Глава 4

Селена… Он принял ее за ее мать. Это Оливия поняла сразу, как только отпустила руку дочери, рванулась вперед и опустилась на колени перед Большим Джоном. Внешне она – точная копия своей матери, как и Сара – ее собственное повторение. У всех троих одинаковые, волевые подбородки, высокие скулы, прямые носы, полные губы и карие, обрамленные густыми ресницами большие глаза. Все трое – смуглолицые, с каштановыми волосами, слегка вьющимися от влажного зноя. Как и мать, Оливия была среднего роста и скорее «фигуристая», чем худенькая. Женщины рода Шенье не отличались классической красотой. По крайней мере не в английском вкусе. Скорее они унаследовали черты, характерные для красавиц Луизианы, сохранивших в себе роскошь французского происхождения.

Селена умерла, едва достигнув того возраста, в каком сейчас была Оливия. И такой ее запомнил Большой Джон. Какой-то каприз памяти плюс неверное освещение привели к тому, что он увидел в ней ее мать, двадцать лет спустя с того дня, как та упокоилась в могиле.

– О господи, Большой Джон… Что с ним?

Гости устремились к месту происшествия, но Оливии казалось, что они не бегут, а парят, как в замедленной съемке. Она едва различала взволнованные лица, полностью сосредоточив внимание на Большом Джоне.

Схватив Большого Джона за руку, Оливия сжала ее – он не реагировал и, казалось, не дышал. Большой Джон лежал в рубашке без галстука, ворот которой сейчас был распахнут, и Оливия положила пальцы на теплую кожу шеи, пытаясь нащупать пульс.

«Пожалуйста, ну, пожалуйста…» Ужас, едкий, словно желчь, перехватывал горло. Нет, он не умрет. Не должен умереть. Не здесь и не так. Только не в тот самый день, когда она наконец вернулась домой.

Даже если пульс и был, она его не ощущала.

– Это я, Оливия, – пролепетала она, ни на что не рассчитывая, но надеясь, что он слышит ее.

– Подвинься! – Дядюшка Чарли опустился на колени рядом с нею, бесцеремонно отодвигая ее, перевернул Большого Джона на спину и принялся сам нащупывать пульс на его шее. Где-то над ними заголосила бьющим по нервам, высоким голосом какая-то немолодая женщина, еще одна бросилась к дому, чтобы позвать на помощь.

– Пожалуйста, помоги ему!.. – Оливия, прижав руки к губам, беспомощно наблюдала, как Чарли поудобнее уложил голову Большого Джона, потом, ухватившись пальцами за подбородок, раскрыл ему рот.

– Ма-а. – Испуганный, слабый голосок дочери прозвучал откуда-то из-за спины, детская рука тронула ее за плечо. Искоса взглянув на дочь, Оливия отметила, что та бледна и испугана не меньше, чем она сама. Ради дочери она попыталась собраться и взять себя в руки.

– Все в порядке, малыш. – Голос прозвучал хрипло, но все-таки она его обрела. Дотянувшись до маленькой ручки на своем плече, она быстро сжала ее. Горячие пальцы девочки представляли резкий контраст с ее собственными – ледяными.

– Ма-а, он умер?

– Да нет же, нет. – Она молила, чтобы это было правдой, внутренне холодея от мысли, что это может быть ложь. Большой Джон лежал на спине, неподвижно, беспомощно раскинув в стороны руки и ноги. Казалось, его лицо сереет на глазах, теряя краски жизни, а кожа на щеках и шее обвисает, образуя тяжелые складки.

Неужели она вернулась домой лишь для того, чтобы увидеть, как он умирает?

Вокруг уже собралась большая толпа, голоса сливались в единый гул, и Оливия могла разобрать только отдельные фразы: «Что случилось?», «Несчастный случай…», «Боже, надо вызвать „Скорую“!», «Господи, помоги!», «Это Большой Джон…»

Какие-то вопросы, возгласы перекликались с биением ее собственного сердца, сливаясь в ее ушах в бесконечный гул. Оливия почувствовала, что у нее кружится голова, не хватает дыхания. Взгляд затуманился, и теперь Большой Джон и толпа вокруг него казались ей лишь неясными, расплывчатыми очертаниями. Еще минутой позже она поняла, что причиной тому – накатившие на глаза слезы. Масштаб трагедии, случившейся так внезапно, оглушил ее. Когда же она увидела, как Чарли начал делать искусственное дыхание, ритмично надавливая на грудь Большого Джона, от скорби перехватило дыхание.

Пресвятая Дева, помилуй… Слова молитвы из далекого детства пришли на память, как это нередко случалось в тяжелых ситуациях, и Оливия принялась повторять их про себя, ища утешения в знакомых строках. Еще одно утешение было позади, воплощенное в хрупком маленьком теле дочери, которую она ощущала спиной. Пальцы девочки вцепились в ее ладонь, и Оливия ухватилась за них, как за спасительную соломинку.

Какой-то мужчина, крепкий, с коротко стриженными пшеничными волосами, решительно раздвигая толпу, подошел к распростертому на земле Большому Джону с противоположной стороны и опустился рядом с ним на одно колено.

– Что тут, скажите на милость, произошло? – Вопрос, обращенный к Чарли, прозвучал резко и громко.

– Боюсь, что это инфаркт.

– Что-о? Но почему?.. Он только что чувствовал себя прекрасно…

– Ее заметил, – коротко отозвался Чарли, кивнув головой в сторону Оливии. – Один взгляд на нее – и рухнул на землю.

Отведя глаза от распростертого тела Большого Джона, Оливия встретилась с прищуренным взглядом голубых глаз, когда-то таких же знакомых ей, как ее собственные. Прямые пепельные брови сошлись на переносице в угрюмой складке. По мере того, как мужчина узнавал ее, глаза его распахивались все шире. Не исключено, что и ее тоже – когда она узнала его.

Сет.

Наверное, она произнесла его имя вслух, поскольку он эхом ответил ей: Оливия. Всего лишь одно ее имя, произнесенное столь же «нежно», как грозовые раскаты.

– Мне кажется… По-моему, Большой Джон принял меня за мою мать… Он увидел меня, пробормотал «Селена» и… и упал, – проговорила она с несчастным видом. Ей с трудом удалось выдавить из себя эти слова, борясь с застрявшим в горле комком. Слезы вновь накатили на глаза, ручьем заструились по щекам. Как бы придя в себя от внезапной влаги, она смахнула их свободной рукой.

– Господи боже, ты хоть раз за всю жизнь создала что-то, кроме проблем? – Губы Сета исказила злость. Тяжелый, полный ненависти взгляд был прикован к ее глазам.

Лучше бы он ее ударил! «Ты не прав», – хотелось закричать ей, но язык и губы отказывались повиноваться.

– Долго я так не продержусь. – Голос Чарли прозвучал отрывисто. Несмотря на это, он продолжал ритмично надавливать на грудь Большого Джона.

Сет наконец отвел от нее взгляд, и они оба сосредоточились на неподвижном старике. Чарли все еще продолжал делать искусственное дыхание, раскрасневшись от напряжения. Смуглая, сильная рука Сета сжала мертвенно-белые пальцы Большого Джона.

– Большой Джон, это Сет, – мягко проговорил он. – Все в порядке. Все будет в порядке.

Сет был старшим внуком Большого Джона, его любимцем, единственным, кого старик с нескрываемой гордостью объявлял всем и каждому своим наследником. Если бы в своем нынешнем положении он мог кого-то услышать, то голос Сета, без сомнения, успокоил бы его наилучшим образом.

Молись за нас сейчас и в час нашей смерти… Слова молитвы бесконечной чередой возникали в голове Оливии. Она по-прежнему крепко сжимала маленькую детскую ладонь. Рассчитывая, что эта опора придаст ей сил, она смахнула со щеки нахлынувшие слезы.

– «Скорая» приехала! – пронзительно закричала какая-то женщина, бегущая в их сторону от подъездной аллеи, взволнованно размахивая обеими руками.

Позади нее автомобили и люди жались по разным сторонам аллеи, расчищая машине путь. Съехав с мостовой, «Скорая» осторожно двинулась по газону. Мигалка на ее крыше продолжала гореть, но сирену водитель предусмотрительно отключил. Затормозив в нескольких футах от них, машина остановилась, из нее высыпала бригада медиков и со всех ног бросилась к пострадавшему.

– В сторону, все отойдите в сторону!

Оливия поднялась с колен, крепко прижимая к себе Сару и освобождая вместе с другими проход. Она услышала треск оторванных пуговиц – кто-то из медиков рванул рубашку на груди Большого Джона, другой уже прикреплял к груди пострадавшего портативный дефибриллятор.

– Раз, два, три!

Со звуком, напомнившим треск расколовшейся об асфальт дыни, прибор начал работу. При каждом разряде неподвижное тело Большого Джона дергалось и снова опускалось на траву, подобно бьющейся о землю вытащенной из воды рыбе. Воздух наполнился запахом гари.

Оливия вздрогнула, обняла дочь и крепче прижала ее к себе. Сара прильнула к ней, обхватив руками за талию.

– Есть пульс! – воскликнул один из медиков.

– Поехали!

Четкими, отработанными движениями санитары уложили Большого Джона на носилки, подхватили их и побежали к машине. Скоро носилки оказались внутри.

Сет с Чарли кинулись следом, не отставая от носилок. К ним присоединилась худенькая пожилая женщина с копной тщательно уложенных медно-рыжих волос. На ней было цветастое синее платье и туфли на высоких каблуках, которые увязали в рыхлом дерне, затрудняя ее движение. Не веря своим глазам, Оливия узнала в ней Белинду Вернон, дочь Большого Джона, тетушку Сета и жену Чарли.

Все эти годы Белинда ненавидела ее. «Шваль болотная» – так она назвала когда-то Оливию, разозлившись на нее: Белинда устроила ей выговор за наряды, которые та носила, но Оливия и не думала каяться. После этого девочка ни разу не назвала ее тетушкой Белиндой, как ее учили. Если ей приходилось по какому-либо поводу обращаться к ней, она с самым невозмутимым видом называла ее просто Белиндой, что приводило немолодую женщину в пущую ярость.

Однако в свете случившегося прошлая вражда казалась лишь слабым отблеском, смутным воспоминанием. Оливия обнаружила, что тоже мчится вслед за «Скорой», крепко держа за руку дочь. Она успела заметить, как Чарли, а следом за ним Белинда вскочили вслед за носилками, с Большим Джоном в «Скорую», и ухватила за рукав рубашки Сета в тот самый момент, когда тот занес ногу в фургон, чтобы присоединиться к ним.

Глава 5

– Сет… – Оливия инстинктивно метнулась следом, готовая ехать с ними. Перед лицом беды годы разлуки отступили, словно их не было вовсе.

Сет обернулся к ней, сурово нахмурившись.

– Оставайся здесь, – отрезал он. Затем вскочил в «Скорую», захлопнув дверь перед ее носом.

Оливия невольно подалась назад. Тон Сета не оставлял никаких сомнений: ей не место возле Большого Джона. Она больше не член семьи. Хотя жаловаться тут не на что – она сама отреклась от семьи, отказалась от своего места.

– Боже мой, Оливия! – Кто-то схватил ее за руку повыше локтя в тот момент, как «Скорая» отъехала. Оливия подняла голову и увидела еще одно знакомое лицо.

– Тетушка Келли, – всхлипнула она, и мать Сета заключила ее в свои объятия. Сара все еще жалась к ее бедру, и Оливия обняла дочь за плечи, крепко прижимая к себе, так что теперь все трое слились в едином объятии.

Оливия отметила, что Келли сильно похудела – когда-то крепкая и сильная женщина, теперь она казалась почти хрупкой. Волосы Келли были коротко острижены, тонкими прядями обрамляя узкое лицо. Когда-то темноволосая, она стала совсем седой. Вокруг глаз залегли темные круги, на лице появились глубокие морщины. Но глаза, такие же темно-голубые, как у Сета, остались прежними.

В письме, приглашая Оливию приехать, она написала, что серьезно больна.

– Я рада, что ты приехала, Оливия. Спасибо. – Келли явно была расстроена, но все же попыталась слабо улыбнуться ей. – Боже мой, я должна немедленно ехать в больницу, извини. Ты знаешь, что случилось с Большим Джоном?

– Кажется, сердечный приступ. По крайней мере, так сказал дядя Чарли. Он стоял на ступеньках беседки, а потом схватился за сердце и упал. Это моя вина. Я почти уверена – он принял меня за мою мать. – От шока и чувства вины Оливия почти окаменела. Она понимала, что случилось, но чувствовать в этот момент не могла ничего.

– Боже мой… – снова беспомощно произнесла Келли. Губы ее дрожали. Она глубоко вздохнула, как будто пытаясь собраться, и, взяв руку Оливии, крепко сжала ее. – Не вини себя, дорогая. Пожалуйста. Ты и… – она перевела взгляд на Сару, которая смотрела на нее снизу вверх огромными испуганными глазами, прячась за юбкой Оливии, – твоя дочь здесь желанные гости. В том, что случилось, нет твоей вины. Большой Джон неважно себя чувствовал последнее время и был… немного не в себе. – Она растерянно оглянулась вокруг. – Боже, боже! Мне надо ехать в больницу. Где же машина?

– Это Сара. – Рука Оливии лежала на плече дочери, когда она назвала ее по имени. По реакции Келли было ясно, что ей сейчас не до знакомства. Учитывая сложившиеся обстоятельства, в этом не было ничего удивительного. Оливия и сама чувствовала себя беспомощной и растерянной. Она никак не могла избавиться от запечатленной в глазах картины: посеревшее лицо Большого Джона, неподвижно лежащего на траве. Этот образ вытеснял из головы все остальное.

– Пожалуйста, пройдемте в дом. – Бормоча слова благодарности одним гостям, старающимся ободрить ее, и отрешенно помахивая рукой другим, Келли частыми нервными движениями как бы подгоняла гостей вперед. Только спустя несколько минут, сделав несколько глубоких вздохов, она наконец улыбнулась Саре. – Здравствуй, Сара. Я твоя тетушка Келли.

Сара молча кивнула и робко посмотрела на Келли, выглянув из-за матери. Все еще обнимая дочь за плечи, Оливия крепче прижала ее к себе. Конечно, девочка потрясена происходящим – большим стечением незнакомых людей, переживаниями матери, – и ее молчание – просто реакция на это. Оливия ее не обвиняла – она и сама была потрясена.

– Келли, какой ужас! Филипп мне только что сказал, что у Большого Джона удар! Вас подвезти до больницы? – К ним подбежала высокая стройная блондинка примерно лет тридцати пяти, длинноногая, в черных туфлях-лодочках на высоких каблуках, и участливо взяла Келли за руку. У нее были довольно острые черты лица, светлые волосы пострижены в каре. Она была тщательно подкрашена и одета в черное льняное облегающее платье без рукавов: очевидно, оно стоило целое состояние.

Следом подошел коренастый темноволосый мужчина в красной майке-поло и шортах цвета хаки. Оливия узнала кузена Сета, Филиппа Вернона. Вообще-то, это она называла его кузеном, хотя он им не являлся. Они с братом Карлом как-то раз сбросили ее в озеро, и за этот гнусный поступок Сет как следует их поколотил. Филиппу сейчас, должно быть, около тридцати четырех, подсчитала Оливия, он на три года моложе Сета. С тех пор как Оливия видела его последний раз, он заметно располнел, но она все равно узнала бы его где угодно.

– О, да, Мэлори, я собираюсь в больницу прямо сейчас, но Айра уже пошел за машиной, – произнесла Келли дрожащим голосом. – Я просто схожу с ума…

– Оливия!.. – перебил ее Филипп. Его взгляд скользнул мимо Келли, остановился на лице Оливии, и глаза его недобро прищурились. – Ради всего святого!.. Какого черта ты здесь делаешь?

– Я ее пригласила, Филипп, – вмешалась Келли. – Оливия с дочерью – мои гости. И, пожалуйста, выбирай выражения! Оливия, это Мэлори Ходжес, невеста Сета. Мэлори, это Оливия Моррисон, кузина Сета, и ее дочь Сара.

Невеста Сета… Пока Оливия шла к дому, на ходу обменявшись с Мэлори приветствием, она пыталась припомнить то, что знала о личной жизни Сета. Сет женился и вскоре развелся, но она не знала, что он снова собирается жениться. Да и откуда ей было знать? Ведь именно она решила порвать со всеми и предпочла держаться подальше. Целых девять лет.

– Отец уехал с Большим Джоном на «Скорой»? – спросил Филипп, когда они подошли к дому.

– И отец, и мать, и Сет с ними, – ответила Келли, растерянно оглядываясь. – Оливия…

Они подошли к широкому парадному входу Большого дома и начали подниматься на веранду. Дом был типичен для Южной Луизианы: первый этаж футов на десять приподнят над газоном, чтобы противостоять грунтовым водам. Расположенный под ним подвал только частично находился под землей, и его окна, в два раза меньше, чем окна верхних этажей, выходили на густой кустарник, окружавший дом. Стены подвала, как и ступеньки, были сложены из камня, остальная часть дома – из белого кирпича. Кирпич для центральной части дома изготавливали вручную и обжигали рабы на бывшей сахарной плантации еще до Гражданской войны.

Белый «Линкольн» остановился у дорожки, которая вела от подъездной аллеи к дому, и дважды просигналил, прервав Келли на середине фразы. Она застыла на ступеньках, обернувшись на гудок автомобиля, как и все остальные.

– Хвала господу! Мне пора ехать, Оливия…

Ее опять прервали.

– Не возражаете, если я поеду с вами? Я думаю, мне лучше быть там, рядом с Сетом, на случай… – Голос Мэлори деликатно стих, но было понятно, что она хотела сказать: если Большой Джон умер.

Пресвятая Дева Мария, будь милосердна…

– Дорогая, надеюсь, все обойдется. Но ты, конечно, можешь поехать, Мэлори. Ты теперь член семьи. Оливия… – Келли растерянно смотрела на Оливию.

«Интересно, – подумала Оливия, – на моем лице так же отражается охвативший меня шок, как на лице Келли – смятение?»

Келли и на этот раз не удалось договорить. На этот раз ее прервала маленькая светловолосая фея в длинной голубой ночной рубашке, вылетевшая им навстречу из парадной двери.

– Нана, что случилось? Что произошло? – Дверь за девочкой с грохотом захлопнулась, оглушив окружающих, словно выстрел из ружья. Девочка была примерно одного возраста с Сарой и необычайно хорошенькая, отметила Оливия, когда прелестное создание застыло на верхней ступеньке. Каскад золотистых волос ниспадал до пояса, окутывая изящную фигурку девочки с огромными голубыми, как васильки, глазами.

– Хлоя, ты почему не спишь? Уже за полночь! – ужаснулась Келли.

– Она так и не ложилась, хотя, видит бог, я старалась изо всех сил. – Марта Хендрикс, бессменная домработница семьи, появилась вслед за девочкой, кутаясь в цветастый халат и шлепая розовыми махровыми тапочками. Ей шел шестой десяток. Это была крупная, широкая в кости женщина с простым круглым лицом и неестественно черной копной волос. Голос ее звучал встревоженно: – Увидела «Скорую» из окна, ну а дальше вы знаете нашу Мисс Любопытство. Ей лишь бы примчаться сюда и сунуть свой нос, куда не надо.

– Детка… – пробормотала Келли, протягивая руки к девочке. Было видно, что она разрывается между ждущим ее «Линкольном» и Хлоей.

– Нана, что случилось? – снова потребовала ответа Хлоя, опираясь рукой на рифленую колонну, уходящую на два этажа вверх, и глядя вниз на Келли, которая успела подняться только до середины лестницы.

– Милая…

Водитель «Линкольна» снова нетерпеливо просигналил, и снова все повернулись в его сторону. В ту же минуту Марта застыла с раскрытым ртом, увидев и узнав Оливию.

– Не может быть!.. Мисс Оливия!

– Здравствуй, Марта. – Оливия постаралась улыбнуться. Одной рукой она опиралась на кованые железные перила, которые тянулись с обеих сторон лестницы, а другой сжимала руку дочери. Домработница мало изменилась. Марта жила в городе и приезжала в Большой дом три раза в неделю, чтобы заняться уборкой. В другие дни она подрабатывала парикмахершей. По крайней мере именно так все было, когда Оливия была девочкой. – Рада видеть тебя.

– И я тебя… Почему…

Машина опять засигналила.

Келли воздела руки к небу, растерянно переводя взгляд с машины на Хлою.

– Боже мой, мне надо ехать! У Большого Джона был… сердечный приступ, Хлоя, и его увезли в больницу. Я сейчас туда поеду. Тебе не о чем волноваться. Марта, проводите в дом Оливию с дочкой и устройте их на ночь. Оливия, мы поговорим завтра. По крайней мере….

– О, мой бог! – Марта схватилась одной рукой за сердце и закатила глаза. – «Скорая»… Неужели это за мистером Арчером?

– Нана, я хочу поехать с тобой в больницу! – Голос Хлои звучал настойчиво.

– Дорогая, ты останешься дома. Детей в больницу не пускают. И потом, это твои кузины. Они приехали в гости, и надо, чтобы ты осталась здесь, приняла их как хозяйка. Мне надо ехать. Филипп, Мэлори!..

Эти двое уже спустились по лестнице. Еще раз растерянно взмахнув руками и попросив Хлою вести себя хорошо, Келли последовала за ними. Оливия, борясь с инстинктивным желанием кинуться следом, не тронулась с места. Ей в этом доме дозволено лишь молча, закусив губу, сжимать руку Сары и стараться держаться в стороне.

Как только троица оказалась возле машины, водитель распахнул переднюю дверь. Филипп с Мэлори поместились на заднем сиденье, а Келли, добравшись до машины последней, уселась впереди. Едва они успели захлопнуть дверцы, как машина тронулась. У ворот скопилась длинная вереница автомобилей, и водитель «Линкольна» принялся непрерывно сигналить, сгоняя их на обочину.

Оливия неотрывно смотрела им вслед. К горлу подкатил комок, навернувшиеся слезы жгли глаза. Она тоже должна была в эту минуту мчаться в больницу, а не стоять здесь.

– Ну, большой пользы не будет, если мы и дальше будем стоять. Давайте-ка проходите, мисс Оливия. – Слова Марты заставили Оливию очнуться. Даже если бы ее ждали в больнице, даже если бы Сет не дал ей понять, что ей не место у постели Большого Джона, она все равно не могла бы сорваться и умчаться со всеми, оставив Сару одну среди незнакомых людей. Она должна была остаться – ради дочери. Должна вести себя спокойно, держать себя в руках и принимать обстоятельства такими, какие они есть.

Оливия украдкой смахнула накатившие слезы, потом глубоко вздохнула, взглянула на Марту и Хлою, стоящих на веранде – так называлась галерея нижнего этажа, всего на шесть ступенек выше их, – и собралась было что-то сказать.

Но Хлоя заговорила первой.

– Если вы мои кузины, то почему же я никогда вас не видела? – заявила она, взирая сверху на Оливию и Сару. – Я знаю всех своих кузин, и никто из них не похож на вас. – Она критически оглядела Сару. – Какая ты толстая…

Глава 6

– Сара вовсе не толстая! – быстро парировала Оливия, пронзив Хлою таким взглядом, что от той должно было бы остаться мокрое место. Она почувствовала, как Сара съежилась, прижавшись к ней, и, стремясь подбодрить дочь, еще крепче стиснула маленькую ладонь в своей. Сара всегда болезненно реагировала, когда дело касалось ее веса. – Сара в прекрасной форме, у нее все в порядке.

– Мисс Хлоя! – в ту же секунду возмущенно выдохнула Марта, в ее тоне звучал упрек. – Немедленно извинитесь!

На мгновение в воздухе повисло молчание. Затем Хлоя, насупившись, нехотя выдавила:

– Извини.

– Ты дочь Сета? – спросила Оливия уже мягче, напомнив себе, что Хлоя – всего лишь ребенок и, скорее всего, не хотела никого обидеть.

Пока они поднимались вверх по ступеням, Оливия крепко держала дочь за руку. Она чувствовала, что Сара упирается, но все равно тянула ее за собой. Их сокрушительное вторжение в устоявшийся мир Арчеров и застенчивость Сары никак не вязались между собой.

– Точно, – ответила Хлоя, все еще хмурясь, – но вы не мои кузины. Вы не можете ими быть. Филипп, Карл и Анджела – единственные кузены моего папы. А Мелисса. Аманда, Кортни, Джейсон, Томас и Патрик – их дети, и Нана говорит, что поэтому они тоже мои кузены. И это все. А вы тогда кто такие? – Девочка кинула быстрый взгляд на Сару, в котором мелькнуло осуждение.

– Ты права, мы не совсем твои кузины.

Оливия с трудом сохраняла спокойствие. Она поднялась на широкую веранду, по-прежнему крепко держа дочь за руку. Сара буквально повисла на матери, прижимаясь к ней всем телом. На веранде ничего не изменилось, все было, как она помнила: и потертый дощатый пол, и белые плетеные качели, и кресла-качалки в дальнем конце, и густые папоротники в корзинках, подвешенных к карнизам. Даже чучела двух фазанов, которых Чарли, искусный таксидермист, много лет назад подвесил к потолку на проволоке шутки ради, все еще были на месте.

– Но я думаю, ты могла бы называть нас, скажем, «дальними кузинами», – миролюбиво заметила Оливия.

– Это еще зачем? – спросила Хлоя, прищурившись, и смерила новоявленных родственников уничижительным взглядом.

– Из вежливости, – предположила Оливия еще более мягким тоном.

Марта положила руку на плечо Хлое, призывая ту к молчанию. Девочка состроила Оливии рожицу, но не сказала ни слова. В луче света, падающем из открытой двери дома, ее волосы казались почти платиновыми, и, если забыть о неприветливом выражении ее лица, она была прелестна, как куколка. «Интересно, – подумала Оливия, – жена Сета тоже была блондинкой, как ее бывший муж и дочь, и такой же красавицей, как Хлоя?» Рука Сары дрогнула в ее руке. Заметив краем глаза затравленный взгляд дочери, Оливия поняла, что ее молчаливый ребенок совершенно подавлен этой девочкой. Она вздохнула про себя – ее всегда беспокоила неуверенность Сары в общении с другими детьми – и еще раз ободряюще сжала руку дочери.

– Мисс Оливия выросла в этом доме, точно так же, как ваш отец, – строго заявила Марта, обращаясь к Хлое. – Она ваша кузина, с какой стороны ни смотри, и это ее дом точно так же, как ваш.

Оливия благодарно улыбнулась Марте и вновь взглянула на Хлою. Девочка зло смотрела на нее. «Должно быть, у нее просто выдался неудачный день», – подумала Оливия, стараясь быть снисходительной. По опыту она знала, что даже самый воспитанный ребенок мог иногда превратиться в чудовище, наводящее ужас на взрослых. Сделав скидку на этот факт, она решила попонятнее объяснить Хлое ситуацию.

– У Большого Джона было четверо детей, ты это знаешь: Майкл, Джеймс, Дэвид и Белинда. Твоим дедушкой был Майкл, старший сын Большого Джона. Моим отчимом был Джеймс, второй по старшинству. Твой отец – мой старший кузен, который заботился обо мне, когда я была маленькой. Нана – это моя тетя Келли. Большой Джон – мой сводный дедушка, а Филипп, Карл и Анджела – вредные кузены, которые меня постоянно донимали в детстве.

– Тогда получается, что ты всего лишь сводная кузина, – презрительно произнесла Хлоя. В сопровождении Марты, которая одной рукой придерживала за плечо Хлою, а другой – дверь, чтобы Оливия и Сара могли пройти внутрь, они вошли в дом.

– Правильно, – ответила Оливия.

Едва она окунулась в прохладный воздух комнаты, как на лице ее мелькнула улыбка. Когда она уезжала, в доме был один оконный кондиционер внизу и два – на верхних этажах, только и всего. Они производили много шума, а воздух охлаждали самое большее градусов на пять. Но теперь все изменилось: в доме стало свежее и прохладнее. Может, Большой Джон наконец-таки поставил центральный кондиционер? Хотя вряд ли. Он всегда считал каждый доллар.

Хлоя стряхнула с плеча руку Марты и проследовала за ними внутрь.

– Если ты здесь выросла, почему я никогда раньше тебя не видела? Где ты была?

– Мисс Оливия вышла замуж и уехала, – вмешалась Марта, прежде чем Оливия успела ответить. Входя в холл, она закрыла за собой дверь и предостерегающе стрельнула глазами в сторону Хлои. – И довольно на сегодня, маленькая мисс, иначе придется сказать вашему отцу, что вы были грубы с гостями.

К удивлению Оливии, угроза, похоже, подействовала. Хлоя молчала. Несколько минут они неловко стояли в огромном холле, не говоря ни слова и купаясь в мягком свете старинной хрустальной люстры, свисающей с потолка. Насколько могла судить Оливия, холл не изменился ни на йоту с тех пор, как она была ребенком. Тот же натертый до блеска пол из твердой древесины, та же самая красных тонов ковровая дорожка с восточным узором, ведущая к двери в дальнем конце холла, за которой была кухня. Те же крашеные бежевые стены с четырьмя дверьми красного дерева – вход в гостиную, столовую, библиотеку и кабинет. Те же замысловатые лепные узоры на высоченном, пятнадцати футов, потолке. Те же картины с изображением собак и лошадей. Все на своих местах. Широкая изящная лестница уводила, плавно изгибаясь, на второй этаж. Даже пахло в доме по-прежнему: слабый запах плесени от постоянной сырости, средства для полировки мебели и какой-то ароматической смеси с лепестками роз, которую тетя Кел-ли использовала, чтобы отбить прочие запахи, и которую Оливия всегда считала старомодной. В доме всегда пахло стариной.

Оливия в какой-то момент почувствовала, будто переносится назад во времени. Точнее, на девять лет назад. По крайней мере на первый взгляд ничего не изменилось за эти годы, с той самой ночи, когда у них с Сетом произошла ссора, положившая конец всем ссорам, и она сбежала с Ньюэллом.

– Марта, звонит Карл Вернон. Он спрашивает, в какую больницу отвезли старого мистера Арчера. – Женщина примерно одного возраста с Оливией, которую она не знала, но которая, судя по черному форменному платью и белому переднику, была кем-то из прислуги, вышла из кухни. Ее взгляд коротко задержался на Оливии с Сарой и вновь обратился к Марте. – С мистером Арчером что-то случилось? – спросила она взволнованно.

Марта кивнула и многозначительно посмотрела на Хлою, явно давая понять, что не стоит развивать эту тему в присутствии девочки.

– Скажи мистеру Карлу, что я знаю не больше, чем он, а все остальные уехали в больницу.

Сделав большие глаза, женщина понимающе кивнула и удалилась.

– Почему бы вам не пройти в кухню? – Марта обернулась к Оливии, затем посмотрела на Сару и улыбнулась: – Ты, наверное, хочешь пить, дорогая? В ящике со льдом есть газировка. Или лучше выпьешь стакан молока?

Сара теснее прижалась к Оливии и отрицательно помотала головой, не говоря ни слова.