Дочери Луны

      – Ма, отец спит? – громко спросил он. Выразительно закатив глаза, Миранда ответила:
      – Спал.
      Она прищурилась от солнечного света. Алекс начал подрастать, через несколько недель ему исполнится десять лет. Через два-три года он станет совсем похож на того четырнадцатилетнего Питера, которого она увидела в первый раз.
      Питер не шевелился, хотя Миранда знала, что он не спит.
      Миранда улыбнулась.
      – А я могу помочь тебе?
      – Было бы здорово, если бы ты искупалась в море, но…
      Он искоса посмотрел на нее тем взглядом, к которому она теперь начала привыкать. После «несчастного случая», как эфемерно называли ее связь с Джоном Мередитом, он избегал смотреть ей в глаза.
      – Что «но»?
      Между ними еще сохранились следы былой антипатии. Миранда сказала себе, что хотела бы, чтобы он переборол себя и чтобы высказал то, что у него на душе.
      – Ну, я думаю, тебе не очень хочется. В принципе это вполне соответствовало истине. Сама мысль о ледяной воде на нагретой солнцем коже была для нее пыткой.
      – Можешь для компании пригласить Кэти, – сказала Миранда. – И этот маленький ужас, Зеч, бегал где-то тут. Или ты уже утопил их обоих?
      Он невесело улыбнулся.
      – Но было бы лучше, если бы и папа тоже пошел купаться.
      – А я думала, ты просишь меня.
      – Ну да, конечно. Если папа спит. А ты не против? Питер открыл один глаз.
      – Мама должна отдыхать. Я присоединюсь к тебе через десять минут.
      Лицо Алекса озарилось счастливой улыбкой.
      – Отлично, па! А пока пойду утоплю Зеча!
      Он умчался прочь, бросив еще один косой взгляд на мать, но Миранда не оценила шутку. Было совершенно очевидно, что Алекс смотрел на нее как на человека второго сорта.
      Питер приподнялся на локте.
      – Нет покоя сорванцам. – Он улыбнулся ей, а потом спросил: – Все в порядке, дорогая?
      – Разумеется.
      Она выдавила из себя улыбку.
      – По правде говоря, Питер, тебе незачем все время проявлять обо мне беспокойство. Во всяком случае, сейчас. Со мной все в порядке. Со мной действительно все в порядке.
      – Знаю.
      Он опустил свою руку на ее, и она на мгновение перестала просеивать песок.
      – Ты просто замечательна, любовь моя. Ладишь со всеми нами, всегда такая спокойная и собранная.
      – Другими словами, нет ничего общего с прежней Мирандой?
      Она еще раз улыбнулась, но в ее голосе прозвучала грусть. Ей было хорошо известно, что сумасбродство покинуло ее, и хотя это было совсем не плохо, но тем не менее оно долго составляло часть ее естества, и теперь порой ей его недоставало.
      – Мы оба изменились, Миранда.
      Он почувствовал как ее пальцы попытались захватить песок, и сильнее стиснул ей руку.
      – Может быть, мы просто стареем? – Наклонившись, он поцеловал ее в нос. – Никто из нас уже не станет спускаться по канату в лодку, верно?
      – Нет… Вот мне, например, даже не хочется залезать в море, хотя сегодня уж точно самый жаркий день в году, – сказала Миранда.
      Питер состроил гримасу.
      – У меня тоже нет желания. И не было на протяжении всего года.
      Миранда удивилась.
      – Неужели? А я думала, что ты купался с детьми по субботам.
      – Я ходил с ними на море. Но сам в воду не входил. На мгновение она встретилась с ним взглядом, затем отвела взгляд в сторону. Питер изменился так же, как и она. Но в результате трагедии, случившейся на Рождество, она приобрела нечто новое: на смену присущему ей сумасбродству пришел душевный покой, которого она никогда прежде не испытывала. Питер же не получил ничего. Миранда не могла с уверенностью сказать, сколько он потерял; с тех пор он не написал ничего существенного. Теперь, похоже, ему больше не нравилось плавать. Может быть, когда он потерял Мэг, он лишился всего? Внезапно Миранда испуганно всхлипнула, и Питер обнял ее и крепко прижал к себе.
      – Все хорошо. Не вспоминай об этом, любимая.
      Все хорошо.
      Уткнувшись ему в шею, она проговорила:
      – Дело не в этом. Извини меня, Питер. Извини. Если бы я могла сделать что-нибудь, чтобы стало лучше…
      – Просто поправляйся, вот и все.
      Миранда знала, что ее эмоциональная неустойчивость связывала ему руки, и ей хотелось дать ему свободу. Внезапно она проговорила:
      – Питер, мы оба пойдем купаться. Прямо сейчас. Пойдем плавать вместе с детьми. Вместе.
      Он посмотрел на нее с сомнением.
      – У тебя хватит сил?
      – Теперь я уже почти все делаю сама. Разумеется, сил у меня хватит.
      Она села и принялась закалывать шпильками волосы.
      – Ты же знаешь, Мэг купается каждый день. Обычно перед завтраком.
      – Да. Но Эгейское море гораздо теплее, чем Атлантический океан! К тому же Мэг сильна, как лошадь.
      Алекс прошлепал босыми ногами по пляжу, на каждой реснице висели капельки воды.
      – Вы оба решили искупаться? Здорово! Отлично! Вспомнив что-то слышанное в детстве, он закричал:
      – Головастик и Акула!
      Миранда бегом устремилась к отмели и бросилась в первую же волну. Так никто не узнает, что соленые капли, появившиеся на лице, были неожиданными слезами.
      Мэг на самом деле была счастливой. С самого первого дня пребывания на Артемии сложился определенный распорядок жизни, и он вполне устраивал ее. Если бы никакого распорядка не было вовсе, она могла бы проводить все дни в праздности и чувствовать себя замечательно, однако установившийся распорядок давал ощущение цели существования, стремление к ней и исполнения задуманного.
      В июле стало так жарко, что любую работу к полудню приходилось прекращать. Они с Эми отказались от утренних купаний, посвятив эти два драгоценных часа работе в своих садах. Спиро Таксос расчистил землю от корней в старом огороде Евы Ковак, и бобы, посаженные Мэг, уже обвили своими стеблями деревья, и она собрала первые стручки. Зимние овощи также неплохо подросли, но в любом случае их урожай придется собирать уже Эми. Мэг знала, что к тому времени, когда они вызреют, ей придется уехать отсюда, и хотя она говорила, что вернется с ребенком сразу же, как только сможет, у нее самой не было в этом твердой уверенности.
      После работы в саду оставшуюся часть утра она проводила за рисованием. Ее книга, достаточно простая, во многом зависела от очарования бледноватых акварелей, которые Мэг предпочитала другим краскам, а вилла, с царящей в ее атмосфере аурой двадцатых годов двадцатого столетия, казалось, побуждала Мэг рисовать рисунки, изобилующие мелкими деталями, ставшие такими немодными в настоящее время. У героев книги отсутствовали четкие контуры, не было застывших и примитивных фигур. Главная героиня – дочь Луны, Нокомис, – кочуя с одной страницы на другую, увлекала следом за собой облака звездной пыли. Позади каждой звезды виднелся лунный луч, то озорной и непослушный, то печальный; на каждого из них стоило посмотреть и узнать. Возможно, увлечение Эми округлыми формами в последние дни было чистым совпадением. Она настаивала, что композиция из огромных каменных футбольных мячей, которую она начала возводить в своем английском саду, символизировала плодородие и служила жертвой для богини Артемиды.
      – Другими словами, – подтрунивала над ней Мэг, – все эти округлые формы – это луны.
      – Вовсе нет. Я сотворила их по форме твоего живота, когда месяц назад во время наших купаний ты выходила из моря. Тогда я впервые заметила твою беременность. Мне понравилась округлость твоего живота.
      Мэг посмотрела на пожилую женщину с притворной суровостью.
      – Подобное заявление, мисс Смизерс, сойдет вам с рук в 1976 году. Однако мир был бы шокирован, услышь он нечто подобное в двадцатых годах.
      Эми самодовольно улыбнулась.
      Поздний ленч они неизменно проводили в бухте Барана, где, пережидая дневную жару, купались и немного спали. Именно там, понемногу рассказывая о страничках своих жизней, они находили много общего между собой.
      – Мне казалось, что я всегда ревную к Еве.
      – Но ты же сказала, что вы стали подругами.
      – Ева всегда была моей подругой. Она всех любила. Очевидно… потому что я знала, что люблю ее… я позволила ей любить меня.
      Мэг подумала о Питере, о том, как она, очевидно, позволила ему любить себя. Она ничего не сказала. Эми села и слегка потерла свои корявые ноги.
      – Некоторым людям очень трудно принять дружбу. Они чувствуют, что ничего не могут дать взамен – свою дружбу они не берут в расчет, считая ее лишенной всякой ценности.
      Мэг кивнула:
      – Мне кажется мы… те люди… не знают собственной цены. У них нет должной самооценки, уважения к себе.
      – Вот именно. Я думала, что Андроулис держит меня при себе, потому что я заботилась и ухаживала за ним на яхте лучше любого стюарда-мужчины. Однако дело было вовсе не в этом. – Эми рассмеялась одним из своих смешков, напоминавших хриплый лай. – Чертов мужик любил меня! Он любил нас обеих. Еву и меня. И когда я признала это, тогда я смогла полюбить Еву.
      Мэг кивнула. Она полностью поняла все, что хотела сказать Эми. Она начала сбивчиво рассказывать Эми о Миранде. И о Питере. Затем некоторое время спустя Эми спросила:
      – И с тех пор, как появился этот ребенок, ты освободилась от странной связи, существовавшей между тобой и сестрой?
      – Мне кажется, да.
      – И именно поэтому ты такая счастливая?
      – Не знаю. Все в целом… этот отдых… так необычно. Мне кажется, что это именно то, что я искала всю свою жизнь. Но когда я вернусь… не станет ли все это казаться мне сном?
      – Нет. Потому что я здесь. Удерживаю эту крепость для тебя. Я прожила свою жизнь так, как мечтала прожить, поэтому точно так же можешь и ты.
      – Возможно. Во всяком случае, я напишу свою книгу. И оставлю Питера и Миранду. Я посадила свой сад.
      Эми добавила:
      – И завела нового друга.
      С теплотой в голосе Мэг воскликнула:
      – Да! И это, пожалуй, самое важное!
      В тот вечер они отправились встречать паром и позаимствовали ослов миссис Таксос, чтобы доставить на них заказанные припасы. Мэг была охвачена идеей новой книги, и между остановками, во время которых она любовалась захватывающими дух окружающими пейзажами и понукала ослов, обсуждала ее с Эми.
      – Для этого мне придется нарисовать каждую из скульптур в твоем саду, – сказала Мэг, задыхаясь не столько от возбуждения, которое сулила предстоящая работа, сколько от того, что размеры ее увеличились вдвое по сравнению с тем, какой она приехала на остров, а подъем теперь казался в два раза круче прежнего.
      – Я назову эту книгу «Каменный сад», и все каменные фигуры будут иметь свои имена… Не кажется ли тебе, что попытка выразить все это словами может оказаться приторно-слащавой?
      – Вовсе нет, если за дело возьмешься ты. У тебя есть дар, позволяющий убрать всякую приторность из твоих рассказов. Некоторые из твоих лунных лучей-детей оказались такими шалопаями.
      Мэг разразилась смехом.
      – Разумеется, я покажу тебе каждый свой рисунок и текст.
      Эми задумчиво проговорила:
      – Ты не успеешь закончить эту книгу до рождения ребенка, поэтому тебе придется вернуться сюда.
      – Обязательно. А как же! А книга будет для детей постарше. Я хочу рассказать, как эти существа всегда жили в камне, а ты выпустила их на свободу. Ну как?
      – Звучит немного пугающе.
      – Вот именно.
      – Что ж, во всяком случае, получится не приторно, не так ли?
      – Нет… послушай, этот холм стал еще круче, чем когда я приехала на остров.
      – Точно, а в 1929 году он вообще был пустяшным подъемчиком.
      Они рассмеялись и не проронили ни слова, пока не достигли плато и не разгрузили поклажу. Эми хлопнула ослов по спинам, и те двинулись в обратный путь по дороге, а они молча смотрели, как серые силуэты двинулись домой в надвигающиеся сумерки.
      Эми, взглянув на вещи, сказала:
      – Я заберу их завтра. Сегодня я что-то устала. Пройдя шага три по обглоданной траве, Эми обернулась.
      – Сегодня утром я получила еще одно письмо от Ковака.
      – У него все в порядке?
      Единственное, о чем не упоминала Мэг, это о сделанном Чарльзом предложении. Ей хотелось, чтобы он никогда не делал ей предложения. В действительности это обернулось тем, что Эми получала письма от Чарльза, а она нет.
      – Судя по всему, хорошо. Предлагает тебе как можно скорее прилететь домой.
      – Что-то он слишком суетится. Я не собираюсь бесцельно сидеть на месте.
      – Да. Особенно если твоя подруга… Джилл – кажется, так? – поселилась в твоем доме. Тебе придется остановиться в отеле.
      – Вот черт.
      – Совершенно верно.
      Стало почти темно; Эми вырисовывалась силуэтом на фоне темной травы, растущей на плато. Голос ее, казалось, звучал независимо от тела.
      – Возможно, тебе следует знать кое-что. Понимаешь, Ева, возможно, не рассказывала ему. В случае если со мной что-нибудь случится, он так и не узнает. Да, мне кажется, я не нарушаю конфиденциальности. Кто-нибудь другой – кто-нибудь, не являющийся членом семьи, должен знать.
      – Эми, давай зайдем в дом. Я зажгу лампу и мы сможем…
      – Нет. Пора идти домой. – Она немного помолчала, затем добавила: – Понимаешь, муж Евы ушел от нее, когда она увлеклась Андроулисом. Вполне естественно, на мой взгляд. Они не любили друг друга. Между ними был брак по договоренности. Они поженились сразу же после окончания школы в Вене. Странно, не правда ли? Именно поэтому Андроулис устроил нас здесь. Меня с ней. Вроде подружек.
      Мэг молчала, не спуская взгляда с фигуры Эми. Это она слышала и раньше. Треугольник. Андроулис, Эми и Ева. Такой же, как Питер, Миранда и Мэг.
      – Здесь на вилле родился ребенок. Ева должна была сохранить престиж там, в Будапеште. Ее семья… они знали, разумеется, но они не приняли бы публично сына Андроулиса.
      – Итак… Чарльз, это Чарльз Андроулис? А вовсе не Ковак?
      – Этого не знал никто. Только Андроулис, Ева и я. Я не знала, каким образом Ева уладит это со своим мужем, но она сумела. Чарльза вырастили… по договоренности.
      Мэг думала, что ей следует ответить в этом случае. Ведь все это было так давно и стало так неважно. Мэг сделала усилие.
      – Имеет ли это какое-нибудь значение теперь?
      – Может быть. С юридической точки зрения. Во всяком случае, я тебе сказала. Просто помни об этом… если вдруг возникнет необходимость.
      – Я… хорошо.
      Эми была практически невидимой, а голос, казалось, звучал сам по себе.
      – Я давно его не видела. И Еву тоже. Но… он прислал тебя. И это самое лучшее, что он когда-либо сделал для меня.
      Сказав эти слова, Эми ушла.
      Лето было великолепным по всей Европе, и Корнуолл был просто переполнен отдыхающими, ликовавшими при мысли, что их друзья, отправившиеся в Испанию или на острова, вряд ли насладились столькими солнечными днями, сколькими они, оставшись в Пензансе, Ньюки или в Фалмуте. Въехать и выехать из Кихола было проблемой, поскольку узкие дороги были забиты машинами практически на протяжении всего дня – почти так же, как на Рождественские праздники.
      Семейство Сноу буквально измучилось, добираясь до маленьких магазинчиков, отыскивая место на пляже, так что в конце концов Питер увез все семейство в Лондон. Дело было не только в том, чтобы скрыться от толп отдыхающих. Казалось, что ему необходимо оторваться от места, нравившегося ему более всего, чтобы взглянуть на него со стороны и приступить вновь к созданию картин. К тому же он полагал, что перемены пойдут на пользу Миранде. Миранда убедила его, что чувствует себя хорошо. Попросту она уже не была больше Мирандой.
      Итак, они остановились в отеле «Хэмпстед», осматривали столичные достопримечательности и наслаждались некоторыми плодами его успеха. Три картины Питера были выбраны для показа на летней выставке в Академии; две уже находились у «Тейта» и были включены в коллекцию работ ньюлинской школы. Он улыбнулся, глядя на картину, изображавшую миссис Паску, выступающую из чада, поднимавшегося с ее сковородок; ему все еще нравилась эта картина, хотя Мэг была права: он очень многое взял у Франса Гальса.
      Питер проговорил, обращаясь к Миранде:
      – Этой зимой я хотел бы вернуться к работе над портретом Мэг, который я начал много лет назад. Ты не против?
      – Конечно же, нет. – Миранда улыбнулась ему в ответ. – Я рада, что ты можешь сказать мне об этом.
      Он немного подумал, затем кивнул:
      – Да, я тоже. Я долго его прятал. И работал немного перед Рождественскими праздниками. Затем отложил.
      – И тогда ты не мог рассказать мне об этом. Теперь ты можешь. Почему?
      – Потому что… – Питер наморщил лоб. Он так многое мог выразить кистью, но вот слова ускользали от него. – Потому что… какую-то часть Мэг, которую я не мог отыскать в ней, я нашел в тебе.
      – Мое сумасшествие, – криво усмехнувшись, проговорила Миранда. – Теперь оно ушло, Питер. Вероятно, навсегда.
      – Неважно. Это не было сумасшествием, дорогая. То была страсть. У тебя страстная натура.
      – И теперь все ушло? – спросила она.
      – Нет, – ответил Питер, очень нежно касаясь ее. Теперь он был необыкновенно нежен с нею. – Нет. Она углубилась. Стала нежнее. – Питер поцеловал ее, и она почувствовала, что он вот-вот расплачется. – Миранда, дорогая… Я хочу… есть вещи, о которых я все еще не могу рассказать тебе. И теперь мне это кажется… ужасным.
      Миранда взяла его за голову и поцеловала.
      – Мне кажется, я знаю. Но даже если я и не знаю, то это не имеет никакого значения, Питер. Я наделала глупостей. Я сошла с ума. Нет, то была не страсть, а сумасшествие. Как-никак мы выстояли. – Миранда заглянула Питеру в глаза. – Что произошло тогда, не имеет значения. Мы прошли сквозь это. Я… как бы сказать… совершила самоубийство. И тем не менее я здесь. И ты тоже здесь.
      – Да. – Питер с силой кивнул головой, желая быть убежденным. – Да. Это единственное, что имеет значение.
      Однако оба они знали, что предстоят еще многие испытания.
      Этот год был последним годом учебы Алекса в пензанской школе, и после Рождественских праздников ему предстояло перейти в школу следующей ступени. Он надеялся поступить в очень хорошую школу в Труро и поэтому не хотел пропускать ни одного дня осеннего семестра. Соответственно, вся семья планировала оставаться в Лондоне до начала нового учебного года. Удивительно, но Миранда, которая всю жизнь провела сидя на чемоданах, отнюдь не расцвела в Лондоне. К середине августа она оставалась такой же бледной и вялой, так что Питер предложил всем вернуться домой.
      – Уррра! – воскликнула Кэти. Алекс заметил:
      – Я думал, что ты хотел пробыть здесь до открытия выставки.
      – Мне, конечно, хотелось бы взглянуть. Может быть, Миранда и я сможем приехать на пару дней, когда станет немного прохладнее.
      – А кто будет за нами присматривать? – спросил Себастьян.
      – Дженис не будет возражать против того, чтобы побыть несколько дней, не так ли, дорогая?
      Миранда кивнула, подумав, что, оказавшись дома, оттуда уже не уедет. Питеру, во всяком случае, лучше будет отправиться одному, чтобы она не связывала ему руки.
      Поэтому дела обстояли именно таким образом, когда в начале сентября в дом на Рыбной улице позвонила Глэдис Пак.
      – Не думаю, что ты узнаешь меня, Миранда? Говорит Глэдис Пак. Тетка Олли из Эксетера, помнишь?
      – Как я могу забыть вас! – Миранда почувствовала, как к глазам подступили слезы подлинной привязанности. – Вы были мне как мать! Ваш дом был моим домом.
      – Ты тоже всегда нравилась мне, Миранда. Все эти годы я хранила твой табурет на кухне. Ты помнишь свой табурет?
      – Как я могу забыть?
      Миранда сглотнула комок, напомнивший ей о тех бестолковых, беззаботных днях. Даже ее привязанность к Брету Сент-Клэру… сперва реализовалась. А теперь она поняла, что Олвен также защищала ее и не имела ничего общего с роковой женщиной, какой она представляла ее себе тогда.
      – Твое имя все еще записано у меня в книге гостей. Надеюсь, скоро смогу указывать на него новичкам и говорить: «И вы сможете стать такими же известными, как миссис Пэтч».
      – О, Глэдис!
      Миранда не удержалась, и слезы заструились по ее щекам. Одно Миранда знала наверняка: никогда она не станет известной актрисой.
      – Ну, ну, не падай духом. Я слышала, у тебя хороший муж и большая дружная семья. Когда дети подрастут, твое имя вновь появится на афишах. Вот увидишь.
      – Теперь это уже не имеет никакого значения. Просто… понимаете, я была тогда глупой девчонкой!
      Голос мисс Пак стал теплее:
      – Ты вовсе не была глупой, Миранда Пэтч. В тебе пылал огонь… и может быть, ты умела ловко с ним управляться. Ты считала, что должна быть ловкой, чтобы добиться того, чего хотела, так ведь? Стыдиться тут нечего. Ты никогда никого не обижала… – Голос ее стал неуверенным, и Миранда подумала, уж не знает ли она про Мэг. Или про Питера. Мисс Пак продолжила: – Дело в том… Бедный мистер Сент-Клэр после твоего ухода уже не остался прежним. – Она тут же поспешно добавила: – Нет, в этом нет никакой твоей вины, дорогое мое дитя. Просто он таков, каков есть, вот и все. К тебе это не имеет ни малейшего отношения.
      Миранда возразила:
      – Напротив, я обидела его, Глэдис. Мне хотелось причинить ему боль, и я это сделала. Но… – Миранда вздохнула, – я не думала, что это окажется настолько серьезным. С ним оставались все вы, я же, наоборот, чувствовала себя обиженной… и также одинокой.
      – Нет, не пойми меня превратно. С ним все в порядке. Просто… какое-то сожаление. Однако подобное случается со всеми нами по мере того, как мы стареем.
      – Да, – согласилась Миранда, кивая на трубку телефона.
      – Но послушай, он неважно себя чувствует. А теперь… я, пожалуй, могу сказать, дитя мое. У него рак. Нет, боли нет, – добавила мисс Паф, услышав, как Миранда громко охнула, – ему делают обезболивающие уколы. Он лежит в старой спальне, – надеюсь, ты не забыла – в той, где ты разучивала свои роли.
      – Он лежит? Все время лежит? Голос Глэдис стал грустным.
      – Наверное, уже недели две или около этого. В бреду он иногда вспоминает тебя, Миранда. Вот я подумала: если бы он мог поговорить с тобой…
      – Вы хотите, чтобы я приехала навестить его?
      – Он исписал кучу бумаги, но мне кажется, он стал бы счастливее, если бы поговорил с тобой. К тому же лекарства настолько сильные, что мне кажется, дня через два он уже не сможет как следует разговаривать.
      – О, Глэдис.
      – Успокойся, не плачь. Он вполне смирился со своим положением. Но мне кажется, что ему было бы приятно знать… что ты простила его.
      Миранда не могла сдержать слез. Кое-как она сумела сказать, что выезжает завтра же утром в Эксетер. Опустив трубку, она как подкошенная рухнула на ближайший стул. Внезапно ей отчаянно захотелось увидеть Брета. О ней речи не могло и идти, она давно его простила; вот если бы он мог простить ее, то тогда, вполне возможно, она также смогла бы простить себя. Миранда почувствовала в происходящем определенную предопределенность, она испытывала чувства, похожие на те, что в свое время владели Мэг, когда она направлялась на остров Артемию. Миранда подумала, что следовало бы связаться с Бретом еще несколько лет назад и заручиться его благословением. Затем она измученно улыбнулась. Разве могла бы она тогда совершить подобный шаг, до того как произошла эта трагедия с Джоном Мередитом? До этого ей даже и в голову не пришло бы, что она нуждается в благословении от кого бы то ни было, тем более от Брета Сент-Клэра.
      Миранда позвонила Артуру Бауэрингу, и тот пообещал ей прислать Дженис сразу же, как только она придет сегодня вечером. Миранда встретила из школы Себастьяна и рассказала ему, что случилось. Когда из Пензанса вернулись Кэти и Алекс, Себастьян уже успел свыкнуться с мыслью, что останется на попечении Дженис.
      – Во всяком случае, за мной присмотрит Кэти, – сказал он, стоя рядом со своей рыжеволосой сестрой.
      – Мы будем помогать друг другу, ма, не волнуйся, – произнес Алекс, вспомнив обещание, данное им тете Мэг не так давно.
      Миранда обняла его, что делала очень редко.
      – Знаю, что вы будете помогать друг другу. Отправляйтесь спать в положенное время. Я попозже загляну, чтобы пожелать вам спокойной ночи.
      – Не закрывай шторы, Миранда, – потребовала Кэти. – Нам с Себом нравится смотреть, как наши лунные лучики пробираются к нам в комнату через окна.
      – Все все еще помните сказку тети Мэг?
      – Это сказка и Питера тоже, – обыденным тоном заявила Кэти. – Они вместе должны написать хорошую книгу про лунных детей-лучей.
      – Возможно, в один прекрасный день они ее напишут, – ответила Миранда.
      Прежде чем сесть за стол и приступить к работе, Мэг налила воды в рукомойник, сполоснула лицо и вымыла руки. «Нокомис, дочь Луны» была окончена и подготовлена к отправке в Лондон. Теперь она собиралась приступить к «Каменному саду». Идеи для книги приходили в голову практически мгновенно. Этим днем Мэг сделала наброски двух пересекающихся фигур, стоящих в саду Эми, и внезапно увидела в их очертаниях близнецов. Она сама и Миранда? Фигуры близнецов? Мэг застыла на месте, держа в руках грифель, занесенный над девственно чистым листом бумаги; она знала, что в любой момент их контуры проступят под ее рукой на бумаге. Спешить некуда, не нужно судорожно выискивать различные варианты. Она чувствовала себя уверенно, сидя за большим столом в огромной комнате коттеджа, окруженная, как стенками кокона, темнотой так же, как и ее ребенок, сокрытый внутри ее утробы. Мэг нашла свое место в существующем порядке вещей. И в нем она имела определенное значение, даже важность. Внезапно у нее появилось ощущение ответственности за собственное будущее и за будущее ребенка. Практически всю ее жизнь события совершались независимо от нее самой, от ее воли: ей редко приходилось принимать решения. Теперь вожжи колесницы жизни были вверены в ее руки. Мэг взглянула в одно из незашторенных окон на густо-синий бархат неба и ощутила, как по телу пробежала дрожь. Что это было – страх или предчувствие чего-то? Во всяком случае, что ей делать? Она может писать книги и должна построить безопасный дом для своего ребенка. Так же как и все остальные люди, она находилась во власти богов. Особенно во власти богини Артемиды.
      Мэг улыбнулась своим мыслям и написала в верхней части листа: «Джемма и Минни», затем отложила грифель в сторону и привстала, услышав топот снаружи. Послышался стук в дверь, она открыла дверь и увидела Эми. Мэг, ощутив внезапное облегчение, улыбнулась.
      – На тебя это не похоже. Ты что-то забыла днем?
      – Нет. Когда я вернулась домой на ужин, то обнаружила у себя кое-что.
      Как обычно, днем они довольно долго пробыли в Бухте Барана. Фигура Мэг теперь сильно раздалась, и она отложила возвращение на плато до наступления первых сумерек.
      – Присаживайся, Эми. Ты что-то сама не своя. Это из-за «Адвоката Дьявола»?
      Недавно Эми приступила в работе над скульптурой, заказанной с материка. Работа продвигалась тяжело, и от этого Эми сильно расстраивалась. Однако камень был очень дорогим, и ей приходилось заставлять себя продолжать работу. В сердцах она назвала эту скульптуру, достигавшую трех футов высоты, «Адвокатом Дьявола».
      Эми отрицательно покачала головой и, тяжело дыша, опустилась на стул около стола. Мэг также присела, она поняла, что Эми только что бежала. Эми никогда прежде не бегала.
      – Ковак, – бессвязно произнесла она. Эми подняла глаза вверх; ее лицо напомнило Мэг морду лошади. – Он приехал сегодня днем на катере и завалился на мою кровать. Час назад я нашла его в своей спальне.
      – Чарльз? Чарльз здесь? Он в самом деле здесь?
      – Именно это я и говорю.
      – Но… почему?
      – Он привез новости.
      Мэг закусила губу; она поняла истинную причину, заставившую его отправиться в коттедж Эми, а не прийти в дом матери.
      Эми потупила глаза в пол. Ее длинный крючковатый нос, казалось, вздрагивал.
      – Ева умерла, – промолвила она. – Я не предполагала, что для меня это будет означать так много. Я чувствую… как мне ее не хватает.
      Мэг подвинула стул и обняла старую женщину. К ее удивлению, Эми положила голову ей на плечо, руками обхватила раздавшуюся в размерах талию и крепко прижалась к Мэг. Мэг почувствовала дрожь, пробегавшую по старому телу, обтянутому морщинистой кожей. Потрясенная, Мэг поняла, что Эми плакала.
      Мэг произнесла низким голосом:
      – Ты действительно понесла тяжелую утрату. Ева была твоей подругой.
      – Мне следовало бы навестить ее, Мэг. Я знала, что она находится в этом чертовом пансионате, я могла бы привезти ее сюда. Дать ей возможность умереть здесь, под солнцем.
      Мэг погладила ее редкие волосы.
      – Она не оставила бы Чарльза.
      – Знаю. Все равно мне следовало бы повидаться с ней. Две чертовски глупые женщины – вот мы кто.
      – Вы две замечательные женщины.
      – О, Мэг… – Эми умолкла, затем утихли и ее рыдания, и она продолжила: – О, Мэг, ты для меня такое большое утешение. Я этого не заслужила.
      – Послушай, Эми, это вообще не лезет ни в какие ворота. Давай не будем об этом. Выпьешь чашечку чая?
      – Да. Нет. У тебя есть бренди?
      – Да, в аптечке. Подожди.
      Эми разжала руки, Мэг поднялась, чтобы принести ей бренди.
      – Как Чарльз? – спросила Мэг.
      – Не знаю. Он куда-то исчез. Вот почему я примчалась к тебе. Подумала, что он, может быть…
      – Нет, он не заходил.
      – Мне он сказал, что должен будет вернуться завтра обратно. Но перед отъездом хотел бы поговорить со мной.
      – Он хочет, чтобы ты поехала с ним? На похороны?
      – Не знаю. Он выглядел таким осунувшимся.
      – Что-то не похоже на Чарльза. Неужели такой огромный мужчина может выглядеть осунувшимся?
      Мэг протянула бренди и попыталась изобразить на лице улыбку. Однако Эми в ответ не улыбнулась. Она взяла бокал обеими руками и сделала небольшой глоток.
      – Разве он огромный? В последний раз, когда я его видела, он был высоким и стройным. Но это было лет двадцать назад. Он крупный мужчина. Я не назвала бы его огромным. А лицо у него исхудавшее и посеревшее.
      – Бедный Чарльз.