Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Вечный кайф

ModernLib.Net / Боевики / Рясной Илья / Вечный кайф - Чтение (Весь текст)
Автор: Рясной Илья
Жанр: Боевики

 

 


Илья Рясной

Вечный кайф

Автор выражает благодарность за помощь в создании этой книги начальнику отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков УВД Северо-Восточного округа Москвы Анатолию Фалееву и его сотрудникам.

Я провел ладонью по шершавой жестяной поверхности. Отряхнул руку от ржавчины. Прошептал:

— Крепко закрылись, моллюски.

Арнольд еще раз приложил ухо к двери. Пожал плечами.

— Глухо, — он тоже шептал. Мы не в том положении, чтобы афишировать свое присутствие. — Они точно там?

— Точно бывает только в аптеке, — резонно заметил Асеев.

Из квартиры этажом ниже послышался шорох. Панельный дом — чудо инженерной мысли. Его творцы будто задались целью сделать так, чтобы малейшие шорохи разносились с первого до последнего этажа — чтобы, наверное, вероятный противник незамеченным не подобрался.

Загудели трубы — этажом выше кто-то включил водопроводный кран. А за ржавой металлической дверью — тишина. Но они должны быть там — человек пять-шесть.

— Как возьмем? Тут кувалда нужна, — Арнольд кивнул на дверь. «Глазка» нет, так что можно не опасаться, что сейчас налитый кровью вражий глаз следит за нашим военным советом.

Дом был изгаженный, а этот этаж, третий, особенно. Толпы наркоманов, которые побывали в этой квартире, отметились на стенах образцами настенного жанра — надписями по-английски и на матерном русском, похабными рисунками, названиями каких-то улетных металлогрупп и кислотных песенок. Мне стало обидно за людей, которые делят дом с поганцами, наслаждающимися жизнью за этой дверью.

— Может, прозвоним? — предложил Арнольд.

— Ага. Ментовкой представимся. Они весь «белый» в унитазе потопят, — отмахнулся Асеев.

— И обрез ружья у них, — напомнил я для забывчивых. Я поднадавил плечом на дверь, запоздало подумав, что это не лучшим образом скажется на чистоте моей в первый раз надеванной светло-голубой рубашки. Дверь немножко качнулась, и трещина на стене рядом с ней, как мне показалось, чуть расширилась.

— Топорно сработано, — оценил я. — Слабовата.

— И что? — осведомился Арнольд.

— А смотри.

Я набрал в легкие побольше воздуха, прижмурился и залепил ногой в тяжелом ботинке сорок пятого размера в металлическую дверь.

Что-то хрустнуло… Нет, слава те, Господи, не в ноге, а в стенке.

— Биндюжник на тропе войны, — хмыкнул за моей спиной Арнольд.

— Киборг-пропойца, — добавил Асеев.

— Эх, — не с каратистским кряканьем, а с молодецким кличем снова врезал я по двери.

Получилось убедительно. На лестничной площадке будто взорвался снаряд. Сверху посыпалась штукатурка. Столбом поднялась цементная пыль. Вылетел кусок стены, а вместе с ним с жутким жестяным грохотом провалилась и дверь.

Я отскочил в сторону, пропуская ребят.

— Лежать, суки! — с многообещающим криком моя братва ворвалась в однокомнатную квартиру.

Но там и так все лежали… Почти все.

В нос шибанул запах гнили и тления. Здесь царил мерзкий дух немытых тел и тупой безысходности. Здесь был наркопритон. Однокомнатная квартира так и была обозначена в «АС» — агентурном сообщении — как притон для употребления наркотиков — героина.

— Батюшки-светы, — прошептал Арнольд, застыв посреди комнаты.

Не нужно быть медиком (достаточно опером по наркотикам), чтобы понять — улеглись пятеро человек здесь, на заплеванном, заваленном огрызками и объедками, залитом какой-то липкой дрянью полу с намерением больше не подниматься.

— Жмурики, — деловито отметил майор Асеев. Впрочем, жмуриками (читай — мертвяками, кадаврами, трупами) были здесь не все. Один еще трепыхался, его пальцы скребли паркет, а глаза закатились и глядели в потолок, и в них не было ничего. Остальные лежали в скрюченных позах, в блевотине и нечистотах, с раскрытыми ртами, будто погибли от недостатка кислорода. И лица были какие-то почерневшие — страшные лица.

Немногочисленная мебель была перевернула, все изгажено, затоптано. Везде валялись шприцы, жгуты, блюдца для героина, раздавленные ампулы из-под дистиллированной воды. И в центре этого разгрома сидело, обхватив колени, лохматое, грязное существо.

— Я не укололась… Не укололась, — слышался то ли хрип, толи стон.

Кто она — женщина, девушка, старуха? Да кто угодно. Спутанные волосы падали на лоб и на плечи. И закрывали лицо.

Арнольд схватился за горло, скривился — видно было, что его едва не стошнило, — и выскочил на лестничную площадку.

У Асеева, человека, которого такими картинками не проймешь, мускул не дрогнул. Нагнувшись над женщиной, он убрал с ее лица волосы, взял их в кулак, встряхнул. Скорее все-таки ей было не больше тридцати.

— Э, подруга, — бросил он.

Она посмотрела на него совершенно пустыми глазами. У фарфорового болванчика в глазах больше мысли.

— Слышишь меня? — спросил Асеев. Она огляделась. И вдруг истошно заорала:

— А-а!

Асеев залепил ей пощечину, и крик оборвался.

— Что тут произошло? — спросил он.

— Они… — девушка всхлипнула. — Они…

— Чем они обдолбались? — спросил я, тыкая носком ботинка в еще шевелящегося наркоша.

— Героином. А я — винтом… Они сдохли, да? Скажи, они сдохли? — Она вцепилась пальцами в рукав на пиджаке Асеева, начала приподниматься.

— Не трогай, — он брезгливо отшвырнул ее от себя. Потом нагнулся, поднял шприц, в котором оставалось немного прозрачного вещества — осторожно, боясь уколоться.

Уколоться шприцом, побывавшим в вене наркомана, — вечный страх, который и во сне преследует оперативника отдела по борьбе с наркотиками.

— Порченый героин, — задумчиво произнес Асеев, разглядывая на свет шприц.

— Сильно порченый, — кивнул я. — Четыре трупа.

— Вызываем «Скорую»?

— Ну не священника же…


Ненавижу печатать бумаги. Душа стремится из тесных оков казенных слов и оборотов. Хорошо только бывает, когда печатаешь последние строчки: «Заместитель начальника ОБНОН СКМ УВД Ворошиловского района майор милиции Стрельцов Т. В.». Тогда останется только вывести документ на принтер, украсить витиеватой подписью и отправить куда положено. И забыть.

«В результате оперативно-розыскных мероприятий было установлено…»

Пальцы бегали по клавишам, в трети случаев попадая не туда, куда надо. Но это не страшно. Чем хорош компьютер — всегда можно изменить, исправить ошибку. Виртуальная реальность — всему можно дать задний ход. Эх, если бы так было и в жизни.

Так что установлено в результате оперативно-розыскных мероприятий? А установлено, что «по адресу Приморская улица, дом 9»… Господи, откуда в нашем городе, где не то что моря — водохранилища приличного не было. Приморская улица? Неважно. Продолжаем. «…Приморская улица, дом 9, кв. 14 находится притон для употребления наркотиков, в котором обнаружена партия наркотического вещества героин в размере от 100 до 150 граммов…»

Хорошая партия была. Не так чтобы для России из ряда вон выходящая. Вон в позапрошлом году в Братске наши коллеги изъяли две сотни кило героина на сорок миллионов баксов — вот это выемка. Но по нашему городу рекорд был девяносто семь грамм — это мы в марте сего года взяли на вокзале таджичку-курьершу. Да, 150 грамм — не хилая партия. Мы уже губу раскатали, прикинули, что нам премию рубликов аж по сто выпишут. А нашли каких-то пять грамм и пять трупов. По грамму на труп… Хотя если быть точным, сперва нашли четыре трупа и одного «раненого» — тот бросил коньки уже в больнице. А та швабра неумытая, что на полу сидела, живехонька осталась. Она решила не присоединяться к компании и укололась не принесенным хозяином квартиры по кличке Бацилла героином, а припасенным первентином. Поэтому и осталась жива, что, впрочем, ее не особенно волнует.

Так, надо описать все это покороче… Теперь в отчете самая скользкая деталь — от чего же отдали Богу душу пятеро не лучших членов нашего общества. Никто не знает. То, что они траванулись, — ни у кого сомнений нет. Вот только чем? Врачи не знают. У них на это несколько точек зрения — и никакой конкретики. И это очень плохо.

«По заключению судебно-медицинской экспертизы…» — забарабанил я. И тут меня бесцеремонно оторвали от этого занятия.

— Терентий Васильевич, дайте мне, пожалуйста, в морду, — услышал я гнусавый просящий голос.

— Я? — осведомился я, оглядываясь и видя рядом угреватое, вытянутое, достаточно непристойное лицо с выпученными слезящимися глазами.

— Ага.

— А ты хорошо подумал? — Я сжал кулак.

Проситель поморщился, оценив про себя внушительную величину этого инструмента.

— Я лучше Арнольда попрошу, — заключил он. И правильно. Арнольд похлипче меня раза в два с половиной. На предложение он откликнулся с охотой.

— Сейчас, — он обернул руку тряпкой — такой морды даже кулаком касаться противно. Привстал. И влепил с кряканьем просителю кулаком в челюсть.

Проситель пролетел метра два и врезался с влажным чмоканьем в стену. Ощупал челюсть и крякнул:

— Нормально.

— А на хрена? — запоздало осведомился Арнольд, развязывая руку.

— У меня примета такая, — заявил проситель, вальяжно усаживаясь на стул. — Если по морде дадут, так удача обломится.

— Ну если надо будет, Рок, ты заходи. Отоварим по высшему разряду, — кивнул Арнольд.

— Вообще-то послабее надо было, — проситель по кличке Рок ощупал щеку.

— А тогда какой интерес? И какая удача, если слабо? — хмыкнул Арнольд.

— Да, — согласился Рок. — Я как-то не подумал. Нет, сосредоточиться тут невозможно! То галдеж, то в морду кто-то просит дать. А то и дают без спроса. Ну а чему удивляться? Этот кабинет размером двадцать четыре квадратных метра принадлежит не офису какого-нибудь банка, где собираются приличные, в галстуках, чисто выбритые и выглаженные воры. Это кабинет отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, где обитают несколько диковатых оперативников. Тут все заставлено истыканными метательным ножом шкафами, обшарпанными от времени сейфами, исцарапанными столами. Стены завешаны плакатами. В углу висит цель, в которую бросают стрелки. Как эта игра называется? Все время забываю — язык сломаешь. В ней майор Асеев — большой специалист.

— Мужики, а я вчера на улице случайно Светку встретил, — вдруг заявил скучающий в углу Галицын, прозванный Князем. Действительно, что-то в нем было аристократичное по виду — высокий, холеный и иногда даже вежливый.

— Это с прокуратуры? — заинтересовался Арнольд.

— Да нет. Секретарша с нарсуда.

— Недотрога, да?

— Да уж. Я машину остановил. Предложил подвезти. Начал с ней интеллигентный разговор — о жизни на Марсе и об основном законе философии. А она мне…

— Пойдемте лягемте, нам обоим удобнее будет, так? — гыкнул Арнольд.

— Эх, если бы так пристойно, — скривился Галицын.

— Хи-хи, — скабрезно захихикал получивший по физиономии Рок.

— Как дети! — возмутился наконец Асеев, которого по аналогии со знаменитой рекламой прозвали «дядя Ася». Он отодвинул от себя бумагу, отбросил ручку. — Время идет. Кто барыге звонить будет? Опять день впустую пройдет?

— Звонили же. Нету барыги, — обиделся Рок.

— Еще звони. Каждые пять минут звони. Каждую минуту! — Асеев начал заводиться. — Нет этого барыги, звони другому. А то без сладкого останешься, урод!

При словах «останешься без сладкого» рука Рока потянулась в направлении телефона.

— С того телефона, — заорал Асеев, который всякий раз после того, как Рок касался его телефонной трубки, протирал ее спиртом.

Остаться без сладкого — кара для Рока страшная. В переводе с конспиративного на общеупотребительный — это значит остаться без наркоты.

Рока мы зацепили на улице три недели назад с двумя «чеками» — то есть с распакованными в фольгу дозами в размере одной десятой грамма героина. Он чуть не умер на месте. Не столько от страха попасть за решетку, сколько от травмирующего зрелища — его «чеки» исчезали в конверте, опечатывались печатью. Тогда он и согласился работать на самый лучший в мире отдел по борьбе с наркотиками — на аш отдел. Он сдал нам одного мелкого торговца наркотиками — по-простому барыгу. Потом сдал притон, где должна была быть партия «белого». Там мы позавчера и нашли «жмуриков».

Работал Рок добросовестно, с энтузиазмом — исключительно за идею. А идея у него была одна — влить в вену раствор героина.

Появлялся он у нас раз в два-три дня. И успел прожужжать все уши о том, как вместе с нами он выведет на чистую воду всю мафию в городе. Трепался он без остановки, расписывал теневую жизнь города, обещал сдать торговцев оружием, живым товаром, членов Малютинской группировки. Голова от его трескотни начинала болеть уже через десять минут. И разобраться, где он врет, а где говорит правду, было проблематично даже таким тертым волкам, как мы.

Сейчас Рок обзванивал знакомых барыг и договаривался закупить несколько «чеков». ОБНОН не должен простаивать. Конвейер не должен замирать. Ни дня без задержания! А как задерживать, если такие, как Рок, не подсобят?

— Никто не отвечает, — растерянно развел руками Рок, когда обещанный барыга опять не подошел к аппарату. Жалко. У нас на него были планы. Мы хотели дать ему возможность переночевать в изоляторе.

— А в лоб? Уже по-настоящему, — осведомился деловито Асеев.

Рок уже понял, что за дядей Асей не заржавеет. Потому как майор Асеев сильно не любит Рока в частности. И наркоманов в целом.

— Я еще одной барыге позвоню, — суетливо затараторил Рок. — Она прям с хаты на Мичуринской торгует.

— Кто такая? — спросил я.

— Ворона… Ну, Воронова.

— Настя? — прищелкнул я пальцами.

— Ага.

— Это та стервь, которая у нас в прошлом году с крючка сорвалась? — спросил Арнольд.

— Она самая, — не мог не согласиться я. — Звони, Рок.

Неплохо бы нам ее прищучить.

Вдруг раздался такой громкий шлепок, что Галицын, углубившийся в газету «Совершенно секретно», чуть не подпрыгнул на месте. Нет, никто не дал Року по физиономии.

Он сам себе влепил по лбу.

— Вспомнил! — завопил он. — Ворона и Бацилла, ну, тот, который на хате на Приморской вместе с другими дуба дал, кажется, от одного «банкира» товар имели.

— Что? — уставился на Рока Асеев. — Это тот порченый героин?

— Ну да.

— Так чего ты молчал, урод?! — Асеев хлопнул ладонью по столу. — Работай.

Рок закивал и начал торопливо накручивать диск телефона.

— Ворона, — воскликнул он, когда на том конце провода подняли трубку. — Это я… Как кто? Рок. Мне два «чека» надо. И быстрее! Чего быстрее? Дохну, понимаешь! Давай у метро… Когда?.. Ладно. Все, заметано…

Он повесил трубку и торжествующе произнес:

— Все, условился с ней. У кинотеатра «Комета». В четверть пятого.

— Через четыре часа сорок минут, — подсчитал Асеев, посмотрев на часы. — Как оформлять будем?

— Оперативным экспериментом, — сказал я. — Арнольд, пиши постановление.

— А чего всегда Арнольд? — возопил он.

— Жизнь у тебя такая…

За суетой, бумажной волокитой клонился к закату рабочий день. Начальник отдела подполковник Романов сегодня в прокуратуре на заслушивании, так что к начальнику криминальной милиции меня дергали вместо него несколько раз. Да еще пришлось готовить и подписывать документы для мероприятий по Вороновой. В общем, за суетой подошло время, когда Асеев заявил:

— Кстати, нам до стрелки сорок минут осталось.

— Я успею еще в столовую сбегать, — заявил Арнольд.

— Я тебе сбегаю, — пресек я это побуждение. — Опять из-за твоего брюха ненасытного опоздаем на стрелку, как в прошлый раз.

— Из-за меня в прошлый раз опоздали, да? — возмутился Арнольд.

— Из-за вашего раздолбайства. По машинам, — приказал я командным тоном. — Князь и Асеев — берете рации и папку с документами и бланками. Арнольд, ствол не забудь.

— Ворону стрелять? — хмыкнул Арнольд.

— Мало ли…

Во время мероприятий могут быть любые обороты. Месяц назад ребята из ОБНОН Центрального района пасли мелкого барыгу, ждали в машине, тут из подъезда выскочили трое гавриков и вдарили по ним с двух «АКМ». Операм повезло — успели выскочить и открыть ответный огонь. Одного бандюка завалили насмерть. Одного ранили. Но и сами пуль немножко понахватали. Опер чуть не скончался в реанимации. Глупая история — оказалось, бандиты из располагавшегося в подъезде офиса их с кем-то перепутали.

— Ладно, — Арнольд полез в сейф и вытащил пистолет. Вытер его о рубашку Рока и засунул в поясную сумку. Летом, когда в пиджаке жарко, поясные сумки отлично заменяют подмышечные кабуры.

— По коням, братва, — я встал.

— Хотя бы пирожков с капустой возьму, — просительно посмотрел на меня Арнольд. Так трогательно смотрят собаки, выпрашивающие колбаски.

— И на нашу долю тоже, — смилостивился я. Мы спустились по прохладной лестнице, прошли мимо плексиглазового щита, за которым прятался дежурный по управлению. Арнольд отделился от нашей компании еще на втором этаже и ринулся в сторону буфета.

— Жара, — сказал Галицын.

— Тебе все, что выше двадцати пяти, — жара, — неодобрительно произнес Асеев.

— Ненавижу жару. На Кавказе, помню, тогда асфальт плавился, — взор Князя на миг затуманился воспоминаниями.

Галицын ненавидит жару, Кавказ и кавказцев. Это его жизненное кредо. И он имел для него основания.

Я кивнул Року на свой «жигуль».

— Давай на заднее сиденье.

— А конфеты будут? — жалостливо спросил Рок.

— А это как сработаем.

— А сейчас нельзя? — заныл он.

— Нельзя.

Рок судорожно вздохнул.

— Ну пожалуйста.

— Заткнись, — рявкнул Асеев, усаживаясь на переднее сиденье.

— Ладно, ладно, — испуганно взмахнул руками Рок. Задумался. — Когда вы меня в агенты возьмете?

— Как будешь работать, — многозначительно заметил я. Устроиться к нам в платные агенты — это у Рока навязчивая идея.

— Я же все знаю. Стволы знаю где хранятся, — загундосил он.

— Уже неделю слышим, — лениво произнес я.

— И про воров, кто «крышу» барыгам держит. Я все знаю… Возьмите, а?

— Посмотрим, — пообещал я, заводя машину и выруливая со стоянки перед управлением.

Началась привычная театральная миниатюра под названием «Ожидание Арнольда».

— Ну не раздолбай? — Я посмотрел на часы. — Куда он делся, спрашивается? Опоздаем же.

— Жрать горазд, — покачал головой Асеев. \

— И пить. Наверняка пиво в буфете глушит… Вон он, — кивнул я.

Арнольд беззаботно вырулил из подъезда. Под мышкой У него был объемистый целлофановый пакет с пирожками. И проглядывало что-то, напоминавшее бутылки с пивом.

— Быстрее, чудик! — крикнул Асеев.

Арнольд прибавил ход. Подошел к машине Князя Галицына.

— Второй, ответь Первому, — произнес Асеев в микрофон «Мотороллы».

— Второй на связи, — послышался голос Галицына.

— Давай за нами.

Я выехал на проезжую часть перед автобусом. И в зеркало заднего вида увидел, как за нами пристроился зеленый «Форд» Галицына.


Весь закон построен так, что сбыт наркотиков доказать чрезвычайно трудно. То ли специально такие законы пишут, то ли просто люди не понимают что творят, но факт остается фактом. Однако нет таких трудностей, которые непреодолимы для русской милиции. За последние годы научились мы работать со сбытчиками, доказывать факт сбыта, привлекать барыг к уголовной ответственности. Есть способы. Было бы желание работать, притом не всегда чистыми руками.

С Вороной способ работы избрали простой. Рок пишет заяву — мол, ему, честному гражданину, стало известно, что гражданка Воронова торгует наркотическим веществом героин. Дальше выносится постановление о производстве оперативного эксперимента. Добропорядочному гражданину выдаются купюры с записанными номерами или просто меченные порошком, который светится в ультрафиолетовых лучах. Меченые, конечно, лучше, да только возиться с порошком лень. Дальше Рок идет на встречу, приобретает героин, тут как черти из табакерки появляется толпа народа — оперативники, понятые. Покупатель добровольно выдает приобретенный героин. Из кармана у барыги извлекается меченая купюра. Да еще под ультрафиолетовым облучателем пальчики и деньги светятся. Дальше народный суд, а сроки по этой статье серьезные. Сбыт доказан. Так бы все было и на этот раз. Но…

— Не знаю, где она, — развел руками Рок, приблизившись к моей машине.

— Она часто опаздывает? — спросил Асеев.

— Обычно вовремя приходит.

— И почему не пришла? — Асеев хмуро оглядел Рока многообещающим взором палача, прикидывающего, взять ли халтурку на дом.

— Не пришла.

— Вот тебе жетон, — я извлек из кармана жетон. — Иди и звони. Чтобы Ворона была здесь.

— Но…

— Ты посмотри, сколько народу сдернул с места. Сколько бензина нажгли. Нам нужно сегодня взять Ворону. Чего непонятно?

— Все понял, — вздохнул Рок и направился в сторону телефонной будки.

Наша машина выставилась метрах в ста от стекляшки метро, на площадке за трансформаторной будкой. Справа от нас магазин «Фарфор». А за нами за зеленью деревьев виден бетонный куб кинотеатра «Комета» — ныне злачное место. Сколько себя помню, всегда там собиралась шпана этого микрорайона. Здесь они выясняли отношения — кто главнее, знакомились с девчонками, выворачивали друг у друга карманы. Ныне в кинотеатре по ночам действует дискотека «Пилот» и наркотиков там — просто обожраться. А во дворе за кинотеатром в шестнадцатиэтажном доме живет Ворона. Около этого дома мы ее задерживали с наркотиками. Тогда она от нас откупилась, сдав барыгу с пятью граммами героина. И ушла на дно, решив, что с нами дружить не обязательно. Значит, теперь сама стала «банковать» — героиновую точку открыла.

— Почему Ворона не пришла? — зевнув, произнес я, глядя, как Рок, пинком спровадив от телефона-автомата щупленького пацана, сам занял его место и начал накручивать диск.

— А, с этим болваном связываться, — Асеев махнул рукой и устроился поудобнее на сиденье, прикрыл глаза, один приоткрыл, как затаившийся крокодил. Он никогда не расслаблялся, все сек и видел.

— Все-таки палку он нам сделал, — сказал я. — И притон сдал.

— Он же полностью отмороженный, — недовольно произнес Асеев. — Мы с ним еще нахлебаемся.

— Он что, к тебе в родственники набивается? Где ты в этой среде информатора вменяемого найдешь?

— Да уж…

Зашуршала рация. И послышался голос Арнольда:

— Терентий, ну что у нас там с клиентом?

Я нажал на кнопку;.

— Второй, для кого правила ведения радиопереговоров написаны? Тебе сколько повторять?

— Ладно, не злобись.

В эфире запрещено употреблять имена, фамилии. А можно в эфире употреблять только позывные.

— Пока задержка, — проинформировал я. — Сидите ждите. Понял?

— Понял.

— Отбой, — я положил рацию между сиденьями, чтобы не бросалась в глаза случайным прохожим.

Рок с размаху шлепнул трубкой об аппарат и направился к нам.

— Дозвонился? — угрожающе осведомился Асеев, искоса глядя на застывшего в угодливой позе у машины Рока.

— Не берет трубку! — завопил он. — Сука она! Ох, сука. Брать ее надо. И мордой об стену. Она барыг много знает. Она все скажет. Я знаю, как мы на нее надавим. Надо…

— Заглохни, — прикрикнул я. — Куда она могла деться?

— Ну я не знаю.

— А мы засветиться никак не могли? — спросил Асеев.

— Маловероятно, — сказал я.

— Может, она кого-то подослала обстановку прощупать? И нас с Роком засекли.

— Вряд ли. Она же дура обычная. Ей не до конспирации, — отмахнулся я. — Ждем еще пятнадцать минут, а потом снимаемся.

Через пятнадцать минут, естественно, никто не появился.

— В машину, — приказал я Року.

Тот виновато, как сожравший хозяйскую сметану кот, бочком пролез на заднее сиденье и заработал испепеляющий взор Асеева.

— Раздавить бы тебя, мокрица, — произнес майор. Рок съежился. Асеева он боится чем дальше, тем больше. Впрочем, не он один. Дядя Ася, как удав — умеет вызывать страх и парализовывать волю. Оно и неудивительно, учитывая его боевую биографию.

— Говорит Первый. Все. Снимаемся. На базу, — сказал я в рацию.

— Второй понял.

Я тронул машину. Выехал из-за трансформаторной будки. И прикрикнул на Рока:

— Пригнись. А то еще кто увидит тебя в нашей тачке. Рок калачиком съежился на заднем сиденье. Да так и не встал, пока машина не остановилась у управления. Рок просто заснул. Я растолкал его, и мы поднялись в кабинет.

— Ну, что делать будем? — оглядел я своих подчиненных.

— Кто как хочет, — заявил Галицын, — а я домой. У меня сегодня теща в гостях. Жена сожрет, если меня хотя бы к полвосьмому не будет.

— Во-во. И у меня… — начал Арнольд.

— Что, тоже теща? — угрожающе спросил я.

— Да нет. Свиданка у меня. С Катькой… — Он вдруг задумался. — Или с Анютой. С кем же? Ох, пить надо меньше. Я уже грамм семьсот опрокинул позавчера, когда с кем-то из них договаривался. Так Анюта или Катька, а?

Он вытащил записную книжку и начал перелистывать.

— Э, вы чего разошлись-то? — осведомился я. — Нам сегодня задержание надо сделать, кровь из носа. Иначе шеф устроит и тещу, и блины.

— Терентий, ну я же договорился, — взгляд у Арнольда стал еще более трогательным. — Але, — прокричал он в трубку. — Анютик. Как я? Высох весь. О встрече мечтаю. О сегодняшней… Да… Да… Конечно…

Он повесил трубку.

— В точку попал. Все-таки Анюта. Так что… — Он развел руками.

— Дезертиры поганые, — поморщился я и прикрикнул на Рока:

— Чего застыл, как статуя? Звони!

— Вороне? — осведомился Рок.

— Вороне! Лисице! Хоть кому. Но чтобы сбыт у нас сегодня был.

Рок сел названивать барыгам. Арнольд набирал номер на соседнем телефоне.

— Наташа, это я, — Арнольд на сей раз звонил жене. — Я сегодня не приеду. У нас — мероприятия… Партия героина должна прийти из Таджикистана. Нас всех зарядили. Так что сегодня не жди. Целую, родная моя… Все, — он бухнул трубку.

— Во враль, — осуждающе покачал я головой.

— Почему? — искренне удивился Арнольд. — Я ей же честно сказал, что сегодня не буду… Все, пока. Мне еще в магазин.

В результате остались мы втроем — я, Асеев и Рок. У дяди Аси черта — он работает, как трактор, стоит лишь завести, без оглядки на тещу и тестя, на жен и любовниц. У него есть некая целеустремленность, как в старину у рыцарей из Ордена Тамплиеров.

— Лысый, «герыч» нужен, — тем временем увещевал по телефону Рок. — Как это нет? А чем же сам ширяешься?.. Ничем? Врешь, урюк! Мне хотя бы чек… Завтра? Мне сегодня надо!.. Урюк ты. Пока…

Следующий звонок:

— Пряник, мне «герыч» нужен… Тоже нет? Ах ты…

Рок выходил из себя. Он чуть не плакал. Ему нужно было уколоться, а колоться нечем. Надо было заработать. Он снова схватил телефон и дрожащим пальцем настучал номер.

— Кому сейчас? — спросил я.

— Опять Вороне, — Рок шмыгнул носом. И вдруг заорал, прижав микрофон ладонью:

— Взяла, сволочь!

Я перегнулся через стол и нажал на кнопку громкоговорителя.

— Ворона, ты? — заорал Рок.

— Нет, — огласил кабинет женский голос.

— А это кто? — требовательным прокурорским тоном осведомился Рок.

— Оксана! — на том конце провода визжали.

— А чего орешь-то? Чего орешь, дура? Это Рок, понятно? Рок, говорю!

— И чего?! , — Ворону давай!

— Нет ее! — истерично завопили на том конце провода.

— А где она?

— Умерла!

— Шутим, — угрожающе произнес Рок.

— Я говорю — умерла! Почти умерла! Вон валяется! Дохнет!

— Ух ты, а «герыч»? — заволновался Рок. — Она мне должна была!

— Она умирает, понимаешь, козел?

— За козла ответишь… «Скорую» ей вызывай.

— Они ее не берут, — Оксана зарыдала. Явственно слышалось шмыганье носом. — Она умрет!

— Э, пусть скажет, где «гера», и потом откидывается.

— Ты чего? — прошептал я. — Скажи, что сейчас приедешь.

— Сейчас приеду, — пообещал Рок. — Откачаем Ворону. Не трясись, коза, все будет путем…


Мы с Асеевым остановились на лестнице между пятым и шестым этажами. А Рок поднялся на шестой и начал названивать без остановки в квартиру.

— Открывай, коза, серый волк пришел! — заорал он. Дверь медленно, со скрипом отворилась, будто открывавший ее был на последнем издыхании.

— Ну, че тут? — Рок ворвался в квартиру. Дверь прикрыли.

— Пошли, — кивнул я.

Мы по стеночке подобрались к девятнадцатой квартире.

Номерок был 61 — но не верь глазам своим. Просто «19» приколотили вверх ногами. Обитатели этой квартиры внимания на подобные мелочи сроду не обращали.

— Э, Ворона, вставай! — послышалось из-за двери. — Действительно хреново ей… Откачивать надо.

— У-у, — послышался вой скорее всего Оксаны, приятельницы хозяйки. Видимо, Воронова орать уже не могла.

— Откачаем… «Геру» давай, что Ворона обещала.

— Я не знаю где, — с вызовом, в котором легко читалась ложь, воскликнула Оксана.

— Все ты знаешь, овца! Все знаешь. Ну…

В квартире чем-то зашелестели, что-то ухнуло — будто мешок с потолка рухнул.

— На, — воскликнула Оксана. — Больше нет.

А нам больше и не надо. Сбытом считается и просто передача наркотика. Так что Оксану можно уже упекать. Я распахнул дверь и приветливо произнес:

— Привет, ласточка. Руки вверх. Отдел по наркотикам.

— У-у-й-а! — послышался утробный вой из глубины самого существа коренастой, белобрысой, прыщавой девахи. Она приткнулась спиной к стене, будто желая вдавиться в нее или в крайнем случае размазаться по ней.

— Да не надрывайся, — Асеев встряхнул Оксану. — Где Ворона?

— Та-ам, — она ткнула в сторону комнаты.

Ворона — гражданка Воронова Анастасия Даниловна — с момента прошлой встречи прилично изменилась. Была такая розовощекая пышечка. А теперь стала синещекой, и уже не пышечка. И кто ей даст восемнадцать лет?

Она лежала на диване и хрипела.

Асеев нагнулся над ней и осведомился:

— Перебрала?

— Ага, — закивала Оксана, размазывая ладонями по лицу струящиеся ручьями из глаз слезы.

— Героин?

— Ага.

— Ты какого черта врача не вызвала? — спросил я.

— Вызвала-а, — взвыла Оксана.

— И что?

— Бригада приехала-а… Настю осмотрели-и… Сто баксов запросили-и…

— И? — Где я им сто баксов возьму? — Ты так и сказала?

— Ага.

— А врачи?

— Обернулись и молча ушли.

— Помирать оставили?

— Ага-а.

— А клятва Гипократа? — спросил я.

— Чья клятва? — недоуменно посмотрела на меня Оксана, решив, что это какой-то модный прикол, которого она не знает.

— Тот же героин, что и с притона на Приморской? — обернулся Асеев ко мне.

— Черт знает, — пожал я плечами. — По-моему, просто передозировка. Когда она укололась? — спросил я Оксану.

— Как этот, — она кивнула на Рока, — позвонил. Она укололась. И отлетела.

— А ты не кололась?

— Нет. Я с утра уже ширнулась. Только сидела, воду хлебала. А Настя кольнулась, и я вижу — кончается.

— А чего трубку не брала? — осведомился Асеев.

— Телефон выключила.

— Почему?

— Звонков боялась.

— С чего это?

— Не знаю, — недоуменно протянула Оксана. Я присел рядом с Вороной. Веки ее подрагивали. Она хрипела. Я открыл папку, в которой имелся небольшой комплект лекарств на подобные случаи. Бывало, приходилось уже откачивать людей в таких ситуациях. Я вколол болезной содержимое одноразового шприца. Ох, наркоши, колятся ржавыми иглами, хватая гепатит и иммунодефицит. Пусть хоть от милиции культуру медицинского обслуживания увидят. Но все равно в больницу надо.

— Звони в «Скорую», — протянул я трубку.

— Не хочу! — взвизгнула Оксана. — Я боюсь.

— И их боишься?

— Всех боюсь! Боюсь! — заорала Оксана. Получила подзатыльник от Асеева и тут же пришла в себя.

— Звони, — велел я. Она набрала «03».

— «Скорая». У меня подруга умирает! Да сделайте что-то!


«Скорая» приехала через пятнадцать минут. Я стоял на лестничной площадке повыше и смотрел, как «синие халаты» — женщина лет тридцати, медсестра с чемоданами — прошествовали в квартиру. У подъезда застыла машина с красным крестом.

Мы снова по стеночке подобрались к квартире. Оставалось только приложить ухо к двери и слышать весь спектакль.

— Лекарства дорогие, сто долларов стоят, — слышался женский голос.

Да, похоже, такса у них одна у всех.

— Но нет денег! — это голос Оксаны.

— На нет и суда нет, — спокойный, уверенный голос женщины-врача.

Шаги приближаются к входной двери.

— Ладно! — кричит Оксана. — Я найду деньги.

— Так ищите.

— Вот… Последние…

Оксана врет. Это не ее последние деньги. Это мои последние деньги.

— Ладно, — меняет гнев на милость врач. «Скорая» начинает заниматься тем, чем и должна. Вороне вкатывают лекарства. Приводят в себя.

— Будем госпитализировать? — спрашивает врач.

— Ни в коем случае! — кричит Оксана.

— Как хотите.

Дверь открылась. Появилась врач. Я всплеснул руками и, искренне улыбнувшись, произнес:

— Ох, какие лица.

Звать ее Эмма, работает она на третьей подстанции. Мы с ней сталкивались, когда сажали Клистера — широко известного в наркоманском мире врача «Скорой». Те наркоманы, кому сильно хотелось обдолбаться, не выходя из берлоги, звонили по «03» и требовали прислать двадцать девятую машину. На вызов и приезжала передвижная наркотическая лавка. И сам лавочник — Клистер. У него всегда был широкий выбор наркотических веществ и сильнодействующих препаратов — тут тебе и тазепам, и эфедрин, и морфин, и даже героин. С этим джентльменским набором мы его взяли. А потом в шкафчике для его личных вещей на подстанции нашли немерено «дури». Эмма тогда работала с ним в одну смену на другой машине. Мы ее допрашивали в качестве свидетеля. Лицо мое она, похоже, хорошо запомнила. Потому что побледнела и стала такой, будто ее обработали отбеливателем «Ас».

— Эмма, я вас люблю. Я забыл это сказать вам в прошлый раз, — еще шире улыбнулся я.

— Что? Кто вы такие? — начала она валять дурака, пытаясь прорваться из квартиры, но габариты у меня достаточные, чтобы закупорить проход не хуже, чем пробка закупоривает горлышко бутылки от шампанского.

— Не узнали? А я мечтал об этой встрече… Кстати, мои сто баксов не жгут ваш синий халат?

— Что? — воскликнула она.

— Милиция, Эмма Владимировна. ОБНОН, — я обернулся и потребовал:

— Понятые.

Асеев приволок снизу двух опойного вида мужиков.

— Наркоманы? — спросил алкаш, окидывая взором квартиру.

— Они, — кивнул я.

— И чего не живется? — поцокал языком алкаш. — Пили бы, как все люди…

Дальше начинается изничтожение противника — правда, только моральное. Эмма качает права. Требует отпустить, поскольку вся линия окажется неприкрытой, и сердечники с травмированными умрут без ее помощи.

— С такими врачами они быстрее умрут, — заверил я ее. — Чего вкололи девушке?

— Обычное успокаивающее, — Эмма продемонстрировала ампулу.

— Действительно, — пришлось мне согласиться. — А сто баксов за что?

— Какие сто баксов? — искренне возмутилась врач.

— С переписанными нами номерами.

— Глупости.

— Да? Оксана! — крикнул я и взял у девушки диктофон, на который был записан разговор. — А это что?

Квартиру огласил записанный на ленту голос торговавшейся Эммы. Это — нокаут. Женщина плачет. В таком состоянии ее и тащим в местное отделение.

— Вы же готовы были оставить погибать человека, — вздохнул я, когда она сидела напротив меня в отделении.

— А они люди? — вдруг с яростью восклицает Эмма.

— Вопрос дискуссионный, — кивнул я. — Но не странно, что менты откачивают больного, тогда как врач оставляет его умирать?

— Откачали? — зло воскликнула она. — Надолго? Она все равно скоро умрет. Они долго не живут.

— Правильно, — кивнул я. — Убить, чтобы не мучалась. Вам надо с собой цианистый калий в комплекте возить.

— И возила бы, — с вызовом бросила Эмма. Пока идет оформление материалов — близится ночь. Ничего. Не впервой возвращаться, когда на черном небе светит серебряная луна и волки в кустах на нее воют…

Под колесами уплывало шоссе. Я резко обгонял редкие машины. Ночь — простор. Ни пробок, ни автобусов, ничего.

— Черта с два тут дело будет, — сказал Асеев, потягиваясь.

— Да, — согласился я. — Местные или в возбуждении уголовного дела откажут, или прекратят его.

— Что ты им вменишь? Вкололи лекарство из аптечки. Сто долларов взяли ни за что? Мошенничество можно притянуть за уши. Но маловероятно.

— А что с Оксаной и Вороной делать? — спросил я.

— Думаю, давать материалам ход нет смысла. Лучше на крючок посадим. Рок же говорил, что она может знать, где покойный Бацилла брал порченый героин.

— Кстати, не от этого ли героина Ворона чуть не скончалась?

— Это вряд ли, — покачал головой Асеев. — Там симптомы были другие. Тут обычная передоза.

— Надо ковать железо, пока горячо. Давай к Вороне, — предложил я.

— Час ночи.

— Детское время. Ворона, наверное, уже очухалась. Дверь открыла Оксана. Она посмотрела на нас, как на привидения.

— Чего, спать собралась? — спросил я.

— Ой, — всхлипнула она.

— Не ойкай. Котомку лучше собирай, — Асеев бесцеремонно втолкнул ее в большую комнату и бросил на продавленное кресло. На диване лицом вверх лежала Ворона. — За героин.

— Но я же…

— Передала героин Року. Это сбыт. Тюрьма.

— Но?

— Что, неохота в тюрьму?

— Неохота-а, — заныла она.

— Помочь тебе? Тогда платить надо.

— У меня нет денег.

— Какие деньги, — встряхнул ее за шею Асеев. — Ты и Ворона нам по гроб жизни обязаны. Теперь будете делать, что мы говорим.

— Стучать, что ли?

— Откуда такие слова? Работать на нас… Я наклонился над Вороной. Ее трясло. Она уже очухалась и смотрела в потолок, не обращая внимания ни на что.

— Это Стрельцов, — сказал я. — Помнишь?

Она скосила на меня глаз и жестянно произнесла:

— Помню.

— Ты где «геру» брала?

— У Бациллы.

— Бацилла откланялся. Нет его больше на этом свете.

— Я знаю.

— Как же ты без Бациллы? Загнешься же без героина.

— Найду, — прошептала уверенно она.

— Вместе искать будем…


Только начни распускаться, только дай слабину — пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом — гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.

Позавтракал я плотно. Это принцип — всегда брать что дают. Обеда, а то и ужина на нашей работе может не быть.

Пока я завтракал, началась ежедневная битва. Арина пыталась поднять наших чад, пятилетних близняшек Вовку и Аленку. С Вовкой договориться еще можно. Он все-таки мужчина. А Аленка начала привычно скандалить:

— Не хочу-у в садик.

— А куда же ты хочешь? — спросила Арина.

— Хочу к папке на работу-у!

— Что за новости? — удивилась Арина.

— А я тоже хочу ночью приходи-ить! Хочу-у!

Вот это да… Как всегда, по утрам время летит быстрее, чем хочется.

Арина возится с детьми, одевает, кормит, а стрелки уже подползают к критическое точке, за которой — опоздание на работу.

Все, с грехом пополам собрались, уселись в мою видавшую виды зеленую, как БТР, «шестерку». Я тронул машину с места.

— Насчет зарплаты у вас ничего? — больше для приличия, чем из интереса спросил я.

— Обещали аванс за позапрошлый месяц, — вздохнула Арина. — Аж рублей двести.

— Серьезные деньги.

Моя жена — старший научный сотрудник в умирающем оборонном НИИ. В последние годы она привыкла работать не за деньги, а за идею. Это у нас семейное — высокая идейность, потому что чаевые, которые мне платят, тоже зарплатой не назовешь.

Я завез детей в детсад, забросил на работу Арину.

— Детей ты сегодня забери, — сказал я. — Неизвестно, когда приеду.

— Конечно, заберу, — вздохнула она, поцеловала меня. Стройная, красивая, любимая. И очень терпеливая…

Начало рабочего дня. Шум-гам, смех, гогот, шуточки-прибауточки. Палата номер шесть. У Арнольда один разговор — как он вчера нажрался, что не помнит, было ли у него что-то с Таней… Или с Валькой… Нет, все-таки с Анютой…

Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев — младший опер, прикомандированный к нашему отделу, — что-то стонет о женской неверности — его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.

По мою правую руку зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал скрипучий, как несмазанное колесо, голос:

— Але, это кто?

— Майор Стрельцов.

— Это начальник Арнольда Крюкова?

— Да.

— Я Турусова Анна Леонидовна. Мне сказали, что начальник отдела Романов не давал разрешения убивать Ольгу. А Крюков все равно убил. Без разрешения! А это ведь превышение власти.

— Да что вы?

— Именно.

— Разберемся, — пообещал я.

— Когда?

— Вот сейчас и начнем…

Я бросил трубку и кинул Арнольду.

— Бабка Турусова звонила. Говорит, Романов не разрешал тебе убивать Ольгу.

— Ну не разрешал, — кивнул Арнольд. — Но очень хотелось.

Бабка Турусова — стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Одьга — наркоманка конченая, тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках — мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:

— Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.

Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на наркотиках — еще долго протянула.

Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:

— Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.

С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, Прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали — типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и Прокуратуре, и, естественно, нам.

Опять звонок:

— Вам звонит представитель матерей с Элеваторного проезда, — послышался строгий голос.

— А с вами говорит представитель оперативников с улицы Папанина, — поддакнул я.

— Поищите лучший объект для иронии. Мы, матери, возмущены тем, что наших детей травит наркотиками гражданка из шестнадцатого дома. Они к ней в очередь выстраиваются. И гибнут… Где милиция?

— Да, а где?

— Из отделения приезжали, забрали ее. И выпустили. Она говорила — за две тысячи долларов.

Что ж, такое возможно. Ментов продажных и без тормозов на территории немерено.

— Прямо на улице и торгует? — спросил я.

— Да.

— Как представитель матерей — какую-нибудь квартиру для наблюдения подыщите. Мы ее хлопнем…

— Убьете, — ужасается дама.

Тьфу, с этим нашим жаргоном.

— Да нет, просто арестуем, — успокоил я представительницу матерей.

— Квартиру, да? — Ее энтузиазм тает. — Мы подумаем. До свидания.

— И не затягивайте, — прошу я.

Девять против десяти, что ее больше не услышу. Таких вот общественных прокуроров, что-то от нас строго требующих, гораздо больше, чем помощников. А оперов вообще — раз-два, и обчелся. И на каждого — по дивизии барыг. За всеми не угонишься…

Не успел положить трубку, снова звонок. Мой телефон — контактный. Названивают все кому не лень.

— Приезжайте, у меня сын обкололся наркотиками и бегает за нами с топором! — слышится истошный женский визг.

— Так звоните в патруль быстрее! — не выдерживаю я. Наркоман обкололся, обкурился, упал мордой вниз — и все звонят нам.

Очередной звонок.

— Терентий, ты? — услышал я знакомый голос.

— Нет, не я… Ты куда пропал, чудик?

— Бегал, высунув язык.

— Встречаемся?

— Да. Есть новости по главной проблеме.

— Где встреча?

— Через часик на третьей точке. Годится?

— Давай минут через сорок, — сказал я.

— Хорошо.

Я положил трубку. Посмотрел на часы. Галдеж в кабинете продолжался. Арнольд рассказывал очередную байку. Опять зазвонил телефон — утром все как с цепи сорвались.

— Князь, возьми, — кивнул я. — Меня нет. Я уехал.

— Куда? — спросил Асеев.

— На встречу.

Встреча с лицом, конфиденциально сотрудничающим с органами внутренних дел на возмездной контрактной основе — так называется агент по-научному.

Контрактная возмездная основа. Те копейки, которые мы им платим, могут заинтересовать только обнищавшего пенсионера, которому пенсию не платят уже полгода. У Волоха же новый «БМВ», недавно квартиру трехкомнатную купил, так что ему мои подачки оскорбительны. Дружба наша основана на другом. На том, что я, еще когда был старшим опером в убойном отделе, жизнь ему спас. И живет он, пока мы не распространяем сведения конфиденциального характера. Он это знает. И глядя в его честные глаза, я иногда думаю — а не разорится ли он на дешевенького киллера и не решит ли проблему модным в коммерческих кругах методом — уничтожением кредитора. Но нет. Не посмеет… Мы же друзья. И друг другу должны помогать. Боремся вместе с гидрой преступности. Только он еще борется за личное благосостояние, а я — все больше за общественные устои…

С источниками лучше встречаться подальше от людных мест. Меньше глаз и ушей, меньше вопросов. Хотя некоторые, подобно Року, и прописываются прямо у нас в кабинетах, становясь частью интерьера, но с Волохом такое не пройдет. Он не из тех людей, кто может себе такое позволить.

Он ждал меня за автобусной остановкой у комбината железобетонных изделий. Место — лучше некуда. Без какого-либо особого дела сюда никто не сунется. Вон он прогуливается. Обильно татуированный колобок в майке, на шее — златая цепь, на пальцах-сардельках — массивные кольца. Точно абориген-людоед с тихоокеанского острова. Вдали за панелевозом стоит его новый любимый «БМВ».

Я резко, круто так, в стиле американских боевиков вильнул и затормозил.

— Садись.

Волох огляделся, кинулся к моей зеленой «шестерке», упал на заднее сиденье и осведомился настороженно:

— «Хвоста» не было?

— Сбросил еще в центре, — деловито ответил я.

— Тебе все шутки шутить. А мне башкой отвечать. Действительно, ему, члену славной воровской общины, за встречу с опером могут счет предъявить. Да еще у Волоха мания преследования. Он обожает всякие шпионские трюки типа — сбросить «хвост», проверить, не на прослушке ли телефон и нет ли в ванной микрофона.

— Ну, чего надыбал? — спросил я.

— А. Братва гуляет, — махнул он рукой. — Через неделю тебе барыгу оружейного, может быть, сдам.

— Из чьих?

— Из гагаринских отморозков. Они вооружаются активно.

— Что по наркоте?

— Наркота сейчас потоком пошла. Героин. Вскоре большое поступление ожидается.

— Откуда? — напрягся я. — Таджикистан?

— Очень тут все туманно. Может быть.

— Ты знаешь, что порченый героин пошел? Уже несколько человек с жизнью расстались.

— Слышал, — кивнул Волох, продолжая нервно оглядываться. — Похоже, из этого нового потока.

— Разузнай подробнее.

— Что могу, делаю, Терентий. Ты же знаешь, — обиделся он, что его недооценивают. Он как ребенок обидчив.

— Ладно. Что еще?

— Тут такие закрутки. Московские паханы подтвердили, что Малюта в город на наркоту посажен. С героина бабки он в Москву на общак отстегивает. И зону должен наркотой и деньгами кормить.

— Значит, вору в законе Малюте дали право барыжничать?

— А, — махнул рукой Волох. — Все с ног на голову встало. Где вор, где барыга, где бизнесмен, где политик? Кто разберет?

— А не западло ему «белым» торговать?

— Старый вопрос. Какой западло, когда такие бабки? Кроме того, ты Малюту хорошо знаешь?

— Еще как.

— И что такой падле может западло быть?

— Действительно, — не мог не согласиться я.

— Малюта сейчас бизнес свой раскручивает. И тут у него конкуренты появились. Главный — таджик.

— Какой таджик?

— Моджахед.

— Абдуламон Муртазов?

— А ты еще серьезных таджиков знаешь? Так что жди, когда эти две змеи друг в друга зубами вцепятся.

— Н-да, — я цокнул языком. Информация к размышлению была. Правда, что с ней делать? Увидим.


— Чего у вас на автоответчике в кабинете? — сурово сдвинул брови Романов.

Кабинет у Романова крошечный. На стене за его спиной плакат с гербом России — двуглавым орлом. Деталь символическая. Наш ОБНОН так и прозвали — дом Романовых. «Ты откуда?» — спрашивают меня. «Из дома Романовых», — отвечаю я. И всем все становится ясно.

— А чего? — недоуменно спросил я.

— «Вы позвонили в ОБНОН. А вам это надо?» И это на отдельском автоответчике. Кто придумал? — Романов нахмурился еще больше. Невысокий, щуплый, он чем-то походил на артиста Никулина, то есть на горького пьяницу, хотя тут его внешность не соответствует внутреннему содержанию. Пьет Романов мало и разборчиво.

— Кто-то придумал, — пожал я плечами.

— Во-во. Из УБНОНа Министерства позвонил полковник. И услышал.

— Досадно.

— Вообще весь кабинет у вас обклеен черт-те чем — какие-то идиотские плакаты, цитаты. Зачем на стену конверт прилепили «Для взяток»?

— Это ребята в фильме «Улица разбитых фонарей» высмотрели.

— И что это значит?

— А что?

— Из подсознания вырывается? Взяток хочется, да?

— Ну а кому с такой зарплатой не хочется? — снова пожал я плечами.

— Хотите на здоровье. Лишь бы не брали… Терентий, надо порядок в кабинете наводить. Серьезнее пора становиться. Не школьники уже.

— Верно, — согласился я. — Это не школа. Это — детский сад.

— А, — обреченно махнул рукой Романов. — На. Прилепишь на видном месте.

— Где взял? — спросил я.

— Купил, — улыбнулся Романов. "Перечень выражений, запрещенных в кабинете начальника:

— Первый раз слышу.

— Звонил — не дозвонился.

— Искал, но не нашел.

— Заходил, но вас не было.

— Это было до меня.

— А я думал…

— А я докладывал.

— Наверное, команда не прошла.

— А мне никто не говорил.

— А почему я?

— Не слышал.

— Не знаю.

— Не передавали.

— Хотел как лучше.

— Я хотел, но не получилось.

— Я хотел доложить, но вас не было.

— Я сказал, а он не сделал.

— Меня в то время не было, кажется, болел (был в отпуске).

Начальник отдела".

Эту штуковину я тут же, согласно приказу, прилепил в нашем кабинете рядом с «Листком гнева», на котором нарисован взбешенный слон и написано:

«В случае припадка ярости скомкать и швырнуть на пол».

— Это чего за настенная агитация? — заинтересовался Арнольд, слегка опухший после того, как вчера «карнавалил» — то есть бухал до потери пульса со следовательшами и операми из Центрального РУВД. Кажется, не было в милиции тех, с кем бы он не гудел.

— Распоряжение начальника, — многозначительно произнес я.

— Ну вот. А Машу с Уралмаша отодрали, — обиделся Арнольд.

Маша с Уралмаша — это голая девка с плаката «Плей-боя», которую месяц назад с утра пораньше налепил Арнольд на стену, а через полчаса кабинеты обходил начальник РУВД — человек старорежимной закалки. Это надо было видеть. Тогда и изрек начальник классическую фразу, притом явно не его, говорят, она ходила еще в Советской Армии:

— Что это за блядь?! Отодрать и выбросить! …Арнольд начал внимательно изучать новую бумаженцию.

Трах, бах — грохот. В кабинет, открыв головой дверь, влетел Рок и упал на пол под ноги Арнольду. Тот ткнул его ногой и спросил:

— С верблюда свалился, дегенерат?

— Споткнулся, — агент Рок встал как ни в чем не бывало, отряхнулся. И торжественно объявил:

— Я всю ночь думал. И решился. Возьмите меня в агенты!

Опять начиналась старая песня о главном.

— Шустрый, — хмыкнул Арнольд. — Электровеником тебе работать с такими замашками.

— Я же с вами работаю. Барыг сдаю. Я на кон свою репутацию поставил!

— Ах, репутацию, — кивнул Асеев. — Да, в мире воротил крупного бизнеса репутация — главное.

— На меня уже косятся. А может… — Он шмыгнул носом, потом приосанился. — Может, меня убьют.

— И тебя наградят, — поддакнул я. — Посмертно. Но Рок иронии не почуял. И «Бриллиантовую руку», которую я процитировал, он если и смотрел, то давно забыл. Его голова полна другим — наркоточками, рецептами на колеса, варкой винта и, главное, ожиданием того мига, когда вгонит в вену наркотик.

— Ну так возьмете? — проскулил Рок.

— Утро вечера мудренее, — заметил я. — Ты только просишь. А кто такую честь заслуживать будет?

— А чего? Я еще адреса барыг надыбал, — Рок вытащил записную книжку и начал листать.

Затренькал телефон. Арнольд взял трубку.

— Кто? — спросил он. — А почем?.. Когда?.. Ладно, решим. Перезвони, — он повесил трубку. И сказал:

— Рок, пока ты нам мозги трешь, тут народ звонит, головы барыг на блюде принести обещает. Конкуренция, понимаешь.

— И сколько денег на закупку требует? — деловито осведомился Рок.

— Сто баксов, — бросил Арнольд.

— Что?! — истошно завопил Рок. — За сто баксов можно пять точек накрыть!

Я смотрю на Рока с пониманием. Мне где-то даже его жаль, хотя дядя Ася, например, считает, что жалеть наркомана можно лишь от очень широкой души или от великой наивности. Року до смерти хочется уколоться. Он еле живой и готов продать кого угодно. Та доза, которая ему досталась после налета на квартиру Вороны, давно уже растворилась в крови. Скоро будет ломка. Скоро мир для Рока станет враждебным и захочется умереть. Говорят, когда ломка у героинщиков доходит до определенной стадии, у них возникает полное ощущение, что мясо отслаивается от костей.

— Поехали, — закричал Рок. — Я барыгу знаю. Он мне доверяет. В дом пустит. Кому не доверяет, тем по дворам скидывает! А меня пустит. Меня все знают! Рок в авторитете!

— А ты вообще где три дня был? — вдруг, будто только увидев, глянул на Рока Арнольд. — Ты, дегенерат, обещал еще позавчера отзвониться!

— На вас работал, — гордо выпрямился Рок. — Точки искал. Удочку закинул. Скоро такой улов будет…

— Ну ты крутой, — с уважением произнес Асеев.

— Пока еще не крутой. Вот оружие подойдет — буду крутым.

— Так звони своему барыге, крутой! — гаркнул Асеев. — Только треск от тебя идет, как от трансформатора испорченного. А дела нет…

Рок поднял трубку и начал названивать по адресам. На третий звонок ему откликнулись, и он важно начал вещать:

— Валера, что ты мне трындишь? Чеки чеками, а граммы граммами. Возьму десять грамм на реализацию… Что, нет? А когда будет?.. Быстрее, Валера. Быстрее доставай. А то кого получше найду. — Повесив трубку, заявил:

— И здесь облом.

— Рок, ты мне надоел, — Арнольд дал ему подзатыльник.

— Во, — Рок поднял руку. — Знаю хазу, где винт варят, — глаза его мечтательно закатились. — Хороший винт. Ядреный. Неделю назад им вбахался. До сих пор отойти не могу.

Он набрал номер.

— Ерики-маморики. И ее нет!

— Ладно, остынь, — сказал я. Рок с облегчением положил трубку и взглядом преданной дворовой собаки, проспавшей ночного вора, уставился на меня. — Ты насчет порченого героина узнал?

— Узнал, — кивнул деловито Рок.

— И что узнал?

— От него еще три наркома кони бросили. Два на Старо-грязевской. И один — в поселке Экскаваторный.

— Ха, — с уважением произнес я. Информация у Рока была точная. Наркоманы от передозировки, от полной утери здоровья, от изъеденной печени, да отказывающего сердца, да от излохматившейся в тряпье нервной системы мрут как мухи каждый день. Но когда у одного за другим морда черная, да пасть открыта во всю ширь, как у демократа на митинге, да еще причина смерти с трудом устанавливается — тут уже прослеживается система. Это — порченый героин. Действительно, таковых за последние дни было три.

— Гнилой героин пошел, — вздохнул Рок. — Барыги нам войну объявили биологическую.

— Тогда уж химическую, — сказал Асеев. Ему, офицеру-ракетчику, виднее.

— Во-во, — кивнул Рок.

— И откуда он идет? — осведомился я.

— Это у Вороны надо спрашивать было. — Она сказала — Бацилла ей дал. — Ага… Врет же, стерва, — Рок потер руки. — Почему?

— Потому что из откинувшихся на Старогрязевской был ее хахаль Робертино. Он через нее «белый» брал. И что вам чутье оперативников подсказывает?

— Ты что, полудурок, нас подкалываешь? — шлеп — Арнольд залепил Року еще одну затрещину.

— Ну чего он? Скажите ему, — обиженно шмыгнул носом Рок, обращаясь ко мне.

— Арнольд, побереги руку… Так, думаешь, Ворона нам по ушам ездила?

— Ага, — довольно хмыкнул Рок.

Да, в логике ему не откажешь.

— Молодец, — сказал я. — Продолжай так и дальше. Агентом станешь.

Да, Ворона уже должна прийти в себя полностью. Нечего с ней сопли развозить. Надо брать ее, змею, за нежное девичье горло.

— Проедусь по городу, — сказал я, поднимаясь.

— А винтовую будем брать? — воскликнул Рок. — Без меня…


Моя зеленая железная кобыла сегодня заводиться отказывалась. Машина жужжала, тряслась, и мне казалось, что она ехидно хохочет. Надо ее, заразу, тащить на ремонт. И двигатель тянет в последнее время неважно. И мотор чихает. Хорошо, когда один из доверенных лиц держит свою мастерскую, и от этой мастерской ты отваживал братву. — Ну заводись, родная, — воззвал я к ней. На автобусе я к Вороне не поеду — целый день потерять. Туда можно на метро или на трех автобусах добираться — одинаково длинно. На машине же рукой подать. Не заведется — придется Князя с его «Фордом» брать… Хотя если Рок дозвонится до барыги, им сегодня винтовую хату поднимать.

Машина все-таки завелась, и я резко рванул ее вперед. Какой же опер не любит быстрой езды?

Да, хорошо быть ментом и ездить на красный свет. Может быть, это и неприлично, но отказать себе в подобном удовольствии я не мог, так что до точки назначения добрался через пятнадцать минут.

Кнопка звонка поддалась. Из-за двери донеслось треньканье. Открывай, сова, медведь пришел… Глухо. Никого нет дома.

Я прислонил ухо к двери. В квартире ощущалось слабое биение жизни. Шорохи, скрипы. «Хрущобная» звукоизоляция — друг опера, естественно, если сам опер живет не в хрущобе".

Все, нет смысла больше жать на звонок, барабанить ногой по двери, кричать, молить: «Откройте». Ни к чему это. Некрасиво это. Нетактично. Тем более когда у тебя в кармане ключ от этой квартиры.

Я повернул ключ и толкнул дверь. Ключ этот — второй экземпляр — висел еще недавно на гвоздике на праздничной красной ленточке в прихожей Вороны. На всякий случай — для хороших людей. А я человек неплохой. Можно сказать, друг этого дома. Так что ключ я присвоил без мук совести. И теперь он мне пригодился.

— Ворона, привет. Орел прилетел, — воскликнул я, проходя в комнату.

Там Вороны не было.

— Ау, — крикнул я. — Иду искать.

Я знал, что она здесь. Во всяком случае, ее единственные туфли стояли в коридоре.

Искать Ворону долго не пришлось. Она стояла на коленях на кухне. И перед ней лежал на тарелочке шприц. Из этой тарелки она всосала иглой разбавленный дистиллированной водой героин. И теперь готовилась вколоть его в вену.

— На иглу молишься? — спросил я.

Она не ответила. Щеки ее были обильно смочены слезами.

— Не могу. Не могу, — всхлипнула она.

— Что так? Боишься?

— Да! Да!

— С этого героина Робертино на кладбище угомонился?

— Да! — вдруг дико завопила она, схватила шприц и нацелила его себе в вену.

Я ударил ногой по ее руке, и шприц отлетел, ударился о стену и упал в мусорное ведро. Классный бросок. Мяч в корзине.

— Сдурела? — воскликнул я.

— Не могу… Не могу… Слышишь, я должна уколоться… Я не могу…

— Сдохнешь же.

— А, все равно сдохнем. Робертино подох. И я подохну. Рано или поздно.

— Конечно, подохнешь, — согласился я. — Если так жить будешь.

Естественно, вести воспитательную беседу с наркоманом, который хочет уколоться, — занятие неблагодарное и опасное.

— А как еще жить? Как?! Мент драный! Сука!

Ну что, получил за доброту. Трудно быть джентльменом и выслушивать все это… Да и зачем, спрашивается, всегда быть джентльменом? Я влепил ей легкую пощечину. Голова Вороны мотнулась, в глазах появилось осмысленное выражение.

— Пришла в себя? — спросил я. — Поговорим?

— Никогда!

— Нехорошо. Я же тебя из могилы вытащил. Ты уже там была.

— И была бы!

Я нагнулся над мусорным ведром, вытащил шприц, кинул его в папку.

— Сдохнем… Все сдохнем, — опять запричитала Ворона.

— Кто тебе порченого «геру» дал?

— Никто! Не было этого! Никто не давал!

— Смотри, — я выкинул из кармана ладонь, на которой лежал «чек» героина. Такие штуковины постоянно ношу с собой. При общении с контингентом вещь незаменимая, хотя и таскать ее — преступление. Да что не преступление? Вся эта работа — сплошное преступление идиотских законов, которые не дают нам выметать нечисть. И то, что я сейчас делаю, — незаконно. Какой-нибудь высоколобый умник-юрист возопил бы возмущенно — позор! А я не высоколобый умник. У меня заочный юрфак Московской Академии за плечами — и хватит.

Она потянулась к героину, но он волшебным образом пропал с моей ладони. На лице Вороны отразилась борьба. Но я наперед знал, чем она кончится. Нет ничего на свете, что перевесит для наркомана, у которого начинается ломка, хорошую дозу героина.

— Тютя этот «герыч» дрянной дал нам, — всхлипнула Ворона.

— Кто?

— Боря Утютин.

В моей памяти что-то нехотя заворочалось. Где-то слышал я эту кликуху.

— Утютин — кличка?

— Все так думают. Это фамилия!

— Адрес?

— Я его по пейджеру нахожу, — Ворона не сводила глаз с моей руки, в которой только что был героин.

— Номер.

Она задумалась. Потом отбарабанила цифры. Ты глянь, еще не все мозги героином съедены.

— Отлично, — кивнул я. — С твоей помощью мы его и возьмем.

— Что? Нет! — завопила она.

— На нет и героина нет, — я направился к выходу. Догнала она меня в коридоре. Упала на колени. Уцепилась за мои ноги, как регбист. И взвыла:

— Ну пожалуйста! Я сдохну. Дай.

— Сдашь Тютю?

— Нет… Да!

— Когда?

— Завтра только смогу.

— Вот спасибо, — я кинул на пол целлофановый шарик где-то с десятой частью грамма героина. — Ты хоть понимаешь, куда катишься?

— Понимаю, понимаю, — зашептала она, сжимая пакетик. Ее больше ничего не интересовало. Она говорила механически.

— Хорошо тебе провести вечер, — я хлопнул дверью. И почувствовал, что меня подташнивает. Меня будто стискивало тисками. Нет, так жить нельзя!

Я вздохнул. Мир надо принимать таким, как он есть. Нечего устраивать страдания опера по безвинно порушенным жизням…

Я поглядел на часы. Могу еще успеть на «винтовую хату». Надо было от Вороны в контору (так именуют в милиции свое место работы) прозвонить. Ну да ладно.

— Но, каурая, — воскликнул я и включил зажигание. Двигатель завелся сразу.


Арнольд влепил ему с ходу кулаком в спину. Барыга пролетел два метра и пропахал коленом асфальт, попытался подняться. Тут подскочил я и вмазал подлеца ласковым движением в тротуар. Он только и пискнул:

— У, блин…

— Ты смотри, еще порядок нарушает, — буркнул Арнольд. — Брань в общественном месте.

— Браслеты, — велел я.

— Английские. Фирменные, тебе повезло, — сказал Арнольд, защелкивая наручники на барыжьих запястьях.

— За что? — завопил тот.

— За торговлю героином в неположенных местах, — сказал я.

Взяли мы его около мусорных баков под неодобрительные взоры местных котов после того, как он продал своему старому покупателю героина на сто долларов.

— Нарушение правил торговли, — хмыкнул Арнольд. — Иди, козел! — он пинком направил Тютю в сторону затормозившего «Форда». Галицын отворил дверцу и сделал приглашающий жест.

— Я ничего не делал. Ничего, — бормотал Тютя.

— На нет и суда нет, — кивнул Арнольд.

Мы вчетвером — я, Арнольд, Князь и барыга — втиснулись в машину.

— Ну что, влип? — с сочувствием спросил я.

— Вы кто? — воскликнул Тютя.

— Хрен в пальто… Милиция. Где «белый» берешь?

— Вы меня с кем-то перепутали.

— Ах, перепутали, — кивнул я. — А это что? — Я выудил v него из нагрудного кармана стодолларовую купюру. — Деньги меченые. Не веришь?

— Я ничего не делал. И ничего не знаю.

Вчера, подумав, мы решили усложнить комбинацию и не вводить в нее Ворону. Ворона сдала нам посредника — застарелого наркомана, который тоже брал у Тюти героин. Утречком мы его «хлопнули» на продаже — прямо на улице. Статья 228 Уголовного кодекса Российской Федерации, где расписано наказание за сбыт наркотических веществ, произвела на него неизгладимое впечатление.

— Он же тебе не брат. Он на наркоманской беде разжирел, — сказал я.

— Точно. Сука он, — с плохо скрываемой неприязнью произнес наркош. — Поднялся, гадина, на героине. Машину, технику купил. Жену с квартирой отхватил.

— Сдаешь нам его — и свобода.

— По рукам…

Барыгу у наркоманов сдать считается не западло. И он честно сдал нам Тютю. Пробил сообщение на его пейджер. Они созвонились. Договорились встретиться у помойки за кафе «Волнорез». Тютя отдал наркотики. Получил меченые сто баксов. А потом и по хребту.

— Отпустите! — вдруг взбрыкнул Тютя и дернулся на сиденье, в отчаянном порыве пытаясь вырваться, отчего машина качнулась.

Арнольд улыбнулся обрадованно и залепил ему кулаком в лоб.

— Машину разнесешь. — Я так стиснул плечо Тюти, что он взвыл.

Машина тронулась с места.

— Чего рубаха с длинными рукавами? — спросил я.

— Холодно.

— Ну да. Двадцать восемь градусов. — Я задрал его рукав. Арнольд оглядел руку задержанного и присвистнул:

— Хорош…

Тюте лет двадцать пять. Красивый парень. Статный. С роскошными черными волосами. Такие морды раньше были на фотографиях в парикмахерских в качестве рекламы модельных причесок. Белые брюки, кремовая рубашка, дорогие туфли — стиляга. Такой должен девушкам нравиться. Все в нем хорошо — и стать, и рост. Вот только одно плохо. На нем — чертова печать. Вся его рука в глубоких шрамах. По ней плугом прошелся шприц, оставив следы навсегда.

Машина выехала со двора и устремилась к окрестной свалке. Там было пусто.

— Остановись, — приказал я.

Князь остановил машину.

Я распахнул дверцу, поставил одну ногу на асфальт. Ветер свистел, и бродячие собаки рылись в отходах.

— Все равно я ничего не делал, — прошептал Тютя, поеживаясь на сиденье.

— Это ты суду объяснишь, — сказал я. — Все, дело сделано. Теперь — тюрьма. И надолго. Там не поколешься.

— Я ничего не делал, — упрямо твердил Тютя. Арнольд, естественно, не выдержал такой вопиющей наглости и врезал поочередно ему по каждому уху, так что глаза Тюти чуть не вылезли из орбит. Барыга застонал, а потом расслюнявился.

— Все доказано, ублюдок, — Арнольд взял барыгу за шею и сжал, потом отпустил.

Тютя захрипел, лицо его посинело. Он схватился руками в браслетах за горло, закашлялся. Тут запиликал пейджер на его поясе.

— Ну-ка, — Галицын перегнулся с первого сиденья и снял пейджер. С выражением процитировл:

— «Нужно два киндер-сюрприза. Жду на старом месте в два часа! Пожалуйста!»

— Конспираторы, — хмыкнул Арнольд. — Сюрпризы-то не шоколадные, а героиновые.

— Так, чего тут еще. — Князь нажал на кнопки пейджера, выкликивая ранние сообщения. — «Тютя, если не появишься, я умру. Катя»… «Нужно три сюрприза. Деньги отдам и за старые. Быстрее!»… «Тютя, помоги»…

Пейджер опять запиликал.

— «У моста. За старое отдам золотом»… Отлично. Золото всегда в ходу, — усмехнулся Галицын.

— У тебя клиентов, наверное, полрайона, — сказал Арнольд. — Популярная фигура среди окрестной рвани.

— Много баксов заколачиваешь? — спросил я.

— А, — Тютя всхлипнул. — Все в вену идет.

— И сколько в сутки надо?

— До двух грамм «геры».

Арнольд с уважением присвистнул. Нехило. Это далеко зайти надо. Накладно — минимум полторы сотни долларов в день только на собственное обслуживание. Еще и машину прикупил, и технику, и квартиру с женой содержит. Это сколько же народу нужно погубить, чтобы так жить?

— Ты героин Робертино и Бацилле дал, от которого те кони бросили?

— Нет! — возмутился барыга. — У меня товар чистый!

— Правда?

— Да.

— Вот и уколем им. Робертино перед смертью шепнул, что у тебя брал. Если чистый, тебе ничего не будет. — Я вытащил из папки шприц с дистиллированной водой. — Руку давай. Сейчас тебе будет хорошо. Главное, бесплатно.

— Нет!

— Тогда рассказывай. Где прикупил порченый героин?

— Где и все, — Тютя понурил плечи. Он сломался. — У таджиков.

— По скольку?

— Пятьдесят «зеленью».

— Что-то дешево.

— Оптом. Приличные партии.

— Как договариваешься с ними?

— Как и со мной мои клиенты. Звоню таджику на пейджер. Он скидывает мне на пейджер ответ.

Вот плоды прогресса. Не нужно секретиться. Все просто. Пейджер — лучший способ конспирации.

— Время? — осведомился Галицын.

— Да хоть сегодня.

— Сдашь поставщиков? — обернулся к нему я.

— Сдам, — с готовностью кивнул Тютя. Мне бы задуматься, чего это он так радуется. Но восприятие притупилось из-за близости удачи. Так что я просто кивнул:

— Будем звонить.

Галицын завел мотор, и мы двинули к ближайшему телефону-автомату.


— Ну не идиоты вы, а? — спросил Романов, зло разглядывая меня и Арнольда. В свете неоновой лампы мы выглядели бледными и виноватыми.

— Так точно, — щелкнул я каблуками. — Свиньи-с мы-с. Прикажете выпороть?

;

— Приказал бы, — Романов махнул рукой. — Нет, ну это надо!

— Моя вина, — сказал я.

— Конечно, твоя… Раздолбай…

— Вообще-то я его упустил, — сказал Арнольд, виноватыми собачьими глазами глядя на Романова. — Не успел.

— Все хороши… Где третий герой?

— Князь?

— Да.

— У него что-то с тещей.

— Хоть бы разок ее увидеть. Такое впечатление, что он по жизни только ей и занят, — покачал головой Романов.

— Заботливый зять, — сказал я.

— Барыгу отпустить. Ну как это? — всплеснул руками Романов.

— Мы его не отпускали. Он просто непослушный оказался, — невесело улыбнулся Арнольд.

— Смеемся, да? — недобро осведомился Романов.

— Ну с кем не бывает, — поморщился досадливо я. — Что мы могли сделать? Чугунку машиной тормозить?

Получилось все действительно по-дурацки. Тютя забил встречу с таджикским барыгой. Тот согласился приехать через полчаса. Времени на нормальную подготовку операции не было. В назначенное время таджик приперся на железнодорожную станцию на окраине города. Он был какой-то жизнью напуганный, боязливо оглядывался, а на платформе народу было мало, так что засветиться мы могли запросто. Поэтому за встречей наблюдали с некоторого расстояния. Ближе всех был Арнольд. Тютя о чем-то минут пять говорил с таджиком. Они махали руками. Потом подошла электричка. А когда ее двери уже закрывались, Тютя и таджик вскочили в нее. А Арнольд не успел.

— Это не просто прокол, — сказал Романов. Наконец он соизволил кивнуть нам на стулья, стоящие вдоль стеночки его кабинета. — Это уже система.

— Таджиков отпускать, — хмыкнул Арнольд. Месяца три назад повязали человек шесть таджиков. Пока грузили их в машину, обыскивали, один куда-то исчез.

— Эффект привыкания, — сказал Романов. — Вы считаете себя такими крутыми профессионалами, что забываете об элементарных предосторожностях и правилах, которые не надо объяснять курсанту школы милиции. Как можно было отпускать на длинный поводок задержанного, а?

— Чего удивляться, — пожал я плечами. — Конвейер. Работу делаешь автоматически и расслабляешься.

— Этот Тютя сейчас сидит на хазе, уже обдолбался и своим приятелям взахлеб рассказывает, как оперов вокруг пальца обвел. Не обидно? — профессионально сыпал соль на раны Романов.

— Обидно, — кивнул я. — Ничего, сочтемся с ним.

— Да, — с сомнением поддакнул Арнольд. — Хотя в городе его ничего не держит. Он вообще из другой республики. Из Казахстана.

— Как ничего не держит? — резонно возразил я. — А баба его? А машина? А клиенты? Нет клиентов — нет денег. Нет героина. А без героина — он труп.

— Факт, — кивнул Арнольд.

— Найдем мы его, — заверил я Романова. — Рано или поздно.

— Вот именно. Поздно… Вы знаете, что у нас еще один жмурик почерневший?

— Где это?

— На Кутузовской.

— Те же симптомы? — спросил Арнольд.

— Те же, — сказал Романов. — И это не все. Вот заключение экспертизы, — он вытащил из стола скрепленные скрепкой листы и кинул на стол.

— Чего там? Объясни по-простому, — попросил я.

— То, что в шприцах, где было смертельное зелье, обычный героин. Никаких примесей не обнаружено.

— А отчего они сдохли? — удивился я.

— Может, грибов объелись, — хихикнул Арнольд.

— Каких грибов?

— Бледных поганок, — охотно пояснил Арнольд. — Это как внучка у деда спрашивает: «Что такое каюк?» Он ей: «Где ж ты слов таких набралась?» А она ему: «Мама сказала: дед грибочков поест — и ему каюк».

— Помолчи, клоун, — прикрикнул Романов. — Тут серьезный вопрос.

— Хорошо, хорошо, — поспешно произнес Арнольд. — Все-таки, может, они чем другим траванулись.

— Ерунда, — отрезал Романов.

— Скорее всего просто эксперты у нас такие. Ничего найти не могут, — сказал я.

— Как с триметилфентанилом, — задумчиво произнес Романов.

— Точно.

Лет пять назад мы начали один за другим задерживать наркоманов с ампулами. В ампулах — дистиллированная вода. Во всяком случае так утверждали эксперты, не отвечая на вопрос: как можно дистиллированной водой обдолбаться до полного улета в Космос? По всей России такая же незадача была. Привыкание к «водичке» возникало после одного-двух уколов, и никто не мог понять, в чем суть прикола. Тогда экспертно-криминалистический центр МВД взялся за экспертизу. Там у них возможности крутые. Они как раз прикупили газоструйный хроматограф за шесть сотен тысяч долларов. Но они и то сразу не справились. В Австрию ездили за консультациями, но все-таки установили — в ампулах не дистиллированная вода, а супермощный наркотик триметилфентанил. Одно время он распространялся по Западу, но производство его очень сложное, нужны спецы химики экстра-класса, так что там он долго не процарствовал. А возник у нас. По убойной силе он в пять тысяч раз круче морфина. Один грамм растворяется в пятнадцати литрах воды — и 15 тысяч ампул готово. В каждой по две-три, а для новичков аж до десяти доз. Количество наркотика в растворе настолько мало, что экспертиза не дает его.

На уши тогда поставили все правоохранительные органы и спецслужбы. Тогдашний замминистра МВД Дунаев определил новый «синтетик» как угрозу национальной безопасности России. В следственно-оперативную группу согнали оперов со всей страны, ну и меня тоже. Искали мы, искали. Нашли. Восьмой отдел МУРа — по наркоте — первый стал получать реальную информацию, откуда все поступает. Раскрутили весь клубок — всегда можно все раскрутить, было бы желание да средства. Выяснилось — какой-то ушлый азербайджанец-барыга и несколько студентов-химиков устроили этот бардак. Притом студенты вычитали процесс изготовления в открытой литературе, умудрились егo упростить и изготовлять эту дрянь при минимуме затрат. Во всем мире его столько лет не могли повторить, а наша смекалка горы движет. Эх, если бы на благое дело была направлена! Партия в шестьсот грамм — это с полсотни миллионов доз — ушла в Казань. ФСБ и МВД предъявили ультиматум: верните наркотик, а то будет всей братве казанской Варфоломеевская ночь. Подействовало. Отраву подбросили на кладбище. Это какой-то черный юмор — поверх могилы лежал сверток, который мог превратить в могилу не один русский город.

Студенты-химики сейчас на зоне. И братва, и правоохрана ждут, когда выйдут. Система наша государственная сейчас безвольна и слаба. В нормальном государстве нашли бы способ обуздать их творческую активность. А у нас? Все опера с ужасом ждут, когда вновь появятся ампулы с «мертвой водой».

Но пока объявился лишь порченый героин. И опять та же история — дохнут наркоши незнамо отчего. И экспертиза бессильна.

— Высокие технологии, — сказал я.

— Чего? — спросил Арнольд.

— Такие фокусы возникают, когда братва получает доступ к высоким технологиям.

— А на шиша эти технологии? Чтобы травить наркошей? — иронично осведомился Арнольд.

— Неизвестно, — пожал я плечами.

— В общем, завтра Куравлев летит со всеми материалами в Москву, — сказал Романов. — В ЭКЦ Министерства. Пусть там гадают.

— На самолете? — удивился Арнольд.

При безденежье лететь самолетом туда, куда можно неторопливо дотрюхать на поезде, никто не даст. Нет денег в МВД. Уже несколько лет ни на что в стране нет денег, кроме как на прокорм вечно голодных олигархов. Так что билет на самолет означал, что начальство очень сильно озабочено всем происходящим.

— У кого-то наверху заболела голова от наших проблем, — сказал я.

— Это уж точно. Так что нам лучше напрячься, — устало произнес Романов. — Нет, Терентий, от тебя я не ожидал такого. Ведь не просто этот барыга несчастный смылся. Нить порвалась.

— Свяжем, — заверил я. — Морским узлом.

— Ну так вяжи!


— Ты, етить твою мать, подлый убийца! Сам держишь притон. Сам вколол Олечке отравленный героин! Заставлял ее, невинное дитя, торговать наркотиками! Ничего, скоро все будет в газете.

Арнольд подирижировал в такт доносящейся из громкоговорителя телефонного аппарата брани. Это звонила бабка Турусова, которая все упрекала Арнольда в том, что он отравил ее внучку.

— Знаете, чего эта карга старая устроила, — сказал Арнольд, дав отбой. — Приходила в мой подъезд и пыталась взять у соседей показания, что я веду аморальный образ жизни.

— Ну, тут ей искать долго не пришлось, — сказал Асеев, отвлекшись от пишущей машинки.

— Обижаешь, — произнес Арнольд. — Соседи знают меня как исключительно добропорядочного семейного человека.

— И непьющего, — поддакнул Галицын.

— Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень, — продекламировал Арнольд.

— Так колись, дали на тебя соседи показания, что ты притон содержишь? — потребовал я.

— У меня сосед, вечно пьяный «новый русский», ее пообещал с лестницы спустить… В таком возрасте — и такая неуемная энергия.

— Появилась у бабы-яги цель в жизни, — сказал Асеев. — Добра молодца в печи изжарить. Послышался опять звонок.

— Опять она? — прошипел зло Арнольд, включая громкоговоритель. — Что вам?

— Арнольд. Это Рок, — огласил сбивчивый голос стены нашего кабинета.

— И чего с этого?

— Я сейчас приеду, — заявил Рок. Потом голос его отдалился, видно было, теперь он обращался к кому-то рядом с собой. — Я в ОБНОН еду. Что, не слышала? Бойцы невидимого фронта.

— Ты что там несешь?! — заорал Арнольд. — Ты кого там грузишь, урод?

— Да не бойся, Арнольд. Она — надежный человек.

— Я тебя убью, ублюдок! Понял?

— Ладно, ладно. Не шуми, — примирительно заявил Рок. — Буду,

Забулькали гудки.

— Ну что с ним сделаешь, а? — покачал головой Арнольд. — Только отравить порченым героином, как Бациллу и его корешей.

Рок появился через час. Арнольд хотел ему дать в лоб сразу у входа. Но морда у Рока и так была разбита.

— Еле добрался, — сообщил он. — Пришлось водителя кинуть.

— Как это? — спросил Арнольд.

— Ну, сказал ему, что по делу в ментовку приехал. И если ему бабки нужны, пусть у дежурного возьмет. I

— Во даешь, — покачал головой Асеев. — Ты вообще знаешь, как на троллейбусе ездить?

— А зачем, когда тачек полно? — с недоумением произнес Рок. Да, Рок вообще при коммунизме живет. За такси не платит. За сигареты не платит — взял с лотка и пошел.

— Тебе водители рожу намылили? — спросил Арнольд.

— Чурки наваляли. У южного рынка палатка. Чего они ко мне привязались?

— Кинул их? — осведомился Асеев.

— Не. Просто суки. Как бы нам их встряхнуть? Чурбаны клятые.

— Они наркотой торгуют? — спросил я.

— Торгуют, — закивал Рок. — Чем им еще торговать?

— Так продумай, как — мы их возьмем, — сказал я.

— Посчитаемся с чурбанами, — зловеще ухмыльнулся Рок и потер руки. — Возьмите агентом. Всю мафию встряхнем.

— Агентом, говоришь, — задумчиво произнес Арнольд. — Ты всерьез решил?

— Я давно и крепко все обдумал.

— Ну хорошо. Возьмем.

— Арнольд, ты чего? — воскликнул я.

— Выйди, — кивнул Арнольд Року. Рок послушно вышел.

— Ты чего ему обещаешь? — вскипел я.

— А чего, приколоться нельзя? Арнольд объяснил идею.

— Клоун, — покачал я головой. — Ладно. Вскоре Рок писал заявление с просьбой принять его в «секретные агенты отдела по борьбе с наркотиками с дальнейшей постановкой на вещевое и денежное довольствие».

— Без ошибок пиши, — склонился за его спиной Арнольд. — Секретный сотрудник должен быть грамотным. Образованным. Не пить.

— Ага, — Рок скосил взор на Арнольда, от которого разило перегаром.

— Не ширяться наркотиками, — добавил Арнольд.

— Как?

— Ну, это в идеале. Давай пиши.

Сопя, Рок начал аккуратно выводить буквы.

— Число, подпись… Все. Теперь начальник должен утвердить, — Арнольд взял листок.

— Какой начальник?

— У, большой начальник. Сам Карл Карлович, — протянул Арнольд.

Он вышел из кабинета и через некоторое время появился в компании со своим старым собутыльником — толстым, представительным усатым майором из отдела кадров.

Насупившись, энергичным шагом майор ворвался в кабинет.

— Готов служить не за страх, а за совесть? — набросился он на Рока.

Рок вытянулся по струнке и с энтузиазмом воскликнул:

— Готов!

— Но ведь служба эта опасная, — покачал майор головой.

— Я мечтал о ней с детства, — Рок вытянул руки по швам.

— Служи честно, сынок. Ради Отечества нашего, не щадя живота и сил, — майор положил руку на плечо Рока. У наркомана, казалось, от воодушевления сейчас слезы брызнут.

Из угла послышался сдавленный писк. Арнольд, обхватив горло, давился, из последних сил пытаясь не заржать. Асеев сидел с каменным выражением на лице — у него самообладание самое сильное. Я тоже закусил губу.

— С испытательным сроком на три месяца, — сказал «Карл Карлович» и вышел.

— Ну вот и все в порядке, — произнес Арнольд.

— А зарплата? — осведомился деловито Рок.

— Сказали же — через три месяца.

— Ничего. Я и «белым» брать согласен.

— Ой, блин, — покачал головой Арнольд. — Выйди на лестницу.

Рок выскочил. И в кабинете грянул хохот.

— Слушай, — отдышавшись, произнес Арнольд. — Может, он нам голову морочит? Издевается над нами?

— Нет, — покачал головой Асеев. — Он действительно такой. Наркош. Где был мозг, там теперь кость.

— Пиши ему оперативное задание, — сказал я.

— С чего начать? — Арнольд сел за пишущую машинку .

— С транснациональных связей, — сказал я. — Про неаполитанскую каморру, сицилийскую мафию и японские триады не забудь.

— Не забудем, — Арнольд забарабанил по клавишам. — Итак, коррупция в мэрии — пойдет… Проникновение западных разведок в регион… Годится… Связь мэра города с корейской организованной преступностью.

— Башку нам снимут, — сказал Асеев. — У мэра жена — кореянка.

— Ничего… Так. Чего бы еще? Подкоп под зоопарк? Вредительство на мясо-молочной ферме под Куряткино? Что еще? Все валим в кучу?

— Вали…

Бумага получилась солидная.

— Печати не хватает, — сказал Асеев.

— Делов-то, — махнул рукой Арнольд и полез в стол. Вытащил изъятую у одного жулика год назад печать фирмы «АГУ». Оттиснул ее на «плане-задании» — получилась немножко размытая, но читалась.

— Сойдет, — он с любовью посмотрел на «План-задание», выглянул в коридор и заорал:

— Рок, к ноге!

Рок зашел чуть ли не строевым шагом. Воодушевление не сходило с его разбитой физиономии.

— Бери, — протянул бумагу Арнольд. Рок прочитал «план-задание». Ни один из пунктов у него сомнений не вызвал.

— Тяжело, но постараемся, — серьезно заявил он.

— Постарайся, агент Рок. Постарайся, — сказал Арнольд. — Ты теперь на государевой службе.

— Если такое дело, у меня важная оперативная информация, — многозначительно произнес Рок. — Знаю, кто еще «геру» берет с того же источника, что и Тютя.

— Кто?

— Он сперва через Тютю брал, но потом каким-то образом на поставщика вышел. Но он по-маленькому барыжит.

— Что за человек?

— Костян, — сказал Рок. — Ваш коллега.

— Мент? — подался вперед Арнольд.

— Не мент. Ментенок.

— Чего?

— Из милицейского колледжа.

— Мы его можем взять?

— Я знаю, как его загрести, — сказал Рок.

— Молодец, — отметил Арнольд.


— Не, ну ты посмотри, — покачал головой Арнольд. — Потише езжай. Такое зрелище! Не улица Ворошилова, а пляс Пигаль.

— Улица Красных Фонарей, — поддакнул Галицын;

— Во, Князь все про них знает, — кивнул Арнольд. — Даром, что тещу имеет.

К вечеру на Ворошилова высыпали ночные бабочки. Столько, сколько сегодня, я их никогда не видел. Как грянул кризис и позакрывались фирмы, всякие длинноногие воздушные «маркетологи», «секретарши» и «агенты по недвижимости» повылетали со своих работ и устремились в привычную среду обитания — на панель.

— Во, смотри, герла какая!

Вид у худенькой, лет восемнадцати, «герлы» был не по-проституточному растерянный. Она стояла недалеко от толпы у автобусной остановки, выставив вперед ногу и с жалобным призывом встречала взором мчащиеся машины, а потом с досадой провожала их.

— Давай поговорим с народом, — сказал Арнольд. Притормози.

Тормозить пришлось бы все равно, поскольку впереди был небольшой затор. Я прижал машину к тротуару.

— Давай спросим-, за сколько работает, — сказал Арнольд.

— Тебе делать больше нечего? — осведомился я. — У нас мероприятие.

— А чего, времени еще полно. — Арнольд по пояс высунулся из окна. — Э, сладенькая, что-то я тебя здесь не видел. Давно работаешь?

— Недавно, — крикнула, перекрикивая шум движения, проститутка, напрягшись. Видимо, решила, что это рэкет или бандиты. Бандит для проститутки — лютый враг. Может и заплатить от широты души, но может просто изметелить, выбросить из машины на ходу да еще деньги забрать.

— И сколько берешь? — не отставал Арнольд.

— Двадцать баксов — в рот. Сорок — полный комплект.

— Дорого, сладенькая, — еще громче заорал Арнольд.

— Деньги нужны, — «герла» начала натурально краснеть. Краснеющая проститутка — это, скажу вам, зрелище!

— Но сорок! — поцокал языком Арнольд.

Неожиданно в спектакль стала включаться толпа у автобусной остановки.

— Во, лохушка, сорок долларов ей! — первая возмутилась бабка с авоськой на колесах.

— Десять баксов в рот за углом стоит, — возмутился следом мужик, стоящий с женщиной, держащей его под руку, явно женой.

Женщина отстранилась от него. Прицелилась, развернулась, молча закатила ему оплеуху.

— А ты откуда знаешь, сволочь? — послышался ее разъяренный вопль…

— Все, поехали, — Арнольд упал на сиденье. — Больше ничего интересного.

Я наддал газу и осуждающе произнес:

— Совсем вести себя не умеешь.

— Да ты что. Тут такое кипение жизни и страстей, — Арнольд растянулся вальяжно и задымил сигаретой.

— Вон дом, там жил Мартын, — сказал Галицын, тыкая в шестнадцатиэтажную башню.

— Кто? — спросил Арнольд.

— Чего, не помнишь? Наркош выпустился из тюряги, продал дедушкину квартиру за двадцать тысяч баксов, все деньги вложил в метадон и на радостях накололся до смерти.

— Что за жизнь, в каждом втором доме свой барыга, — вздохнул Арнольд.

— Молодняк выбирает чистый героин. Маде ин Афганистан. Фирма. Скоро его легализуют — и все будет в порядке, — успокоил Галицын.

Мой взгляд скользнул по улице. И профессионально выявил знакомую морду.

— Вон, смотрите, братва, младший Мыш, — я немного сбросил скорость.

В этом районе жили три брата Мыша. Старшего мы год назад посадили за наркоту. Среднего за то же самое грохнули конкуренты. По дороге легко двигался младший Мыш — он теперь сам торгует.

— Пригласим в машину на беседу? — спросил Князь.

— А на фига козе баян? — с ленцой осведомился Арнольд.

— Проверим, — сказал Галицын.

— Вряд ли у него в кармане наркота. Слишком легко идет, — заметил Арнольд.

— Хоть рожу намылим, — мечтательно вздохнул Галицын. Он обожал мылить наркоманом рожу. Этим он вымещал скопившиеся эмоции отчаяния и осознания невозможности переловить хоть сколь значительную их часть.

— А ну его, — сказал я.

Опер смотрит на город другими глазами. С каждым местом в этом районе у нас связаны воспоминания — где-то кого-то мы задерживали, где-то кого-то не смогли задержать. Тут барыжья хата, дальше — притон, а вон в том доме винт варили. Та морда — наркоман. Тот — завязал временно. На досуге мы можем устраивать экскурсии для гостей города по знаменитым наркотическим местам. Скорее всего экскурсия пользовалась бы популярностью. А если бы еще с дегустацией…

— А за пятнадцать баксов можно с той «герлой» было бы, — задумчиво произнес Арнольд.

— Окстись, — воскликнул Князь.

— А тебе вообще не понять, — махнул рукой Арнольд. — Ты человек женатый. А может, с той «герлой» у нас любовь с первого взгляда?

— Арнольд, ты же тоже женатый.

— Любви у меня гораздо больше, чем втискивается в штамп в паспорте. Понимать надо. Останови у ларька. Пива хочу.

— Надоел ты, зараза, — я рванул машину вперед.

— Шеф, в общество трезвенников записался? — осуждающе произнес Арнольд.

— У нас мероприятия, — буркнул я. — Не забыл?

— Не-а.

— Перебьешься… Вон дядя Ася, — кивнул я, увидев наш служебный «жигуль» напротив троллейбусного парка. Рок прохаживался около телефонной будки, сгорбившись и оглядываясь по сторонам. Асеев сидел за рулем.

Я остановился дверь к двери с «жигулем».

— Ну чего? — спросил я. — Рок прозвонился?

— Да, — кивнул Асеев. — Барыга сказал, что в полпятого на свою обычную точку выдвинется.

— За девяностой школой?

— Да. Он там постоянно торгует.

— Не только он… Значит, у нас еще полчаса, — сказал я.

— Во-во, времени полно, — Арнольд выскочил из машины и направился в сторону ларька.

— Неисправим, — покачал Асеев головой.

— Загремит в дурку по этому делу, — вздохнул я. Арнольд в последнее время со спиртным перебирал все больше. Романов как-то в шутку сказал, что ему пора кодироваться, а два дня назад сказал это уже не в шутливой форме. Контактное время приближалось.

— Пошли, — сказал я, кинув взгляд на часы. Я поставил машину на противоугонку. И мы углубились во дворы. Главное, рассредоточиться и не мозолить глаза. Я нацепил затемненные очки да еще кепку плексигласовую — не ахти как законспирировался, но хоть что-то. Морды у всех нас приметные, наркошам знакомые. По большому счету, в районе мы только и шерстим их всех. Отделению милиции на наркоторговцев плевать — у них других забот полно. До сих пор наркотики по старинке никто за преступление не считает.

Во дворике девяностой школы шел торг. Школьники сейчас на каникулах, но точка осталась. Иные детишки сидят на наркоте уже с пятого класса. Тех, кто втягивают в наркоманию детей, я бы сразу убивал. На месте. Но наше гуманное общество думает иначе.

— Вон тот, в синей рубахе, — Рок ткнул пальцем в направлении стоявших под баскетбольным щитом ребят.

— Плотный такой? — спросил я.

— Ага. Ментенок… Во, смотрите, покупатель подошел.

— Как семечками торгует, — покачал головой Арнольд. — Ага. Наглый. Менты такие, — кивнул Рок и тут же прикусил язык.

— Разговорился, — ткнул его локтем Арнольд. — Все, клиент отвалил. Иди.

Рок перепрыгнул через низкий заборчик, перелез через кусты и направился бодрой шатающейся походкой к кучковавшимся ребятам.

Я нажал на кнопку рации и произнес:

— Второй Первому.

— На связи, — донесся голос Асеева.

— Наш покупатель выдвинулся.

— Вижу.

— Мы принимаем клиента. А вы страхуете, если он двинет в вашу сторону..

— Понял, — сказал Асеев.

С нашей позиции было хорошо все видно. Рок пробрался, пересек стадион перед школой. Подошел к торговцу. Тот стоял там сейчас в одиночестве, его компания отправилась прочь. Плотный, коротко стриженный, мордатый, он о чем-то заговорил с Роком. Минуты через две Рок сунул ему в руки деньги. Получил что-то взамен, положил в карман и провел ладонью по лысой голове — это означало, что передача прошла.

— Пошли, — кивнул я.

Через забор и кусты мы пробрались по следам Рока. И беззаботно пошли по стадиону. Барыга не обращал на нас никакого внимания. Лишь раз опасливо окинул издалека взором, ничего не заподозрил и что-то начал внушать Року.

— Мужики, — сказал Арнольд, отбрасывая опустевшую банку с пивом. — Не подскажете…

Он уже сблизился с ментенком. И тут ринулся вперед. Крикнул:

— Стоять!

Ментенок оказался необычно проворным. Он вывернулся, и Арнольд пролетел мимо. Ментенок толкнул его, и Арнольд с добрым матюгом упал на асфальт. Ментенок бросился бежать. Но он что-то не понял, не сориентировался и помчался в мою сторону. Когда весишь больше сотни кило, никто не думает, что ты способен резво двигаться. А я способен. Так что нагнал барыгу в несколько шагов. Ткнул в спину рукой. Ментенок полого сблизился с бетоном, пропахал его коленом, вскрикнул, попытался подняться. Я подхватил его под локоть.

Он попытался вырваться, дернулся. С сожалением я засветил ему ладонью по башке, так что у него зубы лязгнули. Он открыл рот, издал булькающий звук, как будто не хватало воздуха. И замолчал, дико уставившись на меня.

— Третий удар будет по крышке гроба, — проинформировал я. — Иди.

Тут подскочил Арнольд и с ходу заехал ментенку кулаком по спине. Тот вскрикнул и упал на колено.

— Ублюдок! Убью тебя! — Арнольд хотел врезать еще раз, но я отодвинул его со словами:

— Мальчик хороший. Он нам все расскажет. Так? И мальчик не будет бежать. Ментенок ничего не ответил.

Мы его потащили к школьным воротам. Там уже стояла машина, около которой ждали Асеев и Князь.

— Вот, получите, — я встряхнул ментенка, как собачью шкуру. — Хорош.

— Хорош. И мясо, и шерсть, — хмыкнул Асеев. Арнольд пинком загнал ментенка на заднее сиденье.

— Ну что, приплыл, ублюдок? — Арнольд дал ему затрещину.

— Вы кто? — зло процедил ментенок.

— Мы?

— Вы.

— Я ужас, летящий на крыльях ночи. Я Черный Плащ, — Арнольд выписал еще затрещину. — Чего, не видишь? Мы — мафия.

— Какая мафия? — опешил ментенок.

— Под Татарином работаем. Не слышал о таком?

— Слышал.

— Что на нашу пасеку залез? — грозно пророкотал Арнольд. — «Геры», что ли, много?

— Не много, — воскликнул ментенок.

— Не хочет говорить по-хорошему, — вздохнул Князь, который стоял, оперевшись о дверцу машины, и рассматривал ментенка.

— Тогда к Экскаваторному, — сказал я. — Гирю на ногу и в озеро.

— Да у меня только всего и есть, что пять «чеков»! — завопил ментенок.

— Торгуешь? — спросил Князь.

— Ну…

— Без разрешения, — осуждающе покачал головой Арнольд. — На нашей территории.

— Братаны, — неожиданно расплылся в улыбке ментенок. — Я думал, вы менты и меня грузите просто. Я не знал, что это ваша территория. Я бы сам долю принес. Я буду платить.

— Знать должен, где торгуешь. Ну-ка, а кто ты сам, — я полез в его нагрудный карман и выудил удостоверение курсанта колледжа милиции. — Смотри, да он враг. Мент!

— Да, — покачал головой Арнольд. — Топить будем в озере.

— Да вы что, братаны! — взвыл ментенок. — Я милицию ненавижу. Я душой с вами, с братвой!

— А чего на мента учишься?

— Чтобы в армию не идти. Мне мама, она у меня с башлями, место купила. Я в ментовке работать и не хотел.

— Да, — задумчиво протянул Арнольд. — Значит, в братаны хотел?

— Хотел!

— А к секретам там разным ментовским имеешь доступ?

— Имею.

— На работу тебя взять, что ли, а, мент? — спросил я.

— А сколько заплатите? — Ментенок расслабился, и в его голосе теперь звучала искренняя заинтересованность.

— Это как работать будешь, — сказал я. — Может, до штуки зеленой, а то и до двух в месяц дойдет.

— Согласен! Я за штуку вам всю секретную библиотеку перетаскаю!

— Молодец, — кивнул Арнольд. — Только оформить наши отношения надо. Пиши расписку.

— А что писать?

— Пиши, — Арнольд вынул из папки чистый лист бумаги и авторучку и протянул ментенку. — Такой-то такой-то, год рождения…

Ментенок запыхтел, выводя аккуратные строки. Работал прилежно и с удовольствием. Иногда спрашивал, и Арнольд охотно пояснял ему все.

— Число, подпись, — Арнольд кивнул, взял бумагу, прочитал. Протянул мне.

"Расписка.

Я, Калугин Д. Г., ул. Кузьминская, 34, кв. 10, учусь в колледже милиции в должности слушателя 12 взвода. Обязуюсь сотрудничать с организованной преступностью, а именно с группировкой Татарина, сообщать обо всех известных мне событиях, связанных с деятельностью органов внутренних дел, в том числе служебную и государственную тайну. Обязательство дано мной добровольно, так как я всю жизнь ненавижу милицию, существующий строй и законы и служу в колледже для того, чтобы избежать службы в армии и получить образование за государственный счет. В любом случае по окончании колледжа служить в органах внутренних дел не буду. Форму ненавижу, переодеваюсь в подъездах, так как не люблю ее носить. Я понимаю, что, занимаясь перепродажей героина и марихуаны, сознательно преступаю закон.

Написано мной добровольно и без физического воздействия. А начальника курса подполковника Малыгина я ненавижу особо.

Слушатель 12 Взвода колледжа милиции УВД области.

Подпись".

— Отлично, — Арнольд спрятал в папку расписку. Потом вытащил удостоверение. — Отдел по борьбе с наркотиками. Ну что, ублюдок, влип?

Немая сцена. Ментенок минуты две глотал ртом воздух. А потом радостно закричал:

— Как хорошо, что это вы! Я так и знал, что вы коллеги. Я бы пришел в колледж и тут же бы доложил в службу собственной безопасности, что меня вербовали.

— Да?

— Конечно!

— А как же ненависть к милиции и любовь к бандитам? — осведомился я.

— Врал.

— Арнольд, он врал, — кивнул я. — За сколько мы вчера эти удостоверения купили?

— Две ксивы за штуку зеленую. А ты поверил, дурак, — Арнольд потрепал ментенка по коротким волосам. — Мы действительно из братвы. А ты свое ментовское мурло показал. Все, кранты теперь.

— Братаны, расписка в силе. Я вам правда все буду выкладывать.

— Да? — Арнольд оценивающе осмотрел его. — А менты мы настоящие.

Ментенок весь утух, съежился. Он теперь и не знал, что думать. Потом, приняв единственное напрашивающееся решение, воскликнул:

— Я деньги дам. У родителей бабок полно.

— Бабок полно, да? — сочувственно спросил я.

— Да… Тысячи три баксов. Хватит?

— Нет, дружок, баксами не отделаешься. Ты у Тюти раньше героин брал? — спросил я.

— Ну, говори быстрее, — Арнольд дал ему с размаху по шее. — Цацкаться здесь с тобой не будут!

— Брал, — кивнул ментенок.

— А потом у кого брал? — гаркнул я на него. — Я слушаю.

— У Мегеры и Кукиша — ее сынка.

— Это с Романовского проезда?

— Нет. Они у вокзала живут. В переулке, — ментенок всхлипнул и смахнул ладонью сопли.

— Слышал о таких, — кивнул я, хотя ни черта ни о каких Мегере и Кукише не слышал. — Руки у нас до них не дошли. Тютя тоже у них брал?

— У них.

— Ну что, коллега, вы УК еще не учили?

— Учили.

— До двенадцати лет за торговлю героином положено. Тебе это надо?

— Нет.

— Будешь закупку у Мегеры делать.

— Ох, — он глубоко вздохнул. — Хорошо. Только вы мне обещайте…

— В озере утопить?..

— Но… — промямлил ментенок.

— Ты нам еще условия будешь ставить? Сейчас двигаем в контору. Там телефон. Будешь договариваться о закупке. А по дороге ты нам о Мегере и ее сынке поведаешь.


Мы с Асеевым вдвоем сидели в кабинете Романова. Сам шеф был в областном ГУВД на ковре.

— Представляешь, не взяли бы мы ментенка сегодня — был бы это наш будущий коллега, — покачал головой Асеев.

— Да уж. Не думаю, чтобы это был образец служебного рвения и чистоты, — кивнул я.

— А сколько их таких? Кто нам придет на смену, Терентий? Кто людей будет защищать? Такие вот твари?

— Ну почему. Есть же и нормальные ребята, — сказал я. — Вон у нас в отделе молодежь. На них можно положиться.

— Единицы, Терентий. Большинство просто не знает, зачем живет. Они другие.

— Другие, — согласился я. — А мы знаем, зачем живем?

— Я знаю, — уверенно произнес Асеев.

— И зачем?

— Чтобы не дать нам рухнуть в пропасть… Наш мир слишком хрупок.

— Тебе виднее, — хмыкнул я.

Уж действительно, кто, как не Асеев — специалист по хрупкости мира. Бывший офицер-ракетчик, десяток лет Просидевший на кнопке в ракетной шахте и знавший, что может прийти миг, когда движением руки он обрушит ядерную смерть на целый континент. Работенка — не приведи Господи. Еще если учесть, что время от времени там бывали тревоги, когда офицер не знал, что она учебная, и вынужден был на полном серьезе жать на кнопки, ощущая, что может быть сейчас ракеты противника уже взмыли из шахт и с ядерных лодок и устремились на русские города. Асеев рассказывал, что некоторые не выдерживали — у одних ехала крыша, другие отказывались выполнять приказ, и их вышибали безжалостно. Сам Асеев пережил не одну такую тревогу и вышел из них с честью и неповрежденной психикой. У большинства на этой службе появляется эмоциональная тупость. Асеев же стал философом. И он считает, что живет не просто так, что у него есть предназначение — хоть что-то сделать, чтобы удержать падение в пропасть. А как считаю я? Я не философ и служил не в ракетных войсках стратегического назначения, а в стройбате. Но… ОБНОН — это как противочумный отряд. Это не место для решивших удобно устроиться в жизни. Какого бы черта я делал на этой собачьей работе, если бы не считал так же, как Асеев?

— Ну что, прозвонились они там? — спросил я, поднимаясь. — Пошли глянем.

Ментенок все-таки дозвонился до барыги.

— Кукиш говорит, весов у него нет, — произнес ментенок, сжимая трубку.

— Героин вешать, — кивнул Асеев.

— Да. Весы электронные нужны. У него сломались. — Ментенок был взъерошенный, нахохлившийся.

— Вот, — Арнольд полез в сейф и извлек коробочку электронных весов, — мы их изъяли у азербайджанского барыги два месяца назад, к делу не приобщили, оставили в отделе как военную добычу. Вещь нужная. Скажи, что есть весы.

— Сейчас.

Ментенок вновь Набрал номер. Я нажал на кнопку магнитофонной записи.

— Я нашел весы, — сказал ментенок в трубку.

— Весы, чтоб вешать носы, — донесся хриплый голос. — Хи-хи… Весы, да… Леха, это ты? Я тебя люблю. Хи-хи…

— Уже укололся, — прошептал Асеев. — Спроси, мать будет?

— А где мать? — спросил ментенок.

— Мама-мамуня… Хи-хи… Может, будет. Может, не будет. Маманя на даче. Маманя умная. А чего она тебе, хи-хи? Взвешу тебе «белого». На твоих весах. Бабки вези… Бабки вези, гад! Ты мне уже должен! Вези, говорю!!!

— Все, крыша уехала, — покачал головой я.

— Бабки, бабки, баксы!.. Я чего, за бесплатно работаю, гад?! — орал Кукиш. — Вези!

— Привезу, — сказал ментенок. — Во сколько?

— Сейчас утро или вечер?

— День…

— Ага. Часы остановились. Остановились, понимаешь… Электронные — и остановились!.. Хотя нет, не остановились… Точно, не остановились часы-то. Ну ты через час подъезжай. Есть «белый» — то. Есть. И денежки вези… Вези баксы!

Раздались гудки.

— Он всегда такой? — спросил Арнольд, отхлебывая из банки джин с тоником. Он был, как всегда, с похмелья. Вчера ментенок до барыги так и не дозвонился, и Арнольд с горя отправился на ночь «карнавалить» со следачихой из пятнадцатого отделения милиции.

— Почти всегда. Он очень сильно на игле сидит, — сказал ментенок. — Ничтожество.

— Ты сам-то — титан духа, — усмехнулся Арнольд.

— Я же не колюсь! — гордо объявил ментенок.

— Как бы нам еще мамашу его к делу пристегнуть? — задумчиво произнес Асеев.

— Бесполезно. Она-же сама тебе «геру» не даст, — махнул я рукой. — Ничего. Нам и Кукиша хватит.

— Адвокатша, — хмыкнул Арнольд. Когда ментенок в подробностях расписал нам этот семейный мини-синдикат, мы ушам своим не поверили. Горько вздохнув, я отправился к Романову, который по привычке коротал вечер на работе, и доложил обо всем. Мой начальник страдальчески скривился и отметил:

— Это нам головной боли на год вперед. И на территории они торгуют не нашей, а Центрального района.

— Так чего, не брать теперь их? — спросил я.

— Брать. Только крепко. По всем правилам. На технику записывать. Чтобы не соскочили. Ты вообще представляешь, что начнется?

— Представляю.

— Мамаша его — человек известный. Вредная баба. Я о ней много слышал.

— Старая школа, — кивнул я.

— Да уж. Прокурорша, етить ее…

Действительно, мамаша Кукиша, которую наркоши прозвали Мегерой, — человек небезызвестный. В прошлом в Прокуратуре области она надзирала за милицией, потом была прокурором-криминалистом, то есть человеком, ответственным за раскрытие самых тяжких преступлений, работала и следователем, и заместителем районного прокурора, а сейчас — адвокат. История по всему получается такова: ее сыночек Кукиш с детства был шпаной и раздолбаем, после школы в институт не пошел, шоферил, развлекался тем, что женился и разводился. После последнего развода прочно засел на иглу и вскоре уже был полностью раздавлен наркотиками. Ему требовалось столько героина, что ни одна материнская адвокатская зарплата не выдержит, сам же он с работой шофера расстался навсегда — таким руль доверять нельзя. И он понял, что единственный способ продолжать уютно болтаться на игле — это торговать самому. Чем он активно и занимался, пока окончательно не растерял остатки всех деловых качеств. Мегера его четыре раза лечила. Плюнула — бесполезно. И тогда бизнес стал семейным — его взяла в свои хотя и женские, но стальные руки Мегера. Они покупали героин по сорок долларов за грамм, продавали — по семьдесят. Товар давали на реализацию. То есть мелкие сбытчики приносили им деньги после продажи.

Этот способ хорош, когда есть уверенность, что тебя не кинут, что деньги отдадут вовремя. Для этого мелкие распространители должны быть уверены, что за оптовиком сила и в случае чего со злостного неплательщика снимут шкуру.

Мы прикинули, что за месяц они загоняли от двухсот до пятисот грамм, а это чистая прибыль за год под сотню тысяч долларов. Купили «Мерседес», «Тойоту», пару «Жигулей», мотоцикл «Хонда». Кукиш с готовностью размолотил на дорогах половину этого автопарка.

Семейка предпочитает давать на реализацию героин приличными партиями — по десять-двадцать грамм, это сто-двести порций. Торгуют прямо с квартиры — нагло, бесцеремонно, ничего не боясь.

Приближалось время встречи, и ментенок все больше нервничал.

— Чего трясешься? — спросил я, глядя, как он барабанит пальцами по колену и смотрит из окна нашего кабинета на золотой купол церкви, скрывающейся за деревьями.

— Боюсь. Убьют они меня, — ментенок перекривил физиономию — сейчас заплачет. — Завалят, как лося.

— Чего это они тебя завалят? — спросил Асеев.

— Подумают, что это я их заложил. И убьют. Они с крутыми бандитами якшаются. Урки на «Жигулях», в коже.

— Какие такие бандиты? — спросил я, привстал, положил руку на плечо ментенка, развернул его к себе.

— С «Тунгуски» поднялись. Балык и его парни.

— Бандиты? Это бандиты? Ты что, сынок, — я потрепал его по плечу. — Вон, о Жоре Рулеве слышал?

— Вор в законе, — кивнул ментенок.

— Все знаешь. В колледже научился?

— Нет.

— Жизнь научила… Хочешь, Жоре позвоним. Скажу, на его территории отморозки беспредельничают, «белым» занимаются тут. Кстати, Жора вот на этом ковре ползал, я ему ребра пересчитывал. А ты мне что-то о шпане дворовой талдычишь. Зачем? Это все шушера. А за тобой фирма стоит. За тобой ОБНОН стоит. Понял?

— Понял… Кстати, у Мегеры на даче автомат, «ТТ» и несколько гранат.

— Чего? — отодвинул от себя бумаги Асеев.

— Точно. Мне Кукиш показывал сам. Я к нему на дачу однажды за «герой» ездил. Он мне пострелять предлагал. Но я не стал. Соседи услышат.

— Не свистишь?

— Не свищу…

— И сейчас там арсенал? — спросил я.

— Не знаю, — вздохнул ментенок. — Если они не успели его продать.

— Все, пора, — сказал я, посмотрев на часы. — По машинам, братва.

Рации, пистолет, папка с документами. Галицыну в руки — видеокамеру. Он у нас ответственный за технику.

— На, — я прилепил к карману рубашки ментенка булавку с микрофоном. — Осторожнее, не стряхни.

Кавалькада машин отчалила от здания РУВД. Народу набралось — как на хороший массовый пикник. Я, Арнольд, Асеев, ментенок, двое наших штатных понятых — это тот случай, когда химичить нельзя, когда понятые нужны не фантомные, а действительно присутствовавшие при всем и которые всегда все подтвердят. Теперь главное не привлечь излишнего внимания. Надо машины расставить аккуратно. Кукиш нас не срисует — он вообще, судя по разговору, плохо соображает, кто он и где он. А вот его мамаша — дело иное.

Я прибавил газу и включил радио.

— Сколько водки ни бери, все равно два раза бегать, — диким голосом заорал динамик. — Русское радио!


Дом был серьезный, сталинский, с архитектурными излишествами. Почти во всех окнах стекла заменены на дорогие стеклопакеты. Место престижное, «новорусское» — центр города, рядом с бульварами. Живут здесь люди солидные. Дверь в подъезд тяжелая, стальная. И как назло — хоть бы один житель дома прошел, отпер ее. Как вымерли все.

— Черт, может, ему позвоним? — спросил Арнольд, глядя через стекло машины на подъезд.

— Подождем, — я обернулся к ментенку. — Ты въехал, что от тебя требуется?

— Въехал.

— Все равно повторяю. Заходишь. Заводишь Кукиша на разговор о наркотиках. Он тебе должен в микрофон сказать, что продает тебе именно героин.

— Да он начнет болтать, его не остановишь.

— Мы его откровения наркошские записываем на ленту. Потом ты отдаешь деньги, собираешься резко домой, открываешь дверь, дабы выйти из квартиры. И мы входим. Ты сразу отскакиваешь в сторону, под ногами не путаешься. Понял?

— Понял.

— Вон, гляди, кажется, люди в подъезд идут. Давай.

Бодрая старушенция открыла ключом дверь в подъезд, ментенок заскочил за ней. Вслед за ним входим в подъезд и мы и рассредоточиваемся по двум этажам. Вдоль стеночек. Ментенок подошел к нужной двери. Прозвонил. Сказал:

— Добрый день.

И вошел в хату.

Я, присев на подоконнике, приложил наушник к уху и включил клавишу записи. Микрофон работал отлично. Были слышны мужские голоса, принадлежащие ментенку и Кукишу. Встревал еще женский голос — Мегеры. Значит, приехала с дачи. Ну что ж…

— Мальчики, вы побеседуйте с глазу на глаз, а я пока делами займусь, — произнесла она.

Ментенок начал разводить барыгу на разговор о наркоте, о ценах на нее. О том, нельзя ли сделать скидку на эти три грамма. Кукиш отвечал охотно. Он немножко пришел в себя, но все еще летал где-то в облаках. Они начали вешать героин на наших весах. Ментенок отдал часть денег — сто пятьдесят баксов. Всем отделом скидывались. Денег на контрольные закупки наркотиков нам в последнее время вообще не выдают. Приходится платить свои, кровные.

— Ну давай, — сказал Кукиш. — Судя по всему, это уже прощание. Действительно, тяжелая металлическая дверь начала открываться.

— Пошли, — махнул я рукой.

Арнольд и Асеев рванули вперед. За ними, снимая все на видео, неторопливо следовал Галицын. Ментенок с писком отскочил в сторону. На пороге стоял Кукиш — иссохшее, небритое, трясущееся существо в пижаме, напоминающее мумию.

— К стене! Стоять! Милиция! — Асеев раскатал Кукиша мордой к стене. Арнольд проскочил коридор и залетел в комнату. Я проследовал за ним.

В большой комнате за столом сидела худая, с прямой осанкой, строгим лицом пожилая женщина в просторном толстом махровом халате. Она толкла в фарфоровой чашке героин, размешивая его с сахарной пудрой. Завидев нас, она быстро отставила от себя «инструментарий».

— Здрасьте. Милиция, — поклонился Арнольд, беря со стола фарфоровую чашку. — Оружие, наркотики в квартире есть?

— Не знаю, — пожала плечами Мегера. — Возможно, есть. Мой сын является наркоманом. Он больной человек. Если и есть наркотики, то исключительно для личного употребления, — бодро соскользнула она на не раз хоженную, истоптанную ею вдоль и поперек тропинку юридических понятий и терминов. Начался осмотр. У Мегеры спокойствие олимпийское. Самообладание — чудовищное. Никаких охов и ахов, никаких таблеток и валокордина. Никакой растерянности. Наоборот — четкое и ясное понимание ситуации. Глядя на нее, можно поверить, что эта женщина расследовала сложнейшие уголовные дела. И от этого понимания становится грустно и досадно. Гадко на душе. Фактически уже на склоне лет она отреклась от всего, чему посвятила жизнь, перешла на сторону врага. Все деньги, деньги. Они — орудие тьмы.

Сама квартира — типичное жилье какого-нибудь преуспевающего профессора застойных времен. От пола до потолка идут полки с книгами. Старая мебель. Старые фотографии на стенах. Какая-то чинность и степенность есть в этой обстановке. Но ощущение, что все здесь принадлежит прошлому. А от современности — два дорогих цветных телевизора, видеотехника, огромный импортный холодильник на кухне. А еще затхлый, больничный запах. Пахнет медикаментами, какой-то гнилью. Это запах больницы, разложения и гибели.

Тесть хозяйки квартиры действительно был известным профессором. Семья принадлежала к городской элите. И чем все закончилось… От этих мыслей становится еще грустнее.

Искать ничего не надо. Все на виду. Вот она, ступка, полная белого с красноватым оттенком порошка.

— Розовый героин, — торжествующе произнес Арнольд. — Считается самым качественным и чистым. Отличный товар у вас, мамаша.

— Я вам не мамаша.

На столе — тоже насыпан героин. И под столом рассыпан героин — кощунство для любого наркомана, который во время ломки готов все на свете отдать за одну дозу. А этих доз здесь просыпано немерено.

Ментенок стоит в коридоре. Кукиша усадили на кровать в спальне. Он сидит, обхватив исколотыми руками голову. Его трясет. Ему нужно еще уколоться — утренней дозы маловато. Его остекленевшие глаза смотрят в стену.

— А-а, — мелодично затягивает он, как чукча посреди тундры. — А-а…

В общей сложности мы наскребли в квартире около полусотни грамм героина. Да на книжных полках нашли две тонкие серые трубочки — это гашиш.

— Значит, торгуете «герой», — я присел в кресло рядом сидящей выпрямившись на диване Мегерой.

— Только для собственного употребления моего сына, — жестко повторила адвокатша.

— Как же так, боролись всю жизнь против этого, и вот, пожалуйста, — нахмурился Асеев.

— Что поделаешь? — только на миг она изменилась в лице. — Это несчастье. Болезнь. Не дай вам Бог дожить до моих лет, если ваш сын станет наркоманом. Не дай Бог…

Сказано это без надрыва, как-то обыденно, как констатация факта. Где-то я готов ей поверить.

Пока шел осмотр, за окнами сгустилась темнота. Оглянуться не успели за всеми делами, за оформлением документов, как уже ночь. Кукиша стало трясти еще больше. У него не попадал зуб на зуб. Он ежился и не мог согреться. Мычал, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Сдохнет, — шепнул Арнольд.

— Чего предлагаешь? — спросил я.

— Дать ему пару колес. Транки, вон, в аптечке.

— Ладно, хрен с ним, — кивнул я.

Трясущаяся ладонь Кукиша отправила в рот две таблетки. И он немного пришел в себя. В его глазах какое-то вялое, обреченное безумие.

— Одного раза в день уже мало, — выдавил он.

— Куда тебе столько наркоты? — спросил я.

— Я не зарабатываю на этом, нет, — закачал головой Кукиш, подтверждая истину, что в каком бы состоянии ни был героиновый наркоман, он всегда будет извиваться и хитрить. Контроль полностью над собой он не потеряет и не станет говорить что-то против себя. — Иногда знакомым просто даю. Да и мне самому вон сколько надо. Это сейчас получилось, что «геры» много. А иногда бывает, я с тряпкой по полу по всей квартире ползаю, по крупинкам собираю — и в вену. В вену…

Его снова забила дрожь. Он со стоном сжал голову руками, будто хотел раздавить ее.

Тем временем Асеев разложил на столе все находки. Галицын снимал их на видеокамеру, а понятые, как положено, пялились на все.

На столе лежали героин, гашиш и несколько охотничьих ножей — таких, которыми медведя забить можно. И еще газовый пистолет.

— И разрешение на все имеется? — спросил я.

— Конечно, имеется, — кивнула Мегера. — Люблю оружие, — она крепко сжала рукоятку ножа, вытащила лезвие из ножен и, прищурившись, уставилась на отражающийся на лезвии свет лампы. — Всегда любила, — рука ее еще крепче сжалась на рукояти.

Уф, маньячка.

— И на обрез разрешение есть? — спросил Арнольд, выудив с антресолей промасленный сверток с обрезом.

— А это не мое, — твердо произнесла Мегера.

— Да? — с сочувствием спросил я. — Подбросили?

— Не знаю, — презрительно кинула она. — Только не мое…

Ближе к ночи Мегеру и Кукиша мы доставили в отделение.

— А чего это вы в нашем районе работаете, кого-то задерживаете? — вместо «здрасьте» заявил дежурный.

— Потому что вы в своем районе не работаете, — отрезал я. — Давай кабинет, капитан. И дежурного следователя к нам.

— А следователь отошел, — зевнул дежурный.

— Куда это?

— А чего это вы нам указываете?

В общем, начиналась обычная комедия. В отделении никому ничего не надо. И каждый задержанный для них — головная боль, а задержавший — личный враг.

Но все-таки нам выделили просторный оперской кабинет, пообещали найти загулявшего дежурного следака. И начинается оформление протоколов, отписывание рапортов и объяснений. Кукиш стоял в коридоре, пристегнутый наручником к батарее, и мелкой дробью нервно колотил пяткой в стену. Зубы его тоже стучали. Мегера стояла напротив него и инструктировала:

— У тебя сейчас проходит один эпизод. Запомни, один… Кукиш вяло кивал, качаясь из стороны в сторону и сжимая в руках целлофановый пакет с быстро и профессионально подобранными матерью для тюрьмы вещами. Ничего, пускай побеседуют мать с сыночком. Вскоре материал практически был готов. Но опер сим ничего не решает. Он собирает материал для следователя. И вот в кабинете появляется злой как черт дежурный следователь. Материал он взял в руки с таким видом, будто тот в грязи вывалян. И тут же в голос начал качать права:

— У меня дежурство кончается! А вы…

Да, мы виноваты крупно. Виноваты, что следователю положено дежурить целые сутки. Виноваты, что раскрыли преступление на ночь глядя и повязали наркоторговцев. Кругом виноваты! И главная вина — не дают следователю спокойно добраться до дома и выспаться.

— А где справка об исследовании наркотика?! — торжествующе воскликнул следователь, будто одержал какую-то победу.

— Наркотик повезли на исследование, — устало произнес я.

— Без справки материал не приму! Не имею права. Все.

А что, формально он прав. Нельзя принимать материал без справки об исследовании наркотика. Нет справки — нет возбуждения уголовного дела. Нет следственных действий. Нет работы. Ситуация дурацкая. Все знают, что это героин. Задокументировано, что «вещество белого цвета», как значится в протоколе, барыга продавал именно как героин. Но нет бумажки об исследовании. Возбуждение уголовного дела превращается в священнодействие. Ибо если дело возбуждено, оно сразу превращается в важный фактор статистики. От него зависят показатели. А показатель статистики — это как идол. На него надо молиться. Его надо лелеять. И как идол он требует жертв.

— Мы понимаем, — кивнул я. — Возбудите дело, когда справка будет. Но вы хоть посмотрите: в порядке материал, что еще сделать надо.

Следователь хмуро пролистнул за две минуты набравшуюся толстую кипу листов. Буркнул:

— Все нормально. Я пошел.

— Вы нам очень помогли, — саркастически воскликнул Арнольд.

— Спокойной ночи, — с этими словами следователь исчез, и больше его никто не видел.

— Ублюдок, — кинул Арнольд, как только дверь захлопнулась. Но можно не сомневаться, что следак все слышал.

Справку об исследовании Князь привез часа в три ночи. Следователя опять нет. В ОВД — ночная тишь да гладь. А дежурный заявляет:

— Я задержанного сейчас отпущу. Я его мамашу знаю. Завтра здесь вся адвокатура и прокуратура будет. А мне это надо? Мне надо по шее получать?

А что, действительно, капитану это надо? Что какая-то там ликвидированная наркоточка по сравнению с целостностью и безопасностью его шеи?

— А я тебя с работы выгоню, тварь такая, — прошипел я, наклоняясь над окошком.

— Оскорбляете.

— Да? — Я выразительно сжал кулак. — Я тебе еще и в лоб дам.

— Но…

Я поглядел на дежурного взором удава, и он затих. В четвертом часу появился местный опер — эдакий улыбающийся живчик. Выслушав нас, он заметался по кабинету и на ходу радостно сообщил:

— Отлично, что вы ее повязали. Так я и знал, что там торг идет. Адвокатша. Денег тьма… Знаете что, мужики, пока мы ее еще по всем бумагам не провели. Я с ней перетрещу. Десять штук «зелени» она сразу выложит. У нее есть. Поделим. — Поровну? — спросил я. — Ага, — кивнул опер.

— Отлично, — я встал. Опер замедлил свой бег и остановился напротив меня. Тут я ему и дал в лоб — слегонца, чтобы без членовредительства, но достаточно, чтобы размазать по стенке.

— Это тебе вместо десяти тысяч баксов, скотина… Он встряхнул головой, заныл, схватившись за лоб:

— Ты чего? Охренел?

Я взял его за рубаху, встряхнул.

— Таких, как ты, сволочей, не гнать из ментовки, а сразу убивать надо! Еще тебя увижу, покатаешься на красивой белой машине. На «Скорой». Понял?

— Понял.

— А теперь… — я кивнул Арнольду. Он понял меня с полуслова, открыл дверь кабинета. И я пинком под зад вышвырнул опера.

— Вот мразь. Поделим поровну, — покачал головой Асеев.

В дверь постучали.

— Кто? — рявкнул я.

— Можно? — в дверь просунулась физиономия ментенка. — Это, можно…

| — Чего тебе? — крикнул Арнольд.

— Это… Мегера ко мне в коридоре подходит. И знаете, что говорит?

— Ну?

— Типа, говорит: «Мы с тобой еще посчитаемся, козел».

О времена. О нравы. О бывшие прокуроры…

— Заколебал ты своим нытьем, — заорал Арнольд. — Испарись!


К утру новый дежурный следак из отделения все-таки возбудил дело. Романов надавил на свои многочисленные связи, и дело передали в следственное управление города. Оно досталось старому товарищу нашего отдела Коле Лукошину. Парень честный, с отлично развитым «классовым чутьем», въедливый, горящий на работе. А что еще оперу от следователя желать?

Я не выспался, голова немного побаливала, но не впервой. На том свете отоспимся. Но это не скоро будет. На этом свете у меня еще полно дел и делишек. Одно из них — найти, откуда Кукиш брал порченый героин.

Кукиша поместили в комфортабельную камеру в изоляторе временного содержания УВД Центрального района. Переговорить я с ним решил с глазу на глаз, выждав немного времени. Вид его меня не порадовал.

Он съежился на привинченной к полу табуретке, обхватив себя руками, будто в помещении было не плюс двадцать дять, а минус двадцать пять градусов. Трясло его еще больше. Он был похож на юродивого в момент припадка. Он колотил ногой по полу, как мартовский заяц лапой по пню.

— Трясучка? — посочувствовал я.

— Фашисты, — ответил он.

— Почему? — поинтересовался я.

— Вы меня пытаете, — ответил он. И был не прав. Не мы из него наркомана сделали.

— Знаешь, что твой героин порченый? — поинтересовался я. — От него люди мрут.

— Врут!

— Кто?

— Люди!

— Как они могут врать, если они умерли?

— Хороший героин! Сам пробовал!

— Бацилле ты давал?

— Никому ничего не давал. Держал порошок для собственного употребления, — четко оттарабанил Кукиш, как мама учила.

— Да брось придуриваться. Не видишь, у меня даже бумаги нет. Писать не на чем. А память мою к делу не подошьешь. Так?

— И что?

— А то, что мы без протокола беседуем, чтобы вместе разобраться… Так у Бациллы твой героин был?

— Мой… Не мог он им травануться.

— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злост-ИЬ1Й отравитель. — Никого я не травил. — Откуда зелье взял? — Не скажу.

— Почему?

— А на фига?

— Заручишься моей дружбой.

— И чего твоя дружба стоит?

Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.

— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?

— Ну?

— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.

— И чего?

— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.

— Все равно не скажу.

— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?

— Мне плевать! Я тебя ненавижу!

— А почему именно меня?

— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора! Я вздохнул и произнес:

— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори. Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки — его не колышат. Его колышит только пакетик с героином.

Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.

— Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.

— Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?

— Он.

— Ты чего, у него затовариваешься?

— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.

— А ты их Бацилле сплавил?

— Да.

Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.

— А он у кого взял? — спросил я.

— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.

— Погоди, разговор еще не закончен.

— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.

— А что ты еще можешь сказать?

— Тютя от ментовки хоронится.

— Это я знаю, — усмехнулся я.

— А где хоронится — знаешь?

— Нет. Но хотел бы знать.

— Скажу… Давай…

Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.

— Так где Тютя хоронится? — спросил я.

— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.

— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.

— Ну, семнадцать.


— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.

— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.

— Он самый.

— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».

— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.

Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…

Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.

— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.

— Его еще найти надо, — сказал я.

— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.

Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.

— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.

Мы вошли в подъезд.

— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?

— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!

— Тренироваться надо, — поддел я.

— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.

— Не Тютя погулять вышел?

— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.

Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.

— Что-то есть, — сказал я.

За дверью слышалось какое-то шуршание.

— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?

Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.

— Они… — прохрипел он.

Он дернулся. И прохрипел послабее:

— Они!.. Быстрее!

Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?

Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:

— Что?

— Кто выходил сейчас? — крикнул я.

— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».

— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.

Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».

Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.

— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.

А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.

— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.

Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.

Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.

А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.

— Ну же! — ерзал Князь.

Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.

— Уходят! — ярился Галицын.

— Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?

— Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.

Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.

Оповестив по телефону-автомату дежурного, мы вернулись на Конноармейскую. Я поднялся на этаж. «Скорой» еще не было.

— Клиент скорее мертв, чем жив, — сообщил Арнольд. — Чем его? — спросил я. — Финарем. Вон лежит.

— Князь, ты лбов этих опознаешь? — повернулся я к Галицыну.

— Лбы как лбы. Точнее, один — лоб. Второй — мелкий… Узнаю.

— Найдем мы их, — заверил с неубывающим оптимизмом Арнольд. — Дурак, — нагнулся он над трупом Тюти. — Лучше бы ты тогда от нас не бегал…


Совсем без проблем жить скучно. А когда их перебор — жить становится тяжко. Еще один труп по этому делу. Правда, у нас за него голова не должна болеть. Тютей должен заниматься убойный отдел да опера из отделения. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это убийство — звено в цепочке, которую мы тянем. Тянем-потянем, вытянуть не можем. Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…

— А может быть, этот? — спросил Женя Рыжов — опер из убойного отдела, тыкая пальцем в очередную фотографию.

— Нет, — покачал головой Галицын.

Он сидел за столом и просматривал уже четвертый по счету альбом. Там были приятные, средней противности и просто отвратные морды представителей преступного мира нашего города. И Арнольд должен был высмотреть тех, кто выходил из подъезда дома на Конноармейской. Вообще опознавать мельком виденных людей по фотографиям — занятие малоперспективное. С недавнего времени начали создавать видеотеки преступных рож, но пока достаточно скудные.

— Этот похож, — сказал Арнольд, указывая на отъевшуюся ряху.

— Алексей Стахов, — кивнул Рыжов. — Провел год в сизо за наемное убийство. Освобожден за недоказанностью.

— Похож, но не он. Процедура продолжилась.

— И этот похож, — Арнольд ткнул в другую фотокарточку.

— Обвинялся в изнасиловании, — сказал Рыжов. — Освобожден за недоказанностью.

— Не он… А вот этот?

— Обвинялся в разбое. Освобожден за недоказанностью, — зачитывал данные Рыжов.

— Да что ж они все освобождены-то? — возмутился Галицын.

— Так дела расследуют. И так судят.

— И так подмазывают, — поддакнул я.

— А кому надо сажать бандита? — хмыкнул Рыжов. — Бандит — часть социально-экологической ниши. Как волк. Охраняется государством.

Ту «Ауди» мы установили. Она была зарегистрирована на вечно пьяного алкаша из пригорода. Он вообще не понимал, кто мы, что мы и о какой «Ауди» говорим. Получив от нас бутылку водки, он припомнил, что какой-то житель гор попросил оформить машину и доверенность. В нотариальной конторе установили, что машина по генеральной доверенности передана некоему жителю Ингушской Республики. Ох, эти доверенности. Одно время стало модным регистрировать иномарки на жителей районов, пострадавших от Чернобыля, — там для них дикие льготы. Потом подсчитали, что в одной такой радиоактивной деревне на старичков и старух приходится по пять-шесть иномарок, а на одну старуху был зарегистрирован спортивный «Мерседес» за две сотни тысяч долларов. Естественно, все машины эксплуатировались по доверенностям. Чудны дела в нашей стране.

— Он — не он, — покачал головой Галицын, разглядывая очередную морду. — Нет, не он…

Он пролистнул страницу и покачал головой:

— Тошнит от этих лиц.

— Прервемся, — кивнул Рыжов.

— Вот он, — вдруг неожиданно воскликнул Галицын.

Рожа, на которую он указал, еле влезала на карточку.

— Только волосы сейчас покороче, — сказал Князь.

— И как узнал? — спросил с сомнением Рыжов.

— Губа нижняя оттопырена. Глаза свинячьи… Точно, он.

— Долматов Евгений Павлович, — сказал Рыжов. — Срок за разбой. Обвинение в убийстве…

— Освобожден за недоказанностью, — поддакнул я.

— Угадал.

— Чего тут угадывать, — улыбнулся я. — Это система… Что на него есть?

— Долма. Старый мой знакомый, — сказал Рыжов. — Организовал налет на офис своего родного дяди. Сел. Потом работал на Армена…

— Армена грохнули.

— Во-во. Тогда война была Армена с татарами. Долма принимал участие в качестве мяса. Грохнул татарского бандита на стрелке. Отсидел в изоляторе. Дело развалилось.

— И чего сегодня делает?

— На кого-то опять «шестерит». Он по сути своей «шестерка». Сам ни на что не способен. Шкаф, одним словом.

— И чем ему Тютя помешал? — задумался Князь.

— Чем-то помешал… Ну что, поможешь нам его отрабатывать? — спросил Рыжов.

— А куда мы денемся, — произнес я.

Начали отрабатывать. За день перепахали информцентр УВД, банки данных, переговорили с руоповцами. Проехались по адресам Долмы. Его там не нашли.

Получалась интересная картина. Сейчас Долма был недреманным оком на дискотеке «Эльдорадо».

— Она под чьим крылышком? — спросил Рыжов.

— Малюты, — сказал я.

— Значит, Долма работает на Малюту.

— А вор в законе Малюта, по нашим данным, сейчас поставлен ворами на город заведовать наркотой. И чего получается? Что убрали Тютю по его заказу?

— Зачем? — спросил Рыжов.

— Малюта сейчас прибирает к рукам наркоторговцев или уничтожает конкурентов. Может, Тютя не отстегивал ему денег. Или работал на него, но недостаточно честно. Но Долма и сам мог с Тютей что-то не поделить… А мог халтурку на мокруху взять. Все могло быть. Версий можно настругать целый флот. Главное, по какой реке они поплывут.

— Будем брать Долму — так говаривал майор Пронин, — потер руки Галицын.

— Инспектор Лосев, — возразил Рыжов. — Где его искать? Бандиты на съемных хатах живут.

— Надо с людьми перетрещать, — сказал Галицын. — Где-то он должен появляться.


— Пап, — подошел ко мне мой драгоценный Вовка, когда я пораньше — всего часов в восемь вечера — добрался до дома. — А налкоманом холошо быть?

— Кем?

— Налкоманом.

— Очень плохо.

— А Мишка сказал, что холошо. Что он выластет и тозе будет налкоманом. Как его папка.

— Боже ты мой, — вздохнул я и взял мое чадо на руки. — Ладно, Мишка будет наркоманом, как его папка. А ты, как твой папа, будешь бороться с наркоманами. Идет?

— Идет.

Я протянул Вовке ладонь, и он хлопнул своей ладошкой по ней. Во новости. Уже в детском саду покоя нет. Вдруг волной пролился по телу страх. Я представил, как мой Вовка, когда подрастет, вгонит в вену адскую жидкость — раствор героина… Нет, не бывать этому! Никогда! Мой Вовка никогда не пойдет на это. Ну а у скольких вот таких сегодняшних малышей кто-то уже заранее перечеркнул будущее, скольким суждено закончить жизнь на игле? От этих мыслей рука тянулась к пистолету.

— Ты же мужчина, Вовка, — я притянул его голову к своей груди. — Ты будешь солдатом, как и твой отец, правда?

— Плавда. Только генелалом, — поправил он.

— Это ты молодец. Лучше, конечно, быть генералом… Я пока не «генелал», поэтому мой рабочий день начался с бумажной волокиты, вызовов к начальству. Потом приперся безумный майор из нашего штаба и начал требовать какие-то планы. Ну и, наконец, позвонил телефон и послышался голос агента Рока:

— Я за конфетами приеду. Карл Карлович мне обещал.

— Рок, что у тебя за язык?! — воскликнул я.

— Сейчас буду на работе.

Я повесил трубку и сказал:

— Агент Рок звонил. Сказал, что на работе будет.

— А где он работает? — не понял Галицын.

— Как где? Он говорит, что у нас.

— Ое-ей, — покачал головой Асеев. — Нахлебаемся мы с ним.

Сперва Рок, приходя к нам, открытым текстом требовал дозу. Учитывая, что в нашем кабинете время от времени какие-то доброжелатели — то ли чекисты, то ли наши нелюбимые братья из службы собственной безопасности — устанавливают микрофоны, за эти слова он пару раз получил от Арнольда по морде. И теперь начал именовать «чеки» конфетами.

В кабинете — сумасшедший дом.

— Что за бардак? Где бумага с перечнем запрещенных веществ? Здесь лежала! — орет Асеев.

— Нет, — разводит руками Арнольд.

— Ничего не найдешь.

— А ты забыл, с кем работаешь в отделе?

— С идиотами!

— Ну так что ты хочешь? — удовлетворенно кивает Арнольд.

Рок появился как штык. Щелкнул каблуками и заявил:

— Прибыл.

Он как-то незаметно стал деталью нашего интерьера, как тумбочка у двери. Без него даже становилось скучно. Ежедневно он выдавал что-то новое. И сегодняшний день исключением не стал. Рок, закинув ногу на ногу, уселся напротив неопохмелившегося Арнольда, внимательно оглядел его и вдруг осведомился:

— Арнольд, а ты сам не колешься?

— Ты совсем охренел, дефект ходячий?! — с готовностью порохом вспыхнул Арнольд.

— А чего особенного спросил? — обиделся Рок. — Чтобы бороться с чем-то, надо это знать.

— Ну а чтобы с убийствами бороться, надо кого-то грохнуть? — с угрозой осведомился Арнольд.

— Ну…

— Где работа, Рок? — завопил Арнольд. — Где?! Зря, что ли, тебе документ выдали?

— Я навожу справки.

— Где обещанное оружие?

— Где транснациональные связи наркомафии? — со смешком добавил Галицын.

— Я работаю в этом направлении.

— А где справка о сращивании наркокапиталов и банковских капиталов? — не отставал Арнольд.

— Я уже кое-что нащупал, — на полном серьезе ответил Рок, и Галицын в углу издал булькающий звук, давясь от смеха.

— Развеселились, — заворчал я. — Рок, ты на дискотеке «Эльдорадо» часто бываешь?

— Бываю иногда. Там наркоты — завались.

— Слышал о таком — Долме? — спросил я.

— Что-то слышал, — Рок задумался, потом, как компьютер, выдал:

— А он из бандитов, кто дискотеку прикрывает.

— И часто он там бывает?

— Два раза в неделю точно. Сегодня будет.

— Почему?

— Присматривает. И бабки они сегодня там подбивают. До утра он там будет.

— Он с барыг тамошних процент стрижет? — наседал я.

— Да.

— Сам получает?

— У него «шестерок» там полно. Он там старший.

— Большой человек?

— Большой, — кивнул Рок.

— Точно сегодня будет? — настаивал я.

— Да точно, точно… Дайте конфетку, а то горло сухое…

— Сладенького захотелось? — угрюмо спросил Арнольд.

— Ага.

— Вот тварь, — Арнольд полез на шкаф и выудил оттуда «чек». Сунул его в карман Року. — Последний. Дальше — только за работу.

Я вытащил из Рока все, что тот знает о дискотеке. То, что «Эльдорадо» — наркоманский притон, нам и без него известно. Раза три мы там устраивали большие шмоны и загружали обдолбавшимися наркотой несовершеннолетками омоновские автобусы. Теперь, похоже, пришло время разобраться с этим культурно-массовым объектом серьезно.

— Все? — спросил Рок.

— Пока да, — сказал я.

— Я сейчас приду, — он как-то боком вышел из кабинета.

— Отрываться пошел, — отметил Арнольд.

— Он три дня назад уборщицу напугал, — поведал Князь. — Она заходит в туалет убираться, а там на полу Рок сидит, глаза навыкате.

— Нашел место, — возмутился Асеев. — Вы его вообще распустили! Обнаглел, сволочь!

— Да, пора его на место ставить. — согласился я. — Чего с «Эльдорадо» делать будем?

— Если Долматов не лег на дно, то будет сегодня там. Значит, надо его брать, — сказал Асеев.

— Как предлагаешь? — спросил я.

— Возьмем Рыжова с его ребятами. Взвод ОМОНа на всякий случай. И тряхнем дискотеку по полной программе.

— Там же сориентироваться надо, — сказал Галицын. — Присмотреться. Опознать Долму этого.

— Верно, — кивнул я. — Так что на вечер у нас пляски.

— Нас там сразу распознают, — с досадой произнес Арнольд.

— Не распознают в полутьме, — отмахнулся я. — Надо только одеться помаскараднее.

— Тебе, Терентий, можно и не маскироваться, — гыкнул Арнольд. — Ты маленький, тебя не заметят.

— Да, белого слона они и не заметят, — согласился я.

Мою весомую фигуру на дискотеке не заметить будет трудно. Но и ребят одних в этот клоповник не отпустишь. Ничего, замаскируемся.

— Я на доклад к Романову, — сказал я.

Выслушав доклад о ситуации и наших планах на вечер, Романов, подумав, кивнул:

— Идет…

И отправился докладывать начальнику службы криминальной милиции Управления. Вскоре все утрясли — и с УМОНом, и с «убивцами» — операми из убойного отдела.

— По домам, — велел я, вернувшись от Романова. — Сбор в девять часов в кабинете. И приоденьтесь как-нибудь по-панковски. Там клиентов наших — полбиблиотеки.

— Не боись, братан, прикид будет в поряде, — сделал Арнольд пальцы веером.


— М-да, — сказал я, оглядев свое воинство. — Арнольд, в законченной тобой школе милиции твой вид не одобрили бы.

— По-моему, мне идет, — он разгладил на груди малиновый жилет, под которым ничего не было. Челка на его голове была обработана лаком и стояла наверх, как у панка. Да еще очки черные — так что на самого себя он был похож не слишком. В принципе избытком фантазии мы не блеснули. У всех — очки. Наколбасили с прической. У меня — кепка с пластмассовым козырьком, с Крита привез, где отдыхал в позапрошлом году.

У Галицына на груди висела толстая цепь.

— С унитаза? — Я провел по ней пальцем.

— Обижаешь. Помнишь, в прошлом году Шибзика с компанией брали, — сказал он.

— Ну.

— Их все.

В качестве трофея мы у Шибзика и его компании набрали несколько коробок амулетов, цепей и разного железа. Ребята были то ли панки, то ли сатанисты, то ли сектанты — они сами точно не знали.

— А мы не додумались поживиться, — сказал Арнольд.

— Там в шкафу есть еще, — кивнул на шкаф Галицын. Арнольд полез в шкаф и вытащил связку цепей и бляхи.

Он нацепил на руку цепь с шестиконечной звездой.

— Конгресс еврейских общин, — хмыкнул он.

Асеев пришел в белой рубашке. Правда, в тех же темных очках. — Тебе в таком виде только в тачке ждать, — сказал я ему — На подхвате. — Дискотеки, — Асеев поморщился, — ненавижу.

— Чего так? — заинтересовался Галицын.

— Часть культуры создана, чтобы человек рванулся ввысь, — назидательно занудил Асеев — штатный философ нашего отдела. — А часть — чтобы впал в тяжелый кайф, уде ел в иные пространства, но не вверх, а вниз. В преисподнюю. На дискотеках выдалбливают мозги, чтобы осталась скорлупа черепушки. Что, не так?

— Ну ты суров, — покачал головой Галицын. В дверь постучали. Вошел Рыжов с еще одним опером и капитаном из областного ОМОНа — эдаким колобком вширь больше, чем ввысь, с кувалдометром, соизмеримым с моим.

— Капитан Владимов, — козырнул омоновец. — Ну чего, кому сегодня наваляем?

— Наркоманам из дискотеки «Эльдорадо», — сказал я.

— Это по нам, — кивнул капитан. — Оформим по первому разряду.

Он провел пальцем по наручникам, висящим на поясе.

— Итак, дислокация, — я развернул ватманский лист на столе.

Началась подготовительная работа. Мы утрясали, кто где стоит, кто как действует, позывные рации, действия при обострении ситуации.

— Народу там полно, — сказал я. — Надо действовать аккуратнее. Все может в массовые беспорядки вылиться.

— В беспорядки, — кровожадно улыбнулся омоновец. — Не выльется, — пообещал он, постучав дубинкой по полу.

— А если нет там Долмы? — спросил Рыжов. — Снимаемся?

— Чтобы зря вечер не пропал, тряханем барыг, а затем и посетителей, — заявил я. — Там половина на экстэзи и героине сидит.

— Це дело, — еще шире улыбнулся капитан-омоновец.

Потом мы устроили знакомство с омоновцами. «Бульдогов» обязали очень внимательно посмотреть на каждого из Нашей группы, ибо под горячую омоновскую дубинку попасться да еще в таком прикиде — нечего делать.


К десяти вечера мы были на месте. Омоновский фургон выставился далече, дабы не мозолить глаза. Асеев устроился в «Жигулях» напротив кинотеатра вместе с опером-убойщиком. А мы двинули внутрь.

— Ох, узнают тебя, — покачал головой Арнольд. Я нацепил круглые черные очки — тоже боевой трофей, такие когда-то носил Паниковский и люди со слабым зрением, а теперь они считаются писком моды, поглубже надвинул козырек.

— Ну что, похож я на тучку? — процитировал я Винни-Пуха.

— Все равно ты похож на медведя, который летит на воздушном шаре, — махнул рукой Галицын.

— А, прорвемся, — сказал Арнольд.

На дверях стояли амбалы в черной форме частной охраны. Перед входом была давка. Ночная дискотека только открылась. В нее ломился в основном молодняк — шестнадцать-восемнадцать лет. Двадцатитрехлетний Галицын смотрелся тут дедушкой, ну а я, по этим меркам, вообще должен был писать мемуары о жизни России при царском режиме… Ничего, не я один такой. Тут еще было несколько волосатых, легкомысленно одетых людей, из тех, кому даже не за тридцать, а уже за сорок. Чего человека в таком возрасте может потянуть в этот гадюшник — для меня загадка.

Некоторые посетители одеты были странно, некоторые — вполне прилично. Мальчики-одуванчики, прыщавые пэтэушницы, откормленные «быки», шпана с синими от татуировок руками — весь срез молодежной среды.

Музыка уже гремела вовсю. Просторное фойе кинотеатра вмещало достаточно народу, места было немного. Упаковка здесь была плотная — обязательно наступишь кому-нибудь на ногу. Тут же работал бар со спиртными напитками. А в сортире в подвале шел торг кое-чем покрепче.

Дискотека была как дискотека. Пот на лицах, извивающиеся в мигающих прожекторах разноцветные фигуры — общий шаманский ритм. Общий порыв. Плясали, как грешники в аду на сковородках.

Музыка была качественная. Возникало ощущение, что бьют не по барабану, а барабаном бьют тебя.

Динамики ревели, визжали. Стены вибрировали. Публика дергалась, улюлюкала. Мальчики знакомились с девочками. Познакомились, угостили друг друга таблетками или травкой, трахнулись, разбежались. На то и дискотека. Легкость, темп, ритм. Все остальное — скукота и паутина. Здесь все молоды, подвижны, легки. Здесь — жизнь. Здесь — общий порыв.

— А! — завизжала девица от избытка чувств и начала выделывать круги на полу.

— У-я, — завизжал ее приятель, пристроившись рядом. Все шло привычным путем. Напляшутся. Обдолбятся наркотой. Кому-нибудь начистят морду. У кого-нибудь вывернут карманы. Но без лишнего шума. На случай скандала есть «быки», которые разведут ситуацию. Хозяевам лучше, чтобы все было здесь чин-чинарем.

Дискотека — царство синтетического наркотика экстэзи. Много рок-подлецов заявляло в интервью, что экстэзи — это нормально, экстэзи — это хорошо, это даже и не наркотик. А что им еще сказать, когда их бизнес тесно завязан на экстэзи? Рэйв-музыка вообще была специально под экстази создана. Хард-рок-мегатранс — все под него.

— Только идиот может на дискотеке, да еще с металликом, всю ночь продергаться. Там делать нечего без таблеток, — как-то признался мне один из наркошей.

Ритм барабана на дискотеке подстроен под бешеный ритм сердца, подстегнутого экстэзи. Двести сорок ударов в минуту — так барабанит сердце на дискотеке. Тогда возникает кайф.

На экстэзи физиологическая зависимость практически не развивается. Но этот наркотик оказывает огромное воздействие на психику. Галики появляются. Развязывается язык. Сексуальное вожделение через край плещет. И появляется искренняя любовь ко всему миру и всем людям. Резвое недержание. И эмоции текут — как сывороткой правды накололи. Истощается нервная система. Происходит обезвоживание организма, притом такое, что иногда приводит к гибели. Но главное — хочется кайфа покруче. А тут рукой подать до шприца с героином.

— Ну как? — воскликнул Галицын, начавший дергаться в такт музыке.

— Шабаш на Лысой горе! — прокричал я.

— Конфликт поколений. Ты начинаешь зудеть, как дядя Ася.

— Много говоришь. Работай, — притянул я его к себе. — По сторонам гляди.

Минут через сорок я уже сам был готов обдолбаться экстэзи или героином, лишь бы не слышать этого рева, стука, лязга и не видеть потные рожи и тела вокруг.

— Еще полчаса, — сказал я. — Если Долмы не будет, обшмонаем все и закруглимся.

— Подождем. Должен появиться, — заверил меня Арнольд.

Я посмотрел в сторону дверей. Вот и дождались. На дискотеку начала стекаться братва. Та, что прикрывает заведение. Будто с картинок сошли или из «нового русского» кино — один в спорткостюме, со златой цепью. Другой — бритозатылочный, накачанный барбос, мышцы распирают желтую майку. Еще пара таких же. С ними сутенерского вида тип в строгом костюме — это правая рука директора этого заведения, нас знает отлично.

— Хозяева. Владения Малютины осматривают, — приблизился ко мне Голицын.

— Долма? — спросил я.

— Нет его.

«Быки» устроились в сторонке. Им угодливо поднесли орешков, колы и пива. Ничего крепче. Пить, колоться и глотать экстэзи им на работе нельзя. Да и вообще нельзя. Малюта — сам не прочь косяк забить, но среди своих людей алкашей и наркоманов не терпит.

— Вон еще один, — сказал Князь.

К бандитам подскочил татуированный доходяга. Начал что-то объяснять, горячо размахивая руками. Это все их деда. Это не наши дела.

— Вон, — дернул меня за руку Галицын. — Он!

Долма — типичный представитель своего племени. Задница и морда примерно равновеликие — то есть увесистые. Глаза — свинячьи. И не только глаза. Выглядит, как свинья. Передвигается, как свинья. В общем — свинья и есть. Только в костюме и галстуке.

Я сунул руку за пазуху и нажал один раз на клавишу рации. Прошел звуковой сигнал: «Клиент здесь, начинаем задержание».

Пару минут на то, чтобы омоновцам подтянуться поближе и заблокировать все выходы.

Пистолет в поясной сумке — его сразу не выдернешь. Ну да ладно. Обойдемся. Не вытаскивать же его сейчас.

Арнольд сунул руку в карман, где у него была «черемуха».

Долма, сунув руки в карманы брюк, важно направился куда-то вдоль стен. Тут мы к нему и подвалили.

— Милиция, — воскликнул я, перекрикивая шум музыки. — Сейчас пойдешь с нами. Тихо. Не дергаясь.

Долма выпучил глаза. И рванулся напролом — то есть на Арнольда.

Прошел бы бандит его, как нож масло. Но я придал Долме ускорение. Подставил ногу. Здоровяк дернулся, споткнулся, удержался на ногах, только согнувшись. Тут я ему засветил ногой в солнечное сплетение. А потом кулаком с размаху по физиономии.

Весил он килограмм сто. Всеми этими стами килограммами он и шарахнулся оземь. Арнольд, которому Долма проехался по ребрам, в обиде с размаху вдарил ему ногой по почкам, навалился на спину коленом. Мы завели руки за спину. Щелк — наручники.

Тут братаны поняли, что ихних бьют. И кинулись на выручку.

И началось. У одного в руке была резиновая дубинка. Успел увернуться и встретил ее обладателя прямым удароом в пятак. Потом добил в челюсть, и он улегся надолго.

Князю врезали по лицу, и он улетел куда-то. Арнольд подпрыгнул и врезал каблуком в спину очередному «быку», отчего тот взревел.

— Стоять, милиция! — крикнул я, добивая коленом в брюхо «быка».

Откуда-то высыпали еще человека четыре — шантрапа помойная.

— Бей сук! — послышался вопль.

Я увернулся от полетевшей в меня бутылки пива. Толпа с диким воплем и визгом отхлынула, когда Арнольд опустошил в нее часть баллончика «черемухи».

И все это под какой-то забойный хит какой-то эстрадной крысы.

— Бей козлов! — снова заорал татуированный живчик.

Тут я его и достал прямым ударом. Зубы нынче дороги. А ему вставлять нужно будет не меньше трех. Он заглох надолго.

На периферии пляска продолжалась, будто ничего не происходило.

Тут и влетели омоновцы. И началась ночь потехи — маски-шоу.

— Кого? — подлетел ко мне капитан-омоновец.

Мне оставалось только указывать пальцем, и дубинки гуляли по ребрам. Теперь уже мало кто сопротивлялся. Наконец диск-жокей додумался вырубить музыку.

— Милиция, — крикнул Галицын, взяв микрофон. — Всем оставаться на своих местах.

— Позаботьтесь, — сказал я, ударив по ребрам распростертого Долму. — Он шустрый.

— Сейчас, — омоновец с треском врезал дубинкой, и Долма заорал раненым вымирающим мамонтом. Пробрало убивца недосаженного до печенок — в буквальном смысле.

Я бросился на нижний ярус. Там была курилка — просторное помещение с креслами, оттуда вели двери в сортиры. В зарослях за пальмами в кадках валялись и пыхтели, не обращая внимания на происходящее, двое сладострастцев.

— Шабаш, голубки, оргазм пришел! — Омоновец с чмоканьем влепил дубинкой по наполовину оголенной заднице и услышал ответный вскрик.

Теперь — сортир. Наркоманский загон.

Там уже были Асеев с омоновцем. На полу валялся негритос и часто дышал. У стен стояли двое полностью обдолбанных пацанов. Еще один пускал пузыри, сидя на полу в нечистотах, — встать он не мог, на его лице было нарисовано счастье.

— Сука, несколько пакетов сбросил, — Асеев плюнул на негритоса, а омоновец дал черному другу человека дубинкой по шее.

— А это кто? — спросил я, глядя на еще одного, обнявшего унитаз.

— Ему нравится, — сказал омоновец.

Пацан всхрипнул. Рядом с ним валялся шприц.

— Сильно улетел, — сказал омоновец, примерившись врезать ему ботинком.

— Стой! — прикрикнул я. — Вот черт! «Скорую»! Асеев взял парня за длинные волосы, оторвал от унитаза.

Посмотрел в стекленеющие глаза, на наливающееся синью лицо.

— Героин порченый, — сказал я.

— Он самый, — кивнул Асеев.


Ночь. Тусклая лампа светит. А ты стоишь и видишь перед собой оскаленные рожи, у которых одно желание — тебя растерзать… Да, так и было.

После строительного института один год я отслужил в стройбате сержантом, потом закончил офицерские курсы. Помню солдатские свои времена. Нас в роте было трое русских, остальные — дети степей и гор, притом многие с уголовным прошлым. Естественно, трое русаков подлежали опусканию, издевательствам. Не тут-то было. Так уж получилось, что мои земляки по габаритам ненамного мне уступали и привыкли в деревне своей работать и руками, и курками. Спуску мы не давали. Воспоминания, как мы с табуретками на изготовку, спина к спине стоим против полусотни жаждущих крови варваров — они и сейчас не выцвели в памяти. И не было случая, чтобы мы не отбились. Да и офицером когда дослуживал — в роте одни урки да чеченцы были. Для них мои офицерские погоны мало что значили. А что я любого могу кулаком на полчаса угомонить — это много значило. Так что ночная дискотечная забава в «Эльдорадо» с такой жизненной школой — для меня просто разминка. Ребятам, правда, пришлось похуже…

…Утром Арнольд прилепил на «Стену объявлений» новое анонимное произведение:

"Запомни сам и передай другому.

В армии обязанности строго определены:

— Все до старшего лейтенанта включительно должны уметь работать самостоятельно.

— Капитан должен уметь организовать работу.

— Майор должен знать, где что делается.

— Подполковник должен уметь доложить, где что делается.

— Полковник должен самостоятельно найти место в бумагах, где расписаться.

— Генерал должен уметь самостоятельно расписаться, где укажут"…

— Как? — спросил Арнольд.

— Где взял? — поинтересовался я.

— В народном театре. В РУБОПе.

— Отлично, — я вытащил таблетку, проглотил. Голова раскалывалась. Мигрень, черти ее дери. А чего удивляться? Дискотечная баталия, следующий день — разборы у начальства, чего мы такой дебош закатили и почему «детям» бока намяли. Спасало положение, что наизымали множество таблеток экстэзи, несколько «чеков» героина и шприцы. И добыли показания на двух барыг, торговавших в туалете. Часть вчерашнего дня мы потратили на получение объяснений у хозяев дискотеки и на подготовку представления о закрытии заведения, как точки, где систематически распространяются наркотики. Хозяину это сильно не понравилось. Он начал было намекать на вознаграждение, но быстро заткнулся, так что поставить его на технику и вменить дачу взятки мы не смогли.

Между тем ребята из убойного сначала привели в чувство Долму, а затем стали из него эти самые чувства выбивать. Бесполезно — колоться на убийство Тюти он не хотел. При обыске на его квартире изъяли одежду с замытыми каплями крови, нашли в вентиляционном канале сверток с «ТТ» и «Береттой». Теперь дело за экспертизой. Галицын его опознал как типа, который отчалил в «Ауди». «Убойщики» пусть дальше копают — нам неинтересно. Нам интересно — зачем Долма убил Тютю. Ничего, время будет — дожмем его.

— Арнольд, сделай чай, — велел я.

— Есть, ваше сиятельство, — он вытащил из шкафа чайник «Мулинекс» и заполнил водой из кувшина.

— Душно, — я подошел к окну, распахнул его и воскликнул:

— Ба, у нас гости!

— Кто? — Арнольд подошел к окну.

— Сам пахан пожаловал.

На улице остановился джип «Чероки» — здоровенный и мощный, как бронетранспортер. За ним замерла «Волга». Из джипа вышел сам Малюта — хлипкий, быстрый в движениях, в костюме — костюм на нем сидел примерно как на цирковом шимпанзе. Малюта был создан для тельников и телогреев. И для оловянных ложек и финарей с наборными ручками, а не для сотовых телефонов и серебряной посуды.

К нему в хвост пристроился сутулый хлыщ — на нем и костюм, и галстук сидели так, будто он в них родился. Никак, личный адвокат. Куда же теперь Малюте без адвоката? Не хрен собачий — вор в законе.

— И не жарко им? — покачал я головой.

— У них в салоне кондиционер, — сказал Арнольд. — Может, к начальству пожаловал? Чего ему с мелочью типа нас якшаться?

— К нам он. Зуб даю, — я залез в ящик стола. Там был магнитофон. Я перекрутил кассету и нажал на запись.

Зазвонил телефон. На том конце провода был дежурный по УВД.

— Терентий. Тут какой-то блатарь татуированный, — сказал он. — К тебе рвется.

— Пусть проводят, — разрешил я.

— К тебе или на хрен?

— Ко мне.

Я посмотрел в окно. Двое «быков» вышли из «Волги» и прохаживались, как павианы-вожаки в обезьяннике — сурово и недружелюбно оглядываясь по сторонам.

— Тимофеич, — сказал я дежурному. — Пусть твои ребята две тачки под нашими окнами проверят — джип и белую «Волгу». Там стволы могут быть. И клиентов проверьте.

— Без труда, — заверил дежурный.

— Минут через пятнадцать сделай. Ладно?

— У меня тут омоновцы дежурят. Все будет тип-топ, — заверил дежурный.

Дверь открылась. На пороге возник помощник дежурного и козырнул:

— К вам, товарищ майор.

— Пусть заходят, — пригласил я. Вошел Малюта со своим поводырем.

— Привет, Малюта, — всплеснул я руками. — Давно не виделись. Все сумки воруешь?

— Нет. Перевоспитали, — улыбнулся он. Перемены к лучшему в нем были налицо. Во всяком случае передние золотые зубы он сменил на отличную металлокерамику — получились как родные и даже лучше. Улыбка у вора теперь белозубая, но все равно гнусная.

— А это кто? — кивнул я на сопровождающего.

— Это мой юрист, — сказал Малюта.

— Ясно. Раб… Арнольд, — кивнул я, — возьми дядю, проверь на оружие и наркотики.

— Вы не имеете права, — сверкнув очками, изрек юрист.

— Имеем.

Мы остались один на один.

— Садись, Малюта.

— Не круто забираешь? — прищурился зло Малюта.

— Я тебя звал? Нет. А в чужой монастырь со своим уставом не лезут… Эх, Малюта, друг дней моих суровых. Земляк.

Мы росли с ним в одном районе. В одной школе учились. Он на год старше. Семнадцать лет прошло после выпуска, а старые учителя до сих пор вспоминают класс Малюты. Это легенда. Семьдесят процентов пацанов оттуда село, несколько человек так по лагерям и сгинуло. Малюта был там самый вредный. Естественно, в школе житья от этой шантрапы никому не было. Били, гады, в школьном туалете пацанов, иногда до бессознательного состояния. Милиция с ними извелась. И меня били, пока я веса не набрал живого. Тогда я начал с ними драться. И создал эдакий комитет самообороны. В школьном туалете мне и полоснул один из малютинских прихлебателей ножиком по руке. А я его отправил в больницу, проломил им дверь.

Так мы с ним и пересекались всю жизнь. Я в стройинститут поступил, Малюта — в тюрьму. Я в студенческую добровольную народную дружину, Малюта — сумки вырывать. С сумкой я его и поймал. Он меня пришить обещал. Когда он вышел, я уже офицером-стройбатовцем был. Он опять в тюрьму, а я в милицию работать. Он вышел, и мы опять встретились. Помню, гонял его по кабинету, на колени ставил. А теперь, гляди, сморчок, у блатарей вес набрал. Паханом стал.

— Карьеру сделал, Малюта, — с уважением произнес я.

— Сделал.

— Пахан. Где короновали?

— Во Владимирской пересыльной. — Малюта ел меня злыми глазами.

— Ух ты. Солидная фирма. Бесплатно?

— Что? — прищурился он.

— А чего стесняться? Сейчас за бабки воровские титулы покупаются. Знаешь, сколько воров стало? В СССР пятьсот было, сейчас тысяча двести… Ну ты-то, наверное, за заслуги стал.

— За заслуги, не бойся, мент, — кивнул он.

— Значит, до свидания, сумки. «Белым» приторговываешь. Не западло людей травить?

— Это уже не люди.

— А ты — человек?

— Я — да, — с угрозой посмотрел он на меня. — Терентий, кончай гнилой базар. У меня серьезный разговор.

— Ну…

— С твоей подачи человека моего взяли. Я его уважал. И «Эльдорадо» прикрыли. Знаешь, какие это бабки?

— Представляю.

— Давай договариваться. Называй.

— Что?

— Условия.

— Это какие условия?

— У меня есть дело. У тебя есть дело. Мы соприкасаемся. Мне нужна эта дискотека. Отвали от нее. Я там наведу порядок, не будет глаза мозолить.

— А взамен?

— Про материальную сторону не говорю — тут проблем нет. Но это не мне договариваться…

Умный, знает, что писать на магнитофон могут.

— У тебя план по валу, да, — не вопросительно, а утвердительно произнес он.

— Ага. Как на зоне — десять сосен за смену перепилить.

— Я тебе план обеспечу. Чурок сдам, которые по наркоте масть держат в городе.

— Во, в агенты пришел наниматься, — с умилением всплеснул я руками.

— Ты языком-то не слишком молоти.

— Не буду… Ну и что?

— Сосуществуем на основе взаимной пользы. А то ты слишком шустро взялся…

— Малюта, ты сильно расширяться решил, если тебе конкурентов убрать надо?

— Биндюжник, — назвал он меня по прилипшей у наркоманов кличке. — Лучше, когда в городе один хозяин. С ним можно договориться.

— Значит, я буду давать тебе уничтожать детей, а ты мне будешь выполнять план?

— Не правильно выразился. Но по сути верно.

— Выгодное предложение, — оценил я.

— Даже слишком.

— Знаешь, что позавчера на дискотеке пятнадцатилетний пацан загнулся?

— Слышал.

— Малюта, как тебя паханом выбрали? Ты же ни хрена не понимаешь в людях.

— Отказываешься?

— Нет, я согласен к тебе в «шестерки» пойти!

— Смотри. Под Богом ходим, — в его глазах плескалась злоба.

Малюта все-таки шпана обычная. Главное в нем — злоба отчаянная и способность терпеть боль. Болевой порог снижен, как у многих урок, а потому ему до фонаря разбитые губы и выбитые зубы. Его столько били на этапах и в зонах, что другой бы сломался. А он только кураж да авторитет наварил. Благодаря этому да злой хитрости, неуемной жестокости и способности завсегда наплевать на все правила и договоренности, когда это выгодно, вырвался наверх. Но долго он не протянет. Такие никогда долго не тянут.

— Да слышал. За десять штук в городе без проблем можно щелкнуть мента, — махнул я рукой. — Так?

— Есть и такое мнение.

— Так вот слушай, — я взял его за отворот пиджака, притянул к себе. Стиснул его так, что чуть глаза из орбит не по-вылезли. — Вора можно прищелкнуть и забесплатно. И найдется, кому это сделать.

Этим, конечно, Малюту не проймешь. Мы остались при своем. Но по моему тону он понял — сказано было от души, на полном серьезе, так что есть еще кого опасаться. Когда блатные теряют это ощущение, они становятся готовы на Дрянные поступки.

— Вольному воля, — отряхнув рукав своего роскошного и безвкусного сиреневого пиджака, произнес Малюта.

Я снял трубку и набрал номер дежурного.

— Как там тачки? — осведомился.

— Трое «быков» в них, — сообщил дежурный. — Два ствола.

— Отлично.

— Чего отлично? У них на стволы документы есть. Частное охранное агентство.

— Так. Надо оформить бумаги. Будем выяснять, что это за ЧОП, — я положил трубку.

— В солдатики играешь? — произнес Малюта хрипло.

— Малюта, ты как Папа Римский. Своих швейцарских гвардейцев завел для охраны. С табельным оружием, — усмехнулся я.

— Положено, — прищурился он.

— Забирай своего крючкотвора. И вали.

— Пожалеешь, Терентий.

— Поглядим.


На совещании у начальника областного УВД собрались начальники областного ОБНОНа, РУБОПа, нашего РУВД и СКМ, ну а также Романов и я. Докладывать пришлось мне, как самому активному участнику этой истории.

Слушали меня достаточно внимательно. Новый начальник УВД — молодой, спортивного вида (заслуженный мастер спорта по биатлону) генерал, из тех, кому два раза объяснять не надо, делал отметки в блокноте.

— За последние двое суток еще три наркомана скончались.

Картина все та же. Обстановка обостряется. Волны, поднятые у нас, дошли до Москвы. Дело на контроле в УБНОНе МВД, — взял слово генерал, выслушав всех. — Создаем следственно-оперативную группу из представителей следственного управления, УБНОНа, уголовного розыска и РУБОПа. План оперативно-розыскных мероприятий с подробной расстановкой сил и средств — мне завтра. Все.

Мы вышли из отделанного гранитом, с массивными колоннами здания областного УВД, на верху которого сохранился герб СССР. Часы показывали полседьмого.

— Группу создали. Уже легче. Не одних нас драть будут, — сказал Романов.

— Все равно на нас все ляжет, — махнул я рукой. — А когда все раскрутим, выяснится, что это заслуга целой оравы, притом многих ты и в глаза не видел.

— А опер что, за ордена работает? — с усмешкой спросил Романов.

— Правильно, — сказал я, трогая машину. — Опер работает бесплатно, скромно, исключительно за идею. Тебя в контору?

— А куда же еще. Интересно, как у ребят с рынком?

— Сейчас и узнаем.

В нашем кабинете стоял галдеж. Асеев печатал на компьютере документ, Арнольд лаялся на Князя.

— Взяли Халика? — спросил я.

— Взяли, — кивнул Арнольд. — В кутузке парится.

— Как взяли?

— Ну, наш человек в главный павильон зашел. Мы аккуратно выставились, чтобы не светиться. У азеров же на рынке своя «наружка» работает — всех секут, кто в окрестностях объявляется, — пояснил Галицын. — Халик ранними среднеазиатскими арбузами на рядах торговал — они, наверное, дороже наркоты стоят. Агент ему деньги. А эта обезьяна дольку с арбуза снимает, лапу волосатую свою внутрь сует и «чек» «герыча» извлекает.

— Сколько взяли? — поинтересовался я.

— Грамма полтора, — сказал Арнольд. — Двадцать «чеков».

— Как семечками «чеками» арбуз был начинен, — хмыкнул Галицын.

— Халик в признанке?

— Ха, — Арнольд вытащил из папки бумагу и протянул мне. — Прочитай этот крик души.

«Обясение. Я ничэго плахого не делаль, ничэго не свершаль. А о том, как я продаваль наркотик, только следвателю скажу…»

Халик — правая рука Ахмеда, предводителя азерской мафии, держащей южный рынок и торгующей там героином. Южный — это наркоязва города. Там в месяц распродается до кило «белого». Ментовку местную наркомафиози с потрохами купили. К нам подъезжали, предлагали и отдел на содержание взять, машины купить. Что угодно предлагали. Сам Ахмед приезжал. На Романова вышел. И начал его грузить, что азеры с милицией всегда хорошо жили. «Лучше людям вообще хорошо жить, потому что у всех жены, дети». И выкладывает моему начальнику про него все — его домашний адрес, закрытый телефон, данные на членов семьи. Романов — человек спокойный, но в ухо ему заехал. Шеф только с виду хлипкий, а так был кандидатом в мастера по боксу. Тут я подоспел. Ствол ко лбу и лекцию прочитал, что и Ахмеда, и его родню многочисленную перебьем, если на наши семьи «наезды» будут. Подействовало. Больше Ахмед ближе чем на километр к нашей конторе не подходил.

— Как Халик пережил задержание? — спросил я.

— Он обиделся. И возмутился, — Арнольд улыбнулся. — Мы его в отделение притаскиваем. Он нахохлившийся, как воробей, вдруг заявляет: «Что за жизнь, да! В день по две сотни баксов зарабатываю. Участковому дай. Патрулю — дай. ГНР — дай. А еще кушать надо… Ну что делать-то будем?» И на нас глядит, на понятых. Потом начинает перечислять, тыкая в меня, дядю Асю и Князя пальцем: «Тэбе — тысячу баксов. Тэбе — тысячу». Тут понятые обиженно завопили:

«А нам?» Он: «А вам по пятьсот хватит…»

— Дело возбудили? — спросил я.

— Возбудили, — кивнул Асеев. — Чего мне это стоило!

— Не думаю, что местное отделение будет надрываться, чтобы дело в суд направлять, — вздохнул я. — Там они все на азерских деньгах поднялись. Надо, чтобы управление дело взяло.

— Лучше было бы, — согласился Асеев.

— Думаю, мы с Романовым следаков из управы напряжем. Сядет Халик.

Затренькал на столе телефон. Арнольд взял трубку.

— Да, это ОБНОН. Из двенадцатого отделения? Что там? Что?! — Арнольд покачал головой и включил громкоговоритель.

По кабинету разнесся голос:

— Говорю, вашего кадра на улице омоновцы повязали со шприцом из-под героина. Говорит, агент Рок.

— Так и говорит? — переспросил Арнольд.

— Да.

— И чего он еще говорит?

— Ох, чего он только тут не наговорил, — вздохнул звонивший. — Я думаю — то ли он с Луны свалился, то ли это я наркотиками обкололся.

— Про мэрию и взятки говорил?

— Ага?

— Про подкоп под зоопарк?

— Говорил. И про колумбийскую наркомафию. И про банки, где наркоденьги моются. Еще заявил, что он секретный агент ОБНОНа. Под Карлом Карловичем работает. Кто это хоть такой?

— Это типа Деда Мороза.

— И бумагу какую-то идиотскую показал с печатью… Что с ним делать?

— Дайте по морде. Я за ним сейчас заеду, — Арнольд выключил телефон и поднялся. — Ну дает, — покачал он головой.

— А вы чего хотели, клоуны? — воскликнул Асеев. — Тоже мне, Жванецкие.

— Да ладно, — махнул рукой Арнольд. — Все в порядке. Появился он минут через сорок. Он гнал перед собой пинками Рока. Ухо у наркомана было красное, он поскуливал и держался за него.

— Слушайте, ну хоть вы ему скажите, — проскулил Рок, обращаясь ко мне. — Чего дерется-то?

— Поделом, — произнес я. — Ты чего секретное задание кому ни попадя разглашаешь? Зачем про Карла Карловича каждому встречному говоришь?

— А чего, нельзя?

— Нельзя… На зарплату тебя хотели взять, теперь тысячу раз подумаем.

— Я тут работаю на вас день и ночь. Жизнью рискую. А вы… — Рок всхлипнул.

— И чего ты наработал? — спросил Арнольд.

— Пошушукался. Узнал, на кого Утютин работал.

— Откуда это ты узнал?

— Я же всех знаю. С людьми общаюсь. Шила в мешке не утаишь.

— И кто его хозяин?

— Таджик.

— Какой таджик?

— Моджахед.

— Абдуламон Муртазов?

— Абдуламон, — кивнул Рок. — Ваша правда. Все складывалась. Я вспомнил оперативную информацию, полученную от Волоха о партии наркотика, которую завозит Муртазов. Дешевый наркотик. Наркотик с проблемами. Значит, от него люди загибаются, да? Пока все сходится.

— Значит, Тютя получал от таджика порченый героин, — задумчиво произнес Асеев.

Муртазов был главным авторитетом у таджиков-наркодельцов. Героин он гнал с родины.

— Выйди, — кивнул я Року. — На лестнице постой. Рок послушно вышел и застыл у дверей. В коридоре было пусто. Рабочий день давно закончился. Только у нас тут — шум, веселье, потеха. Веселая жизнь у ОБНОНа. К ночи начинается.

— На лестнице постой. И дверь закрой! — крикнул я.

— Я чего, подслушивать буду, что ли? — обиженно заворчал Рок, но исчез.

— Надо этого басмача брать, — сказал я.

— На чем? — спросил Асеев. — Он сам не торгует. У него «шестерок» для этого дела полно. А «шестерки» против него показания давать не будут. У нас руки коротки.

— Будем брать по беспределу, — хлопнул я ладонью по столу.

— Три грамма героина на карман, — без энтузиазма произнес Арнольд. — И ствол в придачу… Душу не греет.

— А что ты предлагаешь?! — взорвался я. — Чтобы и дальше люди мерли?

— В принципе таких людей не жалко, — отметил Асеев. — Но это непорядок — факт.

Между полицейскими и ворами есть какие-то правила взаимоотношений. Лучше всего работать честно: поймал — посадил, не пойман — не вор. Но бывают ситуации, когда в рамках нам тесно. У каждого опера бывают ситуации, когда он, если хочет называться человеком, просто не имеет права в них оставаться. Поскольку древнеримские заморочки — пусть погибнет мир, но восторжествует закон — это из области абстрактных истин. А истина конкретная — опер должен защищать людей. И если для этого нужно таджикскому бандиту подбросить наркотик, даже грохнуть его втихаря, — я это сделаю. Правда, при таком раскладе они тоже начинают играть без правил. За десять тысяч баксов грохнуть опера — нет проблем. Или похитить ребенка… От этой мысли по спине пробежала дрожь… Но дрожать не время.

— Сейчас идет не борьба с преступностью, — будто откликнулся на мои чувства Асеев. — Сейчас идет война. А на войне, как на войне.

— Его найти сначала надо, — сказал Арнольд. — Он хаты меняет раз в месяц. И хата у него не одна.

— Подходов к нему у нас нет? — спросил Галицын.

— Если бы были, — вздохнул я. — Будем искать.

— Будем, — кивнул Асеев.

Вежливо постучали. Дверь приоткрылась. В проем просунулась морда Рока.

— Тебе где сказали стоять? — гаркнул Арнольд.

— Знобит, — заныл он. — Мне бы конфетку.

— Это с каких таких щедрот? — уставился на него Асеев.

— Ну пожалуйста…

— Рок, — сказал я. — Ты на приближенных Моджахеда выхода случаем не имеешь?

— Имею, — с видом знатока кивнул он. — Знаю, кто у него на подхвате. Передаточное звено.

— Это откуда же? — недоверчиво спросил Арнольд.

— Я всех знаю.

— Ну, если свистишь…

— Не свищу. Это Хаким.

— Сам торгует?

— Торгует, — сказал Рок.

— Тебе продаст?

— Надо попробовать.

— Будешь покупать…

— Ох, — загундосил Рок. — Обо мне и так уже нехорошие слухи, идут.

— Не бойся. С такой «крышей» не пропадешь, — ободрил я его. — Арнольд, выдай агенту Року довольствие…


Я включил автоответчик, и послышались голоса. В основном призывы о помощи. «Дочь наркоманка, помогите…» «У нас на этаже собираются наркоманы и колются. Едва не убили моего мужа. Сделайте что-нибудь…» Сообщений набралось полно.

В кабинете было непривычно пусто. В нем я был один — все разбежались по делам. Я дослушал записи. И тут зазвонил телефон.

Истеричный голос принадлежал женщине. Ощущался явный кавказский акцент.

— Это отдел наркотиков?

— По борьбе с наркотиками, — поправил я.

— Вам двадцать тысяч долларов предлагали, сволочи?! А? — орала она. — Не взяли, а?! Так тротила у нас на всех хватит!

— Правда, что ли? — спросил я.

— Выблядки!

— Слышь, подруга. У нас тоже патронов на всех хватит. И Ахмеду — первая маслина. Весь рынок ваш с землей сровняем. Так и передай, крыса недотраханная.

Я бросил трубку. Ну, это вообще наглость… После того как задержали Халика, опер из местного отделения подъезжал к Асееву, намекнул, что азербайджанцы готовы разориться на двадцать тысяч долларов, чтобы выкупить Халика. Мы решили провести комбинацию и взять с поличным задачу взятки. Когда уже все организовали, кто-то из отдела по экономическим преступлениям, который мы сдуру привлекли к мероприятиям, нас продал. Продали свои — это уже настолько часто происходит, что не воспринимается как нечто из ряда вон выходящее. Вот только противно на душе стало.

Телефон опять зазвонил. Опять эта крыса азербайджанская? Ничего, сейчас услышит, насколько богат русский язык.

— Слушаю! — крикнул я.

— Это Стрельцов? — послышался так хорошо знакомый голос.

— Он самый, — произнес я. Ох, только ее не хватало!

— Это Турусова Анна Леонидовна. Мне сообщили, что Крюков Арнольд недавно пытался отравить и убить еще одну девушку. Моя внучка была не последней жертвой.

— Это какую девушку он пытался отравить?

— Некую Воронову.

Откуда она узнала, что Ворона чуть не умерла? Опять кто-то из наркоманов напел?

— Откуда вы это знаете? — спросил я.

— Мир не без добрых людей.

— Мне кажется, вы заблуждаетесь.

— Вы наивны, молодой человек. Как вы наивны.

— Ясно. Учтем. Проверим.

— Я уже написала в прокуратуру. Так что вам не удастся спустить все на тормоза.

— Спасибо за информацию. — Я бросил трубку.

Достали!

Я вынул из стола толстенную папку с документами — обзорами МВД, документами — и углубился в изучение бумаг, отмечая карандашом интересующие меня моменты, касающиеся деятельности таджикской наркопреступности против которой нам на днях вести войну по всему фронту.

После того как в Домодедово изъяли рекордную поставку наркотиков — шесть килограмм героина было спряано в петрушку, — президент Таджикистана Рахмонов заявил что это прискорбный факт, позорящий государство. Правильно, явился громкий факт — вызвал соответствующий шум. Негромкие факты никого не волнуют. А главный факт остается фактом — девяносто процентов героина идет в Россию из Таджикистана. И меньше не предвидится.

«20 и 23 июня сего года сотрудниками УБНОН ГУВД гор. Москвы, УБНОН МВД России проводились мероприятия в аэропорту Домодедово. Было задержано девять граждан Таджикистана, прибывших 631-м рейсом Душанбе-Москва, у которых изъято 3 килограмма героина…»

«Сотрудниками УБНОН УВД Новосибирской области в августе с. г. в ходе операции „МАК“ пресечена деятельность группы сбытчиков наркотических веществ с межреспубликанскими связями. Было арестовано пять человек, из которых двое — граждане Таджикистана. Преступная группа занималась ввозом из Душанбе в Новосибирскую область наркотиков. Изъято 4 кг опия и 180 г героина. В общей сложности по ценам черного рынка на 60 тысяч долларов США».

«В Московской области задержано двенадцать граждан Таджикистана, у которых изъято два килограмма опия и двести грамм гашиша».

«Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков МВД РФ только в последнее время ликвидировало шесть международных наркогруппировок, поставлявших наркотики через Таджикистан. Арестовано двадцать семь человек, изъято 3 кг опия, 4, 6 кг героина, 0, 5 кг гашиша на сумму по ценам черного рынка миллион долларов США…»

Поток наркоты. Девятый вал. Из Таджикистана везут героин на гражданских и военных самолетах. Курьеры приспосабливают для транспортировки чемоданы, сумки с двойным дном, контейнеры с продукцией, а то и собственные желудки. Перевозчики не боятся ни пули, ни тюрьмы, потому что большинству из этих людей нечего терять. Потому что в тюрьме в России лучше, чем умереть от голода или свалиться в арык с перерезанным горлом у себя на родине.

Таджикистан — горная, выжженная войной, высушенная ненавистью братоубийственной войны страна. Часть истекшей кровью, разодранной стервятниками советской империи. То, что творилось в Таджикистане, как все там начиналось, знаю из первых уст. Мой дядя — главный инженер Душанбинского строительного треста — успел вовремя уехать из города, где прожил всю жизнь. Но насмотрелся на многое. Видел, как от демократической общественности России выступал будущий мэр Питера и будущий обвиняемый во взятках Собчак, как он орал на митинге оппозиции:

«Москва с вами», а в это время благодарная ему за это оппозиция по всему Таджикистану заваливала арыки трупами своих политических противников, а заодно и русских, и иноверцев. Сколько там погибло под хор из Москвы о правах человека, о необходимости политического диалога, о развитии национального самосознания? Сто тысяч? Двести? Что-то около того — кто считал. Так уж получилось, что первая мысль в пробуждающемся национальном исламском самосознании была — «рэзать». Рэзать тех, кто другой нации, другой веры, других политических взглядов. Советская империя развалилась, и отвалившиеся куски умывались кровью. А в это время власть имущие светочи рынка и демократии, дорвавшись до власти в России, оптом продавали друзей России и миловались с ее врагами.

Двести первая Российская дивизия спасла тогда положение. Иначе что творилось бы в Таджикистане — трудно представить. Но страна продолжает кровоточить в гражданкой войне. Потихоньку там подбирается голод. А рядом, через границу, — афганские душманы. Рядом — горы орудия. И рядом — океан наркотиков. Все наркотики идут в Таджикистан из Афгана.

Для Афганистана наркотики — жизнь. Страна десятилетия воюет с иностранцами и друг с другом. Там почти не осталось промышленности и гибнет сельское хозяйство. Зато есть наркотики. Наркотики — это пища для голодающих. Это машины и горючее. Это лекарства для больных. Но главное — это оружие и боеприпасы. Без них в Афганистане делать нечего. Война там — образ жизни. Безоружный погибает. Поэтому торговали, торгуют и будут торговать наркотой.

Афганистан поставляет в год на рынок две тысячи тонн опия. Притом если раньше путь шел через Иран в Турцию, там опий перерабатывался в героин и растекался по Европе, то теперь в число главных получателей входит Россия.

В афганском Файзабаде за килограмм опия дают полсотни долларов. В Хороге в Таджикистане цена возрастает уже до двух сотен. В Оше в Киргизии — будет уже тысяча-полторы тысячи «зелени». В Алма-Ате — пять «тонн». Ну а в Москве — десять тысяч долларов. Правда, в последнее время в связи с экономическим кризисом и перепроизводством товара цены немножко начали падать.

В последние годы в самом Афгане развернулась сеть лабораторий по производству героина. Так что потоком пошел чистейший порошок. Это как поток лавы, залившей Помпеи. Вот только Помпеи — это все без исключения русские города…

Когда я только начинал работать по наркотикам — это было семь лет назад, — марихуана считалась серьезным зельем, опий-черняшка и сваренный кустарно винт — это было пределом. Героин и кокаин были огромной редкостью. Два-три года назад будто шлюзы прорвало. Наш город, да и вся Россия утонули в афгано-таджикском героине.

Героин возить куда выгоднее, чем опий. В Афгане грамм «белого» стоит доллар, в Таджикистане — пять, в Москве оптовикам сдают по пятьдесят-шестьдесят, распространители берут по девяносто-сто, бадяжат (разбавляют всякой дрянью типа мела) и продают уже до десяти долларов «чек», в котором одна десятая, а то и меньше, грамма.

Так что есть кому сказать спасибо за героиновые российские грезы. Спасибо афганцам — они не без выгоды для себя мстят России за десять лет войны. За то, что мы влезли туда, куда не надо было, а потом, под завывания плешиво-пятнистого Генерального властителя СССР, вывели войска, с готовностью продав своих союзников и отдав несчастную страну во власть моджахедов. Спасибо таджикам — они мстят России все за тот же грех предательства, за то, что в свое время старшие братья их оставили в беде, один на один с теми же душманами. Зло возвращается. Зло растекается по России мертвенно-белым героиновым порошком.

Сегодня на наркоденьги живет оппозиция в Таджикистане, так же подкармливаются там и чиновники. Наркоденьги — это способ безбедной жизни и для российских военных. Многие из них тоже вписываются в наркобизнес, притом очень органично. Чуть ли не каждый месяц на российских военных самолетах, вертолетах изымаются наркотики… «В самолете „Ан-26“ Министерства обороны России обнаружено 3 кг опия…» «В Душанбе в вертолете „Ми-8“ изъято 22 кг опия…» «В Душанбе — опять в военном вертолете — изъято 100 кг опия на миллион долларов — перевозили зелье из Приграничья в столицу…» Огромные деньги — огромные соблазны. Помню, мы задерживали полгода назад бывшего подполковника-пограничника — тот бойко торговал героином; изъяли у него почти полсотни грамм. Героин шествует победно, руша одну за другой все преграды. Мораль, честь — что это сегодня перед длинным баксом Даже для государевых людей, для офицеров. Их кинула Родина в нищету, их поливали грязью, унижали год за годом, кидали умирать за чьи-то деньги в Чечне. Российская власть продала своих военных, внушала им — спасайся сам, делай Деньги. И вот пришла страшная пора — настало время платить по счетам за предательство своих людей. Только вот платят почему-то не те. Платят дети, которые мрут от героина…

Я перевернул еще несколько страниц. И тут из коридора послышался истошный вопль:

— Клянусь поком, не мои наркотики!

У таджиков говор такой — они не «Богом», а каким-то загадочным «поком» клянутся. Арнольд, как осла на привязи, за галстук втащил в кабинет чистенького смуглого перепуганного таджика. На вид задержанному было лет тридцать. Следом ввалились Галицын и Асеев.

— Смотри, какого чистюлю нашли, — потрепал Арнольд таджика по щеке.

— Это не правда! — долдонил тот. — Не продавал наркотики!

— Садись, Хаким, — Арнольд ногой пододвинул стул и силой усадил таджика. — Попался — так веди себя прилично.

— Я не попался!

— Да ты сверху донизу в порошке измазан, ты в ультрафиолете, как кремлевская елка светился, козлик горный! Деньги меченые, придурок! — Арнольд взял со стола тяжелый комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу и засветил таджику с размаху по голове.

— Э! — обиженно завопил тот.

— В следующий раз на книжку гантелю положу, — Арнольд кивнул на ржавую десятикилограммовую гантелю, лежащую за двухэтажным сейфом. — Докладывай, басмач драный, откуда героин берешь!

— Врут! — крикнул таджик.

— Кто врет?

— Все врут!

Стандартный восточный прием. Хоть двадцать человек на чурку показывают, что он что-то сделал, так он до упаду будет орать: «Они все врут!»

Это тот самый Хаким, приближенный Моджахеда, которого нам сдал Рок. Отлично. Взяли за шкирман. Будем трясти, пока не выложит все. Как грушу. «Они все врут» — У нас это не пройдет. Это он пусть судьям заливает…

— Ладно, не тот базар. — Я присел на стол напротив таджика. — Ты кто по специальности?

— Учитель.

— Ух ты! Математик?

— Химик. В Душанбе преподавал.

— Химик, — с уважением протянул я. — Математику должен знать. Тебе товарищи объяснили, что такое цифра семь? Это минимум, который ты получишь за торговлю героином.

— Сколько?!

— Поверь, брат. Что бы ты ни говорил, каких бы адвокатов ни нанимал — все эти годки твои. Если… — я сделал паузу.

Таджик вопросительно посмотрел на меня.

— Короче, где Моджахед? — в лоб спросил я.

— Какой Моджахед? — быстро переспросил учитель.

— Муртазов.

— Не знаю, кто такой.

— Разговор такой. Выводишь на Муртазова. Тебе дают год за хранение наркотиков. Да и то, может, условно. Нет — идешь по полной программе. И я тебе не завидую.

Хаким посопротивлялся для приличия еще минут сорок. А мы общими усилиями понакручивали описаниями его судьбы в местах лишения свободы. В красках нарисовали ему — куда его будут драть всем бараком, как к чуркам-наркоторговцам на зонах относятся. Пробрало наконец.

— Ох, — застонал он, — зачем я этому врагу продал? Ну зачем? Всего-то полграмма!

— Курочка по зернышку клюет, — улыбнулся Арнольд.

— А, — таджик глубоко вздохнул, щека его дернулась. Он выдал замысловатую фразу на своем языке. — Ладно, буду говорить.

— Ты от Моджахеда наркоту получал?

— Нет. От Рахима. Муртазов сам ничего не дает. За него Рахимов всем раздает.

— Откуда наркотики?

— Из Москвы… У Муртазова большие связи. Я знаю, он еще в Таджикистане с русскими военными работал. Военными самолетами в Россию возили. Но недолго. Его чуть не арестовали. Он в Россию уехал, пока дело не замнут. Здесь строился. Сначала плохо было. Потом авторитет приобрел.

— Откуда везут?

— Из Москвы. Перебой был месяц назад. Но недавно много героина пришло.

— Хороший героин?

— Не знаю.

— А Малюта?

— У Моджахеда с Малютой — война. Малюта наглый. Глупый, как щенок. Он все хочет получить. Думает, съест все и не подавится. А все не бывает.

— И Малюта начинает убивать оптовиков, которые берут наркотики у вас? — спросил Асеев.

— Чего не знаю, того не знаю. Я человек маленький…

— Как наркотики из Москвы доставляют?

— Не знаю. Человек маленький, кто мне скажет?

— Где сейчас Муртазов?

— Он ото всех скрывается.

— Почему?

— Не знаю. Боится чего-то.

— А ведь ты знаешь, где он, — встряхнул таджика Арнольд.

Небольшая пауза. Потом таджик ответил нарочито бодро;

— Не знаю.

Видно было — врет, зараза.

— Ладно. Если так, договор разорван. А Муртазову я дам звукозапись нашего разговора прослушать. — Я открыл ящик, где лежал работающий магнитофон.

— Э, так не по-мужски, — он чуть не заплакал.

— Врать — не по-мужски.

— Муртазов квартиру снимает. — Таджик вытер со лба пот дрожащей рукой.

— Где?

— За комбинатом железобетонных изделий. Улица там в бок идет. Не помню, как называется.

— А мы вспомним, — Арнольд уселся за компьютер и вывел на дисплей карту города.

Наконец с трудом мы установили адрес.

— Убьет меня, если узнает, — сказал учитель. — И семью убьет.

— Не узнает. Не бойся.

— Я не могу не бояться… Я привык бояться, — он резко вздохнул. — Вот он где, страх, ножом вбит, — он ударил себя по сердцу…


Арнольд, развалившись на переднем сиденье и уперев колено в панель, листал изъятую у какого-то наркомана записную книжку. Этого добра у нас навалом. Иногда записные книжки содержат немало полезной информации — телефоны барыг, наркопритонов. Обычно мы отдаем списки телефонов технарям, они забивают все данные в компьютер, и тогда вырастают целые кусты связей в наркоманской среде. Так накапливается весьма полезная информация. Только отрабатывать ее нет ни времени, ни возможности. Слишком мало у нас работает людей. Слишком много наркоманов.

— Братва, вы поглядите, какой стиль, — Арнольд ткнул пальцем в книжку и нараспев выдал:

— «Искали счастье и покой. Нашли разлуку и конвой».

— Определенно не шедевр русской словесности, — сказал Асеев, сидящий за рулем.

— Зато сколько чувств. Какой драматизм.

— Ничто прекрасное им не чуждо, — усмехнулся я, по-тягиваясь на заднем сиденье. — Стихоплеты чертовы.

— А вот еще, — перевернув несколько страниц, зачитал Арнольд:

— «Я сидел под могучим кишмишем, начиняя мозги гашишем».

— Ладно, кончай расслабляться, — сказал я и взял рацию. — Второй, что там?

— Пока глухо. Никакого шевеления.

Машина стояла в обильно поросшем зеленью дворике, рядом с котельной. За деревьями был подъезд, в нем на лятом этаже была хата, которую снимал Моджахед-Муртазов. Жил там с телохранителем — отпетым бандитом, спускавшимся с гор и скучающим без ежедневного сдирания скальпов.

Сперва мы хотели вломиться в хату, но дверь была железная, пока будем вести переговоры, если что и есть на квартире, так обязательно закинут куда-нибудь, потом не найдешь. А спецназ подключать не хотелось.

Муртазов был дома. Он выходил на балкон, и в бинокль я отлично видел его одутловатое брезгливое лицо.

Нам оставалось ждать, когда он вылезет. Если в ближайшее время не выйдет, надо будет что-то придумывать.

Двор был как двор. За кустами четверо краснорожих до-давливали, как классового врага, уже третью бутылку «чернил». За кустами у подъезда на лавочке мальчик, опасливо оглядываясь, тискал девочку, и все было бы ничего, если бы не совсем нежный возраст этих двух созданий. Дворничиха со скрежетом мела двор — метла у нее, что ли, железная? Звук продирал до внутренностей. Да еще, старая, бросала на нас подозрительные взоры.

— Вон, коллеги пожаловали, — недовольно буркнул Асеев, кивнув в сторону милицейской машины.

— Затовариваться, — сказал я.

— Они нам всех распугают, — нахмурился Арнольд, отбрасывая назад записную наркоманскую книженцию.

Старшина с дубинкой вылез из «Москвича» с мигалкой, потянулся, сладко зевнул и нырнул в подъезд, в подвале которого располагался оптовый продовольственный магазинчик. Через некоторое время слуга закона вышел, с трудом таща два объемных ящика.

— Пиво, — завистливо протянул Арнольд. — А у меня с утра горло сухое.

— Ничего, — кинул я. — Переживешь. Я за тебя возьмусь — ты вообще у меня только боржом пить будешь.

— Лучше сразу пристрели, как загнанную лошадь, — воскликнул Арнольд.

Скукотища страшная — так сидеть и пялиться по сторонам. Но когда это не в первый раз и, что важнее, не в последний, невольно начинаешь находить в этом занятии свою прелесть. Ты — сторонний наблюдатель, мимо тебя проходит чья-то жизнь. Вон стайка малолетней шпаны отправилась по своим делам — явно наши клиенты. Вон два опухших типа вылезли и в обнимку направились куда-то — это явно не наркомафия, это алкомафия. Ярко и дорого одетый азербайджанец с двумя русскими девахами-блондинками под ручку важно вышагивал рядом с нашей машиной.

— Браво! Молодец! — высунувшись из окна, захлопал в шоши Арнольд. — Мужчина! В каком вендиспансере таких гарных дивчин отхватил?

Азербайджанец кинул на нас гордый, вместе с тем затравленный взор и прибавил шагу.

— Арнольд, ты громче ори! — посоветовал я. — Чтобы все слышали.

— Не, ну куда это годится? Какая-то обезьяна русских девок пачками скупает, — обиделся Арнольд.

— Какие девки, — сказал Асеев. — Кошки помойные…

— Глянь, братаны подъехали, — я кивнул на желтый «жигуль» седьмой модели, в котором было двое квадратных.

В инкубаторе их, что ли, выращивают? Почему они все похожи друг на друга?

— Может, РУБОП? — приценился Арнольд. Отличить борца с оргпреступностью от самого оргпреступника порой весьма нелегко.

— Непохоже, — покачал я головой. — Смотри, выставились на точку. Ждут чего-то… Чего им надо?

— Не нравятся они мне, — поморщился Асеев. — Ох, не нравятся.

Зашуршала рация.

— Движение началось, — сообщил Галицын. — Два клиента из квартиры вышли.

— Хорошо, — кивнул я.

Галицын сидел в подъезде. И ему было видно то, что нам не видно.

— Спускайся за ними, — велел я. Подъезд нам был виден отлично.

— Пошли, — кивнул я Арнольду. — Моджахед появляется с телохранителем. У машины ставим их сразу под стволы. Первым из подъезда вышел плотный узкоглазый телохранитель. Огляделся и направился к «Фольксвагену». За ним вышел сам Муртазов.,

Тут и началось. «Жигуль» с «квадратными» ринулся вперед. У пассажира возник в руках автомат — укороченный Калашников. Затарахтел он отрывисто.

Телохранитель Муртазова выдернул руку из кармана. И тут же грохнулся на спину. Когда упал, его пистолет отлетел в сторону.

Галицын, высунувшийся из подъезда, отпрянул обратно.

Муртазов невероятно проворно для своих объемных телес отпрыгнул в сторону. Перепрыгнул через ограждение около подъезда. И кинулся в кусты, как кабан, за которым гонится стая голодных волков.

Киллеры хотели снять Муртазова, как в американском кино. Машина разгоняется на всех парах. Стрелок прошивает дичь из автомата. И, не тормозя, авто вылетает со двора. Дальше они кинут машину через несколько кварталов, а там — разбегутся или пересядут на другую тачку. Одного они не учли. Майора Стрельцова… Я выдернул из подмышечной кобуры пистолет. Мой «макарыч» рявкнул два раза, наддав мне по ушам.

И… «жигуль» вильнул, сбил урну и врезался в наваленные строителями на тротуаре трубы.

Дверь машины распахнулась, и стрелок вылетел на асфальт. И не поднялся.

Тем временем Муртазов с еще большим проворством мчался прочь. Он уже выбегал со двора, и расстояние нас с ним разделяло приличное.

— За ним, — крикнул я.

Арнольд на ходу запрыгнул в нашу машину, и Асеев наддал газу. Наш «жигуль», взвизгнув колодками, устремился вперед, дабы перехватить странно, вприпрыжку мчавшегося Моджахеда.

Я подбежал к машине киллеров. Водитель лежал лицом на рулевом колесе с дыркой в шее. Киллер на асфальте замычал, зашевелился, воздух вырывался с сипением из его простреленных легких. И на асфальте расплывалась лужа крови.

Я ногой отбросил прочь автомат. Впрочем, его хозяин вряд ли мог им воспользоваться. Откуда столько кровищи? Моя пуля точно ушла в водителя. Мне кажется, в киллера я попасть не мог.

Ладно, потом будем разбираться.

Появилась патрульная машина. За ней с воем — «Скорая». Потом — наша тачка с Асеевым и Арнольдом.

— Ну? — осведомился я.

— Ушел, — махнул рукой Арнольд куда-то ввысь. — Там дальше стройка на территории железобетонного комбината. Он на ней затерялся.

— Ну ты даешь. Навскидку. С такого расстояния, — с уважением оценил мое достижение Асеев, глядя на искореженную машину.

— Достигается тренировкой, — скривился я. На стрельбах я никогда выше трех баллов не поднимался.

Объявленная тревога, разосланные по постам ориентировки, введение планов оперативного реагирования — все это ни к чему не привело. Муртазов как сквозь землю провалился.


Арнольд подошел к зеркалу и пригладил перед ним свою новую джинсовку.

— Фирменная, — сказал он. — Последние бабки убил. Как, идет?

— Ну да, — кивнул Галицын. — На телогрейку похоже.

— Много ты понимаешь в картофельных очистках.

— Да хватит галдеть, — буркнул я.

Я был мрачен. Я был в тоске. Настроение — хуже некуда. И для него были все причины. Люди не должны стрелять по людям. Но выхода у меня не было. Как и три года назад — когда он стоял напротив меня и жал на спусковой крючок. В тот раз я тоже попал, а он нет. Не пожелаю этого ощущения никому. Глаза того подонка — испуганные, загнанного зверя — запомнились мне очень хорошо… И Грозный прекрасно помню — последних дней пребывания наших войск там — ночь, грохот, пальба и начинающий клинить АК, — 74". И ты ощущаешь себя маленьким, беспомощным перед этим светопреставлением, перед вакханалией смерти. И только остается жать на спусковой крючок. И молиться неумело

Господу…

— Переживаешь? — спросил Асеев.

— Все в норме, — ответил я.

Действительно, что переживать? Человечеству куда лучше, что я завалил этого гада. Все правильно, люди не должны стрелять по людям, вот только звание человека так легко утерять однажды тому, в чьей в руке оказывается автомат и кто начинает зарабатывать на жизнь убийством. Киллер должен знать, что к нему подойдут с теми же мерками, с которыми подходит к людям он. Так что — прочь тоска. Даже водкой не буду заливать ее. Само пройдет.

За два дня я прошел полный круг удовольствий. Написал штук пять рапортов и объяснительных, переговорил с прокурором и инспекцией по личному составу. Мотать нервы у нас умеют. Хорошо, нервы у меня пока еще крепкие. Конечно, лучше, чтобы они были еще покрепче — например, как у Асеева. Но у того другая школа.

В кабинет зашел наш друг и товарищ из убойного отдела Рыжов. Он с интересом посмотрел на меня. И сказал:

— А здорово ты его с такого расстояния уделал. Каждый, кто видел меня, делился со мной этой мыслью.

— Нарочно или случайно? — спросил Рыжов.

— Какие тут случайности.

— Заливаешь, — кивнул Рыжов.

— Что там с киллерами? — спросил Асеев. — Кто они такие?

— Водитель, которого угрохали, — уроженец Архангельска, не судим, не привлекался. Второй, который из автомата палил, — две судимости, две амнистии.

— На кого из «бугров» пашут? — поинтересовался Арнольд.

— Неизвестно, — ответил Рыжов.

— Киллер молчит? — осведомился я.

— Молчит, — сказал Рыжов.

— Что с ним вообще?

— Живой, сученыш, — с сожалением произнес Рыжов. — Из реанимации перевели, но все под капельницей. Кстати, нам разрешили с ним перекинуться парой слов.

— А следователь с ним не говорил? — спросил я.

— Следователю он ни слова не сказал, — Рыжов криво улыбнулся. — Припомнил, что по закону имеет право отказаться от дачи показаний.

— А где он сейчас?

— Под охраной в третьей больнице. Через несколько дней в сизо переведут.

— Поехали. — Я поднялся с места.

— Поехали, — кивнул Рыжов.

Бандиту отвели отдельную палату, перед которой скучал омоновец в бронежилете. Еще один омоновец устроился в палате. При нашем появлении сержант в коридоре тут же скинул вниз скобу предохранителя и резко кинул:

— Стоять.

Но, узнав Рыжова, расслабился. Доложил:

— Происшествий не случилось.

Бдительность омоновца легко объяснима. Жить захочешь — будешь бдительным без понуканий. Год назад киллеры расстреляли машину с бизнесменом-армянином, чудом его не убили. У палаты в этой же больнице выставили милицейский пост. А вскоре в больницу пожаловали киллеры. Одного омоновца сразу скосили из «АКМа», второй попытался отстреливаться, был ранен. Досталось по пуле врачу и медсестре. Бандиты деловито дострелили недостреленного в разборе бизнесмена и спокойно скрылись. Несколько суток весь регион стоял на ушах, но бандюг мы все-таки вычислили. Тот случай показал — нынче правил для бандитов нет. Отморозок правит бал. И омоновцы, потерявшие тогда товарища, были учены горьким опытом.

— Здорово, болезный, — сказал я, проходя в палату. Рыжов жестом отослал омоновца.

Киллер — отекшая квадратная морда лет тридцати — с забинтованной головой лежал на кровати. Над ним была капельница. На наше появление он не отреагировал.

— Как же ты сам себя подстрелил? — спросил Рыжов присаживаясь на табуретку.

Киллер умудрился, выпадая из машины, нажать на спусковой крючок короткоствольного автомата, и пуля прошила его тело. Всяко бывает. В прошлом году на дачу пенсионера КГБ полезли двое грабителей, он выстрелил в них одной пулей — и два трупа. Пуля — дура. А дуракам и дурам закон не писан.

— Говорить будем? — спросил Рыжов.

— С адвокатом… Могу не давать показания, — негромко, с одышкой просипел киллер.

— Излишняя грамота до добра не доводит. — Я склонился над ним. — Кто вам Моджахеда заказал?

— Нет базара, — прохрипел киллер и отвернулся в стену.

— На нет и суда нет, — кивнул я и поболтал трубкой капельницы, от чего киллер встревоженно заерзал на кровати. — Мы тебя без суда…

— Чего? — буркнул киллер. — Да пошел ты, падла!

— Существующая система борьбы с бандитизмом показала свою несостоятельность. Начинаем перестраиваться, — я еще сильнее поболтал капельницей. — Вытащить, что ли?

— Зачем?! — Голос у киллера был слабый, прерывался.

— Не бойся, потом поставлю. Воздух только попадет. Воздушная эмболия. Воздух идет по венам, врывается в сердце, гранатой разрывает его. Смерть мгновенная. И, главное, любой эксперт скажет — несчастный случай на медицинском производстве.

— Ты на пушку не бери…

— Какой слог! — с восхищением произнес я. — В детсаду слышал или на зоне набрался? — Я стал вытаскивать трубку.

— Э… Я заору!

— Да, — я кивнул Асееву. — Подушкой придется прижать.

Асеев усмехнулся и потянул из-под головы бандита подушку.

— Ладно, ладно, мужики, — выдавил киллер. — Будет базар. Не протокольный.

— Ну так говори. Кто заказал?

— Это… Золотозубый.

— Это азер?

— Ну да. Рустам Магомедов.

— Как вы подгадали подкатить именно тогда, когда Моджахед из квартиры вышел?

— Наш человек — кореш Моджахеда. Они встретиться договорились. Недалеко от дома. Таджик вышел, тут мы его…

— А чего Золотозубый с таджиком не поделили?

— Таджик сплавил азеру товар.

— Что за товар?

— «Геру». И люди стали ей травиться.

— И?

— Золотозубый Моджахеду штраф выставил — оно и понятно, у азера самого проблемы из-за товара начались. Таджик отдать деньги отказался. Спрятался. Слушок прошел, что он тоже на Золотозубого заказ выписал, чтобы бабки не отдавать.

— И? — понукал я его.

— Мы нашли Моджахеда. Дело принципа. Еще несколько минут потерзали вопросами, пока киллер не стал тяжело дышать. Я поболтал еще трубкой.

— Оставь, — с мольбой произнес киллер.

— Оставь? Ты мне наврал с три короба, а я оставь? Все, хватит. — Я потянул за трубку.

— Нет! Я правду сказал!

Похоже, он действительно говорил правду. В принципе мог бы наврать нам с три короба, но сейчас он не в том сосоянии, чтобы делать это. Поверим.

— Живи, скотина, — я отпустил трубку. — Сегодня я добрый.

Мы вышли из палаты. В машине Рыжов сказал:

— Хорошо вы его сделали.

— Мне говорили — я создан для сцены, — хмыкнул я.

— Я даже поверил, что ты готов его…

— В принципе готов, — кивнул я. — Опять будет потеха. Следствие, суд. Потом решат, что милиция на этого подонка наговаривает, он выйдет, получит новый заказ. И кого-то опять угрохает. Вся система правоохранительная гнилая. Она не работает.

— Не работает, — кивнул Рыжов.

— Топить их в реке, сволочей, надо, — кивнул Асеев. — Закона они не боятся. Они ничего не боятся, кроме силы.

— Кубик воздуха — и все проблемы, — поддакнул я.

— Все, мужики, так можно много до чего договориться, — отрезал Рыжов.

— Главное мы узнали, — сказал Асеев. — Порченый героин идет от таджика.

— И все равно — слишком много неясного, — покачал я головой. — Слишком много…


Дело потихоньку стопорилось. Знали мы уже немало. Но что со всем этим делать? Моджахед исчез. Золотозубый исчез. Оба как сквозь землю провалились — не удивлюсь, если они вообще дернули из города. А тем временем от неведомой заразы умерло еще шесть человек. Притом четверо — в других областях. Порченый героин начал свое шествие по России.

Между тем Романов, как обычно к концу полугодия, начинал нервничать и нервировать других.

— Знаешь, что у нас палок меньше, чем в прошлом полугодии, почти на треть? — заявил он, вызвав меня для профилактической взбучки.

— Знаю.

— Мы скатываемся по области с первого места куда-то в конец.

— Ну и что?

— Палки нужны. Палки!

Палка — возбужденное дело. Бюрократическая система работает не на результат, а на показатели.

— У нас весь отдел по порченому героину пашет, — обиделся я.

— Я понимаю. Много вы за три дня наработали по нему?

— Немного.

— Результата по порченому героину нет. И палок нет. Работа стоит.

— Все пропало, — поддакнул я.

— Еще не все. Работать надо! — воскликнул Романов. Вернувшись к себе в кабинет и глядя на режущегося в компьютерную игру «Дюк» Арнольда и стоящего за его спиной сопереживающего Князя, я прикрикнул:

— Работа стоит! Все пропало! А вы монстров по экрану гоняете!

— А? — недоуменно протянул Арнольд, нажимая на паузу и приглаживая на плече свою новую джинсовую куртку.

— Наркоманов надо гонять… У Романова приступ депрессии. Показатели съехали.

— А мы при чем? — искренне удивился Арнольд.

— На столе стоит телефон. Так давайте людей своих обзванивайте. Источники напрягайте. Вкалывайте, — призвал я.

Арнольд вздохнул и начал листать записную книжку. Засел за телефон.

— Натаха, — начал он. — Привет, ласточка. Чего, не рада? За тобой должок! Должок, говорю, что ты на свободе… Чего, барыгу сдала, думаешь, обо мне можно забыть? А я о тебе помню… Чего я слышу?.. Ах, ты не наркоманка… А кто, злкоголичка?.. Нет, Натаха, ты наркоманка. И барыг знаешь. Если к завтрашнему дню не додумаешься, кого нам сдать, я тебя, козу, на привязь посажу. Ясно?.. Ну вот и отлично…

Он дал отбой и сказал:

— Натаха обещала на неделе. Барыгу с кокаином.

— Ничего себе! Натаха в такие сферы поднялась? — покачал я головой.

Кокаин — любимый наркотик эстрады и «новых русских». От него возникает эйфория, мир окрашивается в розовые тона. Наркотик богемы начала века. Очень любили его в серебряном веке, образ кокаина проходит через поэзию и литературу. Говорят, хорош секс под кокаин — сильнейшие ощущения. Улет полный. Сейчас это наркотик для очень обеспеченных людей. В США он стоит двадцать-тридцать долларов за грамм, поскольку там Латинская Америка рядом, где этой дряни завались. У нас же до двух сотен «зеленых» цена доходит. Да еще вес кокаина и вес героина далеко не одно и то же. Кокаин вообще только граммами продают, его не колют, а нюхают. Притом когда делаешь дорожку и втягиваешь зелье в ноздрю, кажется, что ничего не происходит, и втягиваешь его еще больше. Так что грамм кокаина — это на один раз. Организм он разрушает не хуже «герыча», порождает сильнейшую физиологическую и психологическую зависимость. По большому счету дрянь не менее опасная, чем героин.

— Давай дальше звони, — понукал я.

— Димон, здравствуй, это я… Ты чего, урод, уже мой голос забыл?… Это Арнольд. Помнишь?.. Давно тебя не слышно. Ах, уезжал… За черняшкой или марихуаной? Ах, лечился… Вылечился? Нет? Правильно, таких только пуля лечит… Чего оскорбляю? Так я любя, Димон. Я тебя ценю. Особенно ценю, что ты мне обещал на Воронежской заставе барыгу сдать… Забыл, да? Тебе как напомнить, чтобы опять в больницу?.. Давай, работай…

Князь уселся за другой телефон.

— Привет, Дюдя… Как кто? Хрен в кожаном пальто, — воскликнул Галицын. — Князь это… Язык проглотил? Не ждал? Ах, работал, искал? И чего нашел?.. Тех самых?.. Дюдя, если мы их возьмем, не пожалеешь.

Галицын нажал на кнопку громкоговорителя, и донесся тонкий голос Дюди — нашего старого источника.

— Князь, они же там снова торгуют. Опять обезьяна эта… Та же самая обезьяна. Феликс.

— Ты к ним вхож? — спросил Князь.

— Могу купить пару «чеков».

— Когда стрелку можешь забить?

— Да хоть сегодня.

— Они на той же самой хате?

— На той же.

— Давай прозванивай им. Забивай стрелу на сегодня. Потом звони в отдел мне… Все, действуй.

— Я без копья сижу, — пробормотал наркоман.

— На закупку бабки найдем.

— Они меньше грамма не дают.

— Наскребем.

— А мой интерес?

— Хороший товар возьмем — не пожалеешь.

— Я тебе напомню. — Голос был какой-то издалека, нервный, напряженный. В общем, голос наркоша, которому надо бабахнуться.

Галицын положил трубку и сказал:

— Помните, в январе мы негров с Таманской улицы хотели брать?

— Студентов политеха? — кивнул я. — Помню. Они на Таманской однокомнатную квартиру снимали.

— Во-во. Потом эти дети джунглей свинтили куда-то… Теперь вернулись. Опять торгуют.

— И Дюдя нам их сдает?

— Сдает.

— Отлично…

Дюдя перезвонил через пятнадцать минут и сказал, что забил стрелку на полшестого.

В предвкушении хорошей забавы я извлек из сейфа три Рации и сунул их в гнезда зарядных устройств. Тут меня и выхватил Романов.

— Собирайся на совещание по порченому героину.

— Куда? — осведомился я.

— К Воропаеву.

— Чего он вдруг проснулся?

— Видимо, на него давить начинают.

— Во сколько?

— В полпятого.

— У нас на полшестого стрелка с неграми. Будем принимать их за героин.

— Сбыт? — заинтересовался Романов.

— Ага.

— Хорошо. Палка на тяжкие пойдет. Но ты со мной едешь.

Неудача. Хотелось мне повалять негров. Один из них торговал героином рядом со школой, предлагал детишкам. Притом тем, кто приходил к нему по первому разу, давал бесплатно, чтобы подсели на героин и потом можно было драть в три шкуры. Достаточно было сказать: «Ай эм Иван. Ай вонт хероин». Ох, при задержании я бы ему этот «хероин» для детишек припомнил… Ничего, пусть ребята с ними позабавятся.

У начальника СКМ ГУВД Воропаева в просторном с лепным потолком кабинете собрались следователь, ведущий дело, а также опера из других служб. Успехами похвалиться не мог никто.

— Знаете, что будет, если дело не поднимем? — строго спросил Воропаев.

— Нет, — брякнул я.

— Плохо будет, — произнес полковник. — А тебе, Стрельцов, особо.

— Это почему? — возмутился я.

— Сильно разговорчивый… Пришло заключение из ЭКЦ МВД по этому героину.

— Нашли что-то?

— Нашли, — Воропаев протянул Романову копию экспертного заключения. — Ознакомься. Прикинь, что все это может значить… Все свободны.

Вернувшись в контору, мы досконально изучили заклюпение. Если отвлечься от всех цифр и диаграмм, получалось, что в наркотики было подмешано какое-то невероятно сложное, не так давно знакомое науке вещество с пятиэтажным названием, которое даже в микроскопических количествах в сочетании с наркотиками приводит к параличу нервной системы и скорой погибели в корчах. Дальше шел примерный список учреждений, где эта хреновина могла быть произведена.

— Этим пусть РУБОП занимается, — сказал Романов. — Они там крутые. Делать им не хрена. Пусть и разбираются, откуда… как его… четыретригидридный… Или… Ну как его?

— Триглокузнаный нитрат… Тринитратный… Тьфу… В общем, яд, — я отодвинул от себя заключение.

— Ничего не понятно, — задумчиво произнес Романов. — Черным по белому написано, что это вещество никакого отношения не имеет к производству героина, появиться там случайно не могло. Вывод?

— Оно появилось там не случайно, — сказал я.

— И кто его туда засунул? Члены общества «Россия без наркотиков»? Секта? Кто?

— Ты слышал, что пакистанцы в Россию в последнее время повадились сплавлять героин, разбадяженный толчеными костями людей, умерших от СПИДа? Чтобы русские неверные наверняка дохли. Чтобы у нас вообще людей не осталось.

— Слышал. И что?

— А ничего. Тут ответ может быть один.

— Какой? — заинтересованно посмотрел на меня Романов.

— А хрен его знает, — с чувством воскликнул я. А что еще скажешь?

— Плохо… — романов прищелкнул пальцами. — Терентий, ты и должен стать тем хреном, который это знает.


Арина сообщила мне, что у нее появилась возможность уйти на пару недель в отпуск. И неплохо вытащить детей куда-нибудь на море.

— В Ялту бы, — мечтательно произнесла она.

— Тогда в Анталию. Там лучше. Хотя сейчас жарковато

— Обожаю жару, — сказала она.

— Тогда тебе здесь надо оставаться. Такое пекло.

— Ох, на море… Как Высоцкий поет — где деньги? — вздохнула жена.

— Ответ ясен.

— Какой?

— Надо последние деньги убить.

— А потом что делать? — спросил Арина.

— А потом подумаем, — вздохнул я.

Честным ментом быть тяжело. Если бы я был нечестным ментом, дети мои не имели бы никаких проблем, жена ездила на «Форде». Правда, если бы я был по-дурацки честным ментом, то ни машины, ни денег на Анталию у меня не было бы. Если бы мы жили только на зарплату, даже в отделе все встало хотя бы потому, что не было бы денег ни на бензин, ни на закупки наркоты. Чтобы жить, приходилось иногда оказывать услуги. Мошенники обули фирму, нагрели людей на очень большие деньги. ОБЭП не чешется — у них дел полно. А я вижу, что дело можно раскрутить. Мы и крутим, берем за жабры мошенника, изымается ворованное, возвращается хозяину. Нам — благодарность в энной сумме. Так же нашли несколько дорогих машин, которых хозяева уже и не мечтали увидеть. Когда есть источники информации и когда в этой работе неплохо ориентируешься, все можно сделать. Главное, не зарываться, не входить сильно во вкус и оказывать помощь только тем людям, которых ты знаешь лично и которые не имеют отношения к криминалу, иначе легко попасть на крючок… Незаконно, да? А законно не давать денег на закупки наркотиков, не обеспечивать транспортом отдел и требовать одного — давай палки?! Упрекнуть меня некому!

Я развез привычно жену и детей и заявился на работу.

В кабинете первое, что увидел, это агента Рока, который сидел за столом и, от усердия прикусив кончик языка, раскрашивал в детской книжке-раскраске Микки-Мауса.

— Нашел работу по душе? — спросил, я.

— Угу, — не поворачиваясь, буркнул он. — Здравствуйте. В углу сидел Галицын и зевал.

— Ну, взяли обезьяну? — спросил я.

— Даже двух. И хату подняли, — сказал Князь довольно.

— Чего вчера не отзвонились? — спросил я.

— Да нигеры нас до восьми вечера за нос водили. Стрелку переносили. Все-таки мы их зацепили.

— Сколько «геры»?

— Полтора грамма героина у Феликса было на кармане. И еще одиннадцать грамм на хате взяли.

— Не хило.

— Отличный героин. Высшего качества. Это тебе не та разбадяженная двадцать раз «дурь», которой барыги на точках торгуют.

— А чего палец перевязан? — спросил я.

— Эта тварь меня укусила, — возмущенно произнес Князь.

— Рассказывай.

— Ох, Терентий, что там было, — улыбнулся Князь. — Мы не раз пожалели, что тебя не взяли.

— А что было?

— Бой быков. Коррида. Охота на львов.

Негр несколько раз откладывал встречу. Потом наконец вышел из дома. У остановки Феликс Имечета выплюнул изо рта заваренный целлофановый шарик с полутора граммами героина, передал его Дюде, получил купюры с переписанными номерами и стал ждать четырнадцатый автобус. На остановке его и взяли. Князь кузнечиком подпрыгнул и ногами дал ему в грудину. Негр завалился, тут на нем защелкнули наручники, дали пистолетом по балде и поволокли на хату с известным нам давно адресом, где ждал его напарник.

Хорошо, что сработал эффект неожиданности. Потому что Феликс Имечета в недавнем прошлом — чемпион Нигерии по боксу в тяжелом весе, а вес его под стольник килограмм. Как-то на него шпана местная наехала, с деньгами кинули, товар отобрать на улице решили, так из шестерых человек трое прописались в больнице, и надолго. Такая горилла — и по морде, и по телосложению, и по физическим , возможностям.

Дверь съемной хаты открыл напарник задержанного — Игбокве Шиджиоке, смотревшийся не гориллой, а недрессированной макакой — страшный, маленький, щуплый, злобный. «Макаку» приковали на кухне наручниками. «Гориллу» уложили мордой вниз в большой комнате. Лежал он смирно, пока из книги с вырезанным внутри пустым пространством не извлекли целлофановый пакетик с «герой». Тут в мозгах у Феликса Имечеты что-то щелкнуло, и он с рыком стал подниматься. Арнольд с Галицыным навалились на него всем весом, прижали на миг к земле. И тут разыгралась сцена, достойная фильма ужасов. С ревом, как Кинг-Конг, Феликс поднимается, рвет наручники и мощным движением раскидывает всех по стеночкам. И всем становится понятно, что сейчас эта туша ринется напролом, и ничем его, кроме пули, не возьмешь.

Асеев поспел вовремя. Взял тяжелую табуретку и с размаху опустил ее на голову мятежного негритоса. Кого другого убил бы, ну а этот рухнул на колени, головой встряхнул и опять поднимается. После второго удара он угомонился ровно на то время, чтобы ему нацепили наручники. Негр лежит, орет. И вторые наручники уже трещать начинают. Ребята его тогда проводом телефонным связали, поверх — нейлоновыми колготками. Запеленали всего, как мумию. Но орал он, не переставая, все время, пока шел обыск.

В общем, прокусил дикарь Галицыну палец и чуть надорвал новенькую джинсовую куртку Арнольда, от чего тот чуть не взвыл в унисон негритосу.

Оба задержанных, естественно, нигерийцы. Наркоторговля — их национальный бизнес. В Нигерии профессионально занимаются торговлей героином два племени. Несколько десятилетий назад наркомафия стала привлекать нигерийцев как идеальных перевозчиков-глотателей. Никто легче них не может перевозить зелье в своем желудке — они умудряются заглатывать по двести грамм героина, был случай перевозки таким манером полутора килограммов «белого», упакованных в презервативы. В глотании нигерийцы тренируются с детства — еще детьми разрабатывают желудок и горло, заглатывая большие виноградины и фрукты.

Долго чернокожие курьеры свое подчиненное положение в мировом наркобизнесе терпеть не могли, постепенно дали заводить собственные дела. Интересно, что у них нет шаек, банд, враждующих между собой. Нет классических оргпреступных структур. У них все построено, как и у цыган, исключительно на родственных отношениях. В свой бизнес они допускают только земляков. Больше никого. Само собой разумеется, что родственники обязаны поддерживать друг друга, стукачество считается просто невозможным. За годы преступной деятельности у них постепенно наработалась хорошая практика перевозки, торговли зельем, противодействия правоохранительным и таможенным органам. Вину свою они никогда не признают. Стоит взять на наркотиках одного, тут же весь кагал толпится в отделе, требуют свиданку, и не оттого, что так обожают его, а для того, чтобы узнать, как и на чем он прокололся, чтобы не повторять ошибок.

Страсть нигерийцев к наркобизнесу известна во всем мире, так что все чаще им приходится подделывать паспорта, где оказывается, что они вовсе и не нигерийцы, а, к примеру, безобидные мозамбикцы. Мало того, для перевозки используют бледнолицых негров, похожих на европейцев. Наркотики они перевозят порой группами до десяти человек и провинившегося земляка пускают вперед, чтобы его задержали с наркотой, дабы тем самым отвлечь внимание таможни. Берут они наркотики в основном в Гонконге. И у всех в мире такое ощущение, будто с веток они слезли специально для того, чтобы торговать героином. Я, конечно, не расист, но если этих морд в городе станет больше, пойду организовывать ку-клукс-клан.

В России крепче всего нигерийские наркоторговцы укрепились в Москве благодаря лумумбарию — Университету дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Там негры крепко занялись своим делом, в результате чего схлестнулись с московской братвой, да так, что во время войны между ними славяне подожгли корпус университета. Потом негры стали исправно платить дань московской братве. Той до фонаря — детей травят наркотиками или младенцев, лишь бы баксы исправно капали.

В нашем городе рассадником этой заразы был политехнический институт. Там с давних времен имелся целый факультет для иностранцев. Политехнические науки черные как смоль братья по разуму осваивали без особой охоты, зато моментально усваивали разговорный русский: «купи хероин», «гони бабки», «ништяк», «я не фраер дешевый».

Ловить гадов надо, но, как всегда, — нет средств и людей. Каждое задержание нигерийцев сопровождается воплями, дракой, скандалом. Отборный мат по-английски и на каких-то загадочных языках диких джунглей. Ну и, естественно:

— Уй, менты! Все врут! Это провокация! — это вообще их любимые слова.

Слово «мент» — одно из первых, которому они обучаются в России.

«Провокация!» — это тоже любимое слово. «Сообщите в посольство!» — это их любимое требование, хотя посольство далеко — аж в Москве, а нигерийского консульства у нас, слава те, Господи, нет.

Или просто звучит утробный рык и вой — это ихнее, народное.

— Значит, подлечили гориллу, — кивнул я.

— Ага, — кивнул Галицын.

— Посла требовал?

— Требовал.

— И по-русски не понимал?

— Да уж куда ему… Потом, правда, разговорился. Сказал — жалко, что взяли. Как раз вверх продажи пошли.

— Почему? — напрягся я. — Потому что у азеров и таджиков городские наркоши брать героин боятся — много народу мрет. А у нигерийцев — свои каналы. Их героин — самый чистый…


— И они цены вздули?

— Да. Немножко.

— Даже негритосы знают, что отравленное зелье гуляет, — отметил я.

— Знают, — кивнул Князь.

— На, почитай, — я протянул Галицыну бумаги. — Заключение по порченому героину.

— А мне можно? — подался вперед Рок.

— Чего? А ну брысь в коридор! — прикрикнул я.

— Вот так всегда, — заныл Рок, выходя из кабинета. Галицын внимательно изучил заключение.

— Может, травленый героин таджикам достался по дешевке? — предположил он. — Не пропадать же такому добру.

— Или продали именно такой героин, чтобы свинью Моджахеду подложить.

— Чтобы разборы пошли, почему людей травит, — поддакнул Галицын.

— Так, — прищелкнул я пальцами. — Или… Картина начала складываться у меня в голове. Я изложил идею Галицыну.

— А что, очень может быть, — кивнул он. — И что это дает?

— То, что для разгадки этого ребуса нам надо зацепить по крайней мере несколько звеньев цепочки распространения таджикского «геры» в городе.

— Как ты зацепишь? К Моджахеду с вопросом обратишься?

— А что, идея, — сказал я.

— Дрянная идея, — сказал Галицын.

— Кто ищет, тот всегда найдет. Информации не хватает. Но ведь мы опера, информация — наша стихия. Прав Романов, надо палки рубить… Надо продолжать палки рубить, понимаешь… Палки — это новые источники информации. Не прав? — спросил я.

— Прав, — кивнул Галицын.

Наркотики — широкий бизнес, сегодня в нем огромное количество потребителей. Потребителя найти — нефиг делать. И пройти три-четыре звена от потребителя к крупному поставщику — тоже в принципе возможно, если задаться такой целью. Кроме того, наркоши все друг о друге знают. Так что «рубка палок» — занятие вовсе не бесполезное.

— Нужно только везение. Чуточку, — взмолился я.


Постепенно я ощущал, что начинаю выдыхаться. День шел за днем без всякого продыха. Последние недели — череда задержаний, допросов, документов. Привычно все, но тут еще этот порченый героин подоспел. В таком темпе люди долго не живут… Если только эти люди не оперативники отдела по наркотикам. Опер — это вообще существо особое.

Вечером в кабинете мы припозднились с Асеевым, а потом извлекли поллитровку водочки, опустошили холодильник, накрыв более-менее приличный стол. Я и Асеев — это не Арнольд. Для нас сороковой градус — это не слишком важная для жизни широта. Но сбросить напряжение иногда надо.

— Ну, за что? — спросил я, поднимая стакан.

— За будущее, — произнес угрюмо Асеев. — Чтобы оно у нас было.

Водка прокатилась по пищеводу, отдаваясь приятным теплом.

— Думаешь, не будет будущего? — кисло произнес я.

— Может, и не будет. Посмотри вокруг. Мы ископаемые, Терентий. Мы устарели. Нас сменяют поколения, вскормленные на «ножках Буша» и героине, одухотворенные сортирной мутью американских боевиков, получившие образование на американской рекламе, жадное до денег и кайфа. Посмотри на них — обдолбавшиеся «дурью», с иссеченными шрамами от игл руками. Или другие — офисные крысята. чистенькие, прилизанные, готовые мать продать за фирмовые шмотки, отдых на Сейшелах, за то, чтобы свинтить за бугор и ездить на «Мерседесах». Спасибо перестройке за победившее на Руси свинство.

— Это дети, — пожал я плечами, — которых воспитывали мы, ископаемые.

— Кто, ты их воспитывал? Я?.. Не мы их воспитывали. Их телеящик и порножурналы воспитывали, — с горячностью тамплиера изрек Асеев. — Они прекрасно знают, кто такой Анкл Бенс, но с трудом представляют, кто такой Федор Тютчев. Химия им известна в рамках приготовления винта, хотя с трудом представляют разницу между кислородом и кислотой, если, конечно, речь не идет о кислотной музыке — тут у них все в поряде. Гниль человеческая, вот кто… Иногда застрелиться хочется. Тупик, Терентий.

— А что ты хочешь? — пожал я плечами. — Птенцы тяжелых лет России — рынка да перестройки. Они на фиг никому не нужны, кроме наркоторговцев и отчаявшихся родителей. И вообще, какой с них спрос — они выросли на западных продовольственных отходах, которые, говорят, меняют генетику… Ну и еще — мы сгущаем краски.

— Это почему?

— Во-первых, обычный конфликт отцов и детей. Во-вторых, у нас просто искаженный профессией взор.

— Искаженный, да? А ты не знаешь оценок, что у нас в городе на том же Холме около пятидесяти процентов молодежи в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти сидит на игле? Для тебя это новость?

— Чего ты Холм вспомнил? Самое наркоманское место в городе.

— Нет, Терентий. Это не просто место. Это образец нашего будущего. Новый стандарт. Пятьдесят процентов! Наркоманское стадо, они вместе жуют анашу и винт, колются, воруют, продают и предают, опять колются. Это наказание за какие-то грехи человеческие. Это бездна. Пятьдесят процентов на игле! Защитники страны, будущие Ломоносовы, инженеры, работяги — где вы? Их место прочно занял наркоман со стеклянным взором… Я бы их выжег огнеметом ей-Богу.

— Э, так мы вообще обезлюдеем. И у нас поселятся те же наркоманы, только негры и чурки. Освободим место для таких, как Халик и Феликс Имечета.

— А мы все равно им освободим место. Впереди — новое нашествие варваров. Мы, нация воинов, превращаемся в одурманенные наркотой отбросы человечества. На наше место грядет дикарь. Все так и должно быть.

— Давай выпьем по этому поводу.

— Наливай, — согласился Асеев.

Полбутылки для меня — не доза. Машину я довел вполне прилично, даже забросил Асеева до дома.

Утром чувствовал я себя куда лучше. Иногда хряпнуть водочки — хорошо выбивает усталость и тоску. Только если не часто.

— Во, смотри. Образец письменного творчества. Почти без ошибок, — протянул мне Арнольд бумагу, когда я вошел в кабинет.

Я взял ее. Там округлым детским почерком, почти без ошибок, правда, и без лишних знаков препинания, аккуратно было выведено:

"Рапорт. Для получения достоверной информации о наркобизнесе мне нужно 2 грамма героина.

Подпись — агент Рок". Рок, судя по всему, вполне довольный собой, сидел в углу.

— Это тебе зачем? — осведомился я.

— Для проведения оперативной комбинации, — Рок жадно втянул носом воздух.

— Чего? Где ты слов таких набрался? — спросил Арнольд.

— Здесь.

— Душа горит, да?

— Вы же говорили, если я с вами работать буду, вы поделитесь со мной конфетами, — заявил Рок.

— Ты совсем тронулся? — спросил Арнольд, взяв его за ухо.

— А че?

— Ничего… Видишь, контора простаивает. Где Свинота? Кто обещал?

— У нее не было «белого». Я ей позавчера звонил.

— А сегодня?

— Сегодня не звонил.

— Так звони.

Рок начал названивать.

— Люська… Рок… Пару «чеков» надо. Есть? Ну, мы приедем… Кто мы? Я приеду… Ладно.

Он хлопнул трубкой и торжественно заявил:

— Есть у нее!

— Когда продаст? — спросил я.

— Через час.

— Поехали, — сказал Арнольд.

— Без меня, — произнес я.

— Втроем? — укоризненно посмотрел на меня Арнольд.

— Одну девку задержать — не хватит народу? — возмутился я.

— Ладно, — вздохнул Арнольд.

— Зайди к Татьяне, попроси поучаствовать. Арнольд отправился в ОРО. Это оперативно-розыскной отдел, занимающийся розыском беглых преступников и без вести пропавших. В ментовском народе его прозвали отделом реабилитации олигофренов. Там опером работала Татьяна, она нам помогала, когда задерживали женщин — мужчины обыскивать их права не имеют. Татьяна, ошалевшая от бумаг, которых в ОРО нескончаемое половодье, с Удовольствием принимала участие в нашей веселой работе. Вскоре Арнольд появился с Татьяной.

— Порядок. Уговорил нашу красавицу, — он потянулся к Филейной части девушки и получил от нее по руке. Я кивнул Асееву:

— Ты — старший. Отзвонитесь, если что будет. — Хорошо.

Началась подготовка к мероприятию. А это всегда суета и шум. И, как правило, обязательно что-то забудут, разгильдяи.

— Папку взяли? — спросил я.

— Ага, — кивнул Арнольд.

— Рации зачем вам?

— На всякий случай.

— Не посейте, — погрозил я кулаком.

— Как можно.

В прошлом году посеяли «Мотороллу» во время мероприятий. Полтысячи баксов легко так ушло. Хорошо, ту рацию спонсоры нам купили. Если бы наша, закрепленная была, то до сих пор бы нам за нее кренделей навешивали.

— Не скучайте без нас, — Арнольд встал перед зеркалом, с любовью поправил свою джинсовку.

— Красавец… Двигай, — махнул я рукой.

В кабинете повисла невероятная тишина. Слышно было, как в коридоре шагают. Как Кикабидзе поет: «Мне тишина необходима»… Нужно справки писать. И запросы по порченому героину. — рассылаем их во все концы страны.

Часа через два я совершенно ошалел от справок и запросов. Вывел на экран пасьянс и углубился в него.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал голос Асеева:

— Чего делаешь?

— Вкалываю. Как там палка?

— Средне. Подъедь сюда.

— Чего у вас там?

— Арнольду джинсовку разорвали…


Я остановил машину, вылез из салона, вздохнул прокаленный дневной воздух. Вокруг простирались девятиэтажки — похожие друг на друга, как детские кубики в конструкторе.

Вот он, легендарный Холм, по поводу которого мы ломали вчера копья с Асеевым. Тут наркоман на наркомане. Героиновый заповедник…

Димитский район. Раньше здесь деревня была под таким названием — Низкий холм. Потом пошли массовые застройки, которые пообзывали тоскливо-казенно — пятый, шестой микрорайон. Сюда с давних времен расселяли общаги. Родители нынешней молодежи в не такие и далекие времена сами были прыщавыми пэтэушниками, глушили вечерами на спортплощадках и на территориях опустевших детсадов плодово-выгодный портвейн, заканчивали школы, шли к станку, продолжали глушить тот же самый портвейн, уже не из куража, а из органической необходимости. Они растили детей для тех же самых ПТУ. Только вот времена менялись. И на завод, который многим вправлял мозги, молодому пареньку уже не устроиться — в лучшем случае наймешься таскать азербайджанцам ящики на рынке. И портвейн уже вышел из моды. А вошел в моду он, хозяин душ новых времен — ГЕРОИН!

В принципе оценкам, что тут половина молодежи на игле, поверить можно. Вон, двое чад сидят на скамейке — глаза осоловевшие. Им хорошо. Явно укололись, сопляки. Им лет по четырнадцать, не больше.

С ревом на пригорок взмывает мотоцикл с оловянноглазым пацаном лет шестнадцати — как он не свернет себе шею? Когда-нибудь свернет… На тот же пригорок алкаш катит коляску, наполненную бутылками. Она катится с трудом, упорно цепляясь за камни. И алкаш начинает на нее страшно материться, как на опостылевшую жену. По нему видно, что он с удовольствием избил бы ее, если бы не знал наверняка, что тележке до фонаря — она железная, только руку отобьешь…

Все, хватит любоваться провинциальными нравами. Дом Шестнадцать — вот он. Около него стоит наша машина.

Я вошел в вонючий подъезд с выдернутой из стены проводкой, исписанными потолками и сгоревшим лифтом. Поднялся пешком на восьмой этаж — хорошо, что еще в спортивной форме. Местным жителям, особенно в возрасте, у которых лифты пожгли местные малолетние юмористы, подниматься, наверное, ох как нелегко.

Вот и квартира. Дверь незаперта. Оттуда хай, женский писк, голоса. Я вошел. Все были в сборе — и наши, и задержанные. Крик, визг, слезы, сопли — все было привычно.

К двум повязанным девкам лучше всего подходило название — телки. Притом те телки, которые по возрасту и весу ближе к настоящим коровам. Каждая — килограмм под сто весом. Одна сидела, размазывая обильную косметику по щекам и рыдая в три ручья. Вторая тупо молчала, как буренка в стойле.

Та, что рыдала в три ручья, — это и была Люська, которую наркоманы прозвали Свинотой — она банковала с квартиры и славилась кулацкой жадностью.

Однокомнатная квартира была вся забита умопомрачительным барахлом — пуфики, диванчики, разрисованные подносы на стенах, репродукции. Безвкусица царила страшная.

— Что у вас тут произошло? — спросил я Арнольда.

— Эта тварь… — Он покачал головой и показал на вырванный с мясом рукав. — Терентий, новая куртка, а…

— Излагай.

Провалилось мероприятие по-дурацки. Наши подъехали ко двору, вышли из машины, проинструктировали в последний раз Рока, он отправился в подъезд, и тут оттуда вырулили две девки. Чего их на улицу вынесло? Свинота обозрела сразу всю картину, тут же отнюдь не телячьим чутьем просекла, что к чему, и двинула с подружкой прочь.

— Стоять! — заорал Арнольд.

Крик этот прозвучал отмашкой в спортивном беге с препятствиями. Необычайно резво для своей комплекции Свинота с подружкой припустились бежать, как наскипидаренные бегемотики. Их настигли.

— Милиция! — проорал Арнольд.

И тут началась коррида. Джентльменам дам бить неудобно. Дамы же брыкались, как взбесившиеся кенгуру. А Свинота издавала визг, как сирена оповещения о воздушной тревоге.

Рукав Арнольду оторвали сразу, когда он только руку потянул к Свиноте. И пошла куча-мала. Тут как по заказу появилась патрульная машина.

— ОБНОН, — крикнул Асеев, показывая жетон, похожий на звезду шерифа — их нам недавно выдали, и указал на девок. — Взять.

Патрульные попались хилые. Они навалились на Свиноту. А дальше, говорят, зрелище было достойное кинематографа. Свинота вращается, как ротор, а патрульные по инерции разлетаются по кустам.

Дальше терпеть подобное было невозможно. Асеев залепил Свиноте такого пинка, что она устремилась вслед за патрульными. А Асеев невежливо заломил ее подружке руку. На пухлых руках щелкнули наручники.

У Свиноты при себе был героиновый «чек» — его в присутствии женщин — понятых изъяла, как положено по правилам, Татьяна. И на хате нашли немножко наркоты.

— Арнольд, тебе вообще нельзя на задержания ездить, — усмехнулся я, выслушав эту историю.

— Источник повышенной опасности, — поддакнул Галицын.

Это верно. Арнольд при задержаниях постоянно попадает в какие-то истории, которые потом передаются из уст в уста и становятся анекдотами.

Ох, какие сцены украсили историю нашего отдела… Приоткрывается дверь наркопритона, Арнольд с криком «милиция» разбегается, дверь захлопывают, и он размазывается по ней мордой…

Мы едем с ним на машине, по улице беззаботно фланирует под дождем барыга, которого нужно взять.

— Я выскакиваю, бью по ногам, заваливаю, — возбужденно потирает руки Арнольд.

Я торможу. Арнольд выскакивает. И пропадает. Оглядываюсь — нет Арнольда, один барыга стоит. Ну все, думаю, убил, гад, боевого товарища. Пистолет выдергиваю:

— Руки на капот, — ору, целясь в чурбана. Тут Арнольд появляется:

— Все в порядке.

Оказывается, он выскочил из машины, поскользьнулся и плюхнулся в самую глубокую на улице лужу. Чурка-барыга над ним нагнулся и спрашивает с сочувствием:

— Молодой человек, вам помочь?..

А еще раз на улице брали троих барыг на тачке. Арнольд сидел в засаде. Даю приказ — задержание. Барыга врубает мотор, пытается тронуть машину с места. Арнольд выскакивает из укрытия и мчится навстречу. Хотел продемонстрировать коронный номер — вскочить на капот и вышибить ногой лобовое стекло. Разбежался, как локомотив. Князь тем временем барыге по балде съездил, выдернул ключ из гнезда, машина заглохла. А Арнольд остановиться не может — скорость большая. По инерции тыкается в машину, бьет ногой в бампер и кричит:

— Стоять, сука!..

И вот теперь этот рукав злосчастный.

— Ай, что будет, что будет, — надрывалась Свинота, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону.

— Чего надрываешься? — спросил я. — Не хочется в тюрьму?

— Не хочу-у-у!

— Сама колешься?

— Не колю-ю-юсь!

— Просто торгуешь?

— Мужа кормить надо. Дочь надо кормить! Ай, что бу-де-е-ет?

— Скажешь, где оптом берешь, — помилуем, — кивнул я.

— Ай, скажу. Ай, скажу… Ноги целовать буду, если выпустишь… Ай, что буде-е-ет!

— Все, прикрой фонтан, — велел я. — Рассказывай, где «геру» берешь.

— У Софы. Таджикский «гера». У нее еще дешевле, чем у таджиков.

— Почему? — поинтересовался Асеев.

— У Софы знакомый — Пистон, — он на какого-то Моджахеда работает. Хранит наркоту, которую таджики привозят. Ну и с веса получает…

— Что, втихаря бадяжит таджикскую «геру»? — удивился я.

— Ага-а…

— Значит, самого Моджахеда накалывает?

— Да-а-а.

— Моджахед ему голову-то отрежет, — усмехнулся я. — Откуда ты это знаешь?

— Как откуда? — удивилась Свинота. — Софа под Пистоном лежала. Все знает.

— Как Пистона звать? Фамилия?

— Колян. Фамилию не знаю.

— Где живет? — напрягал я ее. — Телефоны?

— Ничего не знаю-ю, — вновь заголосила Свинота.

— И где сейчас твоя Софа? Лежит?

— Под кем лежит? — не поняла Свинота.

— У тебя хочу узнать.

— Она дома-а.

— Ладно, мы тебе поможем, девушка, — я присел около Свиноты и потрепал по похожей на свиной окорок коленке. — Мы тебе даем деньги. Ты у Софы героин берешь. Мы берем Софу. Вопросы есть?

— Это я ее заложу, получается?

— Получается… Понимаешь, жизнь такая. Или ты ее продашь. Или твоя дочка будет с мужем-алкашом расти. Глядишь, тоже алкашкой станет.

— Я согласная! — громко и решительно произнесла Свинота.

У меня внутри подвело от ощущения, что нежданно — негаданно свалилась удача. Мы неожиданно получили доступ к окружению Моджахеда. Теперь только надо использовать Рсдставившийся шанс. Может, тут и разберемся с порченым героином.

— Boт и отлично, — сказал я. — Сейчас придешь в себя и будешь звонить.

— Буду, — Свинота всхлипнула.

— А то куртки рвать. Шустрая, — Арнольд зло посмотрел на нее.

— А чего вы?..

— Ну что? Что теперь с курткой делать? — никак не мог успокоиться Арнольд, держа в руке свою новенькую джинсовку с оторванным рукавом. — Теперь не пришьешь нормально.

— Дай, — я взял у него куртку. И рывком оторвал другой рукав.

— Ox, — как от боли вскрикнул Арнольд.

— Нормальная безрукавка, — сказал я. — Можно даже сказать — жилет.

— А, — махнул рукой Арнольд и напялил ее. — Буду хипповать.


Дальше все пошло как по маслу. Вечером мы уже стояли у машины, защелкнув браслетики на черноволосой, похожей на ведьму с Брокена, но на ведьму привлекательную, Софе. Она только что толкнула Свиноте полграмма зелья.

— Продала меня, блядь такая! — покачала головой Софа, ошпаривая глазами Свиноту.

— Меня тоже продали, — заголосила Свинота. — Все друг друга продают.

— Ничего, я тебе устрою, блядина! — пообещала Софа.

— Что ты? — осведомился я у нее. — Ты в тюрьме на пяток лет зависнешь.

Софа раскрыла рот. Так с раскрытым ртом и запихали ее на заднее сиденье моей машины. Я уселся на переднее сиденье. Асеев присел рядом с задержанной. Арнольд прислонился к открытой дверце.

— Пистон — твой хахаль? — спросил я.

— Кто? — с нарочитым непониманием воскликнула Софа.

— Что, забыла благодетеля своего?

— Ну, хахаль.

— Давно?

— Уже год.

— И как мужик? — гыкнул Арнольд.

— Он меня любит!

— Прав-да-а? — всплеснул руками Арнольд, глядя на ее как на сказавшего милую глупость трехлетнего карапуза.

— Да, — с вызовом ответила она.

— Интересен нам Пистон, — сказал я.

— Чем это? — поджала губу Софа.

— С научной точки зрения. Как одичавший подвид гомо сапиенса.

— Чего?

— Притом подвид вымирающий.

— Почему вымирающий?

— Потому что Моджахед, заметь, кличка к нему не зря прилипла, он действительно кровавый дикарь с гор… Так вот Моджахед ему отрежет голову. На хрен, чтобы не мешалась, — зловеще улыбнулся я.

— Почему? — ошарашенно посмотрела на меня Софа.

— Потому что Моджахед не любит, когда его товар — прекрасный товар, высококачественный товар — какой-то Пистон бадяжит вечерами.

— С чего вы взяли? — неуверенно возмутилась Софа.

— Кстати, он и тебе голову отрежет. Потому что ты продавала ворованный у него героин. Нет, ну воровать у Моджахеда — это нужно совсем с дуба рухнуть, — покачал я головой.

— Пистон решил умереть молодым, — кивнул Арнольд. — и тебя, красавица, с собой взять, чтобы на том свете ему одному не скучно было.

— Но… Моджахед же не узнает, — растерянно произнесла Софа.

— Еще как узнает, — сказал я. — Нам зарплату не выкатили, я ему за пару сотен баксов эту информацию спокойно продам.

— У, мент, — прошипела она.

— А тебя в камере подержу, пока он не решит, как тебя побольнее прирезать. А потом выпущу. Годится, красотка? — осведомился я.

— Что вы от меня хотите? — воскликнула она.

— Ты нам расскажешь, чем дышит Пистон, как «геру» берет. А мы подумаем, как тебе помочь.

Софа расслюнявилась. Та же картина, что и у Свиноты — текущие по щекам слезы, размазанная по всему лицу косметика.

— Давай, давай, дуреха. Ни у тебя, ни у меня времени нет, — кивнул Арнольд. — Тебе уже на панель пора. А нам в театр.

— В какой театр? — посмотрела Софа на Арнольда ошалело.

— В оперный.

— И что говорить? — спросила она.

— Как познакомилась с хахалем. Где бывает Пистон. Как нам его сейчас найти, — перечислял Арнольд.

— Ладно…

Напрягать ее больше не пришлось. Видно, до любовной идиллии этой ведьме и Пистону было далеко, поскольку она вошла в раж и начала сливать на него всю компру, которую знала.

— Он принимает товар, который привозят таджики. И хранит его, пока за ним не придут. Скоро снова наркотики для Моджахеда привезут.

— Когда? — напрягся я.

— Они сами сообщат Пистону, — произнесла она. — Прям по телефону.

— Где Пистон хранит это зелье? — спросил я.

— Где-то хранит, — пожала она плечами.

— Придется узнать, голубушка, — сказал я.

— Я не могу!

— Через не могу, — погладил я ее по волосам. — Потому, что своя голова ближе к своему телу. Без нее ты будешь вы глядеть куда хуже, красавица.

— Сволочи вы, — всхлипнула Софа. — Все рыщете. Все людям жить не даете!

— Не даем, — согласился я. — Наркотой не даем торговать.

— Я не воровала. И не убивала. Люди просят, я отдаю. Я их на иглу не сажала.

— Конечно, — кивнул Асеев. — А мы, гады, не даем уминать от нее. Все хотим, чтобы люди не обдалбывались до смерти. Чтобы не умирали.

— Умирать? А ты не думал, мент, что это их дело? Это наше дело, наша жизнь. Мы ею можем распорядиться. Имеем право! — крикнула она.

— Право имеете?

— Да. Свобода выбора.

— Ах, выбора… Понятно, — кивнул Асеев.

— Что, не так? Наркоманы же никому не мешают жить. Они хотят, чтобы и им не мешали. Не так?

— Так все. Именно так, — кивнул Асеев. — Свобода быть уродами — главное завоевание демократии.

— Сами вы уроды, — обиделась Софа. — Попытаюсь узнать у Пистона насчет его склада… Только не скажет. Кто такие вещи говорит?

— А ты ласково попроси, — посоветовал я.

— Что теперь со мной? — деловито осведомилась она.

— Документы на тебя в конторе оформим, чтобы ты с крючка не спрыгнула и вела себя разумно. И когда начнешь дурить, мы им ход дадим, — сказал я.

— А чего дурить?

— Например, расскажешь о нашем разговоре Пистону… Я бы делать этого не стал ни при каких условиях. Я продемонстрировал диктофон. — Узнаю — я ему послушать дам. И Моджахеду. — Она закусила губу.

— Приперли мы тебя, коза, — потрепал ее по щеке Арнольд. — Ту теперь наша рабыня. Если будешь себя вести хорошо, цела останешься. Понятно?

— Да. Уж взяли за горло, сволочи, так взяли, — в отличие от Свиноты, она чем дальше, тем больше наливалась не жалостью к себе, а злобой к нам.

— Язык у тебя… Так леди не выражаются, — сказал укоризненно Арнольд.


Закончили мы со всеми делами только ночью. По адресному бюро установили данные на Пистона — им оказало Баранов Николай Николаевич, двадцати пяти лет, не судимый, прописан на улице Чапаева. Со слов Софы, проживал на Шарикоподшипниковом проезде.

Когда стрелки показывали полвторого, мы всучили Софе полтинник на такси, чтобы добралась до дома. Галицын сказал, что добросит Арнольда до хаты, и они отбыли. Остались мы с Асеевым.

— Довезти тебя? — спросил я.

— Давай, — согласился он. — Хотя можно и не уходить. Два ночи. Утром опять — вечный бой.

— Покой нам только снится… Надо начинать работать по Пистону.

— Как тебе нравится эта стерва? Право она имеет колоться и торговать наркотиками, — покачал Асеев головой

— Она в этом свято уверена, — сказал я. — И ты ее никогда не убедишь в обратном.

— Не такая глупая мысль, кстати, — сказал Асеев. — Ты никогда не думал, что наркотик — это некий пик «свободной» потребительской цивилизации, которая весь двадцатый век вдалбливает человеку, что в мире есть главная ценность — Я ХОЧУ. Доведенный до абсурда этот принцип выражается в одном слове — КАЙФ. КАЙФ — это и е№ высшее выражение свободы. Наркотический кайф.

— Что-то не видно, — возразил я, — чтобы в тех же Штатах и Европе у наркоманов была вольница.

— Естественно, ни одно общество не может позволить этой заразе беспрепятственно гулять. Наркотики — смерть цивилизации. Но принцип «право имею» — тут выражен кристально чисто. Недаром все либералы и «правочеловеки» в голос орут о необходимости ослаблении контроля за наркотиками. Это принцип.

— Да чего либералы. У них вообще три любимых группы населения — пидоры, уголовники и наркоманы. Остальные для них не люди. Тут никуда не денешься, — сказал я.

— Да уж, факт… Смотри, лучше всего наркота расползается там, где общество выросло на культивировании этого «я хочу». Или где, как у нас, разом сдуло старые идеалы и воцарился принцип — все дозволено.

— Слишком ты привередливый. Наркоманам всего-то хочется — вышибить напрочь собственные мозги и стать зомби. А ты мешаешь, мораль читаешь, — усмехнулся я.

— Мораль, — скривился Асеев. — По большому счету, хваленый современный свободный человек в массе своей — скотина.

— Перегибаешь, пан философ.

— Тут не перегнешь… Знаешь, мне кажется, получается, что к концу двадцатого века Сатана пришел на землю не столько с ядерными ударами и танковыми колоннами, не с концлагерями, а с ними — с упакованными, расфасованными дозами наркотика. И губит он не столько тела, сколько души. Не нужно расписываться кровью, продавая душу дьяволу. Достаточно уколоться героином. Тот, кто хочет видеть Всадников Апокалипсиса, пускай заглянут в глаза наркоману. Знаешь, что в них?

— Пустота.

— Не совсем. Там стремление к радости забытья всего человеческого, стремление растворить себя в балдеже, в кайфе, где не нужно ничего — ни разума, ни совести, где нет необходимости ни в чем божественном.

— Как тебя замполиты в твоем ракетном полку просмотрели с такими идеями о конце света?

— А какие еще мысли могут быть, когда ты держишь в руке этот конец света? — Асеев замер у окна, глядя куда-то в ночь и, кажется, не видя ничего.

— Ладно, хватит тоску нагонять. Поехали?

— Поехали.


На следующее утро я еле продрал глаза. Решил уже было выбросить будильник в окно, но потом понял — он мне еще пригодится. И надо ехать на работу. Я, может, снова прор лился бы в сон, но с периферии сонного сознания выплыло слово — Пистон. Это слово звало на подвиги, толкало из постели — теплой и уютной. Я сначала спросонья и не понял, что в нем такого. А когда понял, то встал. Пистон — Моджахед — порченый героин. Может, и удастся протащить эту цепочку. И тогда… Что тогда? Тогда будет ясно…

Я залез под холодный душ. Наспех позавтракал. Выпил чашку кофе с молоком. Семья моя осталась дрыхнуть — Арина со вчерашнего дня в отпуске и до сих пор в раздумьях — уронить ли последние деньги на поездку или потратить их на новую мягкую мебель. Я отправился на работу, куда и прибыл, опоздав на пятнадцать минут. Все были уже в сборе.

Арнольд и Галицын выглядели как вареные. Нетрудно было понять, почему.

— Куда зарулили еще? — строго спросил я.

— Да всего-то бутылочку-другую сухого задавили, — виновато произнес Арнольд.

— В два ночи?!

— Ну и чего? — сказал Князь. — Надо же напряг нервный снять.

Через пятнадцать минут Романов собрал весь наш коллектив.

— Ловим и отпускаем, — сказал он. — Двух барыг вчера поймали и отпустили. Ну куда это годится?

— Ради информации, — ответил я.

— Ну да, — кивнул Романов. — Помните фильм «Откройте, полиция». Молодой полицейский спрашивает старого: «Почему ты отпустил вора?» Тот отвечает: «Он сдал нам барыгу, мы получили информацию».

— Помню, — встрял я. — Молодой еще сказал: а тот нам сдаст более крупного барыгу. А тот еще более крупного…

— Все довольны, никто не сидит, и у нас множество информации, — закончил Романов.

— Ну а что ты предлагаешь? — осведомился я. — Как нам с порченым «герой» разбираться?

— Что я предложу? Обкладывать надо этого Пистона. Оперустановка по месту жительства. Прослушка. Попытаться найти к нему подходы. Все по науке.

— Оперустановку и прослушку — это очередь надо выстоять, чтобы провели.

— Оперустановку по адресам сами проведем, не развалимся, — отрезал Романов. Хорошо ему говорить «проведем», потому что проводить не ему. — Прослушку по контрольному делу могут и вне очереди дать.

— А могут и не дать… Сами обойдемся, — сказал Арнольд.

— Только поосторожнее, фокусники, — нахмурился Романов. — Не дай Бог выплывет все.

— Не выплывет, — заверил Арнольд.

В прошлом году брали одну серьезную бригаду. У них и нашли чудо техники — аппарат, который можно присобачить к распределительному щиту, и он будет сбрасывать телефонные переговоры на приемник.

— Вообще-то у нас следственно-оперативная группа, — возмутился Арнольд. — Чего мы одни пашем? РУБОП пусть оперустановки проведет.

— Ты чего, их не знаешь? — посмотрел на меня осуждающе Романов. — Они отбрехаются. Скажут, что они источники этого — ди… тетра… Ну, в общем, той отравы источники проверяют. С «убивцев» тоже спрос маленький. Все на нас… — Он вздохнул. — А с палками — завал будет за полугодие.

— Зато если повезет, такое дело поднимем, — сказал Асеев.

— Кого это волнует? — отмахнулся Романов. — У кого нет палок, того и бьют палками.

— Нам прослезиться над тяжелой судьбой начальства? — спросил я.

— Не стоит, — Романов похлопал ладонью по столу, призывая к вниманию. — Итак, распределяем, кто что будет делать. Голицын — ты садишься и направляешь запросы на этого Пистона — в областной информцентр, в ЗИЦ области. Не забудь, чтобы проверили по информарию РУБОПа… Асеев — делаешь установку на улице Чапаева. Арнольд — твой Шарикоподшипниковый проезд. Стрельцов — посмотри, не фигурировал ли Пистон где у нас, нет ли к нему еще подходов. И контактируй с этой…

— С Софой.

— Именно. Понятно?

— Понятно.

— Работать, работать и работать — как завещал Ленин, — закончил Романов..

— Он учиться завещал, — возразил Арнольд.

— А работать не завещал? — строго спросил Романов. — Все…

И мы отправились работать, работать и работать.


Когда все стригут баксы, рубят капусту или просто зашибают длинный деревянный рубь, оставаться в стороне не у каждого хватает духу. Хочется к этому пирогу кинуться с большой ложкой или вилкой, а то и с ножом, а если тебя не ждут, растолкать всех локтями. Но рискуешь однажды получить сам локтем под дых, да так, что не встанешь. Пистон, он же Баранов, чем только не занимался в своей жизни после того, как расстался с работой санитара в третьей горбольнице. Одно время с приятелем держал игровые автоматы, работая под крышей «бультерьеров» — группировки на окраине города. После войны «бультерьеров» с грузинами зал автоматов пожгли, а Пистон остался не у дел и отправился челночить. Потом торговал простоквашей, продуктами, занимался перепродажей квартир. Горел, кидал кредиторов, потом кидали его. Жизнь не отличалась сильно от жизни других таких же ловцов «зелени». Без сотового телефона и машины он уже не представлял себя. В последний раз, это было два года назад, погорел — какого-то не того старичка выкинули из квартиры, потом было следствие, суд. Двое его подельников сели, только он остался на свободе. Что потом было — трудно сказать. Известно, что один из подельников по квартирному бизнесу, самый отмороженный, дернул во время массового побега из исправительно-трудового учреждения и заявился в город требовать от Пистона компенсации за все. Пистон продал машину, заложил квартиру… А потом нашли труп беглого зека, а у главного подозреваемого было железобетонное алиби. Кто же прибрал недруга? Софа утверждала, что Пистон однажды спьяну проговорился — спасибо благодетелю, выручил. А благодетелем он называл Моджахеда.

По всему выходило, что после квартирной аферы Пистон стал потихоньку работать на таджиков, вроде бы даже курьерил между Москвой и нашим городом. Заслужил у Моджахеда доверие. Сам он не кололся. Со шпаной не водился. И, судя по всему, стал для Муртазова нужным человеком.

Оперативная установка по месту прописки и на съемной хате (попросту сбор информации по месту жительства клиента через соседей и иные источники) не дала на Пистона почти ничего. Живет тихо. Гости бывают редко. Приходят к нему две-три женщины, в одной из них нетрудно узнать Софу. Не пьет, не курит, с соседями вежлив, тактичен, скрытен. Имеет машину «Тойота». Больше ничего.

С неделю мы собирали на него данные, прослушивали телефонные переговоры на обеих квартирах — наше счастье, что сотовый телефон он месяц назад отключил. Софа, кажется, решила честно работать на нас — выкладывала все про своего хахаля без утайки.

— Узнала, где он героин бадяжит? — опять спросил я ее, встретившись в центре города и пригласив в свою машину. — Не знаю. Ничего не могу сделать. Может быть, дома.

— Когда поставка ожидается?

— Он говорил — со дня на день свежак будет. У меня же все знакомые просят на реализацию, — заявила она.

— А ты?

— А я обещаю.

— Обещай, обещай…

Прилепили Пистону бригаду службы наружного наблюдения. Только бы «топтуны» не засветились. Если он поймет, что за ним ведется наблюдение, то вся наша комбинация полетит к чертям. Но опера из оперативно-поискового управления обещали сработать ювелирно.

Съемную хату на «подшипнике» (Шарикоподшипниковом проезде) поставили на прослушку, микрофоны доносили, что говорилось в большой комнате.

Оставалось сидеть и ждать. Пока рапорта бригад «наружки» ничем не радовали. Пистон слонялся по кабакам, при этом не напиваясь. К нему захаживали девки, которые не представляли никакого интереса.

И вот однажды появился он… «Черный», как положено. Таджик.

Глядя на его фотографию, которую сделали опера из бригады, я сказал:

— Морда незнакомая.

— Наверняка кто-то из помощников Моджахеда. — Я включил магнитофон.

Очень любопытная была запись.

— Посылка прибудет, возьмешь в камере хранения на вокзале, — микрофон был хороший, доносил слова четко. — Номер ячейки узнаешь на старом месте.

— Хорошо, — проговорил Пистон.

— В четверг в десять тридцать.

— Понял. Сколько?

— Грамм шестьсот. Пистон жадно присвистнул.

— И смотри, Коля… Один уже кончил плохо, — произнес таджик без всякого выражения.

— Да все нормально, — вдруг сразу осип Пистон. «Наружка» прошлась за гостем. Он жил в гостинице «Север». Ренат Мажидов прибыл из Москвы, там прописан.

— Все, лед тронулся, господа присяжные заседатели, как говаривал великий комбинатор, — я потер руки и захлопнул папку с материалами.

— Он берет героин. Куда его тащит? — спросил Арнольд, раскачиваясь на стуле.

— Домой, — произнес Князь. — Софа говорила.

— Курице этой верить, — махнул я рукой. — Не станет oн столько «геры» дома хранить.

— Почему? — осведомился Арнольд.

— Он же не идиот, — сказал Асеев. — Где-то у него должен склад быть.

— Но где?..

На следующий день нас ждал еще один подарочек. Я проглядывал распечатку телефонных переговоров.

Разговор Пистона с его собеседником состоялся следующий.

— Здорово, Родиоша, — сказал Пистон. — Как у тебя?

— Башка болит, — произнес сиплым голосом мужчина.

— После вчерашнего?

— Позавчерашнего, — вздохнул незнакомец. — Вчера мы поправлялись.

— Ты послезавтра работаешь? — осведомился Пистон.

— Не работаю. Отгул.

— А должен работать. Поменяйся, — властно приказал Пистон.

— Как поменяешься?

— Как? За три бутылки беленькой.

— Ха, за три, — с сарказмом воскликнул незнакомец. — За одну хватит.

— Смотри, чтобы без проколов.

— А две — на подъем моего здоровья, — заявил незнакомец.

— Лады, — согласился Пистон.

Я вслух прочитал избранные строки Арнольду, с которым мы сидели в кабинете.

— Что сие значит? — спросил я.

— Послезавтра Пистон забил с кем-то встречу, — ответил Арнольд.

— Точно. Послезавтра он получает товар и забивает встречу с кем-то. Притом на рабочем месте.

— Значит, — кивнул Арнольд, — у кого-то на работе он хранит товар.

— Надо узнать, у кого.

— Установим. Номер телефона абонента есть. Выявить кто он, — проблем нет.

— Так узнавай, — сказал я. — Пробивай номер телефона, установочка по адресу. Дядя Ася сейчас появится — с ним работай.

Арнольд с Асеевым взялись за работу. И на следующее утро притащили исчерпывающую информацию.

— Этот телефон, — сказал Арнольд, садясь за стол и кладя перед собой записную книжку, — стоит на квартире, где прописан Евгений Пылов.

— Это еще кто? — спросил я.

— Двоюродный брат Пистона, — сказал Асеев.

— Где он работает, узнали? — спросил я.

— А как же, — улыбнулся Арнольд. — Работает он в котельной. На улице Сахарова.

— Что, есть такая улица? — удивился я.

— Есть, — заверил Арнольд.

— Ха, наш Пистон, — хлопнул я в ладоши.


Дело двигалось к развязке. Наступал такой период в расследовании, когда требуется привлечение значительного количества средств и сил. Близилась реализация — то, что завершает порой многомесячные усилия по сбору информации, отработке версий. От реализации зависит очень многое. Самый нервотрепный момент — ведь так легко опростоволоситься и свести на нет огромный труд. Но это и самый азартный период. Тут на первый план выходит простая дилемма — или мы сделаем их, или они натянут нос нам…

На совещании у начальника СКМ я сказал:

— Нет смысла фигуранта таскать завтра с утра до вечера. Получатели могут организовать контрнаблюдение.

— Слишком высокого ты мнения о них, — недовольно буркнул начальник СКМ.

— Там, где деньги, там и услуги специалистов, — сказал д — Кто мешает наркоторговцам заручиться помощью наших бывших коллег? Шестьсот грамм героина — приличная партия.

— Да, столько мы еще не изымали, — согласился начальник СКМ.

— Главное, точки мы знаем — вокзал и котельная, — описал я ситуацию. — Там и выставим наблюдение.

— А если он кинет товар в другое место? — спросил начальник СКМ. — Может, у него не одна точка, а несколько?

— Может быть… Но вряд ли. Мне кажется, именно в этой вонючей котельной у него точка. Там он героин хранит.

— Там и бадяжит, — поддакнул Романов.

— Надо рисковать. Иначе все может сорваться, — сказал я.

— Расстановку сил и средств, — потребовал начальник СКМ.

Романов протянул ему бумагу. Начальник СКМ ознакомился с ней с сомнением:

— Не маловато будет?

— Больше — только толчею создавать. Но в резерве Должно быть несколько групп, — заявил Романов.

Мы прошлись еще по деталям. Очертили четко, какая группа чем должна заниматься. О сути мероприятий знало весьма ограниченное число людей. Остальные играли в наши игры втемную. Предосторожность нелишняя, учитывая, с какой невероятной скоростью порой утекает информация. Такие чудеса порой случались, что учишься не обольщаться по поводу человеческой честности и неподкупности.

Следующим утром все и началось.

— Объект вышел из дома, — донеслось из рации. У оперативно-поискового отдела имелись рации с выходом на ретранслятор, обеспечивающие связь по всему городу. Сообщение оперативника из группы наружного наблюдени прозвучало громко и четко.

— Что делает? — спросил я, взяв со стола, рацию.

— Садится в машину. Трогается.

— Пусть уходит, — сказал я. — Направляйтесь к точке три.

— Понял.

Я снова поставил рацию и произнес:

— Через четверть часа Пистон будет здесь.

— Если только он именно сюда отправился, — сказал Арнольд.

— А куда же еще…

Мы вдвоем уютно устроились на втором этаже главного корпуса железнодорожного вокзала в помещении, которое нам выделили благодаря линейному отделу внутренних дел. Здесь было пусто, если не считать нескольких стульев, стола и топчана. А еще здесь было два монитора, куда поступала информация с видеокамер. Их установили несколько лет назад, когда по стране прокатилась волна террористических актов на транспорте.

Нас интересовала та часть зала, где протянулись ряды автоматических камер хранения.

— Объект появился, — сообщили опера бригады наружного наблюдения, дежурившие около вокзала.

Теперь и я его видел на экране. Пистон прошел, толкнув стеклянные двери, в зал. Настороженно огляделся.

— Смотри, — кивнул я. — Видишь, пацан дернулся.

— Контрнаблюдение, — кивнул Арнольд.

— Может быть… Очень похоже.

— Контролируют, взял ли товар, — высказал Арнольд напрашивающееся предположение.

— А что ты думаешь? Страхуются, чтобы не получилось так, что получатель придет и скажет — заглянул в камеру хранения, а там ничего, — произнес я.

— Нет доверия у людей друг к другу. Очерствели.

— Ну да, как Высоцкий поет: «Скисли душами, опрыщавели»… Так, Пистон открыл камеру хранения… Взял товар. Вон портфель. Ощупал. Открыл. — Я смотрел на экран. Видеомагнитофон записывал все. — Пошел к выходу…. К вам идет, — крикнул я в микрофон рации.

— Тот, кого мы посчитали наркомафиозным наблюдателем, пристроился к Пистону.

— Посмотрите, парнишка в зеленой рубашке. Конкурирующая организация, — сообщил я «наружке». — Учтите это.

— Видим. Объект появился, — сказал опер из «наружки», — Сел в свою машину… Она тронулась… «Зеленая рубашка» подошел к «БМВ». Там седой полный мужчина. О чем-то переговорили. «Зеленый» уселся в «БМВ»… Тронулись, но в другую сторону. Проводить?

— Отпускайте.

— Обоих?

— Да.

— Номера «БМВ» срисовали. Все в порядке. Без суеты мы с Арнольдом спустились к моей машине. Сели в нее.

— Интересно, почему те, на «БМВ», до точки поленились Пистона проводить? — произнес Арнольд.

— Потому что Моджахеду не нужно, чтобы лишние люди знали о точке. — Я повернул ключ в замке зажигания. Мотор заурчал. — Можно не торопиться. Пока он товар разложит. Как раз успеем.

На полпути нас застало сообщение группы «наружки», выставленной на улице Сахарова:

— Он здесь.

— Где? — спросил я.

— «Контейнер» завернул во двор… Объект вышел… Все, на месте!

— Держите под контролем. Пока не трогайте. Скоро мы будем, — проинструктировал я.

Мы попали в небольшой затор, но вскоре добрались до места. Вот и улица Сахарова — из кирпичных девятиэтажных домов. Вот нужный дворик. Я остановил машину и велел:

— Вылазь, Арнольд, дальше пешком.

Мы вошли в просторный двор. Справа его замыкал бетонный забор школы. Слева стояла котельная. Здесь и работал в поте лица Родион, двоюродный брат Пистона.

Вокруг котельной были разбросаны бутылки и мусор Арнольд поскользнулся, чертыхнулся.

— Вот машина Пистона, — сказал я, кивая на пристроившийся неподалеку автомобиль.

Мы остановились у жестяной двери котельной. К нам подошли Асеев и Князь.

— Пистон зашел туда? — спросил я.

— Ага, — кивнул Князь.

Я вынул пистолет, передернул затвор и спрятал его обратно в подмышечную кобуру. И приказал:

— За мной. Идем на вы.

Внутри стояла пыльная жара. Котельная как котельная — трубы, пустые бутылки, раскладушка с дремлющим алкашом. Еще один тщедушный алкаш сидел на стуле и о чем-то думал. Это был Родион.

— Чего? — недружелюбно осведомился он. Я сдернул его со стула, прошипел:

— Тихо. Милиция. Убью…

— А…

Он не договорил, получил под дых — легонько, но достаточно, чтобы не поднимать шума. Арнольд поставил его мордой к стенке.

— Где? — негромко спросил я.

— Кто? — переведя дыхание, выдавил Родион. И заработал от Арнольда кулаком по хребту.

— Братан твой!

— У, бля, — заныл Родион. — Внизу.

— Стой тихо…

Мы ринулись дальше. На металлической, измазанной машинным маслом лестнице мы спустились вниз. Те же трубы, та же теснота. Тусклая лампа освещала небольшое помещение.

Пистон сидел на ящике, перед ним стоял низкий складной столик. На столике лежал пакет с героином.

Еще на столике перед Пистоном лежал стеклянный шприц с тонкой иглой, там же стоял флакон с мутным веществом.

— Сиди! — прикрикнул я.

Увидев нас, Пистон попытался разорвать пакет — он хотел разметать героин по помещению.

Я прыгнул к нему и двинул кулаком в лоб.

Худосочного Пистона как ветром сдуло с табуретки. Он распластался на полу и закатил глаза.

— Не дышит? — спросил я.

Арнольд нагнулся над ним и улыбнулся:

— Косит.

— Как ты мог такое подумать, — укоризненно произнес я. — Человеку плохо. Его надо подлечить. Вон, во флаконе, кажется, лекарство. Сейчас вколем, и ему будет хорошо.

— Нет! — крикнул Пистон.


Когда разберешь часы, самое главное при последующей сборке, чтобы все части очутились на своих местах и чтобы не появилось лишних деталей. Механизм совершения этого преступления и возникновения героина, от которого погибло столько людей, мы восстановили так, что лишних деталей почти не осталось. А где были детали, которым мы не Могли найти применения, там нам должен был помочь задержанный Пистон.

Изъятый флакон с веществом был отправлен на экспертизу — дело долгое, но я был уверен, что это именно та замочная отрава, продукт отечественных высоких технологий.

— Ну что, Пистон, колись, — сказал я, разглядывая Пистона, который морду имел разбитую и угрюмую.

— А зачем? — нагло осведомился он.

Он принадлежал к типу людей, к которым наглость возвращается моментально, как только их перестают пороть батогами.

— Чистосердечное признание облегчает наказание, — срифмовал я. — Меньше получишь.

— Сказки.

— Зря ты так думаешь.

— Заливай, — еще более нахально ухмыльнулся он.

— Ты прав. Придется тебя отпустить, Пистон.

— Как это? — удивленно посмотрел он на меня, потом усмехнулся — мол, мели, Емеля.

— Вот получу экспертизу, что во флаконе была отрава, от которой образовывался порченый героин. Пошлю бумагу Моджахеду. Думаю, он тебя встретит прямо у этих негостеприимных стен. Я отвернусь, когда он тебе машину подаст.

— Вы не имеете права!

— Имею. Я добрый. Я гуманист. Я не могу тебя долго держать взаперти. Сердце разрывается… Пистон, я не вру. Я правда это сделаю. Этот басмач с тебя живого шкуру сдерет. Ты долго умирать будешь.

Постепенно Пистон въезжал в серьезность ситуации. И бледнел. Бледнел… Потом спросил:

— Что я должен?

— Ты работал на Моджахеда… А еще на кого?

— Ни на кого больше.

— Брось.

— На Малюту…

— И Малюта хотел вытеснить таджика и его товар с рынка. Что еще хотел? Скупить «белый» по дешевке — героин-то порченый, — произнес я.

— Угу, — угрюмо кивнул Пистон.

Картина сложилась такая, как мы и предполагали. Надо знать Малюту — если он чем-то загорится, так запирай ворота. Когда Моджахед начал выбрасывать дешевый героин, экономически вытеснять Малюту, вор в законе, опасаясь открытых боевых столкновений, в которых еще неизвестно, кому достанется победа, разработал план. Пистон в свое время подрабатывал не только на таджика, но и на Малюту. И за некоторое вознаграждение Пистон закладывал Малюте своего босса. Каким-то образом Малюте досталось органическое вещество нового поколения, ушедшее из одного закрытого НИИ, работнички которого в безумном раже распродавали все, что плохо лежит, а лежало там плохо именно все. Сперва Малюта хотел толкнуть вещество, но не нашел покупателя, и тут продавцы яда проговорились о возможностях его оказывать воздействие в совокупности с героином, при этом концентрация такова, что экспертиза ничего не покажет. Тогда и вручил Малюта Пистону вещество и шприц.

После этого работа Пистона на Моджахеда и по совместительству на Малюту складывалась так. Люди Моджахеда уведомляли Пистона о партии героина. Курьер привозил портфель, оставлял в камере хранения, в телефонной будке писал в обратном порядке номер ячейки и шифр. Пистон шел в будку, списывал цифры, потом — камера хранения. Получал товар. Вез его в котельную, где оборудовал тайник. И пока дожидался оптовых распространителей, успевал разбадяжить часть героина сахаром, от чего образовывались приличные излишки, запаять пакеты. А помимо этого, подгорчить героин чуток ядом.

Яд был размещен неравномерно. Поэтому часть героина была несмертельной, часть представляла смертельный яд.

— За что Утютина убили? — спросил я.

— Тютю? Он на Моджахеда работал. Один из активных распространителей был… Я ему тоже пару раз героин сэкономленный скинул по дури. Он просек, что я Моджахедовский товар бадяжу. Обдолбался, заявился ко мне, сказал, что от ментов скрывается, ему из города надо срываться, деньги нужны. Решил, что может их у меня требовать. А то обещал заложить Моджахеду. Я Малюте пожаловался. А Малюте я очень дорог был… Ведь все шло к тому, что у Моджахеда из-за порченого героина очень большие неприятности наставали. Если бы еще и эта порция порченая оказалась, ему бы только и осталось, как по дешевке его скинуть и уезжать из города. Из-за какого-то Тюти чтобы у Малюты все обломилось… Не знаю, кто его убил. Но убили.

Через пару дней мы сидели в кабинете с Асеевым. Город поглотила ночь. Ночь — время не для толпы. Ночь — время для одиночек. По улице прошел одинокий прохожий. Пронеслась одинокая машина. Три ночи. Чего людям не спится? Мы — понятно. Мы — опера. Мы срубили очередную палку, взяли барыгу. Нам спать не обязательно. Мы сроднились с ночью.

— Знаешь, не удастся доказать участие Малюты в этом деле, — сказал Асеев. — Показаний Пистона недостаточно. Мы даже не задержим этого подонка.

— Прав ты, — кивнул я.

— Нельзя, чтобы с рук ему сошло. Нельзя, — покачал головой Асеев.

— Я тоже так думаю. Малюта вообще не имеет права ходить по этой земле. Я его слишком хорошо знаю.

— Ну так что, сделаем его? — пристально посмотрел на меня Асеев.

— Сделаем, — кивнул я.

Мы оба прекрасно знали, о чем идет речь. И требовалось от нас совсем немного. Только шепнуть Моджахеду, как и что. Иногда достаточно бывает раскрыть человеку глаза.

Для этого неплохо бы найти Моджахеда. Но это вовсе не обязательно. Достаточно шепнуть его «шестеркам».

— Это не так трудно, — сказал Асеев.

— Да, — угрюмо кивнул я.

Мне это не очень нравилось. Но иногда надо брать на себя ответственность. Кому нужен опер, подверженный сантиментам?..


Малюта, как мы и рассчитывали, отпарился на нарах в изоляторе пять суток, потом набежали адвокаты, подмазали судью, изменили меру пресечения.

После этого Малюта исчез из города. Мы с досадой решили что он свинтил за пределы России.

Через три месяца, когда повеяло приближающейся зимой и в кабинете было прохладно, мы сидели без всякого желания напрягаться на работу и смотрели новенький телевизор, изъятый у воровской шайки.

— А сейчас — криминальные новости, — с очаровательной улыбкой сообщила дикторша. С таким видом рекламируют шоколад и памперсы. Она рекламировала убийства.

— Ялта. Принадлежащую фирме «Астра» яхту задержали пограничники. Неожиданно оказалось, что судно никем не управлялось. На борту было обнаружено четыре трупа с огнестрельными ранениями — три мужских и один женский, в числе которых один из признанных авторитетов преступной среды тридцатичетырехлетний Валерий Горбушкин по кличке Малюта. Источники из УВД Краснодарского края считают, что речь идет об очередной войне между преступными группировками.

— Расхлопали, — с мрачным удовлетворением кивнул Асеев. — Вместе со шлюхой и двумя «быками».

— Моджахед ничего не прощает, — сказал я.

— Басмач чертов, — покачал головой Князь.

— Да, плохо закончилась для Малюты красивая жизнь, — хмыкнул я невесело. — Море, белый пароход… И киллеры. Киллеры.

— Такова бандитская жизнь, — нравоучительно поднял палец Арнольд.

Тут дверь со скрипом открылась, и в нее просунулась морда Рока.

— За гаденьким? — грозно посмотрел на него Арнольд.

— Я с барыгой стрелку забил, — сказал он. — У него ЛСД — полный альбом с марками. Я столько никогда не видел.

Галлюциноген ЛСД продают нанесенным в очень маленькой концентрации на почтовые марки. Целый альбом — это серьезно.

— Где, когда стрелка? — осведомился Арнольд.

— Через час на Холме он товар покажет, — Рок потер руки.

— Идем на «вы», — сказал я…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10