Он поцеловал Джуно. Лидия начала постанывать под его ласковой рукой. Алекс почувствовал, как спадает напряжение, которое всегда овладевало ими, когда они бывали вместе. Его другая рука скользнула за вырез блузки Джуно, прикоснулась к ее груди и уже затвердевшим соскам. Лидия приподняла бедра, помогая снять с себя трусики, и издала гортанный звук.

Наверху открылась дверь, и в коридор упала полоска света из комнаты Стефана. Они затаили дыхание, и вскоре услышали шаги Стефана.

– Боже мой! – Джуно бросилась к креслу и застегнула блузку. Алекс одернул юбку Лидии и непринужденно расположился в кресле.

Потом открылась другая дверь, а через несколько секунд Стефан снова проследовал в спальню.

Лидия с облегчением вздохнула:

– Он ходил за книгой.

– Надеюсь, что-нибудь захватывающее, – пошутила Джуно, и они рассмеялись.

– Я на какое-то мгновение снова почувствовал себя шестнадцатилетним, – сказал Алекс, покачивая головой. – А ведь думал, что такое никогда не повторится.

– Что ж, похоже, тем дело и кончилось. А, пропади все пропадом! – усмехнулась Лидия.

– Боюсь, ты права, – вздохнула Джуно. – Если существует рука судьбы, то сегодня она нас предостерегла.

– Ладно, – сказал Алекс. – Хотите позавтракать в кафе на Центральном рынке? Уж там нам никто не помешает.

Милт Марш положил ноги на полированный стол в конференц-зале и откинулся на спинку кресла.

– О'кей… как я понимаю, задача в том, чтобы создать новый имидж продукции, не меняя ее названия.

Перенести, так сказать, пиво «Янки Рут» в восьмидесятые годы, минуя шестидесятые и семидесятые.

– И почему бы им не стать спонсорами концертов рок-музыки в Парке? – проговорила Мэри Престон, младший составитель текстов, умная девочка, год назад окончившая колледж и совсем недавно пополнившая их команду.

– Не получится. Старый Янки не зайдет так далеко. – Милт обвел взглядом присутствующих. – Ты что-то молчишь, Алекс. Есть какие-нибудь мысли?

Алекс Сейдж оторвал глаза от блокнота, где рисовал варианты новой кухни для их с Тори ранчо. Сидевший рядом Дейв Латтимор нетерпеливо вертел в пальцах карандаш, всем своим видом показывая, что пора поскорее найти какое-нибудь решение. Мэри Престон оживилась, готовая ловить на лету новые мысли, она раздражала своим стремлением скакать через три ступеньки по служебной лестнице. Джим Керр и Брайан Макдугал, ветераны агентства, прослужившие здесь в общей сложности сорок лет, явно испытывали напряжение. Стареющие сотрудники рекламы были нынче не в моде.

Алекс решил бы проблему, но последние двадцать минут не слушал, о чем шла речь. Он все чаще и чаще отключался от работы, утратив к ней всякий интерес. Вообще-то особого интереса к рекламе Алекс не питал и раньше, но, ухаживая за Тори, и в самом начале их семейной жизни он старался играть по правилам. Милт Марш все еще ждал от него ответа. Поэтому Алекс сделал то же, что и всегда, в трудных обстоятельствах, – выдал ответ:

– А почему бы нам не подчеркнуть, что это продукт натуральный? И в его основе вода из подземного источника? Вроде перрье?

Все вопросительно уставились на него.

– О… я поняла! – Мэри Престон засмеялась. – Это забавно, Алекс, и напоминает пародию на все эти натуральные продукты.

– Да уж… – Впервые подал голос Брайан Макдугал. – Именно юмора нам и не хватает.

– Не пойдет, – возразил Джим Керр. – Даже с юмором мы не можем утверждать, что пиво «Янки Рут» черпают из подземного источника. Помните: реклама должна быть правдивой.

– Можно сделать обходной маневр, – уступил Алекс, – и использовать мультипликацию. А в конце дать такую надпись: «Самый лучший продукт после натурального». А что, если взять старикашек из вестерна, бредущих через пустыню? Увидев впереди оазис, они устремляются к нему, убеждаются, что это мираж, но тут появляется шикарная красотка и протягивает им две запотевшие бутылочки холодного пива «Янки Рут». Они его жадно пьют…

Алекс так разошелся, что заинтересовал даже Дейва Латтимора.

Полчаса спустя вопрос о презентации пива «Янки Рут» был решен. Дейв Латтимор похлопал Алекса по плечу:

– Тебе снова удалось всех обскакать. А я уж подумал, что ты выдохся. Не хочешь пойти со мной выпить?

– В другой раз, Дейв. У меня свидание.

– С женой, надеюсь?

– С кем же еще? До завтра.

Тори, отправившись на выездную съемку, поручила мужу купить продукты. Сегодня она пригласила на ужин Картера и Пенни Дженнингс. Пенни и Тори жили в одной комнате, учась в колледже. Когда-то Картер получил небольшое наследство, но теперь ему пришлось поступить на работу в строительную компанию тестя.

Ничего не делая, только отсиживая положенные часы, Картер злился на весь мир. Тори опасалась, что брак ее подруги под угрозой. По ее мнению, семейные ужины помогали.

– Я витаю в облаках, – заявил Картер, – а Пенни – существо приземленное. Я мечтатель и, боюсь, не очень практичен.

– О да, – рассмеялась Пенни, с обожанием глядя на мужа. Эта некрасивая, но пышущая здоровьем молодая женщина до сих пор не могла поверить, что ей удалось заарканить Картера Дженнингса, который казался ей красивым и возвышенным. Алекс считал его напыщенным сопляком и занудой. – Все в доме я делаю своими руками – от прочистки раковины до оплаты счетов. Мне неприятно обременять Картера подобными мелочами.

– Очень мило с твоей стороны, – заметила Тори и улыбнулась Алексу:

– Но ты, дорогой, даже не мечтай об этом.

– Картер пишет книгу, – восторженно сообщила Пенни. – Дорогой, расскажи им о ней.

– Эта книга, – самодовольно напыжившись, начал Картер, – не для широкого круга читателей в отличие от твоих бродвейских тру-ля-ля, Алекс. – Он улыбнулся, давая понять, что это шутка. – Я написал биографию одного малоизвестного американского поэта девятнадцатого века Артура Торнтона.

Алекс расхохотался:

– Цикл стихов «Боярышник»! – Он с удовольствием заметил кислую мину Картера.

– Да… это наиболее известный его сборник, – нехотя согласился Картер.

– Кто бы подумал – Артур Торнтон, старая задница из Плезентвиля! Однажды в Йеле мы устроили вечер под девизом «Самые худшие американские поэты читают свои худшие стихи». Я играл роль Торнтона.

Как там у него: «Принеси мне свежего навоза, я удобрю им свои поля. На них появятся нежные всходы…»

Так, что ли, Картер?

– Алекс, – оборвала мужа Тори, – не подашь ли сыр и яблоки?

– Сию минуту. Я потрясен известием, что Картер эксгумировал труп старика Торнтона.

– Он все-таки заметная фигура. – Картер едва сдерживал раздражение. – Однако никто еще не писал его биографию.

– Почему бы это? – Алекс рассмеялся, хотя прекрасно видел, какие испепеляющие взгляды бросали на него Тори и Пенни, и знал, что поплатится за свое поведение. Остановиться он не мог: это доставляло ему огромное удовольствие. В последние годы ему приходилось слишком часто терпеть общество Картера и Пенни, он был сыт ими по горло. – Картер, на сей раз ты увяз по уши.

– Алекс хочет сказать, что тебе предстоит огромная работа, – поспешно пояснила Тори.

– Как бы не так! – Алекса охватило раздражение. – Я хотел сказать именно то, что сказал. Артур Торнтон – посмешище.

– Едва ли я соглашусь с тобой, – обиделся писатель.

– Картер, уже поздно. – Пенни улыбнулась подруге. – Мы должны отпустить няню.

– Не понимаю, какая муха тебя укусила, Алекс, – возмущенно выговаривала ему Тори, убирая со стола. – Ты вел себя грубо с беднягой Картером. Они вовсе не спешили отпустить няню. Сейчас всего половина десятого.

– Сейчас позднее, чем он думал, – многозначительно заметил Алекс, наливая себе бренди. – Выпьешь?

– Ты знаешь, что у Пенни не все гладко. Мы должны поддержать инициативу Картера…

– Не желаю поддерживать инициативу Картера.

– Ты понимаешь, о чем я. Согласна, у него мания величия, но Пенни без ума от мужа, а она моя лучшая подруга. Спрашивается: ради чего я их приглашаю? Хочу на нашем примере показать, что такое счастливая семья.

– Вот как? И что же это такое? – тихо пробормотал Алекс, но Тори услышала его.

– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? – Тори с грохотом поставила на стол тарелки.

– Скажи, Тори, ты счастлива?

– Конечно, странный вопрос. – Она помолчала. – А ты разве нет?

Алекс смотрел в окно на Центральный парк.

– Не знаю. Я стараюсь не думать об этом. – Он отхлебнул бренди и повернулся к жене. – Я, драматург, за семь лет не написал ни одного разумного диалога!

– Не скромничай, дорогой. В агентстве ты лучший текстовик.

– Допустим. Но ты же понимаешь, о чем я!

Тори потеряла терпение:

– Что я слышу? Ты и твои пьесы! Нельзя же, как футбольный кумир из школьной команды, всю жизнь вспоминать тот великолепный матч и свой звездный час!

Посмотри правде в глаза, дорогой. Ты теперь живешь в реальном мире.

– Что ты называешь реальным миром? Рекламу?

«Теперь я нашел кое-что получше, чем „Фэйри“ – это „новый Фэйри“?

– Да! За работу тебе платят неплохие деньги. Я тоже работаю в этом мире, и мне не нравится, что ты всегда презрительно отзываешься об этой работе. Я люблю тебя, Алекс, но ведь в драматургии ты не был Шекспиром, верно? На твоем счету всего восемь пьес, причем ни одна из них не поставлена на Бродвее, а все они вместе продержались на сцене всего четыре недели.

– Четыре месяца!

– В Йеле ты считался самым замечательным и умным драматургом. Но за его пределами? Что-то не видно ни лавровых венков, ни фейерверков.

– Значит, по-твоему, я живу прошлой славой?

– Да! Я только и слышу о том, как ты был счастлив до встречи со мной. Твои пьесы… Лидия… Джуно… И эта ваша идиллия в Париже. Я читала пьесу, над которой ты работал пару лет назад. Она о твоей жизни с этими двумя… мерзавками!

– Ты ее прочла?

– Конечно! Она ведь не была под замком! И я почувствовала, что обречена вечно конкурировать с этими двумя прекрасными призраками из твоего прошлого.

Впрочем, и настоящего тоже, потому что они и теперь не оставляют тебя в покое. Джуно пишет тебе душераздирающие письма о крушении своего брака… Лидия звонит пьяная посреди ночи и рассказывает о своих бедах…

– Ради Бога, остановись. Ведь они мои друзья.

– Они больше, чем друзья! Ты должен что-то предпринять, Алекс. Ты действительно живешь в прошлом.

А я здесь, в сегодняшнем дне, в 1982 году.

– Тори, – вздохнул он. – Я не говорю, что несчастлив с тобой. Но все остальное в моей жизни не складывается. В моей душе пустота, хотя мне тридцать два года.

Пора бы уж либо что-то сделать, либо расписаться в собственном бессилии и смириться с действительностью. Я ухожу из агентства и снова начну писать пьесы.

– Ах, дорогой! – Тори все больше раздражалась. – Если уж ты без этого не можешь, то занимайся драматургией в свободное время.

– Где оно, свободное время? У тебя на каждый вечер недели что-нибудь запланировано, а на уик-энды мы уезжаем. Я не могу писать пьесы урывками.

– Не можешь или не хочешь?

– Ладно! Не хочу. Я должен изменить свою жизнь, пока она не изменила меня.

– Какая мудрая мысль, Алекс! Запиши ее скорее, чтобы потом использовать в своей пьесе.

– Пойми, Тори. – Алекс налил себе бренди. – Мне необходимо сделать еще одну попытку, а заниматься этим вполсилы я не могу. Я ухожу из агентства. Ну что, ты со мной или против?

Глаза Тори наполнились слезами.

– Зачем так ставить вопрос? Конечно, я не против и люблю тебя. Но любишь ли ты меня, Алекс?

– Да.

И сам не зная, так ли это, он решил не копаться в себе. Тори его любит и старается, чтобы все было хорошо. Но стоит ему собраться с духом, Тори настаивает на своем, желая, чтобы все в ее жизни, в том числе и Алекс, подчинялось ее воле.

Он еще не встречал никого, кто так боялся бы всего незнакомого, как его жена. Тори хотела, чтобы муж продолжал работать в агентстве, в известном и привычном для нее мире. Его занятия драматургией привнесли бы в ее жизнь нечто неведомое, не поддающееся контролю.

Поэтому Тори отвергала их.

До сегодняшнего вечера Алекс не сознавал, как жена ревнует его к Джуно и Лидии. Да, у нее есть для этого основания: он никогда не испытывал к жене таких чувств, как к ним. Ситуация напоминала предвыборную политическую кампанию, когда два кандидата от либеральной партии не могут договориться между собой, а кандидат от консерваторов – тут как тут! – проникает в свободное пространство и выигрывает.

Салли Эвери тоже вписалась в это. Ее смерть напугала Алекса так сильно, что он искал спасения в знакомом мире, предлагаемом ему Тори. В таком же мире он вырос, и ему не составило труда вернуться в него. Он понимал Тори. Если жизнь пугает, лучше всего искать убежище в знакомом месте.

Алекс услышал, как загудела посудомоечная машина. На пороге кухни появилась Тори:

– Я ложусь спать. Ты идешь?

– Скоро.

– Надеюсь, ты не собираешься предаваться воспоминаниям о прошлом?

– Нет. Я немного почитаю.

Алекс взял из бронзовой шкатулки на кофейном столике «джойнт» и вышел на террасу. Стояло бабье лето.

Легкий ветерок загасил первую спичку, он зажег вторую, глубоко затянулся, задержал дым в легких, потом выдохнул его, и дымок поплыл в воздухе.

Джуно и Лидия. Алекс попытался воскресить их образы в пьесе, которую нашла Тори. Он начал писать ее вскоре после того, как Джуно приезжала в Нью-Йорк с рок-группой. Пьеса не получалась, поскольку Алекс так и не рискнул дать определение своим чувствам к главным персонажам.

Ему хотелось, чтобы его семейная жизнь сложилась. Родители Алекса развелись давно, и в детстве это омрачало его жизнь. Теперь развод стал обычным явлением, особенно среди его друзей. Тим Коркоран женился в третий раз. Джуно и Шел разошлись. Лидии и Стефану пора было сделать то же самое. Недавно расстались Джон и Розмари Кинсолвинг. А он-то чем лучше остальных?

Надо уметь настоять на своем. Если Тори примет такую позицию, их брак не рухнет. Если же нет…

Алекс щелчком сбросил жука и наблюдал за двумя машинами, несущимися наперегонки по Парк-драйв.

Потом вернулся в комнату.

За неделю до Дня благодарения Алекс ушел из агентства и съехал с квартиры. Этому предшествовала бурная сцена с Тори. Она плакала и умоляла его остаться.

Но когда речь зашла об уступках, Тори не пожелала пойти на компромисс. Она не захотела смириться с тем, что муж решил отказаться от той жизни, которую она для него – вернее, для них обоих – создала.

Он снял комнату под самой крышей на Гринвич-стрит.

Тори подала на развод, к ужасу родителей и большинства друзей. Алекс не предъявил никаких имущественных претензий, добровольно оставив Тори квартиру, мебель, картины, ранчо в Колорадо и летний коттедж в Хемптоне.

Он снова сел за пишущую машинку. Находясь первые недели в удрученном состоянии, Алекс начал подумывать, не совершил ли ужасную ошибку. Может, он переоценил свой талант, ради которого отказался от «идеального» брака и работы.

Потом к нему вернулась работоспособность. Он начал новую пьесу – «Растения», кстати, настолько смешную, что Алекс нередко давился от смеха, сидя за машинкой.

Его светские контакты тоже постепенно возрождались. Он начал встречаться со старыми друзьями и заводить новых. Теперь Алекс был вполне доволен жизнью, но разрыв с женой оставил у него чувство вины Он не жалел о случившемся, но ему не хватало дружбы Тори.

Однажды вечером, месяца через четыре после развода, Алекс позвонил ей, чтобы пригласить в кафе, но она бросила трубку.

Через неделю после этого Алекс как-то засиделся допоздна над третьим вариантом первого акта. Зазвонил телефон.

– Алекс? Это Джуно. – В ее голосе, несмотря на помехи, Алекс уловил тревогу. – Случилось нечто ужасное.