Принц на белом костыле

"Слава богу, довезли мужика, — лениво потекли мысли. — Наверное, теперь с ним все будет в порядке. На вид он вроде крепкий… Да-а-а…

Но вопрос все равно остается открытым: кто виноват? В том смысле, кто дал по голове и ему, и моей Клавке? Надеюсь, когда дядечка придет в себя, он прояснит ситуацию".

Меж тем в хирургическом отделении кипела жизнь. Больные не спеша прогуливались по коридору. Разумеется, те, которые могли прогуливаться. Сюда бы Церетели, вот где можно найти оригинальные фигуры для лепки! Другие больные, которые в силу диагноза вынуждены были проводить свободное время в кроватях, развлекались, как могли. То из одной, то из другой палаты доносились веселые голоса и взрывы хохота.

Наконец дверь смотрового кабинета открылась. Первой на пороге появилась Клюква. Она порозовела, как-то бессмысленно улыбалась, а голова ее была обмотана бинтом, как у бойца Первой мировой войны.

Наверное, Лев Толстой или еще какой-нибудь классик описал бы эту картину так: "Она поднялась навстречу, нервно теребя в руках тонкий батистовый платочек. Алые пятнышки крови на нем красноречивее всех слов свидетельствовали, что в волнении она до крови кусала свои коралловые губки. «Что, доктор?» — бросилась она навстречу врачу. Доктор развел руки в стороны и со вздохом ответил: "Я сделал все, что мог, но… Медицина здесь бессильна.

Будем уповать на волю Господа".

Я не Толстой, губки не кусала, да и нервно теребить было нечего. Но шаг навстречу Клавке я все-таки сделала, потрогала повязку на голове и разочарованно спросила:

— А почему не гипс?

Было бы забавно увидеть Клавку с загипсованной головой.

Антон Константинович, вероятно, решил, что наследственность у нас с Клавкой и в самом деле не ахти, вздохнул и приступил к объяснениям:

— У Клавдии Сергеевны легкое сотрясение мозга…

Сказано это было таким тоном, будто хирург был крайне удивлен наличием этого органа у Клюквиной.

— ..страшного ничего нет, но несколько дней показан полный покой. Я сделал ей кое-какой укол, ближайшие пару часов Клавдия Сергеевна будет чувствовать себя вполне сносно. А потом.., покой, покой и только покой. В случае головных болей — холод на голову. Кстати, повязку я наложил по ее настоятельной просьбе. Теперь о другом твоем приятеле…

— Он… — попыталась объяснить я.

— Не перебивай, — сморщился Филиппок. — На первый взгляд у него очень серьезная черепно-мозговая травма и проникающее ранение брюшной полости. Большая потеря крови.

Кто он?

— Не знаю, — честно призналась я. — Мы его нашли.

Хирург как-то странно на меня посмотрел.

А чего смотреть-то? Я ведь правду сказала.

— Значит, так, — продолжал Антон Константинович, — сейчас начнется операция…

Я перебила хирурга:

— Ты, что ли, будешь делать?

— Ага. И еще двое. Сделаем все, что в наших силах. Вы подождите здесь. Санитары сейчас его одежду вынесут. Ну, пошел я…

Филиппок явно волновался. Следовало его поддержать, поэтому я встала, поправила на нем синюю медицинскую шапочку и торжественно произнесла:

— Иди. Делай свою работу. У тебя все получится, мы с Клавой в тебя верим. И помни о клятве Гиппократа. — Немного подумав, я добавила — Мы тут подождем.

Судорожно вздохнув, Антон Константинович отправился на дело.

— Господи, ведь пацан совсем, — посочувствовала я парню, — а все-таки хирург, сейчас резать человека будет! Клавочка, ты как себя чувствуешь?

Клавка сидела на банкетке и счастливо улыбалась. Хорошее, видно, лекарство вколол ей Филиппок!

— Вот блин, вроде и секса не было, а как в цирке побывала! — сделала неожиданное заявление Клюква.

— Бывает, — резюмировала я и опустилась на банкетку рядом с сестрой. Предстояло самое трудное: ждать.

* * *

Мы с Клавдией сидели на низенькой банкетке. Клюква, казалось, дремала, положив свою больную голову мне на плечо. А я смотрела на больничную рутину и философски размышляла: как все-таки силен в человеке инстинкт к жизни! Да вот хоть посмотреть на этих больных, ползающих сейчас по коридору. Все, что может ломаться в организме, у них сломано: руки, ноги, ребра, может, даже у кого-то позвоночник. А ведь живут, смеются, радуются каждому дню! Перед нами остановился парень. Обе руки у него были загипсованы, а шины поддерживали их, пардон, в раскорячку, словно он хотел всех обнять.

— Привет; девчонки! — подмигнул парень. — Потанцуем? Я сейчас как раз в форме!

— Ишь, танцор диско, — усмехнулась я. — Как же ты щи хлебаешь в такой м-м.., форме?

Черпало, должно быть, будь здоров!

Парень заржал:

— Черпало что надо! Некоторые сестрички очень даже довольны.

— Вот и танцуй со своими сестричками, а от нас отвали. Не видишь, мы в волнении…

Однако парень не собирался отваливать. Вместо этого он присел на корточки и сочувственно спросил:

— На операции кто-то? Муж? Брат? Да не переживайте. Антон Константинович классный хирург, хоть и пацан совсем. Дар у него.

— Спасибо, успокоил, — проворчала я.

Появились те самые санитары, которые увозили нашего «найденыша» на операцию. Они подошли к нам и протянули одежду раненого: куртку, пропитанную кровью, окровавленные джинсы, свитер, нижнее белье, ботинки. Так же молча санитары удалились.

Мне, честно говоря, не терпелось обследовать карманы одежды, но при парне делать это было как-то неудобно.

— Слушай, друг, я бы очень хотела, чтобы ты оставил нас в покое, — обратилась я к парню. — Иди… В общем, иди, танцуй в другом месте. Дай спокойно поволноваться за судьбу близкого человека.

Пока я говорила, пальцы сами собой мяли и теребили куртку, принесенную санитарами. Там ясно прощупывалось что-то твердое. Нетерпение нарастало, а растопыренный придурок все не уходил. Уж и не знаю, все раненые такие упрямые или просто нам один такой попался? Тут Клавка, до того дремавшая у меня на плече, открыла глаза и недовольным тоном проговорила:

— Юноша бледный со взором горящим, неужели вам неясно сказали — очистите пространство. У вас уже верхние конечности растопырены, не ждите, чтобы и нижние были раскорячены. Идите, идите с богом…

Так и хотелось добавить: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь», а заодно и перекрестить болящего. Впрочем, парень не стал дожидаться благословения. Он, кряхтя, поднялся и удалился, оглянувшись всего-то раз пять-шесть.

Стало быть, Клавка ожила и теперь снова в строю. Правда, после травмы головы неизвестно, чего можно от нее ожидать. Клюква была немного бледновата, но в общем и целом выглядела неплохо. Как-то ощущалось, что боевого духа в ней нисколько не убавилось. Птица Феникс, да и только!

— Как голова? — заботливо поинтересовалась я у сестры.

— Могло быть и хуже. Во всяком случае, моя голова соображает лучше, чем у того растопыренного. Так, хватит о грустном. Ты проверила, что там у нашего мужичка в карманах?

Копаться в карманах одежды на виду у всего отделения было не совсем удобно. Поэтому мы удалились в дальний конец коридора, куда забинтованные и загипсованные не доползали.

Нижнее белье, свитер, ботинки проверять не стали: карманов там нет, чего зря время тратить? В джинсах нашлась какая-то квитанция, вся в пятнах крови. Повертев ее в руках и так, и сяк, даже понюхав для порядка, я сообразила, что это квитанция оплаты сотового телефона.

Только вот разобрать и без того еле видимую надпись не представлялось возможным. А вот куртка, слава богу, дала кое-какой урожай. Не ахти, конечно, но все же… Во-первых, мобильник. Хороший, дорогой, с фотокамерой, только выключенный почему-то. Значит, отметила я про себя, причиной нападения на дядьку было не ограбление. В противном случае телефон все же свистнули бы. Еще в кармане куртки нашлось кожаное портмоне. Клавка занялась телефоном, а я принялась изучать содержимое портмоне. Денег в нем не было (подозреваю, это работа санитаров), зато обнаружились водительские права на имя Виктора Андреевича Самонина, страховой полис ОСАГО, документы на машину и фотография женщины с годовалым ребенком на руках. Изучив документы, я пришла к неожиданному выводу:

— Клава, а машина-то, на которой мы мотаемся, вовсе не Степана, а этого самого найденыша. И зовут его Виктор. Но самое интересное…

Мобильник, включенный Клавдией, внезапно ожил, завибрировал, зазвонил. С перепугу.

Клавка вскрикнула и выронила телефон из рук.

— Ты чего, Клав? — нагибаясь за телефоном, удивилась я. — Телефона не видела, что ли?

— Ох, испугалась я что-то, Афанасия, — Клавка одной рукой держалась за голову, а другой — за сердце. — Ка-ак зажужжит! Прям привет с того света!

— Типун тебе на язык, балаболка! — Я открыла крышечку телефона:

— Алло?

— Алло? Алло?! Витя? Витька, ты где? Я извелась совсем. Ты чего молчишь, Виктор?

Женщина взволнованно что-то говорила, да так быстро, что я не успевала разобрать слов. Наконец в словесном потоке образовалась пауза.

— Здравствуйте, девушка. Это не Виктор.

— А кто? — растерянно спросила собеседница.

— Ну-у… Как вам объяснить… Виктор нас даже не знает. Дело в том…

— Все понятно, — растерянность женщины прошла, уступив место раздражению. — Витька небось опять с дружками в баньку отправился.

Уже надрался, да? Ах ты, прошмандовка африканская! Ну, ничего, я вам устрою и небо в алмазах, и массаж африканский!

Снова горохом посыпались слова с обещаниями немедленной расправы с Виктором и его дружками. По сравнению с карами, ожидающими несчастного Виктора, средневековые пытки — просто детские игры в песочнице. В конце концов мне стало жалко мужика. Мало того, что сейчас под ножом хирурга страдает, так еще и жена вопит так, что мертвого поднимет!

— Заткнись, дура! — рявкнула я в трубку.

Женщина, видно не ожидавшая такой наглости от «африканской прошмандовки», умолкла. Я перевела дух и уже более спокойно повторила:

— Заткнись и слушай. Виктор Андреевич Самонин твой муж?

— А то ты не знаешь… — все еще злобно, но уже остывая, ответила женщина.

— Так вот. В данный момент он в больнице, ему операцию делают. А нам, между прочим, ты спасибо должна сказать…

Дальше я коротко изложила события сегодняшнего вечера. Жена Виктора расплакалась:

— Ой, господи, что же делать-то? Мне бы в больницу надо, а я сына не могу одного оставить. Загрипповал он что-то…

Думать долго я не стала:

— Тебя как звать?

— Оксана… — всхлипнула женщина.

— — Вот что, Оксана, мы с Клавдией дождемся окончания операции и тебе перезвоним. А завтра, часов, скажем, в десять утра, привезем его вещи и машину. Договорились?

Оксана какими-то неясными звуками выразила свое согласие, а потом заплакала еще громче:

— Спасибо вам, девочки. Вы только телефон не выключайте!

Пообещав оставаться на связи, я закончила разговор.

— Фу-у, — выдохнула я устало. — И чего бабы такие дуры? Раз мужика дома нет, значит, в загуле. Не знаешь, Клав?

Клюквина не отвечала, она снова заснула.

Видать, травма головы все-таки давала о себе знать. Впрочем, у меня глаза тоже слипались — время-то уже первый час ночи.

— Что-то долго Филиппок ковыряется, — проворчала я, устраиваясь поудобнее, стараясь не потревожить Клавдию.

"Что же получается? — прикрыв глаза, рассуждала я. — Товарищ, найденный за гаражами, — есть Виктор Андреевич Самонин. Странное совпадение. Если это совпадение вообще, если именно этот Виктор является именно тем бандитом, с которым должен был встретиться Степка. Тогда выходит, что это Степка того… по голове, и ножиком. И Клавку тоже?! А почему у Степана машина Виктора? Значит, этот Виктор — Степкин брат? Он же должен находиться в плену вместе со своей женой и сыном. Ничего не понимаю! И в первую очередь не понимаю, как нам относиться к Степану? Кто он: друг или враг? Если друг, то зачем врет? А если враг?

И при чем тут Клавка? Я вообще не пойму, в те гаражи мы приехали или нет? Почему мы не видели там Степана? Та-ак, что же это за история, в которую мы опять вляпались?"

На этой оптимистичной ноте я открыла глаза, словно почувствовала присутствие кого-то лишнего.

Так оно и вышло. В двух шагах стоял Антон Константинович. По его осунувшемуся лицу прочитать что-либо было невозможно.

— Ну, что? — прошептала я, ощущая внезапную слабость в ногах. Отчего-то для меня было очень важно, что ответит этот молодой рыжий Филиппок.

— Что «ну что»? Операцию сделали, организм у мужика крепкий, должен выдюжить… — Мой собственный организм зашелся в судорогах радости. Хирург меж тем продолжал:

— Теперь вот что. Я обязан сообщить в милицию…

— Зачем это? — вздрогнула я в испуге.

С милицией дел иметь не хотелось. Не знаю, как вы, а лично я нашим внутренним органам в лице милиции не доверяю. Либо взяточники, либо оборотни в погонах. И все время норовят невиновных людей за решетку упечь. Представив себе, какая поднимется суета среди ментов и что мы с Клавкой автоматически попадаем в разряд подозреваемых, я зябко передернула плечами и твердо заявила:

— Не надо милиции. Зачем нам милиция?

Рыжий хирург некоторое время молчал, а потом устало пояснил:

— Ножевое ранение. Я обязан сообщить.

К тому же вы его не знаете.

— Как не знаем? — удивленно воскликнула я. — Очень даже знаем. Это же Витька, дружок наш старинный! Мы еще в детский садик вместе ходили. Просто… Просто в темноте как-то не сразу разглядели. А ранение… Что ж, бывает!

У меня их, знаешь, сколько? И не сосчитать!

Особенно нервная система пострадала. Вот и Витька: шел, шел, задумался о высоких материях — а темно-о было, — поскользнулся, упал.

А там ножичек.., стоял. Слушай, Антон, не надо милиции, а? У меня на людей в форме страшная аллергия!

Антону и самому не хотелось связываться с ментами, это было видно невооруженным глазом. Но для поддержания собственного реноме молодой хирург неуверенно промямлил:

— Ну-у.., не знаю даже…

— Вот и славно! — захлопала я в ладоши.

Проснулась Клавка. Она сонно моргала и терла глаза кулачками — А в чем дело? — сладко зевнув, спросила она. — Больной скорее жив, чем мертв?

— Да, Клавочка. Операцию уже сделали, — ответила я сестре, — и она прошла успешно.

— Отлично, — снова зевнула Клюква, пристраивая голову мне на плечо.

Я скосила глаза на Клавку:

— Слушай, Антош, она теперь все время спать будет? — Хирург развел руки в стороны, а я задала давно волновавший меня вопрос:

— Можно к Виктору пройти? Поговорить с ним надо, посочувствовать, пожалеть, если понадобится.

Повисла долгая пауза, во время которой рыжий Филиппок внимательно изучал меня. Признаюсь, я чувствовала себя микробом, за которым наблюдает любознательный ученый. И чего, спрашивается, смотрит? Живых людей, что ли, не видел? Внезапно хирург озабоченно спросил:

— Афоня, что у тебя с глазами?

— А что? — испугалась я. Все время считала, уж что-что, а глаза у меня красивые: зеленые, большие… Димка все время говорит, что мои глаза сравнимы лишь с глазами трепетной лани.

Брешет, конечно, однако все равно приятно.

Сейчас, наверное, они были покрасневшие и воспаленные, но не до такой же степени, чтобы напугать даже врача. Антон присел на корточки, показал палец и приказал:

— Следи.

Я покорно принялась наблюдать за пальцем: вправо, влево, вверх, вниз…

— В детстве головой не ударялась? — строго спросил Филиппок.

— Нет.., да… — я испугалась еще больше. — Леха Козлов пару раз портфелем врезал, у него там «Идиот» лежал. Но я ему дала сдачи! А что?

Плохо выгляжу?

— Плохо соображаешь, — Антон прекратил издеваться и сел рядом со мной. — Ну, кто, спрашивается, сразу после тяжелейшей операции, еще под наркозом может разговаривать? Ваш Виктор в реанимации и пробудет там по меньшей мере пять дней. Вот когда его переведут в общую палату, тогда и поговорите!

Казалось, решение Антона Константиновича было твердым, как алмаз, но я так жалобно смотрела на хирурга, так печально вздыхала, что сердце Филиппка не выдержало.

— Ладно, оставляйте свои телефоны. Как придет в себя, я с вами свяжусь, навестите его.

Но только в мое дежурство и не дольше пяти минут! И вот еще что: нужно как-то сообщить его родственникам… — Тут Антон растерянно посмотрел на меня, дернув бровью. Он, вероятно, ни капельки не поверил в сказку о нашем совместном детсадовском прошлом.

— А мы уже сообщили, — зевнула проснувшаяся Клавдия. — Ксюха, жена его, приехать не может, сын у нее заболел. Вот, попросила нас присмотреть за Витькой.

Антон непонимающе захлопал рыжими ресницами:

— Так вы что, правда его знаете?

— Хм, мы разве похожи на братьев Гримм? — усмехнулась Клюква. — Да и ситуация для сказок неподходящая, не так ли? Ладно, Афоня, поехали уже домой, спать пора.

Лично я против этого предложения ничего не имела. Еще раз условившись с Антоном, что первым делом, как только Виктор придет в себя, он свяжется с нами, мы покинули гостеприимные стены хирургического отделения.

В машине было холодно, неуютно. Пока прогревался двигатель старенькой «девятки», я достала с заднего сиденья свою куртку, тоже в пятнах крови несчастного Витьки, и с удовольствием в нее влезла, лелея надежду согреться. Сразу возникло ощущение какой-то не правильности.

Что-то было не так, непонятное, неприятное ощущение мешало жить. Что? Пятна крови на куртке? Так это ерунда, отстираю как-нибудь.

Сейчас полно средств, способных не то что кровь отстирать, а черное превратить в белое. Это явно не то, что могло так насторожить. Ну а что же тогда, что?!

— Чего стоим? Кого ждем? — подала голос Клавка. — Слушай, Афонь, у тебя жвачки или конфетки нету? Во рту противно, будто кошки нагадили! От лекарства, наверное…

Я машинально опустила руку в карман в поисках конфетки или какого-нибудь «Дирола».

Подобной дребеденью у меня частенько бывают забиты не только карманы, но и сумочка, и ящики стола.

— Клава, я поняла! — поделилась я озарением с сестрой.

— Господи, что ж так орать. Напугала больного человека почти до сердечного приступа, — пробубнила Клюква. — У меня, между прочим, голова раненая.

Не обращая внимания на ворчание Клавдии, я вцепилась ей в плечо и почти простонала:

— Пистолет!

— И чего орать? — отдирая мои руки от своего плеча, недоумевала сестрица. — Пистолет — он и есть пистолет, что тут такого?

— В том-то и дело, Клавочка, его нет! Пистолета как раз и нет!

Клавка почесала забинтованную голову, отчего сразу сделалась похожей на лысого пингвина, удивленного оттепелью на полюсе, и задала бестолковый, на мой взгляд, вопрос:

— А он был?

Сначала я хотела посетовать на бестолковость сестры, но передумала. Все-таки голова — самый малоизученный человеческий орган.

Единственное, что доподлинно известно, — там есть мозги. Правда, у разных людей в разном количестве и разного качества. Даже самые продвинутые хирурги не могут точно сказать, что происходит с мозгами, если их хорошенько сотрясти. Поэтому возмущаться бестолковостью Клавки было бы бесчеловечно. Я глубоко вздохнула, досчитала про себя до тринадцати и ответила:

— Пистолет был. Это точно. Ты его уперла у Степки. Когда мы собирались на «стрелку», пистолет взяли с собой. Я его положила в карман куртки. Теперь его нет. Поняла?

Пингвин-Клавка снова почесал затылок.

Вердикт был таков:

— Витька спер, господа бога в душу мать! Можешь быть уверена.

Да-а, как все-таки медленно ученые изучают свойства головного мозга!

— Клава, он не мог. Он был без сознания.

Это почти как ты сейчас, только хуже. Пистолет украл кто-то другой, пока мы были в больнице.

И знаешь, что?

Дальнейшими моими рассуждениями Клюквина не интересовалась, потому как опять уснула, свесив голову на грудь.

«Пистолет… — думала я, трогаясь с места. — Значит, все-таки Степка. Он обнаружил пропажу и решил ее вернуть А это значит… Это значит, во-первых, он знает, где Виктор, а во-вторых, он знает, что Виктор жив. Вот интересно, хорошо это или плохо?»

Почему-то все сходилось на Степке. Он так явно подставлял себя. Зачем? Этот вопрос не давал мне покоя до самого дома. В чрезвычайном волнении и глубокой задумчивости я растолкала безмятежно дрыхнувшую Клавдию.

— Уже приехали? — потянулась она. — Ну, и как там труп?

Опаньки! Все гораздо хуже, чем я думала.

Когда же медики всерьез займутся мозгами?!

— Клав, он не труп. Антон сказал, что Витька выживет…

— Да я не про Витьку вовсе.

— Других трупов у нас нет! — отрезала я.

— Ты уверена?

До этой минуты была уверена, но после Клавкиного вопроса, заданного очень серьезным тоном, как-то засомневалась, о чем и сообщила Клавдии.

— А гаишнику ты о ком говорила? Мол, не «запаску» же в багажнике возить? — напомнила сестра.

Я вспомнила и засмеялась:

— Ну, ты даешь, Клюква! Я же пошутила. Это прикол был, понимаешь? Нет, наверное, не понимаешь. У тебя теперь с головой.., проблемы.

— Ты это точно знаешь?

К чему относился вопрос: к голове или к непониманию Клавдией элементарных шуток, я не поняла. Вместо ответа я вылезла из машины, помогла выбраться Клавке и подвела к корме автомобиля. Все помнят, как устроен багажник «девятки». Сначала нужно открыть дверцу, а потом откинуть «крышечку». Проделав эти нехитрые операции, я, даже не заглянув внутрь, воскликнула:

— Вуаля! Убедилась?

В свете фонаря я видела, как нехорошо ухмыляется Клавка. Одной ухмылкой не обошлось.

Она ехидно добавила:

— Ну? И ты еще будешь бить себя пяткой в грудь и убеждать меня, что трупа нет?

— А что, разве есть? — не осмеливаясь заглянуть в багажник, промямлила я.

— Куда ж ему деться? Можешь убедиться сама…

Похныкав немного, я все же решилась проверить. Труп был. Труп мужчины. Он лежал, как-то странно скрючившись, уткнувшись носом в колени. Представив себе, как разъезжала по городу с трупом в багажнике, я застонала. Несколько секунд растерянности и жалости к себе быстро сменились решительностью и повышенной активностью мыслительных способностей.

Нет, но Клавка-то какова! Словно предвидела.

А может, после удара по голове у нее открылись какие-нибудь чакры, и она теперь вроде Мессинга? Ладно, сейчас не об этом. Любопытно, как долго он здесь лежит? Сейчас зима, холодно, мог и неделю в машине кататься. А Степка, когда давал нам ключи от машины, знал о пассажире? И не причастен ли сам Степан к появлению этого трупа? Опять все в Степку упирается — сначала этот, потом Витька с Клавкой…

Прямо-таки злой гений! Но, насколько я успела узнать Степана, он человек далеко не глупый и вот так подставлять себя едва ли стал бы. Черт возьми, хотела бы я знать, что все это значит!

Может…

— Эй, Афоня, — вывела меня из раздумий Клюквина. — Ты заснула, что ли?

— Спать — это теперь по твоей части, а я думала. Клав, чего с трупом делать?

— Ты, Афонь, багажничек-то прикрой. Время, конечно, позднее, но ведь всегда найдется кто-нибудь, кто бессонницей страдает или кому в туалет приспичило.

Я торопливо захлопнула багажник.

— Думаю, — продолжала спокойно рассуждать сестра, — до утра он здесь полежит, а утром…

— Утром нас жена Виктора ждет, — напомнила я.

— ..встанем пораньше и отвезем его куда-нибудь.

Клавка не переставала меня удивлять. Рассуждала она на редкость хладнокровно, спокойно и, наверное, правильно. Смущало только одно: завтра утром придется опять возить труп в багажнике. А с моим отношением к правилам дорожного движения первый же гаишник примет нас в свои нежные объятия. Однако делать было нечего, пришлось взять Клавкин план за основу.

В кромешной темноте — отчего-то лампочки на площадках, за исключением пятого этажа, не горели — мы с Клавдией дотопали до квартиры. Долго ковырялись с замком: в темноте, оказывается, очень сложно попасть с первого раза ключом в замочную скважину.

— Дом, милый дом, — простонала я, переступая порог квартиры. — У меня такое ощущение, будто мы вернулись из длительной командировки.

— Да уж, долгий был денек и на редкость утомительный, — согласилась Клавка, нащупывая рукой выключатель.

Вспыхнул свет, и тут же наступила минута скорбного молчания. Проще говоря, и я, и Клавдия застыли в немом изумлении. И поверьте, было от чего! В нашей квартире, в нашем уютном семейном гнездышке царил вселенский хаос, нет, последний день Помпеи и Хиросима с Нагасаки сразу. Такого разгрома я не видела даже по телевизору в самых крутых боевиках. Больше всего меня удивила дорожка из манной крупы, ведущая из кухни через коридор в комнаты.

Манки в доме, видно, было немного, потому что где-то на середине коридора злоумышленник заменил крупу сахарным песком. На зеркале, до разгрома висевшем на стене, а теперь стоявшем на полу, красовалась корявая надпись, исполненная моей любимой помадой: «Сучки, верните что взяли. Будет хуже. Срок — три дня».

Я залюбовалась на эту надпись и отстранение подумала, что в следующий раз, пожалуй, куплю помаду на тон светлее. Первой очнулась Клавдия.

— Афанасия, ты уверена, что это наша квартира? — обводя взглядом разруху, спросила она. — Мне незнакомо это помещение…

Жалко Клавку — столько потрясений за один день! Себя мне тоже было жалко, а еще больше было жалко квартиру и помаду. Хотелось заплакать, но сил на это уже не было. Я села на пол, скрестив ноги по-турецки, опустила голову и негромко, но зато с большим чувством заскулила. Клюква после секундного замешательства присоединилась ко мне. Получился неплохой дуэт. Со стороны картинка выглядела, наверное, как сценка из жизни сумасшедших. А что делать? Нужно же было дать выход отрицательным эмоциям.

Через пять минут эмоции вышли, а к нам вернулась счастливая возможность соображать более или менее трезво.

— Клав, чего мы взяли, что должны вернуть в три дня, иначе будет хуже? Ты не помнишь?

— Мы ничего такого не брали. Пистолет? Да кто сейчас из-за пистолета будет устраивать конец света в отдельно взятой квартире! Сейчас любое оружие можно купить даже на птичьем рынке. Тем более у нас все равно его уже нет.

— Это ты им объяснишь через три дня.

— Думаешь, придут? — испуганно заморгала сестра.

— Можешь не сомневаться.

Повисла пауза, во время которой я терзалась вопросом — уже пора звонить Брусникину или еще рано? О чем думала Клавдия, стало ясно, когда она задала интересный вопрос:

— Слышь, Афонь, а может, им нужен наш труп? Ой, что я говорю-то! Не наш, естественно, а тот, который в машине. Мы ж не знаем, откуда он, чей… Вдруг он кому-то очень нужен…

Я задумалась. Как такое может быть? Сначала избавились от покойничка, а теперь обратно требуют? А нам-то что делать? Еще три дня возить его в багажнике? Ну уж нет! Как говорил один киношный герой: «На это я пойтить не могу!»

Клюквина с надеждой на меня взирала, ожидая решения. На свою раненую голову она, видимо, уже не надеялась. Пришлось брать ответственность на себя.

— Так, — я поднялась с пола. — Сейчас идем спать. Если, конечно, найдем, куда приткнуться. Утром — все по твоему плану: едем куда подальше и избавляемся от трупа. Если им нужен труп, мы сможем указать место, где его искать.

А после — поедем к Оксанке. Очень хочется с ней поговорить, вопросов накопилось великое множество. Может, она сможет прояснить хоть что-нибудь в этой истории.

Клавка молча согласилась.

Спать улеглись на кухне, на полу, перетащив из нашей с Димкой спальни матрац, подушки и одеяла. По непонятной прихоти наших незваных гостей кухня меньше всего подверглась разрушениям. Если не считать рассыпанных по полу различных круп. Но с этим мы быстро справились при помощи веника. Клюквина долго возмущалась наглостью посетителей: из холодильника пропали колбаса, сыр и целый пакет молока. Жареные котлеты, оставленные на плите в сковородке, тоже исчезли.

— Что за… — ругалась сестра непечатными словами. — Я все понимаю: пришли, поискали чего-то, не нашли. Осерчали, это тоже понятно.

Ну, покрушили кое-чего, но зачем же продукты уничтожать?! Изголодались, что ли?

Объяснить логику побывавших у нас в гостях неизвестных хулиганов было невозможно.

Твердо я была уверена только в одном: по крайней мере три дня мы можем спать спокойно.

Дальнейшее представлялось туманно и не слишком обнадеживало. Думать ни о чем не хотелось,. да и не моглось. Поэтому я закопалась в одеяло и мгновенно уснула.

* * *

Сон был недолгим, каким-то мятым. Я беспрестанно ворочалась, то проваливаясь в дрему, то выныривая обратно. Клавдия спала беспокойно: металась во сне, постанывала, а иногда принималась что-то горячо и хлопотливо бормотать, совсем как унитаз ночью. Какой уж тут полноценный сон. Стараясь не потревожить Клюкву, я осторожно встала. Конечно, неплохо было бы кофейку выпить с каким-нибудь бутербродиком, да бандиты все сожрали, а что не сожрали — то унесли или испортили. Следовало срочно хоть чем-нибудь себя тонизировать. Раз кофе отпадает, остается что? Фу-у, какой алкоголь ранним утром? Хотя, признаюсь, «соточку» хорошего коньячку я бы тяпнула. Но тяпать было нечего — початую бутылку «Мартеля» бандиты прихватили с собой. Оставалось последнее средство, способное привести меня в чувство, — это горячая ванна с душистой пеной и всевозможными ароматическими маслами и кремами.

В воде мне значительно полегчало, а волшебные запахи настраивали на философский лад.

Почему так бывает? Вот течет жизнь спокойно, течет себе, течет… В конце концов это надоедает. Начинаешь мечтать о каком-нибудь событии, которое прервет это спокойное течение. Тут я улыбнулась, вспомнив, как мой одноклассник, тот самый Леха Козлов, шарахнувший меня по голове портфелем с «Идиотом», решил внести разнообразие в тихую школьную жизнь.

Начитавшись книг о подвигах героев-ниндзя, он задался вопросом: а почему бы и нет? И решил повторить какой-нибудь их подвиг. В частности, взобраться по отвесной стене. Голова у Лехи — чисто ЭВМ. В этой голове быстро рождались гениальные идеи, потом они так же быстро воплощались. Так что проблем с восхождением на стену не возникло. Стиль альпиниста Леха отверг сразу — слишком легко и неинтересно. Он пошел другим путем. Уперев у папы-сантехника четыре вантуза, Козлов отправился на дело. Для штурма была выбрана торцевая стена здания школы. Окна кабинета директора как раз располагались на первом этаже этой стены.