Куда уходит любовь

      – В этом-то все и дело! – Воскликнула миссис Холман. – Она знает.
      Нора кивнула.
      – Конечно, знает. Она и должна знать.
      – Она знает, – повторила гувернантка. – И видит.
      Несколько секунд Нора молчала.
      – К чему вы клоните, миссис Холман?
      Гувернантка не могла поднять на нее глаза.
      – Даниэль видит, что происходит в доме. И она разбирается в том, что знает. Вообщем, для девочки это не очень хорошо – видеть у себя в доме такие вещи.
      – Вы хотите сказать мне, как я должна себя вести в своем собственном доме?
      Гувернантка тут же замотала головой.
      – Нет, мисс Хайден. Я просто рассказываю вам о вашей дочери. То, что она видит и что она знает – это слишком много для восприятия такой девочки, как она. Она пытается понять все, что происходит вокруг нее. – Она спокойно встретила взгляд Норы. – И я больше не могу объяснять ей, что все, что попадается ей на глаза, на самом деле не существует.
      – Не думаю, что вы должны об этом заботиться, миссис Холман, – холодно сказала Нора.
      На лице пожилой женщины появилось упрямое выражение.
      – В какой-то мере, вы правы, мисс Хайден. Но я нянчила Дани со дня ее рождения. И я не буду чувствовать себя спокойно, если не скажу вам, как это волнует Дани.
      – Благодарю вас, миссис Холман, – тем же холодным голосом сказала Нора. – Но прошу вас не забывать, что я мать Дани со дня ее рождения. И ответственность за нее лежит на мне, а не на вас.
      Гувернантка взглянула на нее.
      – Да, мисс Хайден. – Повернувшись, она вышла из мастерской. Когда за ней захлопнулась дверь, из другой комнаты вышел Рик.
      – Ты слышал, что она говорила? – спросила Нора. Рик посмотрел на нее.
      – Этой старухе пора уматывать отсюда.
      – В некотором смысле она права. Дани растет. – Нора шлепнула на скульптуру комок глины. – И мы должны быть более осторожны.
      – Осторожны! – взорвался Рик. – Как мы можем быть осторожны? Попробуй только выбраться из дома ранним утром, чтобы вернуться в комнату над гаражом, и держу пари, что половина соседей будет знать, чем я занимаюсь.
      Нора расхохоталась.
      – Попробуй не так грохотать, когда закрываешь двери.
      – Сама попробуй! Особенно, когда идет дождь и все скользит. Я промок до костей.
      Нора покончила с глиной.
      – Но все же нам надо что-то делать с этим.
      – Мы можем пожениться, – сказал Рик. – И тогда придет конец всей этой музыке.
      – Нет, – Нора посмотрела на него. – Мы не подходим для брака. Я уже дважды пыталась, и я знаю. И, откровенно говоря, ты годишься на это не больше, чем я.
      Подойдя, он обнял ее.
      – Но друг с другом мы еще не пробовали, бэби. Теперь все может быть по другому.
      Она оттолкнула его.
      – Перестань обманывать самого себя. Ни ты, ни я не принадлежим к тем типам, которые будут спокойно сносить узы. Мы очень похожи. Нам обоим время от времени надо что-то новенькое.
      – Только не для меня, бэби. Я могу быть очень счастлив только с тобой.
      Она выскользнула от его объятий.
      – А что ты будешь объяснять своим друзьям, когда уже не сможешь освобождаться по вечерам ни по вторникам, ни по четвергам? Особенно той маленькой итальяночке, фотографу в клубе, которая так вкусно делает для тебя спагетти по вечерам? Что ты ей скажешь после того, как она столько времени ждет, чтобы ты женился на ней?
      Побагровев, он смотрел на нее.
      – Ты знаешь о ней? Нора улыбнулась.
      – Я все знаю о тебе. Я не такая дура. – Она пожала плечами и взяла сигарету. Подождав, пока он поднес ей огонек, она продолжила. – Но по сути, меня это не волнует. Пока я получаю то, что мне нужно, ты можешь делать все, что захочешь.
      Лицо его начало расплываться в медленной улыбке.
      – И я получаю все, что мне нужно. Верно, бэби?
      Он потянулся к ней, и на этот раз она не стала избегать его объятий. Он отобрал у нее сигарету и положил ее в пепельницу. Затем он жадными ищущими губами впился в ее губы.
      Она не закрывала глаз, глядя ему в лицо.
      Он прижал ее спиной к столу и запустил ей руки под юбку.
      – Окно, – предупредила она, показывая на стеклянную стену, рядом с которой они стояли.
      – Черт с ним, я просто не могу ждать. И пусть соседи сдохнут от зависти.
 
      Когда Дани вернулась домой из лагеря, на станции ее встретил Чарльз. Она огляделась. Обычно с ним приезжала и миссис Холман.
      – А где Нанни?
      Собирая ее вещи, Чарльз старался не встречаться с Дани глазами.
      – Разве вы не знаете, мисс Дани? Миссис Холман ушла.
      Дани внезапно остановилась.
      – Нанни ушла от меня?
      Чарльз смутился.
      – Я думал, что вы знали, мисс Дани. Она нашла себе другую работу.
      – Это мама ее уволила? – Дани побледнела от гнева.
      – Не знаю, мисс Дани. Это случилось сразу же после того, как вы уехали в лагерь. – Он распахнул перед ней дверцу машины.
      – А ты знаешь, где она сейчас работает? – спросила девочка.
      Чарльз кивнул.
      – Я хочу, чтобы ты отвез меня туда.
      Чарльз замялся.
      – Не знаю. Ваша мама…
      – Я хочу, чтобы ты отвез меня туда! – настойчиво потребовала Дани. – И сейчас же.
      – Мисс Дани! Ваша мама очень рассердится на меня.
      – Я не скажу ей. Вези меня!
      Дани села на заднее сидение, и Чарльз захлопнул дверцу. Сев за руль, он сделал еще одну попытку переубедить ее.
      – Мисс Дани…
      Внезапно в голосе девочки появились те же ледяные нотки, что и у Норы.
      – Если ты не отвезешь меня туда, я специально скажу матери, что ты меня возил.
      Они подъехали к группе новых строений в Сан-Франсис-Вуд. Нанни как раз вышла на прогулку, толкая перед собой маленькую коричневую детскую коляску. Дани выскочила из машины, когда та еще не остановилась.
      – Нанни! – крикнула она, кинувшись к няне. – Нанни! Женщина остановилась и прищурилась от лучей солнца. Ей пришлось приставить одну руку козырьком к глазам.
      – Дани?
      Наконец она увидела бегущую к ней девочку и широко раскинула руки, чтобы обнять ее.
      – Дани! – воскликнула она не в силах скрыть слез, выступивших у нее на глазах. – Дани, mein Kind!
      Дани тоже плакала.
      – Почему ты оставила меня, Нанни? Почему ты бросила меня? Няня безостановочно целовала ее в обе щеки, покрывая поцелуями ее лицо.
      – Моя маленькая девочка! Дай мне посмотреть на тебя. Какая ты стала большая, как ты загорела!
      Дани уткнулась лицом в ее пышную грудь.
      – Ты должна была сказать мне, – всхлипывала она. – Ты не должна была просто так оставлять меня!
      Внезапно старая няня поняла, что Дани имела в виду. Подняв голову, она посмотрела на Чарльза. Тот еле заметно покачал головой.
      Она сразу же поняла, что он хотел ей сказать. Она повернулась к ребенку.
      – Ты уже большая девочка. Такая большая, что тебе уже не нужна няня.
      – Ты все равно должна была сказать мне, – продолжала всхлипывать Дани. – Это неправильно.
      – Я ведь занимаюсь только с маленькими детьми, Дани, дитя мое. Я нужна малышам.
      – Ты нужна мне. Вернись вместе со мной домой. Гувернантка медленно покачала головой.
      – Не могу, Дани.
      – Почему ты не можешь?
      Мисс Холман коснулась коляски.
      – Потому что теперь я нужна вот этому ребенку, – просто сказала она.
      – Ты нужна мне больше, чем ему. Ты всегда была со мной.
      – А теперь настало время, когда ты должна обходиться без меня. Теперь ты большая девочка. Что мне делать-то, кроме того, как сидеть и смотреть, когда ты прибегаешь и убегаешь? Ты теперь и сама позаботишься о себе. Разве ты не провела без меня все лето? И какая разница, что теперь ты будешь дома?
      – Но я люблю тебя, Нанни.
      Гувернантка снова прижала ее к себе.
      – И я люблю тебя, моя маленькая Дани.
      – Тогда возвращайся вместе со мной домой.
      – Нет, Дани, – твердо сказала пожилая женщина. – Я не могу вернуться с тобой. Твоя мама была права. Она сказала, что рано или поздно это должно произойти.
      – Моя мама? Значит, я была права! Она все же уволила тебя!
      – Рано или поздно, Дани, – грустно улыбнулась гувернантка, – это должно было случиться. Тебе уже двенадцать лет. Ты почти молодая леди. Скоро к тебе будут приходить мальчики. Ты будешь ходить на вечеринки и на дни рождения к ним. Зачем тебе нужна старая няня, которая будет крутиться вокруг тебя? У тебя будет своя собственная жизнь.
      – Это мама тебя уволила? – упрямо спросила Дани.
      – Мы сошлись на том, что так будет лучше всего. Твоя мама была очень любезна. Она уплатила мне за год вперед.
      – И все же ты должна была сказать мне, – настаивала Дани. – Ты моя няня, а не ее.
      Старая няня помолчала.
      – А теперь, я думаю, тебе лучше поехать домой. Твоя мама будет беспокоиться, не понимая, куда ты делась. Кроме того, у нее есть для тебя великолепный сюрприз.
      – Мне не нужны ее сюрпризы, – отмахнулась Дани. – Я могу приходить навещать тебя? Хотя бы изредка, я хочу сказать. То есть, если ты не сможешь приходить ко мне?
      Миссис Холман обняла ее и прижала к себе.
      – Конечно, Дани. Каждую среду я свободна. Я могла бы тебя встречать после школы.
      Дани расцеловала свою старую няню в обе щеки.
      – Мне будет тебе ужасно не хватать.
      – И мне тебя тоже, – миссис Холман с трудом сдерживала слезы. – А теперь иди, а то у Чарльза будут неприятности.
      Они снова расцеловались, и Дани медленно побрела к машине. Почти всю дорогу домой она молчала. Когда они почти приехали, она перегнулась на переднее сидение.
      – Что за сюрприз приготовила для меня мама?
      – Не могу говорить. Ваша мама взяла с меня слово, что я буду держать его в секрете.
      Но, в конце концов, она все же выпытала его у Чарльза.
      В мастерской у матери была какая-то деловая встреча, и она оставила записку, чтобы ее не беспокоили. В сопровождении Чарльза, который тащил ее вещи, Дани поднялась по лестнице и повернула к своей комнате.
      – Не сюда, мисс Дани. А вот в эту сторону. – Повернувшись, Чарльз двинулся в другую сторону холла, а не туда, где находилась ее комната и помещение матери.
      Она последовала за ним.
      – Это и есть сюрприз?
      Он кивнул, когда они остановились перед дверями бывшей гостиной. Широким жестом он распахнул двери.
      – Только после вас, мисс Дани.
      Комната была вдвое больше ее прежней. Все в ней было новенькое, с иголочки – от блестящего покрывала на кровати до встроенной в стену стереоустановки и телевизора. Здесь также был большой стенной шкаф, точно, как у мамы, и новая ванна с гардеробной.
      – И телевизором и стереоустановкой можно управлять, лежа на кровати, – гордо сказал Чарльз.
      – Очень красиво, – равнодушно кивнула Дани. Она оглядела комнату. – А где моя шкатулка с сокровищами?
      – Она не подходила к новой обстановке, и поэтому ваша мама приказала отнести ее на чердак.
      – Принеси ее.
      – Да, мисс Дани.
      – А что в моей старой комнате?
      – Ваша мама устроила в ней кабинет для мистера Риччио. А старая комната миссис Холман теперь стала ее спальней.
      – Ага, – сказала Дани. Она была уже достаточно большой, чтобы понимать, почему это было сделано. Девочки в лагере то и дело шептались, что происходит между мужчиной и женщиной, которые располагаются в соседних комнатах.
      Чарльз занес в комнату ее вещи.
      – Я пришлю Виолетту помочь вам распаковаться.
      – Мне не нужна ничья помощь.
      – Нет, нужна, – раздался голос ее матери из открытых дверей. – Ты же ведь, конечно, не можешь сама все разложить.
      Дани повернулась к матери.
      – Я сама все укладывала, – упрямо настаивала она, – и мне не нужна помощь Виолетты.
      Нора посмотрела на нее. Она чувствовала, что-то случилось. Посмотрела на Чарльза. Тот кивнул.
      – Разве так надо встречать свою мать после того, как ты все лето не видела ее? Иди сюда и дай мне посмотреть на тебя.
      Нора слегка наклонилась, чтобы Дани поцеловала ее в щеку. Дани послушно исполнила привычный обряд. Чарльз вышел из комнаты, прикрыв за собой двери.
      – Почему ты уволила Нанни? – сразу же спросила она.
      – И это первое, что ты можешь мне сказать после того, как я из кожи вон лезла, чтобы сделать тебе такую комнату? По крайней мере, ты могла бы сказать мне, как тебе нравится комната.
      – Очень хорошая. – Тон ее голоса говорил, что это ее меньше всего волнует.
      – И телевизором и проигрывателем можно управлять с постели.
      – Знаю. Чарльз уже показал мне.
      Дани упрямо ждала ответа на свой вопрос, а Нора была полна столь же упрямого желания не отвечать ей на него.
      – Ты выросла. Ты уже почти с меня ростом. Какой у тебя рост, кстати?
      – Пять футов и полтора дюйма.
      – Повернись-ка, – сказала мать. – Дай посмотреть на тебя. Дани послушно повернулась на пятках.
      – Ты растешь и несколько в другом смысле. Ты уже почти молодая девушка.
      – Я ношу лифчик тридцать второго номера, – с ноткой гордости в голосе сказала Дани. – Но у меня слишком широкие бедра. Так как я расту, девочки говорят, что на следующее лето мне уже понадобится тридцать четвертый номер.
      – Молодые девушки не должны говорить о таких вещах, – с легким раздражением перебила ее Нора. – Я пришлю Виолетту помочь тебе разложить вещи.
      – Мне не нужна Виолетта, – мрачно сказала Дани. – Мне нужна Нанни.
      Вспылив, Нора повернулась к ней.
      – Ну так вот – Нанни тут больше нет. И если тебе не нужна Виолетта, справляйся сама.
      – Тогда мне никто не нужен! – вскинулась Дани. Глаза у нее увлажнились. – Почему ты не сказала мне, что собираешься увольнять Нанни? Почему ты все держала в тайне?
      – Я не держала в тайне! – рассердилась Нора. – Ты уже большая девочка. И тебе не нужна няня, чтобы вытирать тебе носик.
      Дани заплакала.
      – Ты должна была сказать мне.
      – Перестань вести себя, как ребенок! Я ничего не должна была тебе говорить. Я поступаю так, как считаю правильным!
      – Ты всегда это говоришь! Так ты говорила, когда ушел папа. Так ты говорила, когда ушел дядя Сэм. Каждый раз, как ты видишь, что кто-то любит меня больше, чем тебя, ты отсылаешь его. Вот почему ты так делаешь!
      – Заткнись!
      В первый раз в жизни мать ударила Дани по лицу. Девочка схватилась за щеку и полными ужасами глазами посмотрела на свою мать.
      – Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Когда-нибудь ты кого-то полюбишь и я заберу его у тебя! И тогда увидишь, как тебе это понравится!
      Нора опустилась на колени перед своей дочерью.
      – Прости, Дани, – шепнула она. – Прости, я не хотела так делать!
      Несколько секунд Дани смотрела ей в глаза, а потом повернулась и кинулась в ванную.
      – Уходи! Оставь меня одну! – крикнула она из-за двери. – Я ненавижу тебя! Я… ненавижу тебя, – еле закончила она.
      Салли Дженингс, сидевшая по другую сторону стола, посмотрела на нее. Глаза девочки были красны от слез, которые оставили блестящие полоски на щеках. Салли пододвинула к ней коробку с бумажными «Клинексами».
      Дани взяла один из них и вытерла лицо, с благодарностью взглянув на психолога.
      – Я не хотела. Я в самом деле не хотела. Просто тогда я не могла иначе говорить с матерью. Если бы я стала рыдать или орать или биться в истерике, она бы просто не обратила бы на меня внимания.
      Салли кивнула. Она посмотрела на часы.
      – Думаю, что пока с нас хватит, Дани, – мягко сказала она. – Иди к себе и постарайся заснуть.
      Дани встала.
      – Хорошо, мисс Дженингс. Я вас увижу в понедельник?
      Психолог отрицательно покачала головой.
      – Боюсь, что нет, Дани. У меня есть кое-какие дела в клинике. И я там буду весь день.
      – А во вторник слушание дела. Значит, я больше не успею с вами поговорить.
      Салли кивнула.
      – Верно. Но пусть тебя это не беспокоит, Дани. Мы найдем возможность пообщаться.
      Она видела, как надзирательница сопровождала девочку по коридору. Опустившись на стул, она потянулась за сигаретой. Закурив, она выключила магнитофон. Теперь, по крайней мере, она знает, с чего начинать. Как порой непосильна бывает эта работа. Вечно не хватает времени как следует разобраться хотя бы в одной жизни.

15

      Подойдя к окну, я выглянул наружу. Утренний туман по-прежнему густой пеленой затягивал улицы. Я нетерпеливо закурил и, повернувшись, взглянул на телефон. Может, стоит еще раз связаться с Элизабет. Но затем я отчетливо представил себе положение дел. Ответа я не дождусь. Она просто не снимает трубку. Ну и дурак же я. Не должен был я посылать ей тот снимок.
      Когда я рассказал ей обо всем, Элизабет застыла у телефона.
      – С ума сойти, – сказала она. – Чего Нора таким путем собирается добиться?
      – Не знаю. Возможно, для нее это, как сказал тот тип, страховка, а может, она захочет пустить их в ход против меня. Поэтому я и послал тебе снимок.
      – Не посылай мне таких вещей, Люк. Я не хочу даже видеть их. Избавься от них.
      – Не могу, – сказал я. – Я должен был послать его тебе. Если бы он не был фальшивкой, я не стал бы этого делать. Ты же понимаешь. Я послал его авиапочтой, заказным. Ты можешь и не открывать конверт. Просто спрячь его в надежное место.
      – Ты слишком многого от меня хочешь. Ты же знаешь, что я не смогу не взглянуть на него.
      – Ну так взгляни, – сказал я, – и убедись, за какого идиота ты вышла замуж.
      Несколько секунд она молчала.
      – Как бы мне хотелось, чтобы ты никогда не уезжал отсюда.
      – Сейчас слишком поздно думать об этом.
      Она снова помолчала.
      – С тобой все в порядке?
      – Да.
      – Точно?
      – Точно. Мы оба ждем, когда ты вернешься.
      Было утро четверга. Отправив письмо, я позвонил ей на следующий день, когда, по моим расчетам, она должна была получить его. Как только я услышал ее голос, я понял, что мне достанется. Он звучал так, словно она только что плакала.
      – Немедленно возвращайся домой!
      – Но, Элизабет, – запротестовал я. – Осталось всего лишь несколько дней до начала слушания.
      – Меня это не волнует. Немедленно же возвращайся домой!
      – Ты видела снимок?
      – Снимок не имеет к этому никакого отношения!
      – Говорю же тебе, что он фальшивка.
      – Даже в этом случае, – всхлипнула она, – ты не должен был выглядеть таким довольным, черт возьми!
      – Элизабет, ну будь же умницей.
      – Я уже достаточно долго была умницей. А теперь я хочу быть просто женщиной. Я не хочу больше с тобой разговаривать. Сообщи телеграммой, когда ты вернешься!
      И она повесила трубку. Я тут же перезвонил ей. Но в течение всего часа, что я сидел у телефона, мне отвечал лишь сигнал «занято». Она, должно быть, не повесила трубку. Затем позвонили из холла, что меня ждет мисс Спейзер, и я спустился к ней.
      Мы побеседовали в кафе.
      – Как Дани? – первым делом спросил я, когда официантка поставила перед нами кофе.
      – Куда лучше, – сказала она. – Последнее несколько дней она значительно охотнее идет на контакт.
      – Рад слышать это. Она посмотрела на меня.
      – И все же она очень больная девочка.
      – Почему вы так считаете?
      – Причину своих тревог она таит глубоко в душе. И мы еще не докопались до истинной сути. Есть в ней кое-что, чего мы просто не понимаем.
      – Например? – спросил я. – Может быть, я мог бы помочь.
      – Будучи ребенком, была ли она склонна к вспышкам возбуждения, взрывам гнева, к яростной реакции, когда ее что-то раздражало?
      Я отрицательно покачал головой.
      – Насколько помню, нет. Как правило, она вела себя совершенно противоположным образом. Когда ее что-то волновало, она замыкалась. Главным образом, или у себя в комнате, или у няни. В другом случае, она могла делать вид, что ничего не произошло.
      – Вела ли она себя с вами подобным образом?
      Я рассмеялся.
      – В этом не было необходимости. Дани и так могла обвести меня вокруг пальца.
      – По отношению к матери?
      Я помедлил.
      – Я очень прошу рассказать мне, – посмотрела она на меня. – Я не хочу, чтобы у вас создавалось впечатление, будто я излишне настойчива или же толкаю вас на неблагородные поступки. Но сейчас, на этом этапе, нам важна любая кроха информации.
      – В сущности, Нора никогда не оскорбляла ее, – сказал я. – Дани, главным образом, страдала больше от пренебрежения ею, чем от излишней опеки.
      – Часто ли вы с мисс Хайден ссорились при ребенке? Взглянув на нее, я улыбнулся.
      – Наши отношения носили весьма цивилизованный характер, по крайней мере, со стороны Норы. Мы существовали в обстановке непрестанной холодной войны. Она никогда не перерастала в открытые конфликты.
      – Что заставило вас прекратить посещение дочери?
      – Так мне было сказано.
      – Мисс Хайден? Я кивнул.
      – В решении суда особо не оговаривалось ваше право посещать ребенка. Вы не пробовали подать иск, когда мисс Хайден запретила вам приезжать?
      – Я был не в том положении, чтобы что-то предпринимать. Я был полностью сломлен.
      – И что вы тогда сделали?
      Я посмотрел ей прямо в глаза.
      – Стал пить, – просто сказал я.
      – Вы не пробовали объяснить своей дочери, почему не приезжаете к ней?
      Я покачал головой.
      – Что с этого было бы толку? Все равно ничего бы это не изменило. Мисс Спайзер не ответила. Помолчав несколько секунд, она снова обратилась ко мне.
      – Вчера я видела вашу бывшую тещу. Предполагаю, вы осведомлены о ее планах относительно Дани?
      – Да.
      Я был на той встрече, когда шло их обсуждение. За то короткое время, что было в ее распоряжении, старая леди сотворила просто чудеса. Должно быть, это обошлось ей в немалую сумму, но Дани была переведена в другую школу, пользовавшуюся великолепной репутацией заведения, где умели обращаться с детьми, у которых есть проблемы в жизни. Доктор Вайдман, известный детский психолог, уже успел связаться со школой и был готов взять на себя ответственность за восстановление здоровья девочки.
      – Вы были согласны? – спросила мисс Спейзер.
      – Я думаю, что это самое лучшее решение.
      – Вы не возражаете, если Дани будет под опекой бабушки?
      – Нет. Мне это кажется единственно правильным решением. Миссис Хайден отличается исключительным чувством ответственности. Она приложит все силы, чтобы у Дани было все, что ей необходимо.
      – Не сомневаюсь, что так и будет, – мрачно согласилась мисс Спейзер. – Но ведь, если все, что вы мне рассказали, соответствует истине, то же делала и ее мать.
      Я понял, что она хотела сказать. Нора предоставляла Дани все, в чем та, по ее мнению, нуждалась, и все же ничего не удалось предотвратить.
      – Миссис Хайден сможет уделять Дани куда больше внимания. У нее нет никаких интересов вне дома, в отличие от Норы.
      – Вы знаете, конечно, полковник, что ваша дочь не девственница. Вполне возможно, что она была в определенных отношениях с человеком, которого убила.
      – Я так и предполагал, – откровенно признался я.
      – Мисс Хайден утверждает, что она и не догадывалась. На это мне было нечего сказать.
      – У нас сложилось впечатление, что Дани смутно представляет себе моральную сторону сексуальных отношений. И насколько нам удалось выяснить, мать в этом смысле представляла для нее не самый лучший пример.
      – Думаю, мы оба понимаем это, – сказал я. – Это одна из причин, по которой я чувствую, Дани будет куда лучше жить у бабушки.
      Она посмотрела на меня.
      – Возможно, вы и правы. Но пока мы не очень убеждены в этом. Если бабушке не удалось добиться успеха в воспитании собственной дочери, как она сможет воспитывать внучку? – Она допила свой кофе. – Может, для ребенка лучше всего вообще избавиться от этого окружения.
      Она встала.
      – Спасибо за беседу, полковник.
      В холле она остановилась.
      – Но есть еще две вещи, которые пока представляют для меня загадку.
      – Что именно?
      – Почему Дани убила его, если она его любила?
      – И другая?
      – Если она в самом деле убила его, почему, как мы не пытаемся, не можем найти и следов того, что у Дани был настолько взрывной темперамент, который в припадке гнева мог толкнуть ее на убийство? – Она помедлила. – Если бы только у нас было время.
      – Чем бы оно вам помогло?
      – Тогда, прежде чем рекомендовать лекарство, мы могли бы выяснить причину заболевания, – пояснила она. – Мы работаем на перегонки со временем. Мы предлагаем систему действий и надеемся, что мы не ошибаемся. Но если нам не удастся выяснить причины, то мы должны будем рекомендовать отправить ребенка в Перкинс для тщательного изучения. Мы должны быть уверены.
      Проводив ее, я вернулся к себе. Снова попытался дозвониться до Элизабет, но на мои звонки никто не отвечал. Наконец я бросил эту затею и вышел на улицу, где в ресторанчике напротив мотеля заказал сосиски с капустой и кружку пива.
      В воскресенье я поехал к Дани. У нее, похоже, было хорошее настроение.
      – На этой неделе мама дважды приходила ко мне. Ты разминулся с ней. Она сказала, что они устроили, чтобы я могла жить у бабушки, когда выйду отсюда. Оба раза она приходила с доктором Вайдманом. Ты его знаешь, папа?
      – Встречал.
      – Типичный полоскальщик мозгов. Мне кажется, маме он нравится.
      – Почему ты так считаешь? Она смущенно улыбнулась.
      – Он типа мамы. Ну, ты понимаешь, говорит много и ничего не остается. Об искусстве и все такое прочее. Я засмеялся.
      – Как насчет коки?
      – Давай.
      Я вручил ей мелочь и смотрел, как она идет к торговому автомату. Было занято лишь несколько столов. Здесь все походило на День Родителей в обыкновенной школе, а не в исправительном заведении.
      О том, что это не так, говорили лишь надзирательница у входа и решетки на окнах. Вернувшись, Дани поставила на стол две бутылки с кокой.
      – Тебе нужна соломинка, папа?
      – Нет, спасибо. Я выпью просто так. – Подняв бутылку ко рту, я сделал глоток.
      Зажав в губах соломинку, она посмотрела на меня.
      – Когда я так делаю, мама говорит, что это вульгарно.
      – Твоя мать – большой специалист по вульгарности, – не сдержавшись, ответил я и тут же пожалел о своих словах. С минуту мы помолчали.
      – Ты по-прежнему так же пьешь, папа? – внезапно спросила Дани. Я с удивлением посмотрел на нее.
      – С чего это ты вдруг задаешь мне такие вопросы?
      – Просто я кое-что вспомнила, – сказала она. – Как от тебя пахло, когда ты приезжал ко мне. Да ничего. Просто я вспомнила, вот и все.
      – Нет, больше я не пью.
      – Ты пил из-за мамы?
      Я задумался. Как было просто сказать, что да, из-за нее. Но это была бы не вся правда.
      – Нет. Причина была не в этом.
      – Тогда почему же, папа?
      – Причин была целая куча. Но главным образом потому, что я хотел убежать от самого себя. Я не хотел признаться самому себе, что потерпел поражение, что все потерял.
      Дани молча обдумала мои слова. Наконец она нашлась с ответом.
      – Но ведь ты же не все потерял, папа. У тебя оставалось судно.
      Я улыбнулся, увидев, как проста ее логика. Но определенным образом она была права. Ведь она не знала всех моих попыток.
      – Я был архитектором. Я хотел стать строителем, но у меня не получилось.
      – Но ты и теперь строитель. Так было сказано в одной из газет.
      – На самом деле это не так. Я работаю на стройке… прорабом.
      – Я хотела бы быть строителем, – внезапно сказала она. – Я бы строила очень счастливые дома.
      – Как бы ты этого добилась?
      – Я бы не стала строить дом для семьи, пока они не убедились, что счастливы вдвоем и хотят жить вместе.
      Я улыбнулся ей. Что правда, то правда. Она нашла единственное основание, на котором можно что-то строить. Но кто даст гарантии в прочности фундамента? Бог?
      – Поскольку мы уже добрались до истины или, по крайней мере, можем сделать какие-то выводы, – как можно небрежнее сказал я, – не объяснишь ли ты мне кое-что?
      Она с любопытством взглянула на меня.
      – Например, папа?
      – Чьим на самом деле приятелем был Риччио? Твоим или мамы? Она помедлила с ответом.
      – Мамы.
      – Но ты… – Теперь настала моя очередь искать слова.
      Она откровенно встретила мой взгляд.
      – Они тебе уже сказали, в каких мы были с ним отношениях?
      Я кивнул.
      Она уставилась на свою бутылку с кока-колой.
      – Все так и было, папа.
      – Но почему, Дани? – спросил я. – Почему именно с ним? Почему не с кем-то другим?
      – Ты же знаешь маму. Ей нравится быть пупом земли. Вот поэтому я и хотела доказать ей, кто она такая.
      – И доказала? – спросил я. – Поэтому ты и убила его?
      Она отвела глаза в сторону.
      – Я не хотела, – тихо сказала она. – Это был несчастный случай.
      – Ты ревновала свою мать? Поэтому?
      Она покачала головой.
      – Я не хотела бы говорить об этом, – сказала она упрямо. – Перед тем, как меня сюда привезли, я все рассказала в управлении полиции.
      – Пока ты не выложишь им всю правду, Дани, – сказал я, – они могут не отпустить тебя жить к бабушке.
      Она по-прежнему не смотрела на меня.
      – Они не могут держать тут меня вечно. Когда мне минет восемнадцать, им придется отпустить меня. Это-то я знаю точно.
      – Три с половиной года сидеть под замком – это большой срок в любом возрасте.
      – А ты-то что волнуешься? – Она с вызовом посмотрела на меня. – В следующий четверг все кончится, ты вернешься домой и, скорее всего, никогда больше меня не увидишь. Как и было.
      – Но я действительно волнуюсь, Дани. Поэтому я и здесь. Я же объяснял тебе, почему не мог приехать раньше.
      – Все вранье! Если хотел, то приехал бы. – Она снова уставилась на бутылку. Что она высматривает в этой коричневой жидкости, которая была еле видна сквозь зеленое стекло?
      – Теперь-то тебе легко приезжать и говорить мне такие вещи, – тихо продолжила она. – Правильные вещи всегда легко говорить. Но куда труднее их делать.