Девочка скроила недовольную физиономию, но подчинилась и ушла, затворив за собой дверь.

Саймон взглянул на Кафари, и та посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не смогу поехать с тобой, — наконец прошептала она.

— Разумеется…

— Не могу же я бросить здесь одну нашу дочь. Джабовцы завладели ее сердцем и душой и отравили ее мозг. Я должна ее освободить. Я буду бороться за нее. Надо донести до нее правду… Если я поеду с тобой и окажусь одна на военной базе, где вообще никого не знаю, я просто сойду с ума…

— Я понимаю.

Саймону было больше нечего сказать. Он хорошо знал жену и предвидел, как она поступит. На самом деле он смирился с этим еще до того, как Кафари прилетела домой.

Подойдя к Саймону, Кафари опустилась на колени возле кресла и крепко обняла мужа. Саймон дрожал. Она тоже. Он встал из кресла, поднял ее на ноги, стиснул в объятиях и долго не размыкал их.

— Ты не знаешь, как мне нужна, — тихо прошептал Саймон.

Кафари ничего не сказала. Она уткнулась лицом в плечо мужу, чувствуя, как бешено стучит его сердце. Ей застилали глаза слезы. Она испытывала такую боль в сердце, что забыла обо всем, даже о ненависти к ДЖАБ’е. О мести еще будет время подумать! Сейчас она в первую очередь боялась за Саймона. Он может погибнуть в бою, если мысли о жене и дочери будут неотступно преследовать его.

Саймон вздрогнул, с трудом перевел дыхание, слегка ослабил объятия и откинулся назад, чтобы заглянуть в заплаканные глаза жены. Он заставил себя ласково улыбнуться и бережно стер слезы у нее со щеки.

— Ты что, не знаешь, что супруги полковников никогда не плачут?! Разве можно сражаться, вспоминая о женщине с распухшим носом и бигудями в волосах!

Кафари не то всхлипнула, не то рассмеялась.

— А никто и не плачет, — сказала она, моргая и изо всех сил стараясь взять себя в руки. — Но что же нам все-таки делать?

— Мы выполним свой долг, — решительно заявил Саймон. — Ты же самый сильный и замечательный человек на свете!

— Не знаю, что во мне замечательного, — затрясла головой Кафари. — Кроме того, сейчас я, наверное, похожа на дохлую кошку.

— Не говори ерунды, — улыбнувшись, сказал Саймон и вздохнул. — У меня много дел. Через три дня я уезжаю, но пока я еще командир «Блудного Сына», и мне надо с ним поработать. Хотя Окружному командованию сейчас явно не до Джефферсона, оно наверняка ознакомилось с видеозаписью визита Сара Гремиана и, несмотря на все угрозы Жофра Зелока, не отстранило меня от командования линкором немедленно. А он, добившись своего, так рад, что не будет протестовать из-за каких-то трех дней.

— А за это время ты что-нибудь успеешь?

— Еще бы! — угрожающе заявил Саймон. Кафари поежилась. Ей оставалось надеяться на то, что Саймон знает, что делает.

— Я полечу в Мэдисон, — через некоторое время сказал он. — Мне нужно в наш банк. А вы с Еленой никуда не выходите и не открывайте никому, кроме меня. «Блудному Сыну» приказано никого не подпускать к нашему дому, но на всякий случай держите пистолет под рукой.

— Может, начать собирать твои вещи? — дрогнувшим голосом спросила Кафари.

— Пожалуй, да, — вздохнув, ответил Саймон. — Займи чем-нибудь свои мысли. Собери мне вещи — военную форму, пистолеты, туалетные принадлежности и все остальное. Положи пару штатских костюмов, не больше. Не хочу брать с собой много багажа.

— Я разложу все в две стопки: в одну — то, что ты мне сказал, а из другой сам выберешь то, что тебе понадобится.

Саймон нежно поцеловал жену и пошел к двери. Кафари ужасно захотелось броситься за ним, попросить его быть поосторожнее, выразить все чувства, что теснились у нее в душе, но она не сдвинулась с места и даже заставила себя не расплакаться. Ведь она жена полковника! Только сейчас Кафари поняла, что это на самом деле значит. Она взяла себя в руки, решительно подняла голову и отправилась в спальню собирать вещи мужа.

Елена бросилась на кровать и целый час горько плакала.

Это несправедливо! При одной мысли о том, что ей придется лететь в другую звездную систему, покинуть друзей, дом и никогда больше не видеть Эми-Линн, Елену сотрясали рыдания, и она вжималась лицом в подушку. Больше всего на свете девочка ненавидела сейчас Кибернетическую бригаду. Она честно пыталась полюбить отца, но у нее это не получалось. Иногда ей было очень хорошо с матерью, но бывало, что они становились друг другу совсем чужими и разговаривали словно через стеклянную стену, сквозь которую Елене было не докричаться до матери.

А теперь родители требуют, чтобы она отправилась с ними. Вот так, просто сложила вещи и полетела туда, где вообще никого не знает! У Елены все холодело внутри при одной мысли о том, что она будет ходить в новую школу, где никто не понимает, как важно охранять природу и следить за тем, чтобы закон защищал права детей, где ее не будут любить, потому что она не похожа на остальных, а ее отец — наемный убийца…

Елена стала впадать в панику, страх и отчаяние переполняли ее маленькое сердце. Она думала, что рассталась с этими чувствами навсегда, но оказалось, что они по-прежнему дремлют у нее в глубине души. Девочку трясло, она громко всхлипывала и поливала слезами подушку. Наконец она немного успокоилась и села на постели. У нее кружилась голова. За дверями ее комнаты царила зловещая тишина. Елена подкралась к двери и насторожилась, но не услышала голосов родителей, хотя у них в спальне кто-то вроде бы стучал ящиками комода.

Девочка подошла к окну и выглянула во двор, за которым расстилалась посадочная площадка. Отцовского аэромобиля на ней не было. Неужели он уехал, даже не попрощавшись?! Елена чуть было вновь не расплакалась, но вскоре немного успокоилась. Нет, он не мог все бросить! Ведь сейчас в доках станции «Зива-2» нет ни одного космического корабля! Наверное, даже Кибернетической бригаде не под силу прислать свой корабль на Джефферсон мгновенно!.. Отец наверняка отправился в Мэдисон… Теперь Елена поняла, что за звуки доносятся из родительской спальни. Ее мать складывает чемоданы!

У Елены похолодело внутри. Неужели мама тоже уезжает?! Куда же ей теперь податься самой? Она имеет полное право отказаться ехать с родителями, но где же ей жить?! Может, ее возьмут к себе родители Эми-Линн? Или ей придется жить в Каламетском каньоне с бабушкой и дедушкой? Какой ужас! С тем же успехом можно уехать с Джефферсона! В каньоне ей придется пойти в новую школу вместе с фермерскими детьми, которые будут издеваться над ней на манер двоюродных сестер и братьев… Девочке вновь стало страшно.

Наконец Елена решила уточнить в информационной сети свои права и дальнейшие действия в том случае, если ее мать уедет вместе с отцом. Найденная информация не до конца ее успокоила, но она выяснила, что сможет остаться в старой школе, если поселится в государственном общежитии. Ну и слава богу! Без друзей ей на Джефферсоне делать нечего! Елена перевела дух и решила написать обо всем Эми-Линн. Ее лучшая подруга очень испугалась, когда мать забрала Елену из школы прямо во время урока.

Елена недовольно поморщилась. Она не понимала, зачем было нужно дергать ее в школе лишь из-за того, что отец потерял работу, которую она и так ненавидела, и собрался лететь воевать на другую планету. Родители вполне могли улаживать свои дела, оставив ее в школе! Зачем было тащить ее домой, где ей совершенно нечего делать?! Елена начала записывать сообщение:

«У меня все в порядке. Я вообще не понимаю, зачем меня забрали из школы. Что-то произошло, и папе придется уехать с Джефферсона. Он будет воевать на другой планете, а мама, может быть, тоже поедет с ним…»

У Елены дрогнул голос. Воевать!.. Она никогда не видела стоявший на заднем дворе линкор не то что в бою, а просто в движении. В детстве она несколько раз разговаривала с ним, но теперь эта огромная машина внушала ей страх. Она больше целого дома, ощетинилась стволами пушек, а из корпуса у нее торчат какие-то странные приспособления… Елене было не представить себе линкор ведущим на ходу огонь из всех стволов.

Девочка снова скривилась, вспомнив госпожу Голд — старую грымзу, лгавшую другим детям про отца и его линкор. Елена до сих пор ненавидела свою первую учительницу за ее подлую ложь и по-прежнему очень любила Каденцию Певерелл.

Елене было трудно представить себе, как машины, вроде стоящей у них на заднем дворе, могут стрелять по живым существам, которым всего-то и надо — жить в мире с другими. Так объяснял ее учитель по динамике общественного развития господин Брайант — самый замечательный учитель во всей школе. Елена не испытывала неприязни к явакам или мельконам и не понимала, почему в Кибернетической бригаде убеждены в том, что эти существа ненавидят землян.

Девочка начала записывать сообщение с начала.

«Привет! Это Елена. Не знаю, зачем мама вытащила меня из школы только потому, что моего отца выгнали с работы. Президент Зелок потребовал, чтобы бригада перевела его в другое место. Теперь он будет командовать другим линкором на другой планете. Сейчас он в Мэдисоне. Наверное, он полетел в банк. Я не хочу жить в какой-нибудь ужасной дыре, где никого не знаю, и никуда не поеду. Родители не имеют права заставить меня улететь вместе с ними. Если мама тоже уедет, мне придется жить в Мэдисоне в государственном общежитии, но я буду и дальше ходить в нашу школу. А это самое важное! Так что не переживай! Ничего страшного не произошло. Мы точно увидимся завтра в школе, а я пришлю тебе еще сообщение, когда отец вернется и я узнаю что к чему».

Елена отправила письмо по сети на электронный адрес Эми-Линн. Конечно, та была еще в школе, но Елена все равно почувствовала себя спокойнее. Она вспомнила о том, что даже без родителей сохранит лучших друзей. ДЖАБ’а любит ее и защитит от дурацкой войны на других планетах! Тяжело вздохнув, девочка стала рассеянно смотреть в окно, не обращая особого внимания ни на посадочную площадку, ни на школу полиции, расположившуюся за высоким забором вокруг ее дома.

В тысячный раз Елена пожалела о том, что отец не обычный человек, с которым ей не пришлось бы спорить по малейшему поводу. Девочка не раз пыталась растолковать ему, какое огромное значение для благосостояния Джефферсона имеет ДЖАБ’а, но он и слушать ее не хотел, а только злился, и в конце концов она вообще перестала с ним разговаривать. Да и что ее родившемуся где-то в глубинах Галактики отцу какой-то Джефферсон?! Он не понимает ее горячей привязанности к родной планете, не знает, какое счастье иметь множество единомышленников, и как здорово, когда о тебе и обо всех остальных на планете заботится ДЖАБ’а, которая не любит лишь тех, кто портит другим жизнь, как это делают каламетские фермеры! При этой мысли Елена залилась краской, она боялась, что всю оставшуюся жизнь будет стыдиться своих родственников из Каламетского каньона, которые упрямо хранили дома оружие и учиняли погромы каждый раз, когда Сенат и Законодательная палата собирались принять какой-нибудь закон, приводящий в восторг всех здравомыслящих людей. В школе и с друзьями Елена никогда не говорила о своих родственниках. Если о них все-таки заходила речь, она закатывала глаза и беспомощно разводила руками, давая понять, что не хочет иметь ничего общего с этими безумцами. Елена не понимала их, так же как и они ее. От этой мысли девочка снова расстроилась, опять легла на кровать и еще некоторое время тихо плакала. Как ужасно, когда тебе уже тринадцать лет, а дома тебя не любят и не понимают!

Через пять часов на радиосвязь наконец вышел Саймон.

— Кафари, я уладил наши дела в банке, составил новое завещание, оформил доверенность на твое имя. Больше мне нечего делать в Мэдисоне, и я лечу домой.

— Мы ждем тебя.

Произнося эти слова, Кафари старалась не плакать. Даже ее голос не дрожал. Когда ее муж выключил радио, она позволила себе лишь на несколько мгновений спрятать лицо в ладони.

«Не плачь! — приказала она себе. — Он не должен видеть тебя заплаканной. Ведь через три дня ему — уезжать…»

Господи, как же будут тянуться без него месяцы и годы?! Кто же будет обнимать ее по ночам и улыбаться ей утром?!

Кафари рухнула на кровать и разрыдалась. Она уткнулась лицом в подушку, чтобы Елена не слышала ее плача.

Не прошло и десяти минут, когда из динамиков компьютера Саймона раздался металлический голос:

— Кафари! Аэромобиль Саймона потерял управление! Он падает!

Кафари окаменела. Струйки ледяного пота побежали по лбу. Несколько мучительных мгновений она была не в силах пошевелиться. У Кафари резко потемнело в глазах, и ей казалось, что она перестала дышать. Потом вновь заговорил «Блудный Сын», и она услышала неподдельный страх даже в его механическом голосе.

— Аэромобиль врезался в землю. Удар был очень сильным, во коммуникационное устройство Саймона сообщает, что он еще жив. Скорее всего, эта авария подстроена. Я привел себя в состояние полной боевой готовности и связался со «скорой помощью» в Мэдисоне. Медики уже вылетели. Они будут на месте крушения примерно через десять минут.

Кафари, шатаясь, добралась до двери, нашарила сумочку, ключи, кое-как надела туфли.

— Елена! — крикнула она. — Быстро сюда! Папин аэромобиль упал!

Распахнулась дверь Елениной комнаты.

— Он ж-жив? — с трудом выговорила побледневшая от страха девочка.

— Сынок говорит, что жив. За ним летит «скорая помощь». Обувайся! Мы летим в больницу!

Елена нырнула к себе в спальню за валявшимися рядом с кроватью туфлями. Через две минуты они уже неслись в скоростном и маневренном аэромобиле Кафари. Поднявшись в воздух, он разогнался над оградами военной базы «Ниневия» и стрелой помчался в сторону Мэдисона.

Кафари дрожащими пальцами включила наручное коммуникационное устройство:

— Сынок! Как меня слышишь? Саймон еще жив?

— Да!

— Сообщи координаты его падения!

На экране навигационного компьютера зажглась маленькая точка места падения аэромобиля Саймона. Кафари поняла, что врачи будут там раньше ее.

— В какую больницу его повезут: университетскую или городскую?

— Университетская больница лучше оснащена, — через мгновение ответил «Блудный Сын». — Саймон при смерти. Врачи отправят его именно туда.

От отчаяния Кафари почти перестала видеть, она терла глаза руками, но это не помогало. По щекам Елены текли слезы. Она испытывала страх и еще какие-то незнакомые и пока непонятные ей чувства.

«Блудный Сын» опять заговорил так внезапно, что девочка от неожиданности подпрыгнула на сиденье.

— Саймона привезли в университетскую больницу. Он все еще жив. Я слежу за его состоянием.

— Елена, позвони моей: маме!

Девочка протянула дрожащую руку к коммуникационному устройству:

— Бабушка! Ты слышишь меня? Это Елена!

— Елена? Откуда ты? Из школы?

— Нет! Папа… — голос девочки сорвался, и она не смогла продолжать.

— Мама! Аэромобиль Саймона разбился! — заговорила Кафари. — Он в университетской больнице. Я лечу туда с Еленой.

— Боже мой!.. Мы немедленно вылетаем!

Через десять минут аэромобиль Кафари приземлился на площадке рядом с университетской больницей. Напуганные мать и дочь молча бросились к высоким дверям приемного покоя. Кафари подбежала к регистратуре.

— Я Кафари Хрустинова. Где мой муж?

— В реанимации. Сейчас вас проводят в комнату для посетителей.

Вскоре появился санитар. Вслед за ним Кафари с Еленой прошли по длинному, пахнувшему дезинфекцией коридору и поднялись в лифте на третий этаж. Там они обнаружили пустовавшую комнату с большим информационным экраном на стене. Кафари раздраженно выключила звук — она была не в силах смотреть глупое шоу. Испуганная и побледневшая Елена молча села на стул.

Кафари не стала садиться. Ей хотелось рухнуть на диван, но охвативший ее ужас не давал ей ни минуты, покоя. Она расхаживала по комнате, ежесекундно сверяясь с часами до тех пор, пока один их вид не стал выводить ее из себя. Она раздраженно сорвала их с руки, сунула в карман и стала снова расхаживать взад и вперед, до боли прикусив губу и нервно поглаживая запястье, на котором только что были часы. Санитар принес им поднос с холодными напитками, конфетами, и другими лакомствами, но Кафари не могла на них даже смотреть.

Когда через полчаса прибыли ее родители, Кафари, дав волю усталости и страху, разрыдалась в объятиях матери. Отец Кафари занялся Еленой, негромко стараясь втолковать ей, что все в порядке и доктора обязательно спасут ее отца. Вскоре прибыли и другие родственники Кафари. Несмотря на то что они все время переговаривались и беспомощно толпились вокруг своей дорогой Кафари, их присутствие не раздражало ее. Она знала, что в любой момент может рассчитывать на помощь и сочувствие родных. Оказавшейся среди искренне переживавших за нее людей Кафари оставалось только ждать. Периодически появлялся санитар, который, впрочем, не мог сообщить ничего нового.

— Ваш муж жив. Хирурги борются за его жизнь.

Елена сходила с дедушкой погулять по коридору. Вернувшись, дрожащая девочка прижалась к Кафари, которая обняла ее за плечи.

Наконец Елена прошептала:

— Я совсем не хотела грубить… Ну, помнишь, дома… Я просто не могу уезжать неведомо куда. Ведь здесь все мои друзья…

Девочка старалась сдержать слезы и говорила умоляющим голосом, впервые мучаясь из-за того, что мать не хочет ее выслушать.

— Я все понимаю, — мягко ответила Кафари.

— А что, советник президента действительно хотел убить папу?.. Не может быть! В школе говорят, что он замечательный человек. Это, наверное, какая-то ошибка!

— Как бы мне хотелось, чтобы ты была права! Елена прикусила губу и замолчала. Сидевшие вокруг родственники затихли, но стали с многозначительным видом переглядываться.

Все по-прежнему томились в напряженном ожидании, когда раздался звук прибывшего лифта и топот множества ног. Больничную тишину нарушил резкий гомон голосов, и Кафари поняла, что ей предстоит, еще до того, как засверкали ослепительные вспышки. Так и есть — еще секунда, и в комнату ворвалась толпа журналистов в сопровождении операторов. Выкрикивавших вопросы репортеров было так много, что их лица слились перед глазами Кафари в мутное, колыхающееся желе. Елена прижалась к матери. Отец Кафари и ее дядья вклинились между ней и заполнившими всю комнату журналистами.

Потом из мглы выплыло рябое лицо человека, которого. Кафари уже приходилось видеть на экранах. Сар Гремиан! Помощник президента постарался напустить на себя сочувственный вид. Отец Кафари и остальные родственники беспомощно переглянулись. Не затевать же потасовку перед объективами камер!..

Поняв, что Сар Гремиан хочет лицемерно погладить ее по плечу, Кафари содрогнулась и вскочила на ноги.

— Не смейте ко мне прикасаться! — прошипела она. Сар Гремиан опустил руку:

— Госпожа Хрустинова, вы не представляете, какой это для меня удар!..

— Убирайтесь! — крикнула Кафари. — Мне не о чем с вами разговаривать. Если вы еще раз приблизитесь ко мне или моим родным, клянусь, я совершу то, что не сделал «Блудный Сын» несколько дней назад!

Президентский советник внезапно понял, что она способна выполнить эту угрозу, брошенную перед объективами десятков камер, и побледнел. В бесцветных глазах Сара Гремиана было нетрудно прочесть его мысли: «Да ведь эта женщина вырвала Абрахама Лендана из лап яваков! Кажется, я ее недооценил. Надо быть с ней осторожнее!»

Впрочем, Сар Гремиан быстро взял себя в руки. Все произошло так стремительно, что упивавшиеся сценой журналисты явно не поняли, что это не просто перебранка.

— Я понимаю ваше состояние, госпожа Хрустинова. Мне просто хотелось бы выразить вам искренние соболезнования от своего лица и от имени президента Зелока!

— Если это все, — ледяным тоном процедила Кафари, — то я вас больше не задерживаю.

Молодая женщина понимала, что неразумно открыто демонстрировать ненависть к высокопоставленному джабовцу, но и слушать лицемерные слова человека, дважды пытавшегося убить ее мужа, тоже было невыносимо.

Она наломала бы еще немало дров, но, на ее счастье, появился врач в белом халате и раздраженно потребовал очистить помещение от посторонних.

— Кто вас сюда пустил?! Это больница, а не телестудия! Вон! Все вон!

Появились санитары. Они стали выпроваживать журналистов и операторов в коридор. Кафари и стоявшие рядом каменной стеной родственники не двинулись с места, глядя на то, как Сар Гремиан, прищурившись, наблюдает за изгнанием журналистов.

Наконец он вновь повернулся к Кафари, с насмешливым видом отвесил ей поклон и сказал:

— Еще раз приношу вам мои соболезнования и соболезнования президента… Искренне надеюсь, что твой отец скоро поправится, — добавил он, обращаясь к жавшейся за спиной у Кафари Елене, и вышел из комнаты, с сосредоточенно-удрученным лицом кивая в объективы камер.

Кафари даже сама испугалась своей ненависти к этому человеку. Она пошатнулась и схватилась за спинку ближайшего стула. Отец поддержал Кафари и помог ей сесть.

Хирург с озабоченным лицом пощупал ей пульс.

— Саймон?.. — прошептала Кафари, нашарила руку Елены и сжала ее в своей.

— Он будет жить.

Кафари обмякла на стуле. Слова хирурга отдавались гулким эхом у нее в мозгу.

— Он все еще в очень тяжелом состоянии, но мы привели в порядок поврежденные внутренние органы и кости. Медики «скорой помощи» сказали, что он летел на очень странном аэромобиле. Обычную машину от такого удара разнесло бы на куски.

С трудом открыв глаза, Кафари попыталась сосредоточиться на лице хирурга, но оно все время расплывалось и съезжало куда-то в сторону. И все-таки она заметила, что врач ей ласково улыбается.

— Меня зовут доктор Зарек, — пробормотал он.

— Очень приятно, — выдавила из себя Кафари чужим, охрипшим голосом. — Говорите все. Ничего не скрывайте!

— Ваш муж в очень тяжелом состоянии, а наша больница недостаточно хорошо оснащена…

— Но ведь у вас лучшая больница на Джефферсоне! — почти беззвучно прошептала побледневшая как смерть Кафари.

— Не волнуйтесь! — Кто-то сжал рукой ей плечо, но она все равно чувствовала себя так, словно падает в пропасть.

Внезапно она вдохнула едкий запах и закашлялась. Мир в ее глазах снова приобрел четкие очертания. Рядом с Кафари сидел доктор Зарек, измерявший ей пульс. Медсестра налепляла ей на запястья какой-то пластырь, стараясь привести женщину в чувство. Родственники толпились вокруг с напуганным видом.

Когда доктор убедился в том, что Кафари не грозит новый обморок, он снова негромко заговорил:

— Состояние вашего мужа действительно очень тяжелое, но, клянусь, его жизнь вне опасности. Я не забыл о вашем подвиге в Каламетском каньоне, — уважительно добавил врач. — Ведь я в свое время имел честь ; работать ассистентом личного врача президента Лендана. На самом .деле, тогда именно я сделал вам первый укол против радиации. Впрочем, вы вряд ли меня помните… В те времена у меня было гораздо больше волос и намного меньше морщин.

От его искренней дружелюбной улыбки Кафари стало немного легче.

— Я и правда вас не помню, — пробормотала она.

— Ничего страшного, — поспешил сказать хирург, погладив ее по руке. — Так вот, вашему мужу понадобится специальное реабилитационное лечение, которое мы не можем предоставить ему на Джефферсоне.

— У нас нет центров регенерации нервной системы и приборов для восстановления погибших клеток, — озабоченно объяснил он. — Согласно положениям договора, раненый офицер Кибернетической бригады должен быть немедленно доставлен на любое расстояние в клинику, способную оказать ему необходимую помощь.

— Поэтому, — неожиданно настойчивым тоном продолжал доктор Зарек, оглянувшись на дверь, за которой исчез в сопровождении журналистов Сар Гремиан, — я рекомендую без промедления вывезти вашего мужа с Джефферсона. Мне известно, что сегодня вечером к нам прибывает грузовой корабль с Мали. Он отправляется обратно завтра утром. Как только он пришвартуется на «Зиве-2», господина Хрустинова необходимо перевести на его борт. Я отправлю с ним врача и медсестру… Поверьте мне, промедление смерти подобно!

— Я вам верю, — пробормотала Кафари, чувствуя себя такой же напуганной и беспомощной, как и ее дочь.

Потом до нее дошло, что у нее на заднем дворе находится в полной боевой готовности сухопутный линкор 20-й модели, который слышит все ее разговоры и делает собственные выводы. А ведь он и так подозревает, что на жизнь его командира совершено покушение!..

— Вот черт!.. — Кафари схватилась за наручное коммуникационное устройство. — Сынок, ты слышишь меня?

— Так точно! Я слежу за всеми разговорами с момента вашего отъезда в больницу.

Хирург недоуменно нахмурился. Потом до него дошло, с кем и почему разговаривает Кафари, и у него удивленно округлились глаза.

Кафари тем временем откашлялась;

— Кого мы должны поставить в известность о случившемся и как нам это сделать?

— Я уже сообщил Окружному командованию о несчастном случае с моим командиром. В настоящее время я отправляю туда новое сообщение с последней врачебной информацией. Оно включает в себя ваш разговор с лечащим врачом. Я свяжусь с тобой, как только получу ответ из бригады… Мне понадобятся данные о грузовом корабле с Мали, чтобы поддерживать контакт с его капитаном и сопровождающими Саймона медиками. Саймон не может лететь на Хаккор, и Окружное командование уже послало направлявшийся к нему легкий крейсер на другое задание… Когда Саймон придет в сознание, извинись перед ним от моего лица. Я все время искал неприкрытые источники угрозы — ракеты, артиллерийские орудия, энергетические излучатели — и уж никак не ожидал, что враг исподтишка выведет из строя его аэромобиль. Моя недальновидность чуть не стоила Саймону жизни. А ведь он — один из самых блестящих офицеров, с какими мне приходилось служить. Передай ему, что мне очень стыдно.

Кафари уставилась на переговорное устройство. Конечно, она догадывалась, что «Блудный Сын» — самая сложная психотронная система в известной части Вселенной, но даже после четырнадцати лет знакомства с ним она до конца не понимала, насколько сложны управляющие им программы. Сейчас эта огромная машина разговаривала с ней металлическим голосом, в котором звучало неподдельное горе.

Она не знала, что ответить. Доктор Зарек тоже растерялся. Елена опять расплакалась. Наконец Кафари прервала мучительное молчание.

— Спасибо, Сынок! Я обязательно передам Саймону твои слова, — дрогнувшим голосом сказала она. — Обещаю!

Вновь воцарилась тишина, и Кафари с ужасом задумалась о том, кто теперь будет командовать «Блудным Сыном». Она питала на этот счет определенные подозрения, и ей становилось очень страшно.

Из слов Саймона и других источников она знала, что сухопутный линкор 20-й модели способен к самостоятельным действиям. Но ведь кто-то же должен говорить ему, что надо делать! От Окружного командования этих указаний не дождаться, значит, они должны поступать от кого-то на Джефферсоне. Кафари даже не знала, чего больше бояться — самостоятельных действий пришедшего в полную боеготовность «Блудного Сына», которого в этом состоянии немного побаивался даже Саймон, или приказов ставленника Витторио Санторини Жофра Зелока.

«В какую же переделку мы попали!.. Где же ты, Саймон?!.»

Никогда еще Кафари не испытывала такой жгучей потребности почувствовать рядом с собой плечо любимого человека, ощутить его объятия, услышать его мужественный голос. Без него сердце Кафари разрывалось на части.

Внезапно Кафари поняла, что кто-то уже несколько раз назвал ее по имени. Она отогнала незваные мысли и попыталась сосредоточиться на том, что говорил ей чем-то озабоченный доктор Зарек.

— Что-что? — переспросила она голосом, который и сама не узнала.

— Вам надо заполнить множество бланков. Как ближайший родственник вы должны разрешить нам выставить счет Конкордату от имени вашего мужа… Нет, о деньгах не беспокойтесь. Наша регистратура уже все выяснила. Лечение вашего мужа полностью оплатит Кибернетическая бригада. Нам просто нужны ваши подписи на документах, которые мы направим в Министерство финансов Джефферсона, а не в Министерство здравоохранения, которое отвечает за вашу медицинскую страховку на работе. Кроме того, вам надо заполнить эмиграционные документы на вас и вашу дочь.

Затаив дыхание, Кафари повернулась к Елене, но та упрямо покачала головой:

— Я не хочу уезжать с Джефферсона. Я просто не могу уехать…

— Но твоего отца здесь не вылечить!

— Я знаю, но ведь с ним поедет доктор. Папа вернется, когда поправится, а я ни за что не поеду жить в другое место, где у меня не будет друзей и вообще ничего. Если хочешь, поезжай, а я останусь здесь.

— Ну и где же ты собираешься жить? — решительно вмешался отец Кафари.

— ДЖАБ’а поселит меня в общежитие для сирот, и я смогу дальше ходить в мою школу!

— Этого не потребуется, — устало проговорила Кафари. — Ты прекрасно знаешь, что больше всего на свете я хочу поехать с отцом, но я не могу оставить здесь тебя одну и, конечно уж, не отдам тебя в грязный детский дом!

— Твой отец тоже велел бы мне остаться, — добавила она, взяв в ладони лицо Елены. — На самом деле, мы уже обо всем договорились, когда…

Она осеклась, не в силах продолжать.

— Я пришлю вам санитара с бланками, — негромко сказал врач. — И сообщу, когда ваш муж придет в сознание.

Кафари кивнула, и доктор Зарек удалился. Через несколько минут санитар принес кипу бумаг, которые нужно было заполнить и подписать. Глядя на них, Кафари задумалась о том, что предстоит ей в эти долгие годы, пока будет поправляться ее муж, одинокий и никому не нужный на чужой планете. В воцарившейся гробовой тишине Кафари принесла все еще лежащему в коме Саймону страшную клятву.

«Я буду жить здесь столько, сколько понадобится, и буду бороться за нашу дочь. Прости, но я не могу бросить ее в лапы негодяев, исковеркавших ее душу и разум. И в один прекрасный день, — думала она, чувствуя, как от лютой ненависти у нее сужаются зрачки, — они горько раскаются в содеянном!»