Глава 2

– Джуно, а ты что думаешь? Как ты, женщина, относишься к воинской повинности? – Рэндл Фитцпатрик, сделав затяжку, передал кальян по кругу.

Джуно была здесь единственной девушкой. Молодые люди очень ценили ее общество, старались перещеголять друг друга в остроумии и постоянно обращались к Джуно как к арбитру. Было начало декабря, до рождественских каникул оставалось несколько недель, и присутствие девушек в Йельском университете все еще не утратило прелести новизны. Однако во время серьезных споров и словесных перепалок Джуно, высказав свое мнение, начинала чувствовать себя лишней.

– Я не хочу никого убивать и не хочу, чтобы меня убили, а поэтому считаю несправедливым, что вам, парням, приходится учиться воевать. По-моему, надо положить конец войнам и отменить призыв на военную службу. Если же это невозможно, следует призывать женщин, и они должны получать ту же подготовку, что и мужчины, а это нечто большее, чем искусство вести бой. Так обучают, например, в миротворческом корпусе.

– Правильно, Джуно. Но если нам дадут оружие и научат с ним обращаться, как ты поступишь, встретившись лицом к лицу с врагом?

– Едва ли я смогла бы убить кого-нибудь, хотя обращаться с оружием умею. Научилась лет в одиннадцать, когда дедушка брал меня на медвежью охоту.

– На медвежью охоту?! Не слабо! Обожаю эту девушку из пограничного города. – Рэндл обнял Джуно. – Эй, а может, пойдем в бар Руди и продолжим дискуссию за кружкой пива?

– Я не пойду, – сказала Джуно. – Хочу попасть на вечер поэзии.

– Поэзии? – удивился Рэндл. – Ты, наверное, шутишь?

В конце концов он отправился вместе с ней.

Вечер поэзии проходил в небольшой аудитории колледжа Сейбрук. Около двадцати пяти человек собралось там послушать начинающих поэтов, однако их имена тут же забывались, а стихи с трудом поддавались пониманию.

– Давай смотаемся отсюда, – шепнул Рэндл.

– Подожди, – ответила Джуно. – Этот парень меня заинтересовал, послушаем его еще несколько минут.

– Макс Милтон? Да он просто тупица. Мы учились С ним в одной школе, только он на два класса старше.

– Если хочешь, уходи, а я останусь.

– Да ладно тебе, не злись. – Недовольный Рэндл уселся поудобнее.

Макс Милтон поднялся на кафедру и театральным жестом положил перед собой несколько листов бумаги.

На его худощавом лице выделялись полные чувственные губы, чуть искривившиеся в насмешливой улыбке, когда он оглядел собравшихся. Длинные черные блестящие волосы падали на спину. Стиль одежды был тщательно продуман им: черный плащ до щиколоток, белая шелковая сорочка и пиратские панталоны, заправленные в высокие сапоги.

– Мое первое стихотворение называется «Дивертисмент с волосами, окрашенными хной». – Темные глаза Макса Милтона обвели аудиторию и задержались на Джуно. Читая стихи, он время от времени посматривал на нее, и девушка, почти не слыша его, чувствовала, как между ними словно пробегает электрический ток.

Когда вечер закончился, к ней и Рэндлу подошел Макс Милтон.

– Привет, Фитцпатрик! – Он обращался к Рэндлу, но не сводил глаз с Джуно. – Я и не знал, что ты увлекаешься поэзией. Не представишь меня своей спутнице?

Рэндл неохотно познакомил их.

– Мне понравились ваши стихи. – Джуно улыбнулась.

– С удовольствием подарю вам их. – Он сунул ей в руку сложенные листы бумаги.

– Идем, Джуно, нам пора. – Рэндл повлек девушку к выходу, и вскоре на них повеял свежий, прохладный ночной воздух.

– Возможно, мы еще увидимся, – крикнул вдогонку Макс.

– Господи, какую же претенциозную чушь он пишет! – воскликнул Рэндл.

– Не знаю что и сказать. Мне вроде понравилось.

Рэндл пожал плечами.

– Может, заглянем к «Голодному Чарли»? Посмотрим, нет ли там наших?

– Я, пожалуй, не пойду. Мне надо закончить реферат.

Вернувшись к себе, Джуно развернула листок, врученный Максом. Под стихотворением он писал, что приглашает ее завтра вечером на чашку чая в свою комнату.

Подойдя к комнате Макса, Джуно почувствовала запах восточных благовоний. Она постучала.

– Входи!

Он сидел лицом к двери возле низенького столика, скрестив босые ноги. На нем были черные пижамные брюки и вышитое кимоно, а голова обвязана черным шелковым шарфом. На столике перед ним стояли японский чайник и две чашки, рядом с которыми дымились крошечные курильницы с благовониями. Из проигрывателя, стоявшего в глубине комнаты, доносились звуки восточной музыки.

– Добро пожаловать. – Он сложил ладони и склонил голову. – Сними обувь и проходи.

Джуно улыбнулась и, оставив сапожки возле двери, уселась напротив Макса. Он церемонно налил чашку женьшеневого чая и передал ей, потом наполнил свою, поднес ее ко лбу и снова склонил голову, демонстрируя уважение. Чай пили молча. Джуно чувствовала себя глуповато, но, не желая нарушать общей атмосферы, стала подыгрывать Максу. Вся эта сцена была театральной: экзотическая музыка, аромат восточных благовоний в воздухе и церемония чаепития, вызывающая суеверный трепет. Это воздействовало на психику, хотя Джуно не воспринимала происходящего.

– Я посвятил тебе стихотворение, – сказал наконец Макс. Пошарив за пазухой, он извлек лист бумаги с отпечатанными на машинке стансами. – «Темноволосая леди, – начал он, – напряглась, как пантера перед прыжком… гладкая, упругая, лоснящаяся, как вода на камне…»

Джуно была восхищена. Ей еще никогда не посвящали стихов. Макс, читая, то и дело поднимал на нее глаза, и девушка, трепеща от волнения, думала, как ей вести себя, если он пойдет дальше.

– Иди сюда, – сказал он и, взяв ее за руку, помог переместиться поближе. Потом поцеловал. Поцеловал умело, неторопливо, так что у нее захватило дух. Она закрыла глаза и ответила на его поцелуй. Однако, ощутив, что рука Макса скользнула между ее бедер, оттолкнула его.

– Нет, Макс, – тяжело дыша, проговорила Джуно. – Не надо.

Он взглянул на нее. Глаза его блестели.

– Иди сюда, – повторил Макс.

– Нет… не надо. – Она смутилась и, поднявшись, направилась к двери. Не пытаясь остановить ее и насмешливо улыбаясь, он наблюдал, как Джуно торопливо натягивает сапожки. – Прости, Макс, но ты слишком спешишь.

– Значит, мне просто не следует спешить, а?

Джуно вернулась к себе в полном смятении. Макс первый в Йеле затронул ее чувства, но ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она готова сразу прыгнуть в постель.

Джуно вспомнила о посвященном ей стихотворении.

«Темноволосая леди». Теперь, когда атмосфера театральности уже не действовала на нее, она поняла, что это произведение отнюдь не шедевр. Впрочем, Джуно не считала себя большим знатоком поэзии. А между тем Макс Милтон казался ей самым утонченным юношей из всех, кого она встречала до сих пор.

Клара, соседка Джуно по комнате, застегивала замки туго набитого чемодана.

– Помоги мне, – попросила она. – Сядь на чемодан.

Наконец замки защелкнулись.

– Куда это ты собралась?

– Переезжаю к Джастину.

– К кому?

– К Джастину. Ну, к тому парню, с которым я познакомилась на ралли. Он из команды юниоров.

– Клара, ведь ты познакомилась с ним только в прошлую субботу!

– Ну и что? Он сам мне предложил.

– Пусть, но ты совсем не знаешь его!

Клара улыбнулась:

– Я влюбилась в него с первого взгляда, хотя и не успела узнать. Ничего, все еще впереди. – Она подхватила чемодан и пошла к двери. – Ну, пока. Еще увидимся.

Джуно, задумавшись, сидела на кровати. Может, здесь, в Нью-Хейвене, все происходит иначе, а она просто отстала от жизни, хотя и гордилась тем, что придерживается определенных моральных принципов, и считала, будто хорошо знает себя. А если все это годится только для Санта-Фе? Здесь Джуно чувствовала себя как рыба на суше.

Перед тем как студенты разъехались на рождественские каникулы, Макс пригласил Джуно в китайский ресторанчик, а потом в кино на фильм Ингмара Бергмана «Ранняя весна». Когда они пришли в его комнату, он налил два бокала аквавита.

Подняв бокал, Макс взглянул ей в глаза:

– Ты напряжена. Приляг. Я сделаю тебе шведский массаж.

«Ну вот, начинается, – подумала Джуно. – Впрочем, почему бы и нет?»

Она, конечно, ожидала совсем другою от утонченного Макса Милтона, но внутренне приготовилась к тому, что все произойдет именно сегодня.

– О'кей. – Она растянулась на циновке.

Макс опустился на колени и, сунув руки под блузку, стал массировать ей спину. Сначала он медленно поднялся до плеч, потом спустился до лопаток и стал как бы невзначай нажимать большими пальцами на застежку бюстгальтера, пока та не расстегнулась.

– Может, снимешь блузку?

«Ну вот, так и знала», – подумала Джуно. Она чуть приподнялась, сняла блузку и бюстгальтер, затем снова легла и сделала вид, будто ничего такого не произошло, однако сердце у нее гулко стучало. Девушка надеялась, что Макс не заметит ее неопытности.

– Давай-ка и это снимем, – глухо пробормотал он, пытаясь расстегнуть пуговицу на ее джинсах.

– Нет. – Джуно закусила губу. – Пока не надо.

– Брось, нельзя же оставаться девственницей всю жизнь.

– С чего ты взял, что я девственница?

Макс рассмеялся:

– Во-первых, ты первокурсница. Во-вторых, ты из Нью-Мексико. В-третьих, ты ведешь себя как девственница.

Джуно решительно расстегнула джинсы.

Макс открыл деревянный полированный портсигар и вынул тонкую сигаретку «джойнт» с марихуаной.

– Великолепное зелье! – Он затянулся и передал сигарету Джуно. – Сделай одну-две затяжки.

Джуно глубоко затянулась и снова легла на циновку.

«Травка» ударила ей в голову. Она приподняла бедра, чтобы помочь Максу стянуть с нее джинсы и трусики.

Тот, уже освободившись от одежды, опустился на колени и начал массировать ей груди. Джуно застонала.

– Темноволосая леди… пантера, – прерывисто дыша, шептал он, а руки его скользнули вниз, по бедрам. – Напряглась, словно пантера перед прыжком… гладкая, упругая… – Тихо вскрикнув, он погрузился в нее.

– Ox! – воскликнула она, словно пронзенная током.

Приподняв бедра, Джуно обхватила Макса ногами.

Девушке показалось, будто ее закрутило в водовороте.

Ощущая тяжелое дыхание Макса и напряжение его тела, Джуно поняла, что приближается к оргазму.

Но Макс, громко вскрикнув, замер. Джуно тоже вскрикнула. Неизведанное было так близко, она уже видела яркий свет наверху водоворота, изо всех сил стремилась к нему, но ее лишь затягивало вниз.

Макс перекатился на спину и откинулся на подушку, самодовольно улыбаясь:

– Тебе повезло, что твоим первым мужчиной стал студент Йельского университета.

В отличие от многих однокурсниц Джуно Джонсон приехала в Йель уже не девственницей. В средней школе ее и Дэвида Абейту называли «золотой парочкой».

Они очень подходили друг другу, хотя Дэвид был значительно консервативнее Джуно. Он строил грандиозные планы относительно их совместной жизни: окончив юридический колледж, Дэвид собирался жениться на Джуно и завести детей, но считал необходимым подождать с сексом до того времени, Джуно, переполненная чувствами, не отличалась таким терпением. Находясь рядом с Дэвидом, она едва сдерживала себя, а по прошествии двух лет соблазнила его.

Это случилось под утро после школьного выпускного вечера, когда все, разбившись на парочки, разошлись.

Возбужденная долгожданным событием – окончанием школы, Джуно уговорила Дэвида поехать на Тано-роуд и полюбоваться восходом солнца над горами Сангре-де-Кристо.

Они расположились на капоте машины, слушая по радио Дженис Джоплин и потягивая пиво «Карта-бланка». Когда предрассветное небо посветлело, Джуно, расхрабрившись от пива, сбросила босоножки и стянула юбку прямо на глазах у ошеломленного приятеля.

– Ну же, Дэвид, – сказала она, – момент настал.

Это начало нашего совместного будущего. – Она грациозно приблизилась к нему и начала медленно расстегивать пуговицы на своей блузке.

– Джуно, ты слишком много выпила. Пожалуй, лучше отвезти тебя домой.

– В таком случае только в обнаженном виде. Я все решила… и одеваться не собираюсь. – Джуно взялась за его ремень, игриво прикасаясь рукой к утолщению под брюками.

Дэвид тяжело дышал.

– Джуно, перестань! Утром ты пожалеешь об этом.

– Дэви, утро уже настало. Я могу пожалеть лишь о том, что мы не сделали этого. Я знаю, ты хотел бы жениться на девственнице, но на дворе 1969 год… Это уже не котируется. Возьми меня сейчас, а поженившись, мы повторим это снова.

Дэвид обнял ее.

– Придется мне сохранить самообладание и думать за нас обоих.

– Я вполне владею собой, но хочу этого. – Джуно стянула трусики, поцеловала Дэвида и прижалась обнаженными бедрами к его возбужденному члену.

– Я люблю тебя, Джуно. Ты знаешь, что я хочу тебя больше всего на свете. – Дэвид вцепился в ее спину, быстро отвернулся и, тяжело вздохнув, стукнул кулаком по капоту машины. – Даю тебе последний шанс одуматься. – Потом мне едва ли удастся остановиться. – Он помолчал. – У меня в бумажнике есть презерватив.

Брат подарил мне на день рождения.

Джуно крепко прижала к себе Дэвида.

– Я люблю и хочу тебя. Никто еще не вызывал у меня таких чувств. Сейчас самое подходящее время. Мы окончили школу и осенью поступаем в колледж. Это символично.

Расстелив на земле свою мексиканскую крестьянскую юбку, Джуно улеглась, глядя на Дэвида темными любящими глазами. Смущенный и взволнованный, он торопливо разделся.

– Господи, как холодно!

– Иди сюда. Я согрею тебя.

Дэвид нерешительно приблизился к Джуно и робко прикоснулся к ее груди.

– 0-ох!.. – Джуно закрыла глаза, чувствуя, что он, приободренный ею, стал немного смелее.

Дэвид поцеловал ее в губы, и его язык начал быстро двигаться. Все это совсем не походило на их прежние поцелуи. Дэвид стал настойчивее, нетерпеливее. Его руки скользнули вниз, и пальцы погрузились в поросль на лобке, двигаясь поспешно и наугад. Услышав незнакомые гортанные звуки, Джуно не сразу догадалась, что это она сама постанывает от наслаждения.

Дэвид на мгновение остановился и стал, нервничая, натягивать презерватив. Потом его член, прохладный и скользкий от специальной смазки, после нескольких неудачных попыток вошел в нее. Боль оказалась совсем не такой сильной, как опасалась Джуно, и быстро прошла. Когда их тела начали ритмично двигаться, Джуно унеслась в заоблачные выси.

Все кончилось слишком быстро. Не прошло и нескольких минут, как Дэвид прошептал сдавленным голосом ее имя, и тело его содрогнулось. Обливаясь потом, он осторожно опустился на землю рядом с ней. Его член обмяк и поник.

Неужели в этом и состояло великое событие, о котором Джуно мечтала с четырнадцати лет? Прижавшись к Дэвиду, она изобразила восхищение. Не зная, как нужно вести себя в подобных случаях, Джуно утешалась тем, что все дело в их неопытности. Впоследствии же это будет доставлять куда большее удовольствие.

Ее мечта о том, что теперь, когда запреты сняты, их сексуальные отношения наладятся, не оправдалась. Летом они занимались любовью крайне редко и весьма неуклюже. Когда пришло время уезжать в И ель, Джуно уже сомневалась, что когда-нибудь выйдет замуж за Дэвида Абейту. Она обожала его, но чего-то не хватало в их отношениях, а возможно, в ней самой.

С тех пор как Джуно помнила себя, она любила искусство. Ее отец Холлис Джонсон был художником, и в детстве она тоже мечтала стать художницей. Мария, ее мать, была виолончелисткой, училась в юности у Пабло Касальса и подавала большие надежды. Касальс предлагал Марии работать вместе с ним, но она встретила Холлиса, влюбилась в него и решила, что он для нее важнее карьеры. Они поженились. Через год родилась Джуно.

Мария редко жалела о своем решении, ибо любила мужа. Каждое лето она играла в оркестре оперного театра Санта-Фе, и порой Марии казалось, что границы ее мира невыносимо сузились. Она опасалась, как бы то же самое не произошло и с ее дочерью. Связывая с Джуно честолюбивые мечты, Мария убеждала ее не ограничивать свое будущее пределами Санта-Фе и даже юго-западом Америки. Именно она посоветовала дочери подать заявление в Йельский университет, когда прочитала, что туда приглашают и девушек.

Лет с четырнадцати творческие устремления Джуно сосредоточились на театре. Во время летних каникул она работала помощником осветителя в оперном театре Санта-Фе, а по утрам учила ребятишек из городка Сан-Ильдефонсо рисовать и раскрашивать картонные декорации для пьес из жизни индейцев и сама помогала ставить их.

Однако весь первый семестр в Нью-Хейвене Джуно не помышляла о театре, пытаясь приспособиться к жизни на востоке. Несмотря на занятость, она чувствовала одиночество, скучала по Санта-Фе, по родителям, друзьям и по Дэвиду, который теперь учился в университете штата Нью-Мексико.

Перед долгожданными рождественскими каникулами Джуно с нетерпением ждала встречи с Дэвидом, хотя и боялась ее. За время разлуки с ним она сильно изменилась и предполагала, что то же произошло и с ним.

Увы, Дэвид остался прежним, тогда как она стала гораздо раскованнее, приобретя новый жизненный опыт.

Дэвид показался ей безнадежно провинциальным.

Дня через два после Рождества они пошли вечером в кино, а потом поужинали в мексиканском ресторанчике.

– Я много думал, – начал Дэвид, разливая «Сангрию» из высокого стеклянного кувшина. – Зачем тебе возвращаться туда?

– Куда?

– В Йельский университет. Почему ты учишься на востоке? Не лучше ли перевестись в университет штата Нью-Мексико и быть здесь, со мной? – Он погладил ее руку.

– В университет Нью-Мексико?! Но я не могу этого сделать, едва начав привыкать к Йелю. И мне нравится учиться там. – Она вдруг поняла, что так оно и есть. В первом семестре Джуно страдала от одиночества и неприкаянности, но теперь осознала, как много значит для нее новая среда и учеба. Пребывание в Йеле для нее куда интереснее и важнее, чем спокойная, размеренная жизнь с Дэвидом в Нью-Мексико.

– Там есть отличные секретарские курсы. Попутно ты могла бы овладеть какой-нибудь смежной юридической специальностью. Потом, когда я стану адвокатом, мы будем работать вместе. Чтобы читать книги по философии, не обязательно уезжать в Йельский университет. Зачем изучать гуманитарные науки? Родители тратят немалые деньги на твое обучение. Тебе необходимо извлечь из этого какую-нибудь пользу.

Джуно печально покачала головой. Ей не удастся ничего объяснить ему.

– О нет, Дэвид, ты не понимаешь. Ты не понимаешь, – повторила она.

– Я же не считаю, что тебе не следует возвращаться туда Разумеется, нужно закончить учебный год. Но подумай над моим предложением. Оно разумно. Ты должна жить здесь, в Нью-Мексико… со мной.

– Дэвид, раньше я тоже полагала, что мое место здесь, но теперь мои взгляды изменились. – Она взглянула ему в глаза. – Очень жаль, но это так.

В ту ночь Джуно плакала горькими слезами. Дэвид был частью ее самой, и теперь девушке казалось, будто она утратила себя. Осознав наконец, что все необратимо изменилось, Джуно испугалась. Но слезы очистили ее душу, и девушка ощутила готовность вступить в новую фазу жизни.

Во втором семестре, привыкая к напряженному ритму жизни на востоке и в университете, Джуно решила не разбрасываться и сосредоточить усилия на театре.

Помимо Йельского студенческого драматического театра и университетского «Драмат», в каждом из колледжей существовало свое театральное общество. Оказалось, что учеба вполне совместима с работой в любом из них.

В один из пасмурных дней в середине зимы Джуно отправилась через университетский двор, засыпанный снегом, узнать, не нужен ли художник-декоратор для пьесы «В задымленной комнате одного отеля», которую собирались ставить в Бренфордском колледже. Автором был юноша из Бренфорда Александр Сейдж. Зная, что его считают одним из самых одаренных студентов Йеля, Джуно подумала: «Не напрасно ли я выбрала именно его пьесу? Впрочем, если бы не решительность, я и в Йельский университет не поступила бы».

На собеседование пришло немало народу. Руководил всем старшекурсник Роджерс, недавно сменивший по совету ясновидящей из Нью-Йорка свое имя Билл на другое – Рауль. Говорили, что Роджерс талантлив, и подозревали его в гомосексуализме.

– Привет! Они уже начали? – спросила у Джуно Лидия Форест. Эта девушка уже не казалась неоперившимся птенцом. Рыжие волосы были подхвачены шарфом, ситцевое платье выглядело элегантно. С момента знакомства она и Джуно лишь изредка обменивались сдержанными приветствиями.

– Я сама только пришла, – ответила Джуно. – Народу собралось много, значит, надолго.

Лидия покопалась в холщовой сумке.

– Черт возьми, у меня кончились сигареты. У тебя, случайно, нет?

– Увы.

Лидия закатила глаза – Я курю «травку» с четырнадцати лет. Пора бы бросить, но я по сути своей разрушительница. – Она ушла стрельнуть сигарету, но потом, к удивлению Джуно, вернулась к ней. – Видишь, там есть свободные стулья?

Не хочешь сесть?

– С удовольствием. Похоже, нам предстоит провести здесь несколько часов.

Поставив сумку на пол, Лидия поджала ноги и оттянула подол длинной юбки.

– Я и не знала, что у тебя актерское дарование.

– А у меня его вовсе нет. Я бы от страха умерла на сцене. Хочу быть художником-декоратором и осветителем.

– И тем и другим сразу? Не многовато ли?

– Почему же нельзя это совместить? – задиристо возразила Джуно.

– Лидия, дорогая! Ты принята! – К ним подошел молодой человек в очках и чмокнул Лидию в щеку. – Прошу тебя, прочти монолог Фебы. Начнем через несколько минут.

– Рауль, познакомься. – Лидия взглянула на Джуно. – Извини, никак не могу запомнить твое имя.

Джуно улыбнулась Раулю Роджерсу – Меня зовут Джуно Джонсон. Я хотела бы заниматься декорациями и освещением сцены – и тем и другим.

– В таком случае тебе нужно поговорить с Алексом.

Он там, возле рояля. – Снова чмокнув Лидию, Рауль умчался.

– Алекс… Ты с ним знакома? – спросила Джуно у Лидии.

– Не очень. Так, встречала его то там, то здесь. Внешность у него потрясающая. Смотри, вон он, – указала она вглубь комнаты.

Джуно взглянула на высокого молодого человека, стоявшего возле рояля. На нем были выцветшие джинсы, розовая шелковая сорочка, вокруг шеи небрежно повязан красный шарф. В руке он держал незажженную трубку и жестикулировал ею, что-то втолковывая невысокой девушке. Он был выше шести футов ростом, худощавый, с белокурыми волосами до плеч и светло-голубыми глазами, обрамленными темными ресницами.

– Он великолепен, – сказала Джуно.

– Да-а… к тому же так талантлив, что его пьесу собирается поставить настоящий театр с постоянной актерской труппой. Давай подойдем к нему и представимся.

– Подожди… а о чем его пьеса? Не знаешь?

– О том, как встретились через пятнадцать лет бывшие студенты, поступившие в Йель в первый год совместного обучения. По сути дела, о нас в тысяча девятьсот восемьдесят каком-то году, если мы доживем до этого времени. Пьеса отчасти напоминает мюзикл, и в ней занято много актеров.

Они подождали, пока Алекс закончит разговор с невысокой девушкой. Взглянув на Джуно и Лидию, он улыбнулся, обнажив не слишком ровные, но очень белые зубы.

– Привет! – сказал он.

– Привет. Я Лидия Форест, а это Джуно Джонсон.

– Лидия Форест… припоминаю. Я видел Порцию в твоем исполнении в прошлом семестре, и мне очень понравилось. – Он повернулся к Джуно:

– Ты тоже актриса, Джуно?

– Нет, я хотела бы заняться оформлением сцены… – Она умолкла: у нее перехватило дыхание.

– И освещением тоже, – подсказала Лидия.

– Оформитель сцены? Что ж, тебе здорово повезло.

Вернее, нам повезло. Оформлением сцены собирался заняться Джул Клайн, но, заболев гепатитом, уехал домой. Его помощником назначили Дэйва Бернса, однако теперь ему, наверное, придется работать вместо Джула. Я тебя с ним познакомлю. – Он взял с крышки рояля текст пьесы и протянул его Лидии. – Держи. Прочти роль Шарон и роль Фебы. Мне кажется, тебе подойдут обе.

– Пойдем со мной, – сказал он Джуно и, обняв ее за талию, тихо и доверительно шепнул:

– Джул и Дэйв жили вместе. Дэйв начал заниматься оформлением сцены, чтобы работать вместе с Джулом… Но ему не хватает творческой фантазии. Он об этом не догадывается, но капризен, как примадонна. Если будешь работать с ним, тебе придется не слишком легко.