Принимали водочные бутылки по рублю за штуку, тетки с пирожками и паленой водкой, отторговавшие, спешащие домой готовить товар на завтрашний день. Бутылки им необходимы для того, чтобы перелить приготовленное дома зелье, и не забивать голову поиском подходящей тары с водочными этикетками. Покупателей уличной торговки не волнует тот факт, что вкус «Русской» водки, ничем не отличается от «Столичной», или «Пшеничной». Опорожнив содержимое термоса с пирожками и сумки с «паленкой», торговка загружалась порожней тарой купленной у бомжа, чтобы без помех продолжать прибыльный бизнес.
      Помимо порожней стеклотары, бомжей в кустах ожидал завтрак и опохмел. Закуска, купленная гулявшей компанией, всегда оставалась. Надкусанные, нередко и целые чебуреки, дожидались того, кто поднимет их с лавки. В разбросанных повсюду и стоящих на скамейке бутылках, было достаточно спиртного, чтобы наполнить стакан на треть, а то и на половину. Слив опивки в стакан, собрав разложенную на лавке закуску, можно и выпить, и закусить. И никто не пялится на тебя, как на городских бомжей, что в поисках съестного роются в мусорных баках во дворах высотных домов.
      После завтрака и опохмела, неудержимо тянет спать, и нет сил, бороться с этой тягой. Тем более и смысла в такой борьбе не было. С уходом из кустов последней компании, на прилегающей к ларькам территории начинался мертвый сезон. Длился он до трех часов, и дожидаться его окончания на ногах, не имело смысла. Лучше прилечь на травку, подложив под голову сумку с утренним уловом и вздремнуть, пока не начнется самое интересное.
      И не надо будильника, организм маргинала работает лучше всяких часов. В нужное время он будет на ногах, и начнет свой промысел в полную силу. Отработавший смену с утра люд, валит с проходной косяком, и немалая часть его заворачивает к ларькам за пивом. Чем жарче на улице, тем длиннее хвост пивной очереди. Лютые морозы сбивали хвосты пивных очередей, но и они были не в силах охладить пыл желающих приложиться к бутылке с пенным напитком. Единственное различие любителей пива зимой, от ценителей хмельного, пенистого напитка летом, заключалось в том, что в жару они просили пивка похолоднее, а в морозы наоборот.
      У бомжей начиналась горячая пора. Приходилось трудиться, не покладая рук. Поспешать от бутылки к бутылке, поглядывая по сторонам, чтобы не прозевать появление конкурента, который еще не знает, что нехорошо, промышлять на чужой территории. В самые жаркие, и удачные для сбора стеклянной тары дни, приходилось делать несколько ходок от места сбора добычи, до лежбища, чтобы разгрузиться и поспешить обратно.
      Горячка длилась до тех пор, пока последние любители оттянуться пивком и водочкой, не покидали призаводскую площадь, разъезжаясь по домам, или многочисленным городским забегаловкам, двери которых призывно распахнуты для подобного рода публики. Вслед за работягами, исчезали и уличные торговки, унося термоса и баулы, груженные купленной у бомжей порожней водочной тарой. Вслед за ними, гремя здоровенными холщовыми сумками с собранными за день пивными бутылками, отправлялась и компания бомжей, чтобы обменять их в ближайшем пункте приемы стеклотары на звонкую монету.
      Когда баулы оказываются пусты, а в карманах хрустят денежные купюры, бомжиная кампания отправляется в расположенный поблизости универсальный магазин, торгующий всякой всячиной, от детских подгузников, до элитных марок спиртного. Но только два отдела магазина привлекали бомжей. Отделы, в которых их прекрасно знали, где они слыли постоянными покупателями, которым впору устраивать скидки на товар.
      Интересовал в первую очередь отдел, торгующий бытовой химией, где покупался самый популярный в их среде напиток «Кристалл», стоящий копейки, но бьющей по мозгам покруче самой ядреной водки. Ежедневно несколько флаконов любимого напитка, перекочевывало в бездонные баулы, с таким прицелом, чтобы выпивки хватило и на вечер, и на утренний опохмел.
      Следующим отделом, куда бомжи регулярно наведывались, был продуктовый, где в изобилии водился второй по популярности в среде маргиналов продукт, - бич пакеты, супы и каши, не требующие особых премудростей в приготовлении. Залил содержимое пакетов кипятком, и спустя пару минут, готово ароматное кушанье. А если к нему добавить кусочек копченой колбасы купленной здесь же, или шматок сала, да заесть все это великолепие здоровенным ломтем свежего хлеба, запить стаканом «Кристалла», жизнь покажется просто изумительной.
      И плевать, что живешь на улице, и укрываешься драным одеялом со свалки, а вместо пуховой подушки, драный холщовый баул. И что зимой перебираешься под землю, в компанию крыс, на теплые трубы теплотрассы. И что вместо крыши над головой чугунная крышка канализационного люка. И плевать, что ты давно забыл, как выглядит зубная паста, что ботинки не помнят, что такое крем и щетка, и что по единственному твоему наряду, давно и безутешно горючими слезами плачет химчистка. И что твои друзья, отвергнутые миром изгои. И что нет перспектив, выбраться когда-нибудь со дна, на котором оказался в силу жизненных причин.
      …Леший оказался на площади утром, когда у тамошних маргиналов случался завтрак. В тени деревьев, на заветных лавочках, где они доедали и допивали оставшееся после компании работяг, гулявшей после ночной смены. Кусты, в которые Леший забрел влекомый неведомой силой, оказались вотчиной Карла Маркса, с которым у него было некое подобие дружеских отношений. И хотя, как казалось Лешему, в жизни уже ничего не светило, в этот день ему улыбнулась удача. Огромная, невероятная для человека, оказавшегося в столь плачевном положении. Удача явилась в образе заросшего пышной бородой, и не менее густой шевелюрой бомжа, откликающегося на прозвище Карл Маркс. Он завтракал в кустах, куда забрел, новоиспеченный бродяга Леший.
      Пировавшая компания, засиделась дольше обычного, и ему пришлось ожидать завтрака гораздо дольше. Но он был не в обиде. Он видел, каким количеством спиртного и закуски затарились мужики направляясь в кусты, изрядно опустошив запасы спиртного у теток, торгующих зельем. У мужиков намечалась не простая, рядовая пьянка, а серьезное мероприятие требующее капитальных вливаний. Один ворох чебуреков чего только стоил. Наметанный глаз бомжа сразу определил, что компании вряд ли удастся осилить и половину. Значит, сегодня на завтрак он наестся чебуреков до отвала, и еще останется на потом. Также и с купленной водкой. Если они и справятся с таким ее количеством, то в порожней таре живительной влаги останется больше обычного. А значит и положенная на завтрак доза, будет гораздо существеннее обычного.
      Предположения Карла Маркса оказались верными. Нетронутых, и надкусанных чебуреков осталась целая куча, которой с лихвой хватит и на двоих. Касаемо выпивки, его ожидал приятный сюрприз, в виде оставленной на лавке бутылки, заботливо прикрытой стаканом, полной на две трети. Судя по тому, в каком состоянии выбиралась из кустов гулявшая компания, вряд ли кто вспомнит про оставшуюся в кустах бутылку. Глядя на то, в каком состоянии гулены добирались до остановки, Маркс серьезно сомневался в том, что кто-то из них в состоянии вспомнить собственное имя. Если кто-то и в состоянии это сделать, то друзей-приятелей не назовет по именам это точно. Да и вряд ли различит по лицам, когда их многообразие сливается в одно, расплывчатое и бесформенное, которое и имени то не имеет.
      В бутылках, разбросанных повсюду, вожделенной влаги оказалось вдвое больше обычного. Ему, счастливому обладателю почти полной бутылки водки, можно было махнуть рукой на опивки. Но не такой человек Карл Маркс, жизнь приучила его к бережливости. Он никогда не выльет на землю, ни единой капли драгоценной жидкости. Он искренне верил в то, что пренебреги чем-нибудь сейчас, в будущем судьба накажет его, и он испытает нужду в том, от чего так опрометчиво отказался. К тому же, выпивки никогда не бывает много. Что не сможет осилить сейчас, употребит вечером, в компании приятелей маргиналов, обитающих по соседству.
      Перелив содержимое бутылок, он нацедил почти полный стакан «паленки», и потянулся к лежащему на лавке надкушенному чебуреку. На мгновение подумал о том, что неплохо бы сейчас встретить хорошего человека, распить на пару это великолепие, и поговорить за жизнь, пока не началась горячая дневная пора. Вот только где взять, этого хорошего человека? Для обычных людей он бомж, ничтожество, называющееся человеком по ошибке, в силу некоего физиологического сходства. Они не замечают его существования, а когда снисходят до того, чтобы лицезреть заросшую и несвежую личность, с презрительной гримасой отводят взгляд. Всем своим видом демонстрируя, что он не вызывает у них иных чувств, кроме рвотного рефлекса.
      Собратья по несчастью, каждый на своем участке, никому и в голову не придет навестить соседа в неурочное время без крайней надобности. Они встречаются и общаются только вечером, когда собранная стеклотара обменена на выпивку и съестное, необходимое для завершения прожитого дня.
      Разочарованно вздохнув, Карл Маркс взял с лавки надкушенный чебурек и поднес ко рту стакан с водкой. И только собрался влить в себя полстакана обжигающей горло жидкости, и закусить чебуреком, в кустах, ведущих к лавке, произошло движение. Это могло означать возвращение человека из пировавшей несколько минут назад компании, вспомнившего об оставленной на лавке бутылке. Это мог быть и чужак. Еще не битый, и не знающий царящих на призаводской площади порядков.
      Как уходила компания и в каком состоянии, он видел. О возвращении кого-нибудь не могло быть и речи, поэтому эта версия умерла, едва успев родиться. Оставалась единственно возможная версия о появлении чужака, вторгнувшегося в его владения. Опыт общения с чужаками Маркс имел немалый. Порожних бутылок, могущих послужить в качестве оружия, если слова убеждения не дойдут до чужака, было хоть отбавляй. Если с их помощью прогнать наглеца не удастся, придется бежать за подмогой, и совместными усилиями прогонять наглеца.
      Но это потом, а пока можно просто поговорить, тем более что Карлу Марксу так не хватало общения. И пусть это не ожидаемый хороший человек, а чужак, но все же. Стакан, поднесенный ко рту замер в ожидании, а глаза бомжа уставились в направлении источника шума. Первое мнение о человеке, самое правильное, возможно, не стоит и разговоров заводить, а сразу хватать бутылку и гнать наглеца прочь.
      Когда незнакомец явился взору местного маргинала по прозвищу Карл Маркс, ему осталось только удивляться, и чесать в затылке при виде утреннего визитера. Им оказался Леший, один из работяг, который в отличие от большинства людей, не чурался общения с бомжом. Частенько они беседовали с ним за жизнь. Леший угощал сигаретами, делился пивом, иногда даже покупал его для бомжа. Леший подходил на роль того, кого Маркс мог назвать хорошим человеком, даже с учетом того, что тот не принадлежал к миру отверженных.
      При его появлении у Маркса отпала необходимость хвататься за бутылку, и бросаться на чужака, дерзнувшего вторгнуться в его владения. Он искренне был рад этому мужику, которого не видел уже давно, и даже подумывал о том, не случилось ли с ним чего. Живой и невредимый, он стоял всего в паре шагов, вопросительно поглядывая то на Маркса, то на стакан в его руке, то на стопку недоеденных чебуреков. В глазах пришельца читался вопрос, и не нужно было быть большим знатоком человеческих душ, чтобы его прочесть.
      Представший перед Марксом человек хотел, есть и пить. И выглядел он неважно, мягко сказано. Скорее отвратительно, гораздо хуже, чем завсегдатай улиц, Карл Маркс. Одежда была измята и грязна, лицо заросло щетиной недельной давности, от него дурно пахло, а в глазах горел лихорадочный блеск. На его руках и на лице, на тех участках тела, что мог лицезреть Карл Маркс, не было живого места. Видимая часть тела, представляла собой один сплошной, с ядовито-желтым отливом, синяк.
      За время, что они не виделись, Леший сильно изменился. Из упитанного мужика пышущего здоровьем, превратился в худую развалину, с трудом передвигающую ноги. И недавние побои, закономерный итог жизни, которую он вел последнее время. Он был изможден и опустошен. И теперь он стоял перед ним, не сводя глаз с рук, держащих выпивку и закуску. Судя по лихорадочному блеску глаз, он давно не видел ни того, ни другого.
      Заказанный Марксом хороший человек объявился и, хотя выглядел далеко не лучшим образом, и от него прошлого, осталась лишь бледная тень, но это был именно он. Карл Маркс протянул навстречу гостю выпивку и закуску, взглядом давая добро.
      Осторожно, словно боясь обжечься, Леший взял протянутое угощение, отпил половину стакана, ополовинил чебурек, и возвратил хозяину. Маркс допил остатки водки, зажевал чебуреком, и вновь до краев наполнил стакан, подхватив с лавочки надкусанный чебурек.
      После того, как они выпили по второй, Леший заговорил, поведал Марксу историю своей жизни. По крайней мере, в последней ее части, длинною несколько месяцев, когда все пошло наперекосяк, и привычная жизнь полетела к чертям собачьим, бросив его на самое дно, оставив подыхать в кустах заброшенной лесопосадки. О том, как он оттуда выбрался, как куда-то брел, бесконечно меняя трамваи, откуда его изгоняли взашей. Как, в конце концов, оказался здесь, ни о чем не думая, и ни на что не надеясь.
      Его сбивчивую речь Маркс выслушал не перебивая, давая человеку излить душу. И лишь когда Леший смолк, Маркс вылил в стакан остатки водки, по-братски разделив ее с человеком, попавшим в переплет. Окажись на пути Лешего не Маркс с угощением, а веревка и сук покрепче, качалось бы на дереве горемычное тело, распростившееся с миром.
      Когда водка была выпита, а чебуреки съедены, Маркс заговорил. Не стал утешать Лешего, жалеть, это было ни к чему. Обещал помочь в меру сил, чтобы, оказавшись на самом дне, Леший остался человеком, а хорошим, или плохим, пусть решает сам. На вечер Маркс назначил Лешему встречу, посоветовав побродить поблизости, чтобы успеть к назначенному часу, но не раньше, чтобы он успел переговорить с остальными членами стаи, от переговоров с которыми зависела его дальнейшая жизнь.
      Карл Маркс отправился на «работу». Выслушивая исповедь Лешего, он изрядно засиделся в кустах. Леший же перебрался за трамвайную и автобусную остановки, где приметил в стороне от дороги кусты, в которых можно отлежаться до вечера, не привлекая к себе внимания.
      Там Леший и провел остаток дня. Он поел впервые за несколько дней, изрядно выпил, и спиртное быстро ударило по мозгам. Бредя к заветным кустам, он чувствовал слабость во всем теле. Но это была приятная слабость, не чета той, что привела его сюда, когда он с трудом волочил ноги от голода. После еды и выпивки неудержимо клонило в сон и ему стоило усилий, не свалиться где-нибудь по дороге, и благополучно добраться до заветных кустов. Встреча с милицией, или компанией отмороженной шпаны ему была не нужна. Вечером он обязательно должен быть на призаводской площади, где будет решаться его судьба.
      С этой мыслью он уснул, едва голова коснулась земли, поросшей редкой зеленой травой. А когда Леший проснулся и открыл глаза, было достаточно темно, чтобы понять, назначенное время пришло. И он поспешил на огонек костра, мерцающий в указанном месте, застав в сборе всю компанию бомжей обитающих на призаводской площади.
      Пиршество за костром было в самом разгаре. Собравшиеся успели переговорить о нем задолго до его появления, и ему лишь сообщили о решении, принятом на совете. Ему повезло. Невероятно. Хотя в этом была и его заслуга. Что, будучи обычным человеком, когда и в кошмарном сне он не мог предположить, о грядущем падении на дно жизни, относился по-человечески к представителям племени маргиналов, в лице Карла Маркса, который и замолвил за него словечко.
      Его невероятное везение заключалось еще и в том, что всего несколько дней назад скончался четвертый член стаи, отравившийся дешевым денатуратом, которому отдавал предпочтение из всех спиртосодержащих жидкостей. По сравнению с гадостью, которую он пил, даже ругаемый повсеместно «Кристалл», был едва ли не эталоном чистоты и качества. Но он пил именно эту гадость, хотя мог позволить себе и более дорогие напитки. Каждый волен жить так, как хочется, есть и пить, что заблагорассудится, делать все, что не выходит за пределы установленных правил.
      Законов стаи четвертый участник не нарушал, а то, что он становился все желтее из-за проблем со здоровьем, подорванным убийственным денатуратом, это его проблемы. Пару дней назад, он навсегда распрощался с проблемами, освободив место новому члену стаи.
      Его отсутствие они заметили не сразу. Из-за проблем со здоровьем, он и раньше не являлся на вечерние посиделки, не в силах двигаться после ударной дозы убийственного денатурата. Спустя пару дней он объявлялся на вечерних сборищах, еще более желтый и худой, чем прежде. Но когда он не объявился и на третий вечер кряду, собратья по несчастью забили тревогу, тем более, что он не появлялся и на рабочем месте, которое прежде не оставлял без внимания, даже маясь с жестокого похмелья. Вечером бомжи направились к его жилищу. В кустах, впритык к заводскому забору, он соорудил некое подобие шалаша, в котором обитал теплое время года, до наступления холодов, когда морозы загоняли всех под землю, на теплые трубы теплотрассы.
      В этом шалаше его и нашли. Желтого, и окоченевшего. Не смотря на жару, он не вонял, отсюда можно было предположить, что смерть наступила недавно. Сожалений об ушедшем не было. Заботило другое, как избавиться от трупа.
      Решено было вынести тело из кустов, где оно могло проваляться ненайденным много месяцев, до полного разложения, и перетащить в место, часто посещаемое людьми. Так они и сделали. Подняли тело вместе со старым матрацем, на котором бомж отдал богу душу, и перенесли поближе к трамвайной линии, с расчетом, чтобы из окон проезжающего мимо трамвая, было видно распростертое неподвижно тело. Там они его и оставили, вместе с матрасом, чтобы у милиции не оставалось сомнений относительно социального происхождения покойного. С подобного рода жмуриками, найденными на городских улицах, в парках и скверах, соответствующие службы разбирались оперативно.
      Разобрались надлежащим образом и с бывшим членом стаи. К обнаруженному бдительными гражданами телу, подъехал наряд милиции, ограничившийся беглым осмотром мертвеца. Затем люди в форме сделали несколько звонков и уехали. На смену им приехали оперативники из комбинатовской милиции, а следом за ними желтая «Газель», с выведенной черной краской на борту надписью КПРУ.
      Милиция быстро оформила необходимые бумаги, и передала тело сотрудникам комбината похоронно-ритуальных услуг. Парни в черной форме с нашивками на груди, обозначающими принадлежность к данной организации, погрузили тело на носилки, а затем, запихнув его внутрь «Газели», умчались. Дальнейшая судьба почившего маргинала общеизвестна. Грубо сколоченный, не тесанный, без красной материи гроб, безымянная могила, с табличкой и номерком, вместо данных об умершем.
      Рано, или поздно, подобная участь ожидала их всех, но это никого не волновало. Какая разница мертвецу, что у него над головой, - мраморный монумент, стоящий кучу денег, или дощечка с номером. Человек мертв и никакие украшения, не в силах вернуть его к жизни. Он ушел, обратился в прах, в мимолетное воспоминание, и все украшения над местом его упокоения, не более чем дань традициям. Да еще извечная тяга живых, быть не хуже других, возвыситься над кем-то, пусть даже через смерть близкого человека.
      В племени маргиналов обживших призаводскую площадь, появилось вакантное место. Они обходили ничейный участок по очереди, собирая урожай порожних бутылок, пока не появится человек, достойный влиться в их компанию. Кого ни попадя, они брать не хотели, чтобы избежать проблем, если человек откажется признавать законы стаи. Объединившись, они изгонят нарушителя укоренившихся традиций, но это потребует времени и сил. Лишние проблемы никому не были нужны, поэтому они не торопились предлагать первому встречному вакантное место, считая, что все разрешится само собой.
      Так и случилось. Не пришлось никого искать. Старожил здешних мест Карл Маркс, замолвил слово за новичка, взяв его под свою ответственность. К слову Маркса в стае прислушивались и поэтому без лишних дискуссий приняли Лешего в стаю.
      С того памятного вечера, началась у Лешего совсем иная жизнь, о которой он и предположить не мог, будучи законопослушным гражданином и примерным семьянином, как и большинство мужчин, населяющих город. Ему неслыханно повезло. Очутившись на самом дне, он оказался в привилегированной его части. Он больше не знал, что такое голод и похмелье. Успевай только поворачивайся, почаще наклоняйся за бутылками, и поглядывай по сторонам, чтобы не прозевать появление конкурента.
      Первое время он стеснялся, отводил глаза, не нырял за бутылкой, завидев поблизости кого-нибудь из знакомых, могущих узнать в грязном, заросшем бородой человеке, недавнего коллегу и собутыльника. Но постепенно осмелел, осознав, что вряд ли кто сможет опознать в грязном бомже с потухшим взором бывшего приятеля. Постепенно он втянулся, напрочь позабыв о жизни, которой жил прежде.
      Новая жизнь его устраивала, тем более что в ней было много привлекательного, помимо выпивки и еды, чего он был лишен, будучи добропорядочным гражданином, обремененным женой и детьми. Был в его новой жизни и секс, и даже чаще, с гораздо более молодой особой, нежели прогнавшая его жена. Причем такой, про который, будучи семьянином, он не смел, и заикнуться, опасаясь получить скалкой по голове и навсегда потерять доступ к телу супруги.
      Было и жилище, не стоившее ему ни гроша, в котором так приятно за бутылкой водки и коляской колбасы, коротать длинные зимние вечера, бездумно глядя на пляшущие по стенкам колодца теплотрассы в пламени свечи, причудливые тени. Спокойно засыпать, в тишине, нарушаемой лишь еле слышным журчанием по трубам горячей воды, спешащей согреть город, по дороге щедро одаривающей теплом Лешего, а также прочих маргиналов, облюбовавших для жилья колодцы теплотрасс.
      А еще лучше засыпать не в одиночку, а в компании с девчонкой, мерно дышащей в грудь, свернувшейся калачиком, как маленький ребенок. Глядя на нее, такую сонную и беззащитную, трудно было поверить, что эта малышка, опытная в плане сексуальных утех женщина, у которой могли бы поучиться премудростям постельных баталий многие дамы.
      С Наташкой он познакомился спустя пару месяцев после того, как прибился к компании бомжей, обитающих на призаводской площади. Он отъелся, заматерел, с лица и тела исчезли следы побоев, которыми наградили бывшие дружки, оставшиеся в прошлой жизни. Он чувствовал себя гораздо лучше, нежели в те времена, когда был работягой и примерным семьянином. Ел и пил в свое удовольствие, спал в тепле и сухости, ничего за это не платил, и не урабатывался, отрабатывая нынешнюю жизнь. Порой он искренне удивлялся, что так бездарно истратил лучшие годы жизни, вкалывая на заводе и день, и ночь, с трудом сводя концы с концами, отказывая себе в маленьких мужицких радостях. Столько лет потратил зря в бесконечной суете, которую глупцы называют жизнью. Теперь все иначе. Он жил только для себя, ни перед кем не отчитываясь, не стараясь выглядеть, как все, одинаково серо и убого. Он стал хозяином собственной жизни и волен был распоряжаться ею, не боясь сплетен и пересудов.
      Все в его жизни наладилось и утряслось. Для полного счастья не хватало лишь одного, - женского присутствия. Сказать, что женщин в их кругу не было, - не правда. Появлялись и у их костра особи противоположного пола, обитательницы городского дна, кочующие от компании к компании ради дармовой выпивки и еды. Прибивались и к ним подобные дамочки, пока не надоедали и не прогонялись прочь. Чаще они забредали в гости на одну веселую ночь, чтобы потом исчезнуть на недели и месяцы.
      Новые друзья охотно пользовались услугами залетных дамочек, проституток самого низкого пошиба, Леший ими брезговал. Осталось в нем еще немного от того, прежнего, обремененного женой и детьми. Возможно потом, позже, когда окончательно изживет себя, прежнего, потеряет остатки брезгливости, и он будет рад присутствию рядом с собой, на дырявом матрасе в колодце теплотрассы путаны с помойки. Переселить оставшиеся крохи брезгливости он не мог, а поэтому не участвовал в спорах приятелей о том, с кем проведет ночь очередная залетевшая на огонек, дама с помойки. Не тянул и жребий, которым обычно заканчивались споры. Друзьям-приятелям это было на руку, поскольку повышались их шансы завладеть женщиной на ночь.
      Обета воздержания Леший не давал. Женщин он любил всю жизнь, не собирался отказываться от них и сейчас. Но в его понимании существовал предел, оказавшись за которым, женщина переставала быть таковой, и теряла для него всякий интерес. Существа противоположного пола, время от времени забредающие к ним, давно обосновались за запретной чертой, и не существовали для него. Но, Леший чувствовал, что с каждым прожитым днем, эта грань размывается все сильнее, грозя однажды исчезнуть. Кто-то от этого выиграет, кто-то проиграет. Проигравшей стороной будут новые друзья, которым придется тянуть на одну спичку больше. Выиграет прибившаяся к компании шлюшка, что задержится на сытном месте подольше, ввиду появления нового почитателя ее изрядно истасканных, и обветшалых прелестей.
      Отказ от бомжих, не означал отказа от секса вообще. Как бы низко Леший не пал, он все равно оставался мужчиной, со всеми присущими желаниями и потребностями. Удовлетворение двух желаний, - выпивки и еды, он достигал сбором стеклянной и металлической тары. Сексуальное напряжение снимал при помощи рук и огромной пачки глянцевых журналов с обворожительными красотками, застывшими перед объективами фотокамер в самых откровенных и возбуждающих позах. Подобные журналы, потерянные или выброшенные хозяевами, он никогда не пропускал, приобщая к коллекции, собранной предшественником.
      Его предшественник был не прочь удовлетворить себя сам, предпочитая иметь дело со сногсшибательными журнальными красотками, нежели с опустившимися дамочками. А может он, будучи человеком прижимистым и жадным до денег, занимался рукоблудством не из-за излишней брезгливости, а из нежелания тратиться на выпивку и закуску для помойной красотки. Скорее всего, именно второй вариант представлялся наиболее вероятным. Ведь он не желал тратить денег даже на себя, покупая копеечную выпивку, самый гнусный и убийственный суррогат, не особенно тратясь и на еду, покупая исключительно бич пакеты, предпочитая питаться чебуреками, оставшимися на месте пьянки. И это при том, что он имел денег не меньше других.
      Куда скупец девал деньги, которых за годы жизни на призаводской площади он должен был скопиться немало, при таком скупом подходе к удовлетворению собственных нужд, никто не знал. После его смерти, бывшие приятели обшарили каждый закуток его жилища, перетрясли каждую тряпку, но ничего не нашли. Не желая сдаваться, обшарили местность в радиусе сотни метров от жилища скряги, но и тут их постигло разочарование. Либо коллега по ремеслу запрятал сокровища гораздо надежнее, либо существовала тайна относительно этих денег, в которую он никого не посвящал.
      Несколько раз Маркс наблюдал серебристую иномарку, стоящую на дороге, напротив жилища ныне умершего бомжа. Он не проявлял излишнего любопытства, не подходил слишком близко, и не рассматривал машину в упор. Но он мог поклясться, что это была одна и та же машина. Однажды он стал свидетелем того, как из кустов вблизи обочины, где притулилась иномарка, вышла молодая и довольно симпатичная женщина, насколько это возможно было определить на расстоянии. Не оглядываясь, она села за руль и укатила.
      Больше ее Маркс не видел. Он был обыкновенным бомжом, а не детективом, и не собирался шпионить за коллегой. Он и об этой иномарке, вспомнил лишь тогда, когда того не стало. И только после того, как они не обнаружили денег в жилище скряги, он все сопоставил и соединил воедино, придя к определенному выводу, которым однажды, будучи в благодушном настроении, и поделился с Лешим. Хотя, возможно, он не прав, и появление иномарки, не более чем совпадение. И выходившая из кустов симпатичная и явно не бедная женщина, оказалась там по банальной нужде, а вовсе не для того, чтобы проведать грязного бомжа.
      Сменивший прежнего хозяина шалаша Леший мог поклясться, иномарка не останавливалась вблизи, и никакая роскошная красотка не посещала его убогого жилища. В его жилище не было иных девиц, кроме глянцевых барышень из эротических журналов, что скрашивали одинокие вечера, когда ему становилось невмоготу по части секса. Если кто и наведывался в жилище в его отсутствие, этот неведомый кто-то не оставил никаких следов своего пребывания.
      Спустя пару месяцев, в сексуальной жизни Лешего случились огромные перемены. Роскошные, глянцевые барышни, зазывно глядящие с журнальных страниц, отошли на второй план, уступив место живому человеку, зажегшему в его сердце огонь. Он познакомился с Наташкой, совсем еще молодой девчонкой, но невероятно опытной по части секса, находящейся на приличном расстоянии от грани, переступить которую Леший еще не мог.
      Знакомство с нимфеткой произошло так же, как и встреча Лешего с Карлом Марксом, когда он находился на самой грани, и вся его дальнейшая жизнь представлялась одним огромным вопросительным знаком. Она вошла в кусты, в которых завтракал Леший, по примеру коллег по ремеслу довольствуясь остатками закуски пировавшей компании, или же собственными запасами, если компания оказывалась настолько прижимистой и прожорливой, что бомжу и поживиться было нечем.
      Первый голод был утолен, как и специфическая жажда, постоянно терзающая людей их круга. Торопиться было некуда, и Леший смаковал оставшуюся после гулявшей компании выпивку и закуску. Осталось столько, что если он все приговорит в одиночку, то остаток дня проваляется невменяемым кустах.
      Безалаберное отношение к «работе» в их кругу не приветствовалось, поскольку поощряло приток на территорию чужаков, что не замедлят воспользоваться моментом. Если получится разок неплохо навариться, они вернутся еще не раз, и придется затратить немало сил, чтобы навести порядок. Работа была обязательным пунктом договора, и нарушать его, означало нажить серьезные неприятности. При частом повторении подобного, это могло привести к изгнанию нарушителя из стаи. Из-за такой малости, как халявная водка, терять сытное место, не хотелось. Выпивка никуда не денется. Простоит до вечера в укромном месте, не прокиснет. Вечером, завершив «трудовой» день, он вправе нажраться до полной невменяемости.