– Миссис Хайден, – сказал Сэм Корвин, входя в комнату, где его ждала старая леди, – надеюсь, не заставил вас ждать.
      – Нет, мистер Корвин, – сухо ответила она. – Прошу вас, садитесь. Опустившись в кресло, он с любопытством посмотрел на нее. С той минуты, когда она утром позвонила ему, он не переставал ломать себе голову, чего это ради она захотела увидеть его. Она сразу же перешла к делу.
      – Нора названа как кандидат на премию Фонда Элиофхайма в области скульптуры.
      Сэм посмотрел на собеседницу с чувством внезапного уважения. Об этом ходили только слухи. Но имена кандидатов держались в строгом секрете. Особенно и потому, что то была первая премия, которая должна быть вручена с начала войны.
      – Откуда вы знаете? – Даже он пока не мог ни подтвердить, ни опровергнуть эти сведения.
      – Неважно, – отрывисто сказала она. – Главное, что я знаю.
      – Хорошо. Я очень рад за Нору. И надеюсь, что она ее получит. Она ее заслужила.
      – Именно по этому поводу я и хотела вас увидеть. Я хочу быть уверенной, что она ее получит.
      Сэм молча смотрел на нее. У него не было слов.
      – Порой преимущество обладания деньгами оборачивается ужасной стороной, – продолжила миссис Хайден. – Особенно в области искусства. Я хочу быть уверенной, что состояние моей дочери не лишит ее этой возможности.
      – Я уверен, что оно не сможет ей помешать, миссис Хайден. Члены жюри выше подобных соображений.
      – Никто не свободен от тех или иных предрассудков, – с предельной определенностью вымолвила она. – А в настоящий момент мне кажется, что мир искусства, преисполненный либерализма, ориентируется на коммунистическую идеологию. И почти каждый, кто не принадлежит к их группе, автоматически отвергается как буржуа, творчество которого не достойно внимания.
      – Не упрощаете ли вы?
      – Неужто? – отпарировала она, в упор глядя на него. – Вот вы мне и объясните. Каким образом почти каждая значительная награда в искусстве за последние несколько лет вручалась только тем художникам, которые, если и не являются коммунистами, во всяком случае, тесно примыкают к ним?
      Сэм не ответил. Она почти точно оценила ситуацию.
      – Предположим, что я готов согласиться с вами. Но я по-прежнему не вижу, что тут можно сделать. Элиофхайма не купить.
      – Знаю. Но оба мы знаем, что есть такие вещи, как влияние, как сила внушения, и мало кто может им сопротивляться. А члены жюри всего лишь только люди.
      – Но с чего начинать? Их могут заставить прислушаться к себе только очень влиятельные люди.
      – В Сен-Симеоне я поговорила с Биллом Херстом, – сказала она. – Он убежден, что Нора заслуживает этой награды. Он считает, что это будет триумф американизма.
      Наконец их разговор стал обретать смысл. Он должен был бы догадаться, откуда к ней поступила информация.
      – Херст может быть полезен. Кто еще?
      – Первым делом ваш приятель профессор Белл. – Напомнила она. – И Херст уже поговорил с Берти Маккормиком в Чикаго. Он тоже очень заинтересовался. И если вы поломаете себе голову, то не сомневаюсь, что появится и много других.
      – Потребуется как следует поработать. Сейчас февраль, так что у нас остается не более трех месяцев до мая, когда будут присуждать премию. И даже тогда мы не будем уверены.
      Она взяла со стола листок бумаги.
      – Вы получаете в газете примерно четыре с половиной тысячи. Плюс к этому еще примерно двести долларов за статьи в журналах и все остальное. – Она внимательно посмотрела на него. – Не очень много, не так ли, мистер Корвин?
      Сэм покачал головой.
      – Да, действительно, немного, миссис Хайден.
      – А у вас есть вкус к дорогой жизни, мистер Корвин, – продолжила она. – У вас прекрасная квартира. Вы живете на широкую ногу, хотя и не в той мере, как бы вам хотелось. За прошедшие несколько лет каждый год вы делали долгов на сумму более трех тысяч долларов в год.
      – Долги меня не очень беспокоят. – Он улыбнулся.
      – Понимаю, мистер Корвин. Я понимаю, что большая часть этих денег никогда не будет выплачена наличными, а будет возмещена в виде добрых услуг. Не слишком ли я ошибусь, если предположу, что ежегодный ваш доход равен приблизительно десяти тысячам долларов?
      Он кивнул.
      – Не ошибетесь.
      Она положила листок обратно на стол.
      – Я готова уплатить вам десять тысяч долларов за содействие в получении моей дочерью премии Элиофхайма. Если она ее получит, мы обговорим контракт на десять лет, который будет гарантировать вам двадцать тысяч долларов в год, плюс десять процентов от ее заработков.
      Сэм быстро прикинул. При сегодняшней репутации Норы, если она к тому же получит награду, она сможет зарабатывать на заказах от пятидесяти до ста тысяч долларов в год.
      – Пятьдесят процентов.
      – Двадцать пять, – тут же отреагировала она. – Ведь кроме того, моей дочери приходится еще платить и за галерею.
      – Минутку, миссис Хайден. Все это слишком неожиданно свалилось на меня. Дайте разобраться, правильно ли я вас понимаю. Значит, вы нанимаете меня как пресс-агента, чтобы помочь Норе получить премию Элиофхайма?
      – Совершенно верно, мистер Корвин.
      – И если она ее получит, мы заключим соглашение, по которому я буду ее личным представителем, агентом, менеджером, как бы его там ни называть, на период в десять лет? За это я буду получать двадцать тысяч долларов в год плюс двадцать пять процентов гонораров за ее работы.
      Миссис Хайден снова кивнула.
      – А что, если она не получит премию?
      – Тогда, значит, нам не придется заключать никакого соглашения, вот и все, мистер Корвин.
      – Нет, конечно, нет, – сказал он. Прищурившись, он посмотрел на нее. – Если мы заключим соглашение, кто будет гарантировать мне его оплату?
      – Моя дочь, конечно.
      – Но может так случиться, что ей не удастся заработать достаточно большие гонорары.
      – Сомневаюсь, чтобы это очень волновало ее. – Старая леди улыбнулась. – Нора и сама достаточно обеспеченная женщина. Она обладает доходом более ста тысяч долларов в год из семейного состояния.
      Сэм уставился на нее. Он догадывался, что у Норы есть деньги, но и приблизительно не представлял себе их количество.
      – Меня вот что интересует, миссис Хайден. Вы говорили с Норой на эту тему?
      Она кивнула.
      – Конечно, мистер Корвин. Я не стала бы беседовать с вами, если бы не получила полное согласие Норы.
      Сэм перевел дыхание. Он должен был бы и сам догадаться. Но не мог удержаться от того, чтобы не задать еще один вопрос.
      – Тогда почему же она сама не поговорила со мной?
      – Нора решила, что будет лучше, если мы предварительно все обговорим, – ответила старая леди. – В таком случае, если вы не согласитесь, это не помешает вашим с ней отношениям.
      Сэм кивнул.
      – Понимаю. – Порывшись в кармане, он достал трубку и задумчиво сунул ее в рот. – Конечно, обе вы должны понимать, что, если я возьмусь за эту работу, мое решение по всем деловым вопросам должны носить конечный характер?
      – Нора очень уважает вашу прямоту и ваши знания, мистер Корвин.
      – Вы умеете уговаривать, миссис Хайден.
      – Нора будет очень рада.
      – Где она? Нам надо было бы с ней кое-что обсудить.
      – Я попрошу Чарльза позвать ее, – сказала миссис Хайден. – Думаю, она в мастерской.
      Она нажала кнопку, и в дверях появился Чарльз. Попросив его позвать Нору, она повернулась к Сэму. Голос у нее был предельно любезен.
      – Я тоже очень рада, мистер Корвин. Я буду чувствовать себя более спокойной при мысли, что кто-то, кроме меня, беспокоится о благополучии Норы.
      – Можете быть уверены, что я приложу для этого все силы, миссис Хайден.
      – Не сомневаюсь, что так и будет. Не могу утверждать, что всегда понимаю свою дочь. Она очень сильная и своевольная личность. Порой я не могу одобрить некоторые ее поступки.
      Сэм ничего не ответил. Он сидел, молча посасывая свою трубку и глядя на собеседницу. Он пытался понять, что она на самом деле знает о Норе. После очередного ее заявления стало ясно: очень мало, что она не знает о Норе.
      – Готова согласиться, что во многом я придерживаюсь старомодных взглядов, – едва ли не извиняясь, сказала она, – но порой мне кажется, что моя дочь… как бы это выразиться… несколько неразборчива в связях.
      Сэм с любопытством смотрел на нее несколько секунд.
      – Могу ли я говорить с вами совершенно откровенно, миссис Хайден?
      Она кивнула.
      – Прошу правильно понять меня – я не защищаю Нору и не обвиняю ее. Но думаю, куда важнее, чтобы мы с вами поняли, о чем идет речь.
      Она смотрела на него столь же пристально, как и он на нее.
      – Продолжайте, прошу вас, мистер Корвин.
      – Нора не ординарная личность. Она очень талантлива, возможно, даже гений. Не знаю. Она обладает незаурядной силой, остро чувствует и исключительно эмоциональна. Секс ей нужен, как некоторым людям алкоголь.
      – Хотите ли вы в вежливой форме дать мне знать, что моя дочь нимфоманка, мистер Корвин?
      – Я пытаюсь объяснить вам не это, миссис Хайден, – осторожно подбирая слова, продолжал Сэм. – Нора – творческий человек. Секс для нее и определенные стимулы к творчеству, и бегство от действительности. Как-то она сказала мне, что он помогает ей сближаться с людьми, больше знать о них, лучше понимать.
      Старая леди по-прежнему не спускала с него глаз.
      – И вы с Норой?.. – последние слова остались висеть в воздухе. Он в упор посмотрел на нее и молча кивнул.
      Миссис Хайден легко вздохнула и уставилась в доску стола.
      – Благодарю вас за откровенность, мистер Корвин. Я не собираюсь вторгаться в ваши личные взаимоотношения.
      – Это длится уже довольно долго, – сказал он. – В последний раз, когда она была у меня, что-то бросилось мне в глаза.
      – А началось примерно шесть месяцев назад? И как раз подоспела ее выставка?
      Он кивнул.
      – Она была очень взволнованна. Она плакала. Кажется, тот молодой майор, кто подвозил ее, грубовато обошелся с ней.
      – Майор Кэри, – напомнила она. – А он казался таким приятным молодым человеком.
      – Он что-то сказал ей, и она вышла из себя. Во всяком случае, через полчаса я вызвал машину и отправил ее домой.
      – А я-то удивлялась, почему она так рано явилась домой. Я хотела бы попросить вас об одном одолжении, мистер Корвин.
      – Все, что в моих силах, мэм.
      – Нора высоко ценит ваше мнение. Помогите мне… помогите мне уберечь ее от тревог.
      – Попытаюсь, миссис Хайден. Я тоже в этом заинтересован.
      – Спасибо. – Внезапно на нее навалилась усталость, и она ее не скрывала. Откинувшись на спинку кресла, она прикрыла глаза. – Порой мне кажется, что ей лучше всего было бы выйти замуж. Может, тогда она стала бы чувствовать себя по-другому.
      – Может быть. – Но про себя Сэм был совершенно в этом не уверен. Такие женщины, как Нора, никогда не меняются, замужем они или нет.
      Когда Нора вошла в комнату, они сидели молча.
      – Мистер Корвин согласен на наше предложение, – сказала мать. Нора улыбнулась и протянула руку.
      – Спасибо, Сэм.
      – Не благодари меня. Ты еще не раз пожалеешь.
      – Я хочу использовать все свои возможности.
      – О'кей, – в его голосе появилась сухая деловитость. – Итак… с чего мы начнем?
      – Я готовлюсь к выставке, которую Арлин Гэтли организует в апреле.
      – Отменить.
      – Господи, чего ради?
      – Мы не можем себе ее позволить.
      – Но я обещала.
      – Значит, тебе придется нарушить обещание, – грубо оборвал ее Сэм. Он повернулся к ее матери. – Выпишите чек на десять тысяч долларов. Мы с Норой отправляемся в Нью-Йорк.
      – Нью-Йорк? – переспросила Нора. – Зачем? Ее мать вопросительно посмотрела на Сэма.
      – В Нью-Йорк, – повторил он. – Я хочу, чтобы в апреле твою выставку организовал Аарон Скааси.
      – Я… у меня это не получится.
      – Почему? – хрипло спросил он.
      – Потому что Арлин всегда была моим агентом. Она организовывала все мои выставки. Я не могу просто взять и бросить ее.
      – Ты можешь, и ты это сделаешь. Арлин Гэтли очень милый человек, но она всего лишь скромный менеджер в маленьком городке, и ты уже давно переросла ее. Аарон Скааси пользуется репутацией одного из самых ведущих знатоков в мире. И выставка в его галерее даст тебе куда больше для получения приза, чем все остальное, вместе взятое.
      – Но откуда я знаю, что он согласится на нее?
      – Согласится, – улыбнулся Сэм. – Чек на десять тысяч долларов убедит его.
 
      Все эти события, естественно, имели место, когда я по-прежнему был на Тихом океане.
      Я был крупным ширококостным мужчиной такого типа, которых любил описывать в своих рассказах Сомерсет Моэм. Оказавшись во влажных джунглях, белый человек сначала сопротивляется окутывавшей его вялости, а потом его соблазняет пикантная девушка со смуглой кожей, и он с ней погружается в блаженство, о котором не мог и мечтать в своем добром старом Блайти. Но со мной ничего подобного не происходило. Видно, я был не в тех джунглях.
      На аэродроме к северу от Порт Морсби всегда было холодно и сыро, и сколько бы плащей и свитеров ты не напяливал на себя, холод все равно пробирал тебя до костей. Зубы вечно выбивали дробь, из носа текло, и куда проще было подхватить обыкновенную простуду, чем малярию. Большую часть свободного времени мы проводили в пилотской, сгрудившись вокруг пузатой печки, и на полном серьезе обсуждали тактические вопросы кампаний – например, успеет Пат поиметь свою даму до того, как она уступит Терри или удастся ли Дейси Мей избавить Ли Абнера от его заблуждений.
      В промежутках этих высокоинтеллектуальных дискуссий мы временами срывались с места, по вою сирены мчались к нашим самолетам и взмывали в небо, а затем, зайдя на посадку, кидали кальсоны в прачечную, где над ними трудились, отстирывая их, маленькие черные фиджийки – все должно было быть готово к следующему полету. Как-то неэстетично умирать в грязном белье. Во всяком случае, американцам это не подходило.
      Мне нелегко досталось звание лейтенант-полковника. Командир эскадрильи взорвался в небе прямо перед моими глазами, и я занял его место. Я помню, какие мысли посещали меня, когда серебряные листья нашивки сменились золотыми – как и всем остальным, пришла и моя очередь умирать.
      Но мне повезло. До сих пор помню, с каким удивлением я почувствовал укол, как от иглы, вонзившийся мне сзади в шею. Приборная панель вдребезги разлетелась у меня перед носом, а японский истребитель, перевернувшись у меня над головой, спикировал в воду, пока я пытался увернуться от другого, который был подо мной. Не знаю, как дотянул до посадочной полосы. Я был залит с головы до ног какой-то липкой жидкостью, и когда самолет коснулся земли, он скапотировал. Откуда-то издалека я слышал чьи-то голоса и чувствовал, как меня вытаскивают из кабины. Руки были теплые и дружеские, хотя они и пытались вырвать меня из приятного тепла, в которое я уже начал погружаться. Закрыв глаза, я перестал им сопротивляться. Вот и пришло время отправляться в те джунгли, о которых я столько читал. И я улыбнулся про себя.
      Но это было еще не все. Я лежал на пляже в Бали-Бали, мимо меня дефилировали тысячи гологрудых красавиц, выглядевших как Дороти Ламур, и я должен был решить лишь единственную проблему: какую из них выбрать на сегодняшний вечер.
      Это видение долго не покидало меня. Даже Макортур ничего не мог бы со мной сделать.
      Как только немного оправился для морского путешествия, меня погрузили на борт госпитального судна.

      Шла вторая неделя июля, когда я узнал, что Нора выиграла приз Элиофхайма, увидев ее портрет на обложке «Лайфа».
      С февраля, когда меня сбили, пять недель я провел в госпитале на Новой Гвинее, потом еще семь недель в больнице для ветеранов Сан-Диего, откуда меня выпустили заштопанным, но в добром здравии. Мне был предписан месячный отпуск, после которого я должен был явиться за новым назначением, и я поехал в Ла Джоллу, где взял напрокат маленькое суденышко, на котором мог есть, спать и загорать.
      Я дремал в кресле на палубе, когда кто-то спрыгнул на нее, и я открыл глаза. Проморгавшись, я увидел какого-то мальчишку, который, улыбаясь мне, стоял на палубе. Я взял себе за правило не читать ежедневных газет, пока идет война. Но попросил владельца киоска подкидывать мне еженедельные журналы.
      Порывшись в кармане, я нашел полдоллара и подкинул их в воздух. Он поймал их с ловкостью Ди Маджио, который берет верхний мяч.
      Склонившись, я взял пачку журналов и развязал стягивающую их веревочку. Журналы рассыпались по палубе, и я взял первый, что попался мне под руку.
      С обложки на меня смотрело странно знакомое лицо темноволосой девушки, и я невольно подумал, как хорошо, что, несмотря на все потрясения войны, еще существуют такие девушки. И тут только вспомнил, почему она показалась мне знакомой.
      Да, маленькими белыми буквами было написано: «Нора Хайден – обладательница приза Фонда Элиофхайма за скульптуру».
      Я снова посмотрела на ее фото и ко мне вернулось нетерпеливое желание. Лучистые темные глаза и странно чувственный рот, который лишь подчеркивался гордым, почти надменным подбородком. Она выглядела, словно мы расстались с ней вчера, хотя прошло не менее года, когда я в последний раз видел ее.
      Я открыл журнал. Снимков там было достаточно. Нора – в маленькой мастерской на задах дома своей матери. Нора курит, набрасывая замысел идеи. Четкий, подсвеченный сзади силуэт Норы на фоне окна. Или она лежит, растянувшись на паласе, слушая музыку. Я начал читать текст.
      «Стройная мисс Хайден, которая походит скорее на манекенщицу, чем на скульптора, всецело подчиняет вас себе, когда вы в восхищении стоите перед ее работами.
      Скульптура – это единственное правдивое изображение жизни в искусстве, – утверждает она. – Она обладает всеми тремя измерениями. Вы можете обходить вокруг нее, рассматривать ее под любым углом, трогать и чувствовать ее как живое существо. У нее есть объем, форма, и она существует в реальной жизни вокруг нас. Вы можете увидеть скульптурные очертания в любом камне, в изгибах цветущего поля, в любом куске дерева, в растянутой до предела, напряженной полоске металла.
      И художнику остается лишь воплотить в грубом сыром материале свои видения, придать им очертания, вдохнуть в них жизнь…» Я слышал ее голос.
      Закрыв журнал, я снова уставился на обложку. Значит, она это сделала. Я бросил журнал на палубу и встал. Теперь я изменил свою точку зрения. И какая разница, что я сделал это год спустя?
      Забившись в тесную душную телефонную будку на краю пирса, я слышал, как на другом конце линии в Сан-Франциско раздаются телефонные гудки. Мне ответила ее мать.
      – Это Люк Кэри, – сказал я. – Вы еще помните меня? У старой леди был ясный и четкий голос.
      – Конечно, помню, полковник. Как вы поживаете?
      – Прекрасно, миссис Хайден. А вы?
      – Я никогда в жизни и дня не болела, – ответила она. – Я читала о вас в назетах. Вы совершили настоящий подвиг.
      – Газеты слишком преувеличили мои заслуги. Просто у меня не было выбора. И мне ничего не оставалось делать.
      – Уверена, что вы могли поступить и по-иному. Но мы поговорим об этом в другой раз. – Я почувствовал, что голос ее стал мягче. – Мне искренне жаль, что Норы нет на месте. Я знаю, что она будет очень огорчена.
      – Вот как, – сказал я. – А мне так хотелось поздравить ее с премией Элиофхайма.
      – Из-за нее-то она и уехала. С тех пор, как появилось это сообщение, у бедного ребенка нет ни минуты отдыха. И я убедила ее отправиться в Ла Джоллу, подальше от этого шума.
      – Вы сказали в «Ла Джоллу»?
      – Да. – И вдруг ее озарило – Откуда вы говорите?
      – Из Ла Джоллы. Я провожу тут свой отпуск.
      – Ну, разве это не счастливое совпадение, полковник? Конечно же, теперь я вспоминаю, какие-то упоминания в газетах о том, где вы находитесь. Нора в Серф-клубе.
      – Я позвоню ей.
      – Если вы ее там не застанете, полковник, свяжитесь с Сэмом Корвином. Он знает, где найти ее.
      – С Сэмом Корвином?
      – Да, – ответила она. – Вы должны его помнить. Он журналист, друг профессора Белла. Он занимается делами моей дочери. Бедная девочка совершенно не разбирается в бизнесе.
      – И я очень надеюсь, что нам не придется ждать еще год, чтобы увидеть вас, полковник. Мне все еще кажется, что нам есть о чем поговорить. И я уверена, что «Хайден и Каррузерс» будут прекрасным местом для начала вашей карьеры.
      – Спасибо, что помните обо мне, миссис Хайден. Мы в самом деле скоро поговорим и об этом.
      – Вас тут всегда ждут, молодой человек. Всего хорошего.
      В трубке щелкнуло, и я помедлил несколько секунд, прежде чем опустить очередной никель. На этот раз ответил Корвин.
      – Здесь ли мисс Хайден? – спросил я.
      – Кто ее просит?
      – Люк Кэри.
      Мне показалось, что в его голосе появились дружелюбные нотки.
      – Полковник Кэри?
      – Да.
      – Минутку, прошу вас. Посмотрю, удастся ли мне найти ее. Через несколько секунд ожидания в трубке раздался ее голос.
      – Полковник Кэри! Вот это сюрприз. Как вы узнали, где найти меня?
      Я засмеялся.
      – От вашей матери. Думаю, мы могли бы встретиться и выпить на пару.
      – Вы в Ла Джолле?
      – Примерно в трех милях от вас, – уточнил я. – Так как насчет моего предложения?
      – Оно мне нравится. Но мой агент Аарон Скааси каждую минуту может прибыть из Нью-Йорка. На пять часов у нас обговорена пресс-конференция с коктейлями для журналистов.
      Я предполагал, что она предложит другое время для встречи, но она этого не сделала. Достаточно честно, подумал я, с какой это стати. В последний раз, когда мы виделись, я был с ней не очень-то вежлив.
      – Я еще раз попытаюсь, – сказал я.
      – Буду рада, – вежливо ответила она и повесила трубку. Возвращаясь на пирс, я, прищурившись, посмотрел на небо. Оно было прекрасным. Синее, как на почтовых открытках, лишь с несколькими высокими кучевыми облачками. Солнце припекало уже как следует, немного погодя настанет тяжелая духота, но к тому времени она уже не будет меня беспокоить – я буду на воде.
      Вот и пришел конец всему, подумал я. Но в то время я еще не знал, что сказал ей Сэм после того, как я повесил трубку.
      – Не очень-то сердечно ты его встречаешь, – попенял ей Сэм, когда она окончила разговор.
      – Черт возьми! Целый год прошел. Кем он себя считает?
      Сэм подошел к ее блокноту для набросков и заглянул в него. На листе был изображен молодой человек, готовый нырнуть. Он был обнажен. Сэм узнал его лицо. Это был мальчик-студент, который работал в клубе спасателем.
      – Во всяком случае, он не из этих мальчишек, – сухо сказал он.
      – У тебя прямо зуд ставить на всем ярлыки. Есть какие-то возражения?
      – Не лично к нему, – ответил Сэм. – Мне плевать, с кем ты ложишься в постель. Но когда это становится известно, это уже касается наших дел.
      – Где ты об этом наслушался? – холодно спросила она.
      – Да по всем окрестным пляжам ходят эти разговоры. Для мальчишки ты слишком заманчивая добыча, чтобы держать язык за зубами. Он все и выболтал своим приятелям, все до мелочей. Тебя разложили по косточкам.
      Она сердито вырвала лист с наброском и скомкала его.
      – Маленький подонок!
      – Я говорил тебе, чтобы ты была разборчивее в знакомствах, – терпеливо заметил он.
      – Что же, по-твоему, мне делать? – закричала она, бросая скомканную бумагу на пол. – Монахиней стать?
      Он машинально подобрал бумагу с пола и бросил ее в мусорную корзину. Затем вытащил трубку из кармана.
      – Избавился бы от этой чертовой трубки! Терпеть не могу, как она воняет! – вышла из себя Нора.
      Молча сунув трубку в карман, он направился к дверям. Она остановила его.
      – Сэм, – мягко окликнула она, сразу же став юной и беззащитной. – Сэм, что, по-твоему, мне надо делать?
      – Не знаю. Но я бы начал с того, что бросил этого мальчишку.
      – Так я и сделаю, Сэм, – быстро согласилась она.
      – И еще одно, – добавил он. – Не помешает, если тебя будут видеть с кем-то вроде твоего парнишки-летчика, с которым ты только что разговаривала. Это поможет пресечь все сплетни.
      Когда я вернулся, дряхлый охранник, сидевший на скамейке перед зданием конторы, махнул мне вялой рукой.
      – Привет, полковник.
      – Привет.
      – Слышал разговоры, что на течении Коронадо видели здоровых марлинов. Стоит пойти туда и взглянуть на них.
      – Может, так и сделаю, – сказал я, подкидывая ему на кусок хлеба, что я делал каждый день.
      Он сунул полдоллара себе в карман.
      – Спасибо, полковник. – Его водянистые глаза уставились на меня. – Кстати, к тебе на лодку лазила какая-то девчонка. Я сказал ей, что ты будешь к ленчу.
      Я направился к катеру. Нора, должно быть, услышала мои шаги, потому что, когда я приблизился, она появилась на палубе. На ней были лишь синие шорты и лифчик; с черными волосами, стянутыми в хвостик на затылке, она походила на мальчика.
      – Привет, – махнула рукой она.
      – Привет.
      Прищурившись, она посмотрела на солнце.
      – Теперь моя очередь извиняться, полковник.
      Несколько секунд я изучающе смотрел на нее, а потом спрыгнул на палубу, оказавшись рядом с ней.
      – Только ряди этого вам не стоило проделывать весь этот путь, Нора. Она взяла меня за руку. Кожа у нее была сухой и теплой.
      – Но я хотела это сделать, полковник. Я хотела дать вам знать, что чувствую себя виноватой перед вами.
      Она стояла так близко, что я чувствовал запах ее волос. Они пахли чистотой и свежестью, как сосны на холмах, и сегодня на ней почти не было косметики, только слабый след губной помады. Я посмотрел ей в глаза. Такими я их и запомнил. Затем я поцеловал ее.
      Губы ее были теплыми и нежными, и за их мягкостью крылись острые твердые зубы. Она закинула мне руки на шею и всем телом прижалась ко мне. Опуская руки ей на талию, я мог пересчитать едва ли не все ребра; как я и думал, все было так, как должно было однажды произойти между нами.
      Еще раз поцеловав ее, я внезапно отстранил Нору и потянулся за сигаретами. Несколько раз чиркнув колесиком зажигалки, я убедился, что эта чертова штучка не работает.
      – Слушай, меня прямо колотит.