Семь смертей Лешего

      Еще несколько минут ожидания и все повторяется по новой. Короткая борьба с очередным, позарившимся на червя плавникастым хищником и вот он, красавец окунь, украшает собой кукан из алюминиевой проволоки. Иногда, такое тоже случается нередко, отвлечешься от неподвижно застывшего на водной глади поплавка, усыпляющего своим сонным спокойствием и напускным безразличием, которое, конечно же прервется, вот только когда?
      А в небе так ярко светит солнце, его ослепительные блики отражаются от речной воды, навевая покой и умиротворение, и так хочется спать, спать. И клонится потихоньку голова к груди, а глаза начинают медленно закрываться, пока в поле зрения не попадет пестрой расцветки, здоровенная стрекоза, что самым нахальным образом устраивается на вершине застывшего неподвижно, поплавка, приняв его за одинокую, торчащую из воды, тростинку. Усядется на него и начинает отчаянно скоблить рожу, круглые и наглые фасеточные глаза-блюдца, нахально уставившись на мальчишку. А затем, высунув язык, корчит рожи, уверенная в своей безнаказанности. Не станет человек, застывший истуканом напротив, с какой-то веткой в руках, которую в данный момент принялись обследовать две ее товарки, делать лишних движений, чтобы прогнать изучающего его, крылатого наблюдателя и ученого, все короткое лето занятого изучением окружающего мира и населяющих его существ. Не станет и все тут, что бы она ни вытворяла, какие бы рожи не корчила этому странному существу с двумя руками, невообразимо огромной головой, лишенному ног, с торчащим из воды обломком тела. Такого странного и несуразного существа, стрекозе видеть еще не доводилось, потому то она и пялила во всю мочь фасеточные глаза, стараясь как можно подробнее разглядеть и запечатлеть в памяти это странное, гротескное создание.
      Да, существо оказалось действительно необычным, и от волнения стрекоза принялась раскачиваться из стороны в сторону на торчащей из воды, разноцветной былинке. А потом, словно этого было мало, подпрыгивать на месте, отчего ее неустойчивая, хлипкая опора, начала погружаться в воду. А это странное создание человек, все продолжает таращить на нее свои крохотные и бессмысленные глазенки, словно пытаясь загипнотизировать, прогнать любознательного наблюдателя с облюбованного места.
      Ну, уж нет, дудки. Ничего не выйдет у этого несуразного страшилища, пусть и будет он таращиться на нее целую вечность. И стрекоза, довольная собой донельзя, в ответ на устремленный на нее испепеляющий взгляд, стала еще сильнее раскачиваться и отплясывать на торчащей из воды, тростинке.
      Но похоже она недооценила человеческого недомерка, наверное его взгляд обладал определенной магической силой. Хоть он и не подействовал на нее лично, но опора, находящаяся под ней, внезапно ушла под воду и лишенной тверди стрекозе, не оставалось ничего другого, как убраться прочь от этого негостеприимного места, и странного, владеющего магией, человеческого обломка.
      Матеря надоедливую и вредную, как все девчонки, стрекозу, благодаря фиглярству которой он прозевал такую великолепную поклевку, мальчишка резко подсек удилищем, в надежде все-таки успеть. Но увы, крючок с некогда насаженным на него шустрым и беспокойным, кроваво-красным червем, был безнадежно пуст и девственно чист, даже завалящего куска червечатины не осталось на нем. Все унес с собой хитрюга и вор, - окунь, и плыл он сейчас где-то в далекой глубине, довольный, поблескивая бусинками карих глаз, с полным ртом дичины, откусывая небольшими кусочками, смакуя ее, и посмеиваясь над полудурком-рыболовом, задумавшим тягаться с ним, великолепным окунем, - горбачом, в хитрости и удали.
      Хищник, похитивший наживку, исчез в необозримой водной глади. Пацану не оставалось ничего другого, как, ругая про себя назойливую стрекозу, насадить на крючок новую наживку. Поплевав на нее для удачи, забросить подальше в воду, в ожидании очередной поклевки.
      Всего несколько часов с раннего утра длится рыбачья благодать, когда на накопанного с текущего по деревне ручья, ослепительно-красного червя, так хорошо идет окунь, любящий утреннюю прохладу. Едва только солнце начинает припекать в полную силу, как бодрый утренний клев, прекращается, словно отрезанный. Находящиеся там, в глубине, зеленые с черными полосами по бокам хищники, любители ручейных червей, оказались большими противниками пронзительно-яркого солнца, чьи лучи, пронизывая толщу вод, достигали речного дна.
      Едва только солнечные стрелы начинают обстреливать речное дно ослепительными бликами, как вся эта хищная, всеядная речная братия, стремится убраться прочь, затаиться в камышовых зарослях, в густом переплетении растущей возле самого берега речной травы. Укрыться в тени затопленной коряги, или забраться в щель под камнями, нахально выгнав оттуда ожидающего солнечного дня, хозяина убежища, - рака. И так они отсиживаются в ожидании наступления вечера, когда палящие солнечные лучи отступают, и на землю, и на водную гладь, опускается благодатная прохлада. И тогда вновь проголодавшиеся, ненасытные и прожорливые полосатые хищники, покидают дневные лежки, сокровенные убежища, где таились от солнечного пекла, и вновь выходят на охоту.
      Вот только к этому времени уже никто не подкармливает их безумно вкусными красавцами-червями и приходится рыскать по дну в поисках иной добычи. Всяких там личинок, пиявок, а также свалившихся в воду с небес различных мелких крылатых созданий, опьяненных солнечным днем и от этого потерявших ориентировку в пространстве, перепутав небесную синь, с синью речной. И теперь они плавали на поверхности, беспомощно барахтаясь, семеня многочисленными ножками, суча крыльями, тараща в небеса фасеточные глаза. И теперь их судьба, - стать легкой добычей, приятным ужином оголодавшим за длящийся целую вечность солнечный день, полосатым окуням, шустрым ершам, вездесущим ротанам, и прочей плавникастой братии, охочей до подобного рода угощения. Ну, а про вкусных ручейных червей, эдакого деликатеса, стоит позабыть, по крайней мере, до следующего утра. Если повезет, конечно, и пацаны вновь отправятся на речку удить рыбу, и вновь попытаются одурачить жадных до дармовщинки, полосатых хищников, что божественно хороши в сваренной тут же, на берегу реки, в походном котелке, ухе.
      Едва только солнце начинает припекать не на шутку, и рыба уходит вглубь, прячась от палящего пекла, рыбалка теряет всякий смысл и тотчас же прекращается. На речном берегу начинается активная деятельность.
      Из принесенных из дома припасов достается картошка, лук, соль, перец и, конечно же, спички. Пока одни занимаются разведением костра, другие сноровисто наполняют вместительный походный котелок. Котелок вмещает в себя изрядное количество ухи, вполне достаточное для того, чтобы накормить всю их ораву, нагулявшую аппетит на свежем воздухе. Затем они все вместе сноровисто и споро разделывают наловленных окуней, чистят картошку и лук, нарезают все это добро кружочками и кубиками. Остальные в это время рыскают в близлежащем лесочке, на предмет обнаружения и доставки к месту назначения, предназначенных на корм костру, вязанок хвороста. Проходит несколько минут, и все практически готово и пацанята развалясь, располагаются вокруг костра, глядя на весело потрескивающий огонь, с аппетитом пожирающий щедро подбрасываемое ему угощение. Они отдыхают, ни о чем не думая, наслаждаясь компанией друзей и великолепным, солнечным летним днем, время от времени бросая вопрошающие взгляды в сторону котла. Когда же соизволит закипеть водица и можно будет приступить к таинству варки. Еще несколько минут ожидания, и процесс пошел, а спустя 15-20минут, тесно сгрудившиеся вокруг котелка пацаны, с аппетитом уплетают принесенными из дома деревянными ложками, густую и наваристую уху, заедая ее приличными лаптями черного хлеба.
      Что может быть лучше, чем отдохнуть на свежем воздухе, с удочкой в руках, любуясь природой, наслаждаясь покоем, который можно ощутить физически. Насладиться благодатью, которая почти заметно поднимается от спокойной речной глади, лишенной на поверхности даже небольшой ряби, и впитывается каждой клеточкой тела, неся в душу покой и умиротворение.
      После сытного завтрака, в прекрасный солнечный день, ужасно хочется спать и нет ни сил, ни желания, бороться с этой напастью. Да никто и не пытается бороться. Спустя десяток минут, на берегу реки вновь царит первозданная тишина, та тишина, которая царили здесь многие тысячи лет назад, в далекие и покрытые седой паутиной лет, времена. Когда людей и в помине не было в здешних краях, и не только река, но и вся живность, плавникастая, хвостатая и крылатая, что живут в ней, или рядом с ней, кормятся от нее, слыхом об них не слыхивали.
      А пацаны, расползлись под сень деревьев и кустов, и в их прохладной глубине, предавались оздоравливающему и очищающему, сну. Всего пару часов понадобится им, чтобы, проснувшись, почувствовать себя отдохнувшими и посвежевшими, полными сил, готовыми и дальше, в полном объеме наслаждаться жизнью и летом. Пока светит в небе солнце, и в календаре сохранилась еще россыпь листов с летними денечками, говорящая о том, что лето еще не закончилось, а значит и долгожданные каникулы. Жаль лишь одного, заветных листочков остается с каждым днем все меньше, а значит все ближе тот нелюбимый всеми день, когда нужда, ненавистная обязанность, соберет их вместе в сельской школе, получать навязанное советской властью, обязательное среднее образование.
      Два часа пролетают, словно миг и от покоя, тишины нависшей над сонной речкой, не остается и следа. Окутавшая реку паутина тишины, с оглушительным звоном разлетается вдребезги, от воплей молодых, задорных голосов. Молодой организм отдохнул, полон сил и энергии, а поэтому бегом, по мягкой и шелковистой траве, по рыхлому песку и гальке, в манящую и дразнящую, речную глубь.
      А река прогрелась на солнце и вода, уже не с прохладцей, как рано утром, когда они охотились на полосатых хищников-окуней, а парная, блаженно теплая, и в ней можно находиться целые сутки. И они дурачились, гонялись друг за другом, взбивали фонтаны брызг, расцвечивая их на солнце мириадами ослепительных бликов. Или, устав от шума и забав, плавно покачивались на спинке, слегка работая время от времени руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности, глядя широко распахнутыми глазами в безоблачное, пронзительно голубое небо, и застывшее в зените полуденное светило.
      А когда и эта забава наскучивала, ребята выбирались на зеленую лужайку, начинающуюся сразу же за кромкой песка. Время отдыха прошло, пора подумать об ужине и о возвращении домой, желательно с трофеями. Для этого нужно заполнить и забросить в реку раколовки. Рыбья требуха, оставшаяся от разделки рыбы на уху, кусочки нарубленной небольшими дольками окунятины, все это, уже слегка почерневшее, начинающее немного подванивать, как нельзя лучше подходит для начинки раколовки. Обыкновенной металлической сетки и шнура на распорках, чтобы вытащить ее обратно из реки, для сбора урожая. Смастерить раколовку в Шишигино мог любой пацан старше 5 лет, благо подходящего материала для изготовления подобной снасти, в каждом дворе было предостаточно. Для ее начинки годилось любое мясо, или рыба, и чем больше она смердела, тем на большую добычу мог рассчитывать ее обладатель.
      Раки, эти подводные стервятники и санитары дна, чувствовали падаль за сотни метров, и поспешали к ней в меру своих сил и возможностей, чтобы поучаствовать в роскошной трапезе. Кому-то это удавалось сполна, как правило, самым шустрым и смышленым. Они успевали набить ненасытное брюхо дармовой тухлятиной и преспокойно убраться прочь, под заветный камень с прорытой под ним норой, где так приятно коротать время, переваривая добычу.
      Их усики-антенны жили своей, независимой от тела жизнью и в то время, когда сам усатый панцирник преспокойно отдыхал, благодушно попердывая во сне, его усы были начеку. Они чутко шевелятся, улавливая и передавая в спящий рачий мозг, массу различной информации. Из ее обширного потока, мозг отсеивает самую нужную, о возможной опасности, или появления в реке поживы.
      Но большую часть членистоногого племени, сползшегося отовсюду, чтобы полакомиться на дармовщину, ждет иная участь. В самое ближайшее время, другие существа будут лакомиться ими, как деликатесами, да и выглядеть раки тогда будут, совсем по-другому. Из серо-коричневых, грязных и неопрятных особей, они превратятся в ярко-красных красавцев. Вот только полюбоваться собой им не удастся, и даже вездесущие усы-локаторы, не смогут в этом помочь, безжизненно замерев в одной-единственной позе.
      Раколовки начинены и заброшены в речку. Настало время подкрепиться. Солнце и свежий воздух здорово разжигают аппетит. В ход идет оставшаяся с утра уха, не успевшая еще толком остыть в этот солнечный день, с остатками принесенного из дома хлеба.
      На несколько минут над рекой вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь легким постукиванием деревянных ложек, по бокам металлического котелка. Уха съедена, рыбные кости обглоданы, остатками хлеба котелок вылизан изнутри до зеркального блеска.
      И снова, побросав в кучу шанцевый инструмент, веселая гурьба мчится к воде, чтобы насладиться ее приятной теплотой. И плевать на поставленные раколовки, шум на верху не отпугнет, наоборот привлечет внимание любопытствующих, что так нарядно выглядят в пурпурных мундирах, чье нежное мясо так приятно оттуда выковыривать, устилая цветной шелухой, деревянный пол сельской избы.
      После сытного обеда и купания, приходит время приборки. Место недавнего отдыха, тщательно прибрано, остатки костра залиты водой, картофельная шелуха, рыбные кости, луковые очистки и прочий мусор, надежно погребены в яме, специально вырытой для этой цели. Оглядев придирчивым взглядом место отдыха и не найдя ничего предрассудительного, за что можно получить нагоняй от кого-нибудь из случайно оказавшихся здесь взрослых, или вездесущего Авдеича, ребята успокоились. Местный участковый, словно вменил себе в обязанность окончательно и бесповоротно испортить им жизнь. Но в данной ситуации, этой старой ищейке и кому-нибудь из его добровольных помощников, озабоченных сходной проблемой, как побольнее прищучить пацанов, ловить нечего. Место ребячьего отдыха сияет первозданной красотой и ухоженностью, так что докопаться просто не до чего, разве что предъявить претензии за помятую траву.
      Окинув оценивающим взглядом, дело рук своих, удовлетворенные произведенным осмотром, ребята покинули гостеприимный берег, где провели столько волшебных часов. Веселой гурьбой, с шутками и смехом, направились в сторону леса, вблизи которого, они и находились.
      В лесу они знали каждую тропку-дорожку, исходив ближайшие окрестности вдоль и поперек, не углубляясь далеко в лес. Более дальние походы, это прерогатива взрослых мужчин и парней, им же туда дорога, до достижения зрелого возраста, заказана. Вздумай они нарушить негласный запрет и забрести вглубь, далее установленного для детворы предела, наказания не миновать. И наказание это будет не меньшим, чем то, которое они понесли недавно, отголоски которого звучали в теле еще добрый месяц, память о коем отпечаталась в мозгу, на всю жизнь.
      Заблудиться в лесу, вряд ли бы кто из пацанят умудрился, настолько хорошо они были научены родителями, или старшими товарищами. Они всегда бы нашли дорогу домой, даже с закрытыми глазами. Суть запрета была в другом, и руководствовалась в первую очередь заботой об их жизни. Слишком много в глухих, таежных лесах, водилось разного зверья, не каждый представитель которого, трусливо поджав хвост, пасовал перед человеком, стараясь быстрее убраться с его дороги. И чем дальше в лес, тем количество подобных неучей, становилось все больше. Тех самых хвостатых, клыкастых и когтистых неучей, что не читают газет, не смотрят телевизор, не слушают радио, а поэтому не подозревают о том, что человек царь природы, а они его подданные, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Более того, они настолько косны и закоренелые в своем невежестве, что только представься им такая возможность, и они ни на миг не задумываясь, не терзаясь душевными муками, с чистой совестью и довольно урчащими желудками, не преминут разнообразить ежедневный рацион, аппетитным мясным блюдом, и совсем не важно кто это будет, гордый царь природы, или всего-навсего царевич.
      Во втором случае это даже лучше, возни с ними гораздо меньше, чем с более крупными особями рода человеческого, мясо у них молодое, нежное, более вкусное и желанное. Большие и старые двуногие опасные противники, выиграть схватку, с которыми практически невозможно, если эта самая особь не ранена, и не больна, находится в добром здравии. Носят они металлические палки, изрыгающие огонь и плюющиеся свинцом. Представители здешней фауны, испытавшие на собственной шкуре свинцовый плевок этой штуки, при одном ее виде бежали прочь, позабыв про гордость и величие. Уносили ноги подобру-поздорову подальше в лес, где с каждым пройденным вглубь километром, опасных двуногих со смертоносными палками, становилось все меньше.
      Ружье было пропуском вглубь леса, и выдавался этот пропуск лицам мужского пола не ранее, чем при достижении 16 летнего возраста. За этим строго следили, и продиктовано это было опять же в первую очередь заботой об их безопасности. Иметь оружие и уметь обращаться с ним, что прекрасно делают все сельские ребята с раннего детства, еще не значит получить иммунитет против опасностей леса.
      Первое время новоиспеченным охотникам рекомендовалось ходить в лес не в одиночку, а хотя бы вдвоем, на всякий случай, чтобы подстраховал один другого в случае возникновения внештатной ситуации. Конечно, если ты уйдешь один, тебе ничего не скажут, лишь укоризненно покачают головой вослед, да перекрестят в спину вездесущие деревенские старушки. Ты имеешь на это полное право, это твое личное дело, рисковать в одиночку.
      Но практически каждый год тайга брала дань человеческими жизнями. Немного по ее меркам, но ощутимо для людей. По одному, два человека исчезало ежегодно в окрестных лесах. Лес исправно забирал свою долю человеческих жизней, и как правило это были одиночки, дерзнувшие бросить вызов потаенным лесным глубинам. И в основном исчезнувшим охотникам, как правило, не было и 18 лет.
      Конечно, не было такого запрета, чтоб вообще не пускать пацанов вглубь леса, где же еще, как не там, вдали от недремлющего ока местной власти и ее карающих органов, в лице вездесущего Авдеича, постигать азы, и премудрости мужского ремесла. Именно там, в лесу, они учились стрелять без промаха, из любого положения. Хоть лежа, хоть с колена, хоть стоя в замершую неподвижно дичь, в сидящую на ветвях птицу. Там же учились они охотиться и на дичь, стремящуюся удрать от охотника в стремительном броске, или пикирующем полете. Молниеносно перезаряжать ружье и стрелять вдогонку удирающему зверю, пока он не скрылся из глаз, обретая желанную свободу. Там же, вдали от людей, отрабатывались могущие возникнуть в лесу экстремальные ситуации, когда от каждой секунды, от выбранного правильно решения, зависит жизнь.
      На уроках выживания, под руководством отца, деда, кого-нибудь из взрослых родственников, или старших парней из деревни, отрабатывалось все то, что в дальнейшем поможет человеку выжить в тайге, выйти победителем из противоборства с нею. Все делалось для того, чтобы нарушилась сложившаяся годами печальная традиция гибели людей. Но она продолжала держаться и как и прежде, каждый год люди бесследно исчезали в лесу, принесенные в жертву неведомому, но невероятно злобному лесному божеству.
      Лешка прекрасно ориентировался в лесу, и знал не только отведенные подросткам его возраста пределы, но и обширные территории в глубине, вплоть до гиблого места.
      Его отец являлся непревзойденным мастером по части охоты, равного которому в деревне трудно было сыскать. Практически каждый его поход в лес заканчивался возвращением в родные места с грузом добычи. Редки и единичны были случаи, когда он возвращался с охоты с пустыми руками, чего нельзя было сказать о прочих сельчанах, ловящих удачу с карабином в руках. Редко кому выпадало такое везение, как Лешкиному отцу, и одним только везением его охотничью удачу трудно было объяснить.
      Основная заслуга в его успехах принадлежала Лешкиному деду, знаменитому Шишигинскому охотнику и следопыту, чье имя в свое время гремело не только в их краях, но и далеко за его пределами. Сейчас дед был стар, и почти не ходил в лес. Глаза уже не те, бывало, жаловался он внуку, ноги быстро устают, да и здоровье уже не то. С последним старый явно привирал, преувеличивая собственную немощь. Уж кому-кому, как не Лешке было не знать, что дед, несмотря на почтенный возраст, кремень, и запросто может потягаться силой и выносливостью с любым деревенским мужиком, младше его лет на 10-15. И с его здоровьем, жаловаться на наступившую немочь, было чистой воды показухой. Дома дед в одиночку управлялся со всем обширным хозяйством, а это коровы, свиньи и овцы, и многочисленные продукты их жизнедеятельности.
      Нередко Лешка с интересом наблюдал, как вечерком, дед принявший втихаря от благоверной стаканчик-другой забористого зелья, чтобы не нарваться на глаза, а главное на нюх домашнему прокурору, маленькой и сухонькой старушке, которую он основательно побаивался, имея на то весьма веские причины, ускользал из избы на улицу, поближе к бане, где покоилась здоровенная поленница дров, еще не колотых, застывших в ожидании дедова прихода. Старый обычно долго не раскачивался, а поплевав для лучшей ухватистости на руки, хватал обеими руками крепкое топорище внушительного колуна, который Лешка с трудом отрывал от земли и начинал выписывать им в воздухе, блистательные круги.
      Топор, взлетев над головой деда, замирал на мгновение в неподвижности, словно прицеливаясь, а затем, с уханьем рассекая воздух, ослепительной стальной молнией, проваливался вниз, на березовые чурки. И каким бы здоровенным и крепким не казалось на вид полено, противостоящее дедову топору, оно в мгновение ока разлеталось вдребезги. Несколько минут спустя обломками была усеяна территория радиусом в десяток метров. Дед, раскрасневшийся и распаренный, прекращал свою разрушительную работу и неспешным шагом хорошо потрудившегося человека, возвращался в дом. И уже там, перед бабкой он не таился, не боялся, что старая угадает по его красному лицу, и бегающим глазам того, что ее старик принял на грудь. Более того, на глазах у супруги, доставал из шкафчика заветную бутылку, двойной перегонки и специальной очистки самогона, и наливал себе законные, заработанные потом, 100 грамм. Не страшась гнева супруги выпивал их одним махом, сочно закусив соленым огурцом, устраивался поудобнее у телевизора, наблюдая за мельтешащими по экрану, картинками.
      Деду было безразлично, что в данный момент показывали по «ящику», он не следил за перипетиями сюжета, ему было наплевать на муки душевные и страдания главных героев. Деду было плевать на все, кроме его собственных ощущений, которые были великолепными с учетом выпитого им ядреного самогона, крепостью не меньше 60%. Дед смеживал веки и погружался в полудрему, находясь в полной гармонии с собой, и окружающим его миром.
      Дед отдыхал от трудов праведных, а Лешкин отдых на этом заканчивался. Ведь именно ему, приходилось убирать следы дедова молодечества, укладывая наколотые дров в и без того здоровенную, кажущуюся бесконечной, поленницу.
      Что бы там дед не говорил о здоровье, но все что нужно делать мужику по хозяйству, исполнял справно и сполна. В свое время, он передал все свое умение и охотничье мастерство, секреты и хитрости, единственному сыну и наследнику, продолжателю рода Халявиных. С тем, чтобы и он, когда придет черед, передал полученную и накопленную мудрость по наследству, своему сыну. Обладателем сокровенных знаний стал Лешка. Именно ему выпала судьба стать преемником мудрости рода Халявиных. В свое время и ему предстоит передать умения и знания, своему наследнику, продолжателю старинного рода.
      Отец исправно передавал ему мудрость предыдущих поколений, щедро делясь уловками и охотничьими хитростями, таскал совсем еще юного Лешку по лесу, забредая вглубь на многие километры, в такие непролазные дебри, куда редко кто из деревенских мужиков отваживался захаживать в одиночку. Он научил Лешку всему, что знал и умел. Как правильно поставить наживку на капкан, как лучше подобраться к зверю, чтоб он не увидел, не услышал, и не унюхал охотника.
      Для своих лет, Лешка прекрасно ориентировался в лесу, и всегда знал, в каком направлении находится родное Шишигино. Научился Лешка читать по звериным следам, ставшим для него открытой книгой. Он мог безошибочно определить, когда, куда и какой зверь направился. Что за зверь, оставил на влажной после дождя земле, слабый отпечаток невесомой, или наоборот, громоздкой ступни. Знал Лешка сотню способов как обхитрить, одурачить лесного зверя, вздумавшего поохотиться на него, как превратить шерстистого охотника, в знатный трофей. Знал, как и с какой стороны подойти к выбранной в качестве трофея, лесной дичине, чтобы не вызвать малейшего подозрения, не спугнуть ее, подобраться на дистанцию верного выстрела. Знал все следы, все отметины оставляемые лесным зверем в местах своего обитания.
      К своим годам Лешка знал и умел все, что знал и умел отец, и мог бы самостоятельно, в одиночку, бродить по лесу, забредая в его потаенные глубины. Мог бы, но не делал этого из-за боязни нарушить неписаный закон, установленный жизнью, ограничивающий возрастной ценз одиночного посещения леса, шестнадцатью годами. Еще несколько лет предстояло ему околачиваться вблизи деревни, но это нисколько не расстраивало. Не больно то и хотелось, бродить в одиночестве по тайге, выслеживая зверя, беспрестанно озираясь, прислушиваясь, принюхиваясь к таежному воздуху, в надежде обнаружить не только заветную дичь, но и возможного хищника, выбравшего одинокого охотника в качестве трофея. Оказаться трофеем Лешке совсем не хотелось, да и не стремился он к одиночеству, отдавая предпочтение шумной компании друзей, таких же как он, сорванцов и шалопаев, мастаков на всякого рода забавы и шутки, доводящие до белого каления многих односельчан.
      Нередко в их сторону летели камни, частенько взбешенные проделками сельчане, бросались на них с палками в руках, желая проучить пацанов за творимые безобразия. Порой им доставалось крапивой по ногам, и прочим незащищенным от этой кусачей, травянистой гадости, частям тела. Нередко кожа на открытых местах тела была покрыта красными пупырышками, вздувалась и нестерпимо чесалась от непереносимого зуда. Но все это мелочи, издержки производства, на которые не стоит обращать особого внимания, принимая их как необходимое зло, без которого не обойтись.

1.14. Лесные богатства

      Когда проделками они донимали изрядное количество сельчан, что грозило им поимкой и помятием боков, а также жалобой родителям, с последующей поркой, мальцы более старались не искушать судьбу. Убирались от греха подальше в лес, который всегда гостеприимно распахивал им свои объятия.
      В лесу им никогда не было скучно, там можно играть и дурачиться, сколько душе угодно, не опасаясь разговоров и пересудов, и чьего-нибудь праведного гнева. Лес был щедр и добр к посетителям, одаривая их ягодами и грибами в огромном количестве.
      Сперва, по приходу в лес, они искали поляну побольше и побогаче лесной ягодой, и буквально на брюхе проползали ее вдоль и поперек. При этом активно работали руками, засовывая в рот спелую, налитую соком, кроваво- красную ягоду, вызревшую, а порой переспелую, падающую на землю при неосторожном движении. Но пацаны ловки и увертливы и ни одна сочная лесная ягода, не ускользнула от их внимания, все они нашли достойное прибежище, на дне мальчишеских желудков.
      Так и ползали они по мягкой и шелковистой траве, неспешно обследуя каждый сантиметр раскинувшихся над землей, зеленых джунглей, хранящих и таящих под прикрытием резных листочков сладкую лесную ягоду. И так продолжалось несколько часов кряду, пока ягодные запасы поляны не истощались, или пока пацаны не наедались сочной ягоды до отвала так, что и смотреть на нее не хотелось. Потом они еще некоторое время лежали на поляне без движения, блаженствуя от съеденного и наслаждаясь прекрасным летним днем.
      А затем, устав отлеживать бока на бархатистой зелени трав, нехотя, принимали вертикальное положение, присущее человеку разумному. Их лица, больше похожие на морды, были перемазаны ягодным соком красного цвета, как и пальцы. По этой причине они находились на поляне еще некоторое время, тыча в сторону друг друга красными пальцами, ухахатываясь до слез.
      Отсмеявшись, вытерев выступившие от смеха слезы, направлялись к ближайшему болотцу, или ручью, чтобы привести себя в порядок. А затем они разбредались в стороны друг от друга, в пределах видимости, захватывая по возможности больший участок леса. Постепенно наполняли захваченные из дома эмалированные ведра и вместительные, плетеные корзины, другими дарами леса, не менее вкусными, чем лесная ягода, но в сыром виде, не пригодные к употреблению.
      Вот если набрать их побольше и принести домой, на радость матери, и злость родной сестренке. Затем можно, с довольным видом добытчика и кормильца, валяться где-нибудь в траве, с интересом наблюдая за тем, как мать и старшая сестра возятся с грибами. А путь от сорванного в лесу гриба-красавца, до аппетитных жареных кубиков на сковородке, долог, труден и продолжителен во времени. Ведь прежде чем их поставить жариться на плиту, каждый грибок нужно перебрать, промыть, освободить от прилипшего к нему травянистого, и иного сора. Нужно срезать дефектные, подпорченные погодой и зверями места, еще раз все перемыть, и уж после этого, шинковать мелкими кубиками. И как самый завершающий этап, последний штрих в долгом пути от лесной поляны к домашнему столу, сам процесс варки и жарки.
      Чудное время, когда в воздухе разносится приятный, дурманящий аромат ни с чем не сравнимый грибной запах от которого неудержимо бегут слюнки. Немного терпения и все это дурманящее, дразнящее ароматами грибное великолепие на столе, в огромной сковороде, где шипит и скворчит, приправленное изрядной толикой сметаны. К грибам еще душистый, испеченный матерью хлеб, таящий во рту.