Некоторые посетители одеты были странно, некоторые — вполне прилично. Мальчики-одуванчики, прыщавые пэтэушницы, откормленные «быки», шпана с синими от татуировок руками — весь срез молодежной среды.

Музыка уже гремела вовсю. Просторное фойе кинотеатра вмещало достаточно народу, места было немного. Упаковка здесь была плотная — обязательно наступишь кому-нибудь на ногу. Тут же работал бар со спиртными напитками. А в сортире в подвале шел торг кое-чем покрепче.

Дискотека была как дискотека. Пот на лицах, извивающиеся в мигающих прожекторах разноцветные фигуры — общий шаманский ритм. Общий порыв. Плясали, как грешники в аду на сковородках.

Музыка была качественная. Возникало ощущение, что бьют не по барабану, а барабаном бьют тебя.

Динамики ревели, визжали. Стены вибрировали. Публика дергалась, улюлюкала. Мальчики знакомились с девочками. Познакомились, угостили друг друга таблетками или травкой, трахнулись, разбежались. На то и дискотека. Легкость, темп, ритм. Все остальное — скукота и паутина. Здесь все молоды, подвижны, легки. Здесь — жизнь. Здесь — общий порыв.

— А! — завизжала девица от избытка чувств и начала выделывать круги на полу.

— У-я, — завизжал ее приятель, пристроившись рядом. Все шло привычным путем. Напляшутся. Обдолбятся наркотой. Кому-нибудь начистят морду. У кого-нибудь вывернут карманы. Но без лишнего шума. На случай скандала есть «быки», которые разведут ситуацию. Хозяевам лучше, чтобы все было здесь чин-чинарем.

Дискотека — царство синтетического наркотика экстэзи. Много рок-подлецов заявляло в интервью, что экстэзи — это нормально, экстэзи — это хорошо, это даже и не наркотик. А что им еще сказать, когда их бизнес тесно завязан на экстэзи? Рэйв-музыка вообще была специально под экстази создана. Хард-рок-мегатранс — все под него.

— Только идиот может на дискотеке, да еще с металликом, всю ночь продергаться. Там делать нечего без таблеток, — как-то признался мне один из наркошей.

Ритм барабана на дискотеке подстроен под бешеный ритм сердца, подстегнутого экстэзи. Двести сорок ударов в минуту — так барабанит сердце на дискотеке. Тогда возникает кайф.

На экстэзи физиологическая зависимость практически не развивается. Но этот наркотик оказывает огромное воздействие на психику. Галики появляются. Развязывается язык. Сексуальное вожделение через край плещет. И появляется искренняя любовь ко всему миру и всем людям. Резвое недержание. И эмоции текут — как сывороткой правды накололи. Истощается нервная система. Происходит обезвоживание организма, притом такое, что иногда приводит к гибели. Но главное — хочется кайфа покруче. А тут рукой подать до шприца с героином.

— Ну как? — воскликнул Галицын, начавший дергаться в такт музыке.

— Шабаш на Лысой горе! — прокричал я.

— Конфликт поколений. Ты начинаешь зудеть, как дядя Ася.

— Много говоришь. Работай, — притянул я его к себе. — По сторонам гляди.

Минут через сорок я уже сам был готов обдолбаться экстэзи или героином, лишь бы не слышать этого рева, стука, лязга и не видеть потные рожи и тела вокруг.

— Еще полчаса, — сказал я. — Если Долмы не будет, обшмонаем все и закруглимся.

— Подождем. Должен появиться, — заверил меня Арнольд.

Я посмотрел в сторону дверей. Вот и дождались. На дискотеку начала стекаться братва. Та, что прикрывает заведение. Будто с картинок сошли или из «нового русского» кино — один в спорткостюме, со златой цепью. Другой — бритозатылочный, накачанный барбос, мышцы распирают желтую майку. Еще пара таких же. С ними сутенерского вида тип в строгом костюме — это правая рука директора этого заведения, нас знает отлично.

— Хозяева. Владения Малютины осматривают, — приблизился ко мне Голицын.

— Долма? — спросил я.

— Нет его.

«Быки» устроились в сторонке. Им угодливо поднесли орешков, колы и пива. Ничего крепче. Пить, колоться и глотать экстэзи им на работе нельзя. Да и вообще нельзя. Малюта — сам не прочь косяк забить, но среди своих людей алкашей и наркоманов не терпит.

— Вон еще один, — сказал Князь.

К бандитам подскочил татуированный доходяга. Начал что-то объяснять, горячо размахивая руками. Это все их деда. Это не наши дела.

— Вон, — дернул меня за руку Галицын. — Он!

Долма — типичный представитель своего племени. Задница и морда примерно равновеликие — то есть увесистые. Глаза — свинячьи. И не только глаза. Выглядит, как свинья. Передвигается, как свинья. В общем — свинья и есть. Только в костюме и галстуке.

Я сунул руку за пазуху и нажал один раз на клавишу рации. Прошел звуковой сигнал: «Клиент здесь, начинаем задержание».

Пару минут на то, чтобы омоновцам подтянуться поближе и заблокировать все выходы.

Пистолет в поясной сумке — его сразу не выдернешь. Ну да ладно. Обойдемся. Не вытаскивать же его сейчас.

Арнольд сунул руку в карман, где у него была «черемуха».

Долма, сунув руки в карманы брюк, важно направился куда-то вдоль стен. Тут мы к нему и подвалили.

— Милиция, — воскликнул я, перекрикивая шум музыки. — Сейчас пойдешь с нами. Тихо. Не дергаясь.

Долма выпучил глаза. И рванулся напролом — то есть на Арнольда.

Прошел бы бандит его, как нож масло. Но я придал Долме ускорение. Подставил ногу. Здоровяк дернулся, споткнулся, удержался на ногах, только согнувшись. Тут я ему засветил ногой в солнечное сплетение. А потом кулаком с размаху по физиономии.

Весил он килограмм сто. Всеми этими стами килограммами он и шарахнулся оземь. Арнольд, которому Долма проехался по ребрам, в обиде с размаху вдарил ему ногой по почкам, навалился на спину коленом. Мы завели руки за спину. Щелк — наручники.

Тут братаны поняли, что ихних бьют. И кинулись на выручку.

И началось. У одного в руке была резиновая дубинка. Успел увернуться и встретил ее обладателя прямым удароом в пятак. Потом добил в челюсть, и он улегся надолго.

Князю врезали по лицу, и он улетел куда-то. Арнольд подпрыгнул и врезал каблуком в спину очередному «быку», отчего тот взревел.

— Стоять, милиция! — крикнул я, добивая коленом в брюхо «быка».

Откуда-то высыпали еще человека четыре — шантрапа помойная.

— Бей сук! — послышался вопль.

Я увернулся от полетевшей в меня бутылки пива. Толпа с диким воплем и визгом отхлынула, когда Арнольд опустошил в нее часть баллончика «черемухи».

И все это под какой-то забойный хит какой-то эстрадной крысы.

— Бей козлов! — снова заорал татуированный живчик.

Тут я его и достал прямым ударом. Зубы нынче дороги. А ему вставлять нужно будет не меньше трех. Он заглох надолго.

На периферии пляска продолжалась, будто ничего не происходило.

Тут и влетели омоновцы. И началась ночь потехи — маски-шоу.

— Кого? — подлетел ко мне капитан-омоновец.

Мне оставалось только указывать пальцем, и дубинки гуляли по ребрам. Теперь уже мало кто сопротивлялся. Наконец диск-жокей додумался вырубить музыку.

— Милиция, — крикнул Галицын, взяв микрофон. — Всем оставаться на своих местах.

— Позаботьтесь, — сказал я, ударив по ребрам распростертого Долму. — Он шустрый.

— Сейчас, — омоновец с треском врезал дубинкой, и Долма заорал раненым вымирающим мамонтом. Пробрало убивца недосаженного до печенок — в буквальном смысле.

Я бросился на нижний ярус. Там была курилка — просторное помещение с креслами, оттуда вели двери в сортиры. В зарослях за пальмами в кадках валялись и пыхтели, не обращая внимания на происходящее, двое сладострастцев.

— Шабаш, голубки, оргазм пришел! — Омоновец с чмоканьем влепил дубинкой по наполовину оголенной заднице и услышал ответный вскрик.

Теперь — сортир. Наркоманский загон.

Там уже были Асеев с омоновцем. На полу валялся негритос и часто дышал. У стен стояли двое полностью обдолбанных пацанов. Еще один пускал пузыри, сидя на полу в нечистотах, — встать он не мог, на его лице было нарисовано счастье.

— Сука, несколько пакетов сбросил, — Асеев плюнул на негритоса, а омоновец дал черному другу человека дубинкой по шее.

— А это кто? — спросил я, глядя на еще одного, обнявшего унитаз.

— Ему нравится, — сказал омоновец.

Пацан всхрипнул. Рядом с ним валялся шприц.

— Сильно улетел, — сказал омоновец, примерившись врезать ему ботинком.

— Стой! — прикрикнул я. — Вот черт! «Скорую»! Асеев взял парня за длинные волосы, оторвал от унитаза.

Посмотрел в стекленеющие глаза, на наливающееся синью лицо.

— Героин порченый, — сказал я.

— Он самый, — кивнул Асеев.

Ночь. Тусклая лампа светит. А ты стоишь и видишь перед собой оскаленные рожи, у которых одно желание — тебя растерзать… Да, так и было.

После строительного института один год я отслужил в стройбате сержантом, потом закончил офицерские курсы. Помню солдатские свои времена. Нас в роте было трое русских, остальные — дети степей и гор, притом многие с уголовным прошлым. Естественно, трое русаков подлежали опусканию, издевательствам. Не тут-то было. Так уж получилось, что мои земляки по габаритам ненамного мне уступали и привыкли в деревне своей работать и руками, и курками. Спуску мы не давали. Воспоминания, как мы с табуретками на изготовку, спина к спине стоим против полусотни жаждущих крови варваров — они и сейчас не выцвели в памяти. И не было случая, чтобы мы не отбились. Да и офицером когда дослуживал — в роте одни урки да чеченцы были. Для них мои офицерские погоны мало что значили. А что я любого могу кулаком на полчаса угомонить — это много значило. Так что ночная дискотечная забава в «Эльдорадо» с такой жизненной школой — для меня просто разминка. Ребятам, правда, пришлось похуже…

…Утром Арнольд прилепил на «Стену объявлений» новое анонимное произведение:

"Запомни сам и передай другому.

В армии обязанности строго определены:

— Все до старшего лейтенанта включительно должны уметь работать самостоятельно.

— Капитан должен уметь организовать работу.

— Майор должен знать, где что делается.

— Подполковник должен уметь доложить, где что делается.

— Полковник должен самостоятельно найти место в бумагах, где расписаться.

— Генерал должен уметь самостоятельно расписаться, где укажут"…

— Как? — спросил Арнольд.

— Где взял? — поинтересовался я.

— В народном театре. В РУБОПе.

— Отлично, — я вытащил таблетку, проглотил. Голова раскалывалась. Мигрень, черти ее дери. А чего удивляться? Дискотечная баталия, следующий день — разборы у начальства, чего мы такой дебош закатили и почему «детям» бока намяли. Спасало положение, что наизымали множество таблеток экстэзи, несколько «чеков» героина и шприцы. И добыли показания на двух барыг, торговавших в туалете. Часть вчерашнего дня мы потратили на получение объяснений у хозяев дискотеки и на подготовку представления о закрытии заведения, как точки, где систематически распространяются наркотики. Хозяину это сильно не понравилось. Он начал было намекать на вознаграждение, но быстро заткнулся, так что поставить его на технику и вменить дачу взятки мы не смогли.

Между тем ребята из убойного сначала привели в чувство Долму, а затем стали из него эти самые чувства выбивать. Бесполезно — колоться на убийство Тюти он не хотел. При обыске на его квартире изъяли одежду с замытыми каплями крови, нашли в вентиляционном канале сверток с «ТТ» и «Береттой». Теперь дело за экспертизой. Галицын его опознал как типа, который отчалил в «Ауди». «Убойщики» пусть дальше копают — нам неинтересно. Нам интересно — зачем Долма убил Тютю. Ничего, время будет — дожмем его.

— Арнольд, сделай чай, — велел я.

— Есть, ваше сиятельство, — он вытащил из шкафа чайник «Мулинекс» и заполнил водой из кувшина.

— Душно, — я подошел к окну, распахнул его и воскликнул:

— Ба, у нас гости!

— Кто? — Арнольд подошел к окну.

— Сам пахан пожаловал.

На улице остановился джип «Чероки» — здоровенный и мощный, как бронетранспортер. За ним замерла «Волга». Из джипа вышел сам Малюта — хлипкий, быстрый в движениях, в костюме — костюм на нем сидел примерно как на цирковом шимпанзе. Малюта был создан для тельников и телогреев. И для оловянных ложек и финарей с наборными ручками, а не для сотовых телефонов и серебряной посуды.

К нему в хвост пристроился сутулый хлыщ — на нем и костюм, и галстук сидели так, будто он в них родился. Никак, личный адвокат. Куда же теперь Малюте без адвоката? Не хрен собачий — вор в законе.

— И не жарко им? — покачал я головой.

— У них в салоне кондиционер, — сказал Арнольд. — Может, к начальству пожаловал? Чего ему с мелочью типа нас якшаться?

— К нам он. Зуб даю, — я залез в ящик стола. Там был магнитофон. Я перекрутил кассету и нажал на запись.

Зазвонил телефон. На том конце провода был дежурный по УВД.

— Терентий. Тут какой-то блатарь татуированный, — сказал он. — К тебе рвется.

— Пусть проводят, — разрешил я.

— К тебе или на хрен?

— Ко мне.

Я посмотрел в окно. Двое «быков» вышли из «Волги» и прохаживались, как павианы-вожаки в обезьяннике — сурово и недружелюбно оглядываясь по сторонам.

— Тимофеич, — сказал я дежурному. — Пусть твои ребята две тачки под нашими окнами проверят — джип и белую «Волгу». Там стволы могут быть. И клиентов проверьте.

— Без труда, — заверил дежурный.

— Минут через пятнадцать сделай. Ладно?

— У меня тут омоновцы дежурят. Все будет тип-топ, — заверил дежурный.

Дверь открылась. На пороге возник помощник дежурного и козырнул:

— К вам, товарищ майор.

— Пусть заходят, — пригласил я. Вошел Малюта со своим поводырем.

— Привет, Малюта, — всплеснул я руками. — Давно не виделись. Все сумки воруешь?

— Нет. Перевоспитали, — улыбнулся он. Перемены к лучшему в нем были налицо. Во всяком случае передние золотые зубы он сменил на отличную металлокерамику — получились как родные и даже лучше. Улыбка у вора теперь белозубая, но все равно гнусная.

— А это кто? — кивнул я на сопровождающего.

— Это мой юрист, — сказал Малюта.

— Ясно. Раб… Арнольд, — кивнул я, — возьми дядю, проверь на оружие и наркотики.

— Вы не имеете права, — сверкнув очками, изрек юрист.

— Имеем.

Мы остались один на один.

— Садись, Малюта.

— Не круто забираешь? — прищурился зло Малюта.

— Я тебя звал? Нет. А в чужой монастырь со своим уставом не лезут… Эх, Малюта, друг дней моих суровых. Земляк.

Мы росли с ним в одном районе. В одной школе учились. Он на год старше. Семнадцать лет прошло после выпуска, а старые учителя до сих пор вспоминают класс Малюты. Это легенда. Семьдесят процентов пацанов оттуда село, несколько человек так по лагерям и сгинуло. Малюта был там самый вредный. Естественно, в школе житья от этой шантрапы никому не было. Били, гады, в школьном туалете пацанов, иногда до бессознательного состояния. Милиция с ними извелась. И меня били, пока я веса не набрал живого. Тогда я начал с ними драться. И создал эдакий комитет самообороны. В школьном туалете мне и полоснул один из малютинских прихлебателей ножиком по руке. А я его отправил в больницу, проломил им дверь.

Так мы с ним и пересекались всю жизнь. Я в стройинститут поступил, Малюта — в тюрьму. Я в студенческую добровольную народную дружину, Малюта — сумки вырывать. С сумкой я его и поймал. Он меня пришить обещал. Когда он вышел, я уже офицером-стройбатовцем был. Он опять в тюрьму, а я в милицию работать. Он вышел, и мы опять встретились. Помню, гонял его по кабинету, на колени ставил. А теперь, гляди, сморчок, у блатарей вес набрал. Паханом стал.

— Карьеру сделал, Малюта, — с уважением произнес я.

— Сделал.

— Пахан. Где короновали?

— Во Владимирской пересыльной. — Малюта ел меня злыми глазами.

— Ух ты. Солидная фирма. Бесплатно?

— Что? — прищурился он.

— А чего стесняться? Сейчас за бабки воровские титулы покупаются. Знаешь, сколько воров стало? В СССР пятьсот было, сейчас тысяча двести… Ну ты-то, наверное, за заслуги стал.

— За заслуги, не бойся, мент, — кивнул он.

— Значит, до свидания, сумки. «Белым» приторговываешь. Не западло людей травить?

— Это уже не люди.

— А ты — человек?

— Я — да, — с угрозой посмотрел он на меня. — Терентий, кончай гнилой базар. У меня серьезный разговор.

— Ну…

— С твоей подачи человека моего взяли. Я его уважал. И «Эльдорадо» прикрыли. Знаешь, какие это бабки?

— Представляю.

— Давай договариваться. Называй.

— Что?

— Условия.

— Это какие условия?

— У меня есть дело. У тебя есть дело. Мы соприкасаемся. Мне нужна эта дискотека. Отвали от нее. Я там наведу порядок, не будет глаза мозолить.

— А взамен?

— Про материальную сторону не говорю — тут проблем нет. Но это не мне договариваться…

Умный, знает, что писать на магнитофон могут.

— У тебя план по валу, да, — не вопросительно, а утвердительно произнес он.

— Ага. Как на зоне — десять сосен за смену перепилить.

— Я тебе план обеспечу. Чурок сдам, которые по наркоте масть держат в городе.

— Во, в агенты пришел наниматься, — с умилением всплеснул я руками.

— Ты языком-то не слишком молоти.

— Не буду… Ну и что?

— Сосуществуем на основе взаимной пользы. А то ты слишком шустро взялся…

— Малюта, ты сильно расширяться решил, если тебе конкурентов убрать надо?

— Биндюжник, — назвал он меня по прилипшей у наркоманов кличке. — Лучше, когда в городе один хозяин. С ним можно договориться.

— Значит, я буду давать тебе уничтожать детей, а ты мне будешь выполнять план?

— Не правильно выразился. Но по сути верно.

— Выгодное предложение, — оценил я.

— Даже слишком.

— Знаешь, что позавчера на дискотеке пятнадцатилетний пацан загнулся?

— Слышал.

— Малюта, как тебя паханом выбрали? Ты же ни хрена не понимаешь в людях.

— Отказываешься?

— Нет, я согласен к тебе в «шестерки» пойти!

— Смотри. Под Богом ходим, — в его глазах плескалась злоба.

Малюта все-таки шпана обычная. Главное в нем — злоба отчаянная и способность терпеть боль. Болевой порог снижен, как у многих урок, а потому ему до фонаря разбитые губы и выбитые зубы. Его столько били на этапах и в зонах, что другой бы сломался. А он только кураж да авторитет наварил. Благодаря этому да злой хитрости, неуемной жестокости и способности завсегда наплевать на все правила и договоренности, когда это выгодно, вырвался наверх. Но долго он не протянет. Такие никогда долго не тянут.

— Да слышал. За десять штук в городе без проблем можно щелкнуть мента, — махнул я рукой. — Так?

— Есть и такое мнение.

— Так вот слушай, — я взял его за отворот пиджака, притянул к себе. Стиснул его так, что чуть глаза из орбит не по-вылезли. — Вора можно прищелкнуть и забесплатно. И найдется, кому это сделать.

Этим, конечно, Малюту не проймешь. Мы остались при своем. Но по моему тону он понял — сказано было от души, на полном серьезе, так что есть еще кого опасаться. Когда блатные теряют это ощущение, они становятся готовы на Дрянные поступки.

— Вольному воля, — отряхнув рукав своего роскошного и безвкусного сиреневого пиджака, произнес Малюта.

Я снял трубку и набрал номер дежурного.

— Как там тачки? — осведомился.

— Трое «быков» в них, — сообщил дежурный. — Два ствола.

— Отлично.

— Чего отлично? У них на стволы документы есть. Частное охранное агентство.

— Так. Надо оформить бумаги. Будем выяснять, что это за ЧОП, — я положил трубку.

— В солдатики играешь? — произнес Малюта хрипло.

— Малюта, ты как Папа Римский. Своих швейцарских гвардейцев завел для охраны. С табельным оружием, — усмехнулся я.

— Положено, — прищурился он.

— Забирай своего крючкотвора. И вали.

— Пожалеешь, Терентий.

— Поглядим.

На совещании у начальника областного УВД собрались начальники областного ОБНОНа, РУБОПа, нашего РУВД и СКМ, ну а также Романов и я. Докладывать пришлось мне, как самому активному участнику этой истории.

Слушали меня достаточно внимательно. Новый начальник УВД — молодой, спортивного вида (заслуженный мастер спорта по биатлону) генерал, из тех, кому два раза объяснять не надо, делал отметки в блокноте.

— За последние двое суток еще три наркомана скончались.

Картина все та же. Обстановка обостряется. Волны, поднятые у нас, дошли до Москвы. Дело на контроле в УБНОНе МВД, — взял слово генерал, выслушав всех. — Создаем следственно-оперативную группу из представителей следственного управления, УБНОНа, уголовного розыска и РУБОПа. План оперативно-розыскных мероприятий с подробной расстановкой сил и средств — мне завтра. Все.

Мы вышли из отделанного гранитом, с массивными колоннами здания областного УВД, на верху которого сохранился герб СССР. Часы показывали полседьмого.

— Группу создали. Уже легче. Не одних нас драть будут, — сказал Романов.

— Все равно на нас все ляжет, — махнул я рукой. — А когда все раскрутим, выяснится, что это заслуга целой оравы, притом многих ты и в глаза не видел.

— А опер что, за ордена работает? — с усмешкой спросил Романов.

— Правильно, — сказал я, трогая машину. — Опер работает бесплатно, скромно, исключительно за идею. Тебя в контору?

— А куда же еще. Интересно, как у ребят с рынком?

— Сейчас и узнаем.

В нашем кабинете стоял галдеж. Асеев печатал на компьютере документ, Арнольд лаялся на Князя.

— Взяли Халика? — спросил я.

— Взяли, — кивнул Арнольд. — В кутузке парится.

— Как взяли?

— Ну, наш человек в главный павильон зашел. Мы аккуратно выставились, чтобы не светиться. У азеров же на рынке своя «наружка» работает — всех секут, кто в окрестностях объявляется, — пояснил Галицын. — Халик ранними среднеазиатскими арбузами на рядах торговал — они, наверное, дороже наркоты стоят. Агент ему деньги. А эта обезьяна дольку с арбуза снимает, лапу волосатую свою внутрь сует и «чек» «герыча» извлекает.

— Сколько взяли? — поинтересовался я.

— Грамма полтора, — сказал Арнольд. — Двадцать «чеков».

— Как семечками «чеками» арбуз был начинен, — хмыкнул Галицын.

— Халик в признанке?

— Ха, — Арнольд вытащил из папки бумагу и протянул мне. — Прочитай этот крик души.

«Обясение. Я ничэго плахого не делаль, ничэго не свершаль. А о том, как я продаваль наркотик, только следвателю скажу…»

Халик — правая рука Ахмеда, предводителя азерской мафии, держащей южный рынок и торгующей там героином. Южный — это наркоязва города. Там в месяц распродается до кило «белого». Ментовку местную наркомафиози с потрохами купили. К нам подъезжали, предлагали и отдел на содержание взять, машины купить. Что угодно предлагали. Сам Ахмед приезжал. На Романова вышел. И начал его грузить, что азеры с милицией всегда хорошо жили. «Лучше людям вообще хорошо жить, потому что у всех жены, дети». И выкладывает моему начальнику про него все — его домашний адрес, закрытый телефон, данные на членов семьи. Романов — человек спокойный, но в ухо ему заехал. Шеф только с виду хлипкий, а так был кандидатом в мастера по боксу. Тут я подоспел. Ствол ко лбу и лекцию прочитал, что и Ахмеда, и его родню многочисленную перебьем, если на наши семьи «наезды» будут. Подействовало. Больше Ахмед ближе чем на километр к нашей конторе не подходил.

— Как Халик пережил задержание? — спросил я.

— Он обиделся. И возмутился, — Арнольд улыбнулся. — Мы его в отделение притаскиваем. Он нахохлившийся, как воробей, вдруг заявляет: «Что за жизнь, да! В день по две сотни баксов зарабатываю. Участковому дай. Патрулю — дай. ГНР — дай. А еще кушать надо… Ну что делать-то будем?» И на нас глядит, на понятых. Потом начинает перечислять, тыкая в меня, дядю Асю и Князя пальцем: «Тэбе — тысячу баксов. Тэбе — тысячу». Тут понятые обиженно завопили:

«А нам?» Он: «А вам по пятьсот хватит…»

— Дело возбудили? — спросил я.

— Возбудили, — кивнул Асеев. — Чего мне это стоило!

— Не думаю, что местное отделение будет надрываться, чтобы дело в суд направлять, — вздохнул я. — Там они все на азерских деньгах поднялись. Надо, чтобы управление дело взяло.

— Лучше было бы, — согласился Асеев.

— Думаю, мы с Романовым следаков из управы напряжем. Сядет Халик.

Затренькал на столе телефон. Арнольд взял трубку.

— Да, это ОБНОН. Из двенадцатого отделения? Что там? Что?! — Арнольд покачал головой и включил громкоговоритель.

По кабинету разнесся голос:

— Говорю, вашего кадра на улице омоновцы повязали со шприцом из-под героина. Говорит, агент Рок.

— Так и говорит? — переспросил Арнольд.

— Да.

— И чего он еще говорит?

— Ох, чего он только тут не наговорил, — вздохнул звонивший. — Я думаю — то ли он с Луны свалился, то ли это я наркотиками обкололся.

— Про мэрию и взятки говорил?

— Ага?

— Про подкоп под зоопарк?

— Говорил. И про колумбийскую наркомафию. И про банки, где наркоденьги моются. Еще заявил, что он секретный агент ОБНОНа. Под Карлом Карловичем работает. Кто это хоть такой?

— Это типа Деда Мороза.

— И бумагу какую-то идиотскую показал с печатью… Что с ним делать?

— Дайте по морде. Я за ним сейчас заеду, — Арнольд выключил телефон и поднялся. — Ну дает, — покачал он головой.

— А вы чего хотели, клоуны? — воскликнул Асеев. — Тоже мне, Жванецкие.

— Да ладно, — махнул рукой Арнольд. — Все в порядке. Появился он минут через сорок. Он гнал перед собой пинками Рока. Ухо у наркомана было красное, он поскуливал и держался за него.

— Слушайте, ну хоть вы ему скажите, — проскулил Рок, обращаясь ко мне. — Чего дерется-то?

— Поделом, — произнес я. — Ты чего секретное задание кому ни попадя разглашаешь? Зачем про Карла Карловича каждому встречному говоришь?

— А чего, нельзя?

— Нельзя… На зарплату тебя хотели взять, теперь тысячу раз подумаем.

— Я тут работаю на вас день и ночь. Жизнью рискую. А вы… — Рок всхлипнул.

— И чего ты наработал? — спросил Арнольд.

— Пошушукался. Узнал, на кого Утютин работал.

— Откуда это ты узнал?

— Я же всех знаю. С людьми общаюсь. Шила в мешке не утаишь.

— И кто его хозяин?

— Таджик.

— Какой таджик?

— Моджахед.

— Абдуламон Муртазов?

— Абдуламон, — кивнул Рок. — Ваша правда. Все складывалась. Я вспомнил оперативную информацию, полученную от Волоха о партии наркотика, которую завозит Муртазов. Дешевый наркотик. Наркотик с проблемами. Значит, от него люди загибаются, да? Пока все сходится.

— Значит, Тютя получал от таджика порченый героин, — задумчиво произнес Асеев.

Муртазов был главным авторитетом у таджиков-наркодельцов. Героин он гнал с родины.

— Выйди, — кивнул я Року. — На лестнице постой. Рок послушно вышел и застыл у дверей. В коридоре было пусто. Рабочий день давно закончился. Только у нас тут — шум, веселье, потеха. Веселая жизнь у ОБНОНа. К ночи начинается.

— На лестнице постой. И дверь закрой! — крикнул я.

— Я чего, подслушивать буду, что ли? — обиженно заворчал Рок, но исчез.

— Надо этого басмача брать, — сказал я.

— На чем? — спросил Асеев. — Он сам не торгует. У него «шестерок» для этого дела полно. А «шестерки» против него показания давать не будут. У нас руки коротки.

— Будем брать по беспределу, — хлопнул я ладонью по столу.

— Три грамма героина на карман, — без энтузиазма произнес Арнольд. — И ствол в придачу… Душу не греет.

— А что ты предлагаешь?! — взорвался я. — Чтобы и дальше люди мерли?

— В принципе таких людей не жалко, — отметил Асеев. — Но это непорядок — факт.

Между полицейскими и ворами есть какие-то правила взаимоотношений. Лучше всего работать честно: поймал — посадил, не пойман — не вор. Но бывают ситуации, когда в рамках нам тесно. У каждого опера бывают ситуации, когда он, если хочет называться человеком, просто не имеет права в них оставаться. Поскольку древнеримские заморочки — пусть погибнет мир, но восторжествует закон — это из области абстрактных истин. А истина конкретная — опер должен защищать людей. И если для этого нужно таджикскому бандиту подбросить наркотик, даже грохнуть его втихаря, — я это сделаю. Правда, при таком раскладе они тоже начинают играть без правил. За десять тысяч баксов грохнуть опера — нет проблем. Или похитить ребенка… От этой мысли по спине пробежала дрожь… Но дрожать не время.

— Сейчас идет не борьба с преступностью, — будто откликнулся на мои чувства Асеев. — Сейчас идет война. А на войне, как на войне.

— Его найти сначала надо, — сказал Арнольд. — Он хаты меняет раз в месяц. И хата у него не одна.

— Подходов к нему у нас нет? — спросил Галицын.

— Если бы были, — вздохнул я. — Будем искать.

— Будем, — кивнул Асеев.

Вежливо постучали. Дверь приоткрылась. В проем просунулась морда Рока.

— Тебе где сказали стоять? — гаркнул Арнольд.

— Знобит, — заныл он. — Мне бы конфетку.

— Это с каких таких щедрот? — уставился на него Асеев.

— Ну пожалуйста…

— Рок, — сказал я. — Ты на приближенных Моджахеда выхода случаем не имеешь?

— Имею, — с видом знатока кивнул он. — Знаю, кто у него на подхвате. Передаточное звено.

— Это откуда же? — недоверчиво спросил Арнольд.

— Я всех знаю.

— Ну, если свистишь…

— Не свищу. Это Хаким.

— Сам торгует?

— Торгует, — сказал Рок.

— Тебе продаст?

— Надо попробовать.

— Будешь покупать…

— Ох, — загундосил Рок. — Обо мне и так уже нехорошие слухи, идут.

— Не бойся. С такой «крышей» не пропадешь, — ободрил я его. — Арнольд, выдай агенту Року довольствие…

Я включил автоответчик, и послышались голоса. В основном призывы о помощи. «Дочь наркоманка, помогите…» «У нас на этаже собираются наркоманы и колются. Едва не убили моего мужа. Сделайте что-нибудь…» Сообщений набралось полно.

В кабинете было непривычно пусто. В нем я был один — все разбежались по делам. Я дослушал записи. И тут зазвонил телефон.