Вечный кайф

— Вызвала-а, — взвыла Оксана.

— И что?

— Бригада приехала-а… Настю осмотрели-и… Сто баксов запросили-и…

— И? — Где я им сто баксов возьму? — Ты так и сказала?

— Ага.

— А врачи?

— Обернулись и молча ушли.

— Помирать оставили?

— Ага-а.

— А клятва Гипократа? — спросил я.

— Чья клятва? — недоуменно посмотрела на меня Оксана, решив, что это какой-то модный прикол, которого она не знает.

— Тот же героин, что и с притона на Приморской? — обернулся Асеев ко мне.

— Черт знает, — пожал я плечами. — По-моему, просто передозировка. Когда она укололась? — спросил я Оксану.

— Как этот, — она кивнула на Рока, — позвонил. Она укололась. И отлетела.

— А ты не кололась?

— Нет. Я с утра уже ширнулась. Только сидела, воду хлебала. А Настя кольнулась, и я вижу — кончается.

— А чего трубку не брала? — осведомился Асеев.

— Телефон выключила.

— Почему?

— Звонков боялась.

— С чего это?

— Не знаю, — недоуменно протянула Оксана. Я присел рядом с Вороной. Веки ее подрагивали. Она хрипела. Я открыл папку, в которой имелся небольшой комплект лекарств на подобные случаи. Бывало, приходилось уже откачивать людей в таких ситуациях. Я вколол болезной содержимое одноразового шприца. Ох, наркоши, колятся ржавыми иглами, хватая гепатит и иммунодефицит. Пусть хоть от милиции культуру медицинского обслуживания увидят. Но все равно в больницу надо.

— Звони в «Скорую», — протянул я трубку.

— Не хочу! — взвизгнула Оксана. — Я боюсь.

— И их боишься?

— Всех боюсь! Боюсь! — заорала Оксана. Получила подзатыльник от Асеева и тут же пришла в себя.

— Звони, — велел я. Она набрала «03».

— «Скорая». У меня подруга умирает! Да сделайте что-то!

«Скорая» приехала через пятнадцать минут. Я стоял на лестничной площадке повыше и смотрел, как «синие халаты» — женщина лет тридцати, медсестра с чемоданами — прошествовали в квартиру. У подъезда застыла машина с красным крестом.

Мы снова по стеночке подобрались к квартире. Оставалось только приложить ухо к двери и слышать весь спектакль.

— Лекарства дорогие, сто долларов стоят, — слышался женский голос.

Да, похоже, такса у них одна у всех.

— Но нет денег! — это голос Оксаны.

— На нет и суда нет, — спокойный, уверенный голос женщины-врача.

Шаги приближаются к входной двери.

— Ладно! — кричит Оксана. — Я найду деньги.

— Так ищите.

— Вот… Последние…

Оксана врет. Это не ее последние деньги. Это мои последние деньги.

— Ладно, — меняет гнев на милость врач. «Скорая» начинает заниматься тем, чем и должна. Вороне вкатывают лекарства. Приводят в себя.

— Будем госпитализировать? — спрашивает врач.

— Ни в коем случае! — кричит Оксана.

— Как хотите.

Дверь открылась. Появилась врач. Я всплеснул руками и, искренне улыбнувшись, произнес:

— Ох, какие лица.

Звать ее Эмма, работает она на третьей подстанции. Мы с ней сталкивались, когда сажали Клистера — широко известного в наркоманском мире врача «Скорой». Те наркоманы, кому сильно хотелось обдолбаться, не выходя из берлоги, звонили по «03» и требовали прислать двадцать девятую машину. На вызов и приезжала передвижная наркотическая лавка. И сам лавочник — Клистер. У него всегда был широкий выбор наркотических веществ и сильнодействующих препаратов — тут тебе и тазепам, и эфедрин, и морфин, и даже героин. С этим джентльменским набором мы его взяли. А потом в шкафчике для его личных вещей на подстанции нашли немерено «дури». Эмма тогда работала с ним в одну смену на другой машине. Мы ее допрашивали в качестве свидетеля. Лицо мое она, похоже, хорошо запомнила. Потому что побледнела и стала такой, будто ее обработали отбеливателем «Ас».

— Эмма, я вас люблю. Я забыл это сказать вам в прошлый раз, — еще шире улыбнулся я.

— Что? Кто вы такие? — начала она валять дурака, пытаясь прорваться из квартиры, но габариты у меня достаточные, чтобы закупорить проход не хуже, чем пробка закупоривает горлышко бутылки от шампанского.

— Не узнали? А я мечтал об этой встрече… Кстати, мои сто баксов не жгут ваш синий халат?

— Что? — воскликнула она.

— Милиция, Эмма Владимировна. ОБНОН, — я обернулся и потребовал:

— Понятые.

Асеев приволок снизу двух опойного вида мужиков.

— Наркоманы? — спросил алкаш, окидывая взором квартиру.

— Они, — кивнул я.

— И чего не живется? — поцокал языком алкаш. — Пили бы, как все люди…

Дальше начинается изничтожение противника — правда, только моральное. Эмма качает права. Требует отпустить, поскольку вся линия окажется неприкрытой, и сердечники с травмированными умрут без ее помощи.

— С такими врачами они быстрее умрут, — заверил я ее. — Чего вкололи девушке?

— Обычное успокаивающее, — Эмма продемонстрировала ампулу.

— Действительно, — пришлось мне согласиться. — А сто баксов за что?

— Какие сто баксов? — искренне возмутилась врач.

— С переписанными нами номерами.

— Глупости.

— Да? Оксана! — крикнул я и взял у девушки диктофон, на который был записан разговор. — А это что?

Квартиру огласил записанный на ленту голос торговавшейся Эммы. Это — нокаут. Женщина плачет. В таком состоянии ее и тащим в местное отделение.

— Вы же готовы были оставить погибать человека, — вздохнул я, когда она сидела напротив меня в отделении.

— А они люди? — вдруг с яростью восклицает Эмма.

— Вопрос дискуссионный, — кивнул я. — Но не странно, что менты откачивают больного, тогда как врач оставляет его умирать?

— Откачали? — зло воскликнула она. — Надолго? Она все равно скоро умрет. Они долго не живут.

— Правильно, — кивнул я. — Убить, чтобы не мучалась. Вам надо с собой цианистый калий в комплекте возить.

— И возила бы, — с вызовом бросила Эмма. Пока идет оформление материалов — близится ночь. Ничего. Не впервой возвращаться, когда на черном небе светит серебряная луна и волки в кустах на нее воют…

Под колесами уплывало шоссе. Я резко обгонял редкие машины. Ночь — простор. Ни пробок, ни автобусов, ничего.

— Черта с два тут дело будет, — сказал Асеев, потягиваясь.

— Да, — согласился я. — Местные или в возбуждении уголовного дела откажут, или прекратят его.

— Что ты им вменишь? Вкололи лекарство из аптечки. Сто долларов взяли ни за что? Мошенничество можно притянуть за уши. Но маловероятно.

— А что с Оксаной и Вороной делать? — спросил я.

— Думаю, давать материалам ход нет смысла. Лучше на крючок посадим. Рок же говорил, что она может знать, где покойный Бацилла брал порченый героин.

— Кстати, не от этого ли героина Ворона чуть не скончалась?

— Это вряд ли, — покачал головой Асеев. — Там симптомы были другие. Тут обычная передоза.

— Надо ковать железо, пока горячо. Давай к Вороне, — предложил я.

— Час ночи.

— Детское время. Ворона, наверное, уже очухалась. Дверь открыла Оксана. Она посмотрела на нас, как на привидения.

— Чего, спать собралась? — спросил я.

— Ой, — всхлипнула она.

— Не ойкай. Котомку лучше собирай, — Асеев бесцеремонно втолкнул ее в большую комнату и бросил на продавленное кресло. На диване лицом вверх лежала Ворона. — За героин.

— Но я же…

— Передала героин Року. Это сбыт. Тюрьма.

— Но?

— Что, неохота в тюрьму?

— Неохота-а, — заныла она.

— Помочь тебе? Тогда платить надо.

— У меня нет денег.

— Какие деньги, — встряхнул ее за шею Асеев. — Ты и Ворона нам по гроб жизни обязаны. Теперь будете делать, что мы говорим.

— Стучать, что ли?

— Откуда такие слова? Работать на нас… Я наклонился над Вороной. Ее трясло. Она уже очухалась и смотрела в потолок, не обращая внимания ни на что.

— Это Стрельцов, — сказал я. — Помнишь?

Она скосила на меня глаз и жестянно произнесла:

— Помню.

— Ты где «геру» брала?

— У Бациллы.

— Бацилла откланялся. Нет его больше на этом свете.

— Я знаю.

— Как же ты без Бациллы? Загнешься же без героина.

— Найду, — прошептала уверенно она.

— Вместе искать будем…

Только начни распускаться, только дай слабину — пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом — гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.

Позавтракал я плотно. Это принцип — всегда брать что дают. Обеда, а то и ужина на нашей работе может не быть.

Пока я завтракал, началась ежедневная битва. Арина пыталась поднять наших чад, пятилетних близняшек Вовку и Аленку. С Вовкой договориться еще можно. Он все-таки мужчина. А Аленка начала привычно скандалить:

— Не хочу-у в садик.

— А куда же ты хочешь? — спросила Арина.

— Хочу к папке на работу-у!

— Что за новости? — удивилась Арина.

— А я тоже хочу ночью приходи-ить! Хочу-у!

Вот это да… Как всегда, по утрам время летит быстрее, чем хочется.

Арина возится с детьми, одевает, кормит, а стрелки уже подползают к критическое точке, за которой — опоздание на работу.

Все, с грехом пополам собрались, уселись в мою видавшую виды зеленую, как БТР, «шестерку». Я тронул машину с места.

— Насчет зарплаты у вас ничего? — больше для приличия, чем из интереса спросил я.

— Обещали аванс за позапрошлый месяц, — вздохнула Арина. — Аж рублей двести.

— Серьезные деньги.

Моя жена — старший научный сотрудник в умирающем оборонном НИИ. В последние годы она привыкла работать не за деньги, а за идею. Это у нас семейное — высокая идейность, потому что чаевые, которые мне платят, тоже зарплатой не назовешь.

Я завез детей в детсад, забросил на работу Арину.

— Детей ты сегодня забери, — сказал я. — Неизвестно, когда приеду.

— Конечно, заберу, — вздохнула она, поцеловала меня. Стройная, красивая, любимая. И очень терпеливая…

Начало рабочего дня. Шум-гам, смех, гогот, шуточки-прибауточки. Палата номер шесть. У Арнольда один разговор — как он вчера нажрался, что не помнит, было ли у него что-то с Таней… Или с Валькой… Нет, все-таки с Анютой…

Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев — младший опер, прикомандированный к нашему отделу, — что-то стонет о женской неверности — его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.

По мою правую руку зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал скрипучий, как несмазанное колесо, голос:

— Але, это кто?

— Майор Стрельцов.

— Это начальник Арнольда Крюкова?

— Да.

— Я Турусова Анна Леонидовна. Мне сказали, что начальник отдела Романов не давал разрешения убивать Ольгу. А Крюков все равно убил. Без разрешения! А это ведь превышение власти.

— Да что вы?

— Именно.

— Разберемся, — пообещал я.

— Когда?

— Вот сейчас и начнем…

Я бросил трубку и кинул Арнольду.

— Бабка Турусова звонила. Говорит, Романов не разрешал тебе убивать Ольгу.

— Ну не разрешал, — кивнул Арнольд. — Но очень хотелось.

Бабка Турусова — стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Одьга — наркоманка конченая, тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках — мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:

— Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.

Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на наркотиках — еще долго протянула.

Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:

— Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.

С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, Прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали — типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и Прокуратуре, и, естественно, нам.

Опять звонок:

— Вам звонит представитель матерей с Элеваторного проезда, — послышался строгий голос.

— А с вами говорит представитель оперативников с улицы Папанина, — поддакнул я.

— Поищите лучший объект для иронии. Мы, матери, возмущены тем, что наших детей травит наркотиками гражданка из шестнадцатого дома. Они к ней в очередь выстраиваются. И гибнут… Где милиция?

— Да, а где?

— Из отделения приезжали, забрали ее. И выпустили. Она говорила — за две тысячи долларов.

Что ж, такое возможно. Ментов продажных и без тормозов на территории немерено.

— Прямо на улице и торгует? — спросил я.

— Да.

— Как представитель матерей — какую-нибудь квартиру для наблюдения подыщите. Мы ее хлопнем…

— Убьете, — ужасается дама.

Тьфу, с этим нашим жаргоном.

— Да нет, просто арестуем, — успокоил я представительницу матерей.

— Квартиру, да? — Ее энтузиазм тает. — Мы подумаем. До свидания.

— И не затягивайте, — прошу я.

Девять против десяти, что ее больше не услышу. Таких вот общественных прокуроров, что-то от нас строго требующих, гораздо больше, чем помощников. А оперов вообще — раз-два, и обчелся. И на каждого — по дивизии барыг. За всеми не угонишься…

Не успел положить трубку, снова звонок. Мой телефон — контактный. Названивают все кому не лень.

— Приезжайте, у меня сын обкололся наркотиками и бегает за нами с топором! — слышится истошный женский визг.

— Так звоните в патруль быстрее! — не выдерживаю я. Наркоман обкололся, обкурился, упал мордой вниз — и все звонят нам.

Очередной звонок.

— Терентий, ты? — услышал я знакомый голос.

— Нет, не я… Ты куда пропал, чудик?

— Бегал, высунув язык.

— Встречаемся?

— Да. Есть новости по главной проблеме.

— Где встреча?

— Через часик на третьей точке. Годится?

— Давай минут через сорок, — сказал я.

— Хорошо.

Я положил трубку. Посмотрел на часы. Галдеж в кабинете продолжался. Арнольд рассказывал очередную байку. Опять зазвонил телефон — утром все как с цепи сорвались.

— Князь, возьми, — кивнул я. — Меня нет. Я уехал.

— Куда? — спросил Асеев.

— На встречу.

Встреча с лицом, конфиденциально сотрудничающим с органами внутренних дел на возмездной контрактной основе — так называется агент по-научному.

Контрактная возмездная основа. Те копейки, которые мы им платим, могут заинтересовать только обнищавшего пенсионера, которому пенсию не платят уже полгода. У Волоха же новый «БМВ», недавно квартиру трехкомнатную купил, так что ему мои подачки оскорбительны. Дружба наша основана на другом. На том, что я, еще когда был старшим опером в убойном отделе, жизнь ему спас. И живет он, пока мы не распространяем сведения конфиденциального характера. Он это знает. И глядя в его честные глаза, я иногда думаю — а не разорится ли он на дешевенького киллера и не решит ли проблему модным в коммерческих кругах методом — уничтожением кредитора. Но нет. Не посмеет… Мы же друзья. И друг другу должны помогать. Боремся вместе с гидрой преступности. Только он еще борется за личное благосостояние, а я — все больше за общественные устои…

С источниками лучше встречаться подальше от людных мест. Меньше глаз и ушей, меньше вопросов. Хотя некоторые, подобно Року, и прописываются прямо у нас в кабинетах, становясь частью интерьера, но с Волохом такое не пройдет. Он не из тех людей, кто может себе такое позволить.

Он ждал меня за автобусной остановкой у комбината железобетонных изделий. Место — лучше некуда. Без какого-либо особого дела сюда никто не сунется. Вон он прогуливается. Обильно татуированный колобок в майке, на шее — златая цепь, на пальцах-сардельках — массивные кольца. Точно абориген-людоед с тихоокеанского острова. Вдали за панелевозом стоит его новый любимый «БМВ».

Я резко, круто так, в стиле американских боевиков вильнул и затормозил.

— Садись.

Волох огляделся, кинулся к моей зеленой «шестерке», упал на заднее сиденье и осведомился настороженно:

— «Хвоста» не было?

— Сбросил еще в центре, — деловито ответил я.

— Тебе все шутки шутить. А мне башкой отвечать. Действительно, ему, члену славной воровской общины, за встречу с опером могут счет предъявить. Да еще у Волоха мания преследования. Он обожает всякие шпионские трюки типа — сбросить «хвост», проверить, не на прослушке ли телефон и нет ли в ванной микрофона.

— Ну, чего надыбал? — спросил я.

— А. Братва гуляет, — махнул он рукой. — Через неделю тебе барыгу оружейного, может быть, сдам.

— Из чьих?

— Из гагаринских отморозков. Они вооружаются активно.

— Что по наркоте?

— Наркота сейчас потоком пошла. Героин. Вскоре большое поступление ожидается.

— Откуда? — напрягся я. — Таджикистан?

— Очень тут все туманно. Может быть.

— Ты знаешь, что порченый героин пошел? Уже несколько человек с жизнью расстались.

— Слышал, — кивнул Волох, продолжая нервно оглядываться. — Похоже, из этого нового потока.

— Разузнай подробнее.

— Что могу, делаю, Терентий. Ты же знаешь, — обиделся он, что его недооценивают. Он как ребенок обидчив.

— Ладно. Что еще?

— Тут такие закрутки. Московские паханы подтвердили, что Малюта в город на наркоту посажен. С героина бабки он в Москву на общак отстегивает. И зону должен наркотой и деньгами кормить.

— Значит, вору в законе Малюте дали право барыжничать?

— А, — махнул рукой Волох. — Все с ног на голову встало. Где вор, где барыга, где бизнесмен, где политик? Кто разберет?

— А не западло ему «белым» торговать?

— Старый вопрос. Какой западло, когда такие бабки? Кроме того, ты Малюту хорошо знаешь?

— Еще как.

— И что такой падле может западло быть?

— Действительно, — не мог не согласиться я.

— Малюта сейчас бизнес свой раскручивает. И тут у него конкуренты появились. Главный — таджик.

— Какой таджик?

— Моджахед.

— Абдуламон Муртазов?

— А ты еще серьезных таджиков знаешь? Так что жди, когда эти две змеи друг в друга зубами вцепятся.

— Н-да, — я цокнул языком. Информация к размышлению была. Правда, что с ней делать? Увидим.

— Чего у вас на автоответчике в кабинете? — сурово сдвинул брови Романов.

Кабинет у Романова крошечный. На стене за его спиной плакат с гербом России — двуглавым орлом. Деталь символическая. Наш ОБНОН так и прозвали — дом Романовых. «Ты откуда?» — спрашивают меня. «Из дома Романовых», — отвечаю я. И всем все становится ясно.

— А чего? — недоуменно спросил я.

— «Вы позвонили в ОБНОН. А вам это надо?» И это на отдельском автоответчике. Кто придумал? — Романов нахмурился еще больше. Невысокий, щуплый, он чем-то походил на артиста Никулина, то есть на горького пьяницу, хотя тут его внешность не соответствует внутреннему содержанию. Пьет Романов мало и разборчиво.

— Кто-то придумал, — пожал я плечами.

— Во-во. Из УБНОНа Министерства позвонил полковник. И услышал.

— Досадно.

— Вообще весь кабинет у вас обклеен черт-те чем — какие-то идиотские плакаты, цитаты. Зачем на стену конверт прилепили «Для взяток»?

— Это ребята в фильме «Улица разбитых фонарей» высмотрели.

— И что это значит?

— А что?

— Из подсознания вырывается? Взяток хочется, да?

— Ну а кому с такой зарплатой не хочется? — снова пожал я плечами.

— Хотите на здоровье. Лишь бы не брали… Терентий, надо порядок в кабинете наводить. Серьезнее пора становиться. Не школьники уже.

— Верно, — согласился я. — Это не школа. Это — детский сад.

— А, — обреченно махнул рукой Романов. — На. Прилепишь на видном месте.

— Где взял? — спросил я.

— Купил, — улыбнулся Романов. "Перечень выражений, запрещенных в кабинете начальника:

— Первый раз слышу.

— Звонил — не дозвонился.

— Искал, но не нашел.

— Заходил, но вас не было.

— Это было до меня.

— А я думал…

— А я докладывал.

— Наверное, команда не прошла.

— А мне никто не говорил.

— А почему я?

— Не слышал.

— Не знаю.

— Не передавали.

— Хотел как лучше.

— Я хотел, но не получилось.

— Я хотел доложить, но вас не было.

— Я сказал, а он не сделал.

— Меня в то время не было, кажется, болел (был в отпуске).

Начальник отдела".

Эту штуковину я тут же, согласно приказу, прилепил в нашем кабинете рядом с «Листком гнева», на котором нарисован взбешенный слон и написано:

«В случае припадка ярости скомкать и швырнуть на пол».

— Это чего за настенная агитация? — заинтересовался Арнольд, слегка опухший после того, как вчера «карнавалил» — то есть бухал до потери пульса со следовательшами и операми из Центрального РУВД. Кажется, не было в милиции тех, с кем бы он не гудел.

— Распоряжение начальника, — многозначительно произнес я.

— Ну вот. А Машу с Уралмаша отодрали, — обиделся Арнольд.

Маша с Уралмаша — это голая девка с плаката «Плей-боя», которую месяц назад с утра пораньше налепил Арнольд на стену, а через полчаса кабинеты обходил начальник РУВД — человек старорежимной закалки. Это надо было видеть. Тогда и изрек начальник классическую фразу, притом явно не его, говорят, она ходила еще в Советской Армии:

— Что это за блядь?! Отодрать и выбросить! …Арнольд начал внимательно изучать новую бумаженцию.

Трах, бах — грохот. В кабинет, открыв головой дверь, влетел Рок и упал на пол под ноги Арнольду. Тот ткнул его ногой и спросил:

— С верблюда свалился, дегенерат?

— Споткнулся, — агент Рок встал как ни в чем не бывало, отряхнулся. И торжественно объявил:

— Я всю ночь думал. И решился. Возьмите меня в агенты!

Опять начиналась старая песня о главном.

— Шустрый, — хмыкнул Арнольд. — Электровеником тебе работать с такими замашками.

— Я же с вами работаю. Барыг сдаю. Я на кон свою репутацию поставил!

— Ах, репутацию, — кивнул Асеев. — Да, в мире воротил крупного бизнеса репутация — главное.

— На меня уже косятся. А может… — Он шмыгнул носом, потом приосанился. — Может, меня убьют.

— И тебя наградят, — поддакнул я. — Посмертно. Но Рок иронии не почуял. И «Бриллиантовую руку», которую я процитировал, он если и смотрел, то давно забыл. Его голова полна другим — наркоточками, рецептами на колеса, варкой винта и, главное, ожиданием того мига, когда вгонит в вену наркотик.

— Ну так возьмете? — проскулил Рок.

— Утро вечера мудренее, — заметил я. — Ты только просишь. А кто такую честь заслуживать будет?

— А чего? Я еще адреса барыг надыбал, — Рок вытащил записную книжку и начал листать.

Затренькал телефон. Арнольд взял трубку.

— Кто? — спросил он. — А почем?.. Когда?.. Ладно, решим. Перезвони, — он повесил трубку. И сказал:

— Рок, пока ты нам мозги трешь, тут народ звонит, головы барыг на блюде принести обещает. Конкуренция, понимаешь.

— И сколько денег на закупку требует? — деловито осведомился Рок.

— Сто баксов, — бросил Арнольд.

— Что?! — истошно завопил Рок. — За сто баксов можно пять точек накрыть!

Я смотрю на Рока с пониманием. Мне где-то даже его жаль, хотя дядя Ася, например, считает, что жалеть наркомана можно лишь от очень широкой души или от великой наивности. Року до смерти хочется уколоться. Он еле живой и готов продать кого угодно. Та доза, которая ему досталась после налета на квартиру Вороны, давно уже растворилась в крови. Скоро будет ломка. Скоро мир для Рока станет враждебным и захочется умереть. Говорят, когда ломка у героинщиков доходит до определенной стадии, у них возникает полное ощущение, что мясо отслаивается от костей.

— Поехали, — закричал Рок. — Я барыгу знаю. Он мне доверяет. В дом пустит. Кому не доверяет, тем по дворам скидывает! А меня пустит. Меня все знают! Рок в авторитете!

— А ты вообще где три дня был? — вдруг, будто только увидев, глянул на Рока Арнольд. — Ты, дегенерат, обещал еще позавчера отзвониться!

— На вас работал, — гордо выпрямился Рок. — Точки искал. Удочку закинул. Скоро такой улов будет…

— Ну ты крутой, — с уважением произнес Асеев.

— Пока еще не крутой. Вот оружие подойдет — буду крутым.

— Так звони своему барыге, крутой! — гаркнул Асеев. — Только треск от тебя идет, как от трансформатора испорченного. А дела нет…

Рок поднял трубку и начал названивать по адресам. На третий звонок ему откликнулись, и он важно начал вещать:

— Валера, что ты мне трындишь? Чеки чеками, а граммы граммами. Возьму десять грамм на реализацию… Что, нет? А когда будет?.. Быстрее, Валера. Быстрее доставай. А то кого получше найду. — Повесив трубку, заявил:

— И здесь облом.

— Рок, ты мне надоел, — Арнольд дал ему подзатыльник.

— Во, — Рок поднял руку. — Знаю хазу, где винт варят, — глаза его мечтательно закатились. — Хороший винт. Ядреный. Неделю назад им вбахался. До сих пор отойти не могу.

Он набрал номер.

— Ерики-маморики. И ее нет!

— Ладно, остынь, — сказал я. Рок с облегчением положил трубку и взглядом преданной дворовой собаки, проспавшей ночного вора, уставился на меня. — Ты насчет порченого героина узнал?

— Узнал, — кивнул деловито Рок.

— И что узнал?

— От него еще три наркома кони бросили. Два на Старо-грязевской. И один — в поселке Экскаваторный.

— Ха, — с уважением произнес я. Информация у Рока была точная. Наркоманы от передозировки, от полной утери здоровья, от изъеденной печени, да отказывающего сердца, да от излохматившейся в тряпье нервной системы мрут как мухи каждый день. Но когда у одного за другим морда черная, да пасть открыта во всю ширь, как у демократа на митинге, да еще причина смерти с трудом устанавливается — тут уже прослеживается система. Это — порченый героин. Действительно, таковых за последние дни было три.

— Гнилой героин пошел, — вздохнул Рок. — Барыги нам войну объявили биологическую.

— Тогда уж химическую, — сказал Асеев. Ему, офицеру-ракетчику, виднее.

— Во-во, — кивнул Рок.

— И откуда он идет? — осведомился я.

— Это у Вороны надо спрашивать было. — Она сказала — Бацилла ей дал. — Ага… Врет же, стерва, — Рок потер руки. — Почему?

— Потому что из откинувшихся на Старогрязевской был ее хахаль Робертино. Он через нее «белый» брал. И что вам чутье оперативников подсказывает?

— Ты что, полудурок, нас подкалываешь? — шлеп — Арнольд залепил Року еще одну затрещину.

— Ну чего он? Скажите ему, — обиженно шмыгнул носом Рок, обращаясь ко мне.

— Арнольд, побереги руку… Так, думаешь, Ворона нам по ушам ездила?

— Ага, — довольно хмыкнул Рок.

Да, в логике ему не откажешь.

— Молодец, — сказал я. — Продолжай так и дальше. Агентом станешь.

Да, Ворона уже должна прийти в себя полностью. Нечего с ней сопли развозить. Надо брать ее, змею, за нежное девичье горло.

— Проедусь по городу, — сказал я, поднимаясь.

— А винтовую будем брать? — воскликнул Рок. — Без меня…

Моя зеленая железная кобыла сегодня заводиться отказывалась. Машина жужжала, тряслась, и мне казалось, что она ехидно хохочет. Надо ее, заразу, тащить на ремонт. И двигатель тянет в последнее время неважно. И мотор чихает. Хорошо, когда один из доверенных лиц держит свою мастерскую, и от этой мастерской ты отваживал братву. — Ну заводись, родная, — воззвал я к ней. На автобусе я к Вороне не поеду — целый день потерять. Туда можно на метро или на трех автобусах добираться — одинаково длинно. На машине же рукой подать. Не заведется — придется Князя с его «Фордом» брать… Хотя если Рок дозвонится до барыги, им сегодня винтовую хату поднимать.

Машина все-таки завелась, и я резко рванул ее вперед. Какой же опер не любит быстрой езды?

Да, хорошо быть ментом и ездить на красный свет. Может быть, это и неприлично, но отказать себе в подобном удовольствии я не мог, так что до точки назначения добрался через пятнадцать минут.

Кнопка звонка поддалась. Из-за двери донеслось треньканье. Открывай, сова, медведь пришел… Глухо. Никого нет дома.

Я прислонил ухо к двери. В квартире ощущалось слабое биение жизни. Шорохи, скрипы. «Хрущобная» звукоизоляция — друг опера, естественно, если сам опер живет не в хрущобе".

Все, нет смысла больше жать на звонок, барабанить ногой по двери, кричать, молить: «Откройте». Ни к чему это. Некрасиво это. Нетактично. Тем более когда у тебя в кармане ключ от этой квартиры.

Я повернул ключ и толкнул дверь. Ключ этот — второй экземпляр — висел еще недавно на гвоздике на праздничной красной ленточке в прихожей Вороны. На всякий случай — для хороших людей. А я человек неплохой. Можно сказать, друг этого дома. Так что ключ я присвоил без мук совести. И теперь он мне пригодился.

— Ворона, привет. Орел прилетел, — воскликнул я, проходя в комнату.

Там Вороны не было.

— Ау, — крикнул я. — Иду искать.

Я знал, что она здесь. Во всяком случае, ее единственные туфли стояли в коридоре.

Искать Ворону долго не пришлось. Она стояла на коленях на кухне. И перед ней лежал на тарелочке шприц. Из этой тарелки она всосала иглой разбавленный дистиллированной водой героин. И теперь готовилась вколоть его в вену.