Семь смертей Лешего

      Там, внизу, в жутком, копошащемся рачьем клубке тоже шла борьба за лучший кусок. В ее пылу, речные могильщики споро орудовали клешнями, стараясь урвать побольше. Но не все удавалось удержать и донести до ненасытной утробы. И кусок уплывал прочь, туда, где в ожидании добычи, кружили окуни, в мгновение ока проглатывающие подачки. И не было у представителей племени членистоногих ни времени, ни желания догнать, вернуть утерянное. Здесь нельзя зевать, нужно шевелиться, чтобы не потерять место, пока не отхватили приглянувшийся кусок, более удачливые соплеменники.
      Река в месте, где глупое двуногое нашло свою смерть, в течении нескольких дней жила особенной, непривычной для этих мест, жизнью. Активное кипение и бурление жизни не прекращалось даже ночью. И когда кто-нибудь из пирующей компании отваливал от туши, не в силах запихнуть в себя даже крохотный кусочек, его место тотчас же занимал кто-нибудь из опоздавших к началу пиршества. Вновь прибывший активно включался во всеобщее шевеление, с удвоенной скоростью работая клешнями, дабы наверстать упущенное.
      В таком бешеном темпе проходило несколько дней, а затем все заканчивалось. Медленно и нехотя, изрядно отяжелевшие, покидали раки место многодневного пиршества, оставляя после себя начисто обглоданный скелет, блистающий на дне, отражающий падающие с небес в солнечный и погожий летний день, солнечные лучи. Раки убирались прочь с тем, чтобы после праздника жизни, случающегося, увы, не чаще одного двух раз в год, приступить к ежедневной рутине, состоящей из бесконечных поисков добычи, с неизмеримо более скромным результатом.
      Сделав свое дело, раки расползались в разные стороны по речному дну, оставляя после себя отливающий блеском человеческий скелет, на котором щуку так и подмывало сделать своими зубами, сохранившими остроту и прочность, не смотря на столь почтенный возраст, поминальную надпись, - «Так проходит мирская слава». Но щука была слишком воспитанной для того, чтобы прикоснуться к скелету и осквернить его, пусть даже он принадлежал человеку, злейшему врагу всего живого, что обитает в реке.
      Как жаль, что ее любимый ученик, золотистый здоровяк и увалень карп, ни разу не увидел памятника работы подводных могильщиков. Быть может, это подбодрило бы его в последний миг жизни. Да, двуногие сильны и коварны, и истребляют немереное количество речного народца. То ли из-за вечно терзающего их голода, то ли из-за злобной прихоти извращенного мозга, одуревшего от избытка кислорода на поверхности. Но пусть знают и они, иногда и у жителей глубин случается праздник, пусть и не так часто, как того хотелось бы.
      Такие мысли крутились в голове старой, покрытой мхом двухметровой щуки, пока она плыла к излюбленному лежбищу за корягой, где привыкла коротать время, где было так приятно и вольготно проводить дни и ночи, когда так хотелось спать. А спать ей хотелось все больше день ото дня. Слишком много лет пронеслось с тех пор, как она, будучи резвым и игривым щуренком, подобно торпеде, стремительной и точной, гоняла на отмели мальков, делала первые робкие попытки напасть на рыбу и покрупнее. Но все это было так давно, что трудно себе представить. Тогда она вообще не нуждалась во сне, молодое и сильное тело требовало движения, переполняющие ее силы, толкали ее только вперед.
      Но теперь она стара, почти ничего не ест и вовсе не из-за того, что не в состоянии добыть пищу. Несмотря на почтенный возраст, реакция у нее по-прежнему была отменной, а точность броска, отточенная годами совершенствования мастерства была превыше всяческих похвал. Ей и сейчас могло бы позавидовать большинство молодых и резвых щук, что плещутся, и резвятся на отмели, гоняя серебристые стайки мальков, как это делала она, в поросшем мхом, прошлом.
      Ей просто не хотелось, есть и все, зато постоянно хотелось спать. Щука была стара и мудра для того, чтобы понимать, что умирает. Она вполне отдавала себе отчет в том, что вряд ли доживет до того дня, когда водная гладь над ее головой станет твердой как камень и прозрачной, как стекло. Силы покидали ее день ото дня и жить ей оставалось совсем немного. Смерть не страшила ее, печалило другое, вместе с ней в мир иной уйдет и накопленная мудрость, та самая мудрость, что смогла бы спасти многих.
      Но не было достойных ее ума, учеников, глупым щурятам было на все наплевать, кроме игр и забав. Им бы только целый день гонять мальков, да дурачиться. Жизнь так прекрасна и хороша, а лето так быстротечно, и ни к чему им забивать головы разными старческими умностями.
      Окуням, этим псам подводного мира, тоже не до лекций древней, выжившей из ума хищницы. Они заняты куда более важным делом, - поиском пищи, и заниматься философией им недосуг.
      Порой они проплывали хищной, зеленой в черную полоску стаей на почтительном удалении от ее берлоги, опасливо постреливая в ее сторону хищно поблескивающими глазами, желая удостовериться, что старая щука еще жива, еще отравляет реку смрадным дыханием. Так и кружились они на почтительном расстоянии от приметной коряги, не смея приблизиться, зная, что, не смотря на молодость и численный перевес, им все равно не совладать со старой хищницей, чьи зубы по-прежнему остры, которая способна в считанные мгновения разметать всю их шайку, превратив в груду мелко нашинкованных кусочков. Они опасливо проплывали поодаль, посматривая в ее сторону, ожидая движения, или иного намека на то, что старая бестия жива.
      И тогда, чтобы стервятники не мучились понапрасну, щука махала хвостом, подавая сигнал жизни. И тотчас же нахальная зеленая братия исчезала из виду, спеша по делам, сулящим более легкую добычу. Щука не сомневалась ни на миг, что завтра они вернутся и все повторится вновь.
      Она знала, что жить ей осталось совсем немного, знали это и зеленые пираты, и поэтому приняли за обычай ежедневно наведываться на место ее обычной лежки. Однажды им повезет и тогда они, подобно стае гиен, набросятся на бездыханное тело, разрывая его на части, стремясь насытить вечно голодные утробы, торопливо заглатывая огромные куски, пока не закончится отведенное им время. А затем, на место ее смерти придут раки, вездесущие речные могильщики, чьим извечным ремеслом была очистка речного дна, от мусора органического происхождения. И тогда окуням придется отступить, довольствоваться объедками, время от времени слетающими с обеденного стола, закованных в панцири, членистоногих.
      Когда-нибудь это обязательно случится, чему быть, того не миновать. Щука знала свой исход, он неизбежен. Она ничего не могла изменить, да и не стремилась что-то менять. Зачем? К чему лишнее беспокойство. Не все ли равно, что будет с твоими бренными останками после смерти, когда душа, прикованная к бренному телу, вырвется наружу и устремится к абсолютной свободе, сбросив тяжкие оковы плоти, что вынуждена была носить на себе долгие годы.
      Поэтому щука не переживала, не печалилась по данному поводу, гораздо больше расстраиваясь из-за другого. Из-за существа весьма отдаленного ее родственника, которого в другое время и при других обстоятельствах, не преминула бы пригласить на обед в качестве закуски, ставшего ее единственным прилежным учеником, терпеливо выслушивающим ее жизненные истории. Она надеялась, что из золотистого карпа, получится мудрец начиненные ее знаниями, мудрец, который доживет до преклонных лет, успев перед смертью передать ее мудрость вкупе со своей, как можно большему количеству плавунов. Ну а те, в свою очередь, усвоив мудрость, преумножат ее и достигнут небывалых высот. И вся река станет просвещенной, а не глупой и неотесанной, как сейчас. И тогда человек, этот наипервейший и наиглавнейший рыбий враг, будет посрамлен, и вынужден будет отступить, ибо на реке ему больше будет нечего делать, его сети и разнообразные коварные ловушки сгниют и покроются ржавчиной, но так и останутся, безнадежно пусты.
      Щука верила, что когда-нибудь все будет именно так, как она мечтала. Уверенность ее росла и крепла с каждым днем, но сегодня лопнула, как мыльный пузырь, и вместе с ней погибли и силы, что удерживали престарелую хищницу у жизни. Жизнь потеряла для нее всякий смысл.
      Ее гордость и надежда, любимый ученик, на которого возлагала такие надежды, погиб такой глупой смертью, что глупее трудно и представить. Потерять рассудок пленившись элегантным хвостом и парой волнительно очерченных плавников, это было выше ее понимания. Но он, ее надежда и опора, сломя голову ринулся за прекрасным виденьем и погиб, и эта смерть подвела жирную черту и под жизнью щуки, с его гибелью потерявшей смысл дальнейшего существования. Она была слишком стара, чтобы все начинать сначала.
      Она впала в транс, забытье, потрясенная до глубины души, случившейся на ее глазах трагедией. Она куда-то плыла, сильными взмахами плавников разрезая толщу вод, но куда и зачем направлялась, сама не знала. Она просто двигалась вперед, словно в этом движении заключалась ее жизнь. Она ничуть не удивилась, когда обретя на мгновение ясность во взоре, узнала место в котором оказалась, посещать которое зареклась десятки лет назад, в месте, от посещения которого предостерегала всех кто хотел услышать. И вот она здесь, в нарушение всех, ею же установленных правил. Но ей наплевать на все опасности мира, она умирала и не все ли равно, где провести остаток жизни? Это место ничуть не хуже любого другого, здесь погиб тот, в кого она вложила душу, в кого так верила.
      Вот и погнутая карпом клетка, сплетенная из металлической проволоки. В ней и поныне томятся угодившие в нее, узники. Где-то здесь в испуге мечется та самая глупышка, из-за которой погиб ее ученик. Ей тоже уготована погибель, может сегодня, а может через день, или два, когда человек придет проверять ловушки, с радостным рыком вытряхивая оттуда добычу. И поделом ей, с холодным безразличием, беззлобно подумала щука. Пускай помучается, побьется бестолковой головой о стены, пускай.
      Даже не удостоив мимолетного взгляда ту, что стала сама того не желая, невольной причиной гибели ее ученика, щука медленно поплыла дальше, неторопливо поводя плавниками, никуда не спеша, наслаждаясь этим, возможно последним в ее жизни полетом в толще речных вод.
      Она миновала тесный строй человеческих ловушек с томящимися в них пленниками и уже собиралась повернуть, чтобы уйти на глубину, как вдруг, рухнувшая с небес смертоносная тень, поставила жирную точку в ее жизни. Вилы, рухнувшие с небес, с необычайной легкостью пробив дряхлую кожу, развалили гниющее тело на две, почти равные половины. Они медленно опустились на дно, чтобы в ближайшие день, или два, стать добычей вездесущих окуней, или раков. Мальчишка, прикончивший старую щуку, даже не потрудился нагнуться, чтобы подобрать покрытые мхом обломки. К чему ему такое старье, которое даже опасно есть. От такого блюда, можно схлопотать несварение желудка и провести несколько прекрасных летних дней не на речке, а в унылом и вонючем заведении с круглой дырой в полу, мучаясь от поноса и резей в животе.
      Как добыча, древняя щука не стоила ни гроша. Мальчишка ударил ее просто так, походя, ради спортивного интереса, демонстрируя развалившимся на берегу друзьям, ловкость и удаль. Он бы выкинул ее на берег, чтобы позабавиться, но она оказалась слишком стара и дряхла, и рассыпалась от удара, как трухлявый пень.
      Впрочем, то, что она ни на что не годится, не совсем верно. Нужно просто запомнить место, где она погрузилась на дно, и завтра, спозаранку нагрянуть сюда всей компанией, поохотиться на другую, более лакомую добычу, речной деликатес. Завтра, на этом месте и шагу нельзя будет ступить от кишения рачьего племени, что сползется на щучьи похороны, со всей реки. И тогда только успевай, поворачивайся, хватай клешнистых усачей, кидай на берег, где один из компании, будет укладывать все это копошащееся панцирное братство, в большое ведро. А когда ведро будет набито до отказа, а охотничий пыл малость угаснет, можно будет приступить к очередному этапу приятного времяпрепровождения.
      Соорудить костерок, налить в заполненное на две трети раками ведро, воды, и поставить его на огонь, с интересом наблюдая за тем, как добыча краснеет прямо на глазах, тщетно пытаясь выбраться из кипящего варева. Напрасны их потуги и усилия, и вскоре они, покраснев от осознания собственной беспомощности, спокойно лежат в ведре. Красные, нарядные, а вокруг них веселым аккордом надуваются и булькают, опадая, кипящие пузыри. А потом будет пир, обжираловка. Что может быть вкуснее вареных раков, на природе, в компании друзей.
      Покончив со щукой, парнишка выбрался на берег, поведав товарищам о сделанном на завтра заделе. Не откладывая дела в долгий ящик, они тут же на месте условились, встретиться завтра, ровно в восемь у Лешкиной усадьбы и махнуть за раками, охота на которых обещает стать, на редкость удачной.
      Но это будет завтра, а сегодня торжественное возвращение в деревню с карпом-великаном весом не менее пуда. Осталось только выяснить, кто из компании окажется тем счастливчиком, что в окружении друзей-товарищей, пройдет по деревне с добытым трофеем, с гордо поднятой головой и горящими от радости глазами. Что-то доказывать друг другу, спорить и ругаться совсем не нужно. Даже убившему карпа не было особых привилегий, все у них давно оговорено, и они свято придерживались договора, поэтому их дружба крепка и нерушима на зависть всем. Добыча всегда делится поровну, если поделить ее было невозможно, как в данном конкретном случае, то пускай она достанется кому-то одному, как решит жребий.
      Вот и сейчас все собрались в тесную кучу вокруг Женьки, верховоды и вожака, зажавшего в руке несколько спичинок, одна из которых была короче остальных, на нее и выпадал выигрыш. Каждый старался протянуть время и протолкнуть вперед другого, а потом, с замиранием сердца следил за тем, какую спичку вытянет приятель, чтобы вздохнуть с облегчением, и на мгновение перевести дух, а мгновение спустя вновь напрячься в ожидании. Но вот терпение иссякло и ты, отталкивая всех, тянешь, руки к заветным спичинкам, а затем неспешно тянешь и тянешь эту, кажущуюся бесконечной, длинноту. А затем наступает горький миг разочарования, спичка брошена на землю, но любопытство берет свое, кто же окажется самым везучим, неужели снова Женька? Слишком часто ему везет в последнее время, хотя обвинить его в жульничестве невозможно, вот они спичинки, целые и невредимые, с нарядными зелеными сернистыми головками валяются в траве в количестве выбывших из розыгрыша, пацанов. Словно стремясь опровергнуть подозрения друзей в жульничестве, Женька на сей раз остается без заветного приза. Ценный трофей достается Лешке, на сегодня он самый удачливый из их компании, будет, чем удивить и порадовать деда с бабкой, вечно сумрачного отца.
      А затем был торжественный вход в деревню. Чтобы как можно дольше продлить триумф, пацаны специально зашли с конца села, сделав изрядный крюк, дабы горделиво пройтись по селу, демонстрируя всем добытого ими речного красавца, матерого зверя в золотой чешуе. И чем больше взглядов падет в их сторону, тем важнее и горделивее их поступь. Детские впалые груди в этот момент выпирали колесом, а носы были настолько стремительно задраны к небу, что казалось они не в состоянии видеть ничего впереди себя. Но в этом и нет надобности, они прекрасно знают дорогу и при необходимости могут пройти по ней с завязанными глазами.
      Торжественная процессия, сопровождаемая завистливыми взглядами детворы, восхищенными взорами девчонок и улыбками старших, неторопливо приближалась ко двору счастливчика. Потом пацаны разбегались по домам, договорившись после обеда встретиться в условленном месте, и совершить набег на колхозный сад.
      Сад охранялся злым, глуховатым, а от этого еще более озлобленным, стариканом, откликавшимся на Никанорыч, если кому-нибудь удавалось до него докричаться. Но, не смотря на практически полное отсутствие слуха, довольно-таки почтенный возраст, злобный старикашка отличался отменным здоровьем и не свойственной преклонному возрасту, прытью. Ко всему прочему старикан обладал прекрасным зрением, которому могли позавидовать и люди, гораздо моложе его. Они нанесут ему визит, непременно, сегодня же, а сейчас пора домой, похвастаться перед домочадцами весомой добычей.
      И вот Лешка дома, с гордостью демонстрирует домашним свой улов, купаясь в лучах славы, находясь в центре всеобщего внимания. А уже буквально спустя минуту, бабуля возилась на кухне, разделывая здоровенную рыбину, и вскоре по дому поползли невообразимые ароматы, вызывающие обильное слюноотделение. Лешка наелся жареной рыбы до отвала, с трудом отвалился от стола, со сказочным блюдом, приготовленным бабулей.
      Едва-едва добрался до кровати, чтобы с полчасика полежать, дать утрястись в желудке, поглощенным в огромном количестве, вкусностям. Глаза, приятно отяжелевшие после обеда, пытаются закрыться, и Лешке стоит немалых усилий, чтобы не заснуть. Ведь у них назначен сбор, до которого осталось меньше часа, и горе тому, кто не придет. Он будет объявлен дезертиром. Только самая серьезная причина не позволившая явиться на место сбора, может послужить достаточным оправданием. Сон к уважительной причине не имеет и отдаленного отношения.
      Спустя полчаса, Лешка во всю прыть бежал в условленное место, где собирались друзья, готовясь в набег на колхозный сад, поживиться яблоками да грушами, которые почему-то кажутся гораздо вкуснее тех, что растут в изобилии на собственных подворьях.

1.6. Колхозный сторож Никанорыч

      Но главный интерес не в этом, куда как интереснее любых яблок и груш, сам процесс проникновения на запретную территорию, охраняемую злобным стариком Никанорычем. Этот злобный, нелюдимый и зловредный старикан, всю жизнь прослуживший вахтером на каком-то секретном объекте в научном городке, на старости лет совершенно выжил из ума. Он считал себя не каким-то там занюханным вахтеришкой, а никак не меньше секретного агента КГБ, с погонами не ниже капитана, выполнявшего в научном городке наиважнейшую и наисекретнейшую задачу, по поиску и выявлению проникших на секретный объект, пронырливых агентов вражеских разведок. Шпионов, с четко очерченной задачей, - добыть чертежи и образцы выпускаемых там, секретных изделий. Похищенное с секретного объекта добро, враги намеревались переправить за границу, чтобы там, основательно покопавшись в секретах русских, нанести советской стране подлый удар.
      На пути таких уродов и был поставлен Никанорыч, дабы не допустить падения великой державы в результате зловредной деятельности западных спецслужб, не дать им ни малейшего шанса. И Никанорыч, облаченный в форменный, полувоенный мундир, честно и добросовестно нес службу по выявлению засланных в Россию, вражеских агентов, вплоть до выхода на заслуженную пенсию. Никанорыч настолько свыкся, сроднился со своим постом и предназначением в жизни, что выход на пенсию стал для него величайшей драмой. Катастрофой размеренной жизни, где все было заведено раз и навсегда, где порядок и однообразие поддерживалось не один десяток лет.
      Никанорыч, не далекий умом, с трудом закончивший сельскую восьмилетку, был неказист фигурой и лицом. Особым здоровьем не отличался, был тщедушен телом, мал ростом и ущербен душой. Все эти обстоятельства вместе взятые, стали причиной того, что его не взяли в армию, посчитав непригодным к армейской службе по состоянию здоровья. Для него это было жизненным ударом, который он с трудом перенес. После получения такого убийственного известия, он целую неделю был сам не свой, не замечая никого и ничего вокруг. Он всерьез подумывал о том, чтобы свести счеты с жизнью, вот только в выборе способа ухода из мира, бывшего к нему таким жестоким и несправедливым, не мог определиться. И это спасло от неминуемой смерти. Ведь, как правило, все, что решил сделать, он привык доводить до конца.
      Он был настолько же упрям, как и ленив. В школе его всегда дразнили и притесняли ребята постарше. Да и одноклассники не давали прохода, всякий раз норовя толкнуть, подставить подножку, дать затрещину, или прилепить какое-нибудь прозвище пообиднее. Он терпел. Он был упрям и твердо верил в то, что придет время, и он сполна поквитается за все со своими обидчиками. Он припомнит им все тычки и обидные прозвища.
      Первым этапом на пути его становления как личности, должна была стать армия, непременно десант или спецназ, на худой конец пограничные войска. Армия сделает из него человека, и не просто человека, а супермена.
      Не раз и не два, бессонными ночами, мечтал он о том, как вернется со службы в форме, поигрывая мускулами, а из небрежно распахнутого кителя будет выглядывать десантная тельняшка. Мечтал о том, как примолкнут, прижмут хвосты те, кто всегда его третировал.
      На армию он возлагал очень большие надежды, все его дальнейшее будущее было целиком и неразрывно связано с ней. Он не видел себя без армии, даже в отдаленной перспективе. И надо же было такому случиться, чтобы судьба-злодейка в лице докторов призывной комиссии и городского военкома, вынесли ему суровый вердикт, рубящий под корень, все его так тщательно спланированное будущее. И напрасны были просьбы и увещевания, люди, решившие окончательно погубить его, были непреклонны в своем решении.
      Целую неделю, раздавленный и опустошенный, бродил он по городу, не замечая ничего и никого вокруг. Он что-то ел, где-то спал, но все это было как во сне. Его тело жило своей жизнью, независимо от разума. Сколько бы еще продолжалось это безумие, это помешательство, сказать сложно, но одно можно было утверждать с уверенностью, вряд ли бы слишком долго. Скорее всего, его либо прибили, либо забрали в психушку, либо он наконец-то сделал бы выбор ухода из такого несправедливого к нему, мира.
      Целыми днями он бесцельно слонялся по городу, не разбирая дороги, не имея никакой определенной цели. Не было у него больше в жизни никакой цели. Смысл жизни остался там, -за плотно закрытыми дверями военкомата, куда ему вход заказан. Оставалось одно, плыть по течению, всецело доверившись судьбе, авось, куда и вынесет, хотя особых причин доверять ей как будто и не было, слишком уж она его не жаловала. Но если посмотреть с другой стороны, быть может, во всем этом есть божественный промысел и удача ждет его впереди? Быть может, она просто ожидает подходящего момента, чтобы с лихвой одарить своими благами. Даже если это действительно так, покидать город вовсе не нужно. В глухой деревушке, отупевшая от подобной глуши судьба, вновь начнет выкидывать диковинные фортели, и все ее благие намерения, окажутся лишь пшиком. Если что-то и случится хорошее для него, то только в городе, и никак не иначе.
      Вернуться в деревню он не мог, не желая получить очередную порцию насмешек и издевательств со стороны односельчан. В деревне не было позора большего, что ожидал его по возвращению домой. Не служить в амии, быть забракованным, официально признанным негодным, ущербным, что может быть страшнее?
      Никанор, с детства не избалованный девичьим вниманием, надеялся хоть после армии получить шанс подцепить хоть какую-нибудь дурнушку, лишь бы не остаться на всю жизнь бобылем. На красивых и стройных девушек, с аппетитными попками и стройными ножками, он даже и не заглядывался, чтобы лишний раз не бередить душу заведомо недоступным. Он реально смотрел на мир, знал свою внешность и в соотношении с ней и собственные возможности, на что примерно мог рассчитывать. А рассчитывать он мог только на тех девах, что на сельских танцах, сиротливо вечер за вечером подпирают спинами стены клуба, в тщетной надежде быть замеченными представителями противоположного пола и быть приглашенными на танец. Так и стоят они день ото дня, в то время, как их красивые и стройные подружки, кружатся в танце с поклонниками и воздыхателями. Их деревня не такая уж большая и парней здесь немного, а уехать в город в надежде попытать судьбу там, не каждая могла себе позволить. Приходилось довольствоваться тем, что есть, даже если то, что осталось, и имеет фигуру и внешность Никанора. В этом отношении у него был шанс с кем-то связать свою судьбу. Встретятся два одиночества, женятся, свыкнутся друг с другом, нарожают кучу детишек, таких же страшненьких, как и их родители, и будут жить потихонечку, вполне довольные жизнью.
      Все это ждало Никанора, к этому он внутренне готовился, как к чему-то неотвратимому и неизбежному, заранее настроив себя на определенный лад. И по большому счету, жизнь, вырисовывающаяся в мозгу, вполне его устраивала. Работа, семья, дом, налаженный быт, что еще для жизни надо? И вдруг, в одночасье, все его мечты с оглушительным грохотом рухнули в тартарары. О девках, даже самых страшненьких и непритязательных, можно было больше не думать. Теперь его удел, прожить весь век в бобылях, ежели ему придет в голову мысль вернуться в деревню. И это такой же вполне очевидный факт, не требующий доказательств, как и то, что солнце всходит и заходит, и что на смену зиме, обязательно приходит весна. Ни одна, даже самая страшная бабенка на селе, не захочет связать жизнь с ущербным, родить детишек от человека, не служившего в армии.
      Всеобщее презрение, его удел в сельской глуши, живущей по своим, доставшимся в наследство от дедов и прадедов, законов и обычаев. Другое дело город, здесь иная жизнь и нет места многим предрассудкам, живучим и неискоренимым в сельской глуши. В городе у него есть шанс устроить свою судьбу, нужно лишь не упустить его, схватить удачу за хвост, вскочить на подножку уходящего поезда под названием, - будущее.
      Такие мысли приходили в голову в редкие минуты просветления, когда он на время сбрасывал груз свалившегося на него несчастья и мог адекватно воспринимать окружающее. Но проблески сознания были так коротки, а следом наступала такая долгая тьма, что спасти его могло только чудо, если судьба решит наконец-то стать к нему чуточку более благосклонной. Но ей нужно было поспешить, пока разум Никанора подавал признаки жизни, находясь уже на грани, за которой темная, бездонная пропасть, под названием безумие.
      И все-таки судьба смилостивилась над ним, устроив дальнейшую жизнь. В один из ставших в последнее время такими редкими периодов просветления, ноги принесли его к зданию, целому комплексу зданий, окруженных бетонным забором с колючей проволокой на верху. Секретный институт и при нем военный завод, где предстояло Никанорычу нести всю жизнь нелегкое бремя по охране государственных тайн.
      Ноги принесли его к проходной, куда спешили люди в обоих направлениях. Строгие дядьки в форме военного образца, преисполненные важности, с умными и несколько высокомерным лицами, придирчиво проверяли документы, переводя взгляд с предъявленного для проверки пропуска на лицо его обладателя и обратно, словно пытаясь уловить следы подмены, выявить замаскированного под простого советского труженика, западного шпиона. Многие тысячи их, если верить газетным передовицам, рыскали по просторам молодой советской страны, вынюхивая ее тайны, строя козни, устраивая диверсии и саботажи, делая все возможное и невозможное для того, чтобы навредить стране победившего пролетариата. И люди в мундирах, эти стражи государственности, находятся в первых рядах борцов с происками злобствующего неприятеля, не сумевшего победить советскую страну силой оружия и поэтому избравшего иную тактику. Именно от их рвения и самоотверженности в работе, в немалой степени зависит стабильность и процветание многомиллионной державы. И поэтому они делали все, что было в их силах, чтобы выявить возможного врага, предателя, или диверсанта. Именно поэтому так тщательно рылись в сумках спешащих с объекта, или на объект, людей, в рьяном служении Отечеству, подозревая в предательстве и измене, чуть ли не весь род человеческий.
      Наблюдать за тем, как они сноровисто и толково делают свое дело, было сущим удовольствием. Никанор напрочь позабыл про безумие, державшее его крепко-накрепко в объятиях, последние несколько дней. В голове нарождалась, но все еще никак не могла оформиться мысль о будущем. Казалось вот она, рядом, стоит только протянуть руку и ухватить ее за хвост, но всякий раз она легко ускользала прочь, к превеликому его огорчению. А Никанор все стоял и смотрел, уверенный в том, что мысль, от которой зависит его будущее, устанет прятаться, и сама откроется ему, и уж тогда-то все непременно станет на свои места, и жизнь вновь обретет, утерянный смысл.
      Человек, наблюдающий за работой охранников секретного объекта, в смутное время, когда толпы шпонов наводнили страну, не мог, остаться незамеченным. Уже в первые минуты стояния, он был взят на заметку бдительной охраной. Еще пять минут спустя о странном соглядатае, вероятном агенте вражеской разведки, было доложено начальству, и вскоре возле деревенского паренька, остановилась черная волга с непроглядно темными стеклами. Вышедшие из нее солидные дядьки в черных, хорошего сукна и покроя костюмах, не терпящим возражений голосом, пригласили странного парня в машину, прокатиться с ними, на предмет выяснения некоторых, интересующих их обстоятельств.
      А потом была мрачная комната с минимумом казенной мебели, лампой светящей прямо в глаза, и прикрученной к полу табуреткой. Уже с самого начала его дело попало в разряд неперспективных, никаким боком, и не под каким соусом, не подходил он к агентам иностранной разведки, даже самой захудалой, третьеразрядной страны, настолько был прост и открыт. Все было запротоколировано, тщательнейшим образом проверено и перепроверено, вплоть до самых мельчайших подробностей. История жизни, была основательно изучена теми, кто по долгу службы, занимался его делом.
      Вскоре на него махнули рукой, так и не сумев прилепить ярлык врага народа, хотя в те смутные времена заслужить столь «почетное» звание, было проще простого.
      Миллионы людей с намертво прилепленным клеймом шпиона и предателя, заполняли спешно понастроенные по всей стране лагеря. Именно руками таких вот «врагов», возводились все великие и грандиозные стройки того времени, цинично прикрытые властью званием ударных, комсомольско-молодежных, и прочей идеологической ерундой, призванной скрыть чудовищный факт существования в советской стране, беспрецедентной по количеству, армии врагов. Тысячи и тысячи ежедневно гибли в лагерях и пересыльных пунктах от голода, болезней, побоев и издевательств. Но, не смотря на это, не сокращались их ряды, более того, полнились день ото дня опережающими смертность темпами, когда взамен одного умершего, страна получала двух новых, заклейменных позорной статьей врага народа.
      Никанорыча подобная участь миновала во многом благодаря простоте, граничащей с откровенной глупостью, тщедушности организма, и самого что ни на есть, пролетарского происхождения.