– Мэг, прости меня. Господи, прости меня, Мэг. Я думал…
      – Да, знаю. У меня была в запасе целая вечность, чтобы посмотреть на все твоими глазами. Всего две недели, но это была вечность. Миранда отказалась выйти на связь со мной. С тобой я тоже не смогла связаться… Это было так ужасно.
      – Мне нужно было оставить свои координаты в офисе.
      – Я бы не смогла позвонить в Килбурн. Я была уверена, что ты не желаешь со мной разговаривать. – Она поднялась, подошла к окну и слегка приподняла занавеску. Яркая ракета прочертила темный небосвод. – Он рассказал мне обо всем. Когда почувствовал себя физически лучше.
      Чарльз словно застыл на коленях, глядя ей в спину. Наконец он произнес:
      – Ты должна все это забыть. Ты тут ничего не можешь поделать. Миранда…
      – То же самое я сказала ей. Но судя по тому, что она мне рассказала по телефону, он продолжает думать, будто рядом с ним продолжаю оставаться я.
      – Ему нужно бороться с этим. Этот шок – после всего случившегося – должен же пройти…
      – Знаю. Но ему нужна профессиональная помощь.
      – Как раз это может довести его до крайности, – заметил Чарльз.
      Она опустила голову и издала странный, похожий на рыдание, звук.
      Он твердо продолжал:
      – Мэг, я не могу выразить, как я виноват перед тобой. Когда ты нуждалась во мне, меня не было рядом.
      – Ты не смог бы помочь. Только Миранда может тут что-то сделать. А ты – в самую последнюю очередь, Чарльз. Эми написала мне, что Питер может попытаться убить меня или малышку Эми. Но он не сделал бы этого. А вот тебя, мне кажется, он мог бы попытаться убить.
      Чарльз подхватил Эми на руки и поднялся.
      – Послушай, Мэг. Я должен сказать это. Ты не любишь Питера Сноу. Только из-за Миранды тебе казалось, что ты его любишь. Ты думала, что он больше чем просто друг и достойный восхищения художник. Вот почему появилась Эми. Но… Она перебила его:
      – Знаю. Я прекрасно знаю это.
      – Отлично. Тогда пойдем дальше. Из-за Питера Сноу ты убедилась, что любовь и дружба это совершенно разные вещи. – Он посадил малышку на плечи, и она тут же схватила его за волосы. – Но это не так. – Он засмеялся. – Невозможно говорить, когда Эми занимается моей прической! Но ты не могла бы подумать над этим? Можно быть добрыми друзьями… заниматься одним делом… и любить друг друга.
      Наконец она оглянулась и увидела его разгоревшиеся глаза. Рассмеявшись, она подскочила к нему, сняла Эми с его плеч и, стараясь держаться в безопасности от цепких ручонок своей дочурки, просто сказала:
      – Я знаю это, Чарльз. Я только не знала, что ты тоже это понял.
      Когда пришла Магда, чтобы звать их на праздничный ужин, они вальсировали, обхватив Эми, и их смех мешался с одной из ее громких лунных песенок.
      Миранда запихала своих перевозбужденных детей в постель, пытаясь утихомирить их с помощью одной из лунных сказок Мэг, но Питера все еще не было.
      Она позвонила в «Костгад» и попросила соединить ее с Дженис.
      – Я знаю, что там полно народу, но, может быть, его все же кто-нибудь видел? – допытывалась она, после того как Дженис, напрягая голосовые связки во всю мочь, объяснила, что совершенно невозможно рассмотреть, кто есть и кого нет сейчас в баре.
      – Не вешай трубку. Я, кажется, вижу Билли.
      Послышались хриплые расспросы на фоне непрекращающегося рева. Торговля у Артура, видимо, шла как никогда.
      – Нет, его здесь не было. Последний раз его видели за западным молом, он там запускал ракеты.
      – За молом?
      – Да, на гладких скалах.
      – Но уже начался прилив. Он должен был пойти в будку спасателей.
      – Наверно. – Но голос у Дженис был неуверенным.
      – Когда ты стала говорить, что он в резерве, мне показалось, что он заинтересовался. Вот я и думаю… может быть, он делает зарисовки на «Соломоне» или еще чего-нибудь.
      – Да, похоже на него. Послушай, я тебе перезвоню, если он появится здесь или если что-нибудь услышу о нем.
      – Спасибо, Дженис. – Миранда поколебалась. Не самое лучшее время, чтобы поблагодарить Дженис, но, возможно, другого не представится. – Джен, я просто хочу сказать… Мы никогда не были особенно близки, но ты в последнее время столько для нас сделала. Спасибо тебе.
      – Ох… дорогая моя… я всегда рада! – Голос Дженис зазвучал смущенно.
      Миранда обрадовалась, что она все же высказалась.
      Она прождала еще час, вскипятив чайник и дождавшись, пока он остынет, затем поднялась наверх. Алекс сидел в постели и клеил модель суденышка – занимался как раз тем, что было строго-настрого запрещено.
      – Мама, прости меня. Но я просто совсем не мог уснуть, и я подумал, что папе тоже будет интересно… Это спасательное судно «Царь Соломон».
      Миранда присела на краешек кровати, где было сравнительно чисто.
      – Алекс, мне бы не хотелось просить тебя, но… не мог бы ты присмотреть за остальными примерно полчасика?
      – Конечно, ма. А вы с папой пойдете в паб?
      – Нет. – Она решила сказать правду. – Папа еще не вернулся. Я немножко беспокоюсь, хотя мне кажется, что он остался на спасательной станции.
      Алекс мгновенно встревожился. События последних восемнадцати месяцев заставили его начать относится к родителям с настороженностью.
      – Я с тобой, – заявил он.
      – Нет, дорогой. Как бы мне этого ни хотелось, но кто-то ведь должен остаться. Но мне действительно хочется, чтобы ты поднялся. Телефон может зазвонить. А если ты начнешь волноваться, позвони в «Костгад». Дженис прибежит к тебе тотчас же. Но я и сама не собираюсь задерживаться.
      – О'кей. Да. О'кей, ма. – Он высыпал кусочки своей модели в коробку и вылез из постели. – Не беспокойся. Все будет в порядке.
      – А ты сам?
      – И со мной тоже. С нами со всеми все будет в порядке.
      Они спустились вниз вместе с его моделью, и Миранда накинула коротенькое пальто. Начинался дождь. Она вздрогнула от озноба, убрала под капюшон волосы. Это была типичная для Кихола погода, то, что она ненавидела, и что так любил Питер. Таинственная и неземная или сырая и тоскливая – это зависит от точки зрения. Она шла вдоль ограды гавани, пока не приблизилась к лестничному маршу, к тому самому, по которому они с Питером поднимались в такой же слякотный день двенадцать лет назад. Она спускалась очень осторожно, ступени были скользкими от водорослей. Разноцветные гирлянды лампочек, развешанные между фонарными столбами, озаряли пустынную гавань жутковатым светом. Все лодки были в море, чтобы освободить место для устроителей фейерверка. Она пробежала по мокрому песку и, перескакивая через лужи, добралась до конца мола. Ей нужно было повернуть налево к спасательной станции, но она внезапно остановилась. Вода отлила довольно далеко; когда это случалось днем, она прямо по песку шла в бухту Ланна на свидание к Мередиту. Она повернула направо и, по щиколотку в воде, между скал, потихоньку добрела до пещеристой бухты. Она тяжело дышала и перестала ощущать, какой холодный идет дождь. Было совсем темно, низкие тучи скрывали звезды. Не было никакой возможности увидеть его, даже если он и был здесь. Нет, скорее всего, он рисует в спасательной будке. Собственные подозрения обеспокоили ее. Она выбралась на сухой песок и вгляделась в полоску прибоя и дальше во тьму моря.
      И вот тогда она увидела его. Она сразу же догадалась, что означают фосфоресцирующие сполохи света в море. Прошлой ночью они купались, восторгаясь внезапными отблесками вокруг их тел. И опять это были последовательные вспышки света вокруг пловца в открытом море.
      Какое-то мгновение она пыталась уверить себя, что он плавает только ради собственного удовольствия. Но обычно Питер плавал саженками, разрезая волны как настоящий спортсмен. А сейчас его тело грузно переваливалось в воде. Даже с такого отдаленного расстояния она почувствовала его отчаяние.
      Она сбросила свои сандалии и джинсы, накрыла их сверху плащом и побежала к воде. Она даже не почувствовала холода, когда нырнула в первую же волну, хотя воды было всего по колено. Изо всех сил двигая руками и ногами, она яростно барахталась в воде, вдыхая на каждом четвертом взмахе, стараясь плыть прямо вперед, как стрела. Питер был в двухстах ярдах от нее в открытом море, медленно двигаясь, но ей показалось, что она плывет к нему целый час.
      Дважды она захлебнулась, наглотавшись воды, колошматя руками по темной воде, потеряв его из виду. Наконец он мелькнул слева от нее, в той самой белой рубашке, в которой ходил весь день. Он не видел ее.
      Стараясь не выпускать его из поля зрения, она перевела дыхание, развернулась в его сторону. Когда волна приподняла ее, она поискала глазами хоть какую-нибудь лодку на причале. Все они были слишком далеко, проще было вплавь вернуться на берег. Но она не знала, хватит ли у нее сил на возвращение, боялась, не утопит ли ее Питер – умирать ей не хотелось.
      – Питер!
      Она позвала его просто так, ненастойчиво, а как будто они случайно повстречались во время обычного приятного заплыва. Он перестал двигать руками и перевернулся на спину, чтобы разглядеть ее.
      – Я здесь! Питер! – Она протянула к нему руки и тихо поплыла в его сторону. – Я тебя сто лет не видела. – Шлепая одной рукой по воде, она завела другой волосы за уши.
      Он что-то пробормотал. Слова она не различила, слишком уж он был далеко.
      – Пора домой, дорогой, – сказала она. – Тебе помочь?
      Совершенно обычным голосом он произнес:
      – Нет, спасибо, Мэг. – И повернулся, снова намереваясь плыть в открытое море.
      Она тихонько поплыла ему наперерез, благодаря Бога, что они так много плавали когда-то здесь вместе с Мэг.
      – Я Миранда, Питер. Не Мэг. Миранда. – Она запнулась на собственном имени. Затем новый рывок в воде, и она продолжала уже громче: – Я твоя жена. Не плыви дальше. Перевернись на спину. Я хочу забрать тебя домой.
      На мгновение он остановился, вытирая глаза, пытаясь разглядеть ее. Но потом отозвался:
      – Нет, – и начал слабо двигать руками. Она подплыла к нему совсем близко.
      – Любимый. Просто делай то, что я говорю. Ты знаешь, что без тебя мне не обойтись. Я виновата в смерти нашего ребенка и в смерти того человека, Мередита. Я не хочу быть виновной и в твоей смерти.
      Все это произносилось открыто, громкими порциями громких слов, наперекор захлестывающей воде. Он продолжал плыть в темноту, с трудом, но неуклонно, так долго, что ей показалось, что он просто не расслышал. Она плыла на боку, глядя на него, стараясь плыть с той же скоростью. Ей становилось по-настоящему страшно.
      Но внезапно его руки перестали работать. Ей показалось, что он тонет, но это было только минутное впечатление. Он попытался заговорить. Тогда она приблизилась и поддержала его под мышками.
      – Я просто не могу этого сделать, – сказал он.
      – Ах, Питер, – всхлипнула она. – Это неважно, совсем неважно. Только будь со мной, вот и все.
      Она перевернула его на спину и положила его голову себе на грудь. И они медленно поплыли к берегу. У него не было сил на борьбу. Время от времени до нее доносился его голос, но слов она разобрать не могла. Она постепенно теряла силы, мышцы ныли от напряжения, она стала проваливаться в забытье. Когда она думала, что нужно просто остановиться, она начинала двигать ногами, заставляя их протолкнуть два тела на несколько ярдов вперед. Потом он обхватил ее руки своими и ясно произнес:
      – Мы там. Все в порядке. Мы уже там.
      До берега они доползли на четвереньках. Дождь перестал, и после ледяного моря воздух показался целительным бальзамом. Они легли на песок под скалистым обрывом и лежали долго, тяжело дыша, иногда всхлипывая и плача. Миранда несколько раз принималась объяснять, что им пора домой, потому что Алекс может вызвать Дженис, но ни она, ни Питер не шевельнулись.
      Когда они все же поднялись, прилив уже залил бухту, и по песку вернуться назад было невозможно. Она проговорила в отчаянии:
      – Питер, я не доберусь до дома. Я не могу. Он слегка тронул ее за плечо.
      – Нет, можешь. Все нормально. Дом как дом. Я же смог. Вместе с Мэг. Мы оба знаем, что он мертв.
      – О Боже. Если бы все было так просто, ты бы не стал пытаться покончить с собой!
      – Это именно потому, что все так просто. С глазу на глаз.
      Она приблизилась к нему и схватила его за руку с неожиданным порывом.
      – Тогда все кончено! Разве ты не понимаешь? Он убил нашего ребенка. А ты убил его! Все кончено!
      Он развернул ее лицом к себе.
      – Я понимаю. – Он медлил, и она ощутила, как он дрожит. – И все же… не понимаю. Из-за Эми. Ведь мы получили Эми. А значит, счеты все же не кончены. Любовь моя, я что, схожу с ума?
      – Не знаю. Я больше уже ничего не знаю. Впервые она оказалась так рядом с ним. Они вместе говорили об этом, стоя на самой грани отчаяния. Но Эми… Никогда она так не думала об Эми.
      – Не думай больше об этом, – прошептала она. – Подумай лучше, что нам съесть на ужин. И о том, что Алекс отправляется в колледж Труро. И не думай… о посторонних вещах. – Она прошла вперед. – Пойдем. Другой дороги нет, придется карабкаться наверх.
      В конечном счете он оказался прав. «Проспект Вилла» не значил для нее ровным счетом ничего. Отвратительный пыльный и ветхий старый дом. Она окинула его взглядом, и ей показалось, что совсем иные люди находили здесь свой приют. Теперь у нее была совсем иная роль.
      Алекс действительно позвал Дженис, и она встретила их с широко распахнутыми глазами, очень взволнованная, но понемногу успокоилась и затаилась, когда поняла, что их мокрая одежда вымокла совсем не из-за моросящего дождика. Она очень тактично удалилась, и они немедленно отправились спать. Питер был так глубоко болен, что Миранда решила, что это кризис и теперь он пойдет на поправку.
      Но несколько раз ночью он садился в постели и отчетливо произносил:
      – Мэг, только не рассказывай Миранде, что это я убил Мередита. А то она решит, что должна остаться со мной.
      Потом он поворачивался на бок и снова засыпал.
      Летом Зеч вместе с Коваками и юными Сноу отправился на Артемию, где они с Алексом разбили палатку над морем и сами готовили себе пищу на костре. Чарльз каждое утро проводил в коттедже Эми, работая над книгой.
      Эми была глубоко признательна ему за это, страшно довольна.
      – Ему это все пошло на пользу. И все это благодаря тебе.
      Все они лениво купались в бухте Барана. Эми по-прежнему носила свою ветхую панаму. Кэти с Себастьяном строили сложный бассейн для малышки Эми, которая отважно восседала в двух дюймах от кромки воды, шлепая ножками и протягивая ручонки ко всему, что казалось ей интересным.
      Мэг смеялась, лежа на песочке, – этот чудесный маленький мир, вращавшийся вокруг нее, делал ее центром целой Вселенной.
      – Никак не могу понять, может ли быть, чтобы я знала Чарльза всего лишь последние двенадцать лет!
      – Нужно хорошенько изучить образец, прежде чем писать о своей собственной жизни. – Эми повернулась на спину, прикрыв шляпой лицо. – Я не могла работать по-настоящему, пока не умер Андроулис.
      Мэг потрогала ее панамку.
      – Ты все еще страшно по нему скучаешь, да, Эми?
      – Конечно. Мне кажется, без него я стала такой самодовольной. Но я страшно по нему тоскую. Никогда в жизни я не хотела становиться самодовольной.
      – Ты говоришь как Миранда.
      – Правда? – Это ей, похоже, не понравилось. – Дай-ка мне мою шляпу, а то я получу солнечный удар, а мне еще нужно сегодня днем поработать.
      – В такую жару?
      – Да. В любую. У меня, вероятно, осталось не так много времени, а это будет лучшая моя вещь.
      – А что это будет?
      – Увидишь. И очень скоро. Пошли. Вон Чарльз спускается с какой-то громадной корзинкой в руках. Должно быть, он быстро справился сегодня со своей нормой в тысячу слов.
      Миранде до смерти не хотелось оставаться одной с Питером, но в конечном счете именно это упрочило его выздоровление.
      – Любовь моя, у нас с тобой тоже как будто каникулы, – говорила она, собирая корзинку для пикника на дальней вересковой пустоши. – Слушай, да мы не были на пикнике, не были вместе на этюдах с тех пор… я даже не помню, когда это было.
      – С тех пор как родился Алекс. – Он улыбнулся ей одной из тех мимолетных улыбок, которые вселяли в нее надежду. – Да ладно, давай честно, ведь тебе они никогда не нравились. Ты отчаянно скучала без театра!
      Она сочла его улыбку шагом вперед в его выздоровлении, шаловливо кинула в него корку хлеба. Он не уклонился, но и не поймал ее.
      – Ну… – Ах, если бы он только поймал корку и швырнул в нее. – Ну а теперь мне все это нравится. Я стала старше. Или ленивее. Или и то, и другое. И еще… – Она взглянула ему прямо в глаза. – Мне нравится быть рядом с тобой, любовь моя.
      Его кадык резко задвигался.
      – Я думал… ты не сможешь.
      – Ах, Питер, давай честно. Когда ты думал, что я – это Мэг, это было одно. Но нельзя же все время так жить.
      – Особенно после юбилейной ночи.
      – Тем более после нее. – Она закрутила крышку на баночке с соусом и широко улыбнулась. – Почти три месяца. Целый квартал.
      – Да. И поэтому ты счастлива?
      – Это знак, что с тобой все в порядке. И вот отчего я счастлива.
      – Ты спасла мне жизнь, Миранда. Не только потому, что вытащила из воды, но и потому, что освободила меня от вины.
      Он произносил избитые слова, словно откуда-то вычитанные. Она чуть было не спросила его об Эми и порадовалась, что не сделала этого, потому что он вдруг наклонился, поднял упавшую корку, взвесил ее на ладони и затем кинул в нее.
      Она почему-то едва не расплакалась.
      – Пойдем, – взяла она его за руку. – Твои рисовальные принадлежности в машине?
      Он кивнул и покорно позволил увлечь себя через задний двор на Воскресную улицу.
      Поначалу Мэг решила, что скульптура объединяет их с Мирандой – две мраморные фигуры переплелись как сиамские близнецы, да и заплетенные в одну косу волосы были перекинуты через плечо. Эми чувствовала себя странно неуверенной и от несвойственного ей смущения надвинула свою поношенную шляпу на самые глаза.
      – Она еще не закончена. И я понятия не имею, как отполировать мрамор.
      Очень тихо, почти благоговейно заговорил Чарльз:
      – Не нужно ничего доделывать. Грубоватость, шероховатые углы… в них-то и воплощено все, что можно сказать об этих взаимоотношениях. Все так и есть.
      Дети никак не могли определить своего отношения к скульптуре.
      Кэти осторожно обошла ее кругом.
      – Она меньше твоих обычных работ, бабушка, – безучастно заметила она. – Ее нужно поставить в доме, а не в саду.
      – Да, можно и так. Но снаружи она будет счастливее. А маленькая она потому, что я смотрела на нее с очень далекого расстояния. Когда проходит много времени и увеличивается расстояние, все кажется меньше.
      Себастьян спросил:
      – Можно мне потрогать ее, бабушка?
      – Да.
      Он положил руку на волну волос.
      – Есть такая книжка, «Лунный камень», – сказал он, очевидно, думая о чем-то своем. – Я вчера заметил ее на твоей книжной полке.
      Эми взглянула на него из-под низко надвинутых полей.
      – Так и есть, – согласилась она.
      – Вот этот материал – мрамор, – он ведь похож на лунный камень, да?
      – Возможно. Да.
      – Может быть, эти женщины тоже лунные? Как ты думаешь бабушка?
      Эми молчала. Потом наклонилась над малышом и положила свою руку на камень рядом с его.
      – Я как-то не задумывалась об этом раньше. Ну да. Ты прав. Это были дети луны.
      Мэг откашлялась.
      – Были? – переспросила она. Эми оглянулась на нее.
      – Я знаю, что я-то еще здесь, но я сама не лунное дитя. Только с Евой я была им.
      Мэг прижала к себе покрепче малышку Эми, чтобы никто не мог увидеть ее лица. Разумеется, это был скульптурный портрет Евы и Эми. А не Мэг и Миранды. Она никогда не понимала полностью, как они были близки.
      Алекс своего мнения не высказывал, а только кивал и улыбался, как остальные. Зечу было явно скучно. Но, возвращаясь в свою палатку, которую они называли походной кухней, Алекс отстал от своего приятеля и сказал, ни к кому особенно не обращаясь:
      – Не то что мне здесь не нравится. Это лучшее место в мире. Но просто… мне так хочется увидеть папу и маму. Надеюсь, что у них все в порядке.
      Мэг успокоительно напомнила:
      – Они дали бы телеграмму, если бы что-нибудь случилось. Они же обещали.
      И тогда Чарльз сказал:
      – Мне нужно проверить, как идут дела в офисе. И я мог бы забросить вас четверых домой.
      Лицо Алекса вспыхнуло от признательности.
      – Да нет… Я хотел спросить, а можно нам отправиться на следующий мыс и все такое?
      – Разумеется, – улыбнулся Чарльз. – Только с позволения Эми. Ведь это ее остров.
      Алекс тоже улыбнулся, как будто разрешение Эми было давно решенным делом. Но потом он задумчиво произнес:
      – Мне кажется, Эми немножко гениальна. Как папа. Всех гениев так трудно понять.
      – Тебе не понравилась скульптура, старина?
      – Ну нет, понравилась. Только она меня… напугала.
      – Напугала?
      – Даже не напугала. Но мне стало так неуютно. То есть… я ведь тоже тесно связан с ребятами. И с мамой и папой. И конечно, с вами тремя. Но мы же не одно целое, не спираль. Как скульптура.
      Чарльз положил руку ему на плечо.
      – Знаешь что, Алекс. Взрослые вообще склонны скручивать свои чувства в спираль. Но лучше так не делать.
      Алекс энергично закивал в ответ.
      – Вот почему так легко с тобой и тетей Мэг. – И он убежал.
      Держа уснувшую Эми на одной руке, другой Чарльз обвил плечи Мэг.
      – Немного же он знает, – сдержанно прокомментировал он.
      Но Мэг покачала головой.
      – Это лучший из комплиментов, дорогой мой. И это правда. Ох, возможно, и у нас были свои завихрения, но теперь их нет. Больше нет. И Алекс это видит.
      Остановившись, она повернулась под его рукой, чтобы поцеловать его. Он привлек ее к себе, продлевая это сладостное уединение, потом перевел дыхание и потянулся.
      – Не могу поверить во все это, – произнес он, оглядываясь кругом и затем всматриваясь в спящее личико ребенка. – Мэг, неужели это правда? У меня не было ничего. А теперь есть… все. – Он крепче прижал ее к себе. – Ты настоящая. Они настоящие. Настоящая семья. Боже мой!..
      Она положила голову ему на плечо и крепче обвила рукой его за талию.
      – Чарльз… Ты такой благородный и щедрый. Ты даже сам не знаешь об этом – ты думаешь, что ты берешь, а на самом деле ты все время даешь. – Она запрокинула голову и, улыбаясь, произнесла: – Дорогой мой, твоя семья скоро увеличится. Я почти уверена, что у нас будет еще один ребенок.
      Она сказала «у нас», не задумываясь, настолько было очевидно, что Эми – ребенок Чарльза. Он отнесся к этому известию так, как она и ожидала. Он буквально затрясся от радости. Она положила палец ему на губы.
      – Давай пока не будем никому ничего говорить, – прошептала она прежде, чем он успел закричать. – Тогда все будет даже еще более волнующим.
      Он посмотрел на нее с такой любовью, что она отвела взгляд.
      Ей вспомнилось, как Чарльз Ковак встретил ее в Королевском отеле у Паддингтона тринадцать лет назад. Она преклонялась перед его талантом и известностью, его деловыми качествами и благоговела перед ним как руководителем. Но сейчас…
      Она шепнула:
      – Чарльз, пожалуйста, не смотри на меня так. Я просто запутавшаяся девчонка, которой ты помогал столько лет. И только потому, что у меня будет ребенок, я не стану какой-то особенной.
      Неожиданно он улыбнулся, и его засиявшее лицо вновь помолодело.
      – Все это я знаю. Ты, должно быть, сошла с ума, когда связывалась с таким старым брюзгой, как я. Но ты это сделала! – Он положил Эми поудобнее. – Мэг, лучше всего уложить ее спать прямо сейчас. Кэти и Себ тоже устали. Нам всем сегодня следует лечь пораньше.
      Это было предложение, которое в иное время могло испугать ее.
      Теперь она только улыбнулась, и они поспешили догнать остальных.
      Алекс прекрасно чувствовал себя в новой школе. Миранде порой казалось чудом, что дети не замечают, по какой непрочной психологической проволоке шагает Питер. И то, что этого не случилось, было ее заслугой. Иногда она думала, сколько еще она сможет выдержать. Она была замужем за импотентом – и гением, для которого искусство было необходимо, как сама жизнь, и который мог быть удивительным другом и отцом в одно мгновение и неврастеничным отшельником – в другое.
      Она читала литературу о депрессиях и предлагала ему посоветоваться с врачом. Он неизменно отметал эти предложения.
      – Как только я завершу эту серию портретов, я буду в таком же порядке, как девятипенсовик, – упрямо, словно мальчишка, твердил он.
      Он отказался выставить серию из восьми портретов, сделанных им в Килбурне.
      – Подожди, пока я все не закончу, – неизменно отвечал он.
      Однажды днем, в конце октября, Миранда прокралась в мансарду, когда Питер спал, и взглянула на натянутый на подрамнике холст. Фон был набросан вчерне – темный, как и всегда, о ей показалось, что это деревянная стена или, быть может, перекрытия крыши. Лицо не выступало из темноты, а казалось лишь силуэтной линией.
      Спустя неделю, в пятницу, двое младших детей собирали на берегу дрова для праздничного ночного костра. Алекс не приехал домой из школы. Миранда чистила над раковиной картошку для ужина, когда Питер, тяжело ступая, спустился сверху и подошел к обогревателю.
      Миранда по привычке предупредительно произнесла:
      – Чашку чая. Садись, я тебе налью. Ты выглядишь усталым.
      Он грузно опустился за стол, вытянув перед собой руки. Потом произнес:
      – Я закончил.
      – Закончил? Портреты, да? – Она, застыв, глядела на него, боясь того, что может теперь случиться. Потом поставила перед ним заварной чайник, чашку и молочник.
      Он кивнул.
      – Да. Портреты. – Он налил чаю и отпил. – А ты не хочешь?
      – Я… нет, что ты. – У нее не было сил распивать сейчас чаи. – Она села напротив него, забыв про картошку. – Ну и… отлично. Поздравляю.
      – Спасибо. – Он выпил одну чашку чая и налил еще. Она попыталась поддразнить его:
      – Можно подумать, что у тебя страшная жажда!
      – Да. Я чувствую себя… испепеленным. Она облизала сухие губы, глядя на него.
      – И что… что теперь будет? – спросила она наконец, наблюдая, как он продолжает пить.
      Сквозь пар он кинул на нее взгляд и нахмурился, пытаясь сосредоточиться на вопросе. Потом вдруг неожиданно спросил:
      – А где дети?
      – На берегу. Дрова собирают. Завтра ночь Гая Фокса.
      – А какой это день недели?
      – Суббота.
      – Это на руку.
      Она не знала что ответить. Он покончил с чаем, поднялся и накинул ветровку.
      Пойду присоединюсь к ним. Свежий воздух. День такой хороший, как тогда, когда мы летом ходили на пустошь. – Он внезапно улыбнулся ей, и это было так душераздирающе. – Мне понравился тот день, Миранда. Чудесный был денек.
      – Да, хороший.
      Он распахнул дверь, и холодный воздух ворвался в дом. Она уронила голову на руки, и ей страстно захотелось послать за Мэг, как она всегда делала. Или за Чарльзом. Но кто угодно, только не они могли сейчас помочь Питеру.
      Дверь снова отворилась, и вошел Алекс.
      – А где все? – тут же спросил он.
      Она с трудом поднялась – спина согнута, ноги подламываются, настоящая старуха.
      – Внизу, на берегу, собирают дрова к завтрашнему костру. Ты не хочешь пойти к ним и сказать, что в пять будет готов чай?
      – Нет. С минуты на минуту все равно стемнеет. Мы все пойдем завтра и запалим отличный костер. Как ты думаешь, дождя не будет?
      – Будет. Так утверждает прогноз погоды. – Она вынула чашку и налила ему чаю. – Ну, как сегодня шли дела?
      – Нормально. У меня здорово получается в регби. Вот только… – Он замялся, и она поторопила его:
      – Ну?
      – Ма, мы ставим пьесу на Рождество. Только не могу вспомнить, как она называется. Но – только попробуй засмеяться! – у меня будет роль какой-то чертовки!
      Хотя она и поклялась, она не могла не рассмеяться.
      – Я же сказал, не смейся! Я бы не стал говорить об этой чертовой пьесе, если бы не подумал, что мы могли бы с тобой немного порепетировать.
      Она перестала смеяться.
      – Со мной? Порепетировать? Вот не думаю… То есть, понимаешь, я уже и забыть успела, что я актриса.
      Но он решительно возразил:
      – Конечно же, ты актриса, ма. Просто у тебя временный антракт.
      – Наверное, так. О'кей. Мы порепетируем. Принеси мне завтра сценарий. И пожалуйста, не чертыхайся больше.
      В этот вечер они сидели за большим столом и хохотали, как в прежние времена. Щеки у Питера порозовели, он уплел два куска пирога с творогом. Миранда чувствовала прилив, детской, чистой радости. Все начинало налаживаться.
      Последний портрет не был таинственным. Лицо было открытым и немного обеспокоенным; глаза не были ни голубыми, ни зелеными; волосы, заложенные за уши, слегка вились на лбу. Увядший рот и окруженные морщинками глаза говорили сами за себя.
      Миранда долго молчала разглядывая портрет. Потом сказала:
      – Это я. Мэг ушла. Это я – такая, какая сейчас.
      – Да. – Он с любовью погладил холст. – Это лучшее, что я сделал. Самое лучшее. Больше некуда двигаться.
      Сердце у нее замерло и ухнуло, как не раз случалось в эти дни.
      – Некуда двигаться? Не нужно рисовать, ты хочешь сказать?
      – Ах, ну конечно же, я буду рисовать. – Он установил другой холст на мольберте. – На самом деле я уже начал. Взгляни.
      Это был пейзаж вересковой пустоши. Она увидела вершину Зеннор и вершину Гарнадас и протяженную линию мыса Корнуолл.
      Она глубоко вздохнула.
      – Питер, это великолепно. Это как… нет, я не знаю. У меня нет слов.
      Он тихо сказал:
      – В ней много от Скейфа.
      – Джеральда Скейфа? Из Сент-Айвса?
      – Да. Это художник, которого терпеть не могла Мэг. Ее пугало то, что он хотел сказать в своих картинах. Прямо перед смертью своей жены он написал гигантскую фреску. Вся жизнь их была на ней. И вся любовь.