Свинцовый хеппи-энд

      - И все же, как вы попали сюда?
      - Стечение обстоятельств, - слабой болезненной улыбкой улыбнулся Усатый. Счастливое стечение обстоятельств. Надо же такому случиться, чтобы тебя привезли в дом, находящийся по соседству с халупой моего двоюродного брата Харитона Калиниченко. Ну вот, на трассу выехали, - произнес он. Машина повернула и оказалась на широкой трассе. - Вот она, дорога на Ялту. Как я гнал, если бы ты знала, как я гнал, выжимал из этого козла возможное и невозможное. И успел...
      - Они кричали, что изуродуют меня, как только поймают, - вспомнила Марина, и плечи ее задрожали. Она была уверена, что Кузьмичев и Кандыба выполнят свои обещания,
      - Найду его, - заскрипел зубами Усатый. - Должен я его найти. Ладно, ты рассказывай, путь неблизкий, рассказывай все. А потом расскажу я.
      - Мы едем к вам в Ялту?
      - В Ялту, только не ко мне. Эти могут явиться туда, и не одни. Он же узнал меня, Славик-Павлик. Узнал, я видел. А дом мой он знает, киллеров туда подсылал в свое время.
      - Это когда Сережу заподозрили в вашем убийстве?
      - Точно. Так что туда никак нельзя. В другое место поедем, там и отсидимся. Про него никто не знает, ни одна душа. А Харитон продукты таскал твоим похитителям, картошку, селедку, хлеб. Они его за придурка считали, пьет он здорово, запойно. А память у него дай бог каждому. Вспомнил он лицо Кузьмичева, по телевизору видел, когда тот еще депутатом был. И я ему говорил о нем по пьяному делу. И вот, приехал недавно Харитон ко мне в Ялту и рассказывает, что жив Кузьмичев.
      - А почему он должен быть мертв? - не поняла смысла его слов Марина.
      - Потому что я его утопил, - усмехнулся Усатый. - Не знал, что говно в воде не тонет, выплыл он. Я про это Харитону не рассказывал, ни к чему, газеты шумели, что пропал он бесследно в Киеве. А тот, оказывается, жив. Харитон рассказал мне, что видел его в Рыбачьем. Я собрался, зарядил пистолет, сел на машину и вперед с песней. И что я вижу? Ладно, путано мы с тобой говорим. Теперь я тебя слушаю. Рассказывай все подряд.
      Марина начала свой рассказ с того момента, когда Султан Гараев и Ахмед Сулейманов положили ее в свою машину в Царском Селе...
      Усатый слушал внимательно, стараясь не пропустить из ее рассказа ни единого словечка. Порой он закрывал от ужаса глаза и качал головой.
      - Бедная девочка, - произнес он, когда она закончила свой рассказ. Сколько же тебе довелось пережить.
      Рассказ был длинным, и, когда Марина его закончила, они находились уже недалеко от Ялты.
      - О себе я расскажу уже на месте, - сказал Усатый, находясь под сильным впечатлением от того, что рассказала ему Марина. - Думаю, что тебе тоже будет интересно. Хотя, должен заметить, моя жизнь была попроще, хотя и почти в два раза длиннее.
      В Ялте они останавливаться не стали, а проехали дальше и вскоре оказались в чудном экзотическом месте - Никитском ботаническом саду.
      - Мы с Сережей были здесь несколько лет назад, - сказала Марина. - Мы тогда побывали во многих местах и Кавказа, и Крыма.
      - Ты очень скучаешь по нему? - спросил Усатый.
      - Очень, - призналась Марина. - Я теперь не понимаю, как я могла столько лет жить без него. Ираклий сумел заменить мне всех - и родителей, и любимого человека. Если бы вы знали, какой это был человек. Мне кажется, что у него не было ни одного недостатка.
      - Ты любила его?
      - Наверное, нет. Не любила в истинном смысле этого слова. Но в другом смысле я очень любила его. Он заботился обо мне, как о ребенке, мне с ним было легко и просто. Но если бы тогда я не потеряла память, вряд ли мне было бы с ним так просто, я бы постоянно думала о Сереже. А так - только какие-то всплески воспоминаний, знаю, что есть где-то любимый человек. Но не могу вспомнить ни его лица, ни его имени. А рядом Ираклий, высокий, красивый, отважный, всеми уважаемый, создавший мне идеальный образ жизни. Выстрелы в Стамбуле окровавленные трупы на мостовой снова поставили все на свое место и вернули меня в ту холодную ночь в Царском Селе, где тоже были выстрелы, где был окровавленный труп. Только мой... Вы знаете, я стала жалеть, что все вспомнила. Я вообще очень жалею о том, что прекратилась наша жизнь с Ираклием. Она была спокойной, мирной. И он сам был всегда спокоен. Когда за нами в горное селение прилетел вертолет, он говорил о предстоящем полете, как об увеселительной прогулке, а не об опасном приключении. Он всегда говорил медленно, размеренно, с таким небольшим приятным акцентом. Мне очень нравилось, как он говорил, у него был такой красивый голос. И этот подонок, лысый подонок в парике и с наклеенными усами, лишил его жизни. - Голос у нее задрожал, на глазах появились слезы. - Скажите, почему на свете царит зло? Почему зло всегда побеждает добро? Зачем мы вообще родились на свет, если он так гадок и мерзок?!
      - Нас не спросили, когда рожали на свет, девочка. Нам оставалось только бороться за свое существование. А кто не выдерживал этой борьбы, тот кончал так, как закончила свою жизнь моя несчастная Надежда. Ну что, кажется, мы подъезжаем. Здесь, в этом месте, тебя никто не найдет.
      Машина подъехала к уютному маленькому домику, затерянному между деревьями и кустарниками Ботанического сада.
      Усатый остановил машину и помог Марине выйти. Открыл ключом дверь домика.
      - Заходи...
      Она вошла в дом. Там было чисто и уютно. Три маленькие комнаты, кухня, все удобства.
      - Ну как? Лучше, чем в гостях у Кузьмичева и Кандыбы?- спросил Усатый.
      Марина улыбнулась с благодарностью и слегка дотронулась до плеча Усатого. Он едва заметно вздрогнул от этого прикосновения.
      - Эх, Надька, Надька, - не произнес, а буквально простонал он. - Много бы я отдал, чтобы она сейчас нас видела. Как она тебя любила, если бы ты только знала. Как ей трудно было жить в последние годы. Жила одной надеждой, вздрагивала при каждом стуке, при каждом шорохе, все ждала, что ты придешь к нам, что ты найдешь у нас убежище. А вместо тебя пришел Серега со своей страшной вестью. И ведь не подтвердилась эта весть-то. Живая ты, девочка наша, живая. Эх, Надька, Надька, как бы она сейчас радовалась.
      Марина ничего не ответила. Она до сих пор не могла прийти в себя после пережитого в Рыбачьем. Она вошла в комнату и села на диван.
      - Тебе надо купить одежду, - заметил Усатый. - Ты в таком платье, без пальто, без обуви. Я позабочусь об этом.
      - А чей это дом? - спросила Марина.
      - Моей хорошей знакомой, Галины Петровны Вороновой. Она живет в Симферополе. Раньше она работала в Ботаническом саду, а ее покойный муж был ответственным работником горисполкома. Она познакомилась с Надеждой, когда та работала в ювелирторге, Надя доставала ей дефицитные товары. А домик этот тоже исторический. Тут, как она рассказывала, несколько лет назад скрывалась одна молодая московская парочка. И удачно скрывалась, надо заметить. Милиция, правда, все же вычислила этот домик, но было уже поздно. Но это другая история. Мы от милиции не скрываемся, мы скрываемся от бандитов. Трудно сказать, что у них на уме. А тебе рисковать больше нельзя, ты должна жить, хватит с тебя выстрелов, крови, погонь. Я должен вернуть тебя в целости и сохранности твоим родителям и твоему Сергею. А пока поживем здесь, если ты не против.
      - Я не против, Георгий Антонович, я так устала от всего этого, - тяжело вздохнула Марина.
      - Спасибо тебе, - прошептал Усатый, снимая с себя теплую кожаную куртку.
      - За что?
      - За то, что ты осталась жива. За то, что разговариваешь со мной, за то, что не смотришь на меня с ненавистью. У тебя есть на это все основания.
      - Не надо больше об этом, - попросила Марина. - Не будем вспоминать про бездну, над которой, мы все летим. Надо лететь и не глядеть вниз, иначе все иначе страшный конец.
      - А вот это ты хорошо сказала, нельзя глядеть вниз. Ладно, тут у меня кое-что есть, давай с тобой обедать. Наверняка ты устала от кузьмичевских харчей.
      - Да уж это точно,.- весело засмеялась Марина. - Они меня разносолами не баловали.
      - Если бы не Харитон Калиниченко, они тебя бы вообще голодом уморили, засмеялся и Усатый. - Я помню, что ты и в детстве очень любила покушать. - Лицо его снова помрачнело от будоражащих душу воспоминаний прошлого. - Ты была такая толстенькая, кругленькая, как мячик. Ела все подряд - и кашу, и сыр, и сосиски. Мясо любила, колбасу. Надька тебя перекармливала. Я ее за это ругал. Скажи, у тебя остались от детства хоть какие-нибудь воспоминания?
      - Отрывочные. Сами понимаете, моя жизнь с вами закончилась, когда мне было всего четыре годика. Но помню женские руки - теплые руки, протянутые ко мне... И вообще какую-то ауру тепла и любви. Потом все стало по-другому. В первом детдоме было неплохо, хотя все равно это был казенный дом, а уж у Кузьмичева, сами понимаете. Обстановка страха и ненависти. И только Сережа вернул меня в нормальную человеческую обстановку. А потом были и Оскар, и Ираклий... Да и Ахмед, как впоследствии выяснилось, ранивший меня, тоже прекрасно со мной обращался. Нет, не так уж мало на свете хороших людей, как это порой кажется.
      - Все равно, негодяев гораздо больше, - возразил Усатый, выходя на кухню за продуктами.
      Вдвоем они накрыли на стол, Усатый пожарил картошки, сварил сосиски, порезал овощи, поставил бутылку коньяка.
      - За что выпьем? - спросил он.
      - За нее, за Надежду Николаевну, - произнесла Марина. - Выпьем ее памяти...
      - Ты не держишь на нее зла? - удивился Усатый. - Ведь все твои беды именно из-за нее, чего там говорить?
      - Конечно, не держу. Она столько перестрадала. Сейчас мы выпьем, и вы мне все расскажете о своей и ее жизни. Мне интересно, правда, очень интересно. Я ведь практически ничего об этом не знаю, а это большая часть моей жизни.
      Они выпили по рюмке, и Усатый рассказал Марине о своей жизни и жизни Надежды. Она слушала внимательно, подперев подбородок кулаками и слегка приоткрыв рот.
      - Нет, я не держу зла ни на нее, ни на вас, - произнесла Марина, когда Климов закончил свое повествование. - Вам тоже довелось перестрадать выше всех человеческих пределов. Однако очень интересна роль этого Шмыгло, или Кузьмичева, в нашей жизни. Долго ли этот человек будет становиться на нашем пути?
      - Полагаю, недолго, - нахмурился Усатый. - Теперь он загнан в угол. Его будут искать и друзья Ираклия, и твои родители, да и я, разумеется, тоже, пока есть еще силы. Так что для него скоро все закончится, можешь быть в этом уверена.
      -- И все же, я не устаю удивляться вашему рассказу о заплыве через Днепр. Как-то это все... - Она замялась, не зная, какое ей подобрать выражение.
      - Глупо, ты это хотела сказать? Так оно и есть, Маринка. Очень глупо. В девятнадцатом веке люди стрелялись на дуэли или бились на шпагах. Я, разумеется, из простого сословия, но тоже захотелось какой-то романтики. А с таким, как он, какая может быть романтика, действительно, глупость одна получилась. Я бы мог его застрелить, зарезать, что угодно с ним сделать, он был полностью в моих руках. А я дал ему шанс выжить, маленький шанс, но он воспользовался и им. И Витька Нетребин еще с ним плыл, мог и утонуть, неважнецки он плавал, честно говоря. А этот профессионал, непотопляемый, несгораемый, недостреленный, недорезанный. Я вообще начинаю подозревать, не бессмертен ли он, как Кащей. Когда Харитон рассказал мне, что он видел в Рыбачьем живого и здорового депутата Кузьмичева, я ему не поверил, думал, плетет он что-то с пьяных глаз. Поехал разбираться, а тут вот что, оказывается, творится. Ладно, тебя я спас, это главное. А уж с Кузьмичевым в крайнем случае как-нибудь и без меня разберутся. Перед покойной Надькой только стыдно сколько раз она меня попрекала, что я ему не отомстил за все его дела. Ну что, Маринка, давай теперь выпьем за тебя, за то, чтобы твои приключения, наконец, закончились. Они подняли рюмки и чокнулись.
      - Будь здорова и счастлива, Маринка! - улыбнулся Усатый. - Ты ведь тоже у нас непотопляемая и непробиваемая, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.
      Он любовался ее нежным лицом, небесно-голубыми глазами, распущенными русыми волосами. Она сидела напротив него и молчала.
      - Какое сегодня число? - наконец, спросила она.
      - Да уже тринадцатое декабря, - ответил Климов. - Скоро Новый год.
      - Сегодня у Сережки день рождения, - мечтательно произнесла Марина. - Ему исполняется тридцать три года. Я не видела его уже более пяти лет. Каким он, интересно, стал?
      Новый год они решили встречать вместе дома у Раевских. После того как выяснилось, что Марине удалось бежать и она прячется где-то у Климова, с плеч Сергея, Владимира и Кати упал словно какой-то тяжеленный камень. Ее не было с ними, но чувствовали они себя уже совершенно по-другому. Они постоянно находились в некоем возбужденном, взвинченном состоянии. Каждый день, каждый час, каждую минуту ждали ее появления, хотя бы телефонного звонка или другой какой-нибудь весточки. Но она не появлялась и не появлялась. И тревога за ее жизнь стала снова проникать в их души.
      А тридцать первого декабря, часов в девять вечера, когда Сергей уже собирался ехать к Раевским, в его квартире раздался телефонный звонок. Он поднял трубку.
      - Серега! - услышал он в трубке мужской голос. Он не узнал голоса звонившего, однако ему показалось, что когда-то давно он уже слышал этот голос. Это был голос из далекого прошлого, что-то мучительно напоминающий ему, вызывающий в душе какие-то светлые и грустные воспоминания. - Ну что, неужели не узнаешь? - засмеялся звонивший.
      - Пока нет, - никак не мог догадаться Сергей.
      - Зазнался, зазнался, крупным человеком стал, большими делами ворочаешь, в желтой прессе мелькаешь, - продолжал смеяться звонивший. - Про нас, бедных пскопских зэков, и думать забыл.
      - Костя?! - закричал Сергей, сразу узнав старого друга. - Пискарь?! Ты?! Какими судьбами?!
      - Узнал, наконец. Помнишь, как в Землянск-то ездили? Да, Серега, командировочка была еще та, вспомнишь - вздрогнешь... - снова засмеялся он, хотя смешного тут было мало. - Какими судьбами, говоришь? Да вот, занесла судьба в столицу. Только ты не подумай, я не какой-нибудь бомж или хулиган. Я теперь псковский предприниматель, свою строительную фирму имею. Маленькую, правда, но все же, не бедствую и в долг не клянчу. Занимаемся ремонтом квартир, офисов. Я еще позавчера приехал, повидаться надо было кое с кем, но закрутился с делами, только сейчас все закончил. Так что до Нового года мне домой уже не добраться, придется жене без меня праздновать. Я ведь, Серега, женился три года назад, сынишка у нас растет - Колька. А ты-то как? Водку еще пьешь? - спросил он, и Сергей тут же вспомнил восемьдесят второй год, себя, шестнадцатилетнего, оставленного в школе на второй год, и Пискаря, приблатненного, шустрого, только что освободившегося из зоны и щеголяющего своей опытностью, с папироской в зубах и в кепочке-малокозырке на голове. Какую большую роль сыграл Костя-Пискарь в его жизни! Ведь если бы не он, Сергей не попал бы в Землянск, не встретил бы там Марину, и вся его дальнейшая жизнь пошла бы по совершенно иному сценарию.
      - Как я рад тебя слышать! - воскликнул Сергей. Возможно, это был единственный человек, кроме Марины, которого он действительно хотел бы сейчас видеть. - Приезжай, срочно приезжай!
      Через полчаса Костя был у него дома. Он изменился за эти годы настолько, что его трудно было узнать. Ему было уже за сорок. Поправился он килограммов на двадцать, и при довольно высоком росте выглядел весьма внушительно. Он полысел, был солидно одет, исчезли резкость в движениях, блатные манеры. Однако он был так же весел, и глаза глядели с таким же задором, как в том далеком, восемьдесят втором году, когда он жил у Сергея на проспекте Вернадского и щеголял в костюмах его покойного отца. Одна перемена костюма обошлась ему в шесть лет заключения.
      - Я все знаю, - произнес, нахмурившись, Костя, предупреждая рассказ Сергея о гибели Олега Жигорина. - Все знаю. Еще месяц назад узнал. Позвонил ему, хотел сказать, что скоро в Москве буду, а Оля мне все сообщила: И тебе звонил, но тебя не было. Давай выпьем за его память. Царство ему небесное. Золотой был парень Олег! Таких людей теперь редко встретишь. В основном все под себя, а он для других. Жил так и погиб так.
      Они молча выпили. А потом Сергей подробно рассказал гостю о том, что произошло в Стамбуле. И о том, что им удалось задержать Крутого, тоже рассказал.
      Тот слушал внимательно, боясь пропустить из рассказа хоть одно слово, постоянно курил.
      - Вот так, Костя... - сказал Сергей, заканчивая свое скорбное повествование. - Нет больше на свете нашего Олега.
      Тот молчал, глядел в сторону, кусал губы.
      - Да... Но Кузьмичев-то... Надо же, как жизнь сложилась. Помню этого гада, хорошо помню, морду его очкастую перед собой вижу. Да, здорово он в Землянске со мной тогда разобрался. Шесть лет получил ни за что. Читал я в газетах в девяносто шестом про его эпопею и про то, что он свою жену Светлану угробил, тоже читал. А ведь говорил я ей тогда, предупреждал, чтобы с ним не связывалась, а она, значит, не послушалась, на выгоду польстилась. И вот чем все кончилось. А хороша, между прочим, была... - мечтательно произнес он, вспоминая время, проведенное со Светланой, еще не бывшей тогда женой Кузьмичева, а ныне давно уже покойной...
      - Мне кажется, что Кузьмичев еще заявит о себе, - мрачно произнес Сергей.
      - А где, - спросил Пискарь. - Где... тот, которого вы взяли в Солнцево? Его что, сдали в милицию?
      - Да нет, Владимир Алексеевич где-то его прячет. Только мне не говорит, где. Боится, что я проникну туда и прикончу его. Никто ведь толком не знает, кто убил Олега. Этот отказывается, на другого все валит, на Кандыбу какого-то...
      - Неплохо бы прикончить, - процедил Костя, затягиваясь сигаретным дымом. Все они виноваты, какая разница, кто именно стрелял в Олега?
      - Да нет, - возразил Сергей. - Для меня, например, есть разница. И большая.
      Они выпили еще, и Сергей рассказал Косте про Юрия Каширина, про его визит с женой к Раевским, про их партию в бильярд и про бесславный конец Каширина.
      - Не жалко, - сказал Костя. - Ничуть не жалко. Помню его сытую физиономию в аэропорту Шереметьево. Он на всех людей смотрел как на грязь под ногами. Вот сам в грязь и превратился.
      Раздался телефонный звонок.
      - Сережа! - услышал он голос Раевского. - Куда ты запропал? А мы тебя ждем, к столу не садимся. Погляди-ка на часы!
      - Владимир Алексеевич, ко мне старый друг приехал. Костя Пискарев, помните, я вам рассказывал. Ну, тот самый, с которым я попал в Землянск...
      - Так приезжай с ним, какие проблемы! Нам с Катей будет приятно его видеть. Ведь если бы не он, как я понимаю, ты вообще бы не попал в Землянск и не встретился бы там с Варенькой. И он тоже пострадал от Кузьмичева. Мы очень ему признательны. Приезжайте вдвоем..
      - Ладно, скоро будем: Садимся в машину и едем. Правда, мы уже выпили немного за встречу, но, ничего, полагаю, прорвемся. Вот, Костя, - улыбнулся он. - Тебя приглашает к себе Раевский.
      - Да ну, - махнул рукой он. - Не поеду, неловко как-то. Такой человек, мне будет там не по себе. Я лучше поеду к Ольге. Посидим, Олега помянем.
      - Стеснительным стал? Раньше за тобой такого не водилось. Ладно, не теряйся, мы пскопские, прорвемся. А Оли, кстати, нет дома, она встречает Новый год у своих родителей. Я договорился с ней, что буду у нее завтра вечером. Вот завтра вдвоем к ней и поедем.
      - Ну ладно, поехали, - нехотя произнес Пискарь и улыбнулся. - А что, буду потом всю жизнь хвастаться, что у самого Раевского дома был. Никто, правда, все равно не поверит.
      - А мы сфотографируемся там, - засмеялся Сергей. - И поверят как миленькие. Тебе потом в твоем Пскове цены не будет. Ты огромную фотографию в своей конторе на самом видном месте повесишь, сразу рейтинг поднимется, от заказов отбоя не будет.
      Они оделись, сели в машину Сергея и поехали по Рублевскому шоссе. И вдруг... когда они уже были километрах в пяти от дома Раевского, машина неожиданно стала глохнуть и, наконец, встала.
      - Вот так, - сделал смешную гримасу Костя. - Не судьба, значит, мне побывать дома у миллиардера. Будем встречать Новый год тут.
      - Можно и так. Бутылка шампанского есть в багажнике. Но встречать Новый год мы тут не будем. Бросим машину и пешком пойдем. Тут не больше часа ходьбы. Я могу позвонить Раевскому, только неловко как-то. Ночь довольно теплая, дойдем пешком, воздухом подышим.
      - Ладно, но все же пока попробуем разобраться, что там случилось с твоей тачкой. Тоже понятие имеем. У самого "восьмерка" была недавно. Фонарик есть?
      - Найдем.
      Сергей открыл капот и зажег фонарик. Костя нагнулся и стал проверять зажигание.
      - Сделаем! - крикнул он. - Сделаем! Это для нас тьфу. Было у меня такое год назад, только не зимой, а наоборот, в тридцатиградусную жару. Повозился часа два, но разобрался, теперь знаю, что к чему. Сделаем! На машине приедем к твоему магнату, а не притопаем, как два фуцена какие-нибудь позорные. Через десять минут тронемся.
      Однако через десять минут устранить неисправность не удалось. Но Пискарь не сдавался. Он возился и возился с машиной, бормоча под нос изощренные проклятия. Порой они были настолько экзотическими, что Сергей от души хохотал. Вообще в эту ночь у него почему-то было прекрасное настроение, словно бы Маринка была уже с ним.
      - А ну-ка, горе-водитель, - произнес, наконец, Пискарь. - Сядь-ка ты, парень хороший, за руль и включи-ка двигатель. И век мне свободы не видать, если эта падла не заведется. Извини, машина, извини, хорошая ты, хорошая, погладил он машину. - Это хозяин у тебя плохой, не следит за тобой, а ты молодец. Сейчас ты заведешься и поедешь.
      Сергей сел за руль, повернул ключ в замке зажигания. И машина действительно завелась.
      - А! - торжествующе закричал Пискарь. - Ну что, соображаю я в машинах или нет?! То-то, есть еще порох в пороховницах! Все, поехали, доведется мне все же побывать дома у миллиардера! Давай только выкурим по сигаретке на свежем воздухе и поедем.
      Они закурили и вдруг заметили на дороге огромную мужскую фигуру. Человек быстрыми шагами направлялся к ним. Он был в какой-то короткой куртке и с непокрытой, коротко стриженной головой. Лица в темноте видно не было.
      - Хлопцы! - крикнул из темноты мужской густой бас. - С наступающим вас! Подбросьте до трассы, хорошо заплачу, бабки есть! - похлопал он по карману.
      - Да ну его, - произнес Пискарь. - Пусть сам добирается. Что это с тобой, Серега? - удивился он странной реакции Сергея. Сергей бросил сигарету, напрягся и сделал шаг по направлению к мужчине.
      В этот момент раздался звонок мобильного в кармане у Сергея. Он медленно вытащил телефон, не отрывая пристального, напряженного взгляда от приближающейся могучей фигуры. А мужчина продолжал двигаться к ним быстрым шагом.
      - Да... - произнес Сергей. - Да, Владимир Алексеевич. Вот как? А я это и сам знаю. Почему, говорите? - понизил голос он. - Ладно, потом объясню, - он отключил телефон.
      - Что-то случилось? - насторожился и Пискарь.
      - Да... - прошептал Сергей. - Случилось... Бежал Крутой, тот самый, который был в Стамбуле.
      - И это он идет навстречу нам по дороге? - сразу понял Пискарь.
      - Понятливый ты, - подтвердил Сергей, чувствуя, как холодеет у него спина. Ему самому было стыдно своего страха, но поделать с собой он ничего не мог.
      - Ну что, братаны, - послышался хохот Крутого, ускорившего свой шаг. Глаза его весело заблестели в темноте, было очевидно, что он узнал Сергея и очень этому обрадовался. - Подвезете до трассы, плачу щедро!
      И тут же сделал резкий рывок в их сторону. Чудовищным по силе ударом своего пудового кулачища он сбил с ног Костю, стоящего несколько впереди Сергея. Костя, несмотря на свои габариты, словно пушинка, полетел в сугроб.
      - Ну что, братан, посчитаемся за вечерок в Солнцево? - засмеялся Крутой. Ты мне тогда пару раз врезал, а я этого не люблю. Не люблю, понимаешь, когда всякие бакланы хвост поднимают.
      Сергей отступал, понимая, что справиться с Крутым практически невозможно... Словно Кинг-Конг, Крутой шел на него медленной, уверенной поступью, расставив громадные ручищи, выставив вперед квадратную челюсть и зловеще улыбаясь огромным ртом.
      - Я тебя руками порву, тварь позорная, - бубнил он под нос. - Яйца оторву своими руками. Нашел на кого хвост поднимать. Там-то вас много было на меня одного, там вы все борзые были. А тут дело другое. Тут место тихое, можно и по душам побазарить...
      Он бросил быстрый взгляд назад, где лежал Пискарь, и, увидев, что тот делает попытки подняться, рванулся к нему и мощным ударом ноги в живот заставил его снова лечь. Костя застонал и схватился руками за живот.
      - Лежи, отдыхай, парень, сегодня тепло, - хохотнул Крутой. - Скоро Новый год будем праздновать. Я вот лично кровью этого баклана побалуюсь. Она же у него голубая, вкусная... - И снова, растопырив руки, медленным шагом пошел на Сергея.
      Выхода у Сергея практически не было, сзади была только пустая зимняя дорога.
      - Убивай, вижу, твоя взяла, - обреченным голосом произнес Сергей. - Но перед смертью имею одну просьбу.
      - Говори, уважу, - захохотал Крутой. - Это нам запросто.
      - Скажи все же, кто убил Олега. Ну того, русского, который заступился за девушку? Яков или ты?
      - Это нам запросто, - повторил Крутой. - Скрывать тут нечего, фраерок. Я убил, лично я, вот этой самой рукой и кончил его. Только он начал возникать, я ему пулю в сердце всадил, он и дернуться не успел. А когда он на мостовую упал, я его поганый череп второй пулей размозжил. Это так, для страховки, чтобы не ожил. А то всякое в нашем деле бывает, такие живучие попадаются, их мочишь, мочишь, а они никак не дохнут. Ну что, понял меня, фраерок? - улыбнулся он во весь свой огром- . ный рот. - Вижу, тот парень корешом твоим был, раз интерес имеешь. Так знай, я убил твоего кореша и тебя сейчас убью, баклан гребаный, фраер сытый...
      Говорил он громко, все сказанное услышал и Пискарь, лежащий на снегу, держась руками за живот. И медленно стал приподниматься...
      - Но ему повезло, он сразу скопытился, - продолжал Крутой. - Раз, и в лучшем мире. А вот ты умрешь не так. Ты про четвертование там что-то базарил, что на сорок частей меня порвешь. Так рви, вот он я перед тобой. Только не как тогда, в Солнцево - теперь один на один. Вернее, вас даже двое, фору имеете. Но для меня это тьфу, я таких фраеров, как вы, соплей перешибу. Это там вас много было, с пушками в придачу. А тут клево, тишина, природа, лесочек. Кайф, в натуре. И не ты меня, а я тебя рвать на части сейчас начну. Дело привычное...
      Узнав, что именно Крутой убил Олега, Сергей вдруг перестал испытывать чувство страха перед этим чудовищем. Он понял одно - если он сейчас не отомстит за друга, он не должен жить на свете. И неважно, что Маринка жива и здорова, что она может скоро появиться в Москве. Она поймет его.
      Он понимал, что вскоре тут появятся люди Раевского, но, во-первых, все решают секунды, а во-вторых, он должен был все сделать сам. Только сам... Иначе он не человек, он не мужчина. И он будет насмерть биться с этой человекообразной гориллой, лишившей его самого близкого друга.
      Ему припомнились уроки самообороны, которым учила его Марина, припомнилось, как она смеялась над ним, когда у него ничего не получалось, смеялась над его неповоротливостью и плохой реакцией. Он жутко злился и назло ей четко отработал некоторые приемы.
      Он помнил один завет, который передал Марине Оскар, а она, в свою очередь, ему. В самый трудный момент, когда жизнь в буквальном смысле висит на волоске, нужно до предела сконцентрировать все силы, сосредоточиться на ударе, вложить в этот единственный удар всю свою душу.
      Вот он... Вот он идет на него. Это существо, которое убило Олега, которое хотело лишить его любимой женщины. Идет, улыбаясь во весь свой чудовищный рот, выставив квадратную челюсть. Вот оно, вот оно...
      Видимо, те же чувства испытывал в этот момент и лежащий на снегу Костя-Пискарь. Превозмогая боль, он рванулся и бросился под коленные сгибы Крутого. Тот потерял равновесие, закачался, но все же удержался на ногах. Повернулся назад и ударил Костю ногой в челюсть. Тот упал и на сей раз замер без движения. Крутой повернулся к Сергею. Но внимание его на какие-то секунды было рассеянно. И именно в этот момент Сергей прыгнул. Согнул и выставил средний палец правой руки и коротко нанес Крутому удар в переносицу. Он вложил в этот удар все - неутихающую боль от потери Олега, любовь к Марине и ненависть ко всему тому, что долгие годы мешало им жить. Омерзительное громадное существо со стриженой головой и выпирающей челюстью было олицетворением этого зла.
      Крутой издал какой-то странный гортанный звук, а затем рухнул на спину и замер без движения.
      - Ни хрена себе... - изумленно прошептал Пискарь, лежа на снегу. - Вот это Серега...
      В этот момент дорога осветилась ярким светом автомобильных фар. "Мерседес" Раевского резко притормозил около них. Из него одновременно выскочили Генрих и еще двое.
      - Что произошло?! - крикнул Генрих.
      Сергей каким-то неопределенным жестом махнул рукой в сторону неподвижно лежавшего на снегу Крутого. Генрих все понял и наклонился над бандитом. Бросил быстрый взгляд на Сергея, а потом наклонился еще ниже.
      - Да он же... - прошептал он, медленно поднимаясь. - Ты же убил его. Он не дышит.
      - Ну и пусть не дышит, воздух чище будет, - еще тише произнес Сергей. Он не раскаивался в содеянном и не испытывал чувства страха. Он знал одно - Олег теперь отомщен. Он сделал то, что должен был сделать. Именно он, и никто другой.
      Вскоре все поняли суть произошедшего. Удар, нанесенный Сергеем, был такой силы, что перебил Крутому переносицу, кость вошла в мозг. Смерть наступила мгновенно. Такой прием мало кому удается, его нужно нанести с жуткой силой, а главное, с резкостью и абсолютной точностью. И он сделал это.
      Генрих дотронулся до плеча Сергея.
      - Он бежал из подвала... - произнес он, словно извиняясь. - Его держали тут, неподалеку. Проморгали, расслабились в новогоднюю ночь. А у него чудовищная сила. Отключил охранника, высадил дверь. Хорошо, что охранник еще жив остался. Сейчас его откачивают.