Вернувшись на судно, я сбросил мундир и влез в старые джинсы. Бак был полон – я позаботился об этом еще днем, когда собирался отправиться за марлинами, – но мне не нравилось, как работают свечи, и я принялся чистить их. Затем взялся за карбюратор, потом за клапаны и когда спохватился, было уже почти десять вечера. Внезапно я почувствовал, что проголодался.
      Проверив запасы, убедился, что ничего меня не привлекает. Да и, кроме того, мне следовало обзавестись припасами, если я собирался на весь день в море. Обнаружив небольшой бакалейный магазинчик, который еще был открыт, я отоварился всем, что мне было нужно, и, зайдя в «Сальную Ложку», взял очень плохой бифштекс с неизменной подливой из чили. Без острого соуса с ним было бы не справиться.
      Но даже его острота не могла отбить отвратный вкус. Я с отвращением уставился в тарелку. Не будь я таким идиотом, мне бы достался изысканный обед.
      Но только не для меня. Я должен был сохранять свою независимость. Старый Люк не должен ощущать никаких пут. Он бродит в одиночку. Отрезав еще кусок бифштекса, я машинально принялся жевать его. Какое мне, в конце концов, дело?
      Беда была в том, что я слишком «копался» в каждой ситуации. Я не мог воспринимать вещи такими, какими они были на самом деле. Я должен был докапываться до самой сути и воспринимать все целиком. Что в ней было? Ее деньги? Тот факт, что ее мать практически разъяснила мне все по слогам? Нет, этого не могло быть. Я припомнил школу, в которой любили говорить: в богатую девушку влюбиться столь же просто, как и в бедную. Но куда лучше.
      Теперь я понимал, в чем дело. Я не был готов к данной ситуации, потому что боялся. Боялся того, что, если позволю себе влюбиться, со мной все будет кончено. Она воплощала в себе все, что мне было нужно. И класс, и стиль, и очарование, блеск, и сияние, отшлифовать которых можно было только за много лет. Все это плюс талант и яростная похотливость, темперамент, который чувствовался в ней, составляли ее сущность. Жизнь с такой женщиной очень непроста. Да и, кроме того, разве я мог быть уверен, что она чувствует то же самое, что и я? Что я мог ей дать?
      Я отрезал еще кусок бифштекса, но он уже остыл, и я отодвинул тарелку. Расплатившись у стойки, я подхватил два своих пакета с припасами.
      Морозильника у меня не было, так что я рассовал припасы в кокпите и посмотрел на небо. Луна так ярко светила на чистом небе, что было светло, почти как днем. Морская гладь была неподвижна, словно пруд, а не океан. Я посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Я должен двинуться к Коронадо не позже начала второго. Включив двигатель, я поднялся на палубу, чтобы отдать швартовы.
      Путь длился не дольше, чем я предполагал. Когда я выключил двигатель и стал возиться с якорем, меня окатило волной из-за борта. Ее свежесть приободрила меня. Бросив на палубу одежду, я опустил якорь за борт.
      Когда плаваешь на волнах, это чем-то напоминает качание в люльке. Запахи океана опьяняют. Ты вздымаешься и опадаешь вместе с его телом, словно ты рядом с женщиной; движения эти успокаивают, расслабляют, снимают любое напряжение.
      Я вскарабкался на палубу и, шлепая босыми ногами, направился в кубрик. Сдвинув дверь, я вошел внутрь. Потянувшись за полотенцем, я нащупал лишь пустой крючок. Не успел я повернуться к выключателю, как услышал голос.
      – Ищешь полотенце, Люк?
      Оно вылетело из темноты, попало мне в лицо и свалилось на пол. Я нагнулся поднять его.
      Я ее не видел. Она была где-то в темноте, но я слышал ее смех.
      – Господи, ну и костляв же ты. Я наблюдала за тобой в иллюминатор. Можно сосчитать все косточки.
      Я торопливо обернул полотенце вокруг талии. Я услышал шорох, а затем очертания ее головы обрисовались на фоне полной луны, что смотрела в кубрик. Ее руки легли мне на плечи, и когда она повернулась, лунный свет осветил ее лицо. Я потянулся к ней, и, прежде, чем мои пальцы коснулись ее, я уже знал, что она такая же голая, как и я.
      Не знаю, сколько мы стояли вот так в тесном кубрике, касаясь друг друга губами, и наши тела перетекали друг в друга, так что я не мог сказать, где кончаюсь я и начинается она.
      – Я люблю тебя, Нора.
      Я почувствовал, как она напряглась в моих руках.
      – И я люблю тебя, Люк. – Она прижалась щекой к моей груди. – Я же говорила тебе, что это не прощание.
      Я приподнял ее и уложил на койку.
      – Ты и я никогда больше не должны прощаться, – шепнул я. Ее взметнувшиеся руки потянули меня вниз, в волшебный мир, которого я никогда доселе не знал.
      Как прекрасна плоть любви.
      Когда ночью я проснулся, она спала на своей половинке, спиной к стене и подтянув колени, насколько позволяло ей пространство. Глаза ее были закрыты и даже в лунном свете я видел, какие длинные и темные у нее ресницы и как она во сне напоминает маленькую девочку. Она медленно открыла глаза.
      На секунду прикрыв их, она затем снова приоткрыла их. На лице ее появилась озорная улыбка. Она притянула мою голову к своей груди.
      – Иди сюда, малыш.
      Ее груди были как маленькие спелые плоды, нежные, твердые и теплые, как июльские персики. Целуя их, я слышал, как она стонет от удовольствия. Позже, много позже, она легла, уткнувшись лицом мне в плечо.
      – Люк, – шепнула она. – У меня никогда не было так раньше. Никогда.
      Я нежно погладил ее по голове. Мне не хотелось отвечать. Она подняла голову, чтобы заглянуть мне в глаза.
      – Ты веришь мне? Веришь?
      Я молча кивнул.
      – Ты должен верить мне. Ты должен! – яростно прошептала она. – Что бы там люди не говорили.
      – Я верю тебе.
      К моему удивлению, ее стала бить дрожь и она была готова разрыдаться.
      – Есть люди, которые ненавидят меня! Которые завидуют всему, что у меня есть, и всему, что я делаю. Они вечно распускают обо мне разные слухи. Рассказывают всякую чушь.
      Припоминаю, что в этот момент я почувствовал себя куда более мудрым и старым, чем она.
      – Забудь о них. Такие людишки всегда существуют. Но я знаю тебя. И каждый, кто знает тебя, уже ничего не будет слушать.
      Я снова прижал ее голову к плечу, и несколько погодя она перестала дрожать.
      – Люк, о чем ты думаешь? – Подняв голову, она вглядывалась мне в лицо. – Люк, я должна сделать тебе одно страшное признание.
      Внезапно где-то под сердцем я ощутил страх. Если она собирается соврать мне о чем-то, я ничего не хочу знать. Я не хочу знать ничего, что может нарушить наше единство. Я не мог вымолвить ни слова.
      Думаю, она догадалась, что со мной делается, потому что поддразнивающе улыбнулась.
      – Я не умею готовить.
      Я ощутил такое облегчение, что ситуация стала едва ли не комичной. Я рассмеялся. Затем сполз с койки и отправился готовить кофе.
      Вернувшись, я увидел, что она нашла кусок проволоки. Пока я ставил на стол крепкий кофе, она сидела, играя с ним. Я не мог скрыть восхищения, видя, как кусок металла оживал у нее в руках, обретая очертания прыгуна в воду. Она увидела, что я смотрю на нее, и бросила проволоку.
      – Не бросай, – остановил я ее. – Хотел бы я уметь делать такие штуки.
      Она улыбнулась.
      – А мне порой не хотелось бы уметь. Я хотела бы остановиться, но не могу. В любом предмете я вижу его внутреннюю сущность, и она словно требует от меня, чтобы я освободила ее. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
      – Думаю, что да. Ты баловень судьбы. Многие видят суть вещей, но не могут высвободить ее.
      Несколько секунд она смотрела на проволочную фигурку, а затем небрежно отшвырнула ее.
      – Да, я одна из тех, кому повезло, – едва ли не с горечью сказала она. – А ты? Что ты собой представляешь?
      Я пожал плечами.
      – Не знаю. Никогда не задумывался над этим. Пока я просто обыкновенный парень, который ждет окончания войны.
      – И чем ты тогда будешь заниматься?
      – Искать работу. Может быть, если мне повезет, я успею поставить несколько домов, прежде, чем состарюсь и меня выкинут. Хотя я даже не знаю, по силам ли мне это будет. У меня не было возможности проверить себя в деле. Сразу же после колледжа я ушел в авиацию.
      – Профессор Белл говорит, что ты был очень способным.
      – Да, ему так кажется, – улыбнулся я. – Я был его любимчиком.
      – Может быть, я смогу помочь тебе. У меня есть двоюродный брат, который очень известный архитектор.
      – Знаю. Джордж Хайден. «Хайден и Каррузерс».
      – Откуда ты знаешь?
      – Сказала твоя мать.
      Она задумчиво посмотрела на меня, а потом потянулась за сигаретой.
      – Мать не теряет времени даром, – она глубоко затянулась.
      Я не ответил.
      Она откинулась на спину.
      – Здесь так тихо. И так далеко от всего мира. Никакого шума, который ты постоянно слышишь, нет людей, которые пристают к тебе. Потрясающее спокойствие. Словно ты совершенно один в другом мире.
      Я по-прежнему молчал.
      – Люк, – она не смотрела на меня. – Ты хочешь жениться на мне?
      – Да.
      Теперь она снова была со мной, и ее глаза, не теряя своей темной глубины, зажглись.
      – Тогда почему ты не сделаешь мне предложения?
      – Что я могу дать такой девушке, как ты? – спросил я. – У меня ничего нет. Ни денег, ни работы, ни будущего. Я даже не знаю, смогу ли я содержать свою жену.
      – Неужели это так важно? У меня хватает…
      – Но я такой, и не могу быть иным, – прервал я ее. – Считай, что я настолько старомоден.
      Она встала рядом на колени и взяла меня за руку.
      – Это неважно, Люк. Верь мне, это в самом деле неважно. Попроси меня, чтобы вышла за тебя замуж.
      Я молча изучал ее. Она отвела глаза.
      – То есть… если ты действительно этого хочешь. Но из-за того, что между нами было, ты ничем мне не обязан. И я хочу, чтобы ты это знал.
      Я повернул ее лицо к себе, чтобы видеть его.
      – Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?
      Она ничего не ответила, а только посмотрела на меня и кивнула. На глазах ее блестели слезы. Склонившись к ней, я нежно поцеловал ее в губы.
      – Я должна сказать Сэму об этом.
      – Сэму? – переспросил я. – Зачем?
      – Это необходимо. Это часть его обязанностей. Он должен будет составить сообщение для прессы. Так будет куда лучше, чем если первым все узнает сплетник-колумнист и сочинит какую-нибудь статейку.
      Я не ответил.
      Она взяла меня за руку.
      – Сэм – хороший друг.
      – В ту ночь, когда мы познакомились, ты с ним встречалась.
      – А, вот в чем дело. Ты его ревнуешь. Я промолчал.
      – Не стоит. Сэм много лет был мне хорошим другом. С тех пор, когда еще ходила в школу.
      – Знаю. Он мне подробно все рассказывал. Несколько секунд она не сводила с меня глаз.
      – И все это время он был мне всего лишь хорошим другом. Что бы там люди не говорили, между нами никогда ничего не было.
      – Это одна из тех вещей, относительно которых ты хочешь меня предупредить? – спросил я.
      – Да. Это одна из их грязных сплетен!
      Вот именно тогда я и сделал первую ошибку в нашем браке. Пусть это была ложь, но это была ее ложь. Не знаю, как я догадался, но все понял. Может быть, чересчур честный прямой взгляд, которым она смотрела на меня, и убедительный тон ее голоса. Что-то тут было не так. Раньше я такой ее никогда не видел, что-то тут было не то.
      Но я сам сделал ошибку, и теперь уж ее не поправить. Одна ложь влечет за собой другую, втягивая в свои сети не только лжеца, но и того, кто пытается верить ей – пока правда не становится настолько ужасной, что ее уже невозможно воспринимать. Но тогда я еще ничего не знал.
      Вместо этого я решил, что события, которые она хочет скрыть от меня, были давным-давно. Они происходили, когда я еще не знал ее, и сейчас они не имеют никакого значения. Я любил ее, она любила меня, а все остальное осталось во вчерашнем дне. Поэтому, наклонившись к ней, я легко поцеловал ее в щеку.
      – Я верю тебе, – сказал я.

      Посмотрев на Дани, сидящую рядом со мной, я перевел глаза на Нору, которая сидела по другую сторону стола между Харрисом Гордоном и своей матерью. После того, как мы обменялись несколькими вежливыми словами при встрече, она старательно избегала моего взгляда. Интересно, вернулись ли к ней злые демоны памяти, терзающие ее так же, как меня.
      Харрис Гордон взглянул на часы.
      – Думаю, что нам лучше подготовиться, – сказал он. Он глянул через стол на Дани и улыбнулся. – Вставай и бери свое пальто, девочка.
      Дани несколько секунд смотрела на него, а потом молча встала и покинула помещение. Между нами воцарилось неловкое молчание, словно с ней исчезла та невидимая связь, которая делала возможным общение между нами.
      Гордон откашлялся.
      – Дани может ехать вместе с матерью и бабушкой. – Он повернулся ко мне: – Я буду рад, если вы составите мне компанию, полковник. Нам представится возможность переговорить.
      Я кивнул. Это было то, что и я хотел. Мне по-прежнему ничего не было известно кроме того, что я узнал из краткого телефонного разговора прошлой ночью. Во время завтрака мы старательно избегали касаться темы, которая свела нас.
      – Мы можем ехать на моей машине, мама, – сказала Нора. – Чарльз отвезет нас.
      Невозмутимость покинула миссис Хайден, когда она поднялась. С мрачноватой улыбкой она глянула на меня.
      – Довольно неприятное дело – становиться старой вороной. В этом нет никакого благородства, как бы тебе этого не хотелось.
      Кивнув, я улыбнулся ей в ответ. Я прекрасно понимал, что она имела в виду.
      Когда старая леди в сопровождении Гордона вышла, мы с Норой остались наедине.
      – Еще кофе? – спросила она, беря чашку. Я кивнул.
      – Со сливками или с сахаром? Я посмотрел на нее.
      Она покраснела.
      – Как глупо с моей стороны. Я и забыла. Черное! Без сливок. Только с сахаром.
      Какое-то время мы молчали.
      – Тебе не кажется, что Дани стала очень хорошенькой?
      – Да, она стала хорошенькой, – согласился я, отпив кофе.
      – Что ты о ней думаешь?
      – Не знаю, что я могу думать о ней. Все это было так давно, а сейчас я видел ее всего несколько минут.
      В ее голосе появились нотки сарказма.
      – Не думаю, что тебе потребуется много времени сообразить, что к чему. Ведь вы всегда так понимали друг друга.
      – Понимали. Но это было так давно. Теперь она выросла, и нам обоим много чего пришлось пережить. Не знаю, может быть, со временем все и вернется.
      – Тебе стоило бы больше верить в свою дочь. Я посмотрел на нее.
      – Много есть такого, во что мне стоило бы верить: Вот например, я уверен, что ты не случайно так нажимаешь на слово «дочь». Так что не ищи подходящего времени, если хочешь что-то сообщить мне.
      Глаза ее затуманились.
      – А ты все такой же, как во время нашей первой встречи. Прямой до резкости.
      – Слишком поздно, чтобы мы могли вежливо врать друг другу, Нора. Много времени назад мы пустились в эту дорогу, и она нам ничего не дала. На самом деле все куда проще. И не стоит спотыкаться на том же самом месте.
      Она уставилась на скатерть.
      – Зачем ты приехал? – резко спросила она. – Я говорила Гордону, что ты нам не нужен. Мы и сами справимся.
      – Я тоже не хотел. Но я уверен, что, если бы вы справились без меня, не было бы нужды в моем появлении.
      Я встал и вышел в холл. В горле у меня стоял комок. Нора не изменилась ни на йоту.
      Дани как раз спускалась по лестнице. Я взглянул на нее, и все во мне сжалось. Это была уже не маленькая девочка, прыгавшая по лестнице. Это была юная женщина. Как ее мать. Каким-то образом мне это стало ясно.
      Она одела курточку, а пальто накинула на плечи. Волосы ее были взлохмачены в своеобразной прическе, а пухлые губы тронуты свежей помадой. Девочка, которая сидела рядом со мной за столом, снова исчезла.
      – Папа!
      Ледок во мне сразу же растаял. Голос ее по-прежнему был голосом ребенка.
      – Да?
      Сбежав вниз, она остановилась передо мной.
      – Как я выгляжу?
      – Как живая кукла, – улыбнулся я и протянул к ней руку.
      – Не надо, папа, – быстро сказала она. – Ты спутаешь мне прическу.
      Улыбка сползла у меня с лица. Если это все, что ее беспокоило, она все еще была ребенком. Но, может быть, все не так. Нора вела себя именно так, когда хотела создать то, что называла «своим образом». Я подумал, не обрела ли моя дочь со временем ее образ мышления. Кажется, Дани увидела овладевшую мной неловкость.
      – Не беспокойся, папа, – сказала она тем же самым рассудительным голосом как при Норе, когда та вошла в комнату. – Все будет в порядке.
      Я посмотрел на нее.
      – Уверен, что так и будет.
      – Я знаю, что все будет в порядке, папа, – подчеркивая каждое слово, сказала она. – Порой с людьми случаются разные вещи еще до того, как они становятся взрослыми.
      В сопровождении Норы и Гордона в фойе вышла старая леди.
      – Попросите Чарльза подогнать мою машину, – сказал Гордон, открывая перед ними двери.
      – Во сколько мы должны быть в суде? – спросила Нора, выходя. Он насмешливо посмотрел на нее.
      – Сегодня мы не едем в суд. Просто мы должны вернуть ребенка под опеку соответствующих властей.
      – Очень рада. Сегодня я не в состоянии предстать перед судом. Гордон ничего не ответил, только кивнул, спускаясь к машине. Когда я спускался, Чарльз придержал дверцу нориного «ягуара».
      Улыбка морщинками разбежалась по его лицу.
      – Полковник Кэри!
      – Чарльз! – Улыбаясь, я протянул ему руку. – Как вы поживаете?
      – Прекрасно, полковник. – Его голос потеплел. – Несмотря на печальные обстоятельства, я очень рад снова видеть вас, сэр.
      – Закройте дверцу, Чарльз, – раздался голос Норы из машины. Кивнув, Чарльз притворил дверцу машины. Бросив на меня прощальный взгляд, он обошел машину и сел за руль.
      – Вы будете править, полковник? – спросил Гордон.
      Я показал ему на взятый напрокат маленький «корвейр», который выглядел сущим пигмеем рядом с двумя гигантами – его черным «кадиллаком» и серым «ягуаром» Норы.
      – Тогда я велю моему шоферу ехать за нами, – сказал он. – Подождите меня.
      Он махнул рукой, и мы двинулись вниз по длинной подъездной дорожке, оставляя за собой остальные машины. Садовник открыл ворота, и мы выехали. На улице стояла группа репортеров, но они кинулись по своим машинам, увидев, что мы не собираемся останавливаться. Мы повернули к западу по Калифорния-стрит мимо кафедрального собора.
      Одновременно мы оба потянулись к зажигалке. Он засмеялся и отдернул руку. Прикурив, я протянул зажигалку ему.
      – Благодарю. – Он не смотрел на меня. – Надеюсь, вы не затаили на меня зла в связи с нашей последней встречей?
      Я бросил взгляд на него. Я вспомнил зрелище, которое мне когда-то довелось видеть: Джин Танни и Джек Демпси на каком-то званом обеде – Танни широко улыбался, а на лице Демпси застыла мрачная гримаса. Теперь я знал, что он тогда чувствовал.
      Сколько бы времени не прошло, никому не приятно вспоминать, как его подвергли форменному избиению. И я не был исключением. Воспоминания эти не доставляли мне удовольствия, как и любому другому, но я должен был учиться жить вместе с ними.
      – Надеюсь, что вы столь же истово будете стараться и для моей дочери. И претензий у меня не будет.
      Он заметил, что я уклонился от прямого ответа, но предпочел не обратить на это внимания.
      – Отлично. Можете быть уверены, что я сделаю все, что в моих силах.
      Подождав, пока мы повернули на Гош-стрит, я сказал:
      – Мне известно только то, что вы успели сказать по телефону и что я прочел в газетах. Может быть, теперь вы сможете рассказать мне подробности.
      – Конечно. – Он с любопытством посмотрел на меня. – Думаю, не стоит углубляться в отношения Норы с Риччио.
      Я отрицательно покачал головой. Я знал Нору.
      – Весь день они ссорились, – начал он. – Насколько мне известно, Нора собиралась положить конец их отношениям: и деловым, и личным. Она потребовала от него немедленно покинуть дом. Но он себя прекрасно чувствовал в нем и не собирался бросать его.
      – Нора нашла себе другого парня? – спросил я.
      Он снова искоса посмотрел на меня и пожал плечами.
      – Не знаю и не спрашивал. Когда я приехал, на месте действия уже было полно полиции. И не думаю, что тогда имело смысл задавать такие вопросы.
      – Понимаю, – кивнул я.
      Мы снова повернули на запад по Маркет-стрит.
      – Выяснилось, что Риччио преследовал Нору по пути из ее комнаты до мастерской, стараясь убедить ее. Дани сидела у себя, занимаясь, когда услышала крик матери. Сбежав вниз, она увидела, что Риччио угрожает матери. Схватив со стола долото, она кинулась между ними и всадила ему оружие в живот. Когда Риччио, обливаясь кровью, рухнул на пол, ребенок впал в истерику и стал рыдать. Чарльз в сопровождении горничной Норы вбежал в помещение. Нора велела Чарльзу вызвать врача и сразу же позвонила мне из мастерской. Я попросил ее тут же связаться с полицией, но не делать никаких заявлений, пока не приеду. Я оказался на месте через двадцать минут. Полиция появилась минут за десять до меня.
      Я потушил сигарету в пепельнице.
      – Теперь о самом главном.
      – Не Нора ли убила его? Это вы имеете в виду?
      Я кивнул.
      – Не думаю, – ответил он, медленно подбирая слова. – Я говорил с ними обеими до того, как они стали отвечать на вопросы полиции. Рассказы той и другой настолько совпадают, что их трудно оспорить.
      – У них было время обо всем договориться. Он снова покачал головой.
      – У меня довольно большой опыт, и мне не раз приходилось сталкиваться с такими ситуациями. Да и, кроме того, обе были в таком состоянии, что вряд ли могли связно врать. Обе были на грани истерики. Просто невозможно, чтобы они настолько владели собой в той обстановке.
      – Других свидетелей не было?
      – Ни одного.
      – Что произошло потом?
      – Доктор Боннер, который прибыл как раз передо мной, отвел Нору наверх и сделал ей укол. Затем, попросив сержанта Флинна позвонить вам, я вместе с Дани отправился в главное управление полиции, где она дала показания. Я прочитал их, но, несмотря на мой совет, она настояла, что хочет подписать их. Оттуда направились в учреждение для содержания несовершеннолетних, где Дани была вверена попечению специалистов по подросткам. К счастью, мне удалось убедить принимавшего нас офицера позвонить судье по делам несовершеннолетних, и он, выслушав рекомендации доктора Боннера, отпустил Дани домой на ночь. Я отвез ее к бабушке, а оттуда уже позвонил вам.