Мария Елена де Вега, положив голову на ладонь, смотрела, как первые лучи рассвета неслышно скользили по дощатому полу. Вздохнув, она поднялась со своей измятой постели, чувствуя себя не выспавшейся. Так было всю эту неделю. Ступая босыми ногами по холодному полу, Елена подошла к окну и открыла ставни. Она посмотрела вниз, во двор, где множество птиц собралось на утреннее купание у фонтана. Эта мирная картина не могла подавить царящее в ней смятение. Всего лишь через несколько часов она и ее сестра Консиция поменяются местами, и Елена должна будет отправиться в путь к монастырю.
      Все еще не в силах успокоиться, она подошла к туалетному столику и взяла щетку. Расчесывая свои длинные черные волосы, девушка с отвращением взглянула на собственное отражение в зеркале. «Как можно было позволить ей вовлечь меня в это безумие?» Глубоко запавшие глаза цвета топаза, смотрящие из зеркала, не дали ответа.
      От легкого стука в дверь у нее упало сердце. Неужели отец уже раскрыл их план? Она подбежала и с шумом открыла дверь. С облегчением девушка увидела свою горничную Люпи.
      – Доброе утро, сеньорита, – Люпи широко улыбнулась. – Я проходила патио и увидела, что у вас открыты ставни. Приготовить вам ванну?
      – Да, Люпи. И, пожалуйста, пришли кого-либо с завтраком для меня в мою комнату. У меня болит голова.
      Предполагалось, что это послужит и причиной, и извинением в том, что она не будет обедать внизу, не будет кататься утром верхом, как обычно. Голова ее и в самом деле раскалывалась, и она чувствовала себя совсем больной.
 
      Позднее, после того, как она приняла ванну и съела часть завтрака, Елена растянулась на постели и попыталась успокоить свои взбудораженные нервы. Но вскоре встала и застелила покрывало. Она вздохнула. Это было бесполезно. Если уж она не может успокоиться, то каково ее сестре?
      Отчаянно ощущая необходимость какой-то деятельности, она снова причесалась. Наконец, закрутив волосы наверх, закрепила их шпильками.
      Елена ходила и ходила по своей уютной, просторной, скудно обставленной комнате, поправляя вещи, трогая памятные с детства сокровища: маленький, ярко раскрашенный камень, портрет матери в серебряной рамке. «Мы не вечны», – сказала она себе. Но все в ней содрогнулось при мысли, что после сегодняшнего дня все изменится в ее жизни.
      Она вскочила, услышав легкий стук в дверь.
      – Елена, это я, – окликнула ее Консиция. – Я пришла попрощаться.
      Заглушая страх, Елена глубоко вздохнула, сознавая, что готова ко всему. Она положила руку на живот, чувствуя себя так, словно ее лягнула лошадь. Девушка поспешила к двери и ввела свою старшую сестру в комнату.
      Она уставилась на ее темное платье и на шляпу с плотной вуалью.
      – Ты выглядишь как в трауре.
      – А как еще, ты думаешь, мы сможем все это устроить? – прошептала Консиция, снимая шляпу. Она бросила ее на стул и быстро выскользнула из своего темно-синего дорожного платья. – Ты готова?
      Елена с печалью заметила, что у ее сестры не было никаких признаков беспокойства. В самом деле, голубые глаза Консиции горели от возбуждения.
      – Ты ведешь себя так, как будто отправляешься на пикник!
      – Более того, я убегаю с возлюбленным! – сказала, дразнясь, Консиция.
      – Ты совсем не тревожишься?
      – Ни в малейшей степени. А теперь, поторопись и оденься. – Консиция бросилась к гардеробу Елены и перебрала несколько вешалок с платьями.
      – Ух! Разве у тебя нет ничего более нарядного?
      – Нет, – сказала Елена пренебрежительно. – Я ведь не рассчитывала, что ты будешь носить мою одежду.
      Консиция, наконец, выбрала темное хлопчатобумажное платье и надела его. Она достала из своей дорожной сумки черный парик.
      – Помнишь его? Я взяла его из сундука с маскарадными принадлежностями, в старом крыле дома. – Закрыв свои светлые косы, она критически оглядела себя в зеркале. Ее нос сморщился от неудовольствия. – Ну ладно, я не буду носить это долгое время. Моя одежда уложена в сундуке, который, как я всем сказала, ты одолжила для поездки в Санта-Фе.
      – Я знаю. Мы с Люпи спустили его вниз прошлой ночью, – сказала Елена. – Я еще подумала, что ты упаковала туда заодно и свою мебель. Он весит тонну!
      – Я хотела быть уверенной, что у меня есть все, что может понадобиться, – сказала невинно Консиция.
      Бренчанье упряжки и стук копыт во дворе заставили Консицию оторваться от зеркала и броситься к открытому окну. Осторожно раздвинув кружевные занавески, она выглянула.
      – Экипаж подан.
      Пытаясь унять дрожь в руках, Елена в безумной спешке застегнула последние пуговицы на шелковом платье в матросском стиле с высоким воротником.
      – Готово. Как я выгляжу?
      – Шляпу! Быстро! – Консиция схватила головной убор и набросила его на голову Елены.
      – Наклонись!
      Елена склонилась так, чтобы тяжелая вуаль могла закрыть ее темные волосы.
      – Ой! Нет нужды засовывать шляпные булавки в мой скальп, – сказала она, морщась от боли.
      – Мы должны быть уверены, что шляпа не слетит. Береги себя! – Консиция подтолкнула ее к зеркалу.
      Елена от изумления раскрыла рот.
      – О, не могу поверить!
      Девушка, отраженная в зеркале, выглядела точно как сестра Коней, когда та входила в комнату несколько минут тому назад. Впервые после того, как она согласилась на этот розыгрыш, Елена в самом деле поверила, что они могут его осуществить.
      – Ты помнишь все, что надо делать, малышка? – спросила Консиция, прикалывая вуаль еще одной шпилькой. – Я уже попрощалась с отцом, так что единственное, что тебе осталось, это пройти к экипажу.
      Елена кивнула, вспомнив о «прощании». Скандал, который разразился накануне, завершился тем, что их отец кричал, что Консиция будет поступать так, как ей приказано, а Коней в ответ громко поклялась, что никогда больше не будет с ним разговаривать. Елена знала, что если он не изменит своего мнения, ей уже не придется беспокоиться о ссоре с ним. Стук в дверь прозвучал громко, как пушечный выстрел.
      – Пора, сеньорита, – прокричал проводник из холла.
      Похолодев от страха, Елена подошла к окну и выглянула. Внизу четыре лошади в упряжке гарцевали перед сверкающей лаком маленькой каретой, украшенной гербом Испанского Ангела. Дюжина хорошо вооруженных всадников сопровождала экипаж. Все они ждали ее. Дыхание девушки остановилось.
      – Не забудь это, – сказала Консиция.
      Елена вытерла вспотевшие руки о свое платье и взяла длинные белые перчатки из бледных рук сестры, надела их, чтобы скрыть свою смуглую кожу. Она взглянула на Коней.
      – Думаю, я готова.
      Консиция торопливо ее обняла, затем подтолкнула к двери.
      – Иди быстрее, Елена, прежде чем они начнут выяснять, почему я так задержалась. Храни тебя Бог, сестра моя, пока мы не встретимся снова.
      – Храни тебя Бог, Коней! Будь счастлива, – прошептала Елена. Она подождала, пока Консиция, одетая в простое платье и в черном парике не заняла свое место у окна. Махнув на прощанье рукой, Елена открыла дверь и вышла в холл.
      – Я готова, Франциско, – прошептала она ожидающему ее мужчине.
      – Хорошо, сеньорита. Тогда мы едем.
      Он повернулся и начал спускаться впереди нее по лестнице.
      «Все, что тебе остается сделать – это пройти к экипажу», – наставления Консиции звучали так просто. Елена сделала глубокий вдох, чтобы набраться храбрости. Горло у нее пересохло. Она проскользнула мимо открытой двери библиотеки, где сидел за конторкой отец.
      – До свидания, драгоценная моя, – подал он голос.
      – До свидания, отец, – она проговорила глухо, прежде чем вспомнила клятву Консиции никогда больше с ним не разговаривать.
      «Боже, пожалуйста, не позволяй ему сопровождать меня до экипажа!» – она вздрогнула и заставила свои дрожащие от страха ноги быстрее пройти затемненный холл к арочным выходным дверям дома. Достигнув залитого солнцем двора, она побежала, чтобы укрыться в ожидающем ее экипаже.
      Когда они скрылись из вида за оградами дома, облегчение и усталость охватили ее и, укачиваемая движением экипажа, Елена начала дремать. Через некоторое время она проснулась и почувствовала голод.
      Зевая, она выпрямилась, откинула свою плотную вуаль и нахмурилась, поняв, что не сможет снять шляпу. Хотя девушка задернула занавески кареты, защищаясь от пыли, внезапная остановка могла застать ее врасплох. Она бы не успела надеть шляпу прежде, чем откроется дверца кареты.
      Елена огляделась в поисках припасенной еды. Ведь Коней любит поесть. Она нашла большой пакет под пледом, сложенным на черном сиденье, обитом кожей, как раз перед ней. И корзинка. Передвинув ее поближе, Елена ухмыльнулась – корзина была тяжелой. Сняв перчатки, Елена перебрала ее содержимое. Нашла куски нашпигованного мяса; козий сыр вместе с початками кукурузы; бобы с рисом в горшке, так хорошо упакованные, что были еще теплыми; виноград с розоватыми персиками только что из фруктового сада и бутылку охлажденного напитка.
      В это время, как Елена пробовала всю эту пищу, ей пришло в голову, что после того, как сестры в монастыре обнаружат, кто она такая, и отошлют ее обратно к отцу, ей придется всю оставшуюся жизнь сидеть на хлебе и каше. Она отломила кусок побольше. «Ну, по крайней мере, сегодня мне не придется голодать».
      Уничтожив изрядную порцию еды и питья, Елена снова запаковала корзину. Теперь, воспрянув духом, она посмеялась про себя, подумав, что Консиция просто не вспомнила вовремя про корзину.
      Елена опустила вуаль и раздвинула занавески кареты. Передвинувшись на другое сиденье, чтобы к ней меньше попадала пыль, она выглянула из окна, кивнув головой ехавшему рядом всаднику, который почтительно ей поклонился. Она заметила, что он был вооружен до зубов, а возле седла у него было ружье. Отец, конечно, мог отослать Консицию в монастырь, но он основательно побеспокоился о ее безопасности.
      Елена знала, что ее вооруженный эскорт предназначался для охраны от бандитов, которые были сущим бедствием для перевозок золота. Их предводителя звали Эль Гато – Ночной Кот. Потому что, подобно другим легендарным черным котам, он появлялся неведомо откуда и исчезал неведомо куда – вместе с золотом Испанского Ангела. Ее отец предложил за его голову большую премию, но она пока еще не досталась никому.
      Очевидно, у разбойника была личная вендетта против ранчо ее семьи Испанский Ангел, т. к. он не грабил кого-либо другого. Она слышала, как горничные взволнованно судачили, пересказывая легенды о его необыкновенной красоте и отважных поступках. Они считали его романтическим героем. Но был ли он романтиком или нет, Елена предпочитала, чтобы он оказался подальше. У нее было достаточно волнений с этой поездкой и без этого бандита.
      Колеса экипажа поднимали красную пыль, оседающую внутри кареты. Елена неохотно опустила занавеску, чтобы избавиться от пыли, которая покрывала ее одежду и сиденья. В закрытом экипаже воздух стал душным, и Елена позавидовала тем, кто был снаружи, желая тоже ехать верхом на своей лошади. Ей даже захотелось попросить разрешения ехать на верху кареты, но она отбросила эту мысль. Консиция, проклиная жару, никогда бы не поехала верхом, а так как Елена считалась Консицией, она также не могла себе этого позволить.
      Определив по солнцу, что полдень уже позади, Елена поняла, что они не доедут до монастыря засветло. Надеясь, что время пройдет быстрее, если она еще немного поспит, девушка откинулась на сиденье и закрыла глаза.
      Звуки выстрелов заставили ее проснуться и с тревогой вскочить. Наклонившись вперед, Елена отдернула драпировки и высунула голову из окна. Плоская равнина уже исчезла, ее сменили холмы. Она повернулась и взглянула в другую сторону. Экипаж въехал в узкий каньон с краснеющими вершинами.
      Сверху раздался выстрел. Кто-то со скал стрелял в них!
      – Сеньорита, закройте занавески! Ложитесь на пол! Бандиты!
      Елена соскользнула с сиденья и встала на колени. «Бандиты?!» Не в силах удержать любопытство, она приподняла край занавески и выглянула.
      Зинг! Пуля рикошетом пробила ткань над ее головой и вонзилась в сиденье напротив.
      – Проклятие! – выдохнула Елена. Она опустила занавеску и пригнулась к полу.
      – За ними! – воскликнул кто-то. Стук копыт унесся прочь и затих вдали.
      Громкий грохот потряс воздух.
      – Гром? Это невозможно! Обвал!
      Экипаж закачался и накренился на одну сторону.
      Елена схватилась за сиденье.
      – Он перевернется! – закричала она. Ее пальцы скользнули по сиденью, голова стукнулась о дверцу.
      Экипаж осел на колеса и остановился. От резкого толчка открылась дверца. Елена взглянула с пола вверх. Ее глаза широко раскрылись. Человек огромного роста стоял перед нею.
      Черные глаза с удивлением уставились на нее из-под большого измятого сомбреро.
      – Мой бог! Это женщина!
      В большей мере рассерженная, чем испуганная, Елена поспешно расправила юбку, которая поднялась ей на бедра. Она взобралась на сиденье и попыталась обрести какое-то подобие достоинства. Позади этого человека «охранников» ее отца не было видно. Ее окружали бандиты.
      Огромный детина поманил к себе остальных, и на нее с недоумением уставилось множество глаз. Одетые в рваные одежды, но вооруженные до зубов, люди окружили экипаж и заспорили хриплыми голосами. Казалось, они не знали, что делать дальше. По всей видимости, меньше всего они ожидали увидеть ее.
      Послышался стук копыт, приближающийся к ним. Люди отпрянули от экипажа.
      – Что происходит? – прорычал мужской голос. – Что случилось? Почему не разгружается золото?
      – Здесь нет золота, – ответил гигант. Он склонился, чтобы снова заглянуть внутрь экипажа, как будто надеясь найти еще что-то. Его длинные пальцы теребили густые усы. – В экипаже только одна женщина.
      – Женщина? – прибывший соскочил с лошади. Звеня шпорами, он подошел к открытой дверце экипажа.
      Увидев полную обойму патронов и пистолет, Елена была рада, что вуаль скрывала ее лицо. Она подняла взгляд от пистолета к руке в перчатке, а затем от рукава шелковой рубашки к широким плечам и шарфу, обмотанному вокруг загорелой шеи. Взор ее коснулся тонких неулыбающихся губ и волевого подбородка. Остальная часть лица была скрыта под маской. Главарь бандитов от верхушки плоского сомбреро до носков сверкающих сапог был одет во все черное.
      Елена задержала дыхание, внезапно узнав его. Не его одежда, не высокий рост и ширина плеч выдавали его. От него исходила смертоносная хищная сила, он смотрел на нее со спокойной угрожающей неподвижностью.
      Сердце Елены бешено забилось, ей стало трудно дышать. Она откинулась на сиденье. В этой фигуре не было ничего романтического, она наводила ужас. «Ночной Кот», – прошептала она.
      – Вижу, вы узнали меня, – устрашающе мягким голосом произнес он.
      Елена боролась с нарастающим страхом. Она должна оставаться спокойной, иначе это могло вызвать противодействие. Она сидела, вся похолодев, каждый ее нерв, каждый мускул, – все фибры ее существа ощущали его присутствие рядом с ней. Слабый запах лошади, кожи и табака доносился до нее через распахнутую дверцу кареты. Чувствительный и красивый, вкрадчивый, как кот, он в любой момент мог обнаружить несдержанную ярость.
      Оставаясь бесстрастным, он не сделал попытки смягчить ее напряжение. Он откровенно разглядывал ее, начиная со шляпы с вуалью, до оскорбительного взгляда, на ее взволнованно вздымающуюся грудь, на одежду и обувь. Встревоженная, она наблюдала за ним и ждала, каким будет его следующее движение.
      Медленно, словно раздумывая, Кот отодвинулся от нее и направил свой пистолет на безоружного теперь человека, который был сорван с крыши экипажа.
      – Что это за трюк? – спросил он так мягко, что человек испугался даже больше, чем от окрика.
      Подняв вверх руки, кучер коснулся лба, перекрестился, как будто надеясь, что его поспешная молитва спасет от бандитского проклятия. Заикаясь, он пробормотал:
      – Святая истина, сеньор. Золота нет. Мы везем лишь дочь дона Энрико де Вега, – указал он на нее.
      Бандит яростно проворчал:
      – Куда ты везешь это отродье негодяя?
      – Мы едем в монастырь Вечных Скорбей, сеньор. Сеньорита Консиция должна стать монахиней, – промямлил возница.
      Эль Гато снова заглянул в экипаж. Елена задрожала от его пронизывающего взгляда.
      Он качнул головой, задумчиво оглядев ее.
      – Он высоко ценит свою дочь, предлагая ей такую протекцию.
      Кучер нервно сжимал свою шляпу.
      – Да, сеньор, она – радость его жизни.
      – Тогда он хорошо заплатит, чтобы вернуть ее обратно.
      Противоречивые, сильные чувства охватили Елену, ее спина покрылась холодным потом, она вся дрожала… Он не может, он не сделает этого. Но она видела, что он хотел именно этого.
      – Нет, сеньор, вы не сделаете этого, – запротестовал кучер. – Ради бога, отпустите ее! – умолял он. – Дон Вега очень рассердится, если вы это допустите.
      Смех гангстера был холодным, бесчувственным.
      – Он получит ее после того, как заплатит выкуп.
      – Какой выкуп, сеньор?
      – Сотню тысяч долларов… в золоте.
      Кучер от изумления раскрыл рот:
      – Ко это же целое состояние! Главарь кивнул.
      – Разве она этого не стоит?
      – Да, сеньор, но это большие деньги. А что, если у патрона не будет таких денег?
      – Тогда у него больше не будет дочери. – Главарь бандитов схватился за раму двери и наклонил голову, чтобы заглянуть внутрь экипажа. Его взгляд обнимал тело Елены, затем глаза его остановились на вуали. Губы его раздвинулись в улыбке, обнажая белоснежные зубы на фоне темной кожи.
      Ее сердце забилось, как у пойманной в клетку птицы, ей не хватало воздуха. Она поняла, что означает эта улыбка. Радость тигра при виде добычи. Подавив вскрик, она потерла свои похолодевшие руки.
      Как будто ощутив ее страх, он еще шире улыбнулся. Через прорези маски его «полуночные» глаза холодно сверкнули. Солнце отсвечивало от ружей бандитов, когда он жестом подозвал одного из них. Его голос, холодный, как порыв зимнего ветра, приказал:
      – Заберите ее!

      Елена расхаживала взад и вперед по ярким индийским коврам, которые покрывали грязный пол в слабо освещенной пещере. Мрачные тени, которые отбрасывала единственная мерцающая на столе свеча, еще больше тревожили ее. «Сколько еще ждать?» – воскликнула она. На ее голос отозвалось насмешливое эхо в черных глубинах пещеры. От этого заточения можно было сойти с ума. Прекратив свои неустанные движения, девушка взглянула в узкий проход, где при выходе пробивались солнечные лучи. Она закрыла глаза и прислушалась к возгласам детей и лаю собак. По этим звукам обычной счастливой жизни она могла вообразить, что находится в маленькой деревне. Но стоило ей открыть глаза, как все виделось совсем другим.
      Прошло три дня с тех пор, как ее с завязанными глазами привезли сюда. Три дня ее держали пленницей, изолированной от всех, за исключением грузного мужчины с длинными усами, который привел ее сюда. Этого человека главарь называл Эммануэль. За прошедшее время она несколько раз пыталась отвлечь внимание этого большого, похожего на медведя разбойника, проскользнуть мимо него и убежать. Но каждый раз он хватал ее прежде, чем она достигала выхода из пещеры.
      Но, подумала она, ее, по крайней мере, не трогали. Гигант по-доброму к ней относился, снабжая ее свежей водой и едой. Она не могла удержать легкую улыбку, вспоминая его смущение, когда он притащил большой закрывающийся горшок в ее апартаменты.
      Скрестив руки на груди, Елена разглядывала образовавшийся коридор от выхода из пещеры до большой комнаты, где ее держали. Ей не приходилось видеть ничего подобного. Это было пугающе красиво.
      На потолке высоко над ее головой свисала длинными сосульками сверкающая горная порода. Возле стены два каменных образования походили на колонны, поднимаясь до вершины пещеры. Ощупывая пальцами их поверхность, она подумала об их древнем происхождении. Рядом с этим великолепием узкая деревенская койка казалась неуместной. Кровать была сделана из связанных вместе шестов. Широкие куски кожи, намотанные на каркас, создавали удивительно удобную поддержку для матраса из сена и груды светлых одеял.
      Поправив постель, Елена подошла к столу возле стены, взяла большой глиняный кувшин, сняла крышку и вылила воду в оловянную кружку, отпила глоток и сделала гримасу. Вода была тепловатая, с привкусом минеральных солей, но утолить жажду больше было нечем.
      Горящая свеча, воткнутая в пустую бутылку, стоящую возле кувшина, распространяла запах воска и жира в сыром и затхлом воздухе пещеры.
      – Все удобства дома, если вы не возражаете против жизни летучей мыши, – сказала Елена горестно. Пещера поглотила звук ее голоса.
      Снова она смотрела по направлению выхода из пещеры. Что сталось с главарем в маске? – недоумевала она. Девушка не видела его с тех пор, как ее привезли в лагерь разбойников. Елена содрогнулась, вспомнив холодный, бесстрастный голос, который, как нож, пронзил ее, а его синие глаза говорили, что он не пощадит ее до тех пор, пока не получит выкуп.
      Когда девушка спросила о нем Эммануэля, тот просто ответил, что его нет в горах. Куда же он исчез? Она зажмурилась: боже, что будет со мной, когда он вернется?
      Елена уселась на стул, обтянутый кожей, и закусила большой палец. Ей хотелось знать, что происходит у нее дома. Знает ли отец, что ее, а не Консицию, похитили? Холод, вызванный отнюдь не сыростью, охватил ее. Теперь, когда у нее было время подумать об их обмане, ее испугало, что подумает об этом отец.
      Он поклялся, что Консиция поступит в монастырь, бормоча что-то об Ангеле. Ангел. Ангелина Сандовал, жена дона Луиса Сандовала, умерла, когда на ее голову упал с крыши кусок черепицы. Слуги говорили, что Мадам Мистрис все еще бродит по холлам гасиенды, как будто разыскивая мужа и оставленного юного сына. Елена никогда не видела призрака, но этот дух преследовал ее отца так долго, сколько она себя помнит. У него была безумная мысль, что Ангел заставляет его отослать Консицию. Иначе он никогда не стал бы отсылать ее от себя. Елена была так взволнована, что не могла сидеть спокойно, она встала и снова начала шагать по покрытому ковром полу.
      Она хорошо знала Консицию – сходство с их светловолосой матерью, Соледад, всегда делало ее любимицей отца – обласканной, избалованной, получающей все самое лучшее. В то время как она, Елена, с ее темной кожей, волосами и глазами все время напоминала о презираемой индейской крови, которая была в нем. Хотя ею не пренебрегали, но ей доставалось только самое необходимое.
      Елена вспомнила другое время, много лет тому назад, когда отец даже проклял ее.
      Как-то Консиция и Елена нашли старую кладовку в нежилом крыле дома. Они обрадовались, когда обнаружили маскарадные парики, расшитые мантильи, фантастические накидки и бальные платья, упакованные в старые окованные медью сундуки посреди кедровых стружек. На стене они увидели портрет темноволосой молодой женщины, одетой в элегантное синее сатиновое платье. Роясь в сундуке, Консиция достала это платье, что было на портрете, и настояла на том, чтобы Елена его надела. Вместе они отправились к отцу.
      Консиция осталась в холле, наблюдая за тем, как сестра скользнула в библиотеку. Елена помнила, как высоко она держала свою темноволосую голову, желая показать отцу, что она тоже может быть столь же красивой, как леди на портрете. Но когда он взглянул на нее, оторвавшись от бумаг, произошло то, чего она никак не ожидала. Глаза его широко раскрылись, он стал задыхаться. Лицо его побледнело от ужаса.
      Елена настолько смутилась, что не знала, что делать. Тогда Консиция с хохотом влетела в комнату и разогнала чары. Разгневанный отец отослал их в свои комнаты, лишив обеда, запретив им когда-либо снова входить в эту часть дома.
      Елена спрятала сатиновое платье, но она не обнаружила сходства с женщиной на портрете и не поняла причину такой вспышки гнева у отца. После этого, Елена могла бы в этом поклясться, отец ее немного побаивался. Но было странно, что он никогда не колебался наказывать ее за малейшие проступки.
      Холодный страх охватил ее, когда она подумала, какое наказание он придумал на этот раз. Чтобы он там ни говорил, Консиция будет выдана замуж, подумала Елена. Другая мысль заставила девушку остановиться: а что, если он подстроил так, чтобы в монастырь попала я?
      Она верила в бога и посещала мессу, когда священник приезжал в их маленькую часовню, но не собиралась проводить всю свою жизнь в набожных молитвах. Пребывание в пещере было бы свободой по сравнению с заточением на всю жизнь в стенах святого монастыря. Это пугало ее больше, чем бандиты. Охваченная паникой, она закружилась по пещере, глядя на луч света у входа.
      – Боже мой! Что я наделала?
 
      – Благодарю за прекрасный обед, – Диего улыбнулся через стол своему хозяину, дону Энрико де Бега.
      – Не стоит благодарности, мой друг, пойдемте со мной в библиотеку, Диего, отведаем вместе херес. – Коренастый человек поднял пухлую руку, чтобы стряхнуть крошки от пищи, прилипшие к густым усам, которые опускались к его желтым зубам.
      Диего изысканно приложил льняную салфетку к своим большим, но тщательно подстриженным усам. Чопорно поджав рот, он отодвинул стул от еще загруженного едой стола и поднялся. Прежде чем последовать за стариком в комнату с деревянными панелями и рядами книг, он одернул свою одежду, пальцами с маникюром на ногтях стряхнул со своих темно-красных брюк мельчайшие крошки.
      Энрико снял пробку с хрустального графина, налил херес в стакан и протянул его Диего.
      – Спасибо! – кивнул Диего. Отпивая вино, он осторожно опустился на край коричневой софы, покрытой кожей. Он спрятал улыбку за носовым платком, пахнущим лавандой и расшитым монограммами, наблюдая, как дон Энрико расхаживает по комнате.
      – Я с трудом могу поверить в то, – мужчина провел рукой по своей лысой голове, – чтобы мою дорогую Консицию могли похитить перед носом моих вакуэрос.
      – Сеньорита Елена, должно быть, страдает из-за того, что сестра попала в беду, – сказал Диего просто, чтобы поддержать разговор. Он видел младшую сестру только один раз, да и то на расстоянии. Он подозревал, что у нее есть какой-то физический недостаток, поскольку она не принимала участия в семейных приемах, когда ему случалось у них обедать.
      – Ха! – Энрико взмахнул своей пухлой рукой. – Она даже не знает об этом. Три дня назад она отправилась навестить тетушку в Санта-Фе.
      – И сколько она там пробудет? – спросил Диего, стараясь не зевать от скуки и думая о другом.
      – Она не сказала. Я даже не знал, что она уедет так скоро. Когда я вернулся с пастбища, я нашел записку, в которой она сообщала, что решила выехать пораньше. – Он снова махнул рукой. – Но хватит о ней. Моя голова занята вещами поважнее. Подумать только, что моя драгоценная девочка в руках у этих головорезов! Одна мысль об этом делает Меня больным.
      Диего помахал возле своего лица салфеткой.
      – И что вы планируете предпринять?
      Дон Энрико помедлил у конторки. Он открывал пробки у различных сверкающих графинов и налил бренди в хрустальный бокал. Он выпил его залпом.
      – Я должен принести выкуп к развалинам старой церкви. Самое главное для меня, чтобы моя дочь попала в монастырь.
      – О, мой… Вы не предполагаете?.. – Диего притворился, что у него пропал голос.
      – Предполагаю что?
      Диего снова помахал возле лица.
      – О, это слишком ужасно представить.
      – О чем вы бормочете, Диего? – фыркнул Энрико.
      – Вы не предполагаете, что бандиты… тронут ее? – сказал Диего слабым голосом.
      Дон Энрико побледнел, как если бы эта мысль не приходила раньше ему в голову.
      – Нет, они не осмелятся, – потряс он головой, – я не стану думать об этом. Консиция должна поступить в монастырь!
      – Мой друг, почему это так важно для вас? – спросил Диего, заинтригованный поведением Энрико.
      Энрико подошел к стулу возле конторки и плюхнулся на него. Выпив еще немного, он наклонился к Диего.
      – Вы верите в привидения? – спросил он хрипло.
      – О, ну да. Хотя я, вероятно, упаду в обморок, если встречу хоть одно.
      Диего приложил тыльную сторону ладони ко лбу. Он облокотился на спинку дивана.
      – А я видел, – шепнул Энрико, оглядывая комнату. – Здесь, в гасиенде.
      – Здесь? – взвизгнул Диего, снова распрямившись.
      – Слышали вы об Ангеле?
      Округлив глаза, Диего кивнул.
      – Да, но я никогда не думал, что это правда.
      Энрико выпил бренди залпом, потом вновь наполнил бокал.
      – Ну, вы можете в это поверить. Она мучила меня годами. Но недавно стало еще хуже. Она пообещала отправить мою душу в ад, если Консиция не поступит в монастырь.
      Глоток хереса застрял у Диего в горле и заставил закашляться. Вытирая слезы на глазах, он взглянул на старика.
      – Как вы узнали об этом? Как она разговаривает с вами?
      – Она преследует меня в снах. Так она мне сказала… – Он отвернулся, его плечи поникли. Он тяжело уперся ладонями в массивную тяжелую крышку стола красного дерева. – Вот почему мне нужно вернуть дочь. – Его глаза сощурились. – И я ее верну. – Он ударил кулаком по конторке с такой силой, что зазвенел хрусталь.
      Диего склонился к нему.
      – И что вы намерены предпринять?
      – Не то, что они задумали. Я принесу выкуп к развалинам, как они хотят.
      Зловещая улыбка исказила черты его лица.
      – Но воры не останутся в живых, чтобы его растратить.
      – Я не понимаю, – сказал Диего, вытирая лицо.
      – Я поставлю наблюдателя. Когда они придут забирать деньги, мы их схватим и заставим привести нас к своему убежищу.
      – И что вы сделаете потом? – невинно спросил Диего. Внутри он весь сжался.
      – У меня сотня вооруженных людей в горах. Они набросятся на бандитов, как саранча в поле. – Губы Энрико обнажили его зубы, у него был оскал шакала… – Ни один из них не останется в живых.
      – А что станет с женщинами и детьми в их лагере? – Диего спросил равнодушно, но кожа его похолодела.
      – К черту всех! Какое имеет значение возраст – год или сто лет, они будут оттеснены в пустыню или все умрут.