- Да. Очень далеко отсюда, - я понял, что сиду нужно объяснять все. Замкнутые в пределах Облачного Кряжа, они жили своим узким кругом. Ничто происходящее за пределами его, в мире ненавистных и презренных салэх, их не интересовало. - В Школе готовят жрецов. Служителей Сущего, - я попытался оторвать присохшее с кровью полотно от подсыхающего рубца - не получилось. - Жрецов,.. - повторил Этлен на человеческом языке. - Это что-то вроде филида? - Да. Старик улыбнулся. - Ты знаешь о нас больше, чем мы о вас. Что тут ответишь? Пришлось снова пожимать плечами. - Сегодня моя феанни узнала о людях больше, чем за все свои четыреста двадцать восемь лет. И этому помог ты... Он замолчал. Нечего было сказать и мне. Соглашаться? Спорить? Лучше привычно помолчать. Юноша-сид отвел коней подальше от источника. Проверил подпруги и отпустил пастись, а сам присел на корточки, прислонившись спиной к покрученному жизнью древесному стволу, всем существом подражая недавней настороженно-раслабленной стойке Этлена у колокола. - Мальчишки, - пробормотал телохранитель. - Зачем им эта война? Кому они мстят? - А ты? - вопрос давно вертелся у меня на языке. - Что - я? - Для чего тебе эта война? Ведь нас убивать тебе не доставляет удовольствия. В отличие от... Мой взгляд брошенный в сторону Мак Кехты от Этлена не укрылся. Она не изменила позы, лишь сжала ладонями виски. - Не суди ее, Эшт. Из-за вас, людей, она потеряла все, что имела в этом мире. Богатство и власть оказались самыми малыми из потерь. До сих пор ее вела надежда, что Байр Лох Белах сумел выжить. Теперь и того не осталось... - Ты не ответил на мой вопрос. - Ты дерзок, смертный. - Мне нечего терять, перворожденный. - Всегда есть что терять. Я глянул на Гелку. Действительно, терять всегда есть что. Можно наплевать на свою жизнь. Нельзя плевать на жизнь того, за кого несешь ответственность. Даже, если сам себе взвалил ее на плечи. - Правильно. Молчун, - подтвердил мои размышления Этлен. Может быть, у сидов с годами развивается способность читать мысли? - Нет, Молчун, я не владею никакой волшбой, - телохранитель не переставал улыбаться - так блаженно улыбаются крестьяне, покончившие наконец-то со сбором изобильного урожая. - Просто я стар. Я очень стар... Настолько, что не могу себя заставить назвать число прожитых мною лет. И всю жизнь я смотрел, наблюдал и запоминал. Я отвечу на твой вопрос. Это не моя война. Я - щит. - Ясно... - Ничего тебе не ясно. Ты дрожишь жизнью этого детеныша? - Этлен глазами указал на Гелку. - Да. - Я это заметил еще на прииске. Но она не твоей крови? Возразить нечего. Старик видел нас всех насквозь. - Байра Лох Белаха я держал на коленях еще до Войны Утраты. Его отца я звал другом и обещал ему быть опорой для сына. В середине месяца Фиил'эх я должен был идти в поход с ним вместе. Бить обозы армий Экхарда. Байр упросил ярла, которого, к слову сказать, я тоже знавал малышом, оставить меня в Рассветных Башнях. Для усиления обороны, как он сказал. На самом деле, он переживал за ее жизнь. Как бы сложилась его судьба, будь мои клинки рядом? Странно было слушать исповедь перворожденного, сидя на берегу крохотной запруды в разогретых летних холмах. Происходящее начало казаться мне сном или, на худой конец, ожившей легендой. - Рассветные Башни сгорели, - продолжал Этлен. - Ярл пал защищая их. С мечом в руках. Его голову унесли с собой воины Витгольда. А феанни я вытащил. Я исполнил просьбу сына моего друга. А вот он умер... С тех пор я храню ее. Во всех битвах, стычках и походах. У меня нет другой цели в жизни. Ее радости стали моими радостями. Ее беды - моими бедами... Значит не померещилось мне отеческая грусть в глазах телохранителя, когда его сталистого оттенка глаза возвращались к госпоже. - Я понимаю. - Хочется верить. Знаешь, Молчун, при жизни Байра они так и не открылись друг другу. Только сейчас. И если бы не ты, Байр сгнил бы в земле, - Этлена передернуло. - Или сгорел... Ты можешь просить у меня все, что захочешь. - Все, что захочу? - Все, что будет в моих силах, - поправился перворожденный. - Что не принесет вреда моим соплеменникам... И феанни. Вот уж не думал. В который раз вспоминается пословица - не быть бы счастью, да несчастье помогло. - Можно мне уйти с прииска с вами? Этлен чуть-чуть приподнял бровь. - Зачем? - Тошно... Да и не дадут мне жить теперь. Мне бы до левого берега Аен Махи только, а там... Сам себе лад дам. - Лишних коней нет. Кажется вопрос о моем уходе - дело решенное, остались обсудить мелочи. - А мне и не надо. Все равно не умею. И прокормлю сам себя - я запас кое-какой сделал. - Мы будем двигаться быстро. - Я выдержу. - А детеныш? - Прости, Этлен, мы называем детенышей женского пола девочками. - Хорошо. Девочка выдержит? - похоже, сид подошел к задаче серьезнее, нежели я. - Она крепче, чем кажется. - Хорошо. Завтра после рассвета будьте готовы. - Феанни не будет против? Телохранитель внимательно посмотрел на Мак Кехту - склоненная голова, опущенные плечи. Совсем недавно она была отточенной сталью на конце оскепища. Решительной, уверенной в себе, неотвратимой, как сама смерть. Вот это я сказал! Хорошо, вслух бессмертному не ляпнул... Неотвратимой, как человеческая смерть. Теперь казалась сломленной. Сухой листок, упавший на поверхность реки и увлекаемый быстрыми струями в неизвестность. - Не будет. Вот и решилось. Прощай Красная Лошадь. Восемь лет жизни. Обустроенный дом, который я привык считать своим домом. Исхоженные вдоль и поперек холмы. Эх, не попал я сегодня к Холодному распадку! Видно, уже не судьба. Ладно, можно прожить и без тютюнника. Я и так второй месяц не курил - так, трубочку посасывал для собственного успокоения. А вот обувку проверить следует. И свою, и гелкину. Дорога дальняя будет. ГЛАВА VI Трегетрен, Восточная марка, дубрава, жнивец, день пятнадцатый, заполночь Серебряные блики призрачным одеянием разукрасили причудливо вырезанные листья дубов-исполинов. Превратили в седую шкуру матерого волка-одинца шелковистую мураву у перекрученных тугими узлами корней. Лес жил своей жизнью. Шуршали в прошлогодней палой листве в поисках желудей шустрые мыши. Стрекотали ночные птахи. С ближайшей поляны донеслась заливистая трель самца бурокрылки. Ему ответил другой. Громко, напористо, с вызовом. Первый певец вызов принял. Две мелодии сплелись и борясь друг с другом, как рогатые гадюки в брачном танце, понеслись под лесной сенью. Две черные тени нетопырей, трепеща кожистыми перепонками передних лап, промелькнули меж ветвей. С размаху врезались в стайку ночных мотыльков, мельтешащих у сочащейся сладким соком трещины в древесной коре. Развернулись, повторили свой маневр, набивая полные пасти трепещущей добычей, и вдруг исчезли, почти незаметно для стороннего глаза. Словно растворились в густом сумраке среди стволов, там, куда не проникали тонкие пальцы Ночного Ока. А вдоль ненаезженной тропы величаво проплыла ширококрылая тень спугнувшего их филина. Бессон внимательно прислушался к ночным звукам. Показалось или взаправду? Бросил быстрый взгляд на умостившегося на такой точно ветке, только по другую сторону тропы, Охвата. Тот едва заметно кивнул. Значит, не показалось. Действительно, едва слышный сперва топот лошадиных копыт приближался. Усиливался. Становился яснее и отчетливее. Вот смолкли потревоженные бурокрылки. Бессон медленно поднял правую руку. Не услышал, а скорее ощутил, как натягиваются луки затаившихся в засаде сотоварищей. Наконец, на освещенном участке тропы появился первый всадник. Неспешно рысящий конь накрепко впечатывал широкие копыта в сухую землю. Простоватое, нахмуренное лицо. Темный плащ, из-под которого неярко блеснул рукав кольчужной рубахи. Круглый шлем, притороченный к луке. Постой, а это еще что? Мать Коней! Ждали жирную овечку, а нарвались на волчью стаю! Соскользнувшая с левого бока ткань открыла черненую крестовину меча и аксельбант на левом рукаве, при виде которого Бессону стало нехорошо. Он слишком часто видел эту крученую веревку и знал, что она обозначает. Да и не он один из их шайки. Связываться с петельщиками ой как не хотелось. "Поглядим, - пронеслось в лохматой голове вожака разбойников. - Если их больше десятка, делать нечего - придется пропустить." За первым всадником последовал второй. Шлем тоже беспечно снят, но рукоять полутораручника не утеснена ничем. Такому выхватить меч - полудара сердца. Третий: Бессон с трудом удержался, чтобы не присвистнуть - руки третьего всадника были связаны и намертво прикручены к луке. Конь шел на коротком чембуре, привязанном к седлу предыдущего бойца. Фигуру пленника укрывал наглухо запахнутый несмотря на летнюю жару, изрядно досаждающую даже ночью, потрепанный плащ. Скорее даже не плащ, а жреческий сермяжный балахон. А голову полностью скрывал натянутый по плечи мешок. Без малейшего намека на прорези для глаз или рта. "Космач меня задери, вот так штука!" Разбойник настолько поразился, что перестал считать петельщиков. "Кто ж это может быть? Не получим ли мы жирного навару, освободив этого парня? Или бабу? Да нет, мужик. Точно, мужик. Видно по посадке в седле. Причем не из простаков-лапотников. Бунтарь-барон? Не было вроде в Трегетрене бунтов: Не до того баронам. Война с остроухими надолго отбила охоту пускать кровь друг другу. Знаменитый разбойник, навроде Кухтыря из бабкиных сказок? Кухтырь-богатырь слабым заступа, богатеям враг лютый?.." В бабкины сказки Бессон верил мало. Только в сказках существуют благородные разбойники, грабящие баронов да талунов, а потом раздающие награбленное вдовам и сиротам. На деле такие не выживают. В разбойничьем промысле не до благородства. Хотя определенные правила соблюдать можно и должно, если не хочешь, чтоб тебя свои же подрезали. Бессон жил по понятиям и ватагу свою к тому приучил. Деревень не жгли, беженцев не резали, последнего не отбирали. А о том, не окажется ли у обобранного купца десяток детишек голодных по лавкам, старались просто не думать. Сущий велел делиться. Главарь отвлекся от размышлений. Вовремя. Охват, пытаясь привлечь внимание товарища, корчил такие рожи, что выскочи он сейчас на дорогу, петельщики без сопротивления отдадут мечи. Сколько же их? Семеро. Вместе со связанным. Значит, бойцов - шесть. Против полутора десятков лесных молодцов. В самый раз. Бессон поднял руку. Едва слышно зашуршало по кустам... Все-таки не зря трегетренские гвардейцы свой хлеб жуют. Не напрасно Валлан лысая башка - их школит и гоняет. Слабого, как пробежка мышки-полевки, шороха хватило, чтобы вскинулся предводитель отряда. Дал шпоры коню, хватаясь за меч. - К бою! Не договорил. Стрела, направленная Охватом, воткнулась ему в распяленный криком рот. Пущенная из доброго боевого лука за каких-то два десятка шагов вынесла петельщика из седла. Перекатившись через лошадиный круп, о землю грянулось уже мертвое тело. Отлично! Остальные? Тоже не подкачали. Из шести всадников (пленника по справедливости считать за противника не приходилось) меч удалось выхватить лишь одному, невысокому, узкоплечему. Его покрытое трехдневной щетиной остроносое лицо - сразу видно сколько времени были в походе - Бессону не понравилось с первого взгляда. Слишком непростой. Это вам не крендель с винной ягодой. Кто же промахнулся? Наверняка Вырвиглаз - морда арданская. Прибился в начале липоцвета к ватаге. Стрелок никакой, но в рукопашной - справный боец. Бессон не сильно жаловал арданов после зимней войны, однако вытурить его до сих пор никак не собрался. Ладно, плевать, кто промахнулся! Разберемся потом, когда стрелы из трупов вынимать будем. Сейчас главное - не дать уйти. Сбежит такой живчик, потом отряд карателей в две сотни мечей на хвост посадит. Не мешкая, Бессон наложил меченную собственным знаком стрелу на лук. Плавным движением отвел тетиву до уха. Главное - успеть! Но петельщик, вопреки ожиданиям, не стал удирать сломя голову, как поступил бы на его месте человек с мало-мальски варящим котелком. Вместо этого, он бросился к пленнику, занося клинок для удара. "Что же это за шишка такая, коль конвоирам дан приказ - убить, ежели чего?" еще больше удивился Бессон. - "Не лыком шит парень. Ох, не лыком!" Парень в самом деле оказался не лыком шит. Как он узнал, что происходит на дороге? Ведь на вид мешок был слишком плотен, не давал разглядеть ничего вокруг. Может по звуку? Для опытного воина звук, с которым стрела входит в теплую плоть, это как "ку-ка-ре-ку" для поселянина. Два раза повторять не надо. А тут целых пять раз повторили. А уж о том, что его кокнуть попытаются, коль дело до горячего дойдет, пленник знал наверняка. Тут ему, в отличие от Бессона, в угадайку играть не приходилось. Связанный сделал единственное, что можно было сделать в его положении. Догадавшись об угрозе или почувствовав нутряным чутьем занесенный над его головой меч, врезал что было сил пятками коню в бока. Животное сделало длинный прыжок вперед и оружие остроносого свистнуло впустую. Бессон хотел было стрелять, но петельщик, поднимая своего коня в намет, свесился на противоположную от разбойника сторону, прячась за шею скакуна. будь на месте Бессона трейг или ардан, их бы это не остановило. Плюнули бы на жадность и свалили коня мчащегося, набирая скорость, стрелой в бок. Веселин на это не способен. Не может почитающий Мать Коней причинить вред ее детям. - Охват! - заорал он, вскакивая на ноги (благо ширина толстенного сука это вполне позволяла). - Сбей его! Помощник и правая рука главаря, сидящий на дереве напротив, стрелять мог без помех. Однако Охват понял приказ старшего по другому. Растерялся, что ли? А может, напротив, какие-то свои мысли имел насчет последнего петельщика. Он не стал стрелять, а прыгнул со своего дерева прямо на поравнявшегося с ним гвардейца. Узкая полоса стали сверкнула навстречу. Оружие Охвата не остановило. Со всего размаху он врезался грудью в бок коню. Огромными ручищами - в них и оглобля смотрелась прутиком - толкнул от себя... Вороной споткнулся, упал на запястья. Всадник, не удержав равновесия, вылетел из седла. Перекувыркнулся через голову, крутанулся, как черный хорь на вилах, вскакивая на ноги, и второй раз наискось рубанул Охвата через грудь. И тут же сломался сам, выронил меч, шагнул неуверенно один шажок, другой... Рухнул ничком - меж лопаток его торчала стрела Бессона. Пока ловили коней под уздцы, заворачивали изрядно отскакавшего пленника, главарь куницей скатился с дерева и кинулся к раненому другу. Они с Охватом были родом из одного становища, вместе уходили на дурацкую войну с отрядами Властомира, вместе удрали, когда поняли, что выгоды никакой в сражениях с сидами не получат, а только смерть преждевременную и лютую. - Что ж ты, облом эдакий, над собой учинил? - первым делом нужно оглядеть рану, благо Ночное Око светит в полную силу. Охват пускал черные пузыри, но сознания не утратил. - Прости меня, дубину, Бессон. Оплошал... - Ты что, стрелой не мог? Обниматься к нему полез! - Замешкался... Ан и не успел бы... Говорит ему стало тяжелее. Кровь, вытекавшая из двух глубоких, крест-накрест, ран, пробороздивших широкую грудь, быстро напитывала одежду. Вместе с ней уходила и жизнь. Бессон с первого взгляда понял - не выжить товарищу. Много он на раны нагляделся и толк в них знал. - Где ж я тебе курган насыплю, братка? - только и нашелся, что промолвить суровый вожак лесных разбойников. - Долю... родным... - Хорошо, хорошо, отвезу непременно, - успокоил умирающего, а сам подумал. - "Не увидать мне ни твоих, ни своих. Заказан путь в родные луга." Вслух сказал: - Я место отмечу. Курган потом насыплем. Знатный курган будет - обещаю. Охват силился еще что-то сказать, но жизни в его могучем теле оставалось лишь на слабый вздох. "Как же я теперь без тебя с этими полудурками?" В глазах Охвата отразилась полная, ярко-желтая, как сбитое материнскими руками масло, луна. Был когда-то взгляд живой и толковый, а после смерти - ровно стекляшка имперским торгашом привезенная. Бессон осторожно, будто бы страшась причинить боль, закрыл глаза умершего друга. Поднялся - времени горевать и убиваться не было. - Щербак! Седоватый дядька, прибившийся к ватаге в начале червня, подбежал трусцой. Увидел Охвата и полез пятерней в нечесаный затылок. - Ох, ты ж дрын горелый! Как парня разделали! - А ты что думал? Твои ж дружки - петельщики, - окрысился Бессон. Срывать зло на Щербаке, вообще-то не стоило. Уж кто-кто, а он натерпелся от трегетренских гвардейцев преизрядно. Едва удрав от вырезавших обоз, в котором он служил возчиком, остроухих, пожилой веселин, родом аж с гор Гривы, угодил в лапы к рыскавшим по тылам в поисках дезертиров трейговским карателям. По законам военного времени был обвинен в мародерстве, дезертирстве, оскорблении короны и еще стрыгай знает в скольких преступлениях. Повезло Щербаку, что сразу на кол не посадили - возили по свежесформированным частям на показ. Для острастки новобранцев. Однажды ночью веселин уполз от задремавших часовых. Веревки он до того несколько дней перетирал. Добрался до коней, а там - ищи ветра в поле. Уже позже встретился с ватагой Бессона. - Ладно, старый, не бери к сердцу, - пробормотал главарь, поднимаясь с колен. Ты ж пойми, мы с ним как братья... Были. - А я че? Я ниче,.. - Щербак тем и пришелся по душе всем разбойникам, что обид никогда не держал. - Да примет Мать Коней его душу. - Да примет, - согласился Бессон. - Думаю я, она уже подобрала для него тело хорошего жеребенка. Сильного и храброго. - Он того стоит, - добавил Щербак. - Возьмешь парочку ребят, ну, хоть, Добреца с Жилой. Схорони его. Да место приметь. Я не я буду, коль курган над ним не насыплю. - Не сумлевайся, старшой. Все сделаю. Бессон и не сомневался. У Щербака слово - кремень. Сказал - сделает. Бросив последний взгляд на тело погибшего друга, пропитанную кровью вышитую безрукавку, задранную к луне русую бороду, главарь отправился смотреть добычу. Трофеи оказались знатные. Только с души от них воротило при одном воспоминании, какой ценой добыты. Однако, место свое в ватаге Бессон занял не потому, что грустил о павших, а потому, что думал об уцелевших. Шесть мечей. Подспорье немалое. Одно беда - никто толком орудовать ими не умел. Лук - вот помощник живущего ночным промыслом. Копье - к ним веселины с детства привычны. Ну, топор там, дубина. А меч - оружие благородное. Их лучше продать. Точно. Если есть какие клейма, напильником соскрести и продать. Из кольчуг уцелели пять. Ту, которую пробила стрела Бессона, тоже можно залатать. Броню продавать никто не собирался - самим пригодится. Случаи они всякие бывают. Была бы сегодня на Охвате железная рубашка, глядишь, и выжил бы. Удары-то вскользь пришлись. Шлемы, сапоги, кинжалы, всякая мелочь из вьюков приседельных - это не в счет. То есть, конечно, пригодится, но большой нужды в них никто не испытывал. Для продажи тоже товар плевый. А вот кони! При взгляде на них у Бессона сладко заныло сердце. Как же давно не видел он хороших коней! Те клячи, что доставались им от разграбленных купеческих обозов, вызывали у него презрение с изрядной долей отвращения. А эти были хороши. Ничего не скажешь. Ни к чему не придерешься. Все в меру. Копыта крепкие, такие и в слякоть не расслоятся. Кость широкая, но не чересчур. В телегу запрячь можно не загнется с натуги, но и в дальнем походе под седлом, когда сутками идут воины то рысью, то шагом, не подведут. Головы сухие, малость горбоносые. Не иначе, как к местной трейговской, слова доброго не стоящей, породе кровушку веселинских скакунов прилили. Похоже, давняя мечта главаря начинала сбываться. Хотел он сколотить летучий отряд. Такой, как у остроухих, что приходят в левобережье позверствовать, потешить натуру кровожадную сладкой местью. К примеру, у Мак Кехты, сидки злобной, беспощадной. С таким отрядом не страшны будут Бессону ни дружины баронские, ни гвардейские разъезды. Можно махнуть и в Ард'э'Клуэн, там, бают, в Ихэрене знатная заварушка наклевывается. Будет чем поживиться, когда Витек Железный Кулак с Экхардом схлестнутся. А можно и дальше пойти - на правобережье Ауд Мора. В земли остроухих. А что? Парни у него крепкие, настырные, в деле проверенные. Будут удачи, еще столько же набежит, а то и десять раз по столько. - Эх, добрые кони, - крякнул Бессон, прохаживаясь вокруг настороженно прядающих ушами животных, щупая холки, бабки, похлопывая по лоснящимся крупам. - Да уж, - согласно покивал светлобородый Крыжак, шагающий рядом. - Только хозяева им достались без масла в башке. Мыслимое дело - так гривы обчекрыжить? Ничего. Отрастут, я им косицы позаплетаю. - Тю, - насмешливо выкрикнул Вырвиглаз. - Что вы, веселины, ровно дети малые? Еще ленточек повяжи на них, как талунской дочке на выданье. - Надо будет - повяжу, - насупился Крыжак - к делу украшения коней он относился трепетно и шуточек по этому поводу не понимал. - И на тебя, морда арданская, тоже. - Ну, давай, попробуй, - вертлявый рыжий ардан не был богатырем, но с ножом в руках творил чудеса, а уж до драки охочий... Только за это и терпели его в ватаге Бессона. - Хорош. Оба, - нахмурился главарь. - Охолоньте. А то я остужу кулаком по черепушке. Отреагировали забияки по разному. Крыжак кивнул и с головой ушел в обихаживание лошадей. Напротив, Вырвиглаз выпятил грудь колесом - почему-то он считал, что все его опасаются, - и позвал предводителя: - Иди глянь, какого красавца мы с коня стащили. Тут только Бессон вспомнил про пленника петельщиков, спасая которого погиб Охват. Освобожденный (не до конца, правда, поскольку руки ему до распоряжения старшого развязать поостереглись) сидел под деревом с удовольствием втягивая полной грудью ночной воздух и угрюмо глядя перед собой в одну точку. Мешок с его головы, понятное дело, давно сняли. Бессон с интересом оглядел захваченного. Фигура крепкая - ни ростом, ни шириной плеч не уступит ему самому. Лицо молодое: годков двадцать два - двадцать три от силы. Под глазами темные круги - свидетельство истощения и усталости, да на скуле синяк - сразу видно, что костяшки отпечатались. Волосы, сбитые в колтун, и отросшая, когда-то наверняка аккуратно подстриженная бородка, курчавились, а о масти их судить было тяжело не из-за неверного лунного света, а по причине давнишней немытости. Одежу парня Бессон разглядывать не стал. Сермягу жреческого балахона он приметил еще раньше, а ничего нового о нечаянном приобретении отряда это одеяние не скажет. Слишком не вязался наряд смиренников и лицемеров с крепкой шеей и гордой посадкой головы. Уж очень сильно похож на благородного. Явно трейг, судя по цвету глаз и темным волосам. Баронский сынок, набедокуривший в стольном Тегетройме по самое не могу? Не велика ли честь для такого - шесть петельщиков конвоя? Из своих кого везли? Десятника там или полусотенника проштрафившегося? Волчара его разберет. А что сразу на суку не подвесили, поперли за семь лиг киселя посербать?.. - Как с седла сняли, - тараторил Вырвиглаз. - Так сел сиднем и сидит. Отмахнувшись от докучливого ардана, Бессон опустился на корточки перед пленником. - Как звать-то тебя, паря? Ни словечка в ответ. - Слышишь меня, что ли? Молчание. - Дать бы ему по ребрам разок, другой, - не унимался Вырвиглаз. - Гонору-то поубавится! - Заткнись, - болтун начал уже утомлять Бессона своим стремлением выслужиться. И отлезь в сторонку, гнида, без тебя тошно. Пока по хорошему прошу. Рыжий засопел обиженно, но спорить с главарем не стал - не с руки. - Ты живой, нет, паря? - Бессон наклонился поближе к странному чужаку, потряс за плечо. Вдруг карие глаза дрогнули и уперлись в по-волчьи желтые гляделки разбойника. - Живой, - чуть слышно вымолвили пересохшие губы. - Вроде... Толпа, собравшаяся вокруг, одобрительно загомонила. - Как звать тебя, - повторил вопрос главарь. - Воды дай. - Держи, - одноглазый, меченый косым шрамом через щеку Некрас протянул свою флягу. - Погоди, дай веревки разрежу, - Бессон вытащил нож и одним махом перехватил стягивающие кисти пленника узлы. - Что раньше парня не освободили? - Дык кто ж его знал? - опять влез ардан (ну, прям в заднице свербит у него, что ли?). - Кто он есть? - А ты, никак, забоялся? - главарь глянул сперва на вертлявого болтуна насмешливо, а потом на жадно припавшего к горлышку фляги парня - с нескрываемым уважением. Вырвиглаз взвился, как кочет посреди курятника. - Кто забоялся? Я? Веселины заржали не хуже жеребцов, отпущенных на вольный выпас. - А кто ж еще? - Некрас нагнулся забрать опустевшую фляжку. - Мы ж сразу хотели, а ты - не надо, не надо... Пущай Бессон решает... - Что ж вы брешете, ровно кобели! - рожа ардана налилась багровым - аж конопух не видно стало. - Да я такого хмыря с завязанными глазами не боюсь! Козел душной! Бессон не успел ни придержать, ни окриком остановить распоясавшегося Вырвиглаза, как тот рванул вперед и ногой вышиб некрасовскую флягу. В пальцах его, ровно чародейство какое, высверкнул и заплясал широкий клинок боевого ножа. - Вот в сей момент ему глаз вырву, поглядите, кто кого боится, - кличку свою Вырвиглаз заработал, когда в потасовке за захваченную с бою амуницию подрезал, загнав нож в глазницу, своего земляка, никчемушного, к слову сказать, человечка, о смерти которого никто в ватаге Бессона не жалел. - Эй, легче! - опомнился главарь, но было уже поздно. Острие метнулось к лицу сидящего человека. Он даже не сделал попытки уклониться, только вскинул руки, будто защищая глаза. Ардан заорал, как кабан под ножом резника, пытаясь удержать равновесие. Не получилось. Не понятная сила завалила его вначале вперед - с размаху припечатав открытым в крике ртом о кору дуба, а потом вбок - заставляя выгнуться вслед за неестественно вывернутым локтем. Мгновение, и Вырвиглаз шмякнулся в палую листву, в кровь раздирая ухо о торчащий из земли корень. Бывший пленник стоял над ним на одном колене левой рукой сжимая запястье противника, а правую легко, почти нежно, положив ему на плечо. - Ах, ты ж сука трейговская! Мать твою через плетень,.. - разорялся ардан, до которого еще не до конца дошла вся серьезность происходящего. Мерзкий хруст заставил его захлебнуться в собственном визге. Трейг отпустил руки - предплечье Вырвиглаза упало безвольной плетью - и уселся обратно, как ни в чем не бывало. - Зря ты так про его мать. Трейги того не любят, - покачал головой Некрас. Дать бы тебе раза за фляжку, да сапоги в дерьме марать не охота. Покуда визг отползающего в сторону Вырвиглаза переходил во всхлипывания, Бессон внимательно изучал пленника. Умение драться говорило само за себя - не из простаков, землепашцев-трапперов, птичка. Воин. Прирожденный воин. С детства хоть с оружием, хоть без оружия ученый. Какое бы подспорье для ватаги... - Молодца,.. - протянул главарь. - Умеешь. Звать-то тебя как? Третий раз пытаю. Иль не расслышал? Трейг глянул на него снизу вверх. Потом медленно поднялся. - А как назовешь, так и будешь звать. - Экий ты! Смерти не боишься? - Смерти... Да я ее почти люблю. Меня,.. - не договорил, махнул рукой. - Годится. С нами будешь? - Буду, - просто отозвался новенький. - Только... - Что - только? - Арданов терпеть не могу. Веселины вновь захохотали. - Плюнь. Без него скучно. Трейг пожал плечами, сплюнул. - Ладно. Пусть живет. - Какое оружие тебе дать, безымянный? - происходящее наконец-то начало Бессону нравиться. Парень - не промах. Пожалуй, Охвата заменит. - Меч. - Ого! - поразился главарь, а потом запоздало сообразил, что поражаться стоило как раз в том случае, если бы парень выбрал оглоблю. Крыжак присвистнул - силен, мол, новичок. - Выбирай! Собственно, выбирать было не из чего. Сложенные кучкой мечи петельщиков не различались особо ни весом, ни длиной. Трейг наклонился над трофеями и выдернул полуторник не глядя, наугад. Взвесил на руке, примериваясь... И неожиданно для всех закрутил такую мельницу, что даже бывалые разбойники присели с перепугу, всерьез опасаясь за чистоту порток. Длинный обоюдоострый клинок размазался в серое, слабо поблескивающее пятно. - Ух, ты, - выдохнул Некрас. - Красотища! Не прекращая движения трейг перекинул меч в левую руку, завел за спину и из-за плеча кинул высоко вверх. Толпа заворожено следила, как, перевернувшись несколько раз в воздухе, оружие опустилось и легло рукоятью точно в подставленную ладонь правой. - Ешкин кот! - восхитился кто-то. - Умеешь, - одобрил Бессон. Но трейг с недовольным лицом пошевелил плечами. - Плохо, - пробормотал он озадаченно. - Чуть не выронил... Давно как... - Ничего, - главарь широко улыбался. - У нас живо нагонишь. А назовем мы тебя...
      - Живоломом! - ляпнул Некрас и сам обалдел, потому как никогда не силен был в выдумывании кличек. - Живоломом? - удивился Бессон. Потом глянул на скулящего Вырвиглаза - А и верно! Будешь Живолом! Новонареченный пожал плечами. Ему было все равно. Живолом так Живолом. Главное это развязанные руки. И возможность отомстить. За унижение, за боль, за обиду. Пускай путь к осуществлению мести начнется здесь в небольшой и не слишком хорошо обученной шайке в Восточной марке. Закончится он там, где следует. Отроги Облачного кряжа, холмы жнивец, день шестнадцатый, перед рассветом Еле слышный ветерок пробежал по верхушкам холмов. Прохлада. Как ее не хватает. Вот сейчас опять взойдет Небесное Светило и опять задрожит марево над разогретой землей. Север севером, а палит - не приведи Сущий. Тихо. Где-то вдалеке ухнула, устраиваясь на дневной отдых, пестрая неясыть. Внизу, среди строений прииска, раскинувшихся в вытянутой меж заросших рябинником рыжих холмов долине, затявкала жалобно собачонка. - Это в "Бочонке и окороке", - проговорил высокий худой ардан, нервно почесывая белую бороду. - В стороне. Остроухие около бывшего "Рудокопа" стали. - Ладно, ладно,.. - откликнулся невысокий седеющий трейг со следом ожога на щеке. - Щас мы с ними живо разберемся... Только ж ты смотри у меня! - О чем разговор? Проведу, как договаривались. Ни одна живая душа не почует. - Эх, не нравится мне эта собачонка,.. - трейг одернул коричневую накидку с вышитыми на груди языками огня. - Не спугнула бы... - Да я же говорю - далеко это. - Ладно. Помолясь Вечному Пламени, можем начинать. Из сумрака выплыла массивная фигура, ростом не уступавшая ардану, а в ширину двоих таких мало покажется. - Хватит лясы точить, Лабон. Коноводы назначены? - Так точно, командир, - сразу подтянулся трейг. - Тогда дуй вперед. Отрежешь путь на север. И что бы мышь не проскользнула! - Будет сполнено, - полусотенник козырнул сжатым кулаком и легонько свистнул своим. Пятнадцать петельщиков, осторожно ступая, исчезли следом за ним в редколесье. - Твои люди готовы? - бритая наголо голова повернулась к ардану. - Как условлено, - Белый опасливо поглядывал на секиру в руках Валлана. - Хорошо. Иди. Голова прииска так же растворился в сумраке. Командир петельщиков постоял, прислушиваясь. Ни шороха, ни хруста. Покивал одобрительно. Двадцать бойцов и чародей скрывались позади него в десятке шагов. Скоро кольцо замкнется. Ни один остроухий не должен уйти из ловушки. Себе на беду привела свой отряд бешеная сидка на прииск Красная Лошадь.