Вечный кайф

Истеричный голос принадлежал женщине. Ощущался явный кавказский акцент.

— Это отдел наркотиков?

— По борьбе с наркотиками, — поправил я.

— Вам двадцать тысяч долларов предлагали, сволочи?! А? — орала она. — Не взяли, а?! Так тротила у нас на всех хватит!

— Правда, что ли? — спросил я.

— Выблядки!

— Слышь, подруга. У нас тоже патронов на всех хватит. И Ахмеду — первая маслина. Весь рынок ваш с землей сровняем. Так и передай, крыса недотраханная.

Я бросил трубку. Ну, это вообще наглость… После того как задержали Халика, опер из местного отделения подъезжал к Асееву, намекнул, что азербайджанцы готовы разориться на двадцать тысяч долларов, чтобы выкупить Халика. Мы решили провести комбинацию и взять с поличным задачу взятки. Когда уже все организовали, кто-то из отдела по экономическим преступлениям, который мы сдуру привлекли к мероприятиям, нас продал. Продали свои — это уже настолько часто происходит, что не воспринимается как нечто из ряда вон выходящее. Вот только противно на душе стало.

Телефон опять зазвонил. Опять эта крыса азербайджанская? Ничего, сейчас услышит, насколько богат русский язык.

— Слушаю! — крикнул я.

— Это Стрельцов? — послышался так хорошо знакомый голос.

— Он самый, — произнес я. Ох, только ее не хватало!

— Это Турусова Анна Леонидовна. Мне сообщили, что Крюков Арнольд недавно пытался отравить и убить еще одну девушку. Моя внучка была не последней жертвой.

— Это какую девушку он пытался отравить?

— Некую Воронову.

Откуда она узнала, что Ворона чуть не умерла? Опять кто-то из наркоманов напел?

— Откуда вы это знаете? — спросил я.

— Мир не без добрых людей.

— Мне кажется, вы заблуждаетесь.

— Вы наивны, молодой человек. Как вы наивны.

— Ясно. Учтем. Проверим.

— Я уже написала в прокуратуру. Так что вам не удастся спустить все на тормоза.

— Спасибо за информацию. — Я бросил трубку.

Достали!

Я вынул из стола толстенную папку с документами — обзорами МВД, документами — и углубился в изучение бумаг, отмечая карандашом интересующие меня моменты, касающиеся деятельности таджикской наркопреступности против которой нам на днях вести войну по всему фронту.

После того как в Домодедово изъяли рекордную поставку наркотиков — шесть килограмм героина было спряано в петрушку, — президент Таджикистана Рахмонов заявил что это прискорбный факт, позорящий государство. Правильно, явился громкий факт — вызвал соответствующий шум. Негромкие факты никого не волнуют. А главный факт остается фактом — девяносто процентов героина идет в Россию из Таджикистана. И меньше не предвидится.

«20 и 23 июня сего года сотрудниками УБНОН ГУВД гор. Москвы, УБНОН МВД России проводились мероприятия в аэропорту Домодедово. Было задержано девять граждан Таджикистана, прибывших 631-м рейсом Душанбе-Москва, у которых изъято 3 килограмма героина…»

«Сотрудниками УБНОН УВД Новосибирской области в августе с. г. в ходе операции „МАК“ пресечена деятельность группы сбытчиков наркотических веществ с межреспубликанскими связями. Было арестовано пять человек, из которых двое — граждане Таджикистана. Преступная группа занималась ввозом из Душанбе в Новосибирскую область наркотиков. Изъято 4 кг опия и 180 г героина. В общей сложности по ценам черного рынка на 60 тысяч долларов США».

«В Московской области задержано двенадцать граждан Таджикистана, у которых изъято два килограмма опия и двести грамм гашиша».

«Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков МВД РФ только в последнее время ликвидировало шесть международных наркогруппировок, поставлявших наркотики через Таджикистан. Арестовано двадцать семь человек, изъято 3 кг опия, 4, 6 кг героина, 0, 5 кг гашиша на сумму по ценам черного рынка миллион долларов США…»

Поток наркоты. Девятый вал. Из Таджикистана везут героин на гражданских и военных самолетах. Курьеры приспосабливают для транспортировки чемоданы, сумки с двойным дном, контейнеры с продукцией, а то и собственные желудки. Перевозчики не боятся ни пули, ни тюрьмы, потому что большинству из этих людей нечего терять. Потому что в тюрьме в России лучше, чем умереть от голода или свалиться в арык с перерезанным горлом у себя на родине.

Таджикистан — горная, выжженная войной, высушенная ненавистью братоубийственной войны страна. Часть истекшей кровью, разодранной стервятниками советской империи. То, что творилось в Таджикистане, как все там начиналось, знаю из первых уст. Мой дядя — главный инженер Душанбинского строительного треста — успел вовремя уехать из города, где прожил всю жизнь. Но насмотрелся на многое. Видел, как от демократической общественности России выступал будущий мэр Питера и будущий обвиняемый во взятках Собчак, как он орал на митинге оппозиции:

«Москва с вами», а в это время благодарная ему за это оппозиция по всему Таджикистану заваливала арыки трупами своих политических противников, а заодно и русских, и иноверцев. Сколько там погибло под хор из Москвы о правах человека, о необходимости политического диалога, о развитии национального самосознания? Сто тысяч? Двести? Что-то около того — кто считал. Так уж получилось, что первая мысль в пробуждающемся национальном исламском самосознании была — «рэзать». Рэзать тех, кто другой нации, другой веры, других политических взглядов. Советская империя развалилась, и отвалившиеся куски умывались кровью. А в это время власть имущие светочи рынка и демократии, дорвавшись до власти в России, оптом продавали друзей России и миловались с ее врагами.

Двести первая Российская дивизия спасла тогда положение. Иначе что творилось бы в Таджикистане — трудно представить. Но страна продолжает кровоточить в гражданкой войне. Потихоньку там подбирается голод. А рядом, через границу, — афганские душманы. Рядом — горы орудия. И рядом — океан наркотиков. Все наркотики идут в Таджикистан из Афгана.

Для Афганистана наркотики — жизнь. Страна десятилетия воюет с иностранцами и друг с другом. Там почти не осталось промышленности и гибнет сельское хозяйство. Зато есть наркотики. Наркотики — это пища для голодающих. Это машины и горючее. Это лекарства для больных. Но главное — это оружие и боеприпасы. Без них в Афганистане делать нечего. Война там — образ жизни. Безоружный погибает. Поэтому торговали, торгуют и будут торговать наркотой.

Афганистан поставляет в год на рынок две тысячи тонн опия. Притом если раньше путь шел через Иран в Турцию, там опий перерабатывался в героин и растекался по Европе, то теперь в число главных получателей входит Россия.

В афганском Файзабаде за килограмм опия дают полсотни долларов. В Хороге в Таджикистане цена возрастает уже до двух сотен. В Оше в Киргизии — будет уже тысяча-полторы тысячи «зелени». В Алма-Ате — пять «тонн». Ну а в Москве — десять тысяч долларов. Правда, в последнее время в связи с экономическим кризисом и перепроизводством товара цены немножко начали падать.

В последние годы в самом Афгане развернулась сеть лабораторий по производству героина. Так что потоком пошел чистейший порошок. Это как поток лавы, залившей Помпеи. Вот только Помпеи — это все без исключения русские города…

Когда я только начинал работать по наркотикам — это было семь лет назад, — марихуана считалась серьезным зельем, опий-черняшка и сваренный кустарно винт — это было пределом. Героин и кокаин были огромной редкостью. Два-три года назад будто шлюзы прорвало. Наш город, да и вся Россия утонули в афгано-таджикском героине.

Героин возить куда выгоднее, чем опий. В Афгане грамм «белого» стоит доллар, в Таджикистане — пять, в Москве оптовикам сдают по пятьдесят-шестьдесят, распространители берут по девяносто-сто, бадяжат (разбавляют всякой дрянью типа мела) и продают уже до десяти долларов «чек», в котором одна десятая, а то и меньше, грамма.

Так что есть кому сказать спасибо за героиновые российские грезы. Спасибо афганцам — они не без выгоды для себя мстят России за десять лет войны. За то, что мы влезли туда, куда не надо было, а потом, под завывания плешиво-пятнистого Генерального властителя СССР, вывели войска, с готовностью продав своих союзников и отдав несчастную страну во власть моджахедов. Спасибо таджикам — они мстят России все за тот же грех предательства, за то, что в свое время старшие братья их оставили в беде, один на один с теми же душманами. Зло возвращается. Зло растекается по России мертвенно-белым героиновым порошком.

Сегодня на наркоденьги живет оппозиция в Таджикистане, так же подкармливаются там и чиновники. Наркоденьги — это способ безбедной жизни и для российских военных. Многие из них тоже вписываются в наркобизнес, притом очень органично. Чуть ли не каждый месяц на российских военных самолетах, вертолетах изымаются наркотики… «В самолете „Ан-26“ Министерства обороны России обнаружено 3 кг опия…» «В Душанбе в вертолете „Ми-8“ изъято 22 кг опия…» «В Душанбе — опять в военном вертолете — изъято 100 кг опия на миллион долларов — перевозили зелье из Приграничья в столицу…» Огромные деньги — огромные соблазны. Помню, мы задерживали полгода назад бывшего подполковника-пограничника — тот бойко торговал героином; изъяли у него почти полсотни грамм. Героин шествует победно, руша одну за другой все преграды. Мораль, честь — что это сегодня перед длинным баксом Даже для государевых людей, для офицеров. Их кинула Родина в нищету, их поливали грязью, унижали год за годом, кидали умирать за чьи-то деньги в Чечне. Российская власть продала своих военных, внушала им — спасайся сам, делай Деньги. И вот пришла страшная пора — настало время платить по счетам за предательство своих людей. Только вот платят почему-то не те. Платят дети, которые мрут от героина…

Я перевернул еще несколько страниц. И тут из коридора послышался истошный вопль:

— Клянусь поком, не мои наркотики!

У таджиков говор такой — они не «Богом», а каким-то загадочным «поком» клянутся. Арнольд, как осла на привязи, за галстук втащил в кабинет чистенького смуглого перепуганного таджика. На вид задержанному было лет тридцать. Следом ввалились Галицын и Асеев.

— Смотри, какого чистюлю нашли, — потрепал Арнольд таджика по щеке.

— Это не правда! — долдонил тот. — Не продавал наркотики!

— Садись, Хаким, — Арнольд ногой пододвинул стул и силой усадил таджика. — Попался — так веди себя прилично.

— Я не попался!

— Да ты сверху донизу в порошке измазан, ты в ультрафиолете, как кремлевская елка светился, козлик горный! Деньги меченые, придурок! — Арнольд взял со стола тяжелый комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу и засветил таджику с размаху по голове.

— Э! — обиженно завопил тот.

— В следующий раз на книжку гантелю положу, — Арнольд кивнул на ржавую десятикилограммовую гантелю, лежащую за двухэтажным сейфом. — Докладывай, басмач драный, откуда героин берешь!

— Врут! — крикнул таджик.

— Кто врет?

— Все врут!

Стандартный восточный прием. Хоть двадцать человек на чурку показывают, что он что-то сделал, так он до упаду будет орать: «Они все врут!»

Это тот самый Хаким, приближенный Моджахеда, которого нам сдал Рок. Отлично. Взяли за шкирман. Будем трясти, пока не выложит все. Как грушу. «Они все врут» — У нас это не пройдет. Это он пусть судьям заливает…

— Ладно, не тот базар. — Я присел на стол напротив таджика. — Ты кто по специальности?

— Учитель.

— Ух ты! Математик?

— Химик. В Душанбе преподавал.

— Химик, — с уважением протянул я. — Математику должен знать. Тебе товарищи объяснили, что такое цифра семь? Это минимум, который ты получишь за торговлю героином.

— Сколько?!

— Поверь, брат. Что бы ты ни говорил, каких бы адвокатов ни нанимал — все эти годки твои. Если… — я сделал паузу.

Таджик вопросительно посмотрел на меня.

— Короче, где Моджахед? — в лоб спросил я.

— Какой Моджахед? — быстро переспросил учитель.

— Муртазов.

— Не знаю, кто такой.

— Разговор такой. Выводишь на Муртазова. Тебе дают год за хранение наркотиков. Да и то, может, условно. Нет — идешь по полной программе. И я тебе не завидую.

Хаким посопротивлялся для приличия еще минут сорок. А мы общими усилиями понакручивали описаниями его судьбы в местах лишения свободы. В красках нарисовали ему — куда его будут драть всем бараком, как к чуркам-наркоторговцам на зонах относятся. Пробрало наконец.

— Ох, — застонал он, — зачем я этому врагу продал? Ну зачем? Всего-то полграмма!

— Курочка по зернышку клюет, — улыбнулся Арнольд.

— А, — таджик глубоко вздохнул, щека его дернулась. Он выдал замысловатую фразу на своем языке. — Ладно, буду говорить.

— Ты от Моджахеда наркоту получал?

— Нет. От Рахима. Муртазов сам ничего не дает. За него Рахимов всем раздает.

— Откуда наркотики?

— Из Москвы… У Муртазова большие связи. Я знаю, он еще в Таджикистане с русскими военными работал. Военными самолетами в Россию возили. Но недолго. Его чуть не арестовали. Он в Россию уехал, пока дело не замнут. Здесь строился. Сначала плохо было. Потом авторитет приобрел.

— Откуда везут?

— Из Москвы. Перебой был месяц назад. Но недавно много героина пришло.

— Хороший героин?

— Не знаю.

— А Малюта?

— У Моджахеда с Малютой — война. Малюта наглый. Глупый, как щенок. Он все хочет получить. Думает, съест все и не подавится. А все не бывает.

— И Малюта начинает убивать оптовиков, которые берут наркотики у вас? — спросил Асеев.

— Чего не знаю, того не знаю. Я человек маленький…

— Как наркотики из Москвы доставляют?

— Не знаю. Человек маленький, кто мне скажет?

— Где сейчас Муртазов?

— Он ото всех скрывается.

— Почему?

— Не знаю. Боится чего-то.

— А ведь ты знаешь, где он, — встряхнул таджика Арнольд.

Небольшая пауза. Потом таджик ответил нарочито бодро;

— Не знаю.

Видно было — врет, зараза.

— Ладно. Если так, договор разорван. А Муртазову я дам звукозапись нашего разговора прослушать. — Я открыл ящик, где лежал работающий магнитофон.

— Э, так не по-мужски, — он чуть не заплакал.

— Врать — не по-мужски.

— Муртазов квартиру снимает. — Таджик вытер со лба пот дрожащей рукой.

— Где?

— За комбинатом железобетонных изделий. Улица там в бок идет. Не помню, как называется.

— А мы вспомним, — Арнольд уселся за компьютер и вывел на дисплей карту города.

Наконец с трудом мы установили адрес.

— Убьет меня, если узнает, — сказал учитель. — И семью убьет.

— Не узнает. Не бойся.

— Я не могу не бояться… Я привык бояться, — он резко вздохнул. — Вот он где, страх, ножом вбит, — он ударил себя по сердцу…

Арнольд, развалившись на переднем сиденье и уперев колено в панель, листал изъятую у какого-то наркомана записную книжку. Этого добра у нас навалом. Иногда записные книжки содержат немало полезной информации — телефоны барыг, наркопритонов. Обычно мы отдаем списки телефонов технарям, они забивают все данные в компьютер, и тогда вырастают целые кусты связей в наркоманской среде. Так накапливается весьма полезная информация. Только отрабатывать ее нет ни времени, ни возможности. Слишком мало у нас работает людей. Слишком много наркоманов.

— Братва, вы поглядите, какой стиль, — Арнольд ткнул пальцем в книжку и нараспев выдал:

— «Искали счастье и покой. Нашли разлуку и конвой».

— Определенно не шедевр русской словесности, — сказал Асеев, сидящий за рулем.

— Зато сколько чувств. Какой драматизм.

— Ничто прекрасное им не чуждо, — усмехнулся я, по-тягиваясь на заднем сиденье. — Стихоплеты чертовы.

— А вот еще, — перевернув несколько страниц, зачитал Арнольд:

— «Я сидел под могучим кишмишем, начиняя мозги гашишем».

— Ладно, кончай расслабляться, — сказал я и взял рацию. — Второй, что там?

— Пока глухо. Никакого шевеления.

Машина стояла в обильно поросшем зеленью дворике, рядом с котельной. За деревьями был подъезд, в нем на лятом этаже была хата, которую снимал Моджахед-Муртазов. Жил там с телохранителем — отпетым бандитом, спускавшимся с гор и скучающим без ежедневного сдирания скальпов.

Сперва мы хотели вломиться в хату, но дверь была железная, пока будем вести переговоры, если что и есть на квартире, так обязательно закинут куда-нибудь, потом не найдешь. А спецназ подключать не хотелось.

Муртазов был дома. Он выходил на балкон, и в бинокль я отлично видел его одутловатое брезгливое лицо.

Нам оставалось ждать, когда он вылезет. Если в ближайшее время не выйдет, надо будет что-то придумывать.

Двор был как двор. За кустами четверо краснорожих до-давливали, как классового врага, уже третью бутылку «чернил». За кустами у подъезда на лавочке мальчик, опасливо оглядываясь, тискал девочку, и все было бы ничего, если бы не совсем нежный возраст этих двух созданий. Дворничиха со скрежетом мела двор — метла у нее, что ли, железная? Звук продирал до внутренностей. Да еще, старая, бросала на нас подозрительные взоры.

— Вон, коллеги пожаловали, — недовольно буркнул Асеев, кивнув в сторону милицейской машины.

— Затовариваться, — сказал я.

— Они нам всех распугают, — нахмурился Арнольд, отбрасывая назад записную наркоманскую книженцию.

Старшина с дубинкой вылез из «Москвича» с мигалкой, потянулся, сладко зевнул и нырнул в подъезд, в подвале которого располагался оптовый продовольственный магазинчик. Через некоторое время слуга закона вышел, с трудом таща два объемных ящика.

— Пиво, — завистливо протянул Арнольд. — А у меня с утра горло сухое.

— Ничего, — кинул я. — Переживешь. Я за тебя возьмусь — ты вообще у меня только боржом пить будешь.

— Лучше сразу пристрели, как загнанную лошадь, — воскликнул Арнольд.

Скукотища страшная — так сидеть и пялиться по сторонам. Но когда это не в первый раз и, что важнее, не в последний, невольно начинаешь находить в этом занятии свою прелесть. Ты — сторонний наблюдатель, мимо тебя проходит чья-то жизнь. Вон стайка малолетней шпаны отправилась по своим делам — явно наши клиенты. Вон два опухших типа вылезли и в обнимку направились куда-то — это явно не наркомафия, это алкомафия. Ярко и дорого одетый азербайджанец с двумя русскими девахами-блондинками под ручку важно вышагивал рядом с нашей машиной.

— Браво! Молодец! — высунувшись из окна, захлопал в шоши Арнольд. — Мужчина! В каком вендиспансере таких гарных дивчин отхватил?

Азербайджанец кинул на нас гордый, вместе с тем затравленный взор и прибавил шагу.

— Арнольд, ты громче ори! — посоветовал я. — Чтобы все слышали.

— Не, ну куда это годится? Какая-то обезьяна русских девок пачками скупает, — обиделся Арнольд.

— Какие девки, — сказал Асеев. — Кошки помойные…

— Глянь, братаны подъехали, — я кивнул на желтый «жигуль» седьмой модели, в котором было двое квадратных.

В инкубаторе их, что ли, выращивают? Почему они все похожи друг на друга?

— Может, РУБОП? — приценился Арнольд. Отличить борца с оргпреступностью от самого оргпреступника порой весьма нелегко.

— Непохоже, — покачал я головой. — Смотри, выставились на точку. Ждут чего-то… Чего им надо?

— Не нравятся они мне, — поморщился Асеев. — Ох, не нравятся.

Зашуршала рация.

— Движение началось, — сообщил Галицын. — Два клиента из квартиры вышли.

— Хорошо, — кивнул я.

Галицын сидел в подъезде. И ему было видно то, что нам не видно.

— Спускайся за ними, — велел я. Подъезд нам был виден отлично.

— Пошли, — кивнул я Арнольду. — Моджахед появляется с телохранителем. У машины ставим их сразу под стволы. Первым из подъезда вышел плотный узкоглазый телохранитель. Огляделся и направился к «Фольксвагену». За ним вышел сам Муртазов.,

Тут и началось. «Жигуль» с «квадратными» ринулся вперед. У пассажира возник в руках автомат — укороченный Калашников. Затарахтел он отрывисто.

Телохранитель Муртазова выдернул руку из кармана. И тут же грохнулся на спину. Когда упал, его пистолет отлетел в сторону.

Галицын, высунувшийся из подъезда, отпрянул обратно.

Муртазов невероятно проворно для своих объемных телес отпрыгнул в сторону. Перепрыгнул через ограждение около подъезда. И кинулся в кусты, как кабан, за которым гонится стая голодных волков.

Киллеры хотели снять Муртазова, как в американском кино. Машина разгоняется на всех парах. Стрелок прошивает дичь из автомата. И, не тормозя, авто вылетает со двора. Дальше они кинут машину через несколько кварталов, а там — разбегутся или пересядут на другую тачку. Одного они не учли. Майора Стрельцова… Я выдернул из подмышечной кобуры пистолет. Мой «макарыч» рявкнул два раза, наддав мне по ушам.

И… «жигуль» вильнул, сбил урну и врезался в наваленные строителями на тротуаре трубы.

Дверь машины распахнулась, и стрелок вылетел на асфальт. И не поднялся.

Тем временем Муртазов с еще большим проворством мчался прочь. Он уже выбегал со двора, и расстояние нас с ним разделяло приличное.

— За ним, — крикнул я.

Арнольд на ходу запрыгнул в нашу машину, и Асеев наддал газу. Наш «жигуль», взвизгнув колодками, устремился вперед, дабы перехватить странно, вприпрыжку мчавшегося Моджахеда.

Я подбежал к машине киллеров. Водитель лежал лицом на рулевом колесе с дыркой в шее. Киллер на асфальте замычал, зашевелился, воздух вырывался с сипением из его простреленных легких. И на асфальте расплывалась лужа крови.

Я ногой отбросил прочь автомат. Впрочем, его хозяин вряд ли мог им воспользоваться. Откуда столько кровищи? Моя пуля точно ушла в водителя. Мне кажется, в киллера я попасть не мог.

Ладно, потом будем разбираться.

Появилась патрульная машина. За ней с воем — «Скорая». Потом — наша тачка с Асеевым и Арнольдом.

— Ну? — осведомился я.

— Ушел, — махнул рукой Арнольд куда-то ввысь. — Там дальше стройка на территории железобетонного комбината. Он на ней затерялся.

— Ну ты даешь. Навскидку. С такого расстояния, — с уважением оценил мое достижение Асеев, глядя на искореженную машину.

— Достигается тренировкой, — скривился я. На стрельбах я никогда выше трех баллов не поднимался.

Объявленная тревога, разосланные по постам ориентировки, введение планов оперативного реагирования — все это ни к чему не привело. Муртазов как сквозь землю провалился.

Арнольд подошел к зеркалу и пригладил перед ним свою новую джинсовку.

— Фирменная, — сказал он. — Последние бабки убил. Как, идет?

— Ну да, — кивнул Галицын. — На телогрейку похоже.

— Много ты понимаешь в картофельных очистках.

— Да хватит галдеть, — буркнул я.

Я был мрачен. Я был в тоске. Настроение — хуже некуда. И для него были все причины. Люди не должны стрелять по людям. Но выхода у меня не было. Как и три года назад — когда он стоял напротив меня и жал на спусковой крючок. В тот раз я тоже попал, а он нет. Не пожелаю этого ощущения никому. Глаза того подонка — испуганные, загнанного зверя — запомнились мне очень хорошо… И Грозный прекрасно помню — последних дней пребывания наших войск там — ночь, грохот, пальба и начинающий клинить АК, — 74". И ты ощущаешь себя маленьким, беспомощным перед этим светопреставлением, перед вакханалией смерти. И только остается жать на спусковой крючок. И молиться неумело

Господу…

— Переживаешь? — спросил Асеев.

— Все в норме, — ответил я.

Действительно, что переживать? Человечеству куда лучше, что я завалил этого гада. Все правильно, люди не должны стрелять по людям, вот только звание человека так легко утерять однажды тому, в чьей в руке оказывается автомат и кто начинает зарабатывать на жизнь убийством. Киллер должен знать, что к нему подойдут с теми же мерками, с которыми подходит к людям он. Так что — прочь тоска. Даже водкой не буду заливать ее. Само пройдет.

За два дня я прошел полный круг удовольствий. Написал штук пять рапортов и объяснительных, переговорил с прокурором и инспекцией по личному составу. Мотать нервы у нас умеют. Хорошо, нервы у меня пока еще крепкие. Конечно, лучше, чтобы они были еще покрепче — например, как у Асеева. Но у того другая школа.

В кабинет зашел наш друг и товарищ из убойного отдела Рыжов. Он с интересом посмотрел на меня. И сказал:

— А здорово ты его с такого расстояния уделал. Каждый, кто видел меня, делился со мной этой мыслью.

— Нарочно или случайно? — спросил Рыжов.

— Какие тут случайности.

— Заливаешь, — кивнул Рыжов.

— Что там с киллерами? — спросил Асеев. — Кто они такие?

— Водитель, которого угрохали, — уроженец Архангельска, не судим, не привлекался. Второй, который из автомата палил, — две судимости, две амнистии.

— На кого из «бугров» пашут? — поинтересовался Арнольд.

— Неизвестно, — ответил Рыжов.

— Киллер молчит? — осведомился я.

— Молчит, — сказал Рыжов.

— Что с ним вообще?

— Живой, сученыш, — с сожалением произнес Рыжов. — Из реанимации перевели, но все под капельницей. Кстати, нам разрешили с ним перекинуться парой слов.

— А следователь с ним не говорил? — спросил я.

— Следователю он ни слова не сказал, — Рыжов криво улыбнулся. — Припомнил, что по закону имеет право отказаться от дачи показаний.

— А где он сейчас?

— Под охраной в третьей больнице. Через несколько дней в сизо переведут.

— Поехали. — Я поднялся с места.

— Поехали, — кивнул Рыжов.

Бандиту отвели отдельную палату, перед которой скучал омоновец в бронежилете. Еще один омоновец устроился в палате. При нашем появлении сержант в коридоре тут же скинул вниз скобу предохранителя и резко кинул:

— Стоять.

Но, узнав Рыжова, расслабился. Доложил:

— Происшествий не случилось.

Бдительность омоновца легко объяснима. Жить захочешь — будешь бдительным без понуканий. Год назад киллеры расстреляли машину с бизнесменом-армянином, чудом его не убили. У палаты в этой же больнице выставили милицейский пост. А вскоре в больницу пожаловали киллеры. Одного омоновца сразу скосили из «АКМа», второй попытался отстреливаться, был ранен. Досталось по пуле врачу и медсестре. Бандиты деловито дострелили недостреленного в разборе бизнесмена и спокойно скрылись. Несколько суток весь регион стоял на ушах, но бандюг мы все-таки вычислили. Тот случай показал — нынче правил для бандитов нет. Отморозок правит бал. И омоновцы, потерявшие тогда товарища, были учены горьким опытом.

— Здорово, болезный, — сказал я, проходя в палату. Рыжов жестом отослал омоновца.

Киллер — отекшая квадратная морда лет тридцати — с забинтованной головой лежал на кровати. Над ним была капельница. На наше появление он не отреагировал.

— Как же ты сам себя подстрелил? — спросил Рыжов присаживаясь на табуретку.

Киллер умудрился, выпадая из машины, нажать на спусковой крючок короткоствольного автомата, и пуля прошила его тело. Всяко бывает. В прошлом году на дачу пенсионера КГБ полезли двое грабителей, он выстрелил в них одной пулей — и два трупа. Пуля — дура. А дуракам и дурам закон не писан.

— Говорить будем? — спросил Рыжов.

— С адвокатом… Могу не давать показания, — негромко, с одышкой просипел киллер.

— Излишняя грамота до добра не доводит. — Я склонился над ним. — Кто вам Моджахеда заказал?

— Нет базара, — прохрипел киллер и отвернулся в стену.

— На нет и суда нет, — кивнул я и поболтал трубкой капельницы, от чего киллер встревоженно заерзал на кровати. — Мы тебя без суда…

— Чего? — буркнул киллер. — Да пошел ты, падла!

— Существующая система борьбы с бандитизмом показала свою несостоятельность. Начинаем перестраиваться, — я еще сильнее поболтал капельницей. — Вытащить, что ли?

— Зачем?! — Голос у киллера был слабый, прерывался.

— Не бойся, потом поставлю. Воздух только попадет. Воздушная эмболия. Воздух идет по венам, врывается в сердце, гранатой разрывает его. Смерть мгновенная. И, главное, любой эксперт скажет — несчастный случай на медицинском производстве.

— Ты на пушку не бери…

— Какой слог! — с восхищением произнес я. — В детсаду слышал или на зоне набрался? — Я стал вытаскивать трубку.

— Э… Я заору!

— Да, — я кивнул Асееву. — Подушкой придется прижать.

Асеев усмехнулся и потянул из-под головы бандита подушку.

— Ладно, ладно, мужики, — выдавил киллер. — Будет базар. Не протокольный.

— Ну так говори. Кто заказал?

— Это… Золотозубый.

— Это азер?

— Ну да. Рустам Магомедов.

— Как вы подгадали подкатить именно тогда, когда Моджахед из квартиры вышел?

— Наш человек — кореш Моджахеда. Они встретиться договорились. Недалеко от дома. Таджик вышел, тут мы его…

— А чего Золотозубый с таджиком не поделили?

— Таджик сплавил азеру товар.

— Что за товар?

— «Геру». И люди стали ей травиться.

— И?

— Золотозубый Моджахеду штраф выставил — оно и понятно, у азера самого проблемы из-за товара начались. Таджик отдать деньги отказался. Спрятался. Слушок прошел, что он тоже на Золотозубого заказ выписал, чтобы бабки не отдавать.

— И? — понукал я его.

— Мы нашли Моджахеда. Дело принципа. Еще несколько минут потерзали вопросами, пока киллер не стал тяжело дышать. Я поболтал еще трубкой.

— Оставь, — с мольбой произнес киллер.

— Оставь? Ты мне наврал с три короба, а я оставь? Все, хватит. — Я потянул за трубку.

— Нет! Я правду сказал!

Похоже, он действительно говорил правду. В принципе мог бы наврать нам с три короба, но сейчас он не в том сосоянии, чтобы делать это. Поверим.

— Живи, скотина, — я отпустил трубку. — Сегодня я добрый.

Мы вышли из палаты. В машине Рыжов сказал:

— Хорошо вы его сделали.

— Мне говорили — я создан для сцены, — хмыкнул я.

— Я даже поверил, что ты готов его…

— В принципе готов, — кивнул я. — Опять будет потеха. Следствие, суд. Потом решат, что милиция на этого подонка наговаривает, он выйдет, получит новый заказ. И кого-то опять угрохает. Вся система правоохранительная гнилая. Она не работает.

— Не работает, — кивнул Рыжов.

— Топить их в реке, сволочей, надо, — кивнул Асеев. — Закона они не боятся. Они ничего не боятся, кроме силы.