Глава 29

Дональдсон, Луизиана

19 октября 1976 г.

Я ненавижу школу! Судя по бою больших напольных часов деда, стоявших внизу, было два часа ночи. Мучаясь бессонницей, Кэтлин Кристоферсон лежала ничком на белоснежных простынях слишком мягкой двуспальной кровати в гостевой спальне в доме бабушки, спрятав под подушку голову с ненавистной огненно-рыжей копной волос и раскинув в стороны руки с пальцами, сжатыми в кулаки. Я ненавижу школу! Ненавижу, ненавижу…

Невысокая и слишком худая для своих десяти лет, страдающая из-за длинных, до пояса, рыжих волос и веснушек, из-за которых сверстники прозвали ее Пеппи Длинныйчулок, она в этот день стала предметом насмешек всего пятого класса.

Морковка, Морковка, для кролика заготовка!

Все было бы по-другому, разреши ей мама сделать короткую стрижку, как у других девочек! Тогда бы волосы не торчали в разные стороны. Но мама и слышать об этом не хочет. «У тебя прекрасные волосы, – твердит она постоянно. – Когда-нибудь ты их оценишь».

Ну, конечно, оценит! Кэтлин фыркнула. Разве что в том случае, если заблудится в тумане и ее станут искать. Тогда точно найдут – и факела не надо.

Все вокруг пялятся на ее волосы. И сегодня днем, после школы, какой-то гнусный парень шел за нею всю дорогу до дома бабушки. Уж конечно, его привлекала ее шевелюра. Без этой копны рыжих волос и злосчастных веснушек ее точно бы никто не заметил. Она стала бы как все, и больше всего на свете Кэтлин этого хотела.

«Гордись своей непохожестью». Это опять слова матери. Ее мама просто напичкана подобного рода советами. Понятно, отец ее тоже рыжеволосый, поэтому маме с бабушкой так нравятся ее волосы: они напоминают им отца.

Отец был вертолетчиком и погиб во Вьетнаме за месяц до ее рождения.

Мама работала библиотекарем. Школьным библиотекарем. И именно она предложила Элен Мэддокс, самой высокомерной девочке из ее класса, прочитать в начале года «Пеппи Длинныйчулок». Элен показывала всем и каждому эту книжку, на обложке которой была нарисована худая, веснушчатая девчонка со стянутыми в жалкий хвостик рыжими волосами. Именно после этого и стали дразнить Кэтлин.

«Не обращай внимания, и они перестанут», – посоветовала мама. Но это не помогало. Уж как только Кэтлин не старалась! Вот и сегодня она уткнулась носом в учебник, притворившись глухой, но ребята все дразнились и дразнились, и наконец она не выдержала. К стыду своему, она разрыдалась и спряталась в девчоночьем туалете.

Она не пойдет в понедельник в школу. Она еще не знает, как ей удастся это сделать, но в школу не пойдет ни за что на свете.

В конце недели ее мама уехала в Нью-Орлеан на конференцию, поэтому Кэтлин осталась у бабушки. Это была мама отца, очень старая, лет девяноста, но Кэтлин очень ее любила. Жаль, что она не знала своего отца, сына бабушки. Бабушка говорила, что Кэтлин очень на него похожа, и не только цветом волос.

Сохранилась фотография отца в медной рамке, которая стояла у кровати. Он был очень красив, неважно, что рыжий. В глубине души Кэтлин верила, что и вправду на него похожа. Очень верила.

Они с мамой жили в одиночестве в маленьком собственном домике, бабушка жила отдельно в большом доме в двух кварталах от них. Когда Кэтлин спрашивала, почему они не живут вместе, мама отвечала, что они с бабушкой действуют друг другу на нервы.

Неожиданно скрипнула третья ступенька лестницы, отвлекая Кэтлин от ее невеселых мыслей. Именно эта ступенька скрипела постоянно, неважно, поднимаешься ты по лестнице или спускаешься. Она узнала бы этот звук повсюду. Ночью же, аполном безмолвии, от этого нежданного скрипа волосы на ее затылке зашевелились. Ей почему-то стало вдруг безумно страшно.

Бабушка спала у себя, в дальнем конце коридора. Значит, это не она поднимается по лестнице.

Под подушкой было темно, хоть глаз выколи, но Кэтлин теперь боялась высунуть голову. Если не считать внезапного скрипа, в доме царила полная тишина. Ни единого звука. Но девочка была абсолютно уверена, что в ее комнате кто-то есть, ведь именно ее спальня была ближе всего к лестнице.

Кэтлин лежала неподвижно, не осмеливаясь даже дышать, когда, к своему ужасу, обнаружила, что слышит чье-то дыхание – вдох-выдох, вдох-выдох. Тихое, но отчетливое дыхание.

Кто-то был в ее комнате.

Внезапно этот кто-то откинул подушку с ее головы.

– Ку-ку, – проговорил мужской голос.

Кэтлин широко распахнула глаза, ее губы приоткрылись. Чуть приподнявшись, она успела разглядеть причудливую форму головы и широкие плечи мужчины, склонившегося над ней. И тут же, не дав ей даже вскрикнуть, незнакомец накрыл ее лицо холодной, мокрой, противно пахнущей тряпкой.

Смертельно испуганная девочка судорожно хватанула ртом воздух, втягивая в легкие сладковатые испарения. Она задохнулась, закашлялась – и это было последнее, что она помнила.

Он заприметил эту девочку, когда она выходила из школы. Ее волосы были прекрасны – сочный, пламенно-рыжий цвет. Солнечный луч, упав на них, вызвал сияние, словно лучился изнутри. У него никогда прежде не было рыженьких, и тут он просто не мог устоять. Он старался вести себя хорошо, правда очень старался. Он много думал о своем маленьком кумире после последней, Мэгги, и решил, что больше не будет этого делать. Он даже молился в церкви, прося бога избавить его от этой зависимости. Но молись не молись, в последние месяцы желание накатило на него с удвоенной силой, словно внутри натянулась струна, бередящая старую рану все глубже и глубже. Он знал, что если струна натянется слишком туго, то она лопнет – именно это сегодня и произошло.

Чудовище, затаившееся в нем, снова вырвалось на свободу.

Подобно Чарли Брауну[4], он выпустил щупальца, охотясь за рыжеволосой малюткой.

Эта мысль вызвала у него улыбку. Он продолжал улыбаться, и когда запихивал худенькое рыжеволосое тельце в мешок для белья, и когда, перекинув мешок через плечо, вынес его прямо из парадного входа ее собственного дома.

Глава 30

Следующий месяц выдался настолько загруженным, что Оливии некогда было перевести дыхание. Она начала работать в «Боутуорксе», Келли проходила очередной курс химиотерапии, а Сара с Хлоей пошли в школу, в один класс, и Оливия не могла понять, хорошо это или плохо. Большой Джон по-прежнему находился в больнице, и Оливии наконец разрешили его навещать: один раз в неделю, в обед, Сет отвозил ее в больницу. Однако Большой Джон не приходил в сознание, и на улучшение в его состоянии пока не приходилось рассчитывать. Слабый пожилой человек, распростертый на больничной койке, все тело которого было опутано трубками, совсем не походил на ее дедушку, которого она помнила. Во время каждого короткого визита Оливия брала его за руку, бормотала несколько слов, и тут же ее начинали торопить: пора заканчивать свидание.

Когда стало ясно, что Большой Джон останется в больнице надолго, Дэвиду с Кейтом пришлось делить рабочую неделю между своими домами и плантацией Ла-Анжель. Субботы и воскресенья, которые в ресторанном бизнесе считались самыми напряженными днями, они проводили в Калифорнии, а каждое утро с понедельника по четверг – в Ла-Анжеле, точнее, в больнице. Дэвид чередовался с Бе-линдой днем, так что практически постоянно кто-то из близких был у постели больного. Другие члены семьи включались в дежурство, когда могли выкроить для этого время. Даже Кейт ездил в больницу, чтобы, по его словам, быть поблизости от Дэвида.

Сет понимал, что должен был больше времени проводить в больнице, однако его первейшей обязанностью было управление «Боутуорксом». Оливия, получив доступ к документам, быстро усвоила, что бизнес, который столь долго позволял семье вести комфортную жизнь, в последнее десятилетие пошел хуже. Сет настоял на включение в дела фирмы ряда коммерческих проектов, которые прежде большинство членов семьи считали не слишком престижными, и благодаря этому компания начала постепенно выправлять финансовое положение, хотя каждый шаг требовал определенной смелости. Сет держал под контролем все детали каждой операции, от технологии производства, контроля за качеством продукции до продаж. Оливия видела, что без его усилий компании «Арчер Боутуоркс» была бы уготована обычная для долговременного семейного бизнеса судьба: перепродажа в чужие руки или банкротство.

Компания «Арчер Боутуоркс» занималась строительством яхт уже почти целый век, и организация дел в офисе была так же старомодна. Ильза Бартлет, которую Оливия должна была временно заменить, оказалась высокой, худощавой – если не считать огромного выдающегося живота, обычного на восьмом месяце беременности, – тридцатилетней женщиной невыразительной внешности, но очень смешливой. Она управляла всеми повседневными делами офиса, и, как честно призналась Оливии, эта работа ее убивала. Бумаги, датированные чуть ли не годом основания компании, хранились здесь же, в одной из комнат основного здания, которую Ильза прозвала катакомбами. Комната была так заставлена шкафами, что не оставалось ни сантиметра свободного пространства. Казалось, в этих шкафах хранились все до единой бумажки, имевшие отношение к компании.

Помимо ответов на телефонные звонки, расписания встреч мистера Арчера (Сета), подготовки документов по спецификации яхт, сроков их доставки клиентам и класса, оформления заказов и других сопроводительных документов и исполнения прочих секретарских обязанностей, от Оливии требовалось еще перевести данные с этих архивных документов во вновь приобретенную компьютерную сеть фирмы. Задача была устрашающая, осложненная тем, что никто, включая Ильзу, не умел управляться с компьютером, не говоря уж о том, чтобы вести постоянную базу данных. С самого первого часа пребывания на новой службе Оливия поняла, что ей придется отрабатывать каждый пенни из своей зарплаты. К счастью, это понимание избавило ее от терзаний по поводу того, что Сет предложил ей «теплое местечко» либо по доброте сердечной, либо чтобы просто удержать ее в Ла-Анжеле.

Карл с Филиппом тоже работали на «Боутуорксе»: первый – менеджером по продажам, второй – помощником управляющего. Как правая рука Сета, Филипп был постоянно рядом, Карла же тоже какие-то заботы частенько приводили в главный офис. Оливия никогда не задавалась вопросом, какой необходимостью вызваны эти частые появления, пока однажды Ильза не заметила сухо, что с появлением Оливии она стала видеть Карла куда чаще, чем за все предыдущие три года работы.

Фирма располагалась в пяти милях западнее города. Это был большой комплекс, который включал в себя ангары для яхт, ремонтную мастерскую, торговый центр с четырьмя огромными демонстрационными залами, центральный офис, конструкторское бюро и прочие необходимые сооружения.

Как у генерального управляющего, у Сета был самый длинный рабочий день. Он приезжал на фирму к семи утра и оставался там до тех пор, пока не были переделаны все дела. После поездки в Хьюстон он попытался выстроить день так, чтобы возвращаться домой не позднее семи вечера и перед сном проводить какое-то время с Хлоей. Конечно же, случалось, что производственные проблемы, ужины с перспективными партнерами или свидания с Мэлори мешали ему следовать заведенному им же самим порядку, но в любом случае он стремился больше заниматься дочерью.

По предложению Оливии Сет отправился вместе с Хлоей на День школьника, а через неделю приехал в середине дня в местную библиотеку, когда Хлое вручали награду как одной из самых активных читательниц за время летних каникул. Награды вручили еще нескольким девочкам, и Сара следила за церемонией награждения с нескрываемой завистью. Заметив удрученный вид Сары, Сет по своей инициативе придумал прекрасный вариант взбодрить девочку и дать ей почувствовать себя членом школьного коллектива. В тот вечер, вернувшись домой, он привез с собой две коробочки в подарочных упаковках – для Сары и Хлои. Заинтригованные, девочки бросились раскрывать подарки, нетерпеливо срывая слой за слоем яркую упаковку, пока не обнаружили, что там ничего нет, кроме его визиток. Оливия, не менее зачарованная, чем ее дочь, увидела, как Сара удивленно уставилась на карточку, которую держала в руках. На обратной стороне карточки Оливия разобрала стремительный почерк Сета: «Загляни в мою машину».

– Переверни ее, – подсказала она дочери.

Обе девочки, прочитав надпись, с визгом бросились к входной двери и помчались вниз по ступенькам. Сет, изменив своему правилу, на этот раз оставил машину не в гараже, а на подъездной аллее.

Взрослые – Оливия с Сетом, Марта и Келли – вышли на веранду следом за ними. Со своего наблюдательного поста они видели, как девочки, оживленно переговариваясь, заглядывают в окна машины, а затем с радостными возгласами устремляются к задней двери. Через секунду они уже возвращались обратно, что-то прижимая к груди.

– Ма-а, ты посмотри только! – крикнула Сара дрожащим голосом.

Спустившись вниз вместе с остальными взрослыми, Оливия увидела, что Сара бережно прижимает к себе крошечного пушистого дымчато-серого персидского котенка. На шее котенка была повязана розовая ленточка с именем Сары. В руках у Хлои был точно такой же котенок, только на ленточке значилось ее имя.

– Сара! – Оливия обняла девочку.

– Я больше всего на свете мечтала о таком котенке, – благоговейно проговорила девочка, словно не веря своему счастью. Затем застенчиво подняла глаза на Сета, стоявшего позади Оливии: – Спасибо вам, Сет.

– Пожалуйста, Сара, – ответил он, судя по всему, тронутый этой сценой.

Хлоя была довольна таким подарком не меньше своей подруги.

Позднее, когда выдался удобный момент, Оливия поблагодарила его за доброту.

– Ты заметила, что я привез двух котят, – сказал он, устроившись на диване перед телевизором, скрестив на груди руки и наблюдая за девочками, которые возились на полу с котятами. – Абсолютно одинаковых, чтобы не было обид. Ты считаешь, я поступил правильно?

– Сам видишь, как они счастливы, – кивнула на девочек Оливия. Она сидела на том же диване, только с другого конца. Их взгляды встретились, она улыбнулась ему тепло, с признательностью. Они некоторое время молча наблюдали за возней детей с котятами. Им было так хорошо, что слов не требовалось.

Оливия видела, что Сет явно старается и делает успехи, хотя исполнение привычных родительских обязанностей – к примеру, подоткнуть одеяльце на ночь или обнять дочь просто так – дается ему непросто. В ответ на его внимание Хлоя, как правило, отвечала хорошим поведением.

Проблемой оставалось время. Оливия понимала, что Сету его катастрофически не хватает. Помимо напряженной работы, забот о Хлое и Большом Джоне, была еще Келли. После химиотерапии она чувствовала слабость и недомогание, и он был ей нужен, хотя она всячески скрывала это своим привычным пренебрежительно-насмешливым отношением к болезни. И все же Сет был ее единственным ребенком, и они были страшно привязаны друг к другу. Он оставался рядом с нею дважды в неделю по утрам, когда ей вводили лекарства, а также по вечерам, когда Хлоя засыпала. К тому же приближалось время свадьбы, и Мэлори чуть ли не каждый день заезжала в «Боутуоркс», чтобы посоветоваться по тому или другому вопросу, связанному с приемом. Оливия поражалась, как Сет вообще может работать при такой нагрузке, да еще так же эффективно, как и раньше.

К концу сентября распорядок дня Оливии полностью установился. Она вставала в половине седьмого, поднимала, одевала и кормила девочек, затем к восьми часам отвозила их в школу и в восемь пятнадцать была на службе. Рабочий день ее длился до двух сорока пяти, и в три она уже забирала девочек из школы. Вся вторая половина дня у нее была свободной, и она могла проводить время с Сарой и Хлоей. Помимо прочих родительских обязанностей, Оливия проверяла домашние задания, играла с девочками, отвозила их на занятия спортом, посещала собрания Ассоциации учителей и родителей и даже вызвалась помочь организовать собрание школьной Гильдии девочек «Брауни». Впервые с рождения дочери она могла уделять ей столько времени. Если бы не тревога за Большого Джона и Келли, да не ночные кошмары, которые продолжали ее мучить, Оливия испытывала бы большую радость, чем за все предыдущие годы.

Правда, кошмары приходили не каждую ночь. Иногда ей казалось, что лучше было бы наоборот, потому что иначе она всегда жила их ожиданием. Никакой системы в их появлении не было, просто они то появлялись, то переставали ее тревожить.

В этих кошмарах всегда царила ночь. Оливия всегда оказывалась на берегу озера, а мама, в чем-то белом, отделанном широкими кружевами, – в воде. Мама кричала ей: «Беги! Спасайся! Беги прочь!», а потом исчезала под водой, словно кто-то невидимый тащил ее вглубь.

Самым пугающим было то, что каждый раз во сне появлялись новые детали. Однажды Оливия заметила, что глаза матери распахнуты от ужаса, а на губах нет помады, в другой раз по поверхности воды шла рябь, словно что-то плыло позади Селены, которая испуганно обернулась к берегу; в третьем сне Оливия оказалась беспомощной свидетельницей того, как тонула мать: поверхность озера заволновалась, тонкая рука с напряженно растопыренными, устремленными к небу пальцами мелькнула над поверхностью воды и исчезла.

Постоянным было одно: каждый раз Оливия просыпалась от ужаса. Она лежала в постели в темноте, обливаясь потом, с расширенными от страха глазами и убеждала себя, что все это только сон.

А сон ли? До возвращения на плантацию Ла-Анжель у нее никогда таких снов не было. Теперь же эти кошмары стали настолько навязчивы и настолько тревожны, что она задумалась: действительно ли это только продукт ее подсознания?

Несколько раз, когда Оливия пробуждалась от кошмара, она могла поклясться, что слышит тонкий, едва уловимый запах любимых духов матери.

Да нет же, это все игра воображения, пыталась убедить себя она. Как и кошмары – лишь проявление ее страха перед озером. Она боится озера, поскольку в нем утонула ее мать. Когда Оливии удавалось размышлять рационально, то есть в дневные часы, все казалось совершенно понятным.

И все же ей было ясно, что нужно попросить Сета, Келли или еще кого-нибудь рассказать подробно, как погибла ее мать.

Однако одна только мысль об этом вызывала у Оливии дрожь. Она решила отказаться от нее, смирилась с кошмарами, убеждая себя, что знание всех подробностей гибели матери мало что изменит. К тому же у домочадцев и без того сейчас не лучшие времена. Ну а кошмары… Что ж, без сомнения, кошмары рано или поздно, но исчезнут.

Главным событием сентября в Ла-Анжеле был осенний фестиваль. Его проводили в пятницу вечером, на обшей территории начальной и средней школ. Это были одновременно карнавал, пикник с ужином и танцы, призванные собрать денег на проекты, подготовленные Ассоциацией учителей и родителей. Сета, как управляющего «Боутуорксом» и одного из самых видных граждан, попросили поучаствовать в водных аттракционах в роли мишени. Большой радости это предложение у него не вызвало, но, подчиняясь чувству долга, он согласился. В половине седьмого, одетый в шорты и футболку, он отправился на фестиваль, прихватив сухую одежду, чтобы переодеться, когда его роль будет исполнена. Мэлори с Хлоей отправились вместе с ним в «Ягуаре».

Оливия согласилась помочь в организации «Уголка повара», где выставлялась на продажу приготовленная родителями домашняя выпечка. Вместе с другими она заготовила пирожные, печенье, торты и булочки в таких количествах, чтобы «Уголок» не пустовал ни минуты за все четырехчасовое празднование. Оливия записалась в первую смену, от семи до восьми, а потому у нее оставалась еще масса времени, чтобы порадоваться празднику вместе с другими.

Начинало смеркаться, когда они с Сарой, Келли и Айрой, загрузив огромный «Линкольн» только что доставленными сладостями, отправились в город. Оливия, нагруженная пакетами с разнообразной выпечкой и в сопровождении не менее нагруженных Келли и Айры, появилась в «Уголке» одновременно с первым покупателем. Раскладывая на П-образном прилавке лучшие образцы домашнего кулинарного творчества, она приступила к работе. Ее партнершей по смене, к радости Оливии, оказалась Ли-Энн Джонс, школьная воспитательница. Сара, одетая в джинсы и розовую блузку, которые очень ей шли, отправилась вместе с учительницей Джейн Фуши и тремя одноклассницами на другое мероприятие – танцевальный конкурс.

– Бо-оже, нам через час нечем будет торговать! – воскликнула Ли-Энн, после того как в течение пятнадцати минут они распродали добрую четверть своих запасов. С момента начала торговли это была их первая возможность поговорить.

– Надеюсь, что нет. Просто все первым делом бросились сюда, чтобы попробовать самое лучшее – карамельный торт миссис Рэми и шоколадные пирожные Луизы Олбрайт. Как только они кончатся, такого ажиотажа не будет.

Удивительно, насколько быстро она снова вписалась в жизненное пространство Ла-Анжеля, подумала Оливия, демонстрируя Ли-Энн знания, которые хранились в ней с прежних, из далекого прошлого, фестивалей. Если бы не Сара, она бы сказала, что девяти лет отсутствия как не бывало.

– Я все время забываю, что ты здесь выросла, – рассмеялась Ли-Энн. – Поскольку мы вместе учились, мне все время кажется, что и ты тоже из Батон-Руж, как и я.

– Оливия, у вас осталось немного шоколадного печенья Лерлин Спруэлл? Мои мальчики его просто обожают, а я сегодня припоздала.

Оливия подняла глаза на собеседницу и улыбнулась: Августа Блэйр, ровесница и подруга Келли, которую Оливия прекрасно знала всю свою жизнь. Мальчики, о которых она говорила, были ее сыновьями, давно уже взрослыми, и все они работали на каких-то должностях в «Боутуорксе».

– Сейчас посмотрю. – Заглянув под прилавок, Оливия извлекла две красивые пластиковые тарелки с шоколадным печеньем, упакованные в пленку и перевязанные красной лентой с бантом и подписью «Лерлин Спруэлл». – Пока еще есть.

Миссис Блэйр, расплатившись с довольной улыбкой, забрала печенье для своих «мальчиков». Следующим в очереди стоял отец Рэндольф. Он попросил кусочек шоколадного торта, но никак не мог выбрать, какой именно. Оливия предложила ему самый лучший из оставшихся, выпеченный Эллен Гиббс. Остальное время она была настолько занята, что едва успевала перекинуться парой слов с покупателями, хотя почти всех их знала. Когда наконец прибыла смена, она с удовольствием уступила им свое место.

– Что ты собираешься делать? – спросила Ли-Энн, когда они вышли из палатки. Оливия с удовольствием размяла шею, которая затекла от постоянно склоненного положения, вдохнула теплый ночной воздух и улыбнулась.

– Проверить, как там Сара. Она помогает в танцевальном конкурсе.

– А я поищу Тома с Майклом. – Это были муж и пятилетний сын Ли-Энн. – Увидимся.

Попрощавшись, Оливия поспешила к начальной школе, в одном из классов которой проходил танцевальный конкурс. Из окон двухэтажного здания лился яркий свет, и Оливия различала множество людей, толпящихся внутри. Помимо танцевального конкурса, каждый класс придумывал свой способ сбора денег: кукольный спектакль, демонстрацию фокусов, аукцион рисунков, конкурс красоты для животных и много чего еще В парадные двери постоянно втекала и вытекала людская река.

Оливия лавировала в людском потоке, поглядывая на киоски по обеим сторонам аллеи и обмениваясь приветствиями со знакомыми. Она остановилась лишь один раз, влившись в толпу около павильона с водными аттракционами. Сет восседал на специальной платформе, подзадоривая криками пухлого паренька, который собирался метнуть в него бейсбольным мячом. Если мяч попадал точно в металлический диск, то Сет плюхался в резервуар с водой, расположенный под диском Он был уже насквозь мокрый, с волос стекала вода, футболка липла к груди. Оливия с улыбкой наблюдала за ним Если она не ошибается, то паренек, швыряющий мяч, – один из сотрудников «Боутуоркса» Именно такая атмосфера и превращала Осенний фестиваль в подлинный праздник, на котором и руководители, и служащие были равны. Заметив Оливию, Сет улыбнулся, махнул рукой и с шумным всплеском плюхнулся в резервуар с водой: мяч в очередной раз попал в цель. Оливия расхохоталась, наблюдая, как он выныривает на поверхность.

– Меткий бросок! – крикнул Сет вслед парнишке, который с довольной ухмылкой уже удалялся с поля боя, унося с собой приз – плюшевую игрушку. Его место уже занял следующий соискатель с мячом в руках. Сет подтянулся, занял прежнюю позицию на платформе и крикнул новичку, чтобы тот кидал мяч. Вода катила с него градом Оливия следила за каждым его жестом, отмечая мощный размах плеч и крепкие мускулы на груди, подчеркнутые мокрой футболкой Сердце ее учащенно забилось, и она ничего не могла с собой поделать. Разве что уйти подальше от искушения Месяц работы с Сетом, его ежедневная близость научили ее этой хитрости. Когда он приближался, она уходила подальше. Это позволяло не осложнять себе жизнь.

Глава 31

Наконец Оливия решилась и, развернувшись, направилась к школе. Через несколько минут пульс ее вернулся в нормальное состояние. Ее влечение к Сету – нелепость, и если она сможет решительно противостоять этому, то рано или поздно оно исчезнет.