— Я не думал, что ты снова пойдешь в услужение. Значит, ошибся. Иначе давно бы разыскал тебя.
— Выходит, ты меня разыскивал?
— Моя дорогая Мэри-Кейт, где я только не был! Ты не знала? — На губах его заиграла улыбка.
Мэри-Кейт покачала головой.
— Я послал один из своих кораблей за Берни, думая, что ты с ней. Вообрази мое изумление, когда вернувшийся десять месяцев спустя Роберт Данли рассказал, что моя мать по уши влюбилась в лакея Питера и сделала его кем-то вроде чаеторговца в Китае. Ты знала, что они поженились?
Она покачала головой, и он с невозмутимой улыбкой подошел ближе. Тогда почему ей показалось, что он сдерживает свои чувства, прячет гнев?
— Она прислала мне четырехфутовую фигуру богини плодородия, сопроводив ее резким письмом.
— В самом деле?
— Да. Написала целую лекцию о деспотизме Сент-Джонов, о быстротечности жизни, о том, каким я был дураком, что изгнал из своей жизни возможность обрести счастье.
— Очень похоже на Берни. — Мэри-Кейт сцепила перед собой руки.
— Она не сказала, где ты находишься.
— В самом деле?
Он подошел к ее узкой кровати, накрытой простым одеялом.
— Я проснулся и увидел, что тебя нет, Мэри-Кейт, и почувствовал себя брошенным ребенком. Я расспросил о тебе Джонатана, но он ничего не знал. Никто из слуг не знал, куда ты направилась. Я съездил к твоему брату, вообрази, Мэри-Кейт. Не очень приятный тип. Вот уж кому подойдет прозвище «отшельник». По-моему, я ему страшно не понравился, но это небольшая потеря, потому что наши чувства оказались взаимными. Но тебя не было и там.
Он подошел к окну и уставился в стекло, словно оттуда открывался захватывающий вид. Только через несколько секунд она поняла, что в темном стекле отражается комната и он разглядывает ее.
— Известие от Берни я получил только через десять месяцев. Все это время я думал, надеялся, молился. Ты знаешь, о чем я думал, Мэри-Кейт? — Он повернулся и посмотрел на нее. Улыбнулся, когда она в ответ покачала головой. — Думал, что ты умерла, как Алиса. Что безумие вышло из той самой могилы и захватило тебя в плен.
— О, Арчер!..
Она и представить не могла, что он будет так мучиться.
— Никакой записки, Мэри-Кейт. Никакого объяснения. Неужели я был таким жестоким тюремщиком?
— Что я могла сказать, Арчер?
Он подошел ближе. Ее сердце забилось быстрее. С ней всегда так было при его приближении.
— «Прости, Арчер, но я не могу остаться. Мне не нравишься ни ты, ни твой образ жизни. Я жажду шумной компании своих пропавших друзей, лондонского шума. Я ищу другого мужчину, который станет прикасаться ко мне с меньшей поспешностью и большим тактом, который будет больше улыбаться и без конца смеяться». — Он протянул руку и дотронулся до пряди волос у нее над виском. — Что скажешь, Мэри-Кейт? Разве трудно было написать такое письмо?
— Это было бы неправдой.
— И какова же правда?
Как легко она опять попалась в его словесные сети! Что скажет этот граф, услышав то, что, как ему кажется, хочет услышать? Может ли она обнажить перед ним свою душу?
— «Прости, Арчер, но я не могу остаться. Я и дня не могу с тобой прожить, чтобы не испытывать огромную боль, когда ты разрываешь наше единение. Моя привычка к самозащите укоренилась очень глубоко. Мне нравится твой образ жизни, я не желаю ничего другого, но мне нет здесь места».
Он некоторое время молчал. Его взгляд был устремлен куда-то поверх нее, и по лицу Арчера Сент-Джона невозможно было понять, о чем он думает. Ничего не отразилось на этом лице, что могло бы подсказать Мэри-Кейт, что он чувствует.
— И ты оставила меня, чтобы опять служить в таверне?
— Нет, не совсем. — Она мягко, несколько меланхолично улыбнулась. — Я хозяйка «Золотого орла». Наполовину. Вторая половина принадлежит твоей матери. Это она дала мне денег. И разумеется, ничего тебе не сказала?
— Но почему таверна, Мэри-Кейт? Почему такое место, где собираются мужчины? Где за стоимость эля они могут строить тебе глазки?
— Я больше ничего, кроме этого, не умею, Арчер Я подаю хорошую еду за умеренную плату, предлагаю эль и виски и некоторый уют.
— И как далеко ты заходишь с предложением этого комфорта, Мэри-Кейт?
Он пальцем очертил линию ее подбородка. Она вздрогнула и отпрянула.
— Ты за этим и приехал, Арчер? Обвинять меня в легкомыслии?
— А что, если так и есть?
— Это тебя не касается. Это моя жизнь.
— Все, что ты можешь сказать?
— Все, что могу сказать. И все, что говорю. Арчер, возвращайся в свое убежище, удовлетворенный моим ответом.
Пожалуйста, Арчер, не уходи. Не сдавайся так легко. Он, казалось, услышал ее мысленный призыв, потому что улыбнулся:
— А что я скажу голосу?
— Какому голосу?
— Который непрестанно шепчет мне на ухо. Он похож на голос моей умершей жены, которая заставляет меня идти к тебе с такой настойчивостью, что мне ничего не остается, как подчиниться. Не надо так таращить на меня глаза, Мэри-Кейт Беннетт. Ты считаешь, только тебе являются духи?
— Но ты же не веришь в подобные вещи! Арчер только улыбнулся в ответ.
— А ты никогда не спрашивала себя, каким образом я очутился в тот день в коптильне? Меня привел туда не здравый смысл. Не ум и не мудрость, а голос призрака, шепот духа.
— Я никогда не думала об этом раньше.
— У меня было много времени, моя драгоценная Мэри-Кейт. Много месяцев, чтобы вспомнить, сколько раз я высмеивал тебя, считая хитрой и опасной. Ты смущала и злила меня. И все это время была невинна, как и заявляла. Совпадение? Как ни странно, да. Судьба? Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе об этих долгих, печальных месяцах, об ответах, которые я искал, и о вопросах, которые задавал, Возможно, если ты наберешься терпения, я даже расскажу тебе, что за эти долгие и ужасные месяцы я понял, что в жизни есть многое, чего я не понимаю. То, что я не в состоянии определить и измерить. Есть тайны ветра, и загадки разума, и чудеса, которые понимает только душа.
— Значит, ты здесь оказался благодаря Алисе? — Для большинства женщин этого было бы достаточно, не так ли? — Он приблизился еще на шаг. — Но мы оба прекрасно знаем, что это не вся правда. Алиса только повторила то, что говорило мое сознание. Вероятно, я слышал голос своей души, сладкий и нежный шепот. Я скучал по тебе, Мэри-Кейт. Ты нужна мне больше всего на свете. Я хочу тебя до безумия. Возвращайся со мной в Сандерхерст.
— Не могу, Арчер.
Мгновение спустя он превратился в Арчера Сент-Джона, которого знал окружающий мир, замкнутого и спокойного, в человека, живого внутри, но позволяющего выказать только холодность и сдерживаемую ярость. Перед ней стоял человек, управляющий империей.
— Я работаю в таверне, Арчер, но это — достойное занятие. Большинство из нас работает не покладая рук и при этом не ложится в постель с посетителями. Мы подаем эль, Арчер, а не себя.
Выражение лица Сент-Джона снова изменилось, как будто что-то пришло на ум.
— Так ты думаешь, я хочу сделать тебя своей любовницей? О, Мэри-Кейт, иногда ты кажешься такой мудрой, а иногда поражаешь меня своей глупостью. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, милая моя крестьяночка.
— Несмотря на лестность данного предложения, — раздраженно сказала она, — я должна отказаться. Ты граф, Арчер. Ты не можешь жениться на ком попало. Ты должен считаться со своей семьей, со своим положением в обществе.
— Я граф, моя милая Мэри-Кейт, потому что одному из моих предков несказанно повезло привезти сюда сандаловое дерево, а не потому, что я совершил какой-то подвиг. Кроме того, Мэри-Кейт, общество все равно будет судить меня по своему усмотрению. А я тем временем лучше буду наслаждаться счастьем. Ты, кстати, забыла самый важный довод — моя любовь.
Она подняла руку, не позволяя ему подойти ближе. Он поцеловал ее в запястье, потом, снова очертив пальцем линию ее подбородка, коснулся губ.
Его глаза смягчились, взгляд наполнился теплом. Он словно трогал ее кожу своим взглядом, и сердце екнуло у нее в груди. Ни один сон, ни одно видение не предсказали ей такого. Арчер Сент-Джон — упрямый, неуправляемый, насмешливый, не считающийся с правилами и мнением света.
— И какой же самый важный — довод, Арчер?
— Мы оба узнали, Мэри-Кейт, что жизнь слишком коротка, чтобы разменивать ее по пустякам, и надо прожить ее как можно полнее. Моя мать напомнила бы нам обоим, насколько мы недолговечны. И как можно забыть об Алисе и Джеймсе? Отпустить любовь, если мы ее нашли? Разве можно отказаться от нее? Я люблю тебя, Мэри-Кейт. Разве это не самый важный довод?
Она ошеломленно кивнула, ее вид вызвал у Сент-Джона улыбку.
— Тогда уедем со мной в Сандерхерст, и о нас станут рассказывать сказку — о Сент-Джоне Отшельнике и его удивительной жене, и о духе, который свел их вместе.
Когда же он понял это? Она думала над этим с того дня в коптильне, и мириады причин и вопросов разрешились вот таким образом.
Он заглянул в ее глаза, не удивившись стоявшим в них слезам.
Его судьба, направляемая Алисой, свела их вместе? Или надо благодарить столкновение на дороге, одарившее Мэри-Кейт способностью провидеть и создавшее ситуацию, в которой два одиноких человека узнали и привязались друг к другу? Пэр и простолюдинка, богатый и бедная, они различались во всем, что имело значение для общества. Но им обоим не хватало доверия, необходимого для веры в любовь, они оба сомневались, что она когда-нибудь придет к ним. И вот теперь они стояли и с удивлением читали в глазах друг друга отражение той безмерной любви, которую они оба испытывали.
Как же этому не верить?
Эпилог
Она спала. Мелодия баюкала ее — тихая струйка звуков, превратившихся в сложную симфонию, исполняемую флейтами и трубами, фортепьяно и арфой. Смесь великолепного шума, который превращался в музыку, переворачивая сердце и душу. Он сопровождал ее в путешествии, пока она в одиночестве поспешно пробиралась во тьме. Ей не было страшно. Она чувствовала присутствие других людей, их души нежно дотрагивались до нее, ласкали, как самые мягкие морские водоросли.
Время не имело значения, ничтожное изобретение человека, чтобы измерять свое скоротечное существование. Проходят годы, десятилетия, века, но они всего лишь миг перед лицом вечности.
Она без провожатого направлялась в отдаленное, неизвестное место, но чувствовала, что путешествие это не ново, что до нее его совершали сотни, тысячи, миллионы.
Она была духом, плывущим, парящим к сиянию, которое освещало тень. Ее душа наполнилась умиротворением, и она скорее догадывалась, чем чувствовала, как омывают ее потоки воздуха, когда она приближалась к сверкающему свету.
Постепенно черная тьма посветлела. В воздухе появились кремовые круги, как тучи светлячков, сбившихся вместе и сиявших над горизонтом. Ей было уютно, она мягко покачивалась в волнах света, чувствуя себя в полной безопасности.
Если бы у нее были руки, она бы раскинула их, чтобы обнять окружавший ее мир. Если бы у нее были глаза, они наполнились бы слезами радости. Если бы у нее был рот, она улыбнулась бы такой широкой, ослепительной улыбкой, что заболели бы мышцы лица.
Но она сама была светом, лучезарной искрой, вспышкой молнии, прорезавшей темное летнее небо. Она чувствовала свою силу и свободу и была довольна своей бестелесностью и наполненностью духом.
Совершенная любовь развернулась вокруг Мэри-Кейт и обволокла ее, как коконом, теплая, успокаивающая. Она служила проводником этой любви, света, проходила сквозь нее, отражалась от нее. Она была частью целого, и целое было частью ее.
Тихий голос, который направлял ее, был низким, звучным и бесполым. Она приближалась к цели Огни становились все ярче, пока она не увидела, что огромные сияющие круги состоят из ярких точек. Крошечные искорки сливались воедино, образовывая один огромный сияющий пояс, пересекались, изливая мерцающий, пульсирующий поток кремового света.
Как будто по подсказке голоса, она направилась к меньшему кругу сияющих сущностей. Одной из них была миссис Тонкетт. И кто-то еще. Мэри-Кейт постаралась не расплакаться, когда, проплывая мимо, ее души коснулась душа ее отца, так же нежно, как мгновением позже душа Алисы. Потом она почувствовала Джеймса, спокойного, умиротворенного.
Больше не было причин беспокоиться или скорбеть о ком-либо из них. Она поняла или, скорее, почувствовала, что ей открылась самая важная истина.
Детский крик перенес ее в другой мир, к другому существованию. Временному, но благословенному.
Она разлепила сонные глаза и улыбнулась Арчеру. Он держал на руках их дочь. На макушке ее маленькой головки торчал красный хохолок. Лицо ее было того же цвета, что и волосы, рот разинут в заливистом реве. Она проголодалась, малютка, и не стесняется заявить об этом.
— Тебе было бы легче, если б мы нашли кормилицу.
— Наверное, — сказала она, расстегивая пуговицы и беря девочку. — Но тогда мы упустили бы что-то очень важное.
— Но только не сон.
Арчер улыбнулся и, устроившись рядом с ними, стал смотреть, как жена кормит их первенца. Его переполняло чувство покоя. Благодарность? Конечно. И любовь. Радость, самая чистая и чудесная.
— Какая ты прожорливая, малышка Алисия! — В голосе ее отца прозвучала нотка изумления, взгляд выражал нежную любовь. — Твоя мать устала. Неужели ты не можешь не просыпаться хотя бы одну ночь?
Мэри-Кейт улыбнулась ему и провела свободной рукой по колючей щеке.
— Я никогда не устаю, Арчер. А роль хозяина почти весь день играл ты. Я так тебе благодарна, что ты позволил устроить нашу семейную встречу в Сандерхерсте.
— По-моему, только так мы могли показать им нашу дочь. И кроме того, доказали моей беспокойной матери, что я осознал свои заблуждения.
К огромному удовольствию Берни, ее сын был полностью поглощен ребенком. И несмотря на свое положение и титул, ему было все равно, родила ему Мэри-Кейт сына или дочь. Он с самого начала был настроен на то, чтобы его ребенок не знал одиночества, и собирался заполнить детскую детьми. Он справился о кормилицах, распорядился отремонтировать детские комнаты, даже отобрал для своего первенца смирного пони. Ювелиру были заказаны серебряные чашечки, семейная Библия изучена на предмет подходящего имени, слуги в имении только и судачили о том, что он ни на шаг не отходит от Мэри-Кейт.
И так же без ума он был от своей новорожденной дочери.
— Знаешь, я думала, что Берни станет плохо от смеха. На лице Арчера отразилось раздражение, которое относилось к его матери и тому, как она приняла его заявление.
— Я только сказал, что настало время устроить встречу всех Сент-Джонов. — Он неодобрительно взглянул на жену. — Перестань хихикать, Мэри-Кейт. И такая легкомысленная особа стала графиней!
Она рассмеялась, от чего Алисия заплакала. Маленькими кулачками она тыкала мать, словно приказывала ей успокоиться.
— Посмотри, Арчер, у нее уже сейчас проявляется привычка командовать.
— Ерунда, любовь моя, она просто голодна.
— Арчер?
Он выпрямился, оторвавшись от щечки девочки, которая, полностью поглощенная трапезой, совсем не обратила внимания на выражение отцовской любви.
— Да, любимая?
— Я хочу рассказать тебе свой сон. Правда, этому трудно поверить.
Он скрыл под маской серьезности улыбку и пальцем коснулся щеки Мэри-Кейт.
— Расскажи, милая, — тихо проговорил он. — Я поверю каждому твоему слову.