Я не мог выносить всепонимающего выражения ее глаз и повернул обратно. Я не проронил не слова.
В голосе ее появилась легкая усмешка.
– Если ты ищешь виски, я сказала Чарльзу отнести ящик с бутылками бурбона в кабинет.
Я не ответил.
– Ведь ты же пьешь бурбон, не так ли? Я посмотрел на нее.
– Да.
– Так я и думала. – Мимо меня она прошествовала к лестнице. Поднявшись до середины, она повернулась и взглянула на меня. – Не забудь потушить свет, когда пойдешь наверх.
Войдя в кабинет, я взял бутылку бурбона, и в голове у меня крутились тысячи слов, которые я должен был сказать ей, но промолчал. Злоба и предательство окружали меня, наполняли желудок, и я залил их бурбоном. Я нужен дочери, сказал я себе. Ей нужен кто-то, кого она может любить и кто будет ходить с ней к игровым автоматам, загорать и купаться и делать с ней все, о чем ее мать и не задумывается. Взяв с собой бутылку, я улегся на кровать.
Я как раз в третий раз приложился к ней, когда услышал, что щелкнул замок в дверях. Я повернулся в сторону ванной. Дверь в нее была открыта. Я решил было встать, но помедлил. Вместо этого я снова потянулся за виски.
Быстро отпив глоток, я притушил свет. Вытянувшись на постели, я не спал. Я поймал себя на том, что прислушиваюсь к звукам из ее комнаты. Долго ждать мне не пришлось.
В ванной зажегся свет, упав в мою комнату, когда она вошла в нее. Она стояла в дверях, зная, что я вижу ее нагое тело под ночной рубашкой. Голос у нее был мягок и спокоен:
– Ты спишь, Люк?
Не отвечая, я сел на постели.
– Я открыла двери, – сказала она.
Я по-прежнему молчал.
Она подошла к кровати и остановилась, глядя на меня. Затем она резко повела плечами, и ночная рубашка сползла на пол.
– Когда-то я помню, ты не любил ждать ни секунды. – В голосе ее была легкая тень печали. – Ты все такой же?
Я взял сигарету и закурил. Руки мои подрагивали. Теперь она не скрывала своего презрения.
– В свое время ты мне показался настоящим мужчиной. Но теперь я вижу, что ошибалась. Я мужчина куда в большей степени, чем ты. Как только ты снял мундир, ты потерял все, что делало тебя мужчиной.
Я глубоко затянулся, позволив дыму обжечь мне легкие. Руки мои невольно сжались в кулаки и по ним потек пот.
– Тебе бы лучше вернуться к себе, Нора, – прохрипел я.
Она села рядом на постель и взяла мою сигарету. Поднеся ее к губам, она несколько раз торопливо затянулась и вернула ее мне. Я почувствовал слабый вкус губной помады.
– Может, тебе пойдет на пользу, если я расскажу, чем занималась сегодня вечером.
– Не лезь ко мне, Нора! – выдавил я.
Она не обратила внимания на мои слова. Вместо этого она наклонилась ко мне так, что ее лицо почти коснулось моего. Сквозь пижаму я чувствовал ее теплые маленькие груди.
– Это было только один раз, – поддразнивая меня, шепнула она. – И это было потрясающе. Но ты же меня знаешь. Только один раз – это как китайская кухня. Через час я снова проголодалась!
Больше я не мог этого вынести. Я схватил ее за плечи и яростно встряхнул. Странное выражение восторга вспыхнуло в ее глазах, и я ощутил теплоту и жадность ее рук, обхвативших меня.
– Возьми меня!
– Нора! – вырвалось у меня, когда я почувствовал ее под собой. Все кончилось, не успев начаться. Я лежал слабым; беспомощным и растерянным, глядя, как она поднимает с пола ночную рубашку. Выпрямившись, она с выражением холодного триумфа взглянула на меня.
– Порой я удивляюсь, чего ради я решила, что ты меня устраиваешь как мужчина, – презрительно сказала она. – Даже мальчишка лучше справляется с этой работой.
Дверь захлопнулась за ней, и я снова потянулся за бутылкой. Но в этот раз даже бурбон не помог избавиться от тошнотного ощущения в желудке.
Я был в Ла Джолле, когда услышал по радио, что красные пересекли линию границы в Корее. Добравшись до пристани, я накидал мелочи в телефон и дозвонился до Джимми Петерсена в Вашингтоне. Мы вместе летали над Тихим океаном. Он после войны остался в армии и сейчас дослужился до бригадира военно-воздушных сил.
– Я только что слышал радио, – сказал я, когда он снял трубку. – Нужен ли вам толковый специалист?
– Конечно, но только теперь у нас реактивные самолеты. Тебе придется пройти переподготовку, и я не уверен, что смогу дать тебе прежнее звание.
– Черт с ним, со званием. Когда мне прибыть? Он засмеялся.
– Завтра утром свяжись в Пресидио с Биллом Килианом. К тому времени я уже кое-что для тебя сделаю.
– Я буду у него с первыми же петухами, Пит. Спасибо.
– Возможно, ты и не поблагодаришь меня, когда выяснишь, что снова стал капитаном.
– Генерал, я буду благодарить тебя, если ты меня возьмешь и рядовым!
Я вернулся на катер, где в своей походной кроватке спала Дани. Ей было уже почти три года. Она открыла глаза, когда я поднял ее вместе с кроваткой.
– Куда мы поедем, папа? – сонно спросила она.
– Мы должны добраться до дома, радость моя. У папы есть кое-какие дела.
Она что-то пробормотала и снова заснула.
Я поставил ее кроватку на заднее сиденье машины и кинул наши вещи в багажник. На моих часах было почти восемь. Если движение на дорогах будет не очень большое, к четырем утра я могу быть в Сан-Франциско.
Всю дорогу Дани спала, даже не открывая глаз. Дорога была практически пуста. Когда я в половине четвертого отнес Дани в детскую и положил ее в кроватку, в мастерской Норы еще горел свет.
Я пошел было в свою комнату и тут вспомнил о ней. Я могу все сказать ей и утром, подумал я. Впрочем, поговорить с ней можно и сейчас, поскольку она все равно не спит. Спустившись, я вошел в мастерскую.
Свет в ней горел, но помещение мастерской было пусто.
– Нора, – позвал я.
Из маленькой комнатки рядом с мастерской, я услышал голоса и распахнул дверь в нее. Я хотел было еще раз позвать ее, но у меня перехватило горло.
Привстав на постели, они в причудливых позах застыли друг у друга в объятиях. Первой опомнилась Нора.
– Убирайся! – завопила она.
У меня было ощущение, что голова моя прорезает облака и я смотрю на них с высоты в девять миль. Передо мной предстала классическая развязка драмы, и я разрывался между гневом, который вспыхнул во мне, когда я столь неожиданно столкнулся с истиной, и диким желанием расхохотаться от нелепости всей ситуации. Гнев одержал верх.
Подойдя к кровати, я схватил мужчину за шиворот и швырнул его на пол. Развернув его, я врезал ему по челюсти. Он вылетел в двери и рухнул на пол, опрокинув какую-то статую. Оба они свалились на пол с грохотом, который мог разбудить и мертвого.
Я двинулся к нему, но что-то удержало мою руку. Я посмотрел на него. Чувство страха и вины лишило его сил. Он был всего лишь мальчишкой. Рука моя опустилась.
Придерживая халат, в мастерскую вбежал Чарльз. За его спиной я увидел повара и горничную, заглядывавших в мастерскую.
Вернувшись в комнатку, я собрал вещи этого мальчишки и швырнул их в мастерскую.
– Чарльз, – сказал я, – выкини этого маленького подонка отсюда! Закрыв за собой двери, я повернулся к Норе. Лицо ее было бледно от гнева и ненависти.
– Тебе бы лучше что-нибудь накинуть на себя. А то в таком виде ты выглядишь как двухдолларовая шлюха.
– Зачем тебе надо было будить слуг? Как теперь я посмотрю им в глаза?
Я посмотрел на нее. Тот факт, что я поймал ее в постели с другим, ее не волновал. Ее беспокоила лишь реакция прислуги. Я понял, что мне еще учиться и учиться жизни. И внезапно я нашел ответы на все вопросы.
– Не думаю, что тебе надо из-за этого волноваться, Нора, – с подчеркнутой вежливостью сказал я. – Никто и никогда не заблуждался на твой счет. Кроме меня.
– Ты никогда мне не верил! Ты слышал сплетни обо мне, и я знала, что ты им верил!
– Вот тут ты и ошибаешься, Нора. Я никогда не слышал никаких сплетен, да и сейчас их не знаю. Разве тебе не известно, что, как правило, обо всем последним узнает муж?
– Чего ты от меня ждал? После того, как родилась Дани, ты ко мне даже не подходил!
Я покачал головой.
– Не пройдет, Нора. Теперь уже это не годится. Она начала плакать.
– Я ушел от всего этого. Слезы на меня больше не действуют. Они прекратились так же внезапно, как и начались.
– Прошу тебя, Люк, – сказала она, поднимаясь с кровати и подходя ко мне. – Ничего подобного больше не будет.
Я засмеялся.
– Вот тут ты права. Со мной этого не произойдет. Я уезжаю.
– Нет, Люк, нет! – Она обхватила меня руками и прижалась ко мне. – Ради тебя я все брошу. Я обещаю!
– Долго ты этого не вынесешь!
Я оторвал ее от себя. Глаза ее расширились, и в них стоял испуг.
– Что ты собираешься делать? Внезапно боль и горечь преисполнили меня.
– То, что я должен был сделать давным-давно.
Тыльной стороной ладони я наотмашь ударил ее по лицу и, пролетев через комнату, она свалилась на пол рядом с кроватью. И прежде, чем она поднялась, меня в комнате уже не было.
Миновав мастерскую, я пошел по коридору. Я видел лица слуг, глядевших на меня. Когда я подошел к лестнице, Чарльз, закрыв входные двери, оказался рядом со мной. Бедный старик не мог поднять на меня глаз.
Дверь мастерской распахнулась, и Нора голой вылетела в холл.
– Ты сукин сын! – заорала она. – Я всему миру расскажу, кто ты такой. Ты даже не мужчина. Ты гомосексуалист, извращенец, педрила!
Я посмотрел на Чарльза.
– Позаботьтесь о ней, Чарльз. Вызовите врача в случае необходимости.
Он молча кивнул. Когда я поднимался наверх, она продолжала орать. Миссис Холман встретила меня у дверей встревоженным взглядом.
– С Дани все в порядке? – спросил я.
Она кивнула, и лицо ее покрывала бледность.
Я вошел в детскую. Малышка безмятежно спала, как и полагается детям в ее возрасте. Наклонившись, я поцеловал ее в щечку. Слава Богу, что он дарует сон невинным детям.
В Корее мне сопутствовала та же удача, что и во время войны. Я отлично себя чувствовал на реактивных машинах и успел сделать девять вылетов, сбив два МИГа, прежде чем они достали меня. Когда я вышел из госпиталя, война уже шла к концу, так что я не успел дослужиться до генеральского чина; меня списали по медицинским показаниям и отправили на судне домой.
В Сан-Франциско меня ждал несколько странный прием. Единственный, кто встретил меня в аэропорту, был судебный исполнитель.
– Полковник Кэри?
– Да.
– Прошу прощения, – сказал он, сунув мне в руки какую-то бумажку и нырнул в толпу, как крыса, за которой гонится терьер.
Развернув бумагу, я прочел текст. Он был датирован 21 июля 1951 года. Нора Хайден Кэри версус
Люк Кэри. Заявление о разводе, поданное истицей, миссис Кэри. На основании жестокого обращения, ухода из семьи и оставления без помощи.
– Добро пожаловать домой, – сказал я себе, засовывая бумагу в карман. Ничего нет лучше, чем возвращение в милый старый дом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ИСТОРИЯ ЛЮКА
Уик-энд
1
Поднявшись на лифте из гаража, я посмотрел на часы. К тому времени, когда я вернулся в мотель из суда для несовершеннолетних, было уже полдень. Значит, в Чикаго уже два часа. Элизабет ждет моего звонка.
Внезапно у меня стали дрожать руки. Мне нужно было выпить. Я вышел из лифта в главном холле и подошел к бару, где заказал порцию «Джека Даниэлса». Всего одну. Наскоро проглотив ее, я поднялся к себе в номер.
Бросив куртку на стул, я присел на постели и набрал номер. Ожидая связи, я распустил галстук, и ничком растянулся на постели.
Тепло ее голоса донеслось до меня и через расстояние.
– Привет.
– Элизабет, – сказал я.
– Люк? – В голосе ее было нескрываемое облегчение. – С тобой все в порядке?
Я с трудом мог говорить.
– Я в полном порядке.
– Так плохо? – тихо спросила она.
– Достаточно. Ничего не изменилось. – Я достал пачку сигарет из нагрудного кармана рубашки. – Нора по-прежнему ненавидит меня.
– Но ты же ведь и не предполагал, что она может измениться, не так ли?
Я закурил.
– В общем-то нет. Только…
– Только что?
– Я бы хотел, чтобы в моей власти было что-то сделать. Дать Дани знать, как я хочу помочь ей.
– Но ведь ты же с ней, верно?
– Да, но…
– И пусть тебя это не беспокоит, – тихо сказала она. – Дани все понимает. Самое главное, что она не чувствует себя одинокой.
Эти ее слова помогли мне немного прийти в себя.
– А как ты? Ты не чувствуешь себя одинокой?
Она засмеялась.
– Я не одна. Наш маленький приятель составляет мне компанию.
– Как бы я хотел, чтобы ты была здесь.
– Возможно, еще будет время. Ты отлично справишься и без меня.
– Я люблю тебя, – сказал я.
– И я люблю тебя, Люк. В следующий раз закажи разговор за мой счет. До первого числа мы не получим никаких счетов.
– Хорошо, дорогая.
– Будь здоров, Люк.
Я положил трубку. Мне стало как-то легче. Отпустило напряжение. Элизабет всегда оказывала на меня такое воздействие. Рядом с ней все шло куда лучше. Закрыв глаза, я припомнил, как она появилась на судне. В первый раз. Когда я по договору обслуживал ее с боссом.
Мы пришвартовались в Санта Монике, и старик взял машину до Лос-Анжелеса. Элизабет осталась на судне. Старик сказал ей, что на уик-энд она свободна.
В то время мы обращались друг к другу уже по имени, и после того, как старик сел в такси, я повернулся к Элизабет.
– У меня тут есть приятель, который может приютить меня на ночь, если вы этого желаете.
– Вам так будет удобно, Люк? – В голосе ее совершенно не было наигранного кокетства.
– Я просто выполняю обязанности джентльмена.
– Не сомневаюсь. – Она внимательно посмотрела на меня своими ясными голубыми глазами. – Если бы я хоть немного сомневалась в вас, я бы не согласилась остаться на судне.
– Столь любезные слова заставляют меня пригласить вас на обед, – сказал я.
– Только в том случае, если вы позволите мне заплатить за себя. – Ну-ну. На этот уик-энд вы моя гостья.
– Но это нечестно. Ваш гонорар заметно уменьшится.
– Это уже моя головная боль, – настаивал я.
Она увидела выражение моего лица и взяла меня за руку.
– Если это так важно для вас… Но почему?
– В свое время у меня была жена, которая подчеркивала, что она оплачивает все счета. И больше я не хочу.
Она быстро убрала руку.
– Понимаю, – сказала она. – Ну, надеюсь, вы выдержите. У нас, у шведов, отличный аппетит.
Мы пошли в рыбный ресторанчик на Кост-Хайуэй между Малибу и Санта Моникой, и она подтвердила, что не бросает слов на ветер. Даже я оказался не в состоянии справиться со своей порцией, а она вычистила всю тарелку. Затем мы сидели за кофе, глядя сквозь широкие окна на волны прибоя, набегавшие на берег, и болтали. С ней было по-настоящему легко, и вечер прошел незаметно, когда к одиннадцати часам мы добрались до судна.
– Я еле держусь на ногах, – вздохнула она, когда мы вышли на пирс. – Наверно, я просто не привыкла к морскому воздуху.
– Да, он может сшибить с ног. – Я посмотрел на нее в желтоватом свете единственного фонаря на краю пирса. – Но привыкнете. Если вы не против, я хотел бы спуститься на пляж. Я должен встретить там приятеля.
Она как-то странно посмотрела на меня и кивнула.
– Валяйте. И спасибо за обед. Я усмехнулся ей.
– Я старался показать себя с лучшей стороны. Завтра вечером мы все сделаем, как полагается. Мягкий свет, белые скатерти, музыка.
– Спасибо за предупреждение. Я буду поститься весь день. – Она спрыгнула на палубу катера и исчезла в кубрике.
Подождав несколько секунд, я повернулся и спустился с пристани. Зайдя в первый же бар, который мы миновали по дороге сюда, я назвал по имени своего приятеля – «Джека Даниэлса».
Набрался я основательно, и, должно быть, было уже после трех, когда я доковылял до судна. Я так старался не производить шума, что споткнулся о канат, свернутый на палубе, и с грохотом свалился. Поскольку я был слишком усталым, чтобы добираться до кубрика, то решил прикорнуть тут же, где приземлился.
Утром я проснулся от аромата кофе и запаха жарящегося бекона. И лишь приподнявшись, я увидел, что лежу на своей койке и на мне нет ничего, кроме трусиков. Я крепко растер руками лицо. Каким образом я тут очутился?
Элизабет, должно быть, услышала, что я проснулся, потому что, оставив камбуз, она принесла мне стакан томатного сока.
– Вот, выпейте это.
Я с сомнением посмотрел на нее.
– Выпейте. И голова сразу же прояснится.
Невольно я сделал глоток. Она была права. Прояснилась не только голова, но и зубы, глотка, пищевод – словом, все.
– Ух! – выдохнул я. – Что это такое? Динамит? Она расхохоталась.
– Старое шведское средство от похмелья. Томатный сок, перец, уорчестерский соус, острое мексиканское снадобье табаско и немного водки. Как говаривал мой отец, эта штука или пришибает вас на месте или вылечит.
– Ваш отец был прав. Бьет насмерть. Где вы раздобыли водку?
– Там же, где вы вечером встречались со своим приятелем. Я предположила, что это где-то неподалеку, верно?
Я кивнул.
– У вашего дружка довольно тяжелая рука.
– Я несколько не в форме, – защищаясь, сказал я. – Я уже четыре дня практически капли в рот не брал. Как вы дотащили меня до койни?
– С вами-то сложностей не было. Мой отец был ростом в шесть футов четыре дюйма и весил двести тридцать фунтов – и то я его дотаскивала. Вчера я чувствовала себя как в добрые старые времена. – Она взяла у меня пустой стакан. – Проголодались?
Еще минуту назад меня мутило при одном упоминании о еде, а тут я внезапно ощутил зверский голод. Я кивнул.
– Тогда садитесь за стол, – сказала она, возвращаясь на камбуз. – Обслуживание не предполагает завтрака в постели. Ваши яйца еще годятся в дело?
– Наилучшим образом. – Я вылез из койки и натянул брюки. – Минутку, – запротестовал я. – Вы не нанимались тут готовить.
Но яйца уже были на сковородке. И были горячие тосты с маслом, джем и мармелад, четыре яйца с полфунтом ветчины и кофейник дымящегося кофе. Когда она поставила все на стол, налила чашки кофе и села, я набросился на еду, как сумасшедший. Она же закурила.
Я подобрал остатки яичницы хлебом и с облегчением отвалился на спинку стула.
– Это было отлично.
– Мне нравится смотреть на мужчину, когда он ест.
– Перед вами предстал настоящий профессионал. – Я налил себе еще чашку. – Вот это настоящий кофе.
– Благодарю вас.
Я тоже закурил, приложившись к кофе. Так хорошо я себя давно уже не чувствовал.
– У вас есть дочь?
Я кивнул.
– Сколько ей лет?
– Восемь.
– Ее зовут Норой?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет. Дани. Сокращенное от Даниэль. Нора была моей женой.
– Ах вот как.
Я посмотрел на нее.
– Почему вы спрашиваете?
– Вы вспоминали их, когда я укладывала вас. Вам очень не хватает их?
– Мне не хватает дочери, – грубовато отрезал я, вставая. – Почему бы вам не пойти подышать свежим воздухом? А я помою посуду.
– Берите свою чашку кофе и поднимайтесь на палубу. Посуда – это моя обязанность на уик-энде.
Поднявшись, я сел на один из стульев, которые использовали при рыбной ловли. Над морем еще стелился утренний туман. Сегодня будет жарко. Я уже допивал чашку, когда она подошла ко мне сзади.
Я повернулся.
– Хотите сегодня поваляться на пляже?
– Какой смысл толкаться на переполненном пляже, когда можно взять собственное судно и к твоим услугам будет весь океан?
– Вы капитан, – сказал я, поднимаясь. – А я сбегаю на берег и куплю что-нибудь на ленч.
Она улыбнулась.
– Я это уже сделала. Включая и дюжину банок пива, если солнце будет слишком припекать.
Я отдал швартовы.
Утро сдержало свои обещания. Солнце прожигало до костей так, что даже облегчение, которое приносило прохладная зеленоватая вода, было лишь временным. Хотя ее это, казалось, не очень волновало.
Она лежала, вытянувшись на палубе и наслаждалась солнечными лучами. Прошло не меньше часа, прежде чем она пошевелилась. Я расположился на скамейке под тентом рядом со штурвалом. У меня не было никакого желания свариться живьем.
Я сдвинул шапочку, которой закрывал себе лицо.
– Если вам нужен крем от ожогов, он у меня в рубке.
– Нет, спасибо, я не обгораю. Просто чернею. Я бы не отказалась от пива. У меня внутри все пересохло.
Спустившись к морозильнику, я поднялся с двумя банками пива. Открыв их, я вышел на солнце, которое обдало меня таким жаром, словно я вошел в плавильную печь. Она села, и я вручил ей запотевшую банку. Закинув голову, она жадно припала к ней. Несколько капель пива потекли из уголка рта и сползли на ее загорелое плечо. Я не мог отвести глаза. От бикини и банки с пивом.
Она была крупной девушкой, примерно пяти футов и восьми дюймов ростом, с соответствующими формами. И как-то сразу становилось ясно, что если ты обладаешь такой женщиной, у тебя есть все остальное, что нужно в мире, и на земле нет другой женщины, которая заставила бы тебя изменить это мнение.
Тыльной стороной ладони она вытерла рот. Затем, подняв глаза, увидела, как я смотрю на нее, и улыбнулась.
– Моя мать всегда говорила, что я запойная пьяница. Как отец. Я ответил ей такой же улыбкой.
– Вы говорили, что вас мучит жажда.
Опершись руками о палубу позади себя, она приняла полулежачее положение, повернув лицо к солнцу.
– Господи, как хорошо. Солнце и океан. Никогда не думала, что мне так не хватает воды.
Я заставил себя отвести взгляд. В первый раз в жизни мне понравилась высокая блондинка. До сих пор они были для меня лишь чем-то, что я видел лишь на экране или на эстрадах кабаре в Лас-Вегасе. Но когда рядом со мной такая девушка была живьем, я начал кое-что понимать.
– Если вас так тянет к воде, – спросил я, – почему же вы живете в Сендсвилле?
Прищурившись, она посмотрела на солнце.
– Я вместе с мужем приехала из Феникса. Он был военным летчиком. На своем истребителе он врезался в склон горы на скорости шестьсот миль в час. Когда я оправилась, то пошла на эту работу. И с тех пор я там.
– Простите, – сказал я, не отрывая взгляда от водной глади. Парню не повезло. – Как давно это было?
– Четыре года назад. Вы тоже были летчиком, да, Люк?
– Был… когда-то. Но я был тогда очень молод.
– Вы и сейчас не стары.
– Мне тридцать шесть, но чувствую себя на все семьдесят.
– Это на вас еще действует похмелье. Мой отец обычно говорил то же самое… – Она остановилась, увидев, как я смотрю на нее, и опустила глаза. – Простите, это как-то вырвалось.
– Сколько вам лет?
– Двадцать четыре.
– В двадцать четыре года все кажется простым и легким.
– Разве? – спросила она, снова поднимая на меня глаза. – Даже когда ты в двадцать лет становишься вдовой?
– Теперь моя очередь извиняться.
– Забудем.
Я выпил пива.
– Как вы догадались, что я был летчиком?
– Я давно слышала о вас. Поэтому я тут и оказалась, чтобы взглянуть на Люка Кэри.
– На меня?
– Для Джонни вы были идеалом. Неустрашимый боевой летчик. В двадцать пять полковник. Джонни хотел во всем походить на вас. И я должна была увидеть, каким бы он стал… если бы выжил.
– И что же?
– Теперь мне все ясно. Наверно, иначе я никогда бы этого не поняла. Джонни не стал бы таким, как вы.
– Почему вы так считаете?
– Прошлой ночью, когда я укладывала вас, вы плакали. Я не могу себе представить Джонни плачущим после того, как ему исполнилось шесть лет. Он был быстрым, агрессивным, а порой даже грубым и нетерпеливым. Вы же совершенно другой. Внутри вы мягкий и деликатный человек.
– На самом деле я никогда не был героем, – сказал я. – Но если вы хотите выжить в бою, война заставляет вас быть совершенно не таким, кем вы являетесь в действительности. И теперь я эксперт по выживанию, – сдержанно усмехнулся я. – Хотя не могу, черт возьми, представить, ради чего я старался выжить.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Могу предположить, что жизнь будет обретать все меньше смысла, если вы будете пытаться засунуть ее в бутылку из-под виски.
В эту секунду я видел только ее глаза. Они были чистыми, гордыми и спокойно встретили мой взгляд. Я вздохнул.
– Я уже ощущаю эту потребность. У вас как раз есть возможность еще раз окунуться перед тем, как будем поднимать якорь.
Взяв банку с пивом, я направился в рубку. Здесь было чуть прохладнее. Выпив из банки, я поставил ее на стол перед собой. Через открытый иллюминатор до меня донесся всплеск воды, когда она нырнула с борта.
Звонок телефона рядом с постелью вернул меня в настоящее. Я с трудом высвободился из плена теплых воспоминаний.
– Да, – пробормотал я в трубку.
– Полковник Кэри?
– Да.
– Говорит Харрис Гордон.
Теперь я окончательно пришел в себя.
– Да, мистер Гордон.
– Прошу прощения за столь поздний звонок. Но я был очень занят. На моих часах было после семи. Я проспал почти весь день.
– Все в порядке.
– Устроит ли вас, если мы перенесем нашу встречу на завтра утром? Сегодня субботний вечер, и моя жена сообщила, что пригласила гостей.
– Я прекрасно понимаю вас.
– Значит, завтра утром в девять?
– Отлично, – сказал я. – Буду ждать в холле.
Положив трубку, я взглянул на окно. Уже сгустились сумерки и зажглись неоновые огни. Этот субботний вечер в Сан-Франциско не имел ничего общего с городом, в котором когда-то был мой старый дом. Поэтому, закурив, я откинулся на подушки и вернулся к воспоминаниям об Элизабет и о себе.
2
В тот вечер на Элизабет было простое белое платье. Волосы ее золотой волной падали на шоколадную кожу плеч. Все эти бездельники, кто приезжают сюда на уик-энды, чуть шеи себе не свернули. Они привыкли к красивым женщинам в Южной Калифорнии, особенно вокруг Малибу, где вечно болтались какие-нибудь киноэкспедиции, но в Элизабет было нечто, приковывавшее к ней всеобщее внимание.
Мэтр был отнюдь не дурак. Он сразу же понял, какое она производила впечатление. Он отвел нам место у углового окна, откуда был виден океан и где мы были видны всем. Затем он послал нам бутылку шампанского и скрипача.
Элизабет улыбнулась мне.
– Должно быть, вас тут считают крупной шишкой.
– Не меня. – Я поднял свой стакан. – Вас. И слава богу, что он меня не запомнил. Случалось, что меня просто выкидывали отсюда, когда я напивался.
Она засмеялась.
– Он еще изменит свое мнение обо мне, когда увидит, как я ем. – Несколько минут спустя скрипач покинул нас и начал играть оркестр.
Я вопросительно взглянул на нее и, когда она кивнула, мы пошли танцевать. Когда моя рука коснулась ее голой спины, я почувствовал, как от этого прикосновения в меня вливается таящаяся в ней сила.
Я запнулся, пытаясь уловить ритм.
– Я так давно не танцевал.
– Я тоже. – Она прижалась щекой к моему лицу и после этого все стало легко и просто.
Я искренне удивился, когда оркестр прекратил играть, и, только взглянув на часы, увидел, что уже три часа ночи. Время пронеслось для меня незаметно. Я уплатил по счету и оставил мэтру хорошие чаевые за его любезность по отношению к нам. Когда мы вышли в звездную калифорнийскую ночь, с холмов донесся одуряющий цветочный аромат. Смешанный с солоноватым запахом моря, он кружил голову.
– Не хотите ли пройтись по воде?
Кивнув, она взяла меня под руку. Мы спустились по тропинке, которая, огибая ресторан, шла вдоль маленького мотеля, расположенного на берегу.
Ночь была тиха и спокойна. С дороги, расположенной высоко по берегу, не доносилось ни звука.
– Смотрите, как бы на вас не налетела летучая рыба.
– Рыбачьи истории я слушаю, разинув рот.
Я засмеялся. Прогуливаясь по пляжу, мы подошли к скалам и, присев, стали молча смотреть в океан. Мы не разговаривали. Слова не нужны были нам. Ночь была наполнена редкостной тишиной и спокойствием.
Я бросил камешек, и он высек сверкающие искры, скользя по поверхности воды. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, слушая тихое шуршание волн, набегавших на песок, и не притрагиваясь друг к другу. Мы были так близки, как только могут быть близки люди.
Она повернулась ко мне.
– Люк.
Я поцеловал ее. Я и пальцем не шевельнул, я не сжимал ее в объятиях; соприкасались только наши губы, молча рассказывая друг другу, как они скучали. Как мы были одиноки и как теперь может сложиться наша жизнь.
Наконец она оторвалась от меня и, положив мне голову на плечо, застыла в долгом молчании. Затем вздохнув, она подняла ко мне лицо.
– Уже поздно, Люк. Я устала. Давай вернемся на катер.
В такси, которое нас везло в Санта Монику, мы молчали. Говорили только наши сплетенные пальцы.
Мы вылезли у пирса и, подойдя к судну, остановились. Голос у нее был тихим и спокойным.
– Я не любительница романов по уик-эндам, Люк. И если у меня что-то начнется, это будет надолго, на всю жизнь. Я не та одинокая вдовушка, которая ищет, куда бы пристроиться в жизни. Я не хочу исполнять роль огнетушителя.
Я посмотрел ей прямо в Глаза.
– Понимаю.
Она помолчала несколько секунд, пока я воспринимал ее слова.
– Надеюсь, что ты в самом деле понимаешь, – тихо шепнула она. – Мне бы этого очень хотелось. – Она прижалась к моим губам. – Дай мне несколько минут, а потом входи.
Она исчезла в кубрике, а я закурил. Внезапно у меня стали трястись руки, и я перепугался. Сам не знаю от чего, но меня охватил страх. Я огляделся, ища, что бы выпить, но тут было только несколько банок с пивом. Откупорив одну из них, я торопливо выпил ее. Пиво было уже теплым, но почувствовал я себя куда лучше и, бросив сигарету в воду, вошел в кубрик.
