- Стальную дверь открыть непросто. На окне решеток нет?
      - Нет.
      - Будем брать его через окно.
      - Ну что, идти? - спокойно спросил Генрих.
      - Лучше пойду я, - предложил Марчук. - Мне приходилось делать такую работенку. А ты подстрахуешь меня на лестнице.
      - Мне тоже приходилось, - произнес Генрих, и в его голосе прозвучало недовольство.
      - Ладно, давай, - вполне миролюбиво махнул рукой Марчук. - Главное, сделать все быстро и грамотно. И без шума. Он нам не нужен, этот шум...
      - Эх, Ленка, что бы я без тебя делал? - прошептал Крутой, обнимая свою подругу. - Клевая ты телка, гадом буду. Ни одна баба лучше тебя не трахается. Не, в натуре, я в зоне только по тебе и тосковал. Ну... Не веришь? Тоскую, и все тут. Ну вот подпирает тоска к горлу, и все. Ничего не в кайф. В натуре... Там жить можно в зоне, а вот тоска... Особенно весной... Так и мечтаю, приехать бы в Солнцево, прийти к моей Ленке, стиснуть ее, чтобы кости хрустнули, а потом трахать, трахать, всю ночь, весь день...
      - Свистишь все, Коленька, - шептала разомлевшая подруга. - В жизни я не поверю, чтобы такой парень, как ты, по кому-нибудь сох. У тебя баб небось было, как у меня волос на голове.
      - Баб было немало, врать не стану. Только душой все к тебе тянуло. В натуре... Эх, Ленка, скоро мы с тобой по-другому заживем. Тут такое дело... Дай-ка сигаретку, вон пачка рядом с тобой.
      Он закурил, мечтательно потянулся...
      - Все брошу, не надо будет... За кордон уедем, дом купим, несколько тачек, жить станем, как люди.
      - А что за дело?
      - Да дело серьезное. Тут главное, чтобы мы друг друга из-за него не перестреляли. По уму надо все делать. А пока кое-что не так идет, как надо. Людей нет. Пойми одно, Ленка, людей нет стоящих, вот в чем вся беда-то! Дело такое, что люди нужны, бабок на всех хватит, а людей нет, одни фуфлыжники. Один трус, другой мудак, третий козел... А разве одному или двоим такое дело по плечу? Не тысячами - миллионами баксов дело пахнет, десятками миллионов... Для того говорю, чтобы ни одна собака не знала, что я был у тебя. Мне в Москве больше хорониться не у кого. То есть где ночевать-то я найду, проблем нет, но шугаюсь я, пойми, шугаюсь, в натуре. Только тебе одной и доверяю, больше никому. Пасут меня, Ленка, понимаешь... А мы сейчас такой богатый куш можем хапнуть, если по уму все спроворим, без балды, такой куш, по гроб жизни хватит и еще останется.
      - Если хапнешь, и думать про меня забудешь, - обиженным голосом проговорила подруга, прижимаясь к мускулистому волосатому плечу Крутого. - Ты столько телок себе найдешь, самых прикинутых, меня на фиг бросишь.
      - Дура ты, - мрачно пробасил Крутой. - Дура и есть, душу не понимаешь. У меня и сейчас бабок выше крыши, что я, блядь себе не могу снять самую дорогую? А недавно вот с такой дамочкой по душам пришлось беседовать, - улыбнулся он во весь свой огромный рот. - Хотел трахнуть, врать не стану, нельзя только. Шеф не разрешил. Для дела она нужна.
      - Ну вот видишь, - обиженно произнесла Подруга. - Ты всех хочешь перетрахать.
      - Всех не перетрахаешь, а лучше тебя в постели никого в жизни не видел. Я любую бы мог снять. Вот гляди!
      Он зажег ночник, сунул руку в карман куртки и вытащил оттуда мятую пачку долларов. Обратно класть не стал, отдал ей.
      - На вот тебе, на тряпки, мне для тебя ничего не жалко. Для меня это не бабки, это так, на раскрутку.
      - Спасибо, - проворковала подруга и сунула деньги под подушку.
      Крутой любовался ею с полминуты, а потом начал бешено тискать.
      - Вот об этой-то минутке я и мечтал там, у хозяина, - бубнил он, яростно сопя и хрипя. - Только бы добраться до моей Ленки и трахать ее, трахать во все дырки, едрена матрена, в гробину мать...
      - Что же ты такие слова в такой момент говоришь? - шептала подруга, сама приходя в бешеный экстаз.
      - Других не знаю, но говорю от души, - отвечал Крутой. - Лучше тебя на белом свете бабы нет, в натуре говорю.
      - Ой, Коленька, ты давно уже освободился, а много ли я тебя вижу. Нагрянешь на денек, а потом снова пропадешь на месяца. А я так стосковалась по твоему...
      Они слились в единый клубок похоти и крутились сначала на кровати, а потом свалились на пол.
      - Уй-я, - бубнил Крутой, делая свое дело. - Уй-я... Балдею... Балдею... Эй, что это у тебя?! Окно кто-то разбил... Эй! Кто это?!
      - Кто это?!!! - закричала и подруга, лежа на полу с раздвинутыми ногами.
      У влетевшего в окно Генриха Цандера не было проблем справиться с Крутым, тем более находящимся в столь интересном положении. Проблема была в другом, чтобы в этой кромешной тьме ненароком не убить его одним ударом кулака. Он постарался не сделать этого и нанес балдеющему Крутому щадящий удар ребром ладони по шее. Крутой уткнулся головой в щеку своей подруги.
      Генрих резким движением выдернул ее из-под Крутого и схватил за волосы.
      - Что вам надо? - дрожащим от ужаса голосом закричала она.
      - Дверь открой! Быстро открой дверь, - скомандовал Генрих.
      Она побежала в прихожую. Генрих тем временем зажег свет и встал в дверях. Крутой пришел в себя, вскочил и бросился на Генриха. Голый - он производил устрашающее впечатление. Огромный, мускулистый, волосатый, как обезьяна, весь в наколках, с выпирающей вперед челюстью, он мог бы напугать кого угодно. Только не Генриха Цандера. Генрих легко уклонился, и пудовый кулак Крутого просвистел мимо его левого уха. Генрих носком ботинка ударил Крутого под коленную чашечку левой ноги. Этот удар он отрабатывал часами, добиваясь необыкновенной резкости и силы. Крутой заревел от боли и, скрючившись, стал оседать на пол.
      Генрих бросился к его пиджаку, обшарил его, затем сунул руку под подушку и вытащил оттуда пистолет Макарова. Только потом он выскочил в прихожую. Около входной двери съежилась обнаженная хозяйка квартиры. Дверь, однако, открывать она не торопилась.
      - Открой, - спокойным голосом приказал Генрих. - Какие тут у тебя замки?
      - Вы убьете меня, - прошептала подруга Крутого.
      - Убить я тебя могу и без посторонней помощи, - усмехнулся Генрих. Только зачем ты мне? Кому ты нужна? Не за тобой пришли, за твоим дружком. Открывай.
      Делать было нечего, она стала отпирать многочисленные замки и щеколды.
      Маленькую квартиру заполнили человек десять.
      Крутой - голый, волосатый, весь в татуировках - корчился на полу и стонал от боли, держась за колено.
      - Что такое четвертование, слышал? - спросил, подходя к нему, Сергей.
      - Слышал, - прохрипел Крутой, продолжая держаться обеими руками за коленную чашечку.
      - Так вот, четвертуем тебя на глазах твоей подруги. И не четвертуем даже, а на сорок частей разрежем. Причем сделаю это я лично, не побрезгую. Хочешь?
      - Нет...
      - Тогда отвечай без промедления. Где девушка, которую вы похитили из Стамбула?
      Крутой замялся, застонал, прижал к телу левое колено. Сергей разогнул его ударом ноги в квадратную челюсть.
      - Начинайте, ребята! - произнес Марчук.
      - Скажу! Скажу! Жизнь дороже! - закричал Крутой. - Она не в Москве. Она... Они...
      -Ну!!!
      - Она в Севастополе, - обреченно выпалил Крутой.
      - Сколько с ней человек?
      - Двое.
      - Имена!!!
      - Валерий Иванович и Яков Михайлович...
      - Разберемся. Давай точный адрес.
      - Под Севастополем есть деревушка Рыбачье. Там они ее держат, в маленьком домике у моря.
      - Как вы туда попали?
      - На турецком рыболовном траулере. Наняли в Карабуруне...
      - Так, - задумался Сергей. - Что делать, Дмитрий Андреевич? - спросил он у Марчука.
      - Не знаю... Сейчас сюда приедет Владимир Алексеевич, он и решит...
      И действительно через несколько минут в комнату вошел Раевский. Он решительно направился к валявшемуся на полу голому Крутому.
      - Вот ты какой, - прошептал он. - Хорош... Узнаешь меня?
      - Узнаю. Я все сказал, мне больше сказать нечего.
      - Владимир Алексеевич, - сказал Сергей. - Она в поселке Рыбачье около Севастополя. Ее караулят двое. Что-то надо срочно предпринимать.
      - Я позвоню следователю Бурлаку и попрошу его помочь, - не задумываясь, произнес Раевский.
      - А как насчет этого? - указал Сергей на Крутого.
      - Ничего про него говорить не стану, дам сведения, и все. Скажу, что знаю о ее местонахождении. А этот нам еще пригодится. Хорош, однако... - покачал он головой, с изумлением и брезгливостью глядя на волосатое голое чудовище, сидящее на полу, держась за колено.
      Владимир тут же перезвонил следователю Бурлаку.
      - Илья Романович, извините за поздний звонок, это Раевский вас беспокоит...
      - Узнал, Владимир Алексеевич, - мрачно пробасил Бурлак. - Выяснили что-нибудь?
      - Да. Нам стало известно местонахождение Вари. Она под Севастополем, в поселке Рыбачье, они держат ее там. Мы немедленно вылетаем в Севастополь на моем самолете. Но для страховки хотелось бы, чтобы вы связались с местными правоохранительными органами.
      - Организуем, - спокойно ответил Бурлак. - Есть у меня там один надежный человек, майор Дронов. Только нужны точные координаты.
      - Сейчас я вам их назову... - Он прикрыл трубку рукой и поглядел на Крутого. - Рассказывай подробно, как туда добраться...
      - Рыбачье в тридцати километрах южнее Севастополя, - затравленно глядя на Раевского, ответил Крутой. - Там на окраине поселка проходит улица. Не знаю я ее названия... Там до моря рукой подать. Дом... Забыл я номер, в натуре, забыл. Но первый это дом от моря... В голубой цвет выкрашен, а крыша зеленая. Да, вот что - на калитке черт из дерева вырезан, он большой, заметен с дороги...
      - Чей это дом?
      - Этого самого, Якова Михайловича, он давно его купил, разваливается весь, сырой, гнилой...
      Раевский передал Бурлаку все, что поведал ему Крутой.
      - Хорошо, буду связываться с Севастополем.
      - Только, ради бога, Илья Романович, предупредите, чтобы действовали аккуратнее, ведь эти люди способны на все, - произнес Раевский, отчего-то уже жалея, что позвонил Бурлаку и вмешал в дело правоохранительные органы.
      - Вам известно, кто эти люди, похитившие вашу дочь? - спросил Бурлак. Вы, Владимир Алексеевич, совсем меня в каких-то потемках держите, - укоризненно добавил он.
      - Илья Романович, Илья Романович, поймите и вы меня. Поймите, чем рискую я. Нам с Катей нужно одно, только одно, а остальное гори ясным огнем. И я вам об этом откровенно говорил еще при нашей первой встрече. Так что не надо упреков. Во всяком случае, я позвонил вам уже через пять минут после того, как узнал о местонахождении Вари. Что же до людей, которые ее похитили, мне известно, что зовут их Валерий Иванович и Яков Михайлович. Какие-то отморозки, настоящих своих имен не называют даже сообщникам, что вполне естественно.
      - Яков Михайлович? - напрягся Бурлак, что-то явно припоминая. - Я так понимаю, что вы взяли кого-то из их сообщников и не спешите выдать их правоохранительным органам... Так приметы-то их он может по крайней мере сообщить, раз уж он назвал вам место, где держат вашу дочь.
      - Минуточку... Спешка, жуткая спешка, Илья Романович. - Он снова прикрыл трубку ладонью. - А ну-ка, Крутой, расскажи о своих сообщниках, приметы их дай...
      - Валерий Иванович ростом невелик, - произнес Крутой, продолжая, скорчившись, сидеть на полу. - Видит плохо, очки носит затемненные. Говорит складно. Что еще? В зоне вроде бы не был. Точно не был, я бы выкупил его. А Яков Михайлович? Этот поприметнее и в зоне бывал. С одним чуваком сидел, он его к нам и привел. Этого уж ни с кем не спутать. Лыс, как колено, бровей нет, глаза выпуклые. Короче, морда у него только людей пугать...
      Раевский тут же передал его слова Бурлаку. Облик Валерия Ивановича не навел того ни на какие мысли, зато как только он услышал о приметах Якова Михайловича, он тут же оживился.
      - Да это же Кандыба! - вскрикнул он. - Это Яков Кандыба, никаких сомнений. В розыске он, давно в розыске. Сидел за разбой, бежал из заключения лет восемь или девять назад, поймать его не удалось... Да... Это серьезный человек.
      - Опасный? - взволнованно произнес Раевский.
      - Не то слово. Не человек - робот. Ни эмоций, ни страстей, только жестокость и расчет. Его не только за побег, но и за двойное убийство в розыск объявили. Еще три года назад. И никаких сведений, умеет он ховаться. Говорят, только по ночам ходит, как упырь. Ладно, Владимир Алексеевич, учтем, все учтем..,
      - А может быть, не надо ставить в известность севастопольских оперативников? - засомневался Раевский. - Мы сами поедем туда и все сделаем. Я боюсь, напортачат они там. Не Кандыба нам нужен, а наша Варенька.
      - Я предупрежу, Владимир Алексеевич, - мягко сказал Бурлак. - Там опытные люди, они сумеют сделать так, как надо. Может быть, засаду организуют. Ну, разберутся на месте. Времени-то тоже нельзя терять, это в ваших же интересах.
      - Поэтому я и позвонил вам, - вздохнул Раевский.
      Попрощавшись с Бурлаком, он окинул взглядом корчившегося на полу Крутого. Рядом с ним стоял Сергей и глядел на бандита каким-то мутным, странным взглядом.
      - Одевайся, сволочь, - произнес Раевский. -. Противно на тебя глядеть.
      - Встать не могу, - стонал Крутой.
      Его подняли с пола, швырнули одежду. Он стал медленно одеваться.
      Робко вошла в комнату и его подружка. Крутой с ненавистью поглядел на нее. Она съежилась от его взгляда и накинула на себя халатик. Села на самый дальний стул и затравленным взглядом глядела на все происходящее.
      - Еще один вопрос, - тихо произнес Сергей, глядя на Крутого в упор. - Кто в Стамбуле убил того русского мужчину, который попытался заступиться за женщину?
      - Это он, - прохрипел Крутой, отводя взгляд. - Это все Яков...
      - Врешь, собака. Все врешь... - процедил Сергей.
      - Погоди, Сережа, выясним, все выясним... - решил вмешаться Раевский. Сейчас главное другое - спасти ее, а остальное потом. Ты поедешь с нами, Глуздырев. Твоей даме ни к чему слышать о том, что ты будешь вещать нам. А вам, дамочка, скажу вот что - избави вас бог кому-нибудь сказать, что здесь происходило. У вашего кавалера сейчас две жизненные перспективы - пожизненное заключение или легкая смерть. И мы подумаем, что ему предложить. Так что ваша любовь закончена раз и навсегда, будьте в этом уверены. Ищите себе другого хахаля и этого не бойтесь. С ним покончено.
      - А за что? Не нужен мне другой! Я люблю его! - вдруг запальчиво закричала подруга Крутого.
      - Любите воспоминания, - ледяным тоном произнес Раевский. - А он не должен топтать землю. Слишком много зла он принес людям и не имеет никакого права на жизнь. Оделся?! Тогда пошел вперед! Простись со своей подругой и не буравь ее глазами, она перед тобой ни в чем не виновата.
      - Один вопрос к вам, если можно, - пробубнил Крутой. - Как вы на меня вышли?
      - Вообще-то это тайна, но поскольку ты, как это у вас говорится, труп, скажу. Меньше отношений надо выяснять на улице со своими бабами, шататься меньше, следить меньше. Ты тут всех за дураков держишь. Повезло вам в Турции, крупно повезло, так ты полагаешь, что всегда так должно везти? Так не бывает, Крутой. Слухами земля полнится, а ты же не невидимка, вон ты какой здоровенный лоб, настоящая горилла. Все, времени нет! Пошел вперед!
      Крутой как-то неопределенно махнул здоровенной ручищей всхлипывающей подруге и, хромая, поплелся к выходу. Двое взяли его под руки и помогли выйти.
      Раевский попросил Сергея сесть в машину Марчука, а сам сел с Генрихом. Крутого посадили в эту же машину на заднее сиденье, надев на него наручники. Рядом сели двое телохранителей.
      - Рассказывай все в мельчайших подробностях, - приказал Раевский, когда они сели в машину. - Погоди только минутку. Генрих, давай на наш аэродром. Я позвоню, чтобы готовили самолет. Летим в Севастополь. Погода только уж больно безрадостная, - добавил он.
      Действительно, в этот декабрьский день повалил сильный снег, дул холодный ветер, и погода вполне могла оказаться и нелетной. Раевский перестал сомневаться в правильности своего звонка Бурлаку. Он позвонил на аэродром, где находился его личный самолет, и распорядился готовить его к полету.
      - Ладно, Крутой, теперь ответь мне для начала вот на какой вопрос - кто убил людей в Стамбуле? Учти, скоро возьмут всех членов вашей банды, и не надо врать. Тогда и подумаем, что с вами сделать, кто из вас больше виноват. Так что говори, раз уж начал. И не юли, тебе из этой ситуации не выпутаться, тебе все равно крышка. Ничего я тебе обещать не могу, кроме разве что легкой смерти. Это для тебя тоже неплохо. А могу и грузинским товарищам отдать на растерзание. Знаешь, что с тобой сделают за Ираклия Джанава? Навряд ли ты даже себе представляешь. За несколько минут из крутого в жидкого переквалифицируешься.
      - Это не я. Это Яков, - буркнул Крутой.
      - А русского мужчину, который хотел вмешаться, тоже, значит, Яков?
      - Тоже Яков...
      - Ах вот оно что, ты, значит, ни при чем. Ты только наблюдал.
      - Парня я убил, который за рулем был. Это вот я, врать не стану.
      - Ты смотри, раскололся, - усмехнулся Раевский. - А теперь скажи мне вот что - как содержится девушка?
      - Нормально... Никто ее не бьет, не насилует... Не для того брали.
      - А как же вы ее транспортируете?
      - Снотворное колем.
      - И она все время спит?
      - Просыпается иногда, кормим...
      - И как она себя ведет?
      - Сначала ругалась, пыталась драться, кусаться. Сил только у нее мало. И вот еще что. Я уж так говорю, раз вам нужно. Для ясности. Я так понял, что она знакома с этим самым Валерием Ивановичем. У них какой-то свой разговор. Давно они друг друга знают. Поговорил он с ней наедине, и после этого разговора она стала вести себя спокойно.
      - Любопытно. Очень любопытно...
      - Она его еще как-то назвала, один раз в машине, когда ее в дом этого Али везли. Только один раз, больше она его так не называла.
      - Ну?! Вспомни.
      - Никак не могу, гадом буду, не помню. Имя такое простое, но никак не вспомню. Он сказал, что она обозналась. Но я маракую, что не обозналась она, по морде его видел, что не обозналась. А имен я не запоминаю, память у меня на имена плохая.
      - Ну хоть примерно? Иван Иванович? Петр Петрович? Пал Палыч?
      - Нет, что-то другое. Длиннее... Митрофанович, что ли? Или нет, Поликарпович... Ну, не могу, вспомнил бы, не могу!
      - Вспомнишь... Сейчас дело не в этом. Дело в Другом. Тебе бога или черта надо молить, чтобы с ней все было в порядке. От этого зависит, каким способом ты закончишь свою прекрасную жизнь, Глуздырев. И ты, и твои друзья. А пока есть время, расскажи вот о чем - как ты организовал убийство Султана Гараева? Еще, кстати, твой кровник. Ну, Крутой, грузины будут с чеченцами за твое драгоценное тело бороться, а я думать, кому из них тебя отдать. Ну и дел ты натворил на белом свете. Сколько тебе лет?
      - Двадцать девять.
      - И столько всего за тобой. Так как? Колись раз начал, облегчи душу.
      - Позвонил из Турции Симе, попросил Султана у себя принять четырнадцатого октября. Он его хорошо знает, сам Султан говорил. Сима ему сказал, что в этот день от нас будут важные сведения. Он должен был прийти. И пришел.
      - Дальше что?
      - Позвонил из Турции Эвелине, бабе своей. Попросил отравить его.
      Генрих, сидящий за рулем, едва заметно покачал головой, а Раевский хмыкнул.
      - Вы распоряжаетесь чужими жизнями, как будто они принадлежат вам. А у Гараева, между прочим, четверо детей. Ну так что? Давай, выливай свои помои, что в себе держать?
      - Позвонил Чалдону, попросил пристрелить их всех.
      - Логично... А в Москву зачем приперся?
      - А как же? Дело делать надо.
      - А зачем же ты мне говорил, что Варя плоха? А теперь говоришь, что все в порядке.
      - Да в порядке она, в порядке, - испуганно бубнил Крутой. - Пугал я вас просто. Не для того мы ее... Ради денег только... Отпустили бы, если бы вы заплатили...
      - И сколько же вы хотели с меня содрать, если не секрет? .
      - Мы спорили... Валерий Иванович предлагал сто миллионов. Яков соглашался, а я считал, что загнули, говорил, что пятидесяти хватит. Ну, сошлись на семидесяти пяти.
      - Добрый ты, однако, - усмехнулся Раевский. - Карман мой жалеешь. А твой Валерий Иванович прав, я бы и больше заплатил. Дочь ведь она мне, единственная дочь, понял ты, горилла безмозглая? Ну, моли бога, чтобы с ней все было в порядке, а то мать проклянешь, что родила тебя. Пока она не найдется, с нами будешь, в нашей тюрьме. У нас лучше, чем в Бутырке. А сейчас пересядешь в другую машину, - произнес Раевский. - Не могу с тобой рядом находиться. Воняет от тебя очень уж круто, с бабы же тебя сняли.
      - Не успел он, - добавил Генрих.
      - Это плохо, - покачал головой Раевский. - Теперь уже никогда не кончишь, разве что только в кулак. Давай вылезай, тащите его в ту машину, - указал он на белую "Ауди", где сидели Юра и Саша.
      Крутого пересадили в "Ауди", а в "Мерседес" пересел Сергей.
      - Не признался, что убил Олега? - процедил сквозь зубы Сергей.
      - Говорит, что не он. Не горячись, он еще не все нам рассказал. Он ответит по полной программе, ты не беспокойся. Но сейчас главное спасти Варю. И снова не натворить ошибок. На этом этапе мы все, полагаю, сделали, что могли...
      - Наверное, вы правы, - согласился Сергей. - И все же очень интересно вот что. Все говорили, что у Марины потеряна память, и Гараев, и жены Сулейманова...
      - Да, вот тут еще что выяснилось. Крутой говорит, что она узнала в одном из бандитов кого-то, ей хорошо знакомого, и назвала его каким-то именем...
      - Каким именем?
      - Он не может вспомнить. А вспомнить должен. В этом деле все важно. А ты, чувствую, хотел было с ним счеты за Олега свести. Рано, рано, он еще не все рассказал. Хотя... это как раз может быть следствием болезни, - продолжал размышлять вслух Раевский. - Она приняла незнакомого ей человека за знакомого, только и всего. Я не придаю этому серьезного значения.
      Зазвонил телефон Раевского.
      - Владимир Алексеевич, - услышал он голос своего телохранителя Юры, едущего в другой машине. - Этот что-то вспомнил и хочет вам сказать.
      - А ну-ка, давай его.
      - Это самое... - послышался в трубке хриплый бас Крутого. - Вспомнил я вдруг то имя, которым ваша дочь назвала Валерия Ивановича...
      - И что же это за имя?
      - Петр Ефремович, нет, вру - Павел Ерофеевич...
      - Павел Ерофеевич? - переспросил Раевский, бросая взгляд на Сергея.
      - Он вспомнил имя? - прошептал Сергей. Раевский молча кивнул. Сергей почувствовал, как мурашки пробежали по его телу. - А может быть, Павел Дорофеевич?
      - А может быть, Павел Дорофеевич? - спросил Крутого Раевский.
      - Точно, точно, вот это точно. Именно Павел Дорофеевич, так она его назвала.
      - Спасибо тебе, это важное сообщение.
      - Павел Дорофеевич, - шептал Сергей. - Павел Дорофеевич Кузьмичев.
      - Бывший директор детдома? Депутат Думы? - искренне удивился Раевский. Так о нем в позапрошлом году все газеты писали, оказался не тем, кем называл себя, в прошлом уголовник, заказал убийство своего родного брата и прочее, прочее, прочее...
      - И бесследно исчез, - добавил Сергей.
      - По мнению правоохранительных органов, был убит при разборке.
      - А что, если выжил? - процедил Сергей. - Владимир Алексеевич, это страшный человек. Она попала в лапы жутких людей. Ее надо срочно спасать, иначе будет беда.
      - Что мы и собираемся сделать, - произнес каким-то неуверенным голосом Раевский, ощущая нарастающее чувство тревоги, и закурил очередную сигарету.
      Часть III
      Я не могу думать об этом,
      Я отдаю мысли обетом,
      Я не хочу помнить, но вера
      Выше меня.
      Не закричу и не признаю,
      Гасит свечу нота иная,
      В сердце растет белая мера
      Нового дня.
      В зеркале снов встретиться можно.
      Будет светло, зыбко и ложно,
      Только рассвет тени прогонит
      В дали души.
      Солнце мне рвет душу на части.
      Я не ищу избранной масти,
      И в облаках исповедь тонет,
      Милый, спеши.
      Анастасия Телешова
      - А почему она вас тогда в машине назвала Павлом Дорофеевичем? - нарочито равнодушным тоном спросил Кандыба, отхлебывая из жестяной кружки жидкий чай без сахара. - Вы что, были с ней знакомы раньше?
      - Она же не в себе, разве вы не видите? - пожал плечами Кузьмичев.
      - Если откровенно, то я этого не вижу, - произнес Кандыба. - Мне кажется, она в полном рассудке. А вообще-то вы никого к ней близко не подпускаете. Как же мне это проверить?
      - А вам это совершенно ни к чему, - проворчал Кузьмичев. - Мы же договорились заранее, что каждый занимается своим делом, а в чужое не лезет. И почему вас так заинтересовали слова женщины, находящейся уж по крайней мере в стрессовом состоянии? Вы не производили впечатления человека, задающего лишние вопросы, Яков Михайлович. Я же, например, не спрашиваю вас, почему вы ведете такой своеобразный образ жизни и скрываетесь от правосудия?
      - А если бы вы даже спросили, то я бы ответил. Мне от вас скрывать нечего. Нахожусь во всероссийском розыске за совершенные мной побег из зоны и двойное убийство. У меня принцип - от тех, с кем вместе работаю, секретов не имею. Все назвал - и настоящие фамилию, имя, отчество и даже национальность, и о судимостях рассказал, и о преступлениях. Все равно вы никак не сможете воспользоваться этой информацией во вред мне, потому что если мы попадемся, то пожизненное заключение нам и так обеспечено, а то и высшая мера. Так что надо быть откровеннее со своими партнерами, как вас там... Ну, пусть будет Валерий Иванович.
      - Я пока с вашего разрешения все же воздержусь от излишней откровенности, - пытаясь улыбаться, произнес Кузьмичев. - Так будет надежнее.
      - Надежнее не будет, - равнодушно возразил Кандыба и зевнул во весь свой огромный рот. - Потому что мы взялись за это очень опасное дело вовсе не для того, чтобы угодить на всю оставшуюся жизнь за решетку. Я, откровенно говоря, начал жалеть о том, что связался с вами. Дело выглядело очень заманчиво, вот я сдуру и клюнул. Вы знаете, я только кажусь таким рассудительным, а на самом деле я романтик и совершил в своей жизни немало опрометчивых поступков, о том свидетельствуют две ходки в зону. А по-настоящему мудрые, трезво мыслящие люди никогда не попадаются. Вот вы, например. Вы старше меня более чем на десять лет, а еще ни разу не посещали места, не столь отдаленные, хоть, полагаю, большую часть своей долгой жизни занимаетесь далеко не благотворительной деятельностью. И это заслуживает подлинного уважения. Я не шучу, я говорю серьезно: заслуживает подлинного уважения. Но тут вот в чем проблема: в связи с этим у меня начали возникать сомнения в правильности принятого мной решения. Есть у меня подозрение, что вы и на этот раз выйдете сухим из воды, а мы ответим за все содеянное по полной программе. Например, один из четверых, взявшихся за это дело, уже в лучшем мире беседует с Аллахом, второй тоже изрядно рискует, вопреки моим советам так преждевременно поехав в Москву. А я остался здесь наедине с вами, ничего про вас толком не зная, а имея лишь некоторые подозрения насчет вашей личности...
      - Ну и что же это за подозрения? - злобно улыбаясь, спросил Кузьмичев.
      - В свою очередь, воздержусь от откровенности и не буду говорить о своих догадках и подозрениях, - мрачно произнес Кандыба, делая последний глоток чая и ставя кружку на сколоченный из неструганых досок стол. - Если партнер не откровенен со мной, почему я должен быть откровенен с ним, позвольте вас спросить? Вы принадлежите к числу тех людей, которые всех остальных держат за дураков, и, надо, заметить, до поры до времени подобная позиция у вас проходила весьма-таки гладко. Кстати, вполне возможно, пройдет и на этот раз. Я, в отличие от вас, мудрецом и провидцем себя вовсе не считаю. Но как-то обезопасить себя я должен, и вы должны меня понять.
      Нудная, педантичная манера Кандыбы излагать свои мысли безумно раздражала Кузьмичева, тем более что он прекрасно понимал, что его собеседник абсолютно прав. С юных лет Кузьмичев считал себя умнее всех, шагал по трупам уверенной походкой, и все это ему сходило с рук. Но впервые про это ему говорили так откровенно, и говорил человек, которого Кузьмичев считал самым опасным из всех, с которыми ему приходилось иметь дело.
      Обстановка, в которой они находились, располагала к некоторой откровенности. Две убогие комнатушки, в одной из которых была заперта пленница, а в другой находились сначала трое, а потом двое мужиков, за плечами у каждого из которых был немалый груз. Когда прошла эйфория от удачно проведенного дела и наступил тягостный момент ожидания, им стало трудно находиться наедине. Особенно после отъезда в Москву Крутого. Кандыба долго хранил молчание, косился на Кузьмичева и вот, наконец, решил заговорить и выяснить отношения, которые стали накаляться в тесноте и в гробовом молчании. В этом домишке, где практически не было мебели, где не было электричества, а комнаты освещались керосиновыми лампами, некуда было спрятаться - все было как на ладони.
      Убогую пищу готовили на керогазе, продукты им приносил алкаш Харитон, живущий по соседству. Это был хоть далеко и не старый, но уже настолько спившийся человек, что ему было совершенно все равно, кто живет в заброшенном доме на окраине поселка в ста метрах от моря и кому носить продукты, лишь бы только дали на бутылку. А платил ему Кузьмичев хорошо, но без излишней щедрости, которая могла бы насторожить алкоголика. Так что, никаких лишних вопросов, принес, получил на водку, выпил и отключился. И это было, безусловно, им на руку.
      - Мне кажется, что вы рассуждаете нелогично, Яков Михайлович, пробормотал Кузьмичев, хотя сам имел на этот счет диаметрально противоположное мнение. - Наши интересы полностью совпадают. Один я с таким делом не справлюсь, это очевидно. Чего же вам опасаться, позвольте вас спросить?
      - Сейчас совпадают, это точно. А некоторое время назад наши общие интересы совпадали с интересами Султана Гараева.