Вечный кайф

— У меня дежурство кончается! А вы…

Да, мы виноваты крупно. Виноваты, что следователю положено дежурить целые сутки. Виноваты, что раскрыли преступление на ночь глядя и повязали наркоторговцев. Кругом виноваты! И главная вина — не дают следователю спокойно добраться до дома и выспаться.

— А где справка об исследовании наркотика?! — торжествующе воскликнул следователь, будто одержал какую-то победу.

— Наркотик повезли на исследование, — устало произнес я.

— Без справки материал не приму! Не имею права. Все.

А что, формально он прав. Нельзя принимать материал без справки об исследовании наркотика. Нет справки — нет возбуждения уголовного дела. Нет следственных действий. Нет работы. Ситуация дурацкая. Все знают, что это героин. Задокументировано, что «вещество белого цвета», как значится в протоколе, барыга продавал именно как героин. Но нет бумажки об исследовании. Возбуждение уголовного дела превращается в священнодействие. Ибо если дело возбуждено, оно сразу превращается в важный фактор статистики. От него зависят показатели. А показатель статистики — это как идол. На него надо молиться. Его надо лелеять. И как идол он требует жертв.

— Мы понимаем, — кивнул я. — Возбудите дело, когда справка будет. Но вы хоть посмотрите: в порядке материал, что еще сделать надо.

Следователь хмуро пролистнул за две минуты набравшуюся толстую кипу листов. Буркнул:

— Все нормально. Я пошел.

— Вы нам очень помогли, — саркастически воскликнул Арнольд.

— Спокойной ночи, — с этими словами следователь исчез, и больше его никто не видел.

— Ублюдок, — кинул Арнольд, как только дверь захлопнулась. Но можно не сомневаться, что следак все слышал.

Справку об исследовании Князь привез часа в три ночи. Следователя опять нет. В ОВД — ночная тишь да гладь. А дежурный заявляет:

— Я задержанного сейчас отпущу. Я его мамашу знаю. Завтра здесь вся адвокатура и прокуратура будет. А мне это надо? Мне надо по шее получать?

А что, действительно, капитану это надо? Что какая-то там ликвидированная наркоточка по сравнению с целостностью и безопасностью его шеи?

— А я тебя с работы выгоню, тварь такая, — прошипел я, наклоняясь над окошком.

— Оскорбляете.

— Да? — Я выразительно сжал кулак. — Я тебе еще и в лоб дам.

— Но…

Я поглядел на дежурного взором удава, и он затих. В четвертом часу появился местный опер — эдакий улыбающийся живчик. Выслушав нас, он заметался по кабинету и на ходу радостно сообщил:

— Отлично, что вы ее повязали. Так я и знал, что там торг идет. Адвокатша. Денег тьма… Знаете что, мужики, пока мы ее еще по всем бумагам не провели. Я с ней перетрещу. Десять штук «зелени» она сразу выложит. У нее есть. Поделим. — Поровну? — спросил я. — Ага, — кивнул опер.

— Отлично, — я встал. Опер замедлил свой бег и остановился напротив меня. Тут я ему и дал в лоб — слегонца, чтобы без членовредительства, но достаточно, чтобы размазать по стенке.

— Это тебе вместо десяти тысяч баксов, скотина… Он встряхнул головой, заныл, схватившись за лоб:

— Ты чего? Охренел?

Я взял его за рубаху, встряхнул.

— Таких, как ты, сволочей, не гнать из ментовки, а сразу убивать надо! Еще тебя увижу, покатаешься на красивой белой машине. На «Скорой». Понял?

— Понял.

— А теперь… — я кивнул Арнольду. Он понял меня с полуслова, открыл дверь кабинета. И я пинком под зад вышвырнул опера.

— Вот мразь. Поделим поровну, — покачал головой Асеев.

В дверь постучали.

— Кто? — рявкнул я.

— Можно? — в дверь просунулась физиономия ментенка. — Это, можно…

| — Чего тебе? — крикнул Арнольд.

— Это… Мегера ко мне в коридоре подходит. И знаете, что говорит?

— Ну?

— Типа, говорит: «Мы с тобой еще посчитаемся, козел».

О времена. О нравы. О бывшие прокуроры…

— Заколебал ты своим нытьем, — заорал Арнольд. — Испарись!

К утру новый дежурный следак из отделения все-таки возбудил дело. Романов надавил на свои многочисленные связи, и дело передали в следственное управление города. Оно досталось старому товарищу нашего отдела Коле Лукошину. Парень честный, с отлично развитым «классовым чутьем», въедливый, горящий на работе. А что еще оперу от следователя желать?

Я не выспался, голова немного побаливала, но не впервой. На том свете отоспимся. Но это не скоро будет. На этом свете у меня еще полно дел и делишек. Одно из них — найти, откуда Кукиш брал порченый героин.

Кукиша поместили в комфортабельную камеру в изоляторе временного содержания УВД Центрального района. Переговорить я с ним решил с глазу на глаз, выждав немного времени. Вид его меня не порадовал.

Он съежился на привинченной к полу табуретке, обхватив себя руками, будто в помещении было не плюс двадцать дять, а минус двадцать пять градусов. Трясло его еще больше. Он был похож на юродивого в момент припадка. Он колотил ногой по полу, как мартовский заяц лапой по пню.

— Трясучка? — посочувствовал я.

— Фашисты, — ответил он.

— Почему? — поинтересовался я.

— Вы меня пытаете, — ответил он. И был не прав. Не мы из него наркомана сделали.

— Знаешь, что твой героин порченый? — поинтересовался я. — От него люди мрут.

— Врут!

— Кто?

— Люди!

— Как они могут врать, если они умерли?

— Хороший героин! Сам пробовал!

— Бацилле ты давал?

— Никому ничего не давал. Держал порошок для собственного употребления, — четко оттарабанил Кукиш, как мама учила.

— Да брось придуриваться. Не видишь, у меня даже бумаги нет. Писать не на чем. А память мою к делу не подошьешь. Так?

— И что?

— А то, что мы без протокола беседуем, чтобы вместе разобраться… Так у Бациллы твой героин был?

— Мой… Не мог он им травануться.

— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злост-ИЬ1Й отравитель. — Никого я не травил. — Откуда зелье взял? — Не скажу.

— Почему?

— А на фига?

— Заручишься моей дружбой.

— И чего твоя дружба стоит?

Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.

— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?

— Ну?

— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.

— И чего?

— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.

— Все равно не скажу.

— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?

— Мне плевать! Я тебя ненавижу!

— А почему именно меня?

— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора! Я вздохнул и произнес:

— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори. Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки — его не колышат. Его колышит только пакетик с героином.

Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.

— Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.

— Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?

— Он.

— Ты чего, у него затовариваешься?

— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.

— А ты их Бацилле сплавил?

— Да.

Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.

— А он у кого взял? — спросил я.

— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.

— Погоди, разговор еще не закончен.

— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.

— А что ты еще можешь сказать?

— Тютя от ментовки хоронится.

— Это я знаю, — усмехнулся я.

— А где хоронится — знаешь?

— Нет. Но хотел бы знать.

— Скажу… Давай…

Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.

— Так где Тютя хоронится? — спросил я.

— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.

— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.

— Ну, семнадцать.

— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.

— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.

— Он самый.

— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».

— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.

Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…

Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.

— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.

— Его еще найти надо, — сказал я.

— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.

Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.

— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.

Мы вошли в подъезд.

— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?

— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!

— Тренироваться надо, — поддел я.

— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.

— Не Тютя погулять вышел?

— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.

Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.

— Что-то есть, — сказал я.

За дверью слышалось какое-то шуршание.

— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?

Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.

— Они… — прохрипел он.

Он дернулся. И прохрипел послабее:

— Они!.. Быстрее!

Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?

Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:

— Что?

— Кто выходил сейчас? — крикнул я.

— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».

— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.

Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».

Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.

— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.

А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.

— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.

Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.

Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.

А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.

— Ну же! — ерзал Князь.

Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.

— Уходят! — ярился Галицын.

— Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?

— Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.

Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.

Оповестив по телефону-автомату дежурного, мы вернулись на Конноармейскую. Я поднялся на этаж. «Скорой» еще не было.

— Клиент скорее мертв, чем жив, — сообщил Арнольд. — Чем его? — спросил я. — Финарем. Вон лежит.

— Князь, ты лбов этих опознаешь? — повернулся я к Галицыну.

— Лбы как лбы. Точнее, один — лоб. Второй — мелкий… Узнаю.

— Найдем мы их, — заверил с неубывающим оптимизмом Арнольд. — Дурак, — нагнулся он над трупом Тюти. — Лучше бы ты тогда от нас не бегал…

Совсем без проблем жить скучно. А когда их перебор — жить становится тяжко. Еще один труп по этому делу. Правда, у нас за него голова не должна болеть. Тютей должен заниматься убойный отдел да опера из отделения. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это убийство — звено в цепочке, которую мы тянем. Тянем-потянем, вытянуть не можем. Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…

— А может быть, этот? — спросил Женя Рыжов — опер из убойного отдела, тыкая пальцем в очередную фотографию.

— Нет, — покачал головой Галицын.

Он сидел за столом и просматривал уже четвертый по счету альбом. Там были приятные, средней противности и просто отвратные морды представителей преступного мира нашего города. И Арнольд должен был высмотреть тех, кто выходил из подъезда дома на Конноармейской. Вообще опознавать мельком виденных людей по фотографиям — занятие малоперспективное. С недавнего времени начали создавать видеотеки преступных рож, но пока достаточно скудные.

— Этот похож, — сказал Арнольд, указывая на отъевшуюся ряху.

— Алексей Стахов, — кивнул Рыжов. — Провел год в сизо за наемное убийство. Освобожден за недоказанностью.

— Похож, но не он. Процедура продолжилась.

— И этот похож, — Арнольд ткнул в другую фотокарточку.

— Обвинялся в изнасиловании, — сказал Рыжов. — Освобожден за недоказанностью.

— Не он… А вот этот?

— Обвинялся в разбое. Освобожден за недоказанностью, — зачитывал данные Рыжов.

— Да что ж они все освобождены-то? — возмутился Галицын.

— Так дела расследуют. И так судят.

— И так подмазывают, — поддакнул я.

— А кому надо сажать бандита? — хмыкнул Рыжов. — Бандит — часть социально-экологической ниши. Как волк. Охраняется государством.

Ту «Ауди» мы установили. Она была зарегистрирована на вечно пьяного алкаша из пригорода. Он вообще не понимал, кто мы, что мы и о какой «Ауди» говорим. Получив от нас бутылку водки, он припомнил, что какой-то житель гор попросил оформить машину и доверенность. В нотариальной конторе установили, что машина по генеральной доверенности передана некоему жителю Ингушской Республики. Ох, эти доверенности. Одно время стало модным регистрировать иномарки на жителей районов, пострадавших от Чернобыля, — там для них дикие льготы. Потом подсчитали, что в одной такой радиоактивной деревне на старичков и старух приходится по пять-шесть иномарок, а на одну старуху был зарегистрирован спортивный «Мерседес» за две сотни тысяч долларов. Естественно, все машины эксплуатировались по доверенностям. Чудны дела в нашей стране.

— Он — не он, — покачал головой Галицын, разглядывая очередную морду. — Нет, не он…

Он пролистнул страницу и покачал головой:

— Тошнит от этих лиц.

— Прервемся, — кивнул Рыжов.

— Вот он, — вдруг неожиданно воскликнул Галицын.

Рожа, на которую он указал, еле влезала на карточку.

— Только волосы сейчас покороче, — сказал Князь.

— И как узнал? — спросил с сомнением Рыжов.

— Губа нижняя оттопырена. Глаза свинячьи… Точно, он.

— Долматов Евгений Павлович, — сказал Рыжов. — Срок за разбой. Обвинение в убийстве…

— Освобожден за недоказанностью, — поддакнул я.

— Угадал.

— Чего тут угадывать, — улыбнулся я. — Это система… Что на него есть?

— Долма. Старый мой знакомый, — сказал Рыжов. — Организовал налет на офис своего родного дяди. Сел. Потом работал на Армена…

— Армена грохнули.

— Во-во. Тогда война была Армена с татарами. Долма принимал участие в качестве мяса. Грохнул татарского бандита на стрелке. Отсидел в изоляторе. Дело развалилось.

— И чего сегодня делает?

— На кого-то опять «шестерит». Он по сути своей «шестерка». Сам ни на что не способен. Шкаф, одним словом.

— И чем ему Тютя помешал? — задумался Князь.

— Чем-то помешал… Ну что, поможешь нам его отрабатывать? — спросил Рыжов.

— А куда мы денемся, — произнес я.

Начали отрабатывать. За день перепахали информцентр УВД, банки данных, переговорили с руоповцами. Проехались по адресам Долмы. Его там не нашли.

Получалась интересная картина. Сейчас Долма был недреманным оком на дискотеке «Эльдорадо».

— Она под чьим крылышком? — спросил Рыжов.

— Малюты, — сказал я.

— Значит, Долма работает на Малюту.

— А вор в законе Малюта, по нашим данным, сейчас поставлен ворами на город заведовать наркотой. И чего получается? Что убрали Тютю по его заказу?

— Зачем? — спросил Рыжов.

— Малюта сейчас прибирает к рукам наркоторговцев или уничтожает конкурентов. Может, Тютя не отстегивал ему денег. Или работал на него, но недостаточно честно. Но Долма и сам мог с Тютей что-то не поделить… А мог халтурку на мокруху взять. Все могло быть. Версий можно настругать целый флот. Главное, по какой реке они поплывут.

— Будем брать Долму — так говаривал майор Пронин, — потер руки Галицын.

— Инспектор Лосев, — возразил Рыжов. — Где его искать? Бандиты на съемных хатах живут.

— Надо с людьми перетрещать, — сказал Галицын. — Где-то он должен появляться.

— Пап, — подошел ко мне мой драгоценный Вовка, когда я пораньше — всего часов в восемь вечера — добрался до дома. — А налкоманом холошо быть?

— Кем?

— Налкоманом.

— Очень плохо.

— А Мишка сказал, что холошо. Что он выластет и тозе будет налкоманом. Как его папка.

— Боже ты мой, — вздохнул я и взял мое чадо на руки. — Ладно, Мишка будет наркоманом, как его папка. А ты, как твой папа, будешь бороться с наркоманами. Идет?

— Идет.

Я протянул Вовке ладонь, и он хлопнул своей ладошкой по ней. Во новости. Уже в детском саду покоя нет. Вдруг волной пролился по телу страх. Я представил, как мой Вовка, когда подрастет, вгонит в вену адскую жидкость — раствор героина… Нет, не бывать этому! Никогда! Мой Вовка никогда не пойдет на это. Ну а у скольких вот таких сегодняшних малышей кто-то уже заранее перечеркнул будущее, скольким суждено закончить жизнь на игле? От этих мыслей рука тянулась к пистолету.

— Ты же мужчина, Вовка, — я притянул его голову к своей груди. — Ты будешь солдатом, как и твой отец, правда?

— Плавда. Только генелалом, — поправил он.

— Это ты молодец. Лучше, конечно, быть генералом… Я пока не «генелал», поэтому мой рабочий день начался с бумажной волокиты, вызовов к начальству. Потом приперся безумный майор из нашего штаба и начал требовать какие-то планы. Ну и, наконец, позвонил телефон и послышался голос агента Рока:

— Я за конфетами приеду. Карл Карлович мне обещал.

— Рок, что у тебя за язык?! — воскликнул я.

— Сейчас буду на работе.

Я повесил трубку и сказал:

— Агент Рок звонил. Сказал, что на работе будет.

— А где он работает? — не понял Галицын.

— Как где? Он говорит, что у нас.

— Ое-ей, — покачал головой Асеев. — Нахлебаемся мы с ним.

Сперва Рок, приходя к нам, открытым текстом требовал дозу. Учитывая, что в нашем кабинете время от времени какие-то доброжелатели — то ли чекисты, то ли наши нелюбимые братья из службы собственной безопасности — устанавливают микрофоны, за эти слова он пару раз получил от Арнольда по морде. И теперь начал именовать «чеки» конфетами.

В кабинете — сумасшедший дом.

— Что за бардак? Где бумага с перечнем запрещенных веществ? Здесь лежала! — орет Асеев.

— Нет, — разводит руками Арнольд.

— Ничего не найдешь.

— А ты забыл, с кем работаешь в отделе?

— С идиотами!

— Ну так что ты хочешь? — удовлетворенно кивает Арнольд.

Рок появился как штык. Щелкнул каблуками и заявил:

— Прибыл.

Он как-то незаметно стал деталью нашего интерьера, как тумбочка у двери. Без него даже становилось скучно. Ежедневно он выдавал что-то новое. И сегодняшний день исключением не стал. Рок, закинув ногу на ногу, уселся напротив неопохмелившегося Арнольда, внимательно оглядел его и вдруг осведомился:

— Арнольд, а ты сам не колешься?

— Ты совсем охренел, дефект ходячий?! — с готовностью порохом вспыхнул Арнольд.

— А чего особенного спросил? — обиделся Рок. — Чтобы бороться с чем-то, надо это знать.

— Ну а чтобы с убийствами бороться, надо кого-то грохнуть? — с угрозой осведомился Арнольд.

— Ну…

— Где работа, Рок? — завопил Арнольд. — Где?! Зря, что ли, тебе документ выдали?

— Я навожу справки.

— Где обещанное оружие?

— Где транснациональные связи наркомафии? — со смешком добавил Галицын.

— Я работаю в этом направлении.

— А где справка о сращивании наркокапиталов и банковских капиталов? — не отставал Арнольд.

— Я уже кое-что нащупал, — на полном серьезе ответил Рок, и Галицын в углу издал булькающий звук, давясь от смеха.

— Развеселились, — заворчал я. — Рок, ты на дискотеке «Эльдорадо» часто бываешь?

— Бываю иногда. Там наркоты — завались.

— Слышал о таком — Долме? — спросил я.

— Что-то слышал, — Рок задумался, потом, как компьютер, выдал:

— А он из бандитов, кто дискотеку прикрывает.

— И часто он там бывает?

— Два раза в неделю точно. Сегодня будет.

— Почему?

— Присматривает. И бабки они сегодня там подбивают. До утра он там будет.

— Он с барыг тамошних процент стрижет? — наседал я.

— Да.

— Сам получает?

— У него «шестерок» там полно. Он там старший.

— Большой человек?

— Большой, — кивнул Рок.

— Точно сегодня будет? — настаивал я.

— Да точно, точно… Дайте конфетку, а то горло сухое…

— Сладенького захотелось? — угрюмо спросил Арнольд.

— Ага.

— Вот тварь, — Арнольд полез на шкаф и выудил оттуда «чек». Сунул его в карман Року. — Последний. Дальше — только за работу.

Я вытащил из Рока все, что тот знает о дискотеке. То, что «Эльдорадо» — наркоманский притон, нам и без него известно. Раза три мы там устраивали большие шмоны и загружали обдолбавшимися наркотой несовершеннолетками омоновские автобусы. Теперь, похоже, пришло время разобраться с этим культурно-массовым объектом серьезно.

— Все? — спросил Рок.

— Пока да, — сказал я.

— Я сейчас приду, — он как-то боком вышел из кабинета.

— Отрываться пошел, — отметил Арнольд.

— Он три дня назад уборщицу напугал, — поведал Князь. — Она заходит в туалет убираться, а там на полу Рок сидит, глаза навыкате.

— Нашел место, — возмутился Асеев. — Вы его вообще распустили! Обнаглел, сволочь!

— Да, пора его на место ставить. — согласился я. — Чего с «Эльдорадо» делать будем?

— Если Долматов не лег на дно, то будет сегодня там. Значит, надо его брать, — сказал Асеев.

— Как предлагаешь? — спросил я.

— Возьмем Рыжова с его ребятами. Взвод ОМОНа на всякий случай. И тряхнем дискотеку по полной программе.

— Там же сориентироваться надо, — сказал Галицын. — Присмотреться. Опознать Долму этого.

— Верно, — кивнул я. — Так что на вечер у нас пляски.

— Нас там сразу распознают, — с досадой произнес Арнольд.

— Не распознают в полутьме, — отмахнулся я. — Надо только одеться помаскараднее.

— Тебе, Терентий, можно и не маскироваться, — гыкнул Арнольд. — Ты маленький, тебя не заметят.

— Да, белого слона они и не заметят, — согласился я.

Мою весомую фигуру на дискотеке не заметить будет трудно. Но и ребят одних в этот клоповник не отпустишь. Ничего, замаскируемся.

— Я на доклад к Романову, — сказал я.

Выслушав доклад о ситуации и наших планах на вечер, Романов, подумав, кивнул:

— Идет…

И отправился докладывать начальнику службы криминальной милиции Управления. Вскоре все утрясли — и с УМОНом, и с «убивцами» — операми из убойного отдела.

— По домам, — велел я, вернувшись от Романова. — Сбор в девять часов в кабинете. И приоденьтесь как-нибудь по-панковски. Там клиентов наших — полбиблиотеки.

— Не боись, братан, прикид будет в поряде, — сделал Арнольд пальцы веером.

— М-да, — сказал я, оглядев свое воинство. — Арнольд, в законченной тобой школе милиции твой вид не одобрили бы.

— По-моему, мне идет, — он разгладил на груди малиновый жилет, под которым ничего не было. Челка на его голове была обработана лаком и стояла наверх, как у панка. Да еще очки черные — так что на самого себя он был похож не слишком. В принципе избытком фантазии мы не блеснули. У всех — очки. Наколбасили с прической. У меня — кепка с пластмассовым козырьком, с Крита привез, где отдыхал в позапрошлом году.

У Галицына на груди висела толстая цепь.

— С унитаза? — Я провел по ней пальцем.

— Обижаешь. Помнишь, в прошлом году Шибзика с компанией брали, — сказал он.

— Ну.

— Их все.

В качестве трофея мы у Шибзика и его компании набрали несколько коробок амулетов, цепей и разного железа. Ребята были то ли панки, то ли сатанисты, то ли сектанты — они сами точно не знали.

— А мы не додумались поживиться, — сказал Арнольд.

— Там в шкафу есть еще, — кивнул на шкаф Галицын. Арнольд полез в шкаф и вытащил связку цепей и бляхи.

Он нацепил на руку цепь с шестиконечной звездой.

— Конгресс еврейских общин, — хмыкнул он.

Асеев пришел в белой рубашке. Правда, в тех же темных очках. — Тебе в таком виде только в тачке ждать, — сказал я ему — На подхвате. — Дискотеки, — Асеев поморщился, — ненавижу.

— Чего так? — заинтересовался Галицын.

— Часть культуры создана, чтобы человек рванулся ввысь, — назидательно занудил Асеев — штатный философ нашего отдела. — А часть — чтобы впал в тяжелый кайф, уде ел в иные пространства, но не вверх, а вниз. В преисподнюю. На дискотеках выдалбливают мозги, чтобы осталась скорлупа черепушки. Что, не так?

— Ну ты суров, — покачал головой Галицын. В дверь постучали. Вошел Рыжов с еще одним опером и капитаном из областного ОМОНа — эдаким колобком вширь больше, чем ввысь, с кувалдометром, соизмеримым с моим.

— Капитан Владимов, — козырнул омоновец. — Ну чего, кому сегодня наваляем?

— Наркоманам из дискотеки «Эльдорадо», — сказал я.

— Это по нам, — кивнул капитан. — Оформим по первому разряду.

Он провел пальцем по наручникам, висящим на поясе.

— Итак, дислокация, — я развернул ватманский лист на столе.

Началась подготовительная работа. Мы утрясали, кто где стоит, кто как действует, позывные рации, действия при обострении ситуации.

— Народу там полно, — сказал я. — Надо действовать аккуратнее. Все может в массовые беспорядки вылиться.

— В беспорядки, — кровожадно улыбнулся омоновец. — Не выльется, — пообещал он, постучав дубинкой по полу.

— А если нет там Долмы? — спросил Рыжов. — Снимаемся?

— Чтобы зря вечер не пропал, тряханем барыг, а затем и посетителей, — заявил я. — Там половина на экстэзи и героине сидит.

— Це дело, — еще шире улыбнулся капитан-омоновец.

Потом мы устроили знакомство с омоновцами. «Бульдогов» обязали очень внимательно посмотреть на каждого из Нашей группы, ибо под горячую омоновскую дубинку попасться да еще в таком прикиде — нечего делать.

К десяти вечера мы были на месте. Омоновский фургон выставился далече, дабы не мозолить глаза. Асеев устроился в «Жигулях» напротив кинотеатра вместе с опером-убойщиком. А мы двинули внутрь.

— Ох, узнают тебя, — покачал головой Арнольд. Я нацепил круглые черные очки — тоже боевой трофей, такие когда-то носил Паниковский и люди со слабым зрением, а теперь они считаются писком моды, поглубже надвинул козырек.

— Ну что, похож я на тучку? — процитировал я Винни-Пуха.

— Все равно ты похож на медведя, который летит на воздушном шаре, — махнул рукой Галицын.

— А, прорвемся, — сказал Арнольд.

На дверях стояли амбалы в черной форме частной охраны. Перед входом была давка. Ночная дискотека только открылась. В нее ломился в основном молодняк — шестнадцать-восемнадцать лет. Двадцатитрехлетний Галицын смотрелся тут дедушкой, ну а я, по этим меркам, вообще должен был писать мемуары о жизни России при царском режиме… Ничего, не я один такой. Тут еще было несколько волосатых, легкомысленно одетых людей, из тех, кому даже не за тридцать, а уже за сорок. Чего человека в таком возрасте может потянуть в этот гадюшник — для меня загадка.