Неаполь: август 2060
 
      От Эмилио отец Генерал и его коллеги услышали выхолощенную версию рассказа Софии, но у них имелся доклад Марка Робичокса об этой ночи и о последующих днях.
      - ВаКашани были добры к нам, - сказал им Сандос. - Когда они вернулись и обнаружили, что случилось, то приняли меры, чтобы никто не оставался один. Полагаю, отчасти это шло от желания утешить нас, но, по-моему, они были обеспокоены тем, что охотник ВаХаптаа, убивший Энн и Д. У., все еще бродит поблизости, выискивая легкую добычу. Они боялись за своих детей, естественно, но также и за нас, поскольку мы явно не знали, как позаботиться о себе. И мы привлекли беду.
      Его головные боли были тогда очень сильными - они накатывали волнами каждые несколько часов, сокрушая мысли и молитвы, выдавливая из рассудка даже горе. Руна предполагали, что болезнь вызвали душевные страдания, и беспокоились, что не могут найти способа их облегчить. Аскама ложилась в темноте рядом с Эмилио, ожидая, пока его отпустит, и приходя в себя, он обнаруживал, что девочка пытливо смотрит на него, выискивая признаки улучшения. К тому времени Аскама подросла и повзрослела. «Мило, - сказала она по-английски однажды утром, - ты больше не можешь быть радостным? Я очень боюсь, что ты умрешь». Это стало поворотным пунктом, спасательным леером, за который Эмилио смог ухватиться, и он возблагодарил Господа. Он не хотел ее пугать.
      - Отец Робичокс докладывал, что в то время там появилось много малюток, - сказал Джон.
      Изучая отчеты миссионеров, Джон подумал, что этот своеобразный бум рождаемости, возможно, обусловил некое чувство обновления. Разве не об этом писал Робичокс, изумляясь, «какую радость приносит новое дитя, какое это счастье, когда на плече лежит влажная головка младенца». В последнем отчете, отправленном Робичоксом через две недели после гибели Энн Эдвардс и Д. У. Ярбро, Марк сообщал, что Джордж Эдвардс буквально оживал, когда ему давали подержать младенца, - словно получал некий животворный импульс. И потом, Квинны тоже ожидали ребенка.
      Но при словах Джона Эмилио едва заметно насторожился.
      - Да. Родилось много малюток.
      Он говорил очень спокойно, но взглядом уперся в Йоханнеса Фолькера.
      - Это все огороды.
      Сознавая, что по какой-то причине обращаются прямо к нему, Фолькер покачал головой:
      - Извините. Не понимаю.
      - Ошибка. Та самая, о которой вы хотели узнать. Фатальная ошибка.
      Вспыхнув, Фолькер глянул на отца Генерала, оставшегося бесстрастным, затем снова посмотрел на Сандоса.
      - Полагаю, я заслужил это. Сандос ждал.
      - Я заслужил это, - повторил Фолькер, не делая оценок.
      - На самом деле, у нас была вся информация, - сказал Эмилио. - Она вся была там. Мы просто не поняли. Полагаю, что, даже если бы нам сказали об этом прямо, мы все равно бы не поняли.
      Они слушали, как тикают часы, и смотрели на него, не зная, продолжит он или уйдет. Затем Сандос вернулся к ним из дальнего далека - оттуда, где он был только что, - и заговорил.
 
      Сначала они услышали пение. Воинственное и размеренное, с мощным ритмом. Вернее, его отголоски, принесенные издали ветром. ВаКашани заволновались, собираясь вместе, и поднялись на равнину, чтобы видеть, как приближается патруль. Почему они не остались в квартирах? Почему не бежали? Они могли спрятать малышей, думал Эмилио позднее. С другой стороны, тогда они оставили бы след, по которому их нашел бы даже не самый умелый хищник. Какой в этом смысл? Поэтому они собрались в круг - младенцы, дети, отцы в центре - и ждали на равнине приближения патруля.
      Потом, пожив некоторое время в Гайджуре, Эмилио лучше понял ограничения, наложенные на деревню руна; но в тот момент он находился в полном неведении. Руна позволили этим детям родиться. На каком-то уровне руна должны были сознавать, что им не позволят сохранить малышей, но соки жизни поднялись в них, и они сами выбрали себе партнеров, а их естество, подпитанное более обильной и доступной едой, которую их научили добывать чужеземцы, пробило себе дорогу.
      - Видите ли, руна плодятся в зависимости от наличия корма, - сказал Сандос. - Я осознал это позже, а Супаари подтвердил. Система сбалансирована так, что обычно руна не испытывают сексуального голода. Они ведут семейную жизнь, но не размножаются, если джана'ата не хотят, чтобы они плодились. При нормальном положении дел уровень жиров в их организме остается низким. Они путешествуют к естественно растущим ресурсам. На это тратится энергия, верно? Наш земледельческий эксперимент нарушил баланс.
      Он по очереди посмотрел каждому в лицо, проверяя, поняли ли они.
      - В это трудно поверить, не так ли? Понимаете, джана'ата не держат руна на скотных дворах и не порабощают их. Руна трудятся внутри культуры джана'ата, потому что сами хотят. Их выводят для этого, и это для них нормально. Когда корпоративный счет деревни достигает определенного уровня, им предоставляют дополнительную еду, добавочные калории, и это вызывает течку у женских особей.
      Джулиани вдруг вспомнилась фраза из доклада.
      - Пассивный залог, - сказал он. - Я удивился, когда это прочитал. Доктор Эдвардс писала, что партнеры руна выбираются с использованием критериев, отличных от тех, которые применяют при выборе супругов.
      - Да. Тонко, не правда ли? Их партнеры выбираются заних - генетиками джана'ата. - Сандос невесело усмехнулся. - Если вдуматься, это вполне человеческая система, сравнимая с тем, как мы разводим мясных животных.
      Побледнев, Фелипе Рейес выдохнул:
      - О Боже!
      - Да. Теперь вы понимаете, правда?
      Сандос посмотрел на Фолькера, который еще не сообразил. Затем глаза Фолькера закрылись.
      - Теперь вы понимаете, - повторил он, следя за реакцией Фолькера. - Стандарты в городе, для специалистов, очень высоки. Но ничего не тратится впустую. Если результаты спаривания не дотягивают до стандарта, отпрыска устраняют как можно быстрей, пока не развилась привязанность. Что-то вроде телятины, можно сказать.
      Йоханнес Фолькер выглядел так, будто его сейчас стошнит.
      - Деревенским руна в некотором смысле повезло больше. Они собирают еду, волокна, прочие растительные продукты почти так же, как делали бы это без вмешательства джана'ата в их жизнь. Их размножение строго контролируется, но на них не охотятся, как в прежние времена, - исключая редких браконьеров ВаХаптаа, которые все еще эксплуатируют руна старым способом, как свободно пасущийся скот. Супаари сказал нам об этом. Когда? Через пару дней после того, как были убиты Энн и Д. У. Я сам использовал это слово: «браконьер». Я и не подозревал, что оно означает убийство особи с целью поедания ее плоти.
      - Эмилио, это ничего бы не изменило, - произнес Джон. Сандос внезапно поднялся и начал расхаживать.
      - Нет. Не изменило бы. Я понимаю это, Джон. Было слишком поздно. Огороды были разбиты и плодоносили. Дети были зачаты. По всему Имброкату. Даже если бы я вовремя понял смысл того, что сказал нам Супаари, это ничего бы не изменило.
      Он остановился перед Фолькером.
      - Мы спросили разрешения. Учли экологическое воздействие. Мы просто хотели прокормить себя, чтобы не быть обузой для деревни.
      Эмилио замолчал, а затем, неукоснительно честный, добавил:
      - И мы хотели питаться чем-то привычным. Никто не усмотрел в этом никакого вреда. Даже Супаари. Но он хищник! Он думал, что огороды декоративные! Ему и в голову не приходило, что мы станем употреблять растения в пищу.
      Отец Генерал откинулся на спинку кресла:
      - Расскажи нам, что произошло.
      Эмилио долго стоял не двигаясь и смотрел на Джулиани, словно бы сбитый с толку. А затем он им рассказал.
 
      Офицер джана'ата явно знал о незаконном размножении и приказал руна вынести вперед младенцев. Это было исполнено в полном молчании, только некоторые из более старших детей, таких как Аскама, заплакали. Людей спрятали в центре толпы. Возможно, их не отыскали бы, не выйди София вперед. А может, и нет. Даже если б они сами не привлекли к себе внимание, их запах вряд ли бы остался незамеченным.
      - Мы понятия не имели, что должно произойти. Мы просто поднялись на равнину, потому что это сделали остальные. Единственным из нас, кто видел других джана'ата, кроме Супаари, был Марк, и его появление патруля очень встревожило. ВаКашани просили нас оставаться в центре и вести себя тихо, и Марк думал, что это правильно. Он был очень взволнован. Он сказал мне, что видел в городе странную сцену, но не уверен, что правильно ее понял. Манужаи велел нам быть тихими, но я так и не узнал, что он имел в виду. Я недоумевал, почему Марк так напуган, ведь руна, казалось, воспринимают ситуацию довольно спокойно. Затем патруль начал убивать младенцев.
      Эмилио сел, опустив голову на руки. Брат Эдвард пошел за програином, но когда он вернулся в кабинет, Сандос уже продолжал свой рассказ, а флакон с таблетками, который Бер поставил перед ним, проигнорировал.
      - В иврите есть выражение, - говорил он. - «Эшет хаяль»: женщина великой отваги. София поняла, что происходит, раньше всех нас.
      - И воспротивилась, - сказал Джулиани, представляя теперь, каким образом понятие насилия стали связывать с иезуитской группой.
      - Да. Я слышал ее слова, а потом их подхватили ВаКашани, повторяя нараспев: «Нас много, их единицы». София произнесла это и вышла вперед.
      Он видел ее ночами, в снах: голова вскинута, царственная осанка.
      - Она подняла с земли одного из младенцев. Полагаю, командир джана'ата был так изумлен ее появлением, что поначалу просто растерялся. Но затем вся деревня хлынула вперед, чтобы вернуть детей, и когда руна двинулись, патруль отреагировал очень быстро. - Эмилио тяжело дышал, уставившись расширенными от ужаса глазами в стол. - Это была бойня, - сказал он наконец.
      Фолькер наклонился вперед:
      - Может, немного передохнете?
      - Нет. Нет. Нужно закончить.
      Подняв голову, Эмилио посмотрел на флакон програина, но не притронулся к нему.
      - Наверное, патрульные на какое-то время потеряли головы от шока, вызванного нашим присутствием, и возмущения, что руна двинулись против них. И то, что сказала София, было для них ужасно. Вы должны понять, что джана'ата строго ограничивают и свою численность. Их популяционная структура почти в точности совпадает со структурой хищных видов в дикой природе: примерно четыре процента от численности добычи. Мне это объяснил Супаари. Поэтому слышать, как руна твердят: «Нас много, их единицы», - наверное, было для них кошмаром.
      - Не могу поверить: вы их защищаете! - сказал ошеломленный Фелипе.
      Началась бурная дискуссия о стокгольмском синдроме. Эмилио, истерзанный болью, сжимал руками голову. Внезапно он опустил кулаки на стол - не слишком резко, опасаясь повредить скрепы, - и произнес со спокойной четкостью:
      - Если вы будете шуметь, мне придется уйти. Тогда они смолкли, и он сделал осторожный вдох.
      - Я не защищаю их. Я пытаюсь объяснить, что случилось и почему. Но это их общество, и они сами расплачиваются за свой способ выживания.
      Жестким взглядом он уперся в Рейеса и требовательно спросил:
      - Каково сейчас население Земли, Фелипе? Четырнадцать, пятнадцать миллиардов?
      - Почти шестнадцать, - тихо сказал Фелипе.
      - На Ракхате нет нищих. Нет безработицы, нет перенаселенности. Нет голода. Нет экологической деградации. Там нет генетических болезней. Старики не страдают немощью. Те, у кого неизлечимая болезнь, не умирают годами. Они платят ужасную цену за эту систему, но мы тоже платим, Фелипе, и разменная монета - страдания детей. Сколько малышей умерло от голода, пока мы сидим тут? Только оттого, что их трупы не поедают, наш вид нельзя считать более нравственным.
      Джулиани позволил этой вспышке самой выжечь себя. Когда Сандос вновь взял себя в руки, отец Генерал повторил:
      - Расскажи нам, что произошло.
      Эмилио посмотрел на него с горестным недоумением, но в конце концов понял, что сам сбился с дороги.
      - Полагаю, поначалу патруль намеревался истребить только младенцев. Супаари позже сказал мне, что, если бы жители деревни во второй раз преступили запрет, это было бы уже серьезным правонарушением, и тогда наказанию подвергли бы женщин-рожениц. Но поскольку руна оказали сопротивление, патрульные перестарались. Они решили жестоко подавить бунт, чтобы другим было неповадно.
      - Сколько погибло? - спросил Джулиани ровным голосом.
      - Не знаю. Возможно, треть ВаКашани. Может быть, больше.
      Он отвел взгляд.
      - И София. И Джимми. И Джордж.
      Наконец сдавшись, Эмилио потянулся за програином - слишком поздно, чтобы от этого был прок. Все смотрели, как он запил водой две таблетки, а затем осушил стакан.
      - А где был ты? - спросил Джулиани.
      - Ближе к центру толпы. Аскама очень испугалась. Когда началась резня, Манужаи и я старались заслонить ее нашими телами. Чайпас была убита, защищая нас.
      - А отец Робичокс?
      - Он бежал.
      Сандос посмотрел на Фелипе и тихо сказал:
      - Я не защищаю его, но что он мог сделать? По их меркам мы не крупней подростка, а там творился полный хаос. О рыцарстве не было и помину. Любого, кто оказывался на расстоянии удара, убивали. - Эмилио почти умолял их понять. - Мы были к этому совершенно не готовы! Супаари совсем другой. Попытайтесь представить, как это выглядело!
      - Военные джана'ата - разящая рука расы разумных хищников, - тихо сказал Фолькер. - И они защищали цивилизацию, как ее понимали. Наверное, это было ужасающе.
      - Да.
      Ему становилось все хуже.
      - Придется выключить свет.
      Поднявшись, Фолькер сделал это за него. Потом Эмилио вновь услышал голос отца Генерала:
      - Расскажи нам.
      - Я был захвачен в плен.
      Он слышал, как визжала Аскама.
      - Марка изловили с легкостью. Нас забрал патруль джана'ата. Водили от деревни к деревне. Вряд ли они понимали, что огороды - наших рук дело. Просто они не знали, что с нами делать. У них была работа, которую следовало выполнять, и они взяли нас с собой. Полагаю, в конечном итоге нас собирались доставить в город Инброкат, столицу. В каждой деревне на этом маршруте сжигали огороды и учиняли избиение младенцев… Я должен закончить.
      Эмилио помолчал, сосредоточившись на том, чтобы успокоить дыхание.
      - Марк… это ведь была его идея - разбить огороды. Каково ему было думать, что он стал невольной причиной этой бойни…
      Еще несколько минут молчания.
      - Джана'ата ели только раз в день. Каждое утро нам предлагали еду, затем - многочасовой марш-бросок. Марк отказался есть. Я пытался его заставить, но он лишь говорил что-то по-французски. Несколько слов.
      Убрав руки от головы, Эмилио попытался посмотреть на них.
      - Я неграмотен на многих языках, - сказал он. - Я выучился говорить на арабском, амхарском, к'сане, но не читаю на них. Французский - единственный язык, на котором я читаю, но не говорю. Разговорную речь я так и не освоил.
      Свет был слишком ярким. Эмилио снова закрыл глаза.
      - Когда я заставлял Марка поесть, он говорил: «111 son, less and sawn». Что-то вроде этого. Мне следовало распознать…
      - «Ill sont les innocents». - Это был голос Джулиани. - «Трудно думать о немыслимом». Они предлагали вам мясо младенцев.
      Теперь Эмилио трясся всем телом.
      - Да. Позже я и сам увидел, что… Ничего не тратится впустую… Эд!
      Он сумел продержаться, пока брат Эдвард не довел его да туалета, а когда тошнота прошла, Эд сделал ему укол взамен извергнутого програина. Эмилио не имел понятия, кто доставил его в комнату, но перед тем, как заснуть, произнес:
      - Иногда мне это снится.
      Когда Эмилио проснулся, рядом сидел Йоханнес Фолькер, перебирая бусины четок.
      - Простите меня, - сказал он.
 
      Прошло двое суток, прежде чем Сандос смог продолжить.
      - Вы сказали, что думали, будто военные ведут вас в столицу, - начал Джулиани. - Я понял этотак, что вы не дошли до… - Он сверился со своими записями. - Инброката.
      - Не дошли. Позже Супаари рассказал мне, что он прибыл в Кашан дня через два после резни. Он позаботился о тамошних делах, затем отправился за Марком и мной. Полагаю, Супаари не знал нашего маршрута. Мы находились в пути недели две, прежде чем он нас догнал. Этот отрезок времени был очень сумбурным. И мы были в скверном состоянии. Я убеждал Марка поесть. Я… Он не мог этого сделать. Спустя какое-то время я сдался.
      - Но вы ели мясо, - сказал Джон. - После того, как узнали. - Да.
      Эмилио умолк, пытаясь найти какой-нибудь способ объяснить.
      - В британской армии когда-то можно было приговорить человека к восьми сотням плетей. Читали о таком? Как ни удивительно, некоторые после этого выживали, и вот они рассказывали, что спустя какое-то время переставали ощущать боль. Они чувствовали лишь нечто вроде стука. С моей душой произошло похожее. Понимаете? Смотреть, как убивают детей, есть это мясо… Через какое-то время перестаешь воспринимать происходящее, уже не чувствуешь боли и слышишь только стук ударов плетей.
      Он пожал плечами, зная, что представить такое им не под силу. Хотя они старались.
      - Как бы то ни было, Супаари догнал патруль. К тому времени, когда он нас нашел, Марк очень ослабел. Думаю, командир вскоре прикончил бы его. Марк их задерживал.
      Когда Эмилио увидел Супаари, то не почувствовал ничего. Они с Марком сидели на земле, слишком усталые, чтобы думать, надеяться или молиться. Несмотря на то, что он не отказывался от пищи, Эмилио был измучен. Он знал, что не сможет долго поддерживать Марка на ногах, что и сам вскоре свалится.
      - Думаю, Супаари дал взятку командиру. Они долго говорили. На языке, которого я не знал.
      - Значит, Супаари вернул вас в Кашан? - задал вопрос Джон, когда молчание затянулось.
      Сандос очнулся:
      - Нет. Не уверен, что там были бы нам рады. Он отвез нас в Гайджур. В свою резиденцию. Я больше никогда не видел Кашан.
      - Судя по отчету отца Робичокса о его посещении этого города, вы были бы там в сравнительной безопасности, если бы держались вне поля зрения джана'ата, - сказал отец Генерал. - Или я не прав?
      - Полагаю, Супаари поначалу исходил из того, что там мы будем в безопасности. Я не очень понял его мотивы. Возможно, он ощущал некий долг по отношению к нам. Он был привязан к Энн - по-моему, искренне. Благодаря нам он разбогател. Для джана'ата он был довольно чутким, способным сопереживать. Думаю, в какой-то мере Супаари мог представить, каково это: оказаться среди чужих без поддержки.
      Винченцо Джулиани оцепенел, хотя Сандос этого не заметил. Я заслужил это, даже если эта фраза произнесена без умысла, подумал Джулиани, вторя Йоханнесу Фолькеру,
      - Во всяком случае, - говорил Сандос, - он выкупил нас, привел в свой дом и взял на себя ответственность за нас. Он сделал нас частью своей семьи.
      - Это тогда Супаари показал вам плющ, ста'ака?- спросил Джон.
      - Да.
      На сей раз, в виде исключения, Эмилио не пришлось объяснять. Бесстрастно сидя в кресле, он уплыл мыслями далеко, пока Джон Кандотти рассказывал остальным о хаста 'акала.О методе, с помощью которого руки делаются похожи на стелющиеся ветки плюща, который растет на более прочных растениях, - дабы символизировать и усиливать зависимость. Теперь Джон понял, отчего умер Марк. «Что, если у Марка развилась цинга? - спрашивал он у Сандоса. - Было там что-то, что ели вы и чего не ел Марк?» Марка Робичокса убила не цинга, его убили голод и анемия. И наверняка - отчаяние.
 
      Позже Эмилио осознал, что, когда трансформация его левой руки была наполовину завершена, он впал в клинический шок. В течение следующих нескольких дней Эмилио лишь время от времени приходил в себя - вспотевший, продрогший, страдающий от жажды, как никогда в жизни. Не хватало воздуха, часто снилось, что он задыхается или тонет. Иногда в бреду Эмилио тянулся к чему-то, пытаясь вытащить себя на воздух, а его кисти конвульсивно дергались, как подергиваются лапы собаки, когда ей снится погоня, и он просыпался с воплем, как только непроизвольное движение посылало тонкие молнии фосфоресцирующей боли по длинным нервам его рук.
      Некоторое время Эмилио не мог увидеть то, что с ним сотворили, - из-за почти полной обездвиженности, вызванной потерей крови. Казалось, руки переломаны, распухли, в них пульсировала нестерпимая боль, но он не мог поднять голову, чтобы посмотреть на них. Периодически кто-то приходил и упражнял его пальцы, растягивая на плоскости. Эмилио понятия не имел, зачем это делалось. Он знал лишь, что растягивание было мукой, и, всхлипывая, умолял это прекратить. Его мольбы произносились на испанском и, разумеется, были непонятны, но даже если б Эмилио жаловался на чистом и безупречном высоком к'сане, это не играло бы роли. Они полагали, что необходимо предотвратить застой в мышцах, дабы не испортить линию пальцев, спадающих от запястий. Поэтому не обращали внимания на его вопли.
      Когда его организм постепенно восстановил потерянную кровь, он смог двигаться, но выгадал от этого мало. Раны покрывались коркой, и зуд, предшествующий заживлению, сводил Эмилио с ума. Его привязали, чтобы он, неистовый и плачущий от боли, не разорвал повязки зубами. Его борьба с путами, возможно, предотвратила образование в сосудах ног кровяных сгустков, которые могли бы вызвать смерть от инсульта или инфаркта. И - Боже, помоги ему - Эмилио ел мясо во время долгого марша из Кашана и поэтому не был истощен, когда подвергся хаста 'акала.К добру или ко злу, но все это, возможно, спасло его жизнь.
      Его первым предложением на языке руанджа стал вопрос о состоянии Марка. «Этот не сильный», - сказали ему, но Эмилио, произнеся несколько слов, так устал, что отключился, не услышав ответа, и на сей раз спал без снов.
      Когда он опять проснулся, голова была ясной и он находился один, не связанный, в комнате, залитой солнцем. С громадным усилием Эмилио перевел себя в сидячее положение и в первый раз посмотрел на свои кисти. У него не осталось сил для каких-то эмоций, он был слишком слаб даже для того, чтобы поинтересоваться, зачем это сделали.
      Эмилио все еще сидел, глядя в никуда, - сгорбившийся, бледный, - когда вошел один из рунао-слуг.
      - Сердце кое-кого заболеет, если он не увидит Марка, - сказал он настолько твердо, насколько мог.
      Как младенцев-близнецов помещают в разные комнаты, дабы они не будили друг друга, так разделили чужеземцев. Руна знали, что физическая стойкость, демонстрируемая криками, означает, что более мелкий из этих двоих, вероятно, выживет. На выздоровление тихого они не очень надеялись и отселили его, чтобы он не терял силу от постоянных пробуждений другого.
      - Этот спит, - сказала Ауиджан Сандосу. - Кое-кто приведет тебя к нему, когда он проснется.
      Двумя днями позднее он снова сидел, ожидая ее и решив теперь во что бы то ни было пойти к Марку.
      - Сердце кое-кого остановится, если он не увидит Марка, - настойчиво сказал Эмилио и, поднявшись, на слабых непослушных ногах двинулся к двери.
      Когда он упал, рунао подхватила его и, бормоча что-то, понесла через коридор в комнату, где спал Марк.
      Тут все провоняло кровью, а Марк был белый как полотно. Эмилио сел на край спального гнезда, положив свои изуродованные кисти на колени, и окликнул Робичокса по имени. Глаза Марка открылись, и в них блеснуло узнавание.
      У Эмилио не было ключа к тому, что Марк сказал в течение последних часов своей жизни. По-латыни он спросил Марка, желает ли тот исповедаться. В ответ опять услышал шепот на французском. Когда Марк замолчал, Эмилио отпустил ему грехи. Тогда Марк заснул, и он тоже задремал, сидя на полу возле постели и положив голову рядом с правой рукой Марка, все еще истекавшей кровью. Несколько раз в эту ночь Эмилио чувствовал, как что-то гладит его волосы, и слышал, как кто-то говорит: «Deus vult». Возможно, это был сон.
      Утром, когда в глаза ударил солнечный свет, Эмилио проснулся, одеревенелый и несчастный. Кое-как поднявшись, он вышел из комнаты и попытался заставить рунао вызвать целителя или наложить давящую повязку на кровоточащие раны между пальцами Марка. Ауиджан лишь тупо смотрела на него. Позже Эмилио спрашивал себя: соображал ли он, что нужно говорить на руанджа? Может, он опять изъяснялся на испанском? Но так и не вспомнил.
      Марк Робичокс умер через два часа, так и не придя в сознание.
 
      - Когда их подвергли этой процедуре, отец Робичокс находился в плохом физическом состоянии, - говорил Джон, - и после нее не выжил.
      Эмилио поднял взгляд и увидел, что все смотрят на его руки. Он положил их на колени.
      - Наверное, это было очень тяжело, - сказал отец Генерал. - Да.
      - И ты остался один.
      - О нет, - мягко возразил Эмилио. - Нет. Со мной был Господь.
      Он произнес это с огромной искренностью, и невозможно было понять, серьезен он или иронизирует. Выпрямившись, Сандос посмотрел в глаза Винченцо Джулиани:
      - Как по-вашему? Был ли со мной Господь?
      Он огляделся, всматриваясь в каждого из них: Джона Кандотти, Фелипе Рейеса, Йоханнеса Фолькера, Эдварда Бера, - и снова остановил взгляд на Джулиани, который вдруг обнаружил, что лишился голоса.
      Поднявшись, Сандос подошел к двери, открыл ее. И вдруг застыл, пораженный мыслью.
      - Не комедия. Не трагедия.
      Тут он засмеялся - каким-то мрачным, загробным смехом.
      - Возможно, фарс? - предположил Сандос. А затем он ушел.
 

 
       Неаполь: август 2060
 
       - Думаю, я разочаровал Супаари, - сказал Сандос на следующий день. - Работать с Энн было для него удовольствием, и они очень нравились друг другу. А я вовсе не был приятным собеседником.
      - Вы были убиты горем, напуганы, истощены, - решительно заявил Фолькер.
      А Джон кивнул, впервые согласившись с тем, что сказал Йо-ханнес Фолькер. - Да! Жалкий сотрапезник.
      Сегодня голос Сандоса звучал весело и оживленно. Джулиани явно не одобрял такое странное расположение духа; Сандос его игнорировал.
      - Я не уверен, что Супаари все досконально продумал, прежде чем принять меня в своем доме в качестве иждивенца. Так сказать, спонтанный жест межпланетной доброй воли. Может, он хотел в итоге передать меня правительству. - Сандос пожал плечами. - Во всяком случае, он был жизненно заинтересован в торговых аспектах этой ситуации, а из меня вышел неважный экономический советник. Супаари спросил как-то, не считаю ли я, что с Земли могут прибыть другие группы. Я сказал, что мы радировали на свою планету о нашем положении и что другие вполне могут прилететь. Но когда это произойдет, нам неизвестно. Он решил учить с моей помощью английский, поскольку это наш лингва-франка. Он уже начал перенимать его от Энн.
      - Итак, ты работал как лингвист, - сказал Джулиани небрежным тоном. - По крайней мере, какое-то время.
      - Да. Супаари выжал из ситуации, что возможно. Когда я достаточно окреп, чтобы разобраться, каким языком следует пользоваться, у нас было много бесед. Для него это было хорошей практикой в английском, и он многое мне объяснил. Вам следует быть ему благодарными. Большая часть того, что я понял о случившемся, поступила от него. Супаари был очень полезен.
      - Как долго ты с ним пробыл? - спросил Джулиани.
      - Не знаю. От шести до восьми месяцев. Все это время я учил к'сан. Чудовищно сложный язык. В жизни не встречал ничего подобного. Часть шутки, я полагаю, - усмехнулся своим мыслям Эмилио.
      Он встал и начал нервно прохаживаться по комнате, мешая остальным сосредоточиться.
      - Ты что-нибудь слышал про насилие, о котором докладывали By и Исли? - спросил Джулиани, наблюдая, как он мечется из угла в угол.
      - Нет. Я был в полной изоляции, уверяю вас. Однако могу предположить, что со свойственным им творческим пылом руна стали развивать идею Софии, что их много, а джана'ата - единицы.
      - Как только Аскама привела By и Исли в резиденцию Супаари, они спросили о тебе, - Джулиани сделал паузу, увидев, что Сандос вздрогнул. - Супаари сказал им, что он уже распорядился твоей судьбой и ты теперь в другом месте. Как же он выразился? А, вот: «Это больше соответствует его натуре». Можешь объяснить, почему тебя убрали из его семьи?
      Раздался неприятный смех.
      - Знаете, что я однажды сказал Энн Эдвардс? Бог в «почему».
      Сейчас Сандос не смотрел ни на кого. Он стоял спиной к ним и смотрел в окно, осторожно, чтобы не зацепиться скрепами за ткань, отодвинув тонкую штору. Затем они опять его услышали:
      - Нет. Я не знаю, что у него было на уме, но уверен, что угрызения совести его не мучили.
      - Его не мучили, - повторил Джулиани негромко. - А тебя? Ты не сделал ничего такого, что могло вызвать твое изгнание?