Дверь долго не открывали, но мы упрямо продолжали трезвонить, и наша настойчивость в конце концов была вознаграждена.

Оксана, казалось, похудела еще больше и теперь выглядела как узник концлагеря. Черное платье болталось на ней, словно мешок на палке, а черный платок подчеркивал какую-то неестественную бледность. Темные круги под глазами и желтизна на висках красноречивее любых слов свидетельствовали о страданиях женщины.

— Это вы… — как-то отстранение произнесла Оксанка, ничуть не удивившись нашему неожиданному визиту. Она не пригласила пройти, повернулась к нам спиной и удалилась в глубь квартиры.

Переглянувшись, мы с Клавдией все-таки вошли.

— Ну, ни фига себе! — присвистнула я, разглядывая крохотный коридорчик.

— Знакомый беспорядок, — согласилась сестра. — По-моему, я где-то уже видела подобный… Как думаешь, Афонь, тут поработали наши «приятели»?

— Уверена, — кивнула я и со знанием дела добавила:

— Почерк уж очень своеобразный: все перевернуто, обои оторваны… Наверняка на кухне даже муку высыпали.

Чтобы проверить предположение, мы прошли на кухню. Картина там была примерно та же, что и на нашей несколько дней назад: осколки посуды, всевозможные крупы на полу вперемешку с ножами, вилками и ложками. Среди этого хаоса за столом сидела Оксана. Перед ней стояла початая бутылка дешевого портвейна и пустой стакан. Еще один, накрытый сверху кусочком черного хлеба, притулился возле стены.

Около стакана догорала тоненькая церковная свечка, слабо освещая любительскую черно-белую фотографию Виктора в траурной рамке.

— Вы уже знаете? — кивнула Оксанка на снимок.

— Угу, знаем, — скорбно вздохнула Клавдия.

— Тогда найдите где-нибудь стаканы и присоединяйтесь. Помянем… Извините, что угощаю этой гадостью — ни на что другое денег нет.

— Да ладно, — махнула рукой Клюквина. — Мы люди простые, без претензий.

Она быстро освоилась на чужой кухне и умудрилась в два счета отыскать в разгромленном помещении пустой стакан и чашку с отбитой ручкой.

— Ну… Пусть земля будет Виктору пухом, а также царствие ему небесное и все, что полагается в таких случаях, — выдохнула Клюква и залпом осушила почти полный стакан.

Тяжко вздохнув, я последовала ее примеру.

Из закуски на столе оказалась только вода из-под крана, пить которую я не рискнула, поэтому пришлось ограничиться глотком воздуха и запахом рукава собственной кофточки.

— Я ничего не понимаю, — Оксанка устало потерла лицо. — Сначала пришли менты, сообщили, что Виктор.., что его больше нет. Потом откуда ни возьмись ФСБ. Оказывается, Витька уволился из НИИ, а я знать не знала об этом.

Дура дурой! Они меня все про какие-то ампулы спрашивали. Какие ампулы? Господи, я ничего не знаю! — Оксанка спрятала лицо в ладонях и судорожно всхлипнула. — Тело не отдают, я даже похоронить его не могу… Одежка плачет, я плачу…

— А где Олег? — полюбопытствовала я.

— У Витькиной сестры, в Долгопрудном.

Я как узнала, что муж умер, отвезла его к Надьке. А вчера вообще кошмар какой-то был: приперлись два мужика, закрыли меня в ванной и давай в квартире шуровать! Тоже все про какую-то ампулу выспрашивали… — Оксанка снова заплакала:

— Девочки, что происходит? Мне страшно!

Глядя на плачущую вдову, я напряженно размышляла: стоит ли ей рассказывать о переделке, в которую попал Виктор, или нет. С одной стороны, я не имею права разглашать тайны следствия, но с другой… Очень уж жалко Оксанку, ей и так сейчас нелегко. Я уже хотела начать рассказ, как представила себе лицо Брусникина и те слова, которые он скажет, и благоразумно промолчала. Клавдия, напряженно наблюдавшая за мной, сообразила, что распространяться на данную тему не стоит, сдержанно кивнула и погладила Оксану по худеньким плечикам:

— Не плачь. Скоро все образуется, потерпи немного. Твой Витька попал в очень неприятную историю.., — Я с чувством наступила Клавке на ногу, призывая ее держать язык за зубами, но сестра лишь отмахнулась и продолжала:

— Он хотел заработать для вас много денег, хотел квартиру новую купить, на курорт вас свозить.

Виктор очень переживал, глядя, как ты мыкаешься, едва сводя концы с концами.

Клюквина говорила и говорила. Оксанка, слушая ее пустой треп, постепенно успокаивалась.

— Вы что-то знаете, — убежденно произнесла она, — знаете и не хотите мне говорить. Верно?

— Мы знаем ненамного больше. Но даже то, что знаем, не имеем права рассказывать. Да и к чему тебе? — проникновенно спросила я.

Оксана немного помолчала, налила себе еще портвейна и невесело усмехнулась:

— Ни к чему, это ты правильно говоришь!

Зачем знать, кто убил моего мужа, вдовой меня сделал, а сына сиротой… Да только ведь я не дура, кое-что в голове имеется. Я давно догадалась, что Витька что-то задумал. Вернее, не он сам, Степка его надоумил. Это ведь как-то связано с его работой, — скорее утвердительно, чем вопросительно вздохнула вдова. — Не зря и ФСБ, и эти двое про ампулы расспрашивали, обыскивали. Только фээсбэшники все культурненько так, аккуратно, а вчерашние гости особо не церемонились. Хорошо, Олежки не было.

Мы с Клавдией посидели еще какое-то время, но вскоре поняли, что Оксанке нет до нас никакого дела, неловко простились и покинули эту обитель скорби.

На улице было свежо и прохладно, солнышко иногда прорывалось сквозь низкие серые облака и освещало привычную московскую грязь.

Все куда-то спешили, озабоченно хмуря лица, а мы с Клюквиной неторопливо шагали к автобусной остановке.

— Вот ведь как все обернулось, — печально выдохнула Клавдия. — Витька хотел как лучше, а получилось..

— Ну, это как посмотреть, — я покачала головой. — Ты вспомни, какая дрянь в ампулах, и подумай, что могло бы случиться, окажись они в руках каких-нибудь террористов. Так что, как ни крути, а Витька преступление совершил, хотя, конечно, не от хорошей жизни.

На остановке скопилось довольно много народу, автобусы по традиции были набиты по самую крышу. Переглянувшись, мы с Клавдией дружно потопали пешком, оставив пенсионеров штурмовать общественный транспорт. Клавка негромко материла органы управления государством, а я наслаждалась свежим воздухом со значительной примесью бензина и обычной январской слякотью.

Видать, я чересчур замечталась, оттого не сразу заметила, что вместо Клавдии рядом идет какой-то тип очень специфической наружности. Росту он был такого, что создавалось ощущение, будто затылком парень упирается прямо в небо. Мой вестибулярный аппарат не приспособлен к подобным перегрузкам, и я опустила глаза в тайной надежде унять головокружение.

Однако внизу меня ждало еще одно потрясение: ботинки незнакомца больше напоминали вместительные чемоданы, чем нормальную человеческую обувь.

— Ух ты! — само собой вырвалось из меня, но в следующую секунду я справилась с волнением и категорично заявила:

— Вы не Клава!

— Точно, — кивнул парень в чемоданах и мерзко усмехнулся, блеснув золотой фиксой.

Вместо того чтобы испугаться, я разозлилась.

— Хватит скалиться! Где Клавка?! Говори быстро, иначе я за себя не отвечаю!

— Смелая девочка. Твоя Клавка там, — парень мотнул головой в сторону шоссе. Я проследила за направлением кивка и заметила, как параллельно тротуару медленно едет большой черный джип. — Ты сейчас, не привлекая внимания, со счастливой улыбкой на лице присоединишься к своей подружке…

— Она моя сестра, — уточнила я, проклиная ту минуту, когда Клюквиной пришла в голову идея навестить Оксанку. — А если я убегу?

— Попробуй. Далеко не убежишь, я тебя догоню, а когда догоню — убью. И сестру твою тоже. Ты мне веришь? Кричать тоже не советую…

Что-то мне подсказывало: дядя не шутит, соотношение сил явно не в мою пользу. Кроме того, у него наверняка в запасе имеется какая-нибудь пукалка калибра 7,62 или около того, и он, не задумываясь, пустит ее в дело. А пуля, как известно, дура. Да еще Клавка… В смысле, не дура, конечно, а у них в лапах.

."У кого?" — озадачилась я и, вздохнув, потопала к машине.

В просторном салоне на заднем сиденье тосковала Клавдия. Видимых повреждений я на ней не заметила и немного успокоилась. За рулем сидел мужичок неопределенного возраста с уныло висящим, как банан, носом. Но это было не единственное украшение шофера: в придачу к бананообразному носу природа подарила дядьке еще и серьезное косоглазие. Складывалось впечатление, что он прекрасно видит все происходящее справа и слева на тротуарах, а не то, что творится на дороге. Как человек с таким недостатком зрения умудряется управлять столь серьезной машиной, для меня осталось загадкой.

— А вот и мы, — весело сообщил длинный, помогая мне забраться в салон. — Девушка была столь любезна, что согласилась к нам присоединиться. Я очень рад, крошка.

— Не называй меня так, — огрызнулась я.

— Не буду. А как тебя называть?

— Старуха Шапокляк.

— Какая ж ты старуха? — удивился парень. — Впрочем… Желание женщины для меня закон.

— Придурок! — презрительно фыркнула я, отворачиваясь.

Длинный хохотнул и похлопал носатого по плечу:

— Поехали, Косой. Только аккуратненько, понял? Как-никак ценный груз везем.

Однако планам наших похитителей не суждено было осуществиться. Все четыре двери джипа резко распахнулись, и крепкие ребята в камуфляже, в черных масках с прорезями для глаз и с автоматами в руках не слишком вежливо попросили:

— Выйти из машины! Руки за голову! Все на землю, твою мать!

Еще ни разу в жизни я не укладывалась лицом вниз на грязную землю с таким удовольствием. Клавдия тоже с готовностью уткнулась носом в снежное месиво и даже счастливо рассмеялась. А вот Косой и его приятель счастья по поводу встречи с парнями в камуфляже не испытывали. Они грязно ругались, угрожали и обещали омоновцам мученическую смерть. Впрочем, даже я не верила этим обещаниям. Вот так, лежа на земле и слушая эмоциональные выступления наших похитителей, мы дожидались прибытия высокого начальства. Оно вскоре явилось.

— Ну что? — спросило начальство, а я затосковала и попыталась поглубже вжаться в землю.

— Порядок, товарищ капитан, — ответил кто-то.

— Смотри-ка, сам капитан пожаловал, — услышала я комментарий Клюквиной. — Сейчас лютовать начнет. Интересно, а в ФСБ кроме него еще кто-нибудь работает, иди он один такой активист?

Брусникин коротко скомандовал:

— Девиц в мою машину, а этих двоих — в контору. Я скоро буду.

Чьи-то сильные руки подхватили меня и без особых церемоний затолкали в белую «Волгу».

Через пару секунд туда же впихнули и Клавдию.

Сам Димка уселся впереди, рядом с водителем, и распорядился:

— Коля, домой.

Клавка глумливо хмыкнула:

— Начальник.

Димка, не поворачивая головы, с прямотой истинного контрразведчика пообещал:

— Убью.

Клавка заткнулась. Что до меня, то я вообще не рисковала открывать рот. В полном молчании мы доехали до дома.

Около подъезда топтался Антон Константинович, о чем-то переговариваясь с пенсионером Михалычем, вышедшим прогуляться со своим Кузей. Завидев наш небольшой отряд, возглавляемый Брусникиным, Филиппок немного растерялся, а Михалыч расправил плечи и бодро поздоровался:

— Здравия желаю!

— Здорово, Михалыч, — ответил Димка, приостановился и бросил через плечо:

— Пошли, жених!

Антон долю секунды посомневался, а потом решительно двинулся следом за нами.

Брусникин первым переступил порог дома и, не разуваясь, прошел в большую комнату. Наша троица неуверенно мялась в коридоре. Я была немало озабочена подобным поведением мужа, уж лучше бы он ругался, честное слово! Из комнаты раздался Димкин зов:

— Клавдия, иди сюда. Одна.

Пожав плечами, Клавка безропотно повиновалась, она хорошо понимала, что в данный момент сопротивление только усугубит наше и без того непростое положение. Какое-то время ничего не было слышно, потом Брусникин крикнул:

— Афанасия!

Не ожидая от судьбы ничего хорошего, я тоже прошла в комнату.

Возле батареи сидела Клюквина. Одна рука ее была приподнята и украшена браслетом от наручника, другой браслет держал Димка.

— Иди сюда, милая, — ласково пригласил он.

— Это нарушение прав человека, — подала я робкий голос протеста, не двигаясь с места.

— Подай на меня в суд, — серьезно посоветовал Брусникин и попросил:

— Афоня, не вынуждай меня применять силу, ты же знаешь, насилие противно моему характеру.

Теперь уже мы с Клавдией сидели, прикованные к батарее, на том самом месте, где совсем недавно отдыхали Степка и Антон. Единственное, что отличало нас от прежних пленников, это отсутствие украшений под глазом. Клавка недовольно сопела. Было понятно — долго она молчать не сможет. Я как в воду глядела!

— Извольте объясниться, господин капитан, — жмурясь от собственного ехидства, ласково попросила Клюквина. — Я, например, не понимаю, пошто мы страдаем? А ты, Афонь?

В отличие от сестры я догадывалась о причине наших страданий, но предпочла и дальше разыгрывать роль безвинной жертвы. Наверное, супруг не особо впечатлился, потому как пристально посмотрел сперва на меня, потом на Клавдию и сквозь зубы процедил:

— Непременно объяснюсь, можете не сомневаться. Только не сейчас, так как не уверен, смогу ли себя контролировать…

— Димочка, но ведь мы ничего такого не сделали, — придав лицу выражение раскаяния, пролепетала я.

— Конечно. Только снова влезли туда, куда не следует.

— Мы проявили нормальное сострадание к женщине, потерявшей мужа, — нахмурилась Клавдия. — Или сотрудникам ФСБ такое понятие незнакомо?

Я охотно поддержала сестру:

— Кто же знал, что вы понаставили «жучков» по всей квартире Оксанки?

— Откуда про «жучки» знаешь? — быстро спросил Димка.

— Тоже мне бином Ньютона! Между прочим, — я со значением посмотрела на мужа долгим взглядом, — если бы не мы, неизвестно, как долго вы гонялись бы за теми двумя придурками.

— Если бы не вы, эти двое вывели бы нас на главное действующее лицо, — мрачно молвил Брусникин.

— А… — возмутилась Клавка, но Димыч ее перебил:

— Все. Разговор окончен. Чтобы больше не возникало непредвиденных ситуаций, до моего возвращения посидите здесь.

— Дима! — взвизгнула я. — Ты ведь не можешь…

— Еще как могу! Мне проще приковать вас к батарее, чем потом вытаскивать из какого-нибудь очередного дерьма. К тому же с вами останется Клавкин жених. Антон Константинович! — крикнул Брусникин доктору, до сих пор маявшемуся в коридоре. — Иди сюда.

Филиппок возник в комнате с дурацкой улыбкой на устах, но когда увидел и оценил ситуацию, улыбка как-то быстренько увяла, уступив место растерянности.

— Слушай сюда, родственник, — усмехнулся Димка. — Вот эти две выскочки останутся здесь. Ты их накормишь, напоишь, ну, и присмотришь за ними, конечно.

— А если я в туалет захочу? — предположила Клавдия. — А я непременно захочу, можешь не сомневаться, потому что на нервной почве у меня всегда случаются неожиданности.

— А если у девочек начнутся неожиданности.., сам сообразишь, что делать. Не подведи, док.

Вы не поверите, но Димка в самом деле нас покинул! И что самое обидное, даже не поцеловал меня на прощанье.

Едва он ушел, Клавдия, уже давно сучившая ногами от желания выговориться, мгновенно взорвалась:

— Дайте мне гранату, и я взорву ФСБ! Афанасия, как тебя угораздило связать свою жизнь с этим.., этим.., капитаном, сверло ему в печенку! Да как он смел лишить нас самого дорогого на свете — свободы, словно каких-нибудь преступников! Нет, я его убью. Прости, Афоня, но придется тебе побыть вдовой. А ты чего скалишься?! — набросилась Клюквина на Тошу, который, слушая ее излияния, весело подхихикивал. — Освободи нас немедленно!

Не обращая внимания на грозный вид Клавдии, Антон продолжал веселиться:

— Ты такая забавная, когда злишься! Однако ты забываешь, что гнев — плохой советчик.

Подумай, как я могу вас освободить? У меня ведь нет ключа.

Клюквина взвыла:

— Что за мужики пошли нынче, прости господи! Ты хирург или логопед какой-нибудь? Ты же каждый день всякую дрянь режешь. Включи соображалку!

Антон задумался над предложением Клавдии и через пару минут вынес приговор:

— Ничего я резать не буду.

— Ты давал клятву Гиппократа, — напомнила Клюквина.

— Давал. И первая заповедь этой клятвы гласит «Не навреди!». Если вас освободить, что будет? Вы же чокнутые, опять чего-нибудь затеете, а здоровье у вас и без того хилое… Придется вас лечить. К чему такие сложности? Заболевание легче предупредить. Вот и подумай, с какого боку клятву Гиппократа употребить.

Я, сраженная железной логикой доктора, против воли рассмеялась, а Клюквина злобно прошипела:

— Ну, диалектик, блин! Я тебе это припомню!

В общем и целом, остаток вечера прошел спокойно, если не считать периодических гневных выступлений сестрицы. Заботливый Тоша нас накормил, напоил чаем и развлекал, как мог. В основном забавными историями из своей медицинской практики. Несколько раз звонил Брусникин, справлялся об оперативной обстановке. В такие минуты Клюквина ругалась особенно громко, вероятно, для того, чтобы Димка ее услышал и проникся.

В начале первого ночи, когда я уже всерьез подумывала о ночлеге возле батареи, явился Брусникин. К тому времени Клавка угомонилась и злилась не так активно. Димка выглядел уставшим, но на его физиономии блуждала довольная улыбка.

— Как приятно возвращаться домой, зная, что там тебя с нетерпением ждут, — еще шире улыбнулся супруг. — Меня сегодня кормить будут? Я проголодался.

— Пусть тебя в твоем ФСБ кормят, — вяло огрызнулась Клавка и, ехидно прищурившись, добавила:

— Мы нынче целый день заняты были, так что ничего приготовить не успели.

— Кошмар какой-то, — притворно возмутился Димка, — полный дом баб, а мужики не кормлены! Слышь, док, пошли на кухню, сообразим чего-нибудь перекусить.

Антон с Димычем скрылись на кухне, по-прежнему оставив нас наедине с батареей.

— Клавка, ты заметила, что у Брусникина настроение хорошее? — прошептала я. — Значит, дело сдвинулось. Может, они уже нашли вторую ампулу. Мы с тобой спасли государство, Клава!

— И в знак благодарности оно приковало нас к батарее.

— Это не государство приковало, а его полномочный представитель. Для нашего же с тобой блага, между прочим.

— Не знаю, что там насчет блага, пока я испытываю только неудобства. Очень, знаешь ли, в туалет хочется.

Я испытывала примерно такое же желание, поэтому рискнула позвать Димку, и он не замедлил явиться.

— Товарищ капитан, у тебя не возникает мысли вернуть нам свободу? — спросила Клавдия. — Соседи снизу только-только ремонт закончили. Им, думаю, не понравится, если мы с Афоней их зальем.

Спустя какое-то время мы все вместе сидели за кухонным столом. Стараниями Брусникина были сварены сосиски, Тоша, употребив свой врачебный опыт, аккуратно вскрыл банку зеленого горошка и очень виртуозно нарезал хлеб.

Глядя на умелые действия Филиппка, я пришла к выводу: с такими специалистами нашу хирургию, несомненно, ждет блестящее будущее.

Поздний ужин (или ночной завтрак) прошел в неловком молчании. Я торопливо глотала еду, почти не ощущая ее вкуса. Особенным терпением господь меня не наградил, и сейчас я ерзала на стуле в ожидании Димкиного отчета.

Видя мое состояние, Брусникин веселился от души. Клавдию тоже переполняло любопытство, она неумело его прятала, но в конце концов не выдержала:

— Дима, ты ничего не желаешь нам рассказать?

— Я? — округлил глаза Димка. — Даже не представляю, чем бы интересненьким с вами поделиться. Может, у дока есть в запасе пара-тройка интересных историй?

— Дим… — жалобно пискнула я.

Брусникин хоть и пытался казаться суровым и даже строгим, но душа у него была светлая, а сердце доброе. Он смилостивился над нами и предложил всем пройти в комнату. Там мы расселись по диванам и креслам и приготовились внимательно слушать Димкин рассказ о том, как замечательно работает он сам и его коллеги.

Степан Воронов по кличке Ворон, бывший спецназовец, прошедший не одну так называемую «горячую точку», угодил в тюрьму за драку в ночном клубе. Как-то так вышло, что когда явились менты, они обнаружили труп молодого человека со свернутой шеей. И хотя драка носила массовый характер, свидетели как один утверждали, что шею бедолаге свернул именно Степан. Менты, как обычно, глубоко копать не стали — из всех участников мордобоя только Степан в совершенстве владел приемами рукопашного боя.

Стараниями адвокатов Степке скостили срок, требуемый прокурором, и заменили «строгую» зону на общую. Именно на зоне он и познакомился с Виктором. Чем приглянулся Степке робкий, растерянный зэк, непонятно. Но однажды, когда матерые уголовники чересчур допекли новенького, он при помощи кулаков доказал, что «человек — это звучит гордо», и взял Витьку под свою опеку.

В одной камере со Степаном и Виктором сидел мужик по кличке Чудик. Он и в самом деле производил впечатление умалишенного: все время твердил о каких-то смертоносных вирусах, которые якобы культивируют в некоторых лабораториях России и которые несут реальную угрозу жизни для всего человечества.

Сперва холодящие кровь рассказы Чудика об экзотических болячках зэки слушали с неподдельным интересом, потом они перестали волновать заключенных и вскоре окончательно наскучили. Чудик не раз получал зуботычины от своих сокамерников при попытке снова завести разговор о бактериологической угрозе.

И только один-единственный человек понимал всю серьезность проблемы, потому что не раз принимал участие в боевых операциях и был прекрасно осведомлен о существовании и химического, и биологического оружия. Этим человеком был Степан. Он мог часами вести беседы с Чудиком, вникая во все детали и подробности. Во время этих бесед в голове Степана постепенно зарождались еще неясные идеи, сформулировать которые он пока и сам не мог.

Ясность наступила, когда Степка, отмотав срок, оказался на воле. Сам-то он не москвич, но, освободившись, решил навестить своего подопечного Виктора, который вышел на свободу несколько раньше.

Приятели посидели в дешевой забегаловке, как водится, выпили и разговорились. Витька рассказал о своей женитьбе и о том, как новые родственники содействовали его трудоустройству в НИИ вирусологии на малозначительную должность лаборанта.

— Да-а, браток, — сочувственно вздохнул Степан, — нам с тобой теперь только и дорога, что в лаборанты да в дворники. И чем ты там занимаешься?

Виктор отмахнулся:

— Баночки, колбочки, пробирки… В общем, фигня.

— Поня-атно. Значит, с ужасными вирусами, о которых Чудик на зоне бухтел, не встречаешься?

— Бог миловал, — усмехнулся Виктор и в свою очередь поинтересовался:

— Ну, а ты чего делать собираешься? Обратно в спецназ?

— Да кто же меня туда возьмет? Нет, браток, я человек для спецназа потерянный. Можно, конечно, охранником куда-нибудь устроиться, только противно мне сторожем быть, да и денег в охране много не заработаешь. А денег-то хочется! Хочется ведь, а, Витек? — Степка похлопал друга по плечу.

— А то, — криво улыбнулся Виктор. — Кому ж деньги помешают.

— Вот-вот, тебе-то уж точно не помешают, ты у нас теперь человек семейный. Ну, вздрогнули, что ли?

Парни «вздрогнули», и разговор перешел на другие темы. Потом Степан попрощался и уехал.

Витька вскоре забыл и о встрече с бывшим сокамерником, и об этом, как ему тогда показалось, малозначительном разговоре.

Витька-то забыл, а вот Степан помнил. Мало того, те неясные мысли, бродившие в голове еще на зоне, оформились во вполне четкую идею.

Если коротко, заключалась она в следующем: вирусы — то же оружие, Степке это известно лучше, чем кому бы то ни было. Следовательно, его можно продать. Нужно только каким-то образом узнать, сколько оно может стоить и подыскать подходящего покупателя. С вирусами Витька поможет, в этом Степан не сомневался.

Если заартачится, можно напомнить об услуге, оказанной на зоне. Если б не он, «опустили» бы Витеньку, как пить дать. А долг, как известно, платежом красен, а уж зоновский — тем паче.

Около месяца Степка, употребив связи и знакомства, завязанные на зоне, потратил на поиски покупателя. К его немалому удивлению, в этой роли выступила молодая красивая женщина. Тамара оказалась дамой деловой и не обремененной высокими моральными принципами.

Конечно, Степан догадывался, что она являлась лишь посредником. Имени настоящего покупателя женщина не называла, но цену предлагала немалую.

«С такими бабками можно жить, — рассуждал Степан. — Отдохну сперва, а потом можно и подумать о каком-нибудь бизнесе. Может, магазинчик какой открыть? Или организовать свое охранное агентство?»

В мечтах Степка уже видел себя респектабельным бизнесменом, вхожим в самые высокие слои светского общества и попавшим в знаменитую «золотую сотню» богатейших людей России. На горизонте маячили все полагающиеся ему блага и красавица блондинка с бесконечными, как бразильские телесериалы, ногами.

Немного беспокоил Виктор. Он то соглашался украсть ампулу, то отказывался, ссылаясь на серьезную и надежную систему защиты лабораторий, занимающихся особо опасными вирусами. Но в конце концов Степан надавил на приятеля, напомнив об услуге, оказанной на зоне.

В общем, Виктор ампулу принес. Однако дальше события стали развиваться совсем не так, как планировал Степан.

Перво-наперво, в тот день, когда Виктор передал ампулу, Степка обнаружил за собой слежку. Сильно удивившись этому обстоятельству, он часа полтора мотался по городу, пытаясь оторваться от «хвоста». Между делом Степан созвонился с Тамарой, сообщил ей о том, что товар в наличии, и обмолвился о неожиданном наблюдателе. Тамара, немного подумав, решила отложить встречу на несколько дней из соображений безопасности.

Избавиться от «новообразования» Степану никак не удавалось, и тогда он не придумал ничего более идиотского, чем ограбить сберкассу.

Степка надеялся, что поднявшийся шум напугает преследователей и они отстанут. Но на всякий случай следовало перестраховаться, ведь на кон поставлено почти четверть миллиона долларов. Так я попала сначала в заложницы, а потом в соучастницы. Пока я зеленела от страха, ощущая приставленный к голове пистолет, Степан незаметно положил ампулу в мою сумочку.

Что было дальше, известно: Степка сочинил «жалистную» историю и завербовал нас с Клавкой в добровольные помощницы. Я сама привела интригана к нам в дом, где он умудрился спрятать ампулу таким образом, что незваные гости перерыли всю квартиру, но остались с носом.

Следующая неприятность не замедлила явиться, ведь давно известно — пришла беда, отворяй ворота. Виктор позвонил Степану и предложил встретиться, заявив, что у него срочное дело, не терпящее отлагательств. Встречу назначили в Люблине, возле гаражей, в шесть часов вечера. Степка придумал для нас очередную басню и направил нас к этим самым гаражам.

Сам он появился в условленном месте за час до назначенного времени, увидел там двух подозрительных типов и, справедливо рассудив, что береженого бог бережет, покинул место встречи. Коварный Степка был уверен — мы непременно поделимся с ним впечатлениями этого вечера.

Так оно и вышло. Однако тот факт, что Виктор загремел в больницу с проломленной головой и ножевым ранением в живот, насторожил.

Стало ясно — существует еще кто-то, желающий заполучить смертоносную ампулу, причем этот «кто-то» в выборе средств не стесняется.

Когда Степан узнал о визите лжемилиционеров к нам, он здорово испугался: значит, его таки выследили. Следовало немедленно избавляться от ампулы, то есть как можно быстрее ее продавать. В противном случае велика вероятность остаться и без ампулы, и без денег. В худшем случае можно запросто лишиться жизни.

Встреча с Тамарой должна была состояться в тот же день, что и у нас, но только вечером.

И тут последовали удары, один страшнее другого: Тамара погибла, Витька, как оказалось, вместо одной ампулы украл две и хотел продать вторую все той же Тамаре. Как Виктор на нее вышел, мы уже никогда не узнаем. Степка понял и еще одно — третья сторона активизировалась и очень хочет завладеть обеими ампулами.

Степан счел за благо свой арест — это реальный шанс сохранить хотя бы свою жизнь. С потерей денег пришлось смириться.

Димка умолк. Само собой, он поведал нам лишь часть истории, причем меньшую, но кочевряжиться и выпытывать у него остальное не стоило. Понятно же, Димыч не имеет права распространяться ни о «делах минувших дней», ни о ходе следствия. Тем более оно еще не закончено.

Впрочем, и того, о чем Брусникин рассказал, хватило, чтобы впасть в уныние и потерять веру в человечество. Вот ведь как деньги калечат людей! Степка, бывший спецназовец, краса и гордость Отечества, и тот поддался их губительному влиянию. Хотя как раз Степана я могу понять. Все психологи в один голос твердят — парни, побывавшие в «горячих точках» и принимавшие участие в боевых операциях, немного того, в смысле, с приветом. А у Степки этот привет еще и зоной усугубился, вот парня и повело. У человека с нормальной психикой вряд ли возникнет мысль торговать смертоносными вирусами. Это покруче торговли обычным огнестрельным оружием! Кстати, замечу, стратег из Степки фиговый: план мероприятия был составлен им бестолково и изобиловал серьезными недостатками.

Клавдия в волнении ерзала на кресле, рискуя провертеть в нем дырку. Яснее ясного, ей не терпелось забросать Димку вопросами, но рисковать сестрица не решалась, оттого и нервничала. У меня тоже имелись вопросы, подозреваю, те же, что и у Клавдии.

— Дим, — подала я голос, — ты говорил, что ампулы отправили в лабораторию. Результаты уже известны?

— Какая ты быстрая, — усмехнулся муж, — спешка, как известно, нужна при ловле блох и при поносе. А в таком деле поспешность может дорогого стоить!

Я печально вздохнула:

— Это понятно. А когда результаты будут готовы, ты нам скажешь? , Вопрос я сопроводила таким жалобным и вместе с тем многообещающим взглядом, что Брусникин покраснел до слез, разозлился и буркнул: