приходит понимание, и все становится на свои места, делаясь простым и понятным. Он чувствовал, как уходит из головы угнездившаяся там боль, а призраки, недовольно ворча и огрызаясь, прячутся в потаенных уголках сознания, грозясь оттуда, и обещая вернуться.
      Но он не боялся их угроз. Он снова стал человеком, знал, кто он, откуда, и зачем здесь. Знал и кто эти призраки, минуту назад ведшие с ним жестокое сражение за право обладания разумом. Он Лешка Халявин, или Леший, как звали его друзья и сослуживцы когда-то давным-давно, еще в прошлой жизни. Оставшейся далеко позади, за незримой чертой оставленной в душе проклятой аномалией, из которой он чудом сумел выбраться, едва не поплатившись за это рассудком и жизнью.
      Пошатываясь, Леший поднялся на ноги и осмотрелся. Все окончательно стало на свои места. Это то самое место, куда он пришел перед тем, как нырнуть в аномалию на поиски отца. И поднятая из снега порожняя чекушка, была той самой, что он осушил для поднятия духа перед тем, как шагнуть за запретную черту. Кто знает, быть может благодаря тому, что был, не совсем разумен, находясь под воздействием алкоголя, он и вернулся обратно, на то самое место, откуда сделал роковой шаг. Где его вновь поджидала стеклянная спасительница, чтобы снова помочь, на этот раз с возвращением в реальный мир.
      Он вернулся домой, в то место, откуда и убыл, вот только время было иным. Тогда на дворе было лето, вокруг расстилалась бескрайняя зелень трав, разукрашенная разноцветьем грибов, спелой красотой ягод не тронутых людьми. Которых никогда не было здесь по причине того, что невозможно перебраться сюда через гнилое болото летом. Если не знать секретной тропы через болото, секрет, передаваемый из поколения в поколение.
      Леший знал потайную тропу. По крайней мере, тогда, раньше. Но сейчас, будь на дворе лето, вряд ли бы рискнул лезть в болото, поскольку в мозгу изрядно похозяйничали с таким трудом усмиренные призраки. Подарок от аномалии, из которой чудом удалось выбраться. Он был уверен, что позже, когда окончательно вернет власть над рассудком, вспомнит в мельчайших подробностях и потайную тропу, и сможет вернуться сюда вновь, если возникнет такое желание.
      Сейчас же проход через болото был не нужен. На дворе была зима, все вокруг замерзло и укрылось белым, пушистым покрывалом. Каждый был волен гулять по болоту хоть вдоль, хоть поперек, не опасаясь оказаться в трясине. Вот только вряд ли найдется много желающих шастать зимой по запретному болоту, даже без риска провалиться в трясину, и сгинуть в непроглядной пучине. Риск провалиться исчез до наступления весны, но появлялась вероятность быть съеденным оголодавшим зверьем. В это время года готовым сожрать все, что шевелится, и не шевелится, если это хоть как-то напоминает по вкусу мясо, и не важно, какого оно происхождения, животного, или человеческого. Зимой зверье, мучимое голодом, отваживалось заходить даже на окраину деревни, воруя скот, домашнюю птицу, или человеческих любимцев, загулявшим по неотложным собачьим, а чаще кошачьим делам и делишкам. И даже угроза попасть в засаду и быть убитыми, не останавливала их в движении к мясу, куда их неудержимо, и безжалостно гнал голод.
      И если в теплое, и сытное летнее время встреча в лесу с хищником ничем не угрожала человеку, зимой все обстояло иначе. И летом существовала вероятность подвергнуться нападению, но то была угроза иного рода. Хищник мог напасть только в том случае, если человек слишком близко подходил к логову зверя, когда там находились детеныши. Зверь не мог отступить, не подвергнув потомство опасности со стороны двуногого, рыщущего по лесу в поисках добычи. В остальных случаях, лесной зверь летом стремился встреч с человеком избежать.
      Летом лес полон добычи более легкой, нежели двуногое существо, с виду такое жалкое и несуразное, на деле жестокий и опасный противник, вооруженный оружием, убивающим на расстоянии. Редкому зверю, попавшему на глаза двуногому, удавалось унести свою шкуру не подпорченной пулями.
      Изредка случалось обратное, и победу праздновал зверь. Такое хоть и редко, но случалось, но только не благодатным летом, а стылой зимой. Когда голод доводил зверя до исступления, напрочь убивая страх, и в нем жило одно желание убивать, чтобы выжить. Только став от голода злее и отчаяннее, лесной зверь мог совладать с извечным врагом двуногим, если удавалось застигнуть того врасплох.
      При мысли о хищниках Лешего передернуло. Он огляделся и прислушался. Вокруг было тихо и по-зимнему безлюдно. Ни один звук не нарушал тишину уснувшего до весны леса. Не слышно было ничьих крадущихся шагов, никто еще не успел проявить к его персоне нездорового интереса. Оказаться зимой в лесу далеко от человеческого жилья было плохо, а без оружия, и вовсе скверно.
      Леший вновь пошарил в снегу в радиусе нескольких метров от места появления в реальном мире, но любимого карабина, не обнаружил. Скорее всего, оружие осталось там, в аномалии, подарком призрачному миру.
      Не желая так просто сдаваться, Леший расширил круг поисков, в глубине души надеясь на благоприятный исход. Если аномалия отпустила человека, зачем ей какая-то железка? Наверняка оружие где-то здесь, вот только выбросило его в стороне. Но все его потуги оказались тщетны. Не желая смириться с поражением, он продолжал отчаянно лопатить снег, не обращая внимания на издевательский смех призраков, становящийся все громче и язвительнее.
      Очередная волна безумия готовилась обрушиться на него, с ее пришествием призраки готовились к новой попытке завладеть рассудком. И с каждым пропаханным в снегу на четвереньках метром, заточенные в мозгу призраки, начинали вести себя все наглее и агрессивнее, готовясь начать штурм. Леший понимал, еще одной отчаянной схватки с призраками, он может не вынести. И тогда, кто-нибудь из них возьмет верх над его рассудком, погрузив человека в пучину безумия, из которой не будет возврата.
      Как бы не было велико желание отыскать утерянный карабин, Леший вынужден был отказаться от поисков, спасая рассудок и жизнь. Если карабин остался в аномалии, он никогда его больше не увидит, даже если перелопатит весь снег по периметру зловещей аномалии. Если карабин в реальном мире, но только в стороне, шансов отыскать его в укрывшем землю снежном покрове, ничтожно мало. Аномалия по протяженности не один десяток километров. Если обойти ее по периметру летом, на это уйдет много времени. Обойти ее зимой на четвереньках, шаря руками в снегу, физически невозможно. И даже если он, с упорством безумца будет стоять на своем, и малую толику периметра аномалии, ему не удастся пройти.
      И дело не в призраках, оккупировавших задворки подсознания, теней умерших людей, его предыдущих жизненных воплощений. Даже если призраки будут вести себя пристойно, не пытаясь мешать, найдутся более реальные персонажи, для которых ползущий по снегу человек, не останется просто картинкой. Голодный лесной зверь с урчащим, подведенным от голода животом, не упустит возможности напасть. И человек ничего не сможет противопоставить хищнику. Исход схватки заранее предрешен и он не в пользу человека, слабого и беззащитного без изрыгающего смерть оружия.
      Поднявшись с колен, он с удовлетворением отметил, как взвыли разочарованно притаившиеся в мозгу призраки, не дождавшиеся шанса подчинить своему влиянию человеческий разум. Больше он не даст им и тени надежды, пусть они поймут это раз и навсегда. А если начнут слишком докучать, он найдет способ избавиться от них навсегда. Если призраки по прихоти аномалии поселились в его голове, пусть ведут себя скромнее, привыкают к сосуществованию. И тогда он потеснится, ведь, судя по воспоминаниям, призраки не были чужими, когда-то они прожили его жизнь. Воспоминания о жизнях минувших, были надежно спрятаны и запечатаны печатью забвения на вечные времена, но аномалия, явления чуждого, ирреального мира, сорвало пломбы и печати, выпустив их на волю. Он научится жить с этими воспоминаниями, почерпнув из них нечто, что поможет жить в мире реальном, куда он вернулся после многомесячного отсутствия.
      И хотя для него время, проведенное в аномалии, исчислялось всего несколькими часами, жизнь в реальном мире шла вперед семимильными шагами. Страшно было подумать, сколько бы времени кануло в лету, сколько лет и веков осталось бы позади, заплутай он в аномалии, проведи там гораздо больше времени.
      Но черт с ней, с аномалией, и ее секретами. К ним он может вернуться позже, когда разберется с реальными делами, если возникнет такое желание, в чем он, по крайней мере, сейчас, сильно сомневался.
      Нужно поскорее возвращаться в деревню, пока его возня, не привлекла внимания существ мира реального, которые в злобе своей и лютости, быстро превратят человека в начисто обглоданный скелет. Который будет валяться не погребенным, под открытым небом, пока его случайно не найдет кто-нибудь из охотников, изредка перебирающихся через болото. Обнаружит и закопает здесь же, без лишней возни и хлопот.
      Вряд ли человек, обнаруживший начисто обглоданный зверями труп, станет об этом трубить на всю округу. Поставить в известность о находке участкового и сельские власти, значит нажить себе массу проблем, отвечать на вопросы, на которые трудно найти ответ.
      Что он там делал в неурочное время, для чего шастал по лесу с оружием? И только попробуй, затяни волынку про сбор грибов и ягод, только еще больше загонишь себя в угол. Даже ребенку ясно, ни один нормальный человек не рискнет пересекать гнилое болото в поисках грибов и ягод. Которых полным-полно и вдали от гиблого места, что ежедневно доказывали ребята и бабы, возвращаясь из леса с полными корзинами грибов, с ведрами ягод, собранных едва ли не за околицей Шишигино.
      А если за ягодами и грибами нет надобности, углубляться так далеко в лес, что там делал человек? Не бродил ли с ружьем на плечах, по своей, браконьерской надобности. Не покушался ли на живое имущество очередного заповедника, охота в котором разрешена лишь избранным, к числу которых мужики из Шишигино не принадлежали. А если даже и не охотился, а просто, из любви к природе бродил по лесу с ружьем, нужно посмотреть, имеется ли на оружие разрешение. Или можно навешать на его владельца еще одно дело, уголовно-наказуемое, - за незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия, за что светит вполне конкретный срок.
      Если человек появлением вблизи аномалии нарушил несколько человеческих законов, нетрудно предположить, что и труп он нашел не просто так. Всем известно, что преступника всегда тянет на место преступления, а отсюда и новые вопросы. Если за дело изобличения преступника взяться как следует, применив на практике все разработки следственных органов, и не сворачивать с избранного пути, возможно уже в ближайшее время лесной бродяга будет под диктовку следователя писать чистосердечное признание, явку с повинной за душегубство. И только от ретивости следователя зависит, сознается ли душегуб лишь в этом преступлении, или возьмет на себя все пропажи и исчезновения случившиеся в районе за последние несколько лет.
      Итог разборок для каждой из заинтересованных сторон будет закономерный. Душегуб получит по заслугам, и камера смертника станет последним пристанищем в его недолгой, после приговор суда, жизни. Разоблачивший нелюдя следователь, получит очередную звезду на погоны, прибавку в денежном довольствии и повышение по службе. Неблагоприятная ранее милицейская статистика будет подкорректирована в сторону улучшения показателей.
      Исходя из этого, вряд ли кто захочет связываться с правоохранительными органами, оказывать содействие в опознании трупа, и установления причин смерти несчастного. Опытному охотнику не составит труда установить истинную причину смерти человека. Достаточно одного беглого взгляда на труп, чтобы понять, как все произошло. Человека сожрали, и не важно, убили ли его при этом, или же он был мертв задолго до звериных зубов, замерзнув и околев в сугробе.
      О подобного рода находке лучше промолчать, чтобы не нажить неприятностей. И если о найденном в лесу трупе становилось известно властям, то гораздо позже того, как такая находка случилась. Когда охотник, перебрав спиртного в компании друзей, терял контроль за языком, и слушателям рассказывалась история неопознанного трупа. Большинство собутыльников не поверит в пьяный треп, любой по пьяному делу горазд рассказывать разные небылицы, зачастую и покруче. А если кто и поверит рассказу, вряд ли он надолго отпечатается в одурманенном алкоголем мозгу. По пробуждении, вся эта история начисто выветрится из памяти и рассказчика, и слушателей.
      Оставался единственный вариант, что эта история станет достоянием гласности, достигнув начальствующих ушей. Если в пьющей компании окажется трезвенник, который внимательно вслушивается в пьяные россказни, делая соответствующие выводы. Хотя, оказаться непьющим в пьяной компании, невозможно. Первые несколько литров собутыльники пристально следят за тем, чтобы всем наливалось одинаково, никто не отлынивал от всеобщего веселья, но, и не выпил больше других.
      Если человек оказывался, заподозрен в чем-то подобном, у него могли возникнуть серьезные проблемы. Одному доставалось за неуемную тягу к спиртному, желанию выпить больше остальных, своим гнусным поступком уменьшить чью-то долю. Человек, который отлынивал от выпивки, предпочитая больше слушать, нежели говорить, рисковал нарваться на еще более крупные неприятности. Издавна бытовало мнение, что трезвый среди пьяных, - это шпион, а со шпионами всегда поступали соответственно. На первый раз отвесят тумаков, чтоб впредь и мысли не возникало отказываться от предложенной чарки. Если отступник будет уличен в подобной ереси вновь, одними побоями дело могло и не ограничиться. Сельский мужик в подпитии дик и неуправляем, способен наломать дров. На следующий день с разламывающейся от похмельной боли головой, он будет сожалеть о случившемся, если в памяти сохранится что-нибудь из вчерашнего, возможно даже раскаиваться в содеянном, но, человеку, подвернувшемуся под горячую руку, от этого легче не станет.
      Если история о сделанной в лесу находке выберется за пределы собутыльников и начнет гулять по селу, то за считанные дни она обрастет столькими подробностями и небылицами, что самый изощренный по части разгадывания головоломок ум, не сможет отличить правду от вымысла.
      Леший не сомневался, найди, кто из охотников в лесу обглоданный труп, поступит именно так. И дай-то бог, если человек обременит себя заботами по погребению, убрав бренные останки от ветра и дождя, похоронив их по-человечески. А может просто перекрестится и испуганно отвернет в сторону, не желая связываться с тем, что некогда было человеком. При повторных появлениях здесь инстинктивно отворачивая в сторону, чтобы ненароком не столкнуться с отбеленным дождями и ветрами, скелетом.
      Но даже если случится невероятное, и его найдут, опознают, и доставят в деревню для захоронения на кладбище, память о нем будет короткой. Нет у него в деревне близкой родни, некому заботиться о могиле. Зарастет могила травой и бурьяном, придет в полное запустение. Проржавеет и покосится скромный металлический памятник со звездой. Пройдет несколько лет, и если кто-то в бурьяне случайно наткнется на старый, покосившийся монумент, и захочет из любопытства узнать, кто покоится там, то не сможет этого сделать. Ветра, дожди и время сделают надгробие безликим и молчаливым. Все останется в прошлом, и Леший, и бывшие ранее поколения Халявиных.
      Только от Лешего зависело, умрет ли его род, или продолжится назло всему миру, и в первую очередь аномалии, поглотившей отца, но не сумевшей справиться с сыном.
      Нужно выбираться из леса, и поскорее. Приняв решение, Леший почувствовал, что продрог до костей, от чего тело начало трясти крупной дрожью. И это не мудрено, если учесть в чем он оказался в зимнем лесу. На нем была одежда, в которой он отправился к аномалии в летнюю жару, только порядком пообносившаяся, превратившаяся в лохмотья, сквозь прорехи которой проглядывалось грязное и ободранное, порядком исхудавшее тело. После ползанья на карачках по снегу, рубище отсырело, на него налипло много снега и грязи. Замерзшая влага, соприкасаясь с разгоряченным телом, вызывала не самые приятные ощущения. И чем дольше стоит истуканом, тем крупнее становится колотящая тело дрожь, противнее ледяные прикосновения снега, пронзительней гуляющий по лесу ветер.
      Вдохнув полной грудью, Леший сделал первый шаг по направлению к деревне. Вскоре Леший взял приличный темп, подгоняемый страхом встречи с голодным лесным зверем, и пронизывающим ледяным ветром. Он так разогнался, что вскоре от него повалил пар. Лицо раскраснелось, поступь стала шире и тверже, мысли двигались в нужном направлении, не слышно было ни малейшего писка засевших в мозгу призраков. Леший двигался по лесу уверенно, не сомневаясь в правильности выбранного направления. По прошествии нескольких часов он вышел на околицу Шишигино, утонувшего в сугробах богатой на снег зимы.