Птица малая

      Эмилио кивнул:
      - Со мной никогда такого не было. Какое странное ощущение…
      Он потряс головой, пытаясь изгнать из нее туман, и его глаза опять расширились.
      - Ну-ну. Просто посиди некоторое время. Кровяное давление должно прийти в норму.
      Скрестив руки, Энн прислонилась к переборке, наблюдая за ним как медик, размышляя о том, что видела. Он коротко засмеялся, а затем притих, ожидая, когда вернутся силы.
      - Я удивлена, - задумчиво сказала Энн, - что ты удивился.
      - Насчет планеты?
      - Да. Ведь все это было твоей идеей. Я думала, у тебя что-то вроде прямого доступа к Господу.
      Она была вовсе не такой саркастичной, какой могла бы быть. На самом деле Энн произнесла это почти бесстрастно, лишь намекнув на неискренность - для самозащиты.
      Эмилио долго молчал, дважды начиная говорить что-то, но затем вновь умолкая. Наконец он произнес:
      - Энн, можно я скажу тебе кое-что? По секрету?
      Она соскользнула по стене, в отличие от Эмилио контролируя свое падение на пол, и уселась со скрещенными ногами, глядя на него.
      - Я никогда не говорил этого никому, Энн, но… - Он опять замолк и нервно рассмеялся: - Наверное, это своеобразный рекорд, да? Человек, способный быть совершенно невразумительным на четырнадцати языках.
      - Ты не обязан говорить, если не хочешь.
      - Нет. Мне нужно сказать кому-то. Не кому-то. Тебе. Мне нужно сказать об этом тебе. Энн, я лишь теперь вхожу туда, где, как все считают, я пребывал все время.
      Опять повисла пауза, пока Эмилио решал, сколько можно ей открыть и с чего начать. Наблюдая за ним, Энн ждала, довольная, что на его лицо вернулся румянец, а затем растроганная - когда сообразила, что на самом деле он покраснел. Саморазоблачение похоже на секс, подумала она. Нелегко обнажать душу.
      - Энн, ты должна понять. Я не из тех, кто решил стать священником уже в семь лет. Я начал… ну, ты видела Ла Перла, верно? Но ты и представить не можешь, каково это - расти там. - Эмилио снова замолчал, захлестнутый воспоминаниями. - Как бы то ни было, иезуиты, в особенности Д. У., показали мне, что можно жить по-другому. Я не говорю, что сделался священником из благодарности… Ладно, признаю: возможно, это одна из причин. Но я хотел стать похожим на них. Похожим на Д. У.
      - Не так уж плохо, - сказала Энн, спокойно взирая на него. Он глубоко вздохнул.
      - Нет. Это хорошо. И дело не только в благоговении перед героями. Я хотел этой жизни и не жалею, что ее выбрал. Но… Энн, помнишь, как-то я сказал, что по поведению людей трудно понять, верят они в Бога или нет? - Эмилио внимательно следил за ней, высматривая следы отвращения или разочарования, но она не выглядела шокированной или хотя бы удивленной. - Знаешь, из тебя вышел бы хороший священник.
      - Если бы не целибат, - засмеялась Энн. - К тому же церковь до сих пор полагает, что во мне избыток Х-хромосом. Не уходи от темы.
      - Верно. Верно. - Эмилио вновь помедлил, но в конце концов пришли нужные слова: - Я был, как те физики, о которых ты говорила. Я был, как физик, который верит в кварки рассудком, но не чувствует их. Я мог привести все доводы святого Фомы насчет Господа, цитировать Спинозу и произносить правильные фразы. Но я не чувствовал Бога. Не верил в него сердцем. Я мог защищать идею Бога, но все это были «показания с чужих слов», как сказал бы юрист. Это не было для меня эмоциональной правдой, как для парней вроде Марка. - Он обхватил плечи руками и наклонился к коленям. - Я был словно дом, пустующий в ожидании Бога. Но я не отчаивался. Терпеливо ждал. Я свысока смотрел на людей, уверенных в своей особой близости к Богу. - Его голос был очень тихим, и он состроил гримасу, говорившую: «Кого они дурят?» - Я всегда думал: ну да, конечно, - наверное, ты видишь и Элвиса в прачечной…
      - Эй! А что в этом такого? - возмущенно воскликнула Энн. - Я лично видела Кита Ричардса в бакалейном магазине в Кливленд-Хайтсе.
      Засмеявшись, Эмилио сдвинулся обратно на кровать, чтобы она могла сесть возле стены.
      - Ладно. Однажды звонят мне в четыре утра. А затем все мы сидим в кабинете Джимми, слушая невероятную музыку, и я говорю: интересно, а можем мы туда полететь? И Джордж, Джимми, София говорят конечно, нет проблем, надо лишь сделать расчеты. А ты думаешь: мы что, сумасшедшие? Ну, я тоже так думал, Энн. То есть сперва это было как бы игрой! В самом деле я забавлялся мыслью, что это - воля Господа.
      Энн вспомнила его тогдашнюю шутливость. В то время это казалось очень странным.
      - Я все ждал, что игра прекратится, что все от души посмеются надо мной и я вернусь к своим делам, пытаясь заставить Ортегу отдать мне тот дом для детского сада, споря с Ричи Гонзалесом и муниципалитетом о ремонте канализации на восточной окраине и все такое, да? Но она просто продолжалась. Отец Генерал, астероид, самолет и все эти люди, трудившиеся над безумной идеей. Я все ждал, что кто-то скажет: Сандос, идиот, сколько хлопот из-за ерунды! Но это длилось и длилось.
      - Как сказал Д. У. , чертова уйма черепах, появившаяся на чертовой уйме столбов.
      - Да! Итак, я лежу в кровати, ночь за ночью, и больше не могу спать, а ты меня знаешь - обычно я засыпаю на полуслове. Бывало, всю ночь думаю: что тут происходит? И часть меня говорит: ты, тупой ублюдок, - Бог пытается тебе что-то сказать. А другая моя часть возражает: Господь не разговаривает со шпаной из Пуэрто-Рико, разве не знаешь?
      - С чего ты взял? Видишь ли, я спрашиваю как один не вполне убежденный агностик у другого.
      - Ну, ладно, слова насчет Пуэрто-Рико я беру назад, но Господу не к лицу заводить любимцев. А что во мне такого особенного, чтобы Бог потратил время, стараясь что-то мне сказать?
      Он выпустил пар, и Энн дала ему собраться с мыслями. С минуту Эмилио молчал, глядя в пустоту, затем посмотрел на нее, улыбнулся и, спустившись с кровати, сел рядом с Энн на полу - плечом к плечу, подняв, как и она, колени. Разница в возрасте казалась сейчас совсем не важной. Энн на миг вспомнилось, как она вот так же сидела со своей лучшей подругой, когда им обеим было по тринадцать, - делясь секретами, строя планы.
      - Все шло так, будто Господь и вправду влиял на события. И я поймал себя на том, что, как и Марк, говорю «Deus vult», - но в то же время не думаю так всерьез. Но однажды ночью я вдруг подумал, что все это происходит, на самом деле. Происходит нечто экстраординарное. Бог уготовил для меня особую судьбу. Помимо сточных труб, я имею в виду… И долгое время я продолжал думать, что я, наверное, сумасшедший, а вся эта затея - безумие. Но иногда… Энн, бывают периоды, когда я верю… И когда я делаю так, - тут голос Эмилио упал до шепота, а руки, покоившиеся на коленях, раскрылись, словно он хотел потянуться к чему-то, - это изумительно. Внутри меня все обретает смысл; все, что я сделал, что случилось со мной - все вело сюда, где мы сейчас находимся. Но, Энн, это пугает, и я не знаю почему…
      Она ждала продолжения, но Эмилио молчал, и Энн решила выстрелить наугад.
      - Знаешь, что самое ужасное в признании в любви? - спросила она. - Ты попросту голый. Ты поставил себя в опасное положение, снял всю защиту. Ни одежды, ни оружия. Негде прятаться. Полностью уязвимый. Единственное, что позволяет это вытерпеть, - это вера, что другой тоже любит и что он не станет тебе вредить.
      Эмилио ошеломленно посмотрел на нее:
      - Да. Точно. Как раз это я и чувствую, когда верую. Словно я влюблен и обнажен перед Господом. И это внушает ужас. Но в то же время ощущаешь себя грубым и неблагодарным, понимаешь? Потому что продолжаешь сомневаться. Ведь Бог любит меня. Персонально.
      Он фыркнул, недоверчиво и изумленно, и на секунду зажал ладонями рот. Затем убрал их.
      - Это звучит самонадеянно? Или просто безумно? Думать, что Господь любит меня.
      - Для меня это звучит совершенно здраво, - сказала Энн, пожимая плечами и улыбаясь. - Тебя очень легко любить.
      Она осталась довольна тем, как естественно и непринужденно это прозвучало.
      Эмилио отодвинулся, чтобы посмотреть на Энн, и его взгляд смягчился, а сомнения уступили место правде, в которой он был уверен.
      - Madre de mi corazon* [Мать моего сердца (исп.)], - сказал Эмилио тихо.
      - Hijo de mi alma* [Сын моей души (исп.)], - ответила она нежно и убежденно. Прошла минута, а они оставались вместе, открытые друг другу. Затем чары развеялись, и он засмеялся:
      - Если мы задержимся здесь, это вызовет скандал.
      - Думаешь? - спросила Энн, широко раскрыв глаза. - Как мило!
      Поднявшись на ноги, Эмилио протянул ей руку. При низкой гравитации она встала легко, но задержала пальцы в его ладони на секунду дольше, чем требовалось, и они обнялись, опять рассмеявшись, потому что было трудно решить, чьим рукам следует находиться сверху. Затем Энн открыла дверь и устало окликнула:
      - Дайте кто-нибудь этому парню сандвич.
      Джимми заорал: «Сандос, ну ты и дурень! Когда ты последний раз ел? Я что, должен обо всем думать?» А София сказала: «Может, в следующий раз нам лучше играть на изюм?» Но они с Джимми уже готовили для Эмилио еду. И все опять вернулось к норме, насколько это возможно внутри астероида, над Альфой Центавра, в поисках знаков от Господа.
 
      - У моего папаши был когда-то «бьюик», вот так же слушавшийся руля, - пробормотал Д. У. Ярбро. - Чертова колымага каталась, точно свинья в грязи.
      Никто не посмел засмеяться. На протяжении последних двух недель Д. У. Ярбро и София Мендес трудились без отдыха, опуская «Стеллу Марис» все ближе к планете. Процесс был опасным и выматывающим, отчего Д. У. иногда бывал неожиданно груб с людьми.
      Все были раздражены, но после того как Д. У. наконец ухитрился вывести корабль на приемлемую орбиту и они перешли в свободное падение, ситуация сделалась еще хуже. Более трехлет люди вкалывали, точно мулы, чтобы оказаться в пределах видимости планеты, которую они прилетели исследовать. Свыше восьми месяцев находясь в тесном пространстве, они отлично ладили; и все же накапливалось напряжение, тревожность, мучительное нетерпение, которые проявлялись не в крикливых спорах, а во внезапном молчании, когда человек проглатывал резкий ответ.
      Самым ворчливым оказался Д. У, распекавший остальных за мелкие промахи, невнимание к деталям или неуместные высказывания. И хотя Эмилио был не хуже прочих, ему доставалось чаще всего. Когда Ярбро безапелляционным тоном предложил восстановить распорядок дня, Эмилио отпустил маленькую шутку насчет disordo irregularis* [Неправильного распорядка {лат.)]. Д. У. пристально смотрел на Сандоса, пока тот не опустил глаза, а затем сказал: «Если не можешь быть серьезным, помалкивай». После чего Эмилио заткнулся на несколько дней. В другой раз, когда отец-настоятель переполошил всех, выдав за завтраком ряд неожиданных распоряжений, а закончив особенно резкой директивой, адресованной Сандосу, Эмилио попытался ее смягчить, спросив: «Вы хотите добить меня этим приказом?» Ярбро вылил ему на голову поток очень быстрого, весьма нелитературного и сильно искаженного испанского, которого никто больше не смог понять, но о смысле можно было догадаться по эффекту.
      Энн могла обратиться к Д. У, чтобы выяснить, следует ли ей вкратце обрисовать перспективы на общую тему перекомпенсации, но в результате сама битый час выслушивала лекцию по поводу того, что забыла закрыть солонку, вследствие чего ее содержимое несколько дней вытекало через дырочки. И когда Д. У. открыл шкаф, случился миниатюрный снежный шторм. Завязался неприятный обмен колкостями, в который оказался вовлечен Джордж, и потребовалось вмешательство Софии и Джимми, чтобы всех утихомирить.
      Но в конце концов адаптация к невесомости завершилась, тошнота у всех прошла, порядок был восстановлен, и каждый стал работать с приемлемой эффективностью. Для начала они провели тщательный осмотр планеты, запустив вокруг нее несколько спутников, собирая данные об атмосфере и рельефе местности. На таком расстоянии были отчетливо видны контуры океанов и материков. Преобладающими цветами были зеленый и голубой, переходящий в пурпурный; вклинивались участки красного, коричневого, желтого; все это остужалось белизной облаков и очень маленькими ледовыми шапками. Планета не слишком походила на Землю, но была красива и манила к себе почти столь же сильно.
      Больше всего удивило, что радиосигналы возобновились. Всякий раз, когда корабль проходил меж лунами и планетой, он принимал вспышки невероятно сильных радиоволн.
      - Они целят в луны, - сообразил Джимми, когда набросал схему и разобрался с физикой происходящего. Но на лунах не было никаких признаков разумной жизни или колоний. - Почему они нацеливают радиостанцию на луны?
      - Нет ионосферы! - торжествующе объявил Джордж, однажды днем вплывая в общую комнату из своей каюты, где изучал данные по атмосфере. Это поразило его, как гром среди ясного неба, хотя он не думал о радиопроблемах. - Они используют луны для отражения сигнала.
      - Точно! - завопил Джимми с командного мостика.
      Он ворвался в общую комнату, зацепился рукой за опорный столб и закружился вокруг него, будто гигантский орангутанг, пока трение не затормозило его, спустив по спирали.
      - Вот почему на Земле мы принимали сигнал лишь через каждые пятнадцать и двадцать семь дней!
      - Тут я не поняла, - крикнула Энн с кухни, где она и София готовили ленч.
      - Без ионосферы, удерживающей радиоволны, можно посылать сигналы лишь в пределах прямой видимости, как на наших ультракоротковолновых вышках, - пояснил Джордж. - А если хочешь охватить радиовещанием более широкую территорию, то можно нацелить на луны очень сильный сигнал, и он отразится обратно конусом, который покроет здоровенный кусок планетной поверхности.
      - Поэтому то, что мы принимали у себя, было рассеиванием вокруг лун, - каждый раз, когда они выходили на одну линию с Землей, - добавил Джимми, ликуя, что наконец разрешилась эта маленькая тайна.
      - А что такое ионосфера? - спросила Энн. В изумлении Джимми уставился на нее.
      - Извини. Я слышала слово, но не знаю, что оно означает, - в самом деле. Я врач, Джим, а не астроном!
      Джордж прыснул, но Джимми, слишком молодой для первой серии «Звездного пути», не понял шутки.
      - Солнечная радиация вышибает электроны из молекул в верхних слоях атмосферы, ясно? Это превращает их в ионы, - начал Джимми.
      - Внимание, - вклинился Д. У. , вталкивая себя в общий зал из командного отсека. - Завтра в девять будьте готовы выдать резюме по всему, что вы узнали. Я должен принять решение.
      Затем он удалился, исчезнув в своей каюте и предоставив народу качать головами и шептаться. Проследив, как он уплывает, Энн повернулась к Софии:
      - Что думаешь? Предменструальный синдром?
      - Эта форма привязанности, - улыбнулась София. - Командир эскадрильи снова в строю. Он опасается, что его людей погубят энтузиазм и «кабинная лихорадка». Но никому не хочется лететь в такую даль, а после повернуть обратно, не опустившись на планету, - в особенности Д. У. Он под сильным давлением.
      - Я поняла твою мысль, - сказала Энн, впечатленная анализом, который она сочла лишь чуть-чуть не дотягивающим до полной точности, и гадая, то ли София не знает, то ли предпочитает помалкивать. Скрытничает, решила Энн. София мало что пропускает и знает Д. У. отлично. - Как он себя, по-твоему, поведет?
      - Он советуется лишь с собой. Судя по тому, что мне известно, планета пригодна для жизни. Возможно, Д. У. отправится вниз один или возьмет с собой еще одного-двух, а остальных оставит на корабле.
      Закрыв глаза, Энн обмякла, насколько это возможно при невесомости.
      - О, София, мне кажется, я готова умереть, лишь бы не оставаться тут на минуту дольше, чем необходимо.
      С удивлением София увидела, что Энн впервые выглядит на свой возраст, и на секунду испугалась, что та разрыдается. София обняла ее - как раньше неоднократно ее обнимала Энн. Это не был стихийный порыв, поскольку София Мендес едва ли когда-либо поступала импульсивно. Но теперь наконец она впитала в себя достаточно любви, чтобы вернуть какую-то ее часть.
      - София, я люблю вас всех, - сказала Энн, смеясь и поспешно промокая глаза рукавом. - И все вы мне смертельно надоели. Ладно, давай накормим наших парней.
 
      На следующее утро Энн сидела на самом напряженном и изнурительном собрании. Точнее говоря, плавала. Она намеревалась внимательно слушать, но оказалось, что ей трудно сосредоточиться и сохранять неподвижность во время длинных дебатов о том, будет ли топливо спускаемого аппарата должным образом воспламеняться в атмосфере планеты. Здешний воздух был пригодным для дыхания, а климат - отвратительно жарким, но не смертельно. Каждую секунду тут бушевало множество гроз и циклонов, что могло быть связано с сезонностью или с количеством энергии, изливаемой на эту систему тремя солнцами.
      Доклад Марка был доскональным и обескураживающим. Он набросал границы между экологическими областями, но кто знает, чем могли оказаться преобладающие лиловые пятна? Это могли быть лиственные леса, летние луга, хвойные заросли или даже огромные сплетения водорослей. «Чем бы оно ни было, - заметил Марк, пожав плечами, - его там очень много». Говорить о топографии ему было проще. Открытые водные пространства выглядели по-земному, но Марк предупредил, что их можно спутать с болотистыми участками. Приливные зоны оказались замечательно широкими - что не удивительно при нескольких лунах. Имелись явные старичные озера и множество речных систем. Марк полагал, что там есть участки возделанной земли, но отметил: «За сельскохозяйственные посадки можно принять и смешанный лес».
      Давайте просто слетаем, думала Энн, пока Марк бубнил. К черту этот доклад. Давайте слетаем! Упакуем немного сандвичей, залезем в долбаный катер, сядем на планете, распахнем двери и будем жить - или загнемся.
      Напуганная собственным нетерпением, Энн огляделась и увидела, что другие испытывают то же самое. Но затем Марк сказал:
      - А вот здесь источник радиопередач.
      Вокруг раздались удивленные возгласы. Марк очертил участок возле побережья.
      - Похоже, это город, расположенный в долине, которую окружают горы. Я полагаю, это не пересечения дорог, но линии - вот здесь - могут быть каналами, ведущими от двух рек, которые вы видите тут и тут. Возможно, это порт. Я бы предположил, что вон те полукруглые участки могут оказаться удобной гаванью.
      Похоже, на континенте были и другие города, но люди прилетели сюда по зову музыки, и приземление возле них всерьез не обсуждалось. Несмотря на это единодушие, разгорелся спор по поводу того, насколько близко следует сесть к городу - источнику радиопередач.
      Алан Пейс был изумлен, что этот вопрос вообще подняли. Он хотел установить связь с жителями города немедленно и открыто.
      - При всем уважении к Сандосу, музыкальное общение намечалось с самого начала - как в XVIII веке мы использовали музыку, чтобы установить контакт с гуарнари. Кроме того, пример Ксавьера и Ричи, решивших как можно быстрей направиться в города Японии и Китая и работать поначалу с образованными классами.
      - Ты не думаешь, что мы перепугаем их до смерти, показавшись во всем нашем инопланетном величии? - спросил Д. У.
      - Можем сказать, что мы из Франции, - задумчиво предложил Эмилио.
      Даже Алан фыркнул.
      - Возможно, мы не окажемся для них таким уж большим сюрпризом. Человеческие существа сотни лет размышляли об инопланетных видах, - сказал Джимми, игнорируя выходку Эмилио, хотя и ухмыляясь. - Со всеми своими лунами и солнцами эти парни должны интересоваться астрономией.
      - Ты так думаешь, Джим? - спросила Энн, вступая в дискуссию. - При трех солнцах на этой планете почти не бывает темноты. Они могут вообще не обращать внимания на ночное небо.
      - Они нацеливают радио на луны, - одновременно сказали София и Джимми.
      Все засмеялись, а Энн пожала плечами, признавая поражение.
      - Как бы то ни было, мне кажется, нам лучше направиться туда, где есть высокие технологии. Держу пари, что вот тут, - Джордж указал на озеро в гористой местности возле города, - плотина ГЭС. Видите? Вот это, возможно, водослив. Если они умеют строить подобные сооружения и понимают, как отражать радиоволны от своих лун, то должны быть настолько же технологически развиты, как Земля XIX или XX века. Поэтому они, вероятно, достаточно просвещены. Давайте провернем это. Совершим посадку в центре города.
      Обеспокоенный такой прытью, Марк апеллировал к Д. У.:
      - Святой отец, по-моему, прежде чем вступить в контакт с разумными видами, нужно узнать о планете побольше - хотя бы затем, чтоб послать на Землю базовые экологические данные для следующей группы… если с нами что-то случится. Сначала мы должны собрать сведения.
      Д. У. повернулся к Энн:
      - Сколько, по вашим прикидкам, понадобится времени, чтобы мы опять адаптировались к гравитации?
      - Джордж говорит, что эта планета немного меньше Земли, поэтому мы ожидаем, что тяготение будет чуть слабее того, к которому мы привыкли. Это плюс. Но у нас убавилась мышечная масса и плотность костей, а ступни стали слишком мягкими для дальних переходов. Если честно, все измотаны, - сказала она. - Алан, я знаю, что вы умираете от желания увидеть их музыкальные инструменты и спеть вместе с Певцами, но контакт может оказаться опасным. Вы уверены, что готовы справиться с любым испытанием?
      Пейс состроил гримасу:
      - В общем-то, нет.
      - Я тоже, - сказала Энн. - Думаю, потребуется две-три недели, чтобы привыкнуть к условиям планеты, набраться сил и адаптироваться к солнечному свету.
      - Это также даст нам время для изучения флоры и фауны - по крайней мере на ограниченной территории, - сказал Марк. - И мы сможем выяснить, что нам годится из местной пищи…
      Обсуждение продолжалось несколько часов, но в конце концов Д. У. решил, что им следует приземлиться в местности, которая выглядит необитаемой, взяв с собой припасов на месяц, - чтобы оценить ситуацию и спланировать следующий шаг. А позднее они осознали, что это решение опять свелось к словам Эмилио Сандоса.
      - Я согласен с Марком и Энн насчет осторожного приближения, но в пользу каждого варианта есть логические доводы и нет эмпирических данных, чтоб выбрать между ними, - сказал он. - Поэтому я предлагаю, чтобы на каком-то этапе мы просто совершили «прыжок веры». - Затем, к собственному удивлению, Эмилио прибавил: - Если Господь привел нас так далеко, не думаю, что Он оставит нас теперь.
      То, что его слова прозвучали не слишком уверенно, заметила лишь Энн.
 

19

 
       Приземление, Ракхат: октябрь 13, 2039, земное время
 
      Последующие дни были едва ли не самыми тяжелыми с начала полета - как в физическом, так и психическом смысле. Из множества запасенных вещей нужно было выбрать оборудование, одежду и еду, которые, по их мнению, вероятнее всего потребуются в ближайшее время, и погрузить в катер. Все системы астероида требовалось законсервировать на период их отсутствия. Радиостанцию необходимо было настроить для получения, кодирования и пересылки на Землю их отчетов. Бортовые компьютеры следовало перевести на дистанционный режим.
      Д. У. дважды все проверил, вылавливая оплошности, исправляя ошибки. Негодуя по поводу его высокомерия, Энн начала, однако, пересматривать свое отношение к нему. Д. У. был прав, в надлежащий момент взяв ситуацию под контроль. Даже при его усмиряющем влиянии активность, набранная ими ближе к окончанию сборов, граничила с безумием. Каждый из них втайне боялся, что забудет что-то или совершит ошибку, которая приведет к несчастью или даже чьей-либо смерти. Поэтому, когда Д. У., собрав команду, наконец объявил о завершении сборов, у всех было ощущение, что их удержали на грани истерии.
      - Заканчивайте свои дела к пяти часам нынешнего дня, - распорядился он. - И пусть будет, что будет. Прекратите думать о том, что может пойти не так. Сейчас важнее всего успокоиться. Все вы слишком взвинчены, чтобы от ваших стараний был прок. Ложитесь сегодня пораньше. Просто отдыхайте, если не сможете заснуть. Мы отслужим мессу в девять. А потом полетим вниз.
      С улыбкой Д. У. посмотрел в глаза каждому из своих усталых людей.
      - Вы все сделаете отлично. Я доверяю всем вам, порознь или вместе, свою жизнь и свою душу. И когда вы отправитесь сегодня спать, подумайте о том, что сказал Эмилио: Господь не привел бы нас в такую даль, чтобы теперь бросить.
 
      Этой ночью Энн оставила Джорджа и толчком направила себя через общий зал к двери Д. У, не собираясь будить его, если он спит, но желая поговорить с ним наедине, если это не так.
      - Кто там? - окликнул он тихо.
      - Энн.
      После недолгой паузы дверь открылась.
      - Вечер добрый. Входите. Я бы предложил стул, но… Улыбнувшись, Энн постаралась найти место для парения, расположенное, по ее представлению, должным образом. Диссертация для какого-нибудь аспиранта, подумала она. «Поддержание культурологически обоснованных норм дистанцирования при нулевом G».
      - Я на минуту. Вам тоже нужен отдых. Хочу лишь спросить, не думали ли вы над тем, чтобы позволить Эмилио первым выйти завтра из катера.
      В наступившей тишине Энн смотрела, как Д. У. размышляет над этим. И дело было вовсе не в престиже и не в исторической значимости события. Здесь не было и репортеров, ни фотографов, ни видеокамер, подключенных к Сети. Из цивилизации, помешанной на документировании, публичности, широком вещании и узкой рассылке данных, где каждый поступок общественной и личной жизни словно бы делался напоказ, «Стелла Марис» стартовала в условиях секретности, а ее миссия должна была выполняться без лишней помпы. Зная иезуитов, можно было предположить, что о том, кто ступил на планету первым, не будет упоминаться даже во внутреннем докладе, отправленном отцу Генералу, - кто бы им ни был, когда новости доберутся до Земли. И однако Д. У, как лидер по натуре и по приказу Ордена, вполне мог претендовать на этот риск и эту привилегию. Хоть Эмилио Сандос и первым предложил эту затею, она, тем не менее, стала миссией Д. У. Ярбро. Никто не работал тут усердней или тщательней, никто не уделял ей больше мыслей и не корпел над ее деталями более фанатично, чем он. Энн видела и уважала его труд.
      Наконец спустя немалое время Д. У. поднял на нее взгляд - настолько напряженный, что его глаза почти не косили. Энн видела, что он принимает решение, и сохраняла строгий нейтралитет, стараясь на него не влиять. Когда Д. У. заговорил, его голос был так же лишен акцента, как лицо - защиты:
      - По-вашему, это будет нормально выглядеть? Здесь не будет подозрений, - он помедлил, прежде чем сказать, - в пристрастности?
      - Д. У, я не стала бы спрашивать, если бы считала, что есть хотя бы малая вероятность этого.
      Она хотела сказать: «Все в порядке. Его легко любить - я понимаю», и продолжила:
      - Думаю, другие одобрят, и полагаю, что для Эмилио это будет очень важно. В духовном смысле. - Она прокашлялась, смущенная, что произнесла это слово. - Надеюсь, вы не против, что вторгаюсь в вашу сферу…
      Д. У. отмахнулся:
      - О дьявольщина, нет. Конечно нет. Я доверяю вашему суждению. Вы, Энн, намного ближе к нему, чем когда-либо был я.
      Он посмотрел на Энн, чтоб увидеть, приняла ли она это, затем потер воспаленные, налитые кровью глаза, выделявшиеся на его бледном скособоченном лице, и сказал:
      - Ладно. Я не против. Он идет первым. При условии, что выход не покажется опасным! Мы может спуститься туда и решить, что это чертовски опасно для любого.
      - Ох, Д. У! Мой дорогой человек! - воскликнула Энн. - Да если вы хотя бы подумаете не выпускать нас из катера, я прогрызу дыру в этом самолете. Только попробуйте меня остановить!
      Д. У. рассмеялся, и она решила обойтись без объятий, но протянула ему руку. К полному изумлению Энн, он взял ее кисть, поднес к своим губам и поцеловал, не спуская с нее косого взгляда.
      - Спокойной ночи, госпожа Эдвардc, - сказал Д. У. , галантный настолько, насколько можно быть, несмотря на свитер и парение в невесомости. - Спите хорошо, слышите?
 
      В эту ночь все они, каждый по-своему, готовились как к смерти, так и к некоему воскрешению. Одни исповедовались, другие занимались любовью, кто-то спал, измотанный, и во сне видел своих детских друзей или давно забытых дедушек и бабушек. Все они, каждый по-своему, пытались прогнать страх и привести себя в согласие со своей жизнью до этой ночи и с тем, что могло случиться завтра.
      Для многих настал кульминационный момент, который оправдывал решение, сколь бы мучительным ни был путь к нему. Для Софии Мендес это был способ примириться с тем, о чем даже сейчас она могла думать лишь как о «днях до Жобера». Для Джимми Квинна - окончание переживаний по поводу того, что он был не прав, оставив свою мать, и прав, когда решил жить собственной жизнью.
      Для Марка Робичокса и Алана Пейса тут было ощущение, что они прожили свои жизни правильно, и уверенность, что их творчество Господь признает молитвой, коей они всегда считали свою работу, и надежда, что Он позволит им служить Ему сейчас.
      Для Энн и Джорджа Эдвардсов, для Д. У. Ярбро и Эмилио Сандоса экспедиция была важной потому, что придала смысл всей их прежней жизни: случайным поступкам, решениям, спонтанным или тщательно продуманным, принятым в самые разные моменты, но в конце концов приведшим их в новый неизвестный мир.
      Я совершил бы все это снова, думал каждый.
      И когда пришло время, каждый из них ощутил спокойное одобрение этого примирения с собой - даже когда грохот, жар и тряска возросли до ужасающей силы, когда казалось все менее и менее вероятным, что самолет не рассыплется на куски, и все более и более возможным, что они сгорят заживо в атмосфере планеты, имени которой они не знали. Я там, где хотел быть, думал каждый. И благодарен, что я здесь. Каждый по-своему, все они вверяли себя Божьей воле и верили: что бы ни случилось сейчас, это должно произойти. И все они возлюбили Господа - по крайней мере, на эти минуты.
      Но Эмилио Сандос возлюбил Его сильнее всех и, избавляясь от страха и сомнений, воздел к Нему руки, пока остальные цеплялись за рычаги, за ремни, за подлокотники или за руки других.