Я подошел на Пристань незадолго до наплыва покупателей. Хозяева тщательно чистили лотки и прилавки, артистически раскладывая в колотом льду распростертые клешни крабов, обрамляли выкладку товаров яркими стеклянными подносами с только что сваренными розовыми креветками. Здесь же располагались лотки со свежевыпеченным грубым хлебом, и в воздухе витал аромат рыбного рынка.
      Я прошел мимо Морского Музея. Рыболовецкие боты уже были пришвартованы до утра, и набегающие волны слегка покачивали их. Вдоль Пристани располагалось множество лавочек. Прилавок одной из них, почти в середине был покрыт выцветшим брезентом. На нем крупными буквами было слово «РИЧЧИО».
      Я остановился. Человек, раскладывавший по соседству крабов, коротко бросил мне:
      – Сегодня они закрыты.
      – Вы не знаете, где я мог бы найти их?
      Бросив очередного краба, он подошел ко мне.
      – Вы репортер?
      Я кивнул.
      – Они на похоронах. Церемония состоится сегодня утром. Вы пришли взять интервью у членов семьи?
      – Определенным образом.
      – В мальчишке не было ничего хорошего, – разговорился он. – Никогда не помогал своим в лавке. Не хотел пачкать руки рыбой, как его братья. Считал себя выше этого. Я говорил его отцу, что он плохо кончит.
      – Где будут проходить похороны? – спросил я.
      – У Масконьяни.
      – Где это?
      – Вы знаете, где «Бимбо»? – спросил он.
      Я снова кивнул.
      – На другой стороне улицы, примерно в квартале вниз.
      – Спасибо.
      Я двинулся к машине. Мне удалось припарковаться недалеко от похоронной конторы. Она была из белого камня с мраморным фасадом. Открыв двери, я вошел внутрь.
      Постояв в темноватом фойе, пока глаза не привыкли к полумраку, я подошел к указателю на стене. Моментально за спиной у меня вырос человек в темном костюме.
      – Чем могу служить, сэр? – приглушенным голосом спросил он.
      – Риччио?..
      – Вот сюда, пожалуйста.
      Я проследовал за ним до лифта. Он нажал кнопку, и дверь открылась.
      – Не знаю, здесь ли еще семья. Возможно, они уже отбыли, но вы можете оставить свою фамилию в книге у дверей. Помещение А.
      – Благодарю вас.
      Дверь лифта закрылась. Когда она снова открылась, выпуская меня, я обнаружил, что помещение А было как раз по другую сторону коридора.
      Я заглянул в приоткрытую дверь. Под аркой в дальнем конце зала стоял гроб, заваленный цветами. Толстый ковер приглушал мои шаги. Встав в стороне, я огляделся.
      Вот я и нашел человека, которого убила моя дочь. С первого взгляда казалось, что он просто спит. Похоронное бюро поработало на славу.
      Он был красив, с густыми черными волосами, откинутыми с высокого лба. Нос у него прямой и крупный, а линия рта говорила о жестокости и чувственности. Ресницы у него были длинными, как у девушки. Я почувствовал, как во мне поднимается жалость к нему. Ему, должно быть, было не больше тридцати с лишним.
      За спиной я услышал глубокий вздох, переходящий в стон. Удивившись, я обернулся.
      В алькове сбоку от арки сидел маленький хрупкий старичок на небольшом стуле с прямой спинкой. Хотя мне пришлось пройти мимо, я не заметил сидящего. Он посмотрел на меня, и в зрачках его отразилось пламя свечей.
      – Я его отец, – невнятно пробормотал он. – Вы знали моего сына? Я отрицательно покачал головой, подойдя к нему.
      – Примите мои соболезнования, мистер Риччио.
      – Grade, – с трудом вымолвил он, пока его усталые глаза изучали меня. – Мой Тони, он не такой плохой мальчик, как они говорят, – прошептал он. – Просто ему много надо было.
      – Я верю вам, мистер Риччио. – Никто из нас не является таким плохим, как о нем могут сказать люди.
      Из-под арки донесся голос.
      – Папа! С кем ты там говоришь?
      Повернувшись, я увидел стоящих под аркой молодых мужчину и женщину. Мужчина очень походил на человека в гробу, хотя черты лица у него были грубее и проще. Женщина была в черном платье такого непроглядного черного цвета, которое носят только итальянки на похоронах. Волосы ее были покрыты длинной шалью, а на опухшем усталом лице проглядывали следы красоты.
      – Это другой мой сын, Стив, – представил старик. – И невеста моего Тони, Анна Страделла.
      Молодой человек изумленно вгляделся мне в лицо.
      – Папа! – хрипло сказал он. – Ты знаешь, кто это такой?
      Старик поднял голову.
      – Он отец девчонки! Ты не имеешь права говорить с ним. Ты же помнишь, что сказал адвокат.
      Старик уставился на меня, затем повернулся к сыну.
      – Какая моя дело, что сказал адвокат? Я видел лицо этого человека, когда он стоял у гроба. И на нем была та же печаль, что в моя сердце.
      – Но, папа, – запротестовал молодой человек, – адвокат сказал – не говорить с ним, если мы будем подавать в суд. Это может помешать нашему делу!
      Мистер Риччио поднял руку.
      – Стоп! – твердо сказал он, и на лице его появилось странное выражение достоинства. – Потом пусть дерутся адвокаты. А сейчас мы равны с ним, два отца, дети которых навлекли на них печаль и позор.
      Он повернулся ко мне.
      – Садитесь, мистер Кэри. И простите моего мальчика. Он еще слишком молод.
      – Благодарю вас, мистер Риччио.
      Молодой человек сердито отвернулся от нас и вышел из комнаты. Девушка осталась стоять, наблюдая за нами. Я взял два стула, стоящих вдоль стены, и один предложил ей. Помедлив, она села. Я занял другой.
      – Примите мое сочувствие, мисс Страделла.
      Она молча кивнула. На ее бледном лице выделялись только глаза.
      – Это была ваша малышка? – спросил мистер Риччио. – Как она? Я не знал, что ему ответить. Имел ли я право сказать ему, что с ней все в порядке, когда его сын лежит в гробу рядом с нами? Он понял, что я чувствую.
      – Бедная ребенок, – посочувствовал он. – Она всего лишь дитя. – Он посмотрел мне в лицо. – Почему вы пришли, мистер Кэри?
      – Посмотреть на вашего сына. – Я увидел, как расширились его глаза. – Не для того, чтобы проклинать его, – заторопился я, – но чтобы выяснить кое-что относительно моей дочери.
      – Не смущайтесь, мистер Кэри. Вы имеете полное право стараться помочь своей дочери.
      – Спасибо, что вы понимаете меня, мистер Риччио.
      – И что же вы хотели бы узнать?
      – Были ли у вашего сына какие-то близкие друзья?
      Он пожал плечами.
      – Друзья? – переспросил он. – Нет. У него не было друзей. Его другом могла быть Анна, на которой он собирался жениться. Его братья, Стив и Джон, – они тоже могли считаться его друзьями. Но никто из них ему не был нужен. Он хотел лишь попасть в высшее общество.
      Старик горько усмехнулся, и глаза его затуманились воспоминаниями.
      – Когда Тони был совсем маленьким, он говорил мне: «Пап, пап, посмотри наверх. Вон туда, на Ноб-хилл. Когда-нибудь я буду там жить. Вон там наверху, где ты больше не будешь пахнуть рыбой!» Я смеялся. – «Тони, – говорил я. – Иди учи свои уроки. Играй в бейсболл, как все хорошие мальчики. Может быть, когда-нибудь ты будешь как Ди Маджио и купишь своему папе большой ресторан на Пристани. А пока перестань мечтать.» Но Тони вечно мечтал. Когда он кончил школу, то не захотел стать вторым Ди Маджио. Он хотел быть артистом. Он отпустил бороду и стал шляться по кафе. Каждый день он приходил домой поздно и спал до полудня. Он не выходил в море на лодке, как его братья. У него были такие нежные руки. Когда ему было двадцать лет, он получил работу у торговца искусством. У такой толстой леди. Через год он перешел на другую. Куда больше. Рядом с «Гампом».
      Как-то в один день он подошел к моему прилавку с красивой леди. «Это жена моего босса», – сказал он. Они ели креветок, клешни крабов и смеялись, как дети. Потом они ушли. А чуть позже я прочел в газете, где было о боссе и о его жене, что они развелись. Я беспокоился о работе моего Тони, но как-то он приехал ко мне в новой машине. Дорогой. Не в американской. В иностранной.
      «Папа! – Сказал он. – Все в порядке. Теперь я работаю на жену босса. Она та еще штучка. У нее много денег. И ты знаешь, где я живу?»
      «Нет, – сказал я. – А где ты живешь, Тони?»
      Он показал мне наверх.
      «Вон там наверху, папа, – сказал он. – Как раз на Ноб-хилл, где, как я всегда говорил, и буду жить. И знаешь, папа, все так и стало. Там наверху совершенно не пахнет рыбой!»
      Старик посмотрел на гроб, а потом снова на меня.
      – И с тех пор Тони больше не пах рыбой. Он вообще больше ничем не пахнет.
      Я сидел, застыв в молчании, а потом поднялся.
      – Вы были очень любезны, мистер Риччио, что поговорили со мной. Прошу прощения, что обеспокоил вас в такие минуты.
      Старик поднял голову и кивнул мне, но по глазам было видно, что он уже где-то далеко отсюда. Он смотрел на гроб, и губы его шевелились.
      – Я буду молиться за вашу дочь, – сказал он, – как и за моего сына. Я повернулся к девушке.
      – Мисс Страделла.
      Она смотрела на старика, но тот по-прежнему не отрывался от гроба. На лице его жили только глаза.
      – Подождите меня снаружи! – шепнула она.
      Кивнув, я вышел, миновав младшего брата, ждавшего в первой комнате. Он вспыхнул, когда я проходил мимо него, и направился в альков. Я не стал дожидаться лифта, а спустился по лестнице и вышел на улицу.
      Теперь мне предстояло ждать, и я прислонился к машине. Когда она вышла, я увидел, что она, озираясь, ищет меня.
      – Мисс Страделла! – позвал я.
      Она торопливо направилась к машине. Оказавшись рядом со мной, она через плечо оглянулась на похоронную контору.
      – Лучше залезем в машину. Стив с отцом могут выйти каждую минуту. Не хочу, чтобы видели, как я разговариваю с вами!
      Я открыл дверцу, и она оказалась в салоне. Я обошел автомобиль и, сев в него, включил двигатель.
      – Куда?
      – Куда угодно, – нервничая, ответила она. – Куда угодно, но только подальше отсюда.
      Я влился в уличное движение и развернул обратно в сторону Эмбаркадеро. Мы проехали не меньше полумили, прежде чем она снова заговорила. Голос у нее был хриплый и напряженный.
      – Вы ищите письма?
      Я бросил на нее удивленный взгляд. Мне не приходило в голову, что это может быть так просто.
      – Они у вас?
      Она не ответила.
      – Шантаж – это очень грязное дело, – сказал я. – За него можно на много лет оказаться в тюрьме.
      – У меня их нет, мистер Кэри. Но я знаю, у кого они. – На глаза ее навернулись слезы. – Будь проклят Тони и душа его в аду! – с силой произнесла она. – Я не должна была слушать его. Я должна была сжечь эти проклятые письма, как только он их мне дал!
      Я завернул за угол и выключил двигатель.
      – У кого они?
      Она прижала к глазам носовой платок.
      – У моего брата.
      – Где он? Я хочу поговорить с ним.
      – Не знаю. Я отдала их ему в пятницу вечером. И с тех пор я его не видела.
      – Вы передали ему письма?
      – Да. Он обманом выманил их у меня. В половине одиннадцатого он пришел ко мне домой и сказал, что Тони просит вернуть их. Конечно, я передала ему. Я была только рада избавится от них. А в одиннадцать я услышала новости по телевизору и поняла, что он собирается делать.
      – Как вы это поняли?
      Она посмотрела на меня.
      – Лоренцо точно такой же, как Тони. Вечно ищет, как бы получить большие деньги. Он был у меня, когда Тони вручил мне эту пачку. И слышал, что Тони говорил о них. Я хотела сжечь их, но Тони мне не позволил. «Эти письма – наш страховой полис», – сказал он. Он считал, что, когда для него придет время избавиться от старухи, эти письма гарантируют ему столько денег, что их хватит нам на весь остаток жизни.
      – Тони всегда говорил мне что-то такое. Он был вечно занят этим. Вечно хотел прокручивать какие-то большие дела. Завтра, вот завтра все будет. Когда он стал работать у вашей жены, то сказал, что это только вопрос времени. Он не может выносить ее, говорил он. Даже когда она притрагивается к нему, его, мол, мутит, но она сходит с ума по нему, и, когда придет время, у него будут деньги. Всегда только деньги. Он приходил ко мне, чтобы отдохнуть от нее.
      – Вы читали эти письма?
      Она покачала головой.
      – Нет. Когда он дал их мне, они были в большом коричневом конверте, запечатанном.
      – Он что-нибудь говорил вам о моей дочери?
      – Нет. Хотя, минуточку. Да, говорил. Как-то раз, примерно год назад. Он сказал, что девочка растет не по дням, а по часам, и, если мать не обратит на это внимания, в семье появится настоящая красавица. И старухе это не понравится.
      – Он ничего больше не говорил?
      – Нет, больше ничего.
      – Знает ли кто-нибудь еще о письмах, кроме вас и вашего брата? Его братья?
      – Тони дрался с братьями, как кошка с собакой. Они считали его никуда не годным типом, а он называл их ничтожествами. Он никогда им ничего не говорил.
      Я вынул сигарету и закурил.
      – Ренцо звонил вам? – спросила она.
      – Нет. Он написал моей бывшей теще. Он сказал, что прочел письма и что, если она хочет получить их, то должна выложить приличную сумму. – Я посмотрел на нее. – Где живет ваш брат? Может быть, мы его там найдем?
      Она засмеялась.
      – Неужто вы думаете, что я не пыталась? Я ходила туда и искала его. Его хозяйка сказала, что он уехал в пятницу поздно вечером. И она не знает, куда он делся.
      – У него есть какая-то подружка? Она покачала головой.
      – Вокруг него вечно крутились девки, но никого из его девиц я не знаю. Когда умерла мама два года назад, Ренцо куда-то переехал. Я его видела только, когда ему были нужны деньги.
      – Вы живете одна? – спросил я.
      Она кивнула и снова начала плакать.
      – Я всегда думала, что в один день Тони придет ко мне домой. Он и пришел домой, подумал я, но не так, как она хотела.
      – Простите, мисс Страделла.
      – Не стоит извиняться. Я плачу не из-за Тони. Все было давным-давно. Я все знала, хотя его отец ни о чем не догадывался. Теперь, может быть, Стив станет разговорчивее. Пока Тони был жив, он не осмеливался и рта открыть.
      Я вспомнил о пылающем негодованием молодом человеке, которого видел в похоронном бюро. Я подумал, что между ними что-то есть, судя по тому покровительственному виду, с которым он держал ее под руку.
      – Уверен, что так и будет. Она опять вытерла глаза.
      – Что вы собираетесь делать с Ренцо?
      – Ничего, – сказал я, – если до среды мне не удастся найти его и получить обратно письма.
      – А если не удастся? Голос у меня охрип.
      – В среду миссис Хайден встретится с ним. Когда они будут обмениваться письмами и деньгами, я буду на месте с полицией.
      Она замолчала, размышляя над моими словами.
      – Где я могу найти вас завтра утром?
      – Я буду разъезжать. Лучше я вам позвоню.
      – Хорошо. – Она вынула маленький блокнотик из сумочки и нацарапала номер телефона. Оторвав страничку, вручила ее мне. – Тут мой домашний телефон. Звоните мне часам к четырем. Я попробую разыскать для вас Ренцо.

      – Ну, и что ты думаешь, Салли? – спросила Мариан Спейзер, ставя на стол два стакана с кофе. – Девочка в самом деле не в себе?
      Психолог сдвинула крышечку с пластикового стаканчика и отпила глоток черного кофе.
      – Конечно, она страшно взвинчена. В противном случае она бы не была здесь. А вот насколько – об этом пока трудно судить. Но если ты спросишь, носит ли ее возбуждение агрессивный характер, имеется ли у нее склонность, скажем, к паранойе, я отвечу – не думаю. Во всяком случае, исходя из того, что мне пока удалось уяснить. Конечно, вполне возможно, что эти качества могут со временем проявиться.
      – Она по-прежнему отказывается рассказывать?
      – Говорит она, во всяком случае, не очень много. Хотя кое-что мне удалось понять.
      Мариан вопросительно взглянула на нее.
      – Немного. Но, в конце концов, с этого можно начинать. Похоже, Дани очень нуждалась в доказательствах любви со стороны своей матери.
      – Иными словами, она испытывала чувство вины перед ней. Психолог улыбнулась.
      – Давай, Мариан. Ты лучше меня знаешь, как делать подобные выводы. Ребенок неизбежно испытывает определенное чувство вины перед родителями.
      – Я имею в виду чувство вины за конкретное действие.
      – Ты хочешь сказать, что на самом деле Дани чувствует себя виноватой перед матерью за то, что лишила ее любовника?
      – Да. Сначала в сексуальном смысле, а потом и в физическом, убив его.
      Салли Дженингс закурила и отпила еще глоток кофе.
      – Конечно, в том что ты говоришь, есть определенная правда. Но из нее не обязательно делать такие выводы. Мы пытаемся понять нечто основное, что таится в душе Дани и к чему она старается нас не допустить. Если мы сможем это вытянуть из нее, то мы поймем, по какому пути двигаться.
      – Судья Мэрфи передал мне копию решения по бракоразводному процессу ее родителей.
      – Ну? – Брови Салли поползли вверх. – И что же ты там обнаружила?
      – Ничего особенного. Ты же знаешь, как решаются такие дела. Все обговорено еще до обращения в суд. Но там есть кое-что. В самом конце слушания мать Дани пыталась лишить полковника Кэри права на свидания с дочкой.
      – В данном случае это вполне нормально. Каждый родитель ревнует к другому.
      – Но она представила совершенно прелестное обоснование. Она сказала, что на самом деле полковник Кэри не отец Дани.
      Психолог на несколько минут задумалась.
      – Что ты думаешь, Салли?
      – Не об этом. Такое меня не удивляет. Когда супруги встречаются в суде, тут уж ничему не надо удивляться. Я думаю, знает ли об этом Дани.
      – Ты считаешь, она знает?
      – У детей есть свои способы, которыми они добираются до самых больших секретов. И если она это знает, то мы совершенно не на том пути. – Салли посмотрела на инспектора. – Если бы только она раскрепостилась. Тогда я, по крайней мере, знала бы, что посоветовать.