Желание сытно пообедать, напрочь позабыто, одна мысль занозой засела в мозгах серых бестий, бежать прочь из этой проклятой деревни, и никогда больше сюда не возвращаться. Заветный выход из переулка на окраину села уже так близок, край леса проглядывался в нем, суля покой и защиту. Остатки стаи прибавили ходу, надеясь поскорее выбраться из кошмара оставшегося позади. Ничто, никакая сила не могла остановить стремительного бега. Глаза хищников устремлены вдаль, туда, где более темными зубцами, в ночном мраке выступали кромки деревьев, под сенью которых их спасение и окончание безумной гонки.
      Вперив взгляд горящих от лихорадочного возбуждения глаз на маячащий впереди лес, остатки стаи неудержимо неслись вперед. И даже силуэты людей, возникшие на фоне занесенного снегом леса, не могли остановить стремительного бега. Люди подняли стволы ружей, тщательно прицеливаясь в набегающую стаю. А затем был залп, и, заливая снег кровью, разбрызгивая по сторонам мозги из пробитых голов, кувыркаясь через голову, полетели мертвые тела. За первым залпом последовал второй, затем третий. Звери падали и умирали, молча и зловеще. Те, кого миновала пуля устроивших засаду людей, продолжали мчаться вперед, в безумной надежде прорваться к лесу. Некоторым это удалось. Всего несколько экземпляров, уцелевших из некогда одной из самых крупных волчьих стай в округе.
      Люди с несущим смерть оружием остались позади, более ничто волкам не закрывает дорогу к спасительному лесу. Нужно только еще чуть-чуть поднажать, и они спасены. Желанный лес уже так близок, но лишь немногим суждено достичь его пределов. Шишигинские мужики не зря славились на всю округу, как отличные охотники, и сейчас они, это звание лучших, оправдывали сполна. Охотники развернулись вслед прорвавшейся через их строй группе волков, и начали стрелять вслед. Многие из пуль, посланные вдогонку хищникам, нашли свою цель. Еще несколько бездыханных серых тел, орошали снег алой кровью, никуда больше не спеша, но, все еще продолжая в смертельной агонии перебирать лапами, словно пытаясь бежать.
      Мертвые тела убиенного зверья, молчаливыми стрелками указывали дорогу в лес, где живет смерть, откуда она приходит к людям, чтобы творить бесчинства. И только паре волков, немолодой уже и многоопытной волчице, да молодому волку, сильному и ловкому, удалось вырваться живьем из ловушки, ставшей смертельной для стаи.
      Они исчезли в лесу и еще добрых полчаса продолжали в ужасе мчаться напролом, не разбирая дороги, словно за ними по пятам продолжала гнаться смерть в обличии человека с ружьем. И только оказавшись от деревни за многие километры, серая парочка остановилась, а затем и вовсе свалилась в снег, валясь с ног от усталости, с вываливающимся из пасти языком, с вздымающимися от бешеного галопа, боками. И еще целый час они чутко поводили ушами, улавливая и сортируя каждый лесной шорох.
      В лесу они не боялись никого, за исключением человека, ну и, пожалуй, медведя. Но медведей сейчас опасаться не стоило. Все они долгой зимой спят в теплых и уютных берлогах, раньше весны и носа не кажут наружу. Счастливые косолапые избавлены от ежедневных волчьих проблем, связанных с поиском пищи. Медведи устроены иначе. Полеживай себе в берлоге посапывая, соси лапу, смотри радужные сны. Запасов жира, нагулянных за лето и осень им достаточно для того, чтобы спокойно перезимовать, и по весне, стройными и изрядно проголодавшимися, начать накопления новых жировых запасов к очередной зиме.
      Зимой нужно опасаться более сильного и опасного хищника, - человека. Сам по себе человек слаб, и не устоит даже перед молодым представителем волчьего племени. Но металлические штуковины, изрыгающие смертоносное пламя, делают его очень опасным противником, встречи с которым лучше не искать. При встрече лучше уступить ему дорогу, пускай идет по своим делам от греха подальше.
      Парочка волков продолжала лежать в снегу, по-прежнему чутко слушая лес, на предмет возможной опасности. Но все было спокойно. Ни единого звука не раздавалось в лесу из разряда тех, что могли бы насторожить беглецов. Отдохнув, они потрусили вглубь леса. Ужас от недавно пережитого, постепенно улегся, спрятавшись в потаенном уголке волчьего мозга, навсегда там отпечатавшись. И сами они зареклись, и грядущему потомству передадут отложившуюся в них на подсознательном уровне информацию, запрет на посещение проклятого селения. На тесных улочках которого, прекратила существование сильная, волчья стая, наводящая ужас на все живое на сотни миль окрест.
      …До полуночи, времени возможного появления в селе волков, оставалось еще изрядное количество времени, чтобы успеть кое-что сделать, и кое с кем поквитаться за сегодняшнее. Найти объект дальнейших развлечений пацанам не составило особого труда. Звонкий девчачий смех, раздающийся с одной из улиц, слышен издалека. Противные создания с косичками и визгливыми голосами, были настолько увлечены игрой, что не заметили подкравшейся к ним из подворотни, стайки мальчишек. А когда заметили, было уже слишком поздно, чтобы попытаться спастись бегством.
      С гиканьем налетела на них ватага пацанов, сбила с ног, закатала в снег, продолжая там их утрамбовывать, превращая отдельное женское существо в однообразный снежный ком. Улица наполнилась победными криками ребят и отчаянными девчоночьими воплями, срывающимися от возмущения на визг. Несколько бесконечно долгих минут продолжалось веселая для одних, и не очень для других, возня в снегу.
      Их безумные вопли не могли не всколыхнуть, не растревожить село готовящееся отойти ко сну. Окошки близлежащих к месту потехи домов распахнулись и высунувшиеся оттуда лица обоих полов, громко и довольно красочно высказали расшалившейся детворе все, что они об этом думают, и пригрозили, что если они сейчас же не заткнутся, и не уберутся отсюда подальше, то им несдобровать.
      На угрозы расшалившиеся пацаны ответили новым взрывом хохота и градом язвительных насмешек, в адрес сделавших замечание взрослых, в ответном слове высказав то, что они думают о них. Судя по тому, как резко захлопнулись еще секунду назад распахнутые настежь окна, как посуровели за мгновение до исчезновения, маячившие в них лица, слова ребят попали в цель. Судя по всему ожидать итогов ответной речи, им осталось недолго. А значит нужно поднажать еще чуть в стремлении закатать противных девчонок в снег, превратив их в снеговиков, которых так любили лепить пацаны, а затем по быстрому ретироваться.
      Ожидать реакцию на обидные слова в адрес взрослых пришлось меньше обычного, видать здорово они кого-то задели. Не прошло и минуты, как к ним со всех ног мчался один из местных жителей, в фуфайке на голое тело, и валенках на босу ногу. Здоровая метла воинственно торчала из его рук, ей он явно собирался отходить пацанов, вымести их как сорный мусор со своей улицы.
      Давно не стриженная шевелюра и борода лопатой, развевались на ветру, словно призванные внушить страх неприятелю. Рядом начинали скрипеть и другие калитки. Жители близлежащих домов намеревались задать изрядную трепку мальчишкам. И если пацаны хотели сделать из девчонок снеговиков, то по отношению к ним, у взрослых тоже были определенные планы. Судя по воинственному настрою старикана с метлой, в серьезности этих намерений сомневаться не стоило, как не стоило дальше искушать судьбу.
      Попадись взрослым, они быстренько превратят их в макак, которых показывали по телевизору в одной из передач про природу. Причем их не заставят, есть бананы и орехи. Процесс превращения в представителей семейства приматов, будет гораздо более радикальным, и при этом весьма болезненным. Пойманным на месте преступления пацанам, тотчас же скинут портки и всыпят ремня по полной программе, от души надраят задницу до красноты. Постараются сделать ее такой же распухшей и красной, как у макак из телевизора.
      Но страшнее боли и обиды другое. При экзекуции непременно будут присутствовать утрамбованные в снег девчонки, и язвительно смеяться, отпускать колкие шутки в адрес пострадавшего, как это умеют делать только они. А если им предложат поучаствовать в экзекуции, то уж будьте уверены, они ни за что ни откажутся от подобного удовольствия.
      И это окончательно убьет поверженного в снег мальчишку, уничтожит морально. Такого позора не смыть с себя никогда, долгие годы, если не всю жизнь будет аукаться ему минута позора. Избавиться от насмешек и приколов не удастся вовек. Одно дело быть выпоротым взрослыми и совсем другое дело, девчонками. Родители пороли их, особенно во время каникул, частенько, порой по несколько раз на дню. К порке задницы были привычны. Но понести подобное наказание из рук девчонок, не было позора страшнее.
      Пожалуй, было еще одно позорное наказание с участием зловредных девчонок. Но оно случалось летом, и зимой его точно можно было не опасаться. Бывало такое и раньше, и впредь подобное будет происходить. Хоть редко, но иногда удается девчонкам воплотить в жизнь гнусный замысел. Для этого необходимы определенные условия, что могут собраться воедино только летом. Во-первых, большая группа девчонок оказавшихся в одном месте и одинокий пацан встретившийся с ними нос к носу. Еще непременно нужны заросли кусачего зеленого растения, известного в народе, как крапива.
      Оказавшемуся в подобной ситуации мальчишке, оставалось лишь наплевать на собственную гордость, на то, что будут говорить другие пацаны и девчонки. И наплевав на неизбежные разговоры и насмешки, драпать оттуда прочь. Только так удастся избежать величайшего позорища, невероятного унижения. Да и сама процедура наказания весьма болезненна, но все это не идет ни в какое сравнение с унижением, которое приходится испытывать пацану, попавшему в цепкие руки множества девчонок. И каким бы пацан не был сильным и ловким, но если попал им в руки, пиши, пропало.
      Победят числом, множеством рук и ног. С визгом повалят на землю и снимут штаны с отчаянно сопротивляющейся жертвы. Потащат волоком по пыльной улице, под торжествующий девчоночий визг, к ближайшим крапивным зарослям, конечному пункту назначения. И усадят трепыхающуюся жертву в крапивный куст голой задницей, и повозят по кусту в разные стороны, для пущего увеличения воспитательного эффекта. И подержат, и поелозят его там несколько минут, не обращая внимания на отчаянные вопли, и попытки вырваться.
      И нет им никакого дела до синяков и шишек, полученных от отчаянно сражавшегося за свое достоинство мальчишки. Плевать на то, что руки по самые локти покрыты здоровенными волдырями от укусов злобной крапивы. Одна мысль о том, какие адские муки, физические и душевные, испытывает их злейший враг, посаженный голой задницей в крапивный куст, способна заглушить любую боль.
      И лишь когда мальчишка прекращал брыкаться, силясь освободиться из рук мучителей, и отчаянно вопить от боли, смирившись с постигшей его участью, отдаваясь на растерзание злобным фуриям, экзекуция прекращалась. Какой интерес возить по крапиве неподвижное, как бревно и молчаливое, как истукан, тело? Девчонки бросали истерзанное тело врага и с довольным смехом мчались по направлению к реке, чтобы смыть с себя следы недавней отчаянной борьбы. И заглушить жжение на коже от укусов злющей крапивы.
      Затихал вдали звонкий девчоночий смех, а жертва экзекуции продолжала неподвижно сидеть в крапивном кусту, бессмысленно таращась застывшими, неподвижными глазами, захлебнувшимися болью и обидой. И лишь отсутствие шума и болезненного движения, приводили понемногу в чувство отключившегося от реальности, пацана.
      С превеликим трудом он выбирался из крапивного плена. Любое движение отдавалось в теле невыносимой болью. Казалось, тысячи иголок разом впились в задницу, все глубже вгрызаясь в плоть, захлебывающуюся от безумной боли. Скрипя зубами, давясь злыми слезами от боли и перенесенного унижения, выбирался горемыка из злосчастного куста, и с максимальной в таком состоянии и положении скоростью, спешил домой.
      Положение, в которое попал пацан, имевший неосторожность в одиночку столкнуться на узкой сельской улочке со стайкой девчонок, и не сумевший вовремя ретироваться, посчитав их недостойным противником, было более чем неприятным. И все эта проклятая гордость, не позволившая показать вовремя встретившейся на пути девчачьей ватажке, филейную часть тела. На что понадеялся, теперь он и сам не мог понять. На то, что девчонки настроены миролюбиво и пропустят ему мимо, без каких либо последствий.
      Об этом, при здравом размышлении, глупо даже мечтать, особенно после их вчерашнего налета на девчоночий лагерь. Вчера вечером они изрядно повеселились. Таскали девчонок за косички, переломали шалаши, построенные ими, перевернули, переколотили все, что было внутри. Вдобавок, к вящему ужасу и отчаянью девчонок, прямо на их глазах поотрывали головы нескольким куклам. Закончив дебош, они с довольным гиканьем и визгом умчались на реку. Спустя минуту, барахтаясь в речке, напрочь позабыли про порушенный походя, девчоночий лагерь. Не помнили и их слез обиды, того, как сжимали они кулачки в бессильной ярости и отчаянии.
      Шалаш девчонки обязательно построят в другом месте, подальше от вездесущих, противных мальчишек. Вновь натаскают туда всякого барахла, необходимого для придания уюта. Оторванные куклам головы поставят на место, но напавшим на них пацанам, никогда этого не простят, с лихвой поквитаются с ними, при первой же возможности.
      И как не воспользоваться представившейся счастливой возможностью, когда один из обидчиков, беспечно идет навстречу, не чувствуя опасности. И хотя он один сильнее их стайки, но на их стороне перевес в численности, внезапность, и клокочущая в груди жажда мести. Главное не спугнуть, ни взглядом, ни жестом не выдать своих намерений. Иначе враг позорно сбежит, что будет для них слабым утешением.
      И они не выдали себя даже взглядом, игнорируя появившегося на их пути, неприятеля. Они увлеченно спорили о чем-то своем, лишь изредка бросая косые взгляды на приближающегося мальчишку. От их цепких, мимолетных взглядов не ускользнуло то, как блеснули тревогой его глаза. На мгновение он даже сбавил шаг, словно колеблясь. И это был ключевой момент. Решится ли он продолжить движение, или посчитает благоразумным уйти, показав им спину?
      По-видимому, напускное безразличие девчонок усыпило его бдительность, и он снова прибавил шаг. Пошел смелее, размашистее, уверенный в своем превосходстве над ними. Он, быть может, и справился бы с ними, в другом месте, и в другой ситуации. Но сейчас он был в заведомом проигрыше, хотя об этом даже не догадывался. Знай, он, что на уме у стайки девчонок, драпал бы без оглядки, наплевав на пострадавшую при этом мальчишескую честь. Уж лучше она пострадает таким образом, чем будет вконец обесчещена.
      Но читать чужие мысли он не умел, а внешнее спокойствие и напускная невозмутимость девчонок, усыпили его бдительность. И поэтому, единственное, что он успел, испуганно вскрикнуть, когда поравнявшиеся с ним представители враждебного, девчачьего племени, разом набросились на него. Вцепились в волосы, схватили за руки, за ноги, за одежду. И не смотря на отчаянное сопротивление, отчаянье, удесятерявшее силы, он проиграл. Десяток слабых и хрупких девчоночьих рук обхватил его со всех сторон, и, не обращая внимания на тумаки, отвешиваемые им в полную силу, крепко держали в своих объятиях.
      Минута борьбы и он повержен во прах пыльной, сельской улицы. И с него, отчаянно лупцующего всех подряд, стаскивают штаны. Волокут голым задом по пыли и песку, в заветный крапивный куст, где придется провести десяток незабываемых минут. Память о них, будет преследовать его всю жизнь, а если он хоть на миг позабудет об этом, самом унизительном и позорном происшествии в жизни, обязательно найдется человек, что ехидно напомнит об этом.
      Колючего куста, позора и унижения не миновать, и пацан прошел через них, как проходили до него прочие собратья по несчастью. Когда проклятые девчонки вдоволь насмеялись и натешились, издеваясь над ним пленником, и бросили истерзанное тело, мучения на этом не закончились.
      Каждый шаг отзывался мучительной болью, от которой зеленело в глазах, и наворачивались слезы. Словно тысячи тупых и иззубренных игл при каждом движении распарывали обезумевшее от боли, тело. Самое обидное, что неприятнейшее происшествие, приключившееся с ним, невозможно скрыть от друзей-товарищей. К вечеру, вся деревня будет знать об этой истории, где в качестве главного героя, был он. И никакие слова не помогут оправдаться.
      Да и не нужны слова по двум весьма весомым причинам. Во-первых, на ближайшую неделю придется позабыть про гуляния на улице. Причиной тому не наказание родителей, и не боязнь насмешек, которых все равно не избежать. Причина куда более банальна. Он вынужден будет лежать на диване, перед экраном телевизора, причем исключительно на животе, лишь в крайних случаях, осторожненько переваливаясь на бок. Как минимум неделю, будет уходить из истерзанного тела угнездившаяся там боль.
      Если бы на этом и заканчивались мучения, их можно было бы пережить. Но как пережить насмешливый взгляд отца, усмешку в глазах матери и откровенные издевки гадины сестры. А она, пользуясь беспомощным положением, тем, что он не в состоянии поймать ее и накостылять по шее, и по другим частям тела, старалась вовсю. Уж она за эту неделю выместит на нем все, что накопилось за годы, что он унижал и третировал ее. Мерзкая девчонка практически совсем перестала выходить на улицу, чтобы быть неотлучно при нем.
      Родители не могли нарадоваться, расхваливая ее во всеуслышание. Еще бы, пренебречь прекрасными летними денечками, посвятить себя без остатка, уходу за братом. Она была заботлива и мила в их присутствии, даже слишком мила. Но стоило им выйти за дверь, как напускное радушие и дружелюбие слетало с нее, как ненужная шелуха, и она превращалась в маленькую, злобную фурию.
      Что ему пришлось пережить, вынести за неделю неподвижного лежания, трудно представить. Единственное, чем он мог ответить, на град издевательств и насмешек, это языком. Но разве язык парня может тягаться остротой с языком девчонки, когда на каждое его слово, она отвечает десятком. Оставалось одно, не встревать в словесные баталии, где заведомо ясно, что проигравшей стороной будет он. Не давать ей лишнего повода, в очередной раз праздновать победу над беспомощно поверженным телом врага.
      Десяток раз на дню приходили ее подружки. Она подолгу с ними шепталась у ворот, противно хихикая и повизгивая от восторга. Проводив подружек, с которыми наверняка обсуждала методы и способы окончательно свести его с ума, начинала воплощать задуманное в жизнь. И с каждым визитом этих маленьких бестий, издевательства становились все изощреннее.
      Она из кожи вон лезла, чтобы вывести его из себя и надо признать, это ей удавалось без труда. Не раз, порывался он вскочить с опостылевшего дивана и собственными руками придушить эту мегеру с косичками, и чересчур длинным языком. Но все попытки заканчивались одинаково безрезультатно. Охнув от боли, он валился обратно на диван. Тело разрывалось на части от пылающего в нижней половине огня, свинцовой, раскаленной болванкой так и оставшейся лежать на диване. Перед глазами плыли оранжевые круги, а, в на мгновение помутневшем мозгу, противным звоном, гремел ехидный смех сестрицы.
      И оставалось одно, закрыть глаза и стиснуть зубы, представляя в мечтах момент, который обязательно настанет, когда он покинет злополучный диван. Он мысленно представлял, как переменится в лице зловредная сестренка. Как издевательская ухмылка медленно сползет с ее лица. Как само лицо, такое довольное, раскрасневшееся, с горящими от радости глазами, вдруг переменится, станет мертвенно-бледным, а глаза застынут в мертвящем ужасе. С какой радостью схватит ее за косы, повозит по полу, не обращая внимания на истошный, отчаянный визг. Намотает косы на руки, и пойдет гулять по избе, напевая какую-нибудь песенку. Не забывая время от времени, отвешивать свободной рукой оплеуху сестрице, или давать увесистого пинка по тощему заду. И только приход родителей с работы, сможет прервать проводимую им воспитательную экзекуцию.
      Но это только на время. Сестренка приведет себя в порядок, смоет с лица сопли и слезы, и вздохнет с облегчением, радуясь, что на этом ее злоключения закончились. Но не тут-то было, зря она так решила. Это вовсе не конец, а только начало пути длинною в вечность, и вся ее последующая жизнь, обречена, стать одним нескончаемым кошмаром.
      Убаюканный сладкими картинками грядущей мести, не слыша издевок маленькой фурии, парнишка засыпал, видя в радужных снах, воплощение мечты. Вот он кидает на пол вредную сестренку, снимает с гвоздя солдатский ремень с массивной бляхой, и не обращая внимания на непрекращающийся ни на секунду визг, приступает к воспитательному процессу. Задрав рукой, с зажатым в ней увесистым ремнем, платье девчонки, явив миру ее кривые и худые ножонки, другой рукой придерживая отчаянно вопящее, пытающееся вырваться, тело. Он размахивался и от всей души, со смаком, целясь пряжкой ремня в кусок белой материи, прикрывающей то самое место, откуда ноги растут у зловредных девчонок. Словно в замедленном кино, ремень летит вниз, точнехонько в намеченное для удара место.
      Удар и адская боль. От боли он подскочил на диване, едва не обделавшись. Сон, как рукой сняло, а его глотка издала неподобающий мальчишке вопль. Адская волна, пришедшая снизу, достигла мозга, затем ушла вниз, и снова вернулась. И так повторилось несколько раз. Сердце бешено колотилось в неистовом галопе.
      Несколько бесконечно-долгих секунд он находился в помешательстве от внезапно нахлынувшей боли. И лишь когда первая волна ее схлынула, освободив рассудок, он смог разглядеть причину и источник жуткой боли. Он, этот самый источник, корчился на полу от смеха, булькая ртом, хватаясь от смеха руками за живот.
      Эта сволочь сестрица пользуясь тем, что он уснул, принесла с прихожей веник и со всей дури шибанула им, по будто бы специально подставленной для этой цели, части мальчишеского организма. Он чуть не умер от захлестнувшей его боли, а она рада, потешила душу. Он доставил ей незабываемые мгновения, а, сколько их еще будет впереди, когда она начнет пересказывать происшедшее многочисленным подружкам, с каждым разом добавляя все больше красочных подробностей, превращая его в полнейшее ничтожество.
      К счастью все когда-нибудь кончается. Закончилось и его беспомощное лежание. Однажды он встал с дивана и это стало полнейшей неожиданностью, как для его сволочной сестренки, так и для двух ее подружек. Они уже вконец обнаглели, потеряли чувство страха, раз осмелились заявиться к ним домой. Они, уверовав в безнаказанность, были здесь, рядом и издевались, насмехались над неподвижным телом, извечного врага. Более того, они даже норовили потрогать его, как какую-то невидаль, причем не просто потрогать, а ущипнуть за пострадавшую часть тела. В ответ на проклятия, они только заливались громким смехом, продолжая тянуть свои ручонки.
      Слишком уверены были в безнаказанности подружки, чересчур оборзела сестрица, позабыв о том, что прошло уже несколько дней с момента водворения его на этот диван, и что с каждым прожитым днем, нужно быть осторожнее. Она позабыла об этом, искренне уверовав в то, что ее братец будет навечно прикован к дивану, в ее полном распоряжении.
      В этом она жестоко просчиталась. Еще вчера вечером он почувствовал улучшение. А ночью, когда все спали, он даже вставал с дивана и немного ходил по комнате, стиснув зубы, терпя боль, что, не смотря на вернувшуюся способность движения, не покидала измученного тела.
      Сегодня он чувствовал себя гораздо лучше. Он просто ждал подходящего момента, едва сдерживая улыбку в предвкушении грядущего удовольствия. Словно желая устроить несчастному страдальцу праздник, бестолковая сестрица привела в дом двух подружек, чтобы вместе вдоволь потешиться над ним.
      Стойко перенося насмешки и издевательства, он терпеливо ждал, когда они окажутся подальше от двери, ведущей в комнату, и от висящего на гвозде у входа, отцовского ремня, с увесистой бляхой.
      И вот момент, которого он с нетерпением ждал несколько дней, показавшихся ему заполненной болью вечностью, наконец-то настал. Девчонки переместились в дальний конец комнаты, поближе к его изголовью. Склонившись с двух сторон, они прямо в уши ему шипели насмешки и издевки, на которые всегда были непревзойденные мастерицы эти гадкие создания.
      Молниеносно взлетевшие руки ухватили склонившиеся головы и хлопком соединили их воедино. Дикий вопль перепуганных насмерть насмешниц, заполнил каждый сантиметр комнатного пространства, в то время, как ее внутреннее убранство на мгновение озарилось снопом искр из глаз вылетевших в результате удара.
      А затем, не давая противнику опомниться, он одним прыжком оказался у двери, отрезав единственный выход на волю. Еще мгновение и в его руке солдатский ремень с увесистой бляхой, которому предстоит сегодня сполна отведать тощих девчачьих задниц. В пылу экзекуции, оставив отметины и на их худосочных ногах, и сутулых спинах. Оказавшись у двери с ремнем в руках, оглядел помещение, присматриваясь и прицеливаясь. Увиденное, подобно живительному бальзаму пролилось на кровоточащую всю последнюю неделю, душу.
      Зловредна сестренка, потеряв дар речи, истуканом застыла у окна, ошалело уставившись на него с открытым ртом. Она уже не смеялась, даже не улыбалась. Лицо ее, прямо на глазах, из живого и румяного, превращалось в мертвенно-серое. Вместе с цветом лица, менялось и выражение глаз. Они не были больше радостными и самодовольными, не светились торжеством. В них холодной, темной змеей заползал страх, заполняя глаза до самого предела. Казалось еще миг и заполонивший ее ужас, выплеснется наружу из широко распахнутых глаз, прорвется отчаянным, истошным визгом.
      Ее подружки, толком не очухавшиеся от столкновения лбами, выглядели не лучше. Та же бледность, тот же застывший в глазах ужас, готовый в любой момент выплеснуться наружу в отчаянном визге, способном всполошить всю округу. В довершении всего, на их лбах, прямо на глазах росла, набухая, здоровенная красная шишка, след недавнего плотного контакта.
      Глаза зловредной, носящей косички троицы вперились в него. Медленно переползали с его лица на зажатый в руке ремень. В его глазах они явственно читали свой приговор. Пощады ждать не приходилось, помощи ждать неоткуда. Хищно блестела пряжка ремня, сладко облизываясь в предвкушении грядущей потехи, подрагивая от нетерпения в крепко держащей его руке.
      Не найдя ни капли сочувствия, потеряв надежду выкрутиться без потерь, девчонки принялись лихорадочно прокручивать в мозгу планы спасения. Нужно было бежать, и чем скорее, тем лучше. И плевать на девичью честь, пусть лучше пострадает она, чем весь организм. Вот только как сбежать из тесного помещения, ставшего ловушкой? Единственный выход прикрывает злейший враг, так неожиданно и некстати, вновь обретший подвижность, и, казалось бы, навсегда утраченную силу. Еще минуту назад он валялся на диване неподвижным бревном, такой уязвимый и беспомощный. Еще совсем недавно они были всесильны и торжествовали победу над поверженным врагом, а теперь все изменилось.
      Их время прошло, сгинуло в никуда, как и хворь, приковавшая к постели мальчишку, злейшего врага. Он откинул прочь собственное бессилие и воспрял. И вот он, перед ними, и взгляд его не сулит ничего хорошего. И какими бы не были девчонки мастерами по части разговоров, как бы ни умели убалтывать родителей на предмет покупки понравившейся вещицы, с мальчишками их фокусы, как правило, никогда не проходили. Вот и сейчас, попытки подмазаться, заболтать настолько, чтобы он позабыл свои намерения и выпустил их на волю, не увенчались успехом. Более того, они не имели даже призрачных шансов на успех. При первых же испуганных, торопливых и заискивающих словах, преградивший путь парнишка, начал движение к ним, поигрывая зажатым в руке ремнем.
      Попытки дипломатическим путем уладить готовящийся вот-вот начаться беспредел, с треском провалились. Девчонки замолкли на полуслове, с расширенными от ужаса глазами, наблюдая за приближающейся расплатой за сладкие мгновения торжества. Подобно тому, как кролик не сводит глас с удава, так и они не сводили глаз с ремня, хищно качающегося в мальчишеской руке. Ремня, что мгновение спустя, начнет больно жалить их в задницу, а затем по ногам, по спине, по рукам.
      Еще мгновение и изба наполнилась отчаянным, многоголосым девчачьим визгом, сопровождаемым довольным мальчишеским рыком, посвистом ремня, взлетающего и стремительно опускающегося. При каждом приземлении ремня, раздавался тупой шлепок, после которого тональность визга одной из попавших в переплет персон, резко усиливалась.
      И напрасны были отчаянные попытки прорваться к прикрытой на щеколду двери, преграждающей заветный выход наружу. Всякий раз, когда кто-нибудь, ошалев от боли и обиды, делал попытку прорваться к двери, их мучитель всегда оказывался у нее первым. Отшвыривал прочь очередного соискателя свободы, вдобавок наградив хлесткой отмашкой ремня по тощему заду. Вскоре за этим следовал очередной отчаянный вопль и новая, безуспешная попытка прорваться. Но всякий раз они с треском проваливались, а на девчачьих телах, не оставалось места, не покрасневшего и не вздувшегося от ударов увесистой, металлической пряжкой.
      И плевать на то, что вечером пороть будут уже его. Маленькие фурии не жалея слез и выражений, обязательно нажалуются о его зверствах родителям. Ну а те не преминут сообщить об этом его предкам, внеся в рассказ свою лепту из чудовищных прикрас. И предстанет он, в конце концов, таким чудовищем, что трудно и представить. Куда в сравнении с ним самым известным злодеям в истории. И единственным, возможным способом изгнать вселившегося в него беса, будет запороть его до смерти. И еще после смерти всыпать остывающему телу изрядную порцию плетей, дабы бесу не пришла в голову идея вернуться обратно.
      Ну, конечно же, до смерти его запарывать не станут, не те нынче времена. Но получит он сполна и с недельку вновь проваляется на диване, таращась в опостылевший телевизор. Одно радовало, по соседству с ним будет отлеживаться и вредная сестра, которая на этот раз будет держать язык за зубами, страшась повторения наказания, за слишком болтливый язык.