ДЖАБ’а хочет, чтобы никто никого не обижал. ДЖАБ’а хочет сделать нас счастливыми. ДЖАБ’а хочет, чтобы все люди относились друг к другу ласково. Я знаю, что вы все хорошие дети и хотите любить друг друга. Я рада тому, что у всех нас появилась возможность сделать так, чтобы вместе с нами Елена позабыла свои страхи и стала счастливой.

Елена расплакалась, но на этот раз никто не назвал ее плаксой.

Учительница поцеловала ее в макушку и сказала:

— Как я рада, что ты будешь учиться именно у меня, Елена!.. А теперь — беги на место.

Все остальное утро было необычно прекрасным. На переменах никто не осмелился подойти и поговорить с Еленой, но все широко раскрытыми глазами следили за тем, как сама госпожа Певерелл подошла к сидевшей в сторонке Елене и стала разучивать с ней песенку, которую спела на первом уроке. Это была очень красивая и веселая песенка, хотя Елена и не понимала, что значат ее слова. Впрочем, к концу перемены девочка выучила их все наизусть, а учительница объяснила ей, что они значат. Это была очень милая песенка о крестьянах, сажавших овес, горох, ячмень и бобы. При этом они весь день пели и плясали на солнышке, под лучами которого все росло само собой… За обедом все дети старались сесть поближе к Елене.

Вечером девочке было трудно поверить в то, что начало учебного года, которого она страшилась все лето, стало самым счастливым событием в ее жизни. Какой сказочный день!.. А вдруг завтра все будет по-другому?! Однако на следующий день все повторилось. Чудеса продолжались, и в конце первой недели одна тихая девочка, редко участвовавшая в общих играх, подошла к сидевшей на качелях Елене. Сначала та думала, что одноклассница собирается спихнуть ее на землю или сделать какую-нибудь другую гадость, но девочка внезапно улыбнулась.

— Меня зовут Эми-Линн, — сказала она… — Научи меня, пожалуйста, французской песенке. Она такая красивая…

Елена недоверчиво уставилась на девочку. Сначала она растерялась, а потом улыбнулась и ответила:

— Конечно научу! Это совсем просто. Эми-Линн просияла.

— Вот здорово! — воскликнула она.

Всю перемену они вместе распевали смешную красивую песенку. У Эми-Линн был мелодичный голос, но она так комично коверкала незнакомые слова, что они надорвали себе животики от смеха и хохотали даже тогда, когда перемена закончилась и учителя позвали их в класс. Госпожа Певерелл, настаивавшая на том, чтобы все звали ее Каденция, как лучшего друга, а не как строгую учительницу, увидела их и улыбнулась.

В этот день Елена полюбила школу.

Вечером она свернулась калачиком в постели и со слезами радости на глазах прошептала:

— Спасибо тебе, ДЖАБ’а! Теперь у меня есть подруга!

Конечно, девочка очень смутно представляла, что такое ДЖАБ’а. При звуках этого слова она воображала очень много замечательных людей, собравшихся вместе и желавших ей только добра. Однако по разговорам ее родителей она знала, что они не любят ДЖАБ’у.

«Ну и пусть! — сжав кулаки, думала она. — Меня любит Эми-Линн! Меня любит Каденция! Меня любит ДЖАБ’а! А на остальных мне наплевать!»

Наконец-то она чувствовала себя счастливой. Теперь никто — даже ее родители — не отнимут у нее этого счастья!

— Я не поеду!

— Нет, поедешь, — процедила сквозь сжатые зубы Кафари.

— Сегодня мой день рождения! Я хочу отпраздновать его с друзьями!

«Боже, дай мне терпения!» — взмолилась Кафари.

— Ты играешь с друзьями каждый день, а твоя бабушка и прабабушка не видели тебя целый год. Садись в аэромобиль, а то не увидишь компьютер целую неделю!

— Вы не смеете меня наказывать! — злобно прошипела Кафари ее дочь. ‘

— Еще как смеем! Ты что, забыла, что произошло, когда ты отказалась идти домой с детской площадки?!

Злобы, на которую способен десятилетний ребенок, в надежных руках может хватить для расщепления атома. Когда Елена поссорилась с мамой из-за детской площадки, она решила страшно отомстить своим родителям. Но, к своему величайшему удивлению, вскоре обнаружила, что если мать обещает лишить свою дочь за ту или иную провинность возможности болтать по информационной сети со своими друзьями целую неделю, то именно так все и происходит.

Лицо Елены, наряженной по случаю своего дня рождения в миленькое платьице с оборочками и изящные блестящие туфельки, внезапно стало похоже на морду волосатого носорога, готового вступить в смертельную схватку с пещерным медведем. Исполняющая роль первобытного хищника Кафари властным жестом указала на дверь.

Ее дочь с побелевшим от ярости и ненависти лицом прошествовала мимо нее, вышла из комнаты и хлопнула дверью так, что та чуть не соскочила с петель. Кафари вышла вслед за ней и заперла дверь на замок со звуковым кодом, который теоретически должен был защитить имущество в доме от вороватых курсантов джабовской полицейской школы, обосновавшейся на территории бывшей военной базы «Ниневия». Затем она проследовала за своей юной дщерью на посадочную площадку, где Саймон уже пристегивал Елену к креслу аэромобиля.

— Я терпеть тебя не могу! — заявила она отцу.

— Взаимно, — не растерявшись, ответил Саймон.

— Ты не имеешь права меня не любить!

— Видишь ли, детка, — ледяным тоном сказал Саймон, — даже законом не заставишь любить того, кто тебя ненавидит… Кстати, ты не только не любишь меня, но и грубишь мне. Изволь говорить вежливым тоном и придержи язык, или целый год не подойдешь к компьютеру. Выбирай!

Елена засверкала глазами, но сдержалась. Она уже давно поняла, что, когда отец говорит таким тоном, лучше молчать. Кафари села в аэромобиль и пристегнулась. Саймон последовал ее примеру, нажал на рычаги управления, и машина взмыла в безоблачное небо. День выдался замечательный. Золотистые лучи солнца проливали свой свет на розовые отроги Дамизийских гор и стекали с них блестящими потоками на равнину Адеры. За время полета никто не проронил ни слова. Мертвую тишину нарушал только свист ветра.

Аэромобиль нырнул в проход между грозными скалами Шахматного ущелья и скоро уже несся по извилистому Каламетскому каньону к ранчо Чакула, наконец-то восстановленному родителями Кафари. Дом стоял теперь на другом месте, но пруды снова работали, и шахтеры с Мали покупали росший в них искусственный жемчуг килограммами, — война дала такой мощный толчок малийской экономике, что ее бурному развитию, казалось, не будет конца. А вот Джефферсон… Впрочем, Кафари уже устала сокрушаться по поводу участи родной планеты.

Саймон ловко посадил аэромобиль, выключил двигатели и открыл дверцы. Кафари отстегнулась и дождалась, когда Елена освободится от своих ремней. Наконец девочка выбралась из аэромибиля, чуть не вырвав с корнем застежки ремней, с мрачным лицом повернулась к толпе бабушек, дедушек, дядьев, теть, двоюродных братьев и двоюродных сестер, устремившейся ей на встречу. Она наморщила нос и скривилась.

— Какая вонь! Да тут живут одни свиньи! — С этими словами Елена уставилась не на свинарник, а прямо на своих родственников.

— Елена! — рявкнул Саймон. — Помни о том, что я сказал!

Улыбки застыли на лицах встречавших, а Кафари проговорила сквозь сжатые зубы:

— Елена, поздоровайся со своими родственниками. И повежливее!

Девочка злобно покосилась на мать и недовольно пробормотала «Здравствуйте…».

Мать Кафари явно расстроилась и не знала, что делать.

— С днем рождения, Елена! — сказала она. — Мы очень рады, что ты решила провести этот день с нами.

— А я нет.

— Что ж, детка, — не переставая широко улыбаться, сказал грозным голосом отец Кафари, — если хочешь, отправляйся домой. Впрочем, в таких туфельках тебе придется идти туда не одну неделю.

— Идти?! — У Елены от удивления отвисла челюсть. — Идти до дома?! Вы что, спятили?!

— Это ты забываешь, с кем говоришь! — Отец Кафари прошествовал мимо внучки и обнял дочь. — Как я рад тебя видеть, доченька!

Дед явно намеревался игнорировать невоспитанную внучку, и Кафари почему-то испытала жгучее чувство вины.

Потом ее отец крепко пожал руку Саймону и сказал:

— Жаль, что ты так редко бываешь у нас, сынок! Приезжай к нам почаще!

— Постараюсь, — негромко ответил Саймон.

— А она пусть идет куда хочет, пока не научится разговаривать со взрослыми, — небрежно махнув рукой в сторону внучки, продолжал отец Кафари. — Ну, пошли в дом! Не стоять же нам весь день на дворе. Он взял Кафари под руку, не обращая ни малейшего внимания на грубую именинницу. Кафари увидела, как растерялась Елена, и вновь ощутила чувство вины и угрызения совести. Ведь Елена еще ребенок! Хорошенькая, умненькая девочка! Но как же ей устоять против непрерывной, настойчивой пропагандистской атаки, которую на нее ведут учителя, воспитатели и так называемые журналисты, которые патологически не способны правдиво освещать события!

Вместе с Саймоном Кафари делала все возможное, чтобы спасти своего ребенка. Они все еще не теряли надежды, но ничего не помогало. Да и что могло их спасти, если практически все остальные взрослые твердили девочке, что она имеет полное право требовать от родителей всего, чего угодно. Что она может донести на них, если они будут вести себя как-то не так или говорить что-нибудь крамольное, и будет за это щедро вознаграждена! Что она в любой момент может делать все, что ей заблагорассудится, а родители обязаны ее содержать. Кафари понимала, что ее дочь подвергается особенно мощной обработке. ДЖАБ’е было выгодно иметь своего человека в доме у Саймона, который шантажировал бы его и шпионил за ним. При мысли о том, что джабовцы без зазрения совести уродуют психику ее единственной дочери, Кафари приходила в ярость.

Отец сжал ее руку в своей и еле заметно покачал головой, давая понять дочери, что она ни в чем не виновата. Кафари немного полегчало, и она преисполнилась благодарности к отцу уже только за это. Она покосилась назад и убедилась в том, что Саймон наблюдает за Еленой, с недовольным видом смотревшей на своих двоюродных братьев и сестер. Те в свою очередь мерили ее презрительными взглядами. Назревал конфликт, и побывавшая за свою жизнь в бесчисленных переделках мать Кафари ринулась в гущу набычившихся детей с решимостью солдата, бросающегося на пулеметную амбразуру.

— Быстро в дом! Там вас ждут лимонад и пирожные! А до обеда еще полно времени, чтобы во что-нибудь поиграть!

Елена прошествовала мимо остальных детей, как мимо навозной кучи, а те, шагая за ней, не упустили возможности передразнить именинницу у нее за спиной.

Они корчили рожи, надменно задирали носы и шествовали, высоко поднимая колени. Если бы Елена в этот момент обернулась, она увидела бы себя в зеркале, не скрывающем никаких недостатков. Кафари хорошо знала своих племянников и племянниц, и ей не приходилось сомневаться в том, что за предстоящий день они преподнесут ее дочери еще не один урок.

Удрученно наблюдая за происходящим, Кафари ненавидела ДЖАБ’у всей своей душой. Утешало ее только то, что джабовцам удалось заразить не всех детей на Джефферсоне. Конечно, племянники и племянницы Кафари тоже ходили в джабовские школы, но жизнь и работа на фермах не позволяли им забыть, что такое настоящая жизнь. Они понимали, что они наравне с другими должны доить коров, чистить курятники и выполнять множество других, может быть, не самых приятных, но необходимых работ. От этого зависело существование фермеров, и их дети не обращали ни малейшего внимания на заявления типа «ребенка нельзя заставлять делать то, чего он не хочет».

Если нравится молоко, надо доить и чистить корову! У Елены же не было никаких обязанностей, которые научили бы ее упорному труду. Кафари даже подумывала над тем, чтобы отправить дочь к своим родителям на все лето. Если бы за семьей полковника Хрустинова не велась особо пристальная слежка, Елена бы уже давно жила на ферме. Но если бы это обнаружилось, то их с Саймоном наверняка обвинили бы в издевательстве над ребенком и лишили родительских прав.

Отец Кафари, понимая, что происходит с дочерью, прошептал:

— Не теряй надежды, дочка! Не давай ей забыть о том, что ты ее мать и любишь ее. Рано или поздно она очнется и оценит это.

Кафари споткнулась на ступеньках крыльца и, еле сдерживая слезы, пробормотала: «Я постараюсь!»

Отец еще раз ласково пожал ей руку. Они вошли в дом, где оживленно беседовали взрослые, а дети сновали вокруг них, как мальки на мелководье. Кафари стала разливать лимонад и раздавать пирожные. Выдавив из себя улыбку, она подала дочери стакан и тарелку. Елена подозрительно понюхала лимонад, скривилась, но осушила стаканчик до дна. Потом она вместе с остальными набросилась на выпечку, посыпанную сахарной пудрой, облитую разноцветной глазурью или политую медовым сиропом с толчеными орехами, который так любила в детстве Кафари. Саймон тоже воздал должное политым сиропом пирожным, стараясь подбодрить улыбкой обслуживавшую детей Кафари.

Двоюродная сестра Елены Анастасия, которая была лишь на полгода младше гостьи, решила взять быка за рога и подошла прямо к ней.

— Какое любопытное платье, — сказала она тоном человека, желающего любой ценой спасти ситуацию. — Где тебе его купили?

— В Мэдисоне, — высокомерно ответила Елена.

— На твоем месте я сдала бы его обратно в магазин. От удивления у Елены открылся рот, а Анастасия

усмехнулась и язвительно добавила:

— А что это за дурацкие туфли! В них не убежишь и от поросенка! Чего уж говорить о ягличе!

— В честь чего это я должна бегать наперегонки с каким-то ягличем? — спросила Елена с глубоким презрением в голосе.

— Да он же тебя сожрет, дура!

Анастасия пожала плечами и, не говоря больше ни слова, отошла в сторону. Остальные дети, пристально следившие за разговором, покатились со смеху. Елена залилась краской, а потом побледнела и так сжала кулаки, что раздавила пирожное и бумажный стаканчик. Она гордо подняла подбородок, и Кафари с ужасом поняла, что вела бы себя в такой ситуации точно так же.

— Довольно! — не предвещающим ничего хорошего тоном вмешалась ее мать. — Я не потерплю у себя дома грубиянов. Ясно?! Елена не привыкла жить в местах, где бродят дикие звери, способные загрызть взрослого, не говоря уже о ребенке. Ведите себя прилично! Вы что, хотите быть как городские дети?!

Воцарилось угрюмое молчание.

Стоявшая в гордом одиночестве посреди комнаты Елена мерила взглядом одного ребенка за другим. Потом она дернула подбородком и сказала ледяным тоном:

— Ничего страшного. Ничего другого от свиноводов я и не ожидала.

С этими словами она гордо вышла из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Кафари бросилась было за ней, но отец сжал ее руку в своей:

— Пусть прогуляется. Ей надо немного остыть. Минни, пожалуйста, проследи потихоньку, чтобы она не отходила далеко от фермы. Весной в ее окрестностях шныряют ягличи.

Кафари трясло. Саймон утер вспотевший лоб и залпом осушил стакан лимонада так, словно в нем было что-то покрепче. Минни кивнула и выскользнула вслед за Еленой. Кафари откинулась на спинку дивана и на мгновение немного успокоилась. Она уже забыла, что такое, когда тебе помогают заботиться о ребенке другие женщины. Тем временем Анастасия пыталась загладить свою вину перед Ивой Камарой, старательно убирая с пола крошки раздавленного пирожного и вытирая разлитый лимонад. Мать Кафари погладила девочку по голове, села на диван рядом с дочерью и негромко заговорила с ней так, чтобы не слышали остальные.

— Ты не говорила, что все зашло так далеко.

— Разве бы ты мне поверила?!

— Что верно, то верно, — со вздохом ответила Кафари мать. — Я и не подозревала, до чего вы дошли в городах.

— Все гораздо хуже, — сказал Саймон, тоже присевший на диван. — Вы видели, по какой программе сейчас учат детей?

— Нет, — ответила мать Кафари и нахмурилась так, что морщины, избороздившие некогда гладкую кожу ее лица, стали еще глубже. — Ведь у меня нет маленьких детей.

— Тебе не понравилась бы эта программа, — устало проговорила Кафари. — А когда я позвонила директору школы и стала протестовать против того, что моего ребенка учат откровенной ерунде, мне объяснили, что ДЖАБ’а не глупее меня и знает, чему должны учиться дети. Кроме того, мне сказали, что, если я немедленно не прекращу протестовать, школа подаст на нас с Саймоном в суд за издевательство над ребенком и мы быстро окажемся в тюрьме, а Елена — в государственном детском доме.

Мать Кафари побледнела, а некоторые из родственников с детьми школьного возраста энергично закивали головами.

— Все гораздо хуже, чем вы думаете, тетя Ива, — пробормотала Оната. — Слава богу, моя Кандлина много работает на ферме и часто ходит на слеты скаутов. Она почти не слушает глупости, которые говорят ей в школе. Кроме того, большинство учителей в ее школе родом из Каламетского каньона, хотя им и прислали гнусного джабовского директора из Мэдисона. Он заставляет их преподавать по утвержденной программе, угрожая увольнением. К счастью, они делают это так, чтобы дети не верили ни единому их слову.

Одна из двоюродных сестер Кафари, по имени Ирена, спросила ее:

— А почему бы вам не записать Елену в скауты? База «Ниневия» не очень далеко от Каламетского каньона, и ей было бы не трудно ездить на их слеты.

Саймон покачал головой.

— Боюсь, она не согласится. Она совсем не такая, — объяснил он, кивнув на двоюродных братьев и сестер Елены, самые младшие из которых увлеченно возились на полу, а остальные внимательно прислушивались к разговорам взрослых. — Елена развлекается так, как все городские дети. Она ходит на собрания Общества защитников окружающей среды и Ассоциации борцов за счастливое детство, а больше всего ей нравится отделение Детского научного общества по защите прав ребенка. Я не шучу. Такое общество действительно существует и пользуется огромной популярностью. На его собраниях дети зубрят ложь, которую пишет Альва Манхольт, новый декан факультета социологии Мэдисонского университета. Потом они выдумывают новые способы претворять в жизнь ее бредовые идеи. Например, они требуют, чтобы на каникулы детей в обязательном порядке отправляли за счет налогоплательщиков на фешенебельные курорты, находящиеся на других планетах, чтобы государство выплачивало лично каждому ребенку денежное пособие, чтобы был принят закон, по которому родители обязаны ежедневно кормить своих детей пирожными. Вся эта писанина направляется в Сенат и в Законодательную палату, где большинство этих бредней тут же называют эпохальными и немедленно принимают соответствующие законы.

Саймон закончил свой невеселый рассказ в полном молчании.

— Ты так гладко говоришь, сынок, — странным тоном заметил отец Кафари. — Не хочешь выдвинуть свою кандидатуру на пост президента?

Раздались смешки, и напряженная атмосфера в комнате немного разрядилась. Тут же послышались голоса, предлагавшие самые разные пути борьбы с таким вопиющим безобразием. Кафари, работавшая по десять часов на дню в космопорте, остальные сотрудники которого фанатично обожали ДЖАБ’у, получила возможность отдохнуть душой, прислушиваясь к умным людям, все еще не боящимся высказывать свое мнение. Она сидела молча, впервые за много месяцев забыв о том, как тяжела жизнь. Допив лимонад, она поймала на себе взгляд Саймона и кивнула на дверь, в которую вышла Елена. Она жестом попросила мужа остаться в доме и пошла искать дочь.

Вскоре она обнаружила, что тетя Минни удобно устроилась в кресле-качалке на заднем крыльце и покачивается в нем с двустволкой на коленях. Увидев Кафари, Минни молча указала в сторону колодца. Там рос настоящий земной дуб, а к его суку были подвешены большие качели. Кафари помнила их с детства. Раньше там болталась огромная тракторная шина. Сейчас вместо шины была длинная доска, на одном конце которой сидела Елена. Она подтянула колени к подбородку и задумчиво смотрела в сторону ближайшего пруда.

— Не очень-то веселый у нее день рождения, — негромко проговорила Кафари и вздохнула.

— Разве мы в этом виноваты? — спросила тетя Минни.

— Конечно нет! Но мне все равно ее жалко. Хорошо бы… — Кафари не договорила, не желая предаваться бесплодным мечтаниям, спустилась с крыльца и пошла к качелям.

— Можно, я с тобой посижу? — спросила она дочь, стараясь говорить как можно непринужденнее.

Елена молча пожала плечами. Кафари села на другой конец доски.

— Другие дети вели себя с тобой очень нехорошо, — сказала она.

Елена подняла на мать удивленные глаза. Иногда Кафари было трудно выдержать их взгляд — ей казалось, что она смотрит в глаза Саймону.

— Да уж, — дрожащим голосом проговорила Елена. Несколько мгновений Кафари ничего не говорила, а потом заговорила снова:

— Ты вела себя очень мужественно. Я горжусь тобой. Конечно, — усмехнувшись, добавила она, — ты не показала, что воспитана лучше их… Но все равно ты их не испугалась!

— Ты действительно так думаешь? — смутившись, пробормотала Елена.

— . Да… Хочешь посмотреть, как растет жемчуг? Елена опять пожала плечами.

— Ну ладно! Попозже. — Кафари решила сегодня ни при каких обстоятельствах не терять терпения. — Но у тебя в школе наверняка никто не видел, как выращивают настоящий жемчуг. Твои бабушка и дедушка усовершенствовали способ, которым можно растить жемчуг, не причиняя вреда устрицам. Это очень тонкое дело. Благодаря их стараниям все, кто занимается этим в Каламетском каньоне, зарабатывают неплохие деньги. Теперь мы можем собирать урожай жемчуга, не убивая при этом устриц. Здесь, на моей родине, выращивается больше первосортного жемчуга, чем в любой другой из окрестных звездных систем.

— Я и не знала, — в голосе Елены звучало любопытство. — А ты сама выращивала жемчуг?

— Да. И очень неплохо.

— А что тебе больше всего нравилось?

Кафари улыбнулась, вспомнив, как все это интересовало ее в Еленином возрасте.

— Пожалуй, выращивать цветные жемчужины. Розовый жемчуг очень красив, но черный еще красивее. На самом деле черные жемчужины не совсем черные. Они фиолетово-синие с желтовато-зеленым отливом. Твоя прабабушка придумала, как растить такие жемчужины. Она вывела микроорганизм, не вредящий устрицам, но вызывающий биохимическую реакцию, из-за которой они начинают извлекать необходимые минералы из специального раствора, добавленного в воду пруда. Потом эти минералы попадают в перламутр, и образуется жемчужина. Патент на этот метод принадлежит нашей семье. Уверена, — добавила она, — что, кроме тебя, ни у кого в школе нет ожерелья из настоящего черного жемчуга.

— Но ведь у меня его тоже нет, — сказала Елена, подняв на мать глаза.

— А как насчет того, чтобы получить его сегодня в подарок?

Девочка широко раскрыла глаза от удивления. Потом в них загорелся радостный огонек надежды. Она поняла, что ее мать не просто женщина, ежедневные стычки с которой Елена воспринимала, как что-то неизбежное, вроде холодного душа, а человек, который любит ее и заботится о ней. Хороший человек, что бы по-прежнему порой ни говорили некоторые из ее одноклассников, не забывших, что мать Елены родом из каламетских фермеров, а ее отец — прилетевший с другой планеты военный, имя которого было бранным эпитетом в любой поддерживающей ДЖАБ’у семье.

— Правда? Ты меня не обманываешь?

— Мы уже обо всем договорились с бабушкой и дедушкой. Если ты хочешь, то можешь сама выбрать жемчужины.

— Вот здорово! — просияла Елена. — Даже у Катрины нет жемчужного ожерелья! А ведь у нее самые красивые украшения во всей школе. Представляю, как будет смеяться Эми-Линн, когда Катрина вытаращится на мое ожерелье!

Эми-Линн уже давно была лучшей подругой Елены, а Катрину все недолюбливали. Здорово будет показать этой мерзкой девчонке, что все ее побрякушки — барахло!

Кафари улыбнулась и заговорщически подмигнула дочери:

— А может, сходим посмотрим, где растет жемчуг?

— А они там будут? — со злобой в голосе спросила Елена, кивнув в сторону дома.

Кафари невольно поморщилась, но тут же покачала головой:

— Нет. Мы будем там вдвоем, а если кто-нибудь сунет туда нос, я кину его в ближайший пруд.

На лице Елены заиграла злорадная улыбка, но Кафари постаралась поставить себя на место дочери. Разве приятно праздновать день рождения с незнакомыми людьми, которые к тому же тебе страшно нагрубили, пусть и в ответ на твою собственную грубость.

— Пошли разыщем такие жемчужины, что Катрина не будет спать целый год. Мы выберем их, а потом в ювелирной мастерской тебе сделают ожерелье.

Елена начала было слезать с качелей, но на мгновение задержалась и прошептала:

— Спасибо, мамочка!

Этими незамысловатыми словами девочка благодарила свою мать и извинялась перед ней, обращаясь к Кафари, как к другу, и надеясь, что ее дружба не будет отвергнута.

— Не за что, детка. С днем рождения, дорогая моя!

Лицо Елены осветила ласковая улыбка. Она взяла мать за руку, и они зашагали к прудам, в которых рос жемчуг.