Владимир очень строго подходил к отбору людей. Большинство он браковал сразу же. Хамство, наглость, развязность, стремление подражать худшим образцам "современных людей", а особенно игра в "крутость" вызывали у него непреодолимое чувство отвращения.
      Он понимал, что очень одинок. А смерть родителей до предела обнажила это одиночество. Он корил себя за то, что провел так много времени в разлуке с родителями, хотя мог бы давно уже вернуться в Россию. Дела найдутся всегда, их не переделать, а вот родителей уже никогда не вернуть.
      Катя же осиротела уже давно. Ее мать умерла, когда Катя была еще студенткой и едва только познакомилась с Владимиром. Отец же, директор одного из киевских научно-исследовательских институтов, скончался года через два после смерти жены. Свою внучку Варю он видел только раза три в жизни, бывая по делам в Москве. Он умер внезапно, от обширного инфаркта, и Катя считала, что исчезновение внучки, собственно, и стало основной причиной его скоропостижной смерти. Владимир пытался ее в этом разубедить, считая, что основной причиной смерти отца Кати является потеря жены. Но Катя продолжала считать по-своему.
      Они оба были очень одиноки, ни родственников, ни друзей, только деловые знакомые, в основном люди очень зажиточные или даже богатые, типа Александра Ильича Холщевникова.
      После инцидента в самолете Раевский и Холщевников сблизились, стали почти что друзьями. Простой в общении, остроумный, веселый Холщевников был очень симпатичен Раевскому, что способствовало и процветанию их совместных предприятий. Но недавно Александр Ильич развелся со своей женой и женился на молоденькой девушке лет восемнадцати, до того работавшей фотомоделью. После этого Катя прониклась к нему чувством глубокого презрения, и обмен визитами прекратился. Сам же Раевский хоть и не осуждал своего компаньона, тем более что тот оставил бывшей жене большое состояние и продолжал всячески помогать сыновьям, но в гости его больше не звал и сам к нему не ездил.
      Мрачные тревожные мысли посещали Владимира Алексеевича все чаще. Он понимал, что достиг, такого материального благополучия, что большего желать не может. А счастье? Оно осталось там, в прошлом, в московском дворике в центре Москвы, в веселых студенческих походах по пивным, во встречах с Катей, тогда еще наивной и безмятежной, в рождении Вареньки... А что теперь? Что осталось ему теперь? Катя рядом, но она становится все более чужой, замыкается в своих безрадостных мыслях... Им не нужно ничего, кроме одного - найти Вареньку. А дьявол смеется над ними, играет с ними в какую-то страшную игру, прячет от них того единственного человека, который может принести им обоим счастье.
      - Эх, мама и папа, - прошептал Раевский, выкурил еще одну сигарету и лег в постель. На сей раз он заснул невероятно крепким сном.
      Проснулся он со свежей головой, мрачные мысли оставили его. У него появилось неосознанное предчувствие, что именно сегодня он получит новые, важные сведения о Варе. Он пребывал в каком-то лихорадочном возбуждении, хотел поделиться своими предчувствиями с Катей, но решил воздержаться от этого, боялся сглазить.
      За утренним кофе Катя сама начала разговор.
      - Ночью что-то произошло? - каким-то равнодушным тоном спросила она, наливая себе и мужу кофе.
      - Да. Звонил Марчук, - стараясь придать своему голосу такой же равнодушный тон, ответил Владимир. - У него кое-какие сведения из Турции. Там... Понимаешь, обнаружен дом, в котором похитители прятали Варю.
      - А ее, разумеется, там уже нет? - с какой-то саркастической улыбкой глядя на него, спросила Катя.
      - Ты права, - сухо ответил Владимир, преодолевая подступавшее раздражение, вызванное ее словами и улыбкой. - Но почти точно доказано, что похитители покинули Турцию. Очевидно, на каком-то судне. Марчук, Саша и Юра вылетели в Стамбул.
      - Понятно, - произнесла Катя и зевнула, прикрывая рот рукой.
      Владимир сделал большой глоток кофе и обжегся. Раздражение нарастало.
      - Теперь, я чувствую, ты не веришь? - спросил он, избегая глядеть ей в глаза.
      - Как тебе сказать? - тихо ответила она. - Хочу верить, Володя, только этим и живу. Но пойми и меня, мне кажется, что мы живем в каком-то зловонном болоте, где все люди друг другу враги. В этой клоаке похищают детей, мучают их, убивают людей, проливая реки крови, воруют, обманывают, грабят. Этот мир безысходен, в нем не может быть никакого просвета. А тот мир, в котором мы жили раньше, был просто иллюзией, красивым миражом, который при соприкосновении с грубой действительностью рассыпался, словно карточный домик. Нашей Варе только двадцать семь лет, и я просто не могу думать о том, сколько ей пришлось пережить. Если я думаю об этом, то чувствую, что схожу с ума. По-настоящему схожу. Наверное, во всем этом виновата только я, но иногда мне кажется, что если семья проклята богом, то он обязательно нашел бы способ заставить нас страдать каким-либо другим способом. Хотя.,. Страшнее этой неизвестности, в которой мы живем уже почти тридцать лет, нет, наверное, ничего.
      - Так вот и надо бороться за то, чтобы этот туман рассеялся, - каким-то неуверенным голосом произнес Владимир.
      - Конечно, будем бороться, - грустно улыбнулась Катя. - А для чего мы вообще живем, если не для этого? Мне ничего не нужно - ни деньги, ни положение в обществе, ни эта роскошь, - она неопределенным жестом обвела рукой гостиную. - Больше всего мне бы хотелось вернуться в нашу однокомнатную квартиру на Ленинском, вернуться в тот роковой семьдесят второй год, когда все это произошло. Чтобы Варенька была маленькой, а мы с тобой молодыми, но только при том условии, чтобы у нас за спиной был бы, пусть незримо, но все же был бы этот ужасный жизненный опыт, который мы приобрели за долгие годы. И мы бы умели ценить настоящее и не делали бы таких чудовищных промахов.
      - Погоди, Катюша, - дрогнувшим голосом произнес Владимир. - Может быть, все это еще будет. Варе всего только двадцать семь, да и мы с тобой далеко еще не старики. Дай срок, и не падай духом.
      - Дай-то бог, - уже не столь грустно улыбнулась Катя, встала и поцеловала Владимира.
      Он ехал в офис в приподнятом настроении. Он по-прежнему надеялся на то, что сегодня он получит какие-то обнадеживающие сведения о Варе и ее похитителях.
      Предчувствие не обмануло его. Только сведения пришли несколько позже, через две недели.
      Звонок раздался очень поздно, уже после двенадцати ночи. Однако для самого Владимира Алексеевича это не было поздним временем. Он только что вернулся домой после тяжелого дня. Ему уже не хотелось ничего - ни есть, ни пить чай, он чувствовал, что от чудовищной усталости даже не в состоянии раздеться. Хотелось прямо в одежде завалиться спать и провалиться в сон, как в какое-то спасение от бесконечных дел, навалившихся на него сегодня. Его присутствие требовалось на трех заседаниях и встречах в разных местах, а на шесть часов вечера они с Холщевниковым были приглашены на прием к вице-премьеру правительства.
      Там состоялся жесткий серьезный разговор, который длился около трех часов. Вице-премьер, расположенный к Раевскому, предупредил его, что на ряде принадлежащих Раевскому предприятий обнаружены серьезные финансовые нарушения, уклонения от уплаты налогов, и что в ближайшее время он может быть вызван на допрос в прокуратуру.
      Вышли они от вице-премьера в совершенно разном настроении. Холщевников был подавлен и раздражен и фактами, изложенными вице-премьером, и его суровым холодным тоном, Раевский же, совершенно наоборот, воспрял духом. Серьезный разговор с вице-премьером отвлек его от личных проблем, его вовсе не пугал предстоящий вызов из прокуратуры, он не боялся ничего, только одного - получить какие-то грозные известия от похитителей Вари. А тут пришлось окунуться хоть в сложные, но вполне решаемые проблемы, заняться живым делом. Работа давно уже была панацеей от постоянных тревожных мыслей.
      - Не грустите, Александр Ильич, - улыбнулся Раевский. - Это все пустое, мелочи все это. Лучше расскажите, как вам живется с молодой женой.
      На бледном лице Холщевникова появилась благостная счастливая улыбка.
      - Владимир Алексеевич, вы не представляете. Это рай, это настоящий рай. Я еду домой, как на праздник. Жаль только, что так редко приходится бывать дома. Завтра утром, например, улетаю в Китай на переговоры. А Ниночка создала мне такую обстановку дома, это что-то сказочное. Жаль только, что сыновья со мной очень холодны, - вздохнул он. - Я пару месяцев назад был в Швейцарии, встречался с Ромкой, и таким он меня обдал холодом, что стало не по себе. Илюша помягче, мы с ним встречаемся каждую неделю, но все же чувствуется влияние матери. Она буквально возненавидела меня. Мы прожили с ней пятнадцать лет, и сколько в нашей жизни было хорошего, разве я виноват, что полюбил Ниночку?
      - А как поживает Алла Эдуардовна? - решил переменить тему Раевский, чувствуя, что Холщевников увлекся рассказом о своих семейных проблемах, которые у каждого, как известно, свои.
      - Алла-то? - улыбнулся Холщевников. - Она, кстати, завтра летит со мной в Шанхай. - С ней интересно, она недавно вышла замуж, я все собирался вам сказать, да как-то забывал.
      - Снова за молодого? - спросил Раевский, вспоминая Юрия Каширина.
      - А вот совсем наоборот. Она вышла замуж за семидесятитрехлетнего старика. Беркович, кинорежиссер, слышали?
      - А как же? Известный документалист.
      - Так вот они теперь живут вместе. Он инвалид, плохо движется, плохо видит. А Аллочка очень счастлива, она носится с ним как с ребенком. Я просто поражаюсь на нее. После самоубийства Юрия она долго не могла прийти в себя, даже собиралась увольняться с работы. Я, разумеется, ее не отпустил, сами понимаете, я платил бы ей зарплату, даже если бы она вообще ничего не делала до конца жизни. Но она взяла себя в руки. А как-то пошла на просмотр в Дом кинематографистов и познакомилась там со вдовцом Берковичем. И уже месяц, как его жена. Квартиру Кашириных она продала, не захотела там жить. Они постоянно живут на ее даче, у них там настоящий рай земной. И она очень счастлива.
      После визита к вице-премьеру Раевский поехал в один из банков, обслуживающих его предприятия, и долго проверял там многочисленные счета. И толь- ко в двенадцать часов ночи попал домой.
      К своему удивлению, в гостиной он увидел Сергея, сидевшего напротив Кати. Они оживленно беседовали.
      - Сережа, - устало улыбнулся Раевский. - Какими судьбами? Очень рад тебя видеть. Давненько, однако, ты нас не посещал.
      - Добрый вечер, Владимир Алексеевич, - улыбнулся и Сергей, вставая. - Я сам не понимаю, почему мне вдруг захотелось приехать к вам. У меня было предчувствие, что сегодня мы что-то узнаем о Марине.
      - А у меня уже нет никаких предчувствий, одна смертельная усталость. Извините, но я не в состоянии ни ужинать, ни беседовать. Пойду спать.
      Сил хватило только на то, чтобы раздеться.
      - Ужинать будете, Владимир Алексеевич? - спросила горничная.
      - Нет, Аня, только стакан чаю с лимоном, - ответил Владимир. - Страшно хочу спать, просто ничего не соображаю от усталости.
      Но едва он лег в постель и с наслаждением вытянул уставшие ноги, как рядом на тумбочке зазвонил телефон.
      - Черт возьми, - проворчал Владимир. - Нет, телефоны надо отключать, произнес он уже в который раз. - Иначе я не выдержу, просто не выдержу, и все. Ночью надо спать.
      Трубку, однако, поднял.
      - Это... Владимир Алексеевич? - услышал он в трубке незнакомый ему женский голос. Женщина была явно в возрасте.
      - Я... Кто это?
      - Извините меня за поздний звонок. Я бы не стала беспокоить такого человека, если бы... Извините...
      - Я слушаю вас. Кто это?
      - Да вы меня не знаете. Мария Афанасьевна меня зовут.
      - Да кто вы такая? - никак не мог взять в толк Владимир, что за старуха звонит ему в первом часу ночи.
      - Мария Афанасьевна Чалдон, - объяснила старуха, и с Раевского тут же и сон, и усталость как рукой сняло.
      - Чалдон?!!! - приподнялся он на постели, а рука его невольно потянулась к пачке сигарет на тумбочке.
      - Да, я мать Славы Чалдона. Его, если вы знаете, ну... забрали... Я, конечно, не знаю, за дело ли...
      - Вы, ради бога, говорите, зачем вы мне позвонили. У вас есть что сообщить?
      - Славка перед тем, как его забрали, мне вот что сказал: если, мол, позвонит Колька Глуздырев, сообщи господину Раевскому. Господин Раевский обещал за такие сведения свою глубокую благодарность. А нам что, - всхлипнула старуха, - ждали ждали сыночка, вот и дождались, чуток погулял на свободе и снова туда же угодил, откуда пришел. А мы с батей его поздно родили, старые мы очень. Кто теперь о нас побеспокоится?
      - Я побеспокоюсь, я! - крикнул Раевский, закуривая сигарету. - Говорите! Звонил Глуздырев, что ли?
      - Звонил недавно, - вздохнула старуха. - А Славка за день до того, как его взяли, телефон купил, ну, с этим, как его...
      - С определителем номера? Говорите номер.
      - А насчет благодарности как же? Я скажу, а вы меня и забудете. А кто про нас с батей подумает. Славка теперь надолго загудел, мы его уж и не дождемся.
      - Вам сейчас же подвезут деньги. Давайте номер...
      - Да... - замялась старуха.
      - Не верите мне, что ли? - разозлился Влади мир. - Говорю же, вам подвезут деньги.
      - А, ладно, была не была! Записывайте! Только уж не обманите пожилых людей, Владимир Алексеевич. Мой муж инвалид второй группы, на лекарства денег нет.
      - Будут... Диктуйте номер.
      Она нехотя продиктовала телефонный номер, с которого звонил Глуздырев.
      - Что сказал вам Глуздырев?
      - Ничего не сказал, спросил Славика, и все...
      - А откуда вы узнали, что это он?
      - А как его, гада земного, не узнаешь? Его голосище ни с кем не спутаешь. Не дает покоя Славику, бандюга проклятущий, все время в свои лихие дела его путает.
      - И что вы ему ответили?
      - Сказала, что нет его дома, что он у своей бабы ночует.
      - Так. Это вы очень правильно сделали. Значит, он будет звонить и завтра. Спасибо вам, через пару часов к вам приедут наши люди и привезут деньги. И вот еще что - у вас дома будет постоянно находиться мой человек, так будет надежнее. Вы не против?
      - Да нет, чего мне быть против? Так и впрямь будет спокойнее, от таких людей, как этот Глуздырев, чего угодно можно ожидать. Одно слово - Крутой...
      - Сережа! - крикнул Владимир, заходя в его комнату. Сергей еще не спал, при свете ночника читал книгу.
      - Ну что? - пристально поглядел на него Сергей. - Кажется, предчувствия не обманули меня. Что-то есть?!
      - Есть, - кивнул Раевский. - Собирайся. Надо ехать. Я просто не в состоянии.
      Через несколько минут Владимир Алексеевич знал, откуда был произведен звонок Чалдону. Абонент Пряхин жил на Ярославском шоссе, около кольцевой дороги, совсем, кстати, неподалеку от Мытищ. А уже минут через десять по адресу этого , самого Пряхина мчалось две машины.
      Мчались на предельной скорости, выжимая из автомобилей сколько возможно и даже выше. И уже через двадцать минут несколько человек поднимались на шестой этаж, к квартире, где жил Пряхин, кто в лифте, кто пешком.
      - Кого черт несет? - послышался за дверью заспанный мужской хриплый голос.
      - Пряхин здесь живет?
      - Я Пряхин? Какого хрена в такое время? Кто это?
      - Открывай, с тобой не шутят, - произнес Генрих, уже не в состоянии держать себя в руках, настолько он сочувствовал Раевскому и стоящему рядом с ним Сергею.
      - Я сейчас в милицию позвоню, - прохрипел Пряхин.
      - Вот милиция твоего дружка у тебя и возьмет тепленького, - пригрозил Генрих.
      - Какого такого дружка?
      Генрих окинул взглядом довольно хлипкую дверь, подмигнул Сергею, а затем с разворота ударил па ней ногой. Дверь открылась.
      Хозяин квартиры от этого мощного удара потерял равновесие и упал, грохнувшись затылком об пол.
      - Что делаете, падлы?! - застонал он.
      Тем временем Сергей, не глядя на лежащего хозяина, бросился в единственную в квартире комнату. Там никого не было.
      - Где он?!!! - крикнул Сергей, хватая за грудки Пряхина и приподнимая его с пола. - Где он?!!!
      Сергей снова швырнул Пряхина на пол, а Генрих в это время вытащил из кармана пистолет. Передернул затвор и молча направил дуло в голову хозяину.
      - Говори, - процедил Сергей. - Говори... Иначе тебе конец!
      - Он уехал, - шипел Пряхин. - Уехал он... Не знаю, куда...
      - Когда?!
      - Да уже с полчаса.
      - Зачем он к тебе приходил?!
      - Звонил от меня.
      - Кому?
      - Чалдону. А потом еще кому-то. И после того звонка быстро слинял.
      - Что ему сказали?
      - По-моему, что Чалдона взяли. Он мне не говорил, но я понял. И он сразу слинял.
      - Что он тебе еще говорил?!
      - Да ничего. Пришел без звонка, сказал, что останется ночевать. А потом позвонил Славке, его мать сказала, что Славки нет. И он тут же перезвонил кому-то другому. А я как раз в это время вышел, пузырь с кухни хотел принести. Не знаю, кому он звонил. А он помрачнел, проворчал что-то вроде "Доигрался, значит". И быстро ушел, пить со мной Не стал. И все. Больше я ничего не знаю.
      - Вставай, - мрачно произнес Сергей. Он тут же перезвонил Раевскому и сообщил ему о том, что происходит в квартире Пряхина.
      Пряхин поднялся с пола, потирая ушибленную голову, и сел на продавленный диван.
      - Расскажи все подробно, - произнес Сергей, брезгуя садиться на засаленные стулья Пряхина и оставаясь стоять около двери. Пряхин с ужасом смотрел на происходящее, ничего не понимая.
      - Подробно с какого момента? - уточнил он, тараща глаза то на Сергея, то на Генриха. Он понимал, что имеет дело с очень серьезными людьми и что шутить с ними никак не следует.
      - С момента вашего знакомства с Глуздыревым...
      - С Глуздыревым я познакомился в зоне...
      - Сам за что сидел?
      - За хулиганство. Злостное... - почему-то решил уточнить Пряхин.
      - Прекрасно. Дальше...
      - Ну... Глуздырев мне помогал. Его уважали, он в авторитете...
      - Шестерил, короче?
      - Ну, вроде бы так... Я освободился в девяносто шестом. Адресочек оставил. И все. Он приезжал один раз, ночевал у меня. Год назад где-то. И сейчас вот приехал. Позвонил Славке Чалдону, он тоже с нами сидел. Потом еще кому-то... Я уже говорил... Он хотел заночевать, а потом передумал. Слинял, ну, уехал, короче. А больше я ничего не знаю. Я вообще с блатными никаких дел не имею, грузчиком работаю в продмаге. За что схлопотал, не знаю, - покосился он на неподвижно стоящего Генриха Цандера и потер ушибленные челюсть и затылок. Пистолетом еще грозил, а я что? Я ничего...
      - Ладно, разберемся, - махнул рукой Сергей. - Извинимся в случае чего. Ты припомни все, что говорил Глуздырев. Подумай.
      Он позвонил на телефонную станцию и, представившись, попросил узнать, на какой номер был звонок из квартиры Пряхина. Через некоторое время он получил ответ - звонили на мытищинский номер некоего Кучкина.
      - Кто такой Кучкин, не знаешь? - спросил Пряхина Сергей.
      - Вроде бы это сосед Чалдона, на железнодорожной станции работает, они рядом живут.
      - Глуздырев может к нему поехать ночевать?
      - Да навряд ли. Не поедет он к нему, Крутой найдет, куда ему поехать, он всегда при деньгах...
      - Он позвонил этому Кучкину только для того, чтобы узнать о Чалдоне, не поверив словам его матери, - шепнул Сергей Генриху. - Это понятно. Можно, разумеется, и туда наведаться, все равно бабке обещали дать денег за информацию. Заодно и Кучкина навестим. Только это ничего не даст, в этом я совершенно уверен.
      Генрих полагал, что никаких денег матери Чалдона давать не следует, поскольку эта ниточка явно оборвалась и больше к Чалдону Крутой ни звонить, ни обращаться за какой-либо помощью не станет. Разве что впоследствии наградит его за усердие девятью граммами в голову, но и это будет не очень скоро. Однако он никогда не высказывал своего мнения, а лишь беспрекословно выполнял все указания Раевского. А указания были таковы - заехать к старухе и заплатить ей обещанные деньги. Вдруг запищал мобильный телефон Сергея.
      - Алло, - произнес он.
      - Сережа! - услышал он взволнованный голос Раевского.
      - Что случилось, Владимир Алексеевич? - спросил он, понимая, что только что что-то произошло.
      - Сережа, - произнес Раевский. - Сюда только что звонили...
      - Кто? - машинально спросил Сергей, хотя прекрасно понял, КТО именно им звонил.
      - "Ваша дочь у нас, не пытайтесь организовать поиски самостоятельно. И уж, во всяком случае, не пытайтесь обращаться в милицию. Убить ее мы можем в течение одной секунды, а нам терять нечего". Вот что он сказал.
      - А что ответили вы?
      - Я спросил: "А что же нам делать?" А он ответил: "Ждать". - "Сколько?" "Сколько потребуется. Может быть, долго, может быть, не очень. Многое зависит от вас". Я хотел еще что-то спросить, но связь оборвалась.
      - Откуда был сделан звонок?
      - С мобильного телефона. Уже наводят справки о владельце этого телефона.
      Сергей понимал, что по этому номеру им не найти похитителей. Слишком уж это было бы просто. Впоследствии так и оказалось.
      Голос звонившего был записан на пленку, однако и так сомневаться не приходилось, что звонил либо сам Крутой, либо кто-то из его сообщников.
      - Володя, мне страшно, - произнесла Катя, когда Владимир положил трубку. Они убьют ее.
      - Мне тоже, - ответил Владимир. - Только они не убьют ее, у них другие планы.
      - А что делать?
      - Думать, только думать. Они должны были объявиться и объявились, Катюша. Это хорошо...
      - Может быть. Только очень страшно. Ведь Варенька, возможно, снова где-то совсем рядом с нами. А мы ничего не можем сделать. Игры с дьяволом продолжаются.
      - Да не дьявол это играет с нами, - процедил Владимир, и глаза его наполнились ненавистью. - Это вполне реальные существа в облике людей играют с нами в эти игры, и бороться мы с ними будем вполне реальными методами. Так что возьми себя в руки, Катюша. Я верю, все будет хорошо, все будет хорошо...
      Он говорил это словно заклинание, он боялся, что Катя от всего происходящего сойдет с ума, и на этот раз уже по-настоящему.
      Владимир позвонил следователю Бурлаку и сообщил ему о том, что произошло в эту ночь, поставил в курс дела и Марчука. А сам перезвонил Сергею и Генриху. Узнав ситуацию, велел им немедленно поехать в Мытищи навестить Кучкина, которому звонил Крутой.
      Ситуация с мобильным телефоном вскоре выяснилась. Еще час назад в милицию обратился человек, у которого из машины в районе Ярославского шоссе неизвестные похитили мобильный телефон. Оставалось только одно - позвонить на МТС и попросить заблокировать номер, чтобы бандиты больше не могли им воспользоваться.
      Поездка к Кучкину, как они и предполагали, тоже ничего не дала. Кучкин был вдребезги пьян, он тут же рассказал о звонке Глуздырева, о том, что сообщил ему про арест Чалдона, и даже попытался занять у Сергея на опохмелку.
      Сергей зашел к матери Чалдона и протянул ей несколько стодолларовых купюр.
      - Ишь ты, - подивилась старуха, пересчитывая новенькие хрустящие купюры. А я и не ожидала, думала, обманете пожилых людей. Бывают же такие порядочные люди, в жизни бы не поверила, - растрогалась она и вытерла слезу подолом халата. - Уважили старуху добрые люди, так и я вам добро сделаю, не привыкла в долгу быть.
      - А что же вы можете мне сделать хорошего, Мария Афанасьевна? - горько усмехнулся Сергей.
      - А вот могу, - хитро улыбнулась старуха.
      - А ну-ка, ну-ка, попытайтесь...
      - Вы вот, знаю, Глуздырева ищете. Знаю, нужен он вам позарез... Так вот я имею догадку, где он может находиться.
      - Нужен он нам, ваша правда. А догадок и у нас хватает.
      - Точно-то и я не могу сказать, только знаю одно, лихие люди, они у своих полюбовниц прячутся. Полюбовница не предаст, так что это самое милое дело.
      - А вы что, знаете его любовниц? Да откуда?
      - А вот знаю, - хитро улыбнулась старуха. - Случайно узнала. Был у нас этот Глуздырев после того, как Славку освободили, они тут всю ночь гудели с ним. Он такой злой, такой страшный, этот Глуздырев, челюсть вперед выпирает, руки все от наколок синие, настоящий зверюга. Мы с дедом в свою комнатушку запрятались и даже дышать боялись. Но Славка велел мне на стол подавать, чтобы этого Глуздырева ублажить. Шестерил он перед ним, слов моих нет, тоже очень даже опасался. Так что я его запомнила, и морду его квадратную, и голос такой противный. Так вот... Поехала я в Москву как-то к сестре, сестра моя родная живет в Солнцево. Зашла в магазин, а потом решила огурчиков свеженьких в ларьке купить. Встала, значит, в очередь...
      - А если покороче.
      - Можно и покороче. Стою я в очереди, гляжу, на обочине машина стоит белого цвета, ну прямо рядом с нами. И этот Глуздырев около машины, ключи на пальце вертит. Лето было, он в майке красной, а руки синие от татуировок, смотреть страшно. И баба рядом с ним, такая вся из себя накрашенная, намазанная, блядища, короче, проб негде ставить, извините за выражение. И базарят они с ней о чем-то. Я поневоле прислушалась, говорят тем более громко, никого прохожих не стесняются. Корит он ее, значит, упрекает в чем-то, мол, не ждала его, гуляла от него. Она плачет, пойдем, мол, ко мне. А он, не пойду, пошла ты, мол, на хер, извиняюсь за выражение, но он именно так и выражался, мат на мате. Он над ней, значит, куражится, а баба эта чуть ли не на колени перед ним падает. А потом он смилостивился, говорит: - Ладно, пошли. Я уж и дом твой позабыл. А она ему: - Коленька, так легко запомнить, дом семь, квартира тоже семь. Короче, машину они оставили на обочине, она его под ручку взяла, прижалась к нему, и поперлись они к ней. Крутой этот гоголем идет, матюги все отпускает и отпускает, не унимается. И плюет каждую секунду то в одну сторону, то в другую. И вот я чего подумала, промеж ними очень даже сурьезные отношения и он вполне может даже у нее хорониться.
      - Улицу помните?
      - А улица к железнодорожной станции идет, там спутать трудно, дом семь там неподалеку, во дворах. Найдете легко. А ведь должен же он где-то ночевать, сами посудите. А такая баба для него все что хошь сделает. Таких немного, сама женщина, знаю... Любит она его, козла драного, любит и все тут. Меня не проведешь.
      - А что? Очень даже может быть. Спасибо вам; Мария Афанасьевна. Ну а уж если его там найдем, такое будет вам спасибо, до конца жизни хватит.
      Он сунул ей еще несколько купюр и вышел из квартиры.
      - А что, Генрих, - сказал Сергей, садясь в машину. - Чем черт не шутит, и дурацкое дело может быть нехитрым не только для нас, а и для наших врагов. Давай-ка съездим мы с тобой в Солнцево.
      Генрих по своей привычке ни о чем не спрашивал, Сергей сам рассказал ему о разговоре с матерью Чалдона. А машины уже мчались по Ярославскому шоссе в сторону Москвы.
      Их было четверо, а от Глуздырева можно было ожидать всего чего угодно. Обо всем сообщили Раевскому, и, чтобы подстраховаться, Владимир Алексеевич позвонил Дмитрию Марчуку, который жил на Мичуринском проспекте, и сообщил ему ориентировочный адрес любовницы Крутого. Тот обещал немедленно отправиться туда и покараулить там до приезда остальных.
      Когда машины мчались по Окружной дороге и уже были в районе Волоколамского шоссе, зазвонил мобильный телефон Сергея.
      - Серега, - в трубке раздался взволнованный голос Марчука. - Похоже, что старуха оказалась права...
      - Он там?!!! - не веря своим ушам, закричал Сергей.
      - Несколько минут назад во второй подъезд дома номер семь около железнодорожной станции Солнцево вошел человек, по всем описаниям подходящий под Глуздырева, - отчеканил Марчук. - Высокий, здоровый, челюсть вперед выпирает...
      - Один?!!!
      - Один. Приехал, на частнике, вышел, огляделся по сторонам и пошел в подъезд. Я видел его совсем рядом. Но брать не стал, буду ждать вас. Когда вы подъедете?
      - Думаю, минут через двадцать. Ждите нас, Дмитрий Андреевич.
      - Да, я подумал, он один, но и я ведь тоже один, а он очень опасен. Мог бы подняться большой шум, а этого нам не нужно. Если попытается уйти, тогда буду действовать. Никуда он теперь не денется. И будем мы с тобой самые распоследние дураки, если упустим его.
      - Не упустим, - прошептал Сергей. - Ушел он от нас в Турции, а вот теперь никуда не денется. Мы уже скоро будем, проехали Волоколамское шоссе. Ждите...
      Марчук перезвонил Раевскому и сообщил ему, что Глуздырев в западне.
      - Я тоже еду к вам, - произнес Владимир. - Не могу сидеть дома в такую ночь. Чувствую, что сегодня мы узнаем самое главное. Узнаем, где сейчас Ва-Ренька. И сделайте все аккуратно, безошибочно. Главное, Митя, чтобы он был живой, он нам нужен только живой, - словно заклинание повторял он. - Он ведь снова звонил сюда, этот человек, - дрожащим от бешенства голосом добавил Владимир. - И знаешь, что он сказал? Он сказал мне, что Варенька очень плоха. Как это он выразился, они немного перегнули палку, и она очень плоха. Он смеялся надо мной, издевался. Сказал, что ему трудно унять своих людей, очень уж они круты. Но попытается, если договорится с нами. Но если мы начнем торговаться, то за ее жизнь он не отвечает.
      - Тварь... Грязная тварь... - прошептал Марчук. - Он не назвал сумму?
      - Он сказал, что назовет ее в следующий раз. Я крикнул, что мы заплатим столько, сколько они запросят. Но он бросил трубку. Я тут же узнал, что звонок был сделан с телефона-автомата на "Юго-Западной". Так что все сходится, Митя. Главное, взять его живым. Все, мы едем к вам.
      Увидев неподалеку от станции Солнцево "восьмерку" Марчука, Генрих остановил машину.
      Генрих с Сергеем подошли к машине Марчука.
      - Ну как? - спросил Сергей.
      - Квартира семь на втором этаже, справа. Он не выходил. Вот, поглядите, это окно седьмой квартиры. Там буквально пять минут назад потушили свет.
      - Какая дверь, не выяснили?
      - Сходил, проверил - дверь стальная. На лестничной клетке второго этажа перегорела лампочка. Внизу тоже не горит, так что довольно темно.