К сентябрю 1943 года война в Италии почти закончилась. Макартур начал серию своих бесконечных операций по взятию Филиппин, а я в Сан-Франциско мотался с выступлениями по предприятиям и заводам, работающим на оборону. Провернулось какое-то колесико в бюрократическом механизме, и было решено, что таким образом я идеально приду в себя после ранения перед возвращением в строй.
      Нора устраивала первую выставку своих работ, которые она создала за двадцать один месяц. Маленькая студия, которая некогда была теплицей на задах дома ее матери, была переполнена народом. Нора оценивающе осматривала толпу. Ее радовало такое сборище.
      Даже газеты послали своих критиков и было видно, что выставка произвела на них впечатление. Она не могла скрыть своей радости. Все те утомительные ночи, которые она проводила в студии после дня работы на авиационном заводе, стоили этого дня.
      Война. Из-за нее наделана масса глупостей. Но и она была захвачена их потоком, как и все остальные. И она поддалась этой патриотической истерике. Газеты наперебой давали на своих страницах – Нора Хайден, многообещающий молодой талант, представительница одной из самых известных семей в Сан-Франциско и одна из самых талантливых молодых художниц Америки, на время войны отложила в сторону свою карьеру.
      Она почувствовала себя полной идиоткой, когда прочитала эти строчки. Но в начале 1942 года ей и в голову не могло прийти, что война продлится так долго. И теперь она оказалась лицом к лицу с действительностью. Ей опротивело вставать в половине шестого и ехать пятнадцать миль, чтобы работать шесть дней в неделю, день за днем делая одну и ту же идиотскую операцию.
      Остановка конвейера. Припаять провод номер один к проводу номер два. Снова пустить конвейер, чтобы девушка рядом могла припаять провод номер два к проводу номер три. Остановить конвейер… Нора устала играть эту роль.
      Для нее все окружающее было слишком механизировано, слишком спланировано. Даже ленч проходил по расписанию. Это не было бы так страшно, но каждый раз, вместе с бутербродом и мутным кофе без сахара, ей приходилось проглатывать и упреки по поводу своей производительности.
      В этот полдень была организована встреча героя войны. Она даже не заглянула туда. Вместо этого она поднялась наверх и улеглась на скамейке около окна. Закурив сигарету, она потянулась. Закрыла глаза. С блаженным облегчением она воспринимала временную тишину, наступившую в цехах завода. Ей удастся немного отдохнуть. Раньше четырех утра до постели ей не добраться, пока не убедится, что все готово для выставки, которая должна открыться днем.
      Из толпы, собравшейся под окном, до нее донеслись крики. Привстав, она выглянула наверх. К подмосткам, над которыми развевался большой сине-белый флаг предприятия «И», подъехал зеленоватый армейский «Шевроле».
      Толпа снова взревела, когда с заднего сиденья поднялся и взбежал на платформу какой-то человек. Этим человеком, конечно, был я.
      Я еще ничего не сделал, и взрыв оваций меня смутил. Не зная, с чего начать, я огляделся, потому что еще не привык чувствовать себя полным идиотом в такой ситуации. Я поднял голову.
      В проеме окна как раз над входом в здание, стояла девушка. Сначала мой взгляд скользнул мимо нее, но затем, повинуясь рефлексу или предчувствию, или кисмету, или как там это называется, я снова посмотрел на нее. И на какое-то мгновение наши глаза встретились.
      Нора сердито отвернулась от окна. Это уже чересчур. Она не принадлежала к этому миру и ей не следовало искать тут работы. Помедлив несколько секунд, она спустилась вниз в помещение для работников. Поскольку она и так решила увольняться, почему бы не сделать это сегодня, когда открывается ее первая выставка?
 
      Но теперь все было по-другому, она снова воспрянула к жизни, и мир вокруг представал сплошным театральным действом. Она ухватила обрывок разговора. Сэм Корвин, художественный критик из «Экземинера», беседовал с каким-то мужчиной, которого она не знала.
      – Монтаж – это искусство будущего, – говорил Сэм. – И с каждым днем, пока длится эта война, нам все отчетливее видно, что единственное подлинное искусство является результатом случайности. Война разрушает цели, к которым должен стремиться человек, и единственное, что останется, когда все это кончится, будет результатом случайностей. Таким образом, монтаж, сборка будут единственной формой искусства, которая отразит стремление Природы воплотиться в нечто, имеющее значение.
      Очертя голову, она ворвалась в беседу. Каждый раз, когда у нее были аргументы для возражений ему, она пускала их в ход. Она помнила, как в свое время была поражена его эрудицией. Ей еще не было семнадцати, и после какой-то сумасшедшей богемной вечеринки, она заглянула к нему домой, чтобы припасть к источнику его мудрости.
      Они завершили обмен мнениями в постели, которая должна была окончательно решить их спор. Она не могла забыть испуганное выражение его лица, когда после того, как все было кончено, она сказала ему, что не достигла еще совершеннолетия.
      Повернувшись, она взглянула Сэму в лицо.
      – А я не согласна, Сэм. Искусство, которое не имеет цели – это ничто. Оно всего лишь выражает внутреннюю пустоту художника. Особенно скульптора. Завершенная работа должна о чем-то говорить, пусть даже ее голос слышит лишь создатель.
      Улыбнувшись незнакомому мужчине, она извинилась, протянув ему руку.
      – Я Нора Хайден, и порой Сэм просто выводит меня из себя. Невысокий мужчина средних лет с приятной улыбкой на губах пожал ей руку.
      – Подозреваю, что порой Сэм делает это специально, чтобы вызвать ярость окружающих. Очень рад познакомиться с вами, мисс Хайден. Я Уоррен Белл.
      Она с удивлением вскинула брови. Уоррен Белл был одним из ведущих преподавателей искусства в стране.
      – Профессор Белл, это честь для меня. – С обвинительным выражением на лице она повернулась к Сэму. – Ты должен был дать нам знать, что приезжает доктор Белл!
      – Не ругайте его, мисс Хайден. На самом деле я не предполагал оказаться здесь. Мы с Сэмом договорились о ленче, и он предложил мне зайти сюда. И так как я довольно много слышал о ваших работах, то не мог устоять.
      – Профессор Белл собирается организовать выставку современной американской скульптуры в Конгрессе США, – пояснил Сэм. – Я убедил его, что ни одна выставка не будет считаться полной без твоих работ. Так что, как видишь, я отнюдь не настроен против тебя, как ты могла бы подумать.
      С насмешливым отчаянием она вскинула руки.
      – Сэм, ты абсолютно прав! Монтаж и сборка – это искусство будущего!
      Они расхохотались.
      – Я притащу Арлин Гетли, чтобы она тут вас поводила, – обратилась она к д-ру Беллу. Арлин Гетли, которой принадлежала небольшая галерея в нижней части города, выступала как ее агент и устроитель.
      – В этом нет необходимости. Я лучше предпочитаю бродить одному.
      – Как вам угодно. – Она улыбнулась. – И если вам захочется что-то уточнить, прошу вас, обращайтесь ко мне.
      Профессор вежливо кивнул и удалился. Нора повернулась к Сэму.
      – Ах ты, хорек! – прошептала она. – Ты должен был предупредить меня.
      – Я хотел это сделать. Но каждый раз, как я тыкался к тебе, вокруг толпился народ. – Он вытащил трубку из кармана куртки и сунул ее в рот. – Кстати, это правда, что ты собираешься в следующем месяце организовать свою выставку в нью-йоркском «Клей-клубе»?
      Она с любопытством взглянула на него.
      – Откуда ты это знаешь?
      – От Арлин. От кого же еще?
      – Арлин иногда слишком много болтает. С выставкой еще ничего не определилось. – Она поискала глазами профессора Белла. – Ты в самом деле считаешь, что он может что-то отобрать?
      – Кто знает? Будем держать кулаки. Давно пора, чтобы в Сан-Франциско появился еще один настоящий скульптор кроме Буффано.
      – А ты считаешь, что я настоящая, Сэм? – спросила она, и глаза ее внезапно посерьезнели.
      – Ты самая настоящая из тех, кто тут есть, – ответил он, тоже становясь серьезным. – И у меня такое ощущение, что Белл согласится со мной.
      Она глубоко вдохнула.
      – Тогда я буду держать кулаки на обеих руках и на ногах. Оглядывая собравшихся, он улыбнулся.
      – Если это сработает, то не имеет смысла прислушиваться к художнику, который утверждает, что подлинное вдохновение можно найти только в марксизме.
      Она засмеялась.
      – Бедный Сэм, и у тебя есть проблемы, не так ли?
      – С чего ты взяла? – насупился он. – После тебя их у меня не бывало.
      Она прикоснулась к нему рукой.
      – Не потому, что я меньше люблю тебя, Сэм. Просто я выбрала свою судьбу. Кроме завода и студии у меня ни на что больше не остается времени.
      – Ты все время в напряжении. Тебе нужно прибегнуть к одному из моих знаменитых способов расслабления.
      Она задумчиво посмотрела на него. Никто из них не мог считаться глупцом. А польза была. Она ничего не означала, и она означала все. Таков был мир, в котором им приходилось жить.
      – Это было так давно, Сэм, верно?
      – Очень давно, – согласился он.
      – Ты считаешь, что целитель может найти для меня время сегодня вечером?
      – Считаю, что это мы сможем организовать. Около восьми, у меня?
      – Я буду.
      Она наблюдала за ним, когда Сэм подошел к профессору Беллу. Она попыталась услышать, о чем они разговаривают, но прикосновение чьей-то руки заставило ее обернуться.
      – Как дела, моя дорогая?
      – Прекрасно, мама.
      – Я рада. – Сесилия Хайден улыбнулась. Она не часто позволяла себе улыбаться, и ее на этот раз блестящие голубые глаза сияли под тщательно уложенными седыми волосами. – Я подумала, не найдется ли у тебя времени, чтобы сделать мне небольшое одолжение?
      – Какое, мама?
      – Здесь один молодой человек, сын друга твоего отца. Я совсем забыла о выставке, когда сегодня днем пригласила его на коктейль. И он, скорее всего, останется к обеду.
      – Ох, мама! – вскинулась Нора. – Вот уж не ко времени. У меня так много дел!
      – Прошу тебя, дорогая.
      Нора посмотрела на мать. Эти два слова обезоружили ее. Несмотря на свою хрупкую внешность, Сесилия Хайден была несгибаема, как скала.
      – Он выглядит таким симпатичным молодым человеком, – продолжала она. – Герой войны. И через три дня он возвращается в армию. Уверена, он тебе понравится. Я велела Чарльзу привести его сюда, когда он появится.
      Нора кивнула и успела повернуться к Сэму, который подошел к ней.
      – Он хочет взять «Умирающего человека», – восхищенно выпалил Сэм.
      – Только не это! – Голос ее был полон разочарования.
      – Он ему понравился.
      – Попроси его изменить свое мнение, – взмолилась она. – Я даже не хотела выставлять его. И не выставила бы, если бы мне не надо было чем-то крупным занять тот угол. Больше я в этом стиле не работаю.
      – Неважно. Он хочет именно его.
      Повернувшись, она сквозь толпу вгляделась в большую фигуру из железа. Она изображала человека, наполовину увязнувшего в земле, который, опираясь на локоть, другую руку прижал к сердцу, лицо его было искажено агонией. Она припомнила подъем, с которым работала над этой скульптурой, но сейчас она казалась ей безобразной.
      – Пожалуйста, Сэм, уговори его на что-то еще!
      – Только не я. Во всяком случае, не после того, как он сказал мне, что в первый раз увидел схваченный в скульптуре подлинный момент смерти.
      – Он в самом деле так сказал? – уставилась она на него.
      – Да, – кивнул Сэм.
      Она снова посмотрела на статую, пытаясь увидеть в ней то, о чем говорил мастер.
      – Ладно, – согласилась она.
      – Отлично. Скажу ему, что он может забирать ее.
      Наконец, ей выпала удача, в успокоение себе подумала она. Лучше участвовать в большой общей выставке, чем в маленькой. Увидев работу, люди ее уже не забудут.
      Так она и стояла с задумчивым выражением на лице, когда ее мать подвела меня к ней. Миссис Хайден коснулась ее руки, и она повернулась к нам. Нора подняла голову, я увидел, что это та девушка, на которую я сегодня обратил внимание в заводском окне.
      Я увидел, как глаза ее расширились от удивления, и понял, что она тоже узнала меня.
      – Нора, это майор Люк Кэри. Майор Кэри – моя дочь Нора.

      Война была точильным камнем, который обострял все человеческие желания.
      Я смотрел на нее и понимал, что со мной все кончено.
      Некоторые девчонки – сущие шлюхи, некоторые – леди, но для каждого мужчины есть одна, которая для него и та, и другая. Я понял это, как только притронулся к ее руке.
      Темно-синие, почти фиолетовые глаза, скрытые за длинными тяжелыми ресницами, и густые черные волосы, поднятые вверх и забранные со лба. Матово светящаяся кожа, обтягивавшая высокие скулы, и тонкая, почти мальчишеская фигура с маленькими грудями дополняли представление о ней, которое я никак не мог уложить в четыре правила арифметики. Но это было то, что мне надо.
      И я погиб. С концами. На жизнь и на смерть. Отныне и навсегда.
      Ее мать отошла куда-то, а я все держал ее за руку. Голос у нее был низким и отличался тем изысканным произношением, которое свойственно девочкам, посещавшим частные школы на востоке страны.
      – На что вы так смотрите, майор Кэри?
      Я сразу же выпустил ее руку. Мне показалось, что я потерял всякое представление о реальности и мне предстояло колотиться головой о каменную стенку, чтобы испытать удовольствие, когда все прекратится.
      – Простите, – пробормотал я. – Я не хотел так глазеть.
      – Как вы узнали, где найти меня?
      – Я не знал. Это всего лишь счастливая случайность.
      – Вам всегда так везет?
      Я покачал головой.
      – Не всегда.
      Я увидел, как ее глаза скользнули по нашивкам на моей куртке. Я знал, что она увидела. Рядом с Пурпурным Сердцем и медалями была такая огородная грядка, что урожая ее хватило бы на рождественскую елку.
      – По крайней мере, вы остались в живых.
      Я кивнул.
      – Думаю, что мне грех жаловаться. Но досталось немало.
      – И вы считаете, что удача вас покинет?
      Это было скорее утверждение, чем вопрос. Я засмеялся. Эта девушка была не из тех, кто зря теряет время. Она целила точно в десятку.
      – Дважды мне везло. И третьего раза не будет.
      – Вы боитесь смерти?
      – Все время.
      Она снова посмотрела на нашивки.
      – Я уверена, что они не пошлют вас обратно, если вы им все расскажете.
      – Думаю, что нет, – ответил я. – Но делать этого я не буду.
      – Почему?
      – Потому что прослыть трусом я боюсь больше, чем умереть.
      – Должно быть это не единственная причина.
      Мне стало как-то не по себе. Она просто давила на меня, и я никуда не мог деться из-под этого пресса.
      – Возможно, – признался я. – Возможно, смерть – это как женщина, за которой долго ухаживаешь. И тебя тянет узнать, так ли она плоха или хороша, как ты себе ее представлял.
      – И это все, о чем вы думаете? – спросила она. – О смерти?
      – Почти два года у меня не было времени задумываться над чем-то еще. – Я посмотрел на статую, которую заприметил, как только вошел в зал, на «Умирающего Человека». Я видел, что ее глаза следят за мной. – Я как тот человек, изображенный в статуе. Каждую секунду своей жизни.
      Несколько секунд она смотрела на статую, а затем снова взяла меня за руку. Я ощутил, что ее стала бить дрожь.
      – Простите, я не хотел вас смутить. – Брякнул, не подумав.
      – Не извиняйтесь, – быстро перебила она меня. Глаза ее потемнели, наполнившись чернотой, почти как густое вино из виноградников рядом с Сакраменто. – Я прекрасно понимаю, что вы имели в виду.
      – Не сомневаюсь, что так оно и есть. – Улыбнувшись, я, наконец, огляделся. Мне надо было прийти в себя.
      – Знаете, когда я услышал об этом веселом сборище, решил, что это полнейшая чепуха. Порой дамы из общества балуются искусством. – Я понимал, что теперь мне бы лучше расстаться с ней. – Но теперь я вижу: у вас это отлично получается.
      – Больше того, Люк, – услышал я за спиной знакомый голос. – Она просто превосходна.
      Я повернулся. Прошло не менее трех лет с тех пор, как я в последний раз слышал его голос.
      – Профессор Белл!
      На лице его было восхищение и удовлетворение, когда он пожимал мне руку.
      – Несколько лет назад Люк был одним из моих мальчиков, – пояснил он Норе. – Он совершенствовался в архитектуре.
      – В строительстве, – улыбнулся я, вспомнив наши старые споры. – Архитектура – это то, на чем сидят голуби, а строительство – для людей.
      – Все тот же самый старина Люк. – Он заглянул мне в лицо, и по его глазам я увидел, что он потрясен. То же выражение и раньше появлялось в глазах старых друзей. Узкий поперечный шрам от осколка шрапнели, который рассекал мою обгоревшую прокопченную рожу, как-то не вязался с обликом розовощекого мальчика, уходившего на войну.
      – Не совсем тот же самый, профессор, – постарался я облегчить его положение. – Война длится долго.
      И все то время, что мы стояли, болтая, я чувствовал, как теплеет ее рука, лежавшая на моей.
      Обед был подан в большом зале, окна которого смотрели на холмы вокруг залива. Почти все уже ушли. Остались только мы втроем: Нора, ее мать и я. Во главе стола восседала старая леди, а я занимал стул напротив ее.
      Это место как нельзя лучше подходило ей. Ей все подходило. И высокие дубовые панели по стенам, и большой округлый стол, и свечи в отполированных серебряных канделябрах. Она сидела прямая, подтянутая, и что-то в ее облике напоминало мне блестящее стальное лезвие.
      За ее мягкой спокойной манерой обращения скрывались сила и уверенность. Вы не сомневались в мудрости этой женщины, хотя она ни малейшим образом не подчеркивала ее. Отец мне рассказывал, что многие лишь разводили руками, когда им приходилось иметь дело с этой тихой молодой вдовой, унаследовавшей два больших состояния.
      – Мой последний муж часто говорил о вашем отце. – Она улыбнулась мне с другой стороны стола. – Они были очень близкими друзьями. И странно, что мы никогда раньше не встречались.
      Я лишь молча кивнул. Для меня ничего не было здесь странного. До того, как в прошлом году отец ушел на пенсию, он был почтовым служащим в маленьком городке Южной Калифорнии, где я и родился. Он принадлежал к миру Харольда Хайдена не больше, чем Хайден принадлежал к его. И их объединяли лишь воспоминания о совместной службе в одном взводе во время первой мировой войны.
      – Вы знаете, что ваш отец спас жизнь моему мужу во время первой войны?
      – Я слышал эту историю. Но мой отец рассказывал мне ее несколько иначе.
      Она подняла маленький серебряный колокольчик, лежавший на столе рядом с ней, он легонько звякнул.
      – Не хотите ли выпить кофе в солярии?
      Я посмотрел на Нору. Она внимательно изучала свои наручные часы.
      – Вы с майором Кэри идите, мама, – сказала она. – Около восьми у меня встреча в нижнем городе.
      Намек на недовольство скользнул по лицу мисс Хайден и тут же исчез.
      – Тебе обязательно надо там быть, дорогая?
      Нора не глядела на мать.
      – Я обещала Сэму Корвину, что заеду обсудить его замыслы относительно выставки современной скульптуры.
      Мисс Хайден посмотрела на меня, а затем снова на Нору. В ее тоне сквозило лишь предельно сдержанное сожаление, но у меня создалось впечатление, что она очень тщательно подбирает слова. Я не знал, мое ли присутствие было тому причиной или нет.
      – Я думала, что ты уже покончила с этими делами, – сказала она. – Ведь ты так давно в последний раз виделась с мистером Корвином.
      – Я должна, мама. Кроме того, именно благодаря Сэму на моей выставке оказался профессор Белл.
      Я повернулся к пожилой леди.
      – Ради бога, не волнуйтесь из-за меня, миссис Хайден, – быстро вмешался я. – И я сам должен быть в Пресидио к половине девятого. И могу подкинуть вашу дочь, если вы не против.
      – Я не хочу доставлять вам беспокойство, – отозвалась Нора.
      – Его и не будет. Я пользуюсь армейской машиной, так что мне не приходится экономить бензин.
      – Отлично, – сказала она. – Дайте мне несколько минут переодеться.
      Мы проводили ее глазами, а когда она исчезла, я повернулся к ее матери.
      – У вас очень талантливая дочь, миссис Хайден. Вы должны гордиться ею.
      – Я горжусь, – ответила она. И в ее ярко-голубых глазах появилось какое-то странное выражение. – Но должна признаться, что порой не понимаю ее. Иногда она просто ставит меня в тупик. Она так отличается от молодых девушек моего времени. Но Нора мой единственный ребенок, который довольно поздно для меня появился на свет.
      – Идет война. И все мы изменились.
      – Чепуха. Эти слова я слышу всю жизнь, – довольно резко прервала она меня. – Вздор. Ваше поколение – не единственное, на долю которого досталась война. И мое прошло через нее. И молодые люди из поколения моих родителей.
      Я мог бы поспорить с ней, но не стал этого делать.
      – Ваша дочь в самом деле очень талантлива, – снова повторил я. – Профессор Белл часто говорил мне, что людей, обладающих талантом, не так легко понимать или жить с ними бок о бок.
      В ее глазах вспыхнули смешинки.
      – Вы прекрасный молодой человек. Надеюсь, вы навестите нас еще раз. У меня чувство, что вы нам очень пригодитесь.
      – Я тоже на это надеюсь. Но мне надо возвращаться за море. Возможно, мы встретимся лишь после войны.
      Она в упор посмотрела на меня.
      – Может, это будет слишком поздно.
      Думаю, мое лицо явно выразило изумление, потому что она еще больше развеселилась. Я потянулся за сигаретой.
      – Я слышал, что до военной службы вы были очень многообещающим молодым архитектором, майор Кэри.
      – В общем-то вы не очень ошибаетесь, миссис Хайден.
      – Стараюсь не делать ошибок, майор Кэри. Для беспомощной одинокой вдовы очень важно держать ухо востро.
      Я попытался возразить. Вот уж поистине беспомощная вдова! Затем я снова увидел ее улыбку и понял, что она одержала надо мной верх.
      – Что еще вы выяснили относительно меня, миссис Хайден?
      – До войны вы стали работать у Хайдена и Каррузерса. Вы произвели на них очень сильное впечатление.
      – Армия производит еще более сильное впечатление.
      – Знаю, майор Кэри. Я осведомлена и о ваших военных подвигах…
      Я поднял руку.
      – Избавьте меня от этого, миссис Хайден. К чему вы клоните? Она прямо и откровенно взглянула на меня.
      – Вы нравитесь мне, майор Кэри, – сказала она. – При соответствующих обстоятельствах вы смогли бы занять пост вице-президента компании «Хайден и Каррузерс».
      Я уставился на нее. Да, это могло бы стать неплохим началом. Очень неплохим для парня, который толком-то и поработать не успел после окончания колледжа. «Хайден и Каррузерс» было одной из ведущих архитектурных фирм на Западном побережье.
      – С чего вы это взяли, миссис Хайден?
      – Я знаю, – тихо сказала она. – У меня контрольный пакет акций этой фирмы.
      – А что вы имеете в виду под «соответствующими обстоятельствами»?
      Она посмотрела на дверь, а потом снова перевела взгляд на меня. Глаза у нее были ясными и уверенными.
      – Думаю, ответ вы и сами знаете.
      В это время вернулась Нора.
      – Надеюсь, не заставила слишком долго ждать вас.
      – Отнюдь.
      – У нас с майором была небольшая, очень интересная беседа, Нора.
      Я уловил полный любопытства быстрый взгляд, который Нора бросила на мать.
      – Большое спасибо за обед, – вежливо поблагодарил я ее.
      – Вам тут всегда рады, майор. А вы подумайте над моими словами.
      – Так я и сделаю. И еще раз спасибо.
      – До свиданья, майор.
      – Пока, мама, – сказала Нора.
      Когда мы уже были у дверей, ее мать окликнула нас.
      – Не возвращайся слишком поздно, дорогая.
      Меня овеяло нежным благоуханием, когда она садилась. Духи предназначались явно не для деловой встречи. Это меня насторожило.
      – Куда? – спросил я.
      – На Ломбард-стрит. Надеюсь, не заставляю вас делать крюк ради меня?
      – Ни в коем случае.
      Она придвинулась поближе и прикоснулась к моей руке.
      – Вы с мамой говорили обо мне?
      – Нет. – Это не было ложью. Но правды говорить мне не хотелось. – А что?
      – Так просто, – небрежно отмахнулась она.
      В молчании мы проехали несколько кварталов.
      – На самом деле вы не должны быть в Пресидио к половине девятого, не так ли?
      – Да, – ответил я. – А вы можете отказаться от этой встречи? Она покачала головой.
      – Только не сейчас. Уже слишком поздно. – Она помедлила. – Да и нечестно. Вы надеюсь, понимаете меня?
      – Четко и недвусмысленно.
      Она посмотрела на меня.
      – Ничего подобного, – быстро сказала она.
      – Я ничего и не говорю.
      Машина остановилась у светофора. Красные отблески падали на ее лицо.
      – Что вы собираетесь сейчас делать? – спросила она.