Когда машина Норы остановилась, вокруг нее сразу же сгрудились репортеры и фотографы. Гордону пришлось растолкать их, чтобы пробиться к дверям, и он показал мне на двери у него за спиной.
      – Тащите ее туда как можно скорее.
      Кивнув, я протолкался к машине. Первой вышла Нора. Я протянул ей руку, чтоб помочь ей удержаться на ногах. Вокруг нас блистали вспышки фотографов. Вдвоем мы помогли Дани выбраться из машины. Руки ее были холодны как лед, и я чувствовал их дрожь.
      – Не обращай на них внимания, малышка. Идем со мной.
      Дани молча кивнула, и мы направились к дверям. Репортеры преградили нам дорогу, заставив остановиться.
      – Всего один снимок, прошу вас, – обратился к нам один из них.
      Я почувствовал, что Дани готова подчиниться этому настойчивому требованию, и продолжал подталкивать ее.
      – Двигайся, моя дорогая.
      Гордон успел присоединиться к нам и, прикрыв Дани, мы проложили путь к дверям.
      – Осадите, ребята, – взмолился Гордон. – Дайте пройти ребенку!
      – Это мы и хотим сделать, адвокат! – взревел из толпы хриплый голос. – Сделать снимок на первую полосу – защитник самой юной убийцы, что у него были!
      Лицо Дани побелело, и колени у нее подогнулись. Одной рукой я подхватил ее за талию, а другой яростно отбросил тех, кто стоял у нас на пути.
      – Оставьте ее в покое или я переломаю ваши паршивые шеи! Внезапно они стихли. Не знаю, что тому было причиной – то ли мой неподдельный гнев, то ли их смущение от глупого замечания, но стоявшие рядом отступили назад. Я почти волоком подтащил Дани к дверям, а Нора и Гордон последовали за нами. Повернувшись, Гордон закрыл двери.
      Дани с полузакрытыми глазами почти висела на мне. Она так побледнела, что слабая помада выступила на лице ярким пятном. Я прижал ее голову к груди и обнял ее.
      – Спокойнее, малышка.
      Я чувствовал, как девочку бьет дрожь. Она попыталась заговорить, но не могла выдавить ни слова. Ее продолжало трясти.
      – Вот скамейка, мистер Кэри, – подоспела служительница в белой униформе. Я и не заметил, как она оказалась рядом с нами.
      Я подвел Дани к скамейке, и мы сели, она по-прежнему прятала лицо у меня на груди. Сестричка наклонилась к нам, держа флакон с нюхательной солью.
      – Дайте ей подышать вот этим, мистер Кэри, – с сочувствием сказала она.
      Взяв бутылочку, я сунул ее Дани под нос, почувствовав острый запах из горлышка. Дани вдохнула его и закашлялась.
      Взяв обратно флакон, сестричка протянула мне стакан с водой. Я поднес его к губам Дани. Она медленно отпила несколько глотков.
      Подняв голову, она посмотрела на меня. Краски медленно возвращались на ее лицо.
      – Я сейчас… я сейчас приду в себя, папа, – хрипло шепнула она.
      – Уверена?
      Она кивнула. У нее были темно-фиолетовые, как у ее матери, глаза, только мягче и как-то добрее. Сейчас в них крылись усталость и боль, и я увидел, что она внезапно повзрослела.
      – Я ко всему привыкну, папа. Дай мне только немножко времени.
      – Ты не должна привикать ни к чему! – рассердился я. Она улыбнулась.
      – Не волнуйся, папа. Сейчас со мной все будет в порядке.
      Я перехватил взгляд Норы. Он был мне знаком. Так она всегда смотрела на Дани и на меня. Словно мы два человека с другой планеты. Вспышка старой неприязни перекосила ее лицо.
      – Ты в состоянии зайти в кабинет, дитя мое? – спросила сестричка. Дани кивнула. Я держал ее за руку, когда она приподнималась. Она отвела мою руку, и я понял, что Дани заметила выражение лица своей матери.
      – Я справлюсь, папа.
      Я последовал за ней к маленькой стойке регистрации. На голой крашеной стене была надпись: «Прием девочек». Все слегка походило на обстановку дешевой гостиницы. Под этим объявлением было другое, поменьше:
      «ДЕВУШКАМ НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ УПОТРЕБЛЯТЬ КОСМЕТИКУ, КРОМЕ БЛЕДНОЙ ГУБНОЙ ПОМАДЫ. ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕДЪЯВЛЕНО У ЭТОЙ СТОЙКИ ПЕРЕД ОТПРАВКОЙ НА РАЗМЕЩЕНИЕ».
      За стойкой сидела спокойная на вид седовласая женщина.
      – Вашей дочери не нужно расписываться, мистер Кэри. Она уже сделала это прошлым вечером. Теперь ей надо лишь оставить тут все ценные вещи.
      Дани положила на стойку свою маленькую сумочку.
      – Могу я взять с собой губную помаду и расческу?
      Женщина кивнула.
      Открыв сумочку, Дани вынула оттуда эти предметы. Сняв часики, она засунула их в сумочку, и расстегнув нитку жемчуга на шее, положила ее туда же. Она стала стягивать кольцо с пальца, но оно не поддавалось. Она вопросительно посмотрела на женщину.
      – Прости, Дани, – мягко сказала женщина.
      Дани засунула палец в рот и пососала его. Наконец кольцо снялось, оставив белую полосочку на пальце. Поколебавшись секунду над открытой сумочкой, она повернулась и протянула кольцо мне.
      – Ты сохранишь его для меня, папа?
      Какая-то странная интонация в ее голосе заставила меня посмотреть на кольцо. У меня сжалось сердце. Словно жарким днем мы снова оказались в Ла Джолле, ей шесть лет, и я выкладываю свои последние пятнадцать долларов на золотое колечко к ее дню рождения. На нем были выгравированы ее инициалы – Д.Н.К., Даниэль Нора Кэри. Я заметил, что с годами кольцо пришлось несколько растянуть. На мгновение я лишился дара речи. Я лишь кивнул и засунул его в карман.
      В этот момент открылась дверь и вошла старая миссис Хайден.
      – Эти проклятые репортеры! Я им кинула кость, сказав все, что о них думаю!
      Подойдя к нам, она взглянула на Дани.
      – Ты в порядке, дитя мое?
      – В порядке, бабушка.
      – Время идти, Дани, – тихо поторопила седая женщина. – Мисс Герайти отведет тебя.
      И Дани поняла, что теперь она остается в одиночестве. Лицо ее затуманилось и помрачнело. Глаза потемнели от страха.
      – Не бойся, ребенок, – успокоила ее мисс Герайти. – Мы позаботимся о тебе.
      Дани перевела дыхание. Подойдя к матери, она вытянула губы, чтобы поцеловать ее в щеку.
      Именно эту секунду Нора избрала для драматической сцены.
      – Дитя мое! – зарыдала она. – Я не позволю им забрать тебя от меня!
      Именно это и нужно было ребенку. Она истерически разрыдалась, бросившись матери в объятия. Все сгрудились вокруг них, утешая и соболезнуя. Нора проявила еще один из своих талантов. Даже у служительниц, которые привыкли к таким сценам, на глазах были слезы.
      Быстро и профессионально одна из них разняла мать и дочь и вывела все еще всхлипывающую Дани через другую дверь. Над ней была надпись: «В помещения девочек».
      Нора, также всхлипывая, повернулась к Гордону. Он дал ей свой носовой платок, и она торопливо вытерла слезы. Но я уловил в ее глазах торжество. Они вышли, и, проводив их взглядом, я повернулся к старой миссис Хайден.
      Лицо ее было мрачным и грустным.
      – Не хотите ли вы вернуться ко мне на ленч, Люк? Нам так много надо обговорить с вами.
      – Нет, благодарю вас, – отказался я. – Хотел бы вернуться в мотель и немного передохнуть. Я не спал всю ночь.
      – Тогда завтра, в воскресенье, к обеду? Больше никого не будет. Только мы вдвоем.
      Что ей от меня надо? Старая леди никогда ничего не делала просто так.
      – Вам не стоит опасаться меня, Люк. Я люблю этого ребенка. Я, в самом деле, люблю его.
      В глазах ее была такая мольба, которая заставила меня поверить, что она говорит правду. В первый раз со времени нашего знакомства она просила о чем-то.
      – Я знаю это, матушка Хайден, – мягко сказал я. Она с благодарностью посмотрела на меня.
      – Позвоните мне, пожалуйста.
      – Хорошо.
      Я смотрел ей вслед, когда она выходила. Дверь закрылась, и я повернулся к седовласой женщине, которая уже сидела за своей пишущей машинкой.
      – Когда я смогу навестить дочь?
      – Часы посещения от половины третьего до трех по воскресеньям. Но для новоприбывших обычно делается исключение.
      – Я буду здесь в это время.
      – Когда вы появитесь, подойдите к конторке, мистер Кэри. Я выпишу вам пропуск.
      – Благодарю вас.
      Я пошел по дорожке. Машина Норы уже уехала, и большинство репортеров тоже, но Гордон стоял около своего черного «кадиллака», беседуя с двумя из них. Он махнул, когда я приблизился.
      – Джон Морган из «Кроникл», – представил Гордон более высокого. – И Дан Прентис, Ассошиэйтед Пресс.
      – Я хотел бы извиниться за то глупое замечание, мистер Кэри, – сказал Морган. – Мне бы не хотелось, чтобы вы всех нас считали такими.
      – Это относится и ко мне, полковник, – быстро вмешался человек из АП. – Примите мои сожаления, и, если я могу что-то сделать для вас, звоните без промедления.
      – Благодарю вас, джентльмены.
      Мы пожали друг другу руки, и они удалились. Я повернулся к Гордону.
      – И что теперь?
      Он посмотрел на часы, а затем на меня.
      – Я должен возвращаться в свой офис. Весь день после полуночи у меня занят до предела. Где я могу найти вас примерно к шести часам?
      – В мотеле.
      – Отлично. Я позвоню вам туда, и мы договоримся о времени встречи, чтобы завершить наш разговор. – Внезапно он улыбнулся. – Знаете, я был прав. В этой суматохе вы проявили себя очень достойно. Вы тут очень к месту.
      – Я ничего особенного не сделал.
      – Нет, сделали. Ваша реакция была совершенно правильна. Вам удалось перетянуть на свою сторону практически всех толковых репортеров.
      Наконец, до меня дошли его слова.
      – Толковых? Вы имеете в виду и того, кто отпустил это идиотское замечание?
      Он усмехнулся.
      – Это не репортер, а мой шофер. Был момент, когда я испугался, что он не успеет вмешаться в ход событий.
      Разинув рот, я смотрел на него. Мне стоило бы догадаться. Он не пользовался бы такой репутацией, если бы для этого не было оснований. Он распахнул дверцу своей машины.
      – Да, вспомнил. Вот ключи от вашей машины. Она стоит дальше по улице. Своего парня я подсажу в нескольких кварталах отсюда. Не хочу, чтобы кто-нибудь его опознал.
      Взяв ключи, я молча смотрел, как он садится в «кадиллак». И после того, как его машина обогнула угол здания и исчезла, я постоял еще несколько минут, а потом медленно побрел к своему автомобилю.
      Я прошел мимо проволочной изгороди, за которой стоял длинный ряд зеленых цельнометаллических домиков казарменного типа. Где-то там за изгородью была и моя дочь. Я все острее начинал чувствовать внутреннюю пустоту. Теперь она в полном одиночестве.
      Чувствовала ли Нора, думая о Дани, то же, что и я? Так, незаметно вторгнувшись в мои мысли, Нора целиком завладела ими, и я погрузился в воспоминания о прошлом.

      Три недели, оставшиеся от моего отпуска, стали нашим медовым месяцем. Они, собственно, и составили всю нашу семейную жизнь. Ибо до моего возвращения было около двух лет. Война длилась еще чуть больше года, и потом мне никак не удавалось демобилизоваться.
      Нора не приехала в аэропорт проводить меня, она не любила прощаний. Не встречала она меня и по прилете. На поле была ее мать.
      Когда я спустился по трапу, старая леди уже ждала меня на летном поле. Ждать в помещении аэровокзала было не для нее. Она протянула мне руку.
      – Добро пожаловать домой, Люк. Как хорошо, что ты вернулся. Я поцеловал ее в щеку.
      – Возвращаться всегда хорошо. А где Нора?
      – Прости, Люк. Твоя телеграмма пришла только вчера. Она в Нью-Йорке.
      – В Нью-Йорке?
      – Сегодня вечером открытие ее первой послевоенной выставки. Мы не имели представления, что ты возвращаешься. – Она увидела разочарование на моем лице. – Нора была очень расстроена, когда я говорила с ней по телефону. Она хочет, чтобы ты позвонил ей, как только окажешься дома.
      Я мрачно усмехнулся. Представляю себе. Вот так у меня шел весь год. Как только я думал, что могу уезжать, что-то случалось, и мне приходилось оставаться. Я бы уже давно унес ноги из армии, если бы мне не дали временное звание полковника и не перевели в штаб-квартиру. Все остальные, с кем я летал, уже полгода, как сняли форму.
      – С ней все в порядке? – Нора была отнюдь не самым исправным корреспондентом в мире. Хорошо, если я получал от нее хоть одно письмо в месяц. Не будь ее матери, я был бы совершенно не в курсе дел. Старая леди писала мне регулярно, и я получал от нее, как минимум, одно письмо в неделю.
      – С ней все отлично. Она очень много работала, готовясь к этой выставке. Но ты же знаешь Нору. – Она насмешливо взглянула на меня. – Она же не может иначе. Она всегда должна быть чем-то занята.
      – Ага.
      Она взяла меня под руку.
      – Идем в машину. Чарльз подхватит твой багаж.
      По пути домой мы почти не разговаривали. Мне казалось, что старая леди нервничала, хотя внешне это почти не проявлялось. В некотором смысле, это было естественно. У нас впервые появилась возможность проверить наши новые взаимоотношения. Я и сам был несколько напряжен.
      – Номер телефона Скааси лежит на столе в библиотеке, около телефона, – сказала она, едва только мы вошли в дом.
      Дворецкий пошел наверх с моими чемоданами, а я направился в библиотеку. Листок бумаги в самом деле был там, где она и сказала. Сняв трубку, я назвал оператору номер телефона. Ждать долго не пришлось.
      – Галерея Скааси, – произнес чей-то голос. На заднем фоне я слышал шум толпы и звуки голосов.
      – Будьте любезны, мисс Хайден.
      – Кто говорит, простите?
      – Звонит ее муж из Сан-Франциско.
      – Минутку, прошу вас. Я попытаюсь ее найти.
      Ожидание, казалось, длилось невыносимо долго. Снова возник тот же голос.
      – Простите, мистер Хайден. Похоже, что я не могу ее найти. Мистер Хайден. В первый раз я услышал, что ко мне так обращаются.
      И, наверно, не последний. Потом уже меня это стало раздражать, но в первый раз просто рассмешило.
      – Моя фамилия Кэри, – уточнил я. – Есть тут Сэм Корвин?
      – Сейчас посмотрю. Минутку.
      Через несколько секунд Сэм взял трубку.
      – Люк, старина! Добро пожаловать домой!
      – Спасибо, Сэм. Где Нора?
      – Не знаю, – ответил он. – Только что была здесь. Ждала твоего звонка. Ну, ты же знаешь, как бывает на открытии. Может быть, выскочила перекусить. У нее весь день крошки во рту не было. Тут как в курятнике, такая сумятица.
      – Могу себе представить. Как идут дела?
      – Великолепно. Скааси еще до открытия выставки продал несколько основных вещей. Организовал для Норы кучу очень важных контактов.
      Больше говорить было не о чем.
      – Попроси ее позвонить мне, как только она сможет. – Я посмотрел на часы. Здесь было шесть часов, что означало девять часов в Нью-Йорке. – Я весь вечер буду на месте.
      – Ясное дело, Люк. Ты у Нориной матери?
      – Совершенно верно.
      – Как только найду ее, она сразу же позвонит тебе.
      – Спасибо, Сэм, – сказал я. – Пока.
      Положив трубку, я вышел из библиотеки. Миссис Хайден уже ждала меня в холле.
      – Ты поговорил с Норой?
      – Нет. Она вышла пообедать. Моя теща не удивилась.
      – Я же предупредила ее, что ты будешь звонить к шести. Мне пришлось вступиться за Нору.
      – Сэм сказал, что у нее был очень тяжелый день. Вы же знаете, что такое открытие выставки в Нью-Йорке.
      Она посмотрела на меня так, словно собиралась что-то сказать, но передумала.
      – Ты, должно быть, устал после полета. Почему бы тебе не пойти наверх и не освежиться? Скоро будет обед.
      Когда я поднялся в свою комнату, она зашла в библиотеку и плотно прикрыла за собой двери. Тогда я еще не знал, что она тут же набрала номер Сэма.
      Тот устало снял трубку, отлично понимая, кто ему звонит.
      – Да, миссис Хайден.
      Голос у старой леди был резким и гневным.
      – Где моя дочь?
      – Не знаю, миссис Хайден.
      – Кажется, я дала вам указание обеспечить ее присутствие, когда будет звонок из дома.
      – Я передал Норе ваши слова, миссис Хайден. Она сказала, что будет. Но когда я стал искать ее, она исчезла.
      – Где она? – повторила старая леди.
      – Я уже говорил вам. Не знаю.
      – Так найдите ее. И сейчас же. И скажите ей, что я требую, чтобы она немедленно же позвонила домой!
      – Да, миссис Хайден.
      – И я хочу, чтобы она первым же самолетом вылетела сюда! Вы должны будете убедиться, что она села на него. Вы это понимаете, мистер Корвин? – У нее был холодный стальной голос.
      – Да, миссис Хайден. – Он услышал, как в трубке, которую держал в руке, что-то щелкнуло. Медленно он положил ее на рычаги. В висках стало ныть, и он устало потер их. Он сделал все, чтобы заработать себе хорошую головную боль. Нора могла быть в любом из сотни мест.
      Протолкавшись сквозь толпу, Сэм вышел на ночную улицу. Пятьдесят седьмая была почти пуста. Посмотрев в оба ее конца, он мысленно подбросил монетку. Через секунду он принял решение. Перейдя улицу, он пошел по ней вниз к Парк-авеню. Если уж надо с чего-то начинать, он двинется с самого верха и будет прочесывать все подряд. «Эль-Марокко» было ничем не лучше остальных.
      Когда он пересекал Лексингтон-авеню на Пятьдесят четвертой стрит, на лицо ему упал яркий свет из витрины аптеки. Повинуясь импульсу, он зашел туда и позвонил знакомому детективу.
      Лишь к двум часам утра они, наконец, наткнулись на нее. На третьем этаже дома без лифта на Восьмой стрит в Гринвич-виллидже.
      – Должно быть, здесь, – сказал детектив. Он втянул носом воздух. – Даже здесь можно забалдеть!
      Сэм постучал в двери. Она должна быть за ними. Она подцепила парня в баре на Восьмой стрит, где собираются безработные актеры. Сэм был удивлен, узнав, что она встречалась с ним со времени их прибытия в Нью-Йорк. А он-то думал, что имеет представление о каждой минуте ее времени.
      Через несколько секунд из-за двери раздался чей-то голос.
      – Убирайтесь. Я занят. Сэм снова постучал.
      На этот раз в голосе появились нотки гнева.
      – Я сказал – пошли к черту! Я занят!
      Прищурившись, детектив оценил крепость двери, а затем, примерившись, ударом ноги высадил замок. Приложился он к ней не очень сильно, но дверь вылетела с оглушительным треском.
      Из темноты на них налетел молодой мужчина. И снова детектив вступил в дело, как казалось, без особой спешки, но мгновенно оказался между Сэмом и юношей, после чего молодой человек рухнул на полу. Прижав руки к подбородку, он лишь смотрел на них.
      – Нора Хайден здесь? – спросил Сэм.
      – Такой здесь нет, – быстро ответил молодой человек.
      Сэм несколько секунд молча смотрел на него, а затем, переступив через тело, направился в другую комнату. Прежде чем он притронулся к двери, та открылась.
      В дверном проеме стояла Нора, совершенно голая, с сигаретой в зубах.
      – Сэм, малыш! – Она расхохоталась. – Явился к нам на вечеринку? Никак в Аптауне стало скучновато. – Повернувшись спиной, она направилась в комнату. – Заходи, – бросила она из-за плеча. – Здесь еще хватит чая для всей мексиканской армии.
      Кинувшись за ней, Сэм развернул ее к себе. Вырвав сигарету у нее изо рта, он швырнул ее на пол. Резкий запах марихуаны бил ему в ноздри.
      – Одевайся!
      – Чего ради? – агрессивно спросила она.
      – Ты отправляешься домой. Она подавилась от смеха.
      – Дом, милый дом. Как ни был он скромен, это дом, мой милый дом. Сэм отпустил ей пощечину. Звонкий шлепок заставил ее отшатнуться.
      – Одевайся, я сказал!
      – Минутку! – Молодой человек уже поднялся на ноги. Направляясь к Сэму, он на ходу влезал в узкие черные брюки. – Вы не имеете права так поступать. Вы что, ее муж или что-то в этом роде?
      Нора снова стала хохотать.
      – Он хороший парень. Мой муж? Всего лишь сторожевой пес, которого наняла моя матушка. Мой муж за пять тысяч миль отсюда!
      – Твой муж дома. Он приехал сегодня вечером. Он ищет тебя.
      – Он был в отлучке два года. Так что два дня туда или сюда не имеют значения.
      – Наверно, ты не поняла, что я сказал, – тихо заметил Сэм. – Люк дома.
      Нора уставилась на него.
      – Великолепно. Когда состоится парад?
      Внезапно ее лицо стало покрываться бледностью, и она поспешила в ванную. Сэм слышал, как она давится рвотой, затем раздался звук спускаемой воды.
      Через несколько минут она появилась, прижимая к лицу мокрое полотенце.
      – Мне дурно, Сэм, мне ужасно дурно.
      – Вижу.
      – Нет, ты не видишь! – взорвалась она. – И никто не видит и не понимает. Знаешь ли ты, что это такое, ночь за ночью оставаться одной в постели, когда тебе хочется, а ты не можешь?
      – Это не самое важное в жизни.
      – Может быть, для тебя! – с гневом выпалила она. – Но после работы я вся как на взводе. Не могу спать. Мне надо как-то расслабиться!
      – А ты не пробовала холодный душ?
      – Очень смешно! – скривила губы она. – Ты хоть представляешь, как я пыталась избавиться от этого? – Она прикоснулась ко лбу. – Ну ничего не получается! Оно меня не покидает! – Она провела руками по голому телу. – Вот откуда все это идет, и каждый раз я чувствую, что пустею все больше. Я должна снова обрести что-то. Я должна почувствовать, что опять полна жизнью! Ты понимаешь это, мистер Художественный Критик?
      Сэм ткнул пальцем в ее одежду на смятой постели.
      – Одевайся. Твоя мать хочет, чтобы ты сразу же позвонила Люку. Она посмотрела на него со странным выражением на лице.
      – Мать знает?
      – Твоя мать всегда все знает, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Она все изложила мне в тот день, когда я согласился заняться тобой.
      Нора рухнула на постель.
      – Она никогда мне ничего не говорила.
      – А что толку, если бы она тебе и сказала? На глазах Норы закипели слезы.
      – Не могу, – простонала она. – Не могу возвращаться!
      – Нет, можешь. Твоя мать велела засунуть тебя в самолет после того, как ты поговоришь с Люком.
      Она подняла на него глаза.
      – Так она и сказала?
      – Да.
      – А что Люк? Он тоже знает?
      – Насколько мне известно, нет. Я исполняю пожелание твоей матери, чтобы все было в пристойном виде.
      Несколько секунд Нора сидела недвижимо, а потом глубоко перевела дыхание.
      – Думаешь, я смогу справиться с собой? Теперь, когда Люк дома, я больше не буду одна по ночам.
      Она стала одеваться.
      – Ты считаешь, что тебе удастся сегодня же ночью посадить меня на самолет. – Теперь она походила на испуганного ребенка.
      – Я викину тебя с первым же самолетом. Теперь она снова улыбалась, полная счастья.
      – Вот увидишь, я буду ему хорошей женой! – Она накинула на плечи лифчик и повернулась спиной к нему. – Застегни, Сэм.
      Подойдя к ней поближе, он защелкнул застежки лифчика. Она пошла в ванную. Когда через несколько минут Нора вышла оттуда, то выглядела такой же свежей и чистой, словно только что приняла утренний душ в своей спальне.
      Подойдя к нему, Нора внезапно встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
      – Спасибо, Сэм, что нашел меня. Я просто боялась возвращаться. Боялась увидеть его лицо. Но я знаю, что теперь все будет в порядке. Я хотела, чтобы ты меня нашел, и ты это сделал.
      Несколько секунд он вглядывался ей в лицо, а затем пожал плечами.
      – Если ты так хотела, чтобы я нашел тебя, почему ты не оставила мне записку?
      – Все должно было быть именно так, как было. В противном случае все было бы не так. Кто-то рядом должен все знать обо мне.
      Он распахнул двери.
      – Пошли.
      Выйдя в другую комнату и миновав выломанную дверь, она даже не посмотрела на молодого человека, который молча сидел на стуле.

      Чарльз поставил передо мной стакан апельсинового сока. Прошло уже пара месяцев после моего возвращения. Едва только я поднес стакан к губам, как в комнату вошла моя теща.
      Она улыбнулась мне.
      – Доброе утро, Люк. – Сев за стол, она разложила на коленях салфетку. – Как она себя чувствует с утра?
      – Похоже, неплохо, – сказал я. – Спала крепко. Надеюсь, что утренняя тошнота практически кончилась.
      Она кивнула.
      – Нора сильная здоровая девочка. Она не должна испытывать никаких тревог.
      Я не пробыл дома и полутора месяцев, когда Нора обнаружила, что беременна. Как-то, придя домой из офиса, я обнаружил ее в форменной истерике. Она лежала ничком на постели в нашей спальне, захлебываясь в гневных рыданиях.
      – В чем дело? – Я уже привык к ее темпераментным вспышкам, как например, когда она считала, что форма, которая должна легко ожить под ее руками, отказывалась ей подчиняться.
      – Я не хочу этого! Я не верю! – рыдая, села она на кровати. Я посмотрел на нее.
      – Спокойнее. Чего ты не хочешь?
      – Этот проклятый доктор! Он сказал, что я беременна! Несмотря ни на что, я стал расплываться в улыбке.
      – Известно, что такие вещи временами случаются.
      – И что в этом смешного? Вы, мужчины, все одинаковы. Сразу надуваетесь и начинаете чувствовать себя гордыми и мужественными, не так ли?
      – Я в самом деле чувствую себя неплохо, – признал я.
      Слезы уже текли у нее ручьем, и весь ее гнев теперь обрушился на меня.
      – Твоей-то работе ребенок не помешает. Тебя-то он из формы не выведет, когда ты станешь большой, толстой и безобразной, когда на тебя никто больше и не взглянет.
      Она уставилась на меня.
      – Я не хочу этого! – снова заплакала она. – Я избавлюсь! Я знаю врача, который…
      Я подошел к ней поближе.
      – Ничего подобного ты не сделаешь.
      – Ты не сможешь меня остановить! – закричала она, вскакивая с постели и кидаясь к дверям.
      Я поймал ее за плечо и рывком развернул к себе.
      – Могу и сделаю, – тихо сказал я. Ее глаза помутнели от злости.
      – Я тебя совершенно не интересую! Тебя даже не волнует, что я могу умереть от этого! Тебя интересует только ребенок!
      – Это неправда. Я беспокоюсь и о тебе. Поэтому и хочу, чтобы у тебя был ребенок. Аборт может быть опасен.
      Из ее глаз медленно стало исчезать сердитое выражение.
      – Ты в самом деле беспокоишься из-за меня?
      – Ты же знаешь, что да.
      – И когда появится ребенок, ты по-прежнему будешь больше заботиться обо мне, чем о… чем о нем?
      – Ты единственное, что у меня есть, Нора. Ребенок – это нечто совсем другое.
      Она помолчала.
      – У нас будет сын.
      – Откуда ты знаешь? – спросил я. – Ребенка нельзя создать в мастерской, как по заказу.
      Подняв голову, она посмотрела мне в лицо.
      – Я знаю. Каждый мужчина хочет сына, и он у тебя будет. Я позабочусь об этом.
      – Пусть тебя это не волнует. Маленькая девочка меня тоже вполне устроит.
      Высвободившись из моих рук, она подошла к зеркалу. Сбросив на пол ночную рубашку, она стала поворачиваться, вглядываясь в свое отражение.
      – Вроде бы стала толстеть.
      Я улыбнулся. Она была плоской, как гладильная доска.
      – Для этого еще рановато.
      – Да нет! Врач сказал, что у каждой женщины это проявляется по-своему. Да и кроме того, я чувствую, что тяжелею.
      – Ты так не выглядишь.
      – В самом деле? – Повернувшись, она увидела мою улыбку. – Я тебе покажу!
      Расхохотавшись, она бросилась на постель, потянув меня за собой. После короткой схватки Нора оказалась на мне. Целуя меня, она прижалась ко мне всем своим весом.
      – Ну вот. Как ты себя чувствуешь?
      – Чувствую я себя прекрасно.
      – В самом деле? – Я уже знал, о чем говорят эти внезапно просыпающиеся у нее в голосе голодные интонации. Она снова приникла ко мне поцелуем, и ее тело прижалось ко мне.
      – Минутку, – остановил я ее. – Ты уверена, что все в порядке?
      – Не будь таким глупым. Врач сказал мне, что все может идти как обычно. Только ты не должен очень давить на меня своим весом. Он рекомендовал позицию, когда женщина наверху.
      – Женщина наверху? – переспросил я, изображая полное невежество. – А я-то думал, что верх всегда берет мужчина.
      – Ты все понимаешь. Я говорю, что женщина должна быть сверху. Я действовал так, словно знакомлюсь с чем-то новым для меня. Тут я уж ничего не мог поделать. В экстазе я вскинул руки и ноги в воздух.