– Он мне такой же дядя, как папа Карло Дуремару молочный брат, – злобно прошипел Иван. – Он мать мою грохнул… Или подстроил – один хер… Ну все, девочка, поездка в Новочеркасск временно откладывается. Ты будешь жить в лесу, а я начну партизанскую войну… Где этот козел живет – знаешь?
– Нет, не знаю, – сокрушенно произнесла Аленка и тут же встрепенулась. – Но это не проблема… Не надо партизанской войны. Если мы отсюда выберемся, я все устрою.
– То есть? – удивился Иван. – Что ты устроишь?
– У меня один надежный товарищ есть – детектив частного сыскного агентства, – возбужденно зашептала Аленка. – Он запросто выследит этого Бабинова и выложит нам на блюдечке. У него, кстати, можно и деньги занять – в Новочеркасск ехать. Грохнем этого паразита и поедем… А?
– Бандитская дочка, – восхищенно пробормотал Иван. – «Грохнем»…
В этот момент Вовец закончил телефонный разговор и раздраженно наорал на кого-то:
– Ну че ты вылупился, урод? Я тебя за чем послал?
– Нету Аленки, – жалобно проблеял кто-то. – Всю комнату обыскал – пусто…
– Это Глаз, – прошептала Аленка с веселым ужасом. – Теперь начнется – держись…
– Что значит нету? – грозно спросил Вовец. – Она выходила, что ли?
– Нет, никуда не выходила, – испуганно ответил разноголосый хор. – У себя была!
– Во вторую половину не ходила? – как-то суетливо поинтересовался Вовец. – Отвечать!
– Нет, не ходила, – проблеял хор, – Мы смотрели…
– Глаз – бегом к Ивану, – тихо скомандовал Вовец. – Двадцать секунд – время пошло… Если что, уроды, всех кастрирую…
Иван нащупал свежие простыни, две связал узлом, обмотал вокруг пояса, остальные расправил, обмотал вокруг Аленки. Если придется ночевать в лесу – очень пригодятся. Он-то ладно, как-нибудь, а девчонке будет туговато…
– Нету Ивана, – доложил через пару минут жалобный голос. – Мы смотрели! Никто не выходил!
– Та-а-а-ак, – зловеще протянул Вовец. – Я вас, уродцы, не только кастрирую, но заставлю ваши собственные яйца жрать – в сыром виде… Все – искать Аленку и Ивана! Время – пять минут! Если не найдете… Бегом!!!
Снаружи послышался частый стук шагов – дегенераты опрометью бросились выполнять распоряжение.
– Аленка! – вдруг раздалось у самой двери, и наши любовники машинально отпрянули. – Аленка, я знаю, что ты здесь… Добром прошу – открой.
Открой, я сказал!
– Пора, – еле слышно шепнул Иван. – Он один остался. Сейчас откроем дверь, отберу у него ствол – и ходу. Открывай. Нет – сначала скажи, что открываешь, а потом…
– Ты отберешь у папки ствол? – удивилась Аленка. – Да ты представляешь себе, что он из себя стоит? Он тебя одним ударом убьет!
– Ты открывай – дальше мое дело, – уверенно прошептал Иван. – Посмотрим, кто кого стоит. Давай – верь мне, девочка… Ну!
– Сейчас, папка, открываю! – отчаянно прозвенел Аленкин голосок. – Сейчас… – Она вставила ключ в скважину и повернула на один оборот – снаружи немедленно последовал мощный рывок. – Сейчас! – пискнула Аленка, поворачивая ключ второй раз.
Иван отодвинул девчонку в сторону и замер в боевой стойке справа от двери, глядя в пол и прикрыв глаза ладонью.
Дверь распахнулась настежь – по глазам больно резанул яркий свет.
Послышалось нечто, похожее на рычание, – Вовец, держа в правой руке пистолет, по-хозяйски шагнул за порог и тихо выдохнул:
– Убью обоих…
Пару раз моргнув для адаптации, Иван успел сориентироваться в деталях, ухватил руку со стволом и рванул Вовца на себя, резко уходя вбок.
Могучее тело подалось вперед – Иван вывернул руку противника на рычаг, перехватывая пистолет, и добавил Вовцу инерции, сильно толкнув стопой в зад.
Бригадир с маху шлепнулся на пол и от досады взвыл.
– Посиди немного в баньке, тестюшка, – победно бормотнул Иван, выскакивая из бани, выдергивая за собой Аленку и хватаясь за дверную ручку:
– Запрем на всякий…
– Сзади! – тонко взвизгнула Аленка, в ужасе глядя Ивану за спину.
Бац! Рассмотреть, что к чему, он не успел – только краем глаза уловил, как из-за двери прилетела ручка массивного бильярдного кия и обрушилась ему на голову. Уже падая и теряя сознание, он сквозь мутную пелену сумел разглядеть, что за дверью стоит какой-то длинный субъект, сжимающий в руках кий.
– Лопухнулся, – деревенеющими губами прошептал Иван и провалился в небытие…
8
Спустя ровно сутки после незадавшегося общения маленького экстрасенса с бригадиром Центрального района в городе произошло ЧП: в своем доме был обнаружен приколотый ломиком к стене «смотрящий» Ложбинска – Малик.
Как это всегда случается в подобных ситуациях, никто ничего не видел и не слышал – прояснить картину злодеяния было весьма проблематично. Однако приближенный Малика, конченый наркоман Ремез вдруг ни к селу ни к городу брякнул, что, дескать, накануне «смотрящий» по телефону разговаривал с Вовцом и вроде бы условился о встрече.
– Точно ли разговаривал?! – пристрастно спросили суровые ребята с металлическими зубами – те, что заинтересованы были сильно. – В натуре ли добазарились о «стрелке»?!
– Да кто его знает? Вроде бы разговаривали… – с сомнением ответствовал обкумаренный Ремез. – Вроде бы добазарились… Сами понимаете – облом было прислушиваться, в натуре…
Ясно, короче. Разбирались сутки усердно – ничего хорошего не вырисовывалось. Вовец, понятное дело, от звонка наотрез отказался – не было, и все тут. В среде криминалитета презумпция невиновности трактуется весьма своеобразно и порой довольно двусмысленно – однако за руку ведь никто не поймал, значит, гуляй пока. Кому надо, затаили злобу, намотали на ус и сообщили куда следует.
А между тем через три дня после случившегося «изуверства» в Ложбинский СИЗО пришел этап из Москвы, в котором вроде бы ненароком оказался «центровой» «вор» – Калган. В последний раз Калган вот так же, этапом, появлялся в Ложбинске в далеком 1990 году, когда после смерти престарелого ложбинского «вора» Шаха возникла необходимость назначить преемника. Тогда он посидел с недельку в СИЗО и также, этапом, укатил обратно, словно в командировке побывал. И никто не удивился, отчего это простого с виду зэка прокатили на «Столыпине» туда-обратно за казенный кошт – это у нас в порядке вещей.
Весть о прибытии Калгана молниеносно облетела всех, кого касалась, и многие из «братвы» отчего-то задрожали мускулистыми задами – чуяли, грядет какая-то пакость несусветная.
Зады у «пацанов» оказались чрезвычайно чувствительными: пакость действительно грянула. Только не с той стороны, откуда ждали. И масштаб получился совсем иной.
Вышло так: Калгана на сей раз оставлять в СИЗО почему-то не сочли целесообразным и отправили плановым автодорожным караулом в ИТК-2. Автозак, благополучно подкатив к КПП «двойки», высадил его у двери «шлюза»… а дальше начались чудеса. Караул попрыгал обратно, автозак развернулся и был таков.
Бывалый зэк опешил – такого в его жизни еще не случалось. Даже в самых страшных снах не могло пригрезиться такого казуса: бросили возле зоны, без охраны, словно он и не рецидивист особо опасный, а какой-нибудь чмошный бесконвойник, никому не нужный и неинтересный!
Сильно озадаченный Калган некоторое время топтался у КПП и лихорадочно соображал: а что же предпринять? Удирать смысла не было – он тащил срок ради дела. А проситься в зону – вот смеху-то потом не оберешься! Прикол всероссийского масштаба – приходит «вор» на КПП и просит: пусти, вертухай, в зону… Ха!.. А зря, между прочим, не попросился. Очень скоренько подкатила к «двойке» «99» вишневого цвета без номеров, из нее выпростались трое могучих парней со стрижеными затылками и за десяток секунд забили «вора» насмерть…
Через некоторое время часовой КПП – старший прапорщик внутренней службы Турдыниязов, который все видел, сообщил сильно интересовавшимся ребятам с металлическими зубами, подкатившим на иномарках, что непосредственно перед началом акции между ее участниками состоялся короткий диалог. Якобы кто-то из избиенцев, гнусно ухмыляясь, громко ответил Калгану на его вопрос по существу:
«Привет тебе, старый пидер, от Ловца… то ли от Вовца» – черт его разберет, хорошенько не расслышал через стекло…
Начальника планового автодорожного караула, бросившего «вора» у КПП, на следующий день нашли в коллекторе с перерезанным горлом и многочисленными следами ожогов на теле – однако, сами понимаете, это отнюдь не прояснило ситуацию.
Целую неделю все заинтригованные лица напряженно выжидали, потея от страха, – случай аналогов не имел. Естественно, реакция пострадавшей стороны предвкушалась совершенно предсказуемая – война намечалась! Война между «блатными» и новой «братвой» – самый страшный вид современной междоусобицы в мире криминала.
Но вот неделя благополучно завершилась, а никто из верхнего воровского эшелона осчастливить своим посещением Ложбинск целесообразным не посчитал – бросили авторитеты оскверненный град на произвол судьбы. А в местный СИЗО с очередным этапом пришла малява: на ложбинской «братве» всероссийский «крест» – пока самолично не привезут в первопрестольную голову виновного с обстоятельными объяснялками по сути дела.
Некоторые в курсе, что такое «крест», а кто не знает, спросите компетентных товарищей – они подробно объяснят. По правде говоря, это очень нехорошая штука – можете мне поверить на слово, не напрягая сильно занятых ребят с металлическими зубами. Если на тебе «крест», нужно держаться от всех пенитенциарных учреждений как можно дальше. То есть в зону идти не просто не рекомендуется, а прямо-таки категорически противопоказано. В противном случае вам не поможет ни один проктолог в мире, даже самый лучший…
«Братва» ложбинская не на шутку переполошилась. Специфика образа жизни представителей данной категории состояла прежде всего в постоянной готовности схлопотать пулю в лоб или сесть в тюрьму. Но, выражаясь их языком, «заскочить на кичман» – это одно, а вот быть в готовности в любую секунду после этого «попасть на кукан» – совсем другое. Это, извините, совсем нехорошо – не по-мужиковски это!
Бригадиры собрались на нейтральной территории и обсудили ситуацию.
Вовцу единодушно выставили претензии: твоя, мол, картинка, друг ситный, два раза нарисовалась, значит, ответь! Либо докажи, что не верблюд, либо закажи малогабаритный контейнер, зарежься собственноручно и езжай в столицу. Хором за тебя страдать не желаем.
Вовец немного поотпирался, но ему моментально припомнили старые грехи и жестко предупредили: вот тебе трое суток сроку и карт-бланш. Разбирайся как хочешь, но результат должен быть…
Первым делом Вовец решил проверить своих пацанов – мало ли чего?
Начал с того, что велел доставить часового КПП, дежурившего в момент несвоевременной кончины Калгана. Когда «быки» притащили насмерть перепуганного мужика, которого уже допрашивали все кому не лень, бригадир посулил ему (цитирую дословно): «Либо башку оторву и в очко вставлю, либо награжу по-царски. В зависимости от результата…»
В установленное время старший прапорщик Турдыниязов сидел в холле загородной резиденции Вовца и с тревогой прислушивался к шуму за окном: в морозном воздухе стоял разноголосый гам съезжавшихся к усадьбе иномарок. Вскоре доложили, что все в сборе.
– Давай по трое, – возбужденно распорядился бригадир, потирая руки, и впился в опознанщика пристальным взором. Тут получился немалый конфуз: первая тройка состояла из приближенных Вовца, которые в день убийства «вора» безотлучно находились при бригадире, – именно эту тройку часовой с ходу и опознал.
– Они! Точно – они!!! – радостно закричал он, подавшись к бригадиру дородным телом. – Все сходится! Кожаны, собольи шапки, морды зверские, сами здоровые, как быки, – все в точности!!! Они это – избиенцы треклятые!!!
Умудренный горьким опытом бригадир вместо того, чтобы впадать в прострацию от столь неожиданного оборота, поступил несколько иначе: выгнал приближенных вон и велел всей группировке построиться во дворе в колонну по восемь. Затем, прихватив с собой часового КПП, вышел на улицу. И распорядился произвести опознание еще раз.
Вот тут несчастный часовой, что называется, выпал в осадок. Перед ним стройными рядами стояли восемьдесят мужиков примерно одинаковой шкафообразной комплекции, одетых в дорогие кожаные куртки на меху и шапки из соболя или норки. И у всех до единого «выраженье на лице» – как бы это помягче выразиться… в общем, даже отдаленно не подпадало под определение «симпатичное»!
Велев «быкам» разъезжаться, Вовец отпустил и часового – это был не свидетель. Предстояла нудная и малоперспективная оперативная работа. За трое суток Центральная группировка перевернула город и окрестности вверх дном, причем на сопредельных территориях никто не возмущался, все были в курсе, отчего такая кутерьма.
Между делом испортили матценностей не на одну штуку баксов, запытали до летального исхода пятерых подозрительных типов, пристрелили под горячую руку троих нервных и натворили еще кучу безобразий – все не перечислить. Результат был нулевой. Вишневых «99» в городе и окрестностях имелось несколько сотен, каждую из них кто угодно мог позаимствовать на время и снять номера, а любая троица в кожанках, дорогих шапках и со зверскими физиономиями вполне могла оказаться искомой: примерно четверть мужского населения Ложбинска в возрасте от 20 до 40 лет…
Когда до исхода отпущенных «братвой» трех суток осталось четыре часа, Вовец принял ванну, чисто побрился, облачился в свой любимый костюм и, положив перед собой на стол старенький «ТТ», который он предпочитал разным зарубежным штучкам-дрючкам, начал диктовать специально привезенному для такого случая нотариусу завещание. Сей документ получился очень коротким (снова цитирую дословно): «…Все, что принадлежит мне, оставляю своей дочери – Алене Алексеевне Анисимовой. Своей братве завещаю: кто мою дочь обидит – яйца оторвать и заставить паскуду сожрать в сыром виде. Детям от второго и третьего браков ничего не давать, потому как они получились дегенератами… Все – я сказал!»
В этот момент бригадиру доложили, что приперся какой-то чмошный головастик по фамилии Пульман и желает его немедленно видеть. Закончив диктовать завещание, Вовец внимательно его прочел, поставил закорючку и, выпроводив нотариуса, велел впустить этого… ну, как его там, блин. Пульмана, что ли.
Допущенный Пульман вошел нагло, без спроса расположился на диване и, сняв шапку, принялся промакивать платком вспотевшую плешь – упрел, сволочь, в прихожей.
– В общем-то я догадываюсь, зачем ты приперся, головастик. Опять будешь донимать меня своими дебильными заскоками, – задумчиво глядя на блестящую плешь своего визави, молвил бригадир. – Только ты опоздал, придурок несчастный, прикалываться более не придется… Я вот зачем велел тебя впустить – узнать хотел кое-что. Ты же, кажется, в дурдоме работаешь?
– Ну да, в психиатрической клинике, – поправил Пульман и спросил участливо:
– А почему такой замогильный тон? Пистолет на столе, костюм, бритый весь из себя… Вы что, сударь, стреляться собрались?
– А это не твое собачье дело, мудель недоразвитый, – печально ответствовал бригадир и скорбно вздохнул. – Ты мне вот что скажи… Психи, они же, говорят, другие измерения видят или слышат – космические голоса какие-то, фантомы… А?
– Ну-ну, – поощрительно буркнул Пульман. – Может, и так: видят, слышат… Живут, одним словом, в другом мире, отличном от нашего, нормального… А что?
– Так вот, – продолжил бригадир, – как ты думаешь, есть другая жизнь? Ну – когда тело уже ласты сдвинуло, душа или какая там другая субстанция того… она остается, или как?
– А-а-а! Вон оно что… – Адольф Мирзоевич ядовито осклабился и хихикнул:
– На духовное нас потянуло, видишь ли… Вечностью запахло! Ну-ну…
Он встал, снял все так же без спроса дубленку, бросил ее на диван и некоторое время расхаживал перед письменным столом, за которым расположился внимательно наблюдавший за его движениями бригадир. Впервые в жизни Адольф Мирзоевич почувствовал себя значимым и мудрым – величиной вселенского масштаба, что ли…
– Как бы это тебе попроще… эмм… В общем, то, что психи в своих снах или иллюзиях видят и слышат – всякие там голоса, знамения, видения якобы потусторонних миров, – все это не что иное, как отображение. Ферштейн?
Отображение реально существующего, нормального мира в их помраченном, исковерканном сознании. Не более того, батенька, не более… Поместить такого мессию в барокамеру, выключить в комнате свет – и спустя некоторое количество времени от его видений не останется и следа. Если только этот мессия не отдаст концы от обширного инфаркта. То есть в любом случае имеет место поступление какой-либо информации извне. Ну и, как следствие, получается либо моментальная, либо смещенная по фазе реакция идиотского сознания на данный раздражитель. В некоторых случаях она выражена в самых изощренных и непредсказуемых формах – отсюда и видения, знамения разные. Вот… – Психотерапевт развел руками и покачал головой, одарив Вовца отвратительной улыбкой.
– Значит, нет другой жизни? – грустно констатировал бригадир, легонько пристукнув по столу мощной ладонью. – А я почему-то полагал, что есть… Тогда бы не жалко и умирать… А вот… Вот пишут кое-где, болтают там, туда-сюда: жизнь после жизни, тоннель какой-то, шарик по тоннелю, голос в конце… А?
– Ну-у-у, дорогой ты мой! Слушай побольше всякую дрянь! – весело воскликнул Пульман и опять вольготно развалился на диване напротив письменного стола. – Это кто рассказывает-то? Кто пишет? Те, кто испытал клиническую смерть, – не спорю, нестандартное для организма состояние. Все элементарно объясняется, без всякой мистики: это просто реакция организма на превышение болевого порога или на другой насильственно привнесенный фактор… эмм… ну, допустим, фактор травматического характера. Я, кстати, тоже, было дело… эмм… – Тут Пульман на секунду замялся, спохватившись, что чуть было не сболтнул лишнего.
– Что «тоже»? – моментально вскинулся Вовец, и глаза его загорелись странной надеждой. – С тобой что – что-то такое… А?!
– Да нет, что ты! – торопливо поправился Пульман. – Что ты…
Просто я раньше тоже верил во все эти кудеси – пока не убедился на практике в обратном… Да, кстати! Вот эти самые рассказчики – они же все остались в живых. Угу – в живых. Побывали, так сказать, на пороге – и только. За порогом никто еще не был. Никто ведь не вернулся с того света после того, как мозг его умер, а тело истлело, и не поведал нам: что там и как на самом деле! Или тебе известны такие примеры?
– Ну а это… реинкарнация? – не сдавался Вовец. – Переселение душ и так далее? Ощущение, что такое с тобой уже когда-то было – хотя никогда быть не могло… Ведь целая религия на этом деле строится!
– Да чушь собачья! Коленный рефлекс, дежа вю! – Пульман легко взмахнул руками, моментом отмежевавшись от разнообразных пробуддистских концепций. – Это все сами людишки придумали, чтобы хоть как-то противостоять страху смерти. Ведь умирать-то страшно – ага?! Страшно, еще как страшно! Вот посмотри: ведь и свинья, и гусь, да любой таракан – все хотят жить, чего-то жрать и размножаться – помереть никто не желает. Матерью-природой так заложено.
Отсюда и концепции всякие… Бред все! Сознание живо, пока здравствует тело, – это аксиома. Остановились процессы в клетках, и все – хана, извиняюсь за выражение. Просто все! Никаких высших разумов и астральных субстанций…
– Значит, нет ничего такого? – переспросил внимательно слушавший бригадир.
– Ага – нет, – охотно подтвердил Пульман. – Совсем нет. Труп – куча дерьма – потом одни кости. Потом и они истлеют, – А как же… Как же вечные истины?! – не на шутку разволновался Вовец. – Ну, те, что из поколения в поколение? Вон – Пушкин, например? Давно ведь истлел, а до сих пор дух его с нами! До сих пор: «…я помню чудное мгновенье, передо мной…» А?!
– Оух-ха-ха-ха!!! бх-ха-ха-хррр… – Пульман расхохотался так, что даже всхрапнул на вдохе – до того рассмешил его витийствующий перед заготовленным «ТТ» бригадир. Расхохотался и поперхнулся, побагровел, бедолага.
– Чего это ты, а? Приступ, что ли? – поинтересовался Вовец недовольно – вдруг придется возиться с этим придурком.
– Да нет, милейший. – Доктор вытер слезы и покачал головой. – Какой, в задницу, приступ… Смешно просто. Вот ты – достаточно поживший, многое повидавший тип, бандит, угробивший, наверное, не один десяток людишек…
А такую чушь порешь – как пионер сталинской поры… Ммм-да. Пушкин жив в нашем сознании только лишь потому, что в свое время писал о вещах, сильно интересующих любого индивида, наделенного признаками пола. Человек по натуре своей страшно эгоистичен. Ему интересно лишь то, что сильно его задевает, образно выражаясь, проникает в самую душу. На остальное ему наплевать. Миллионы людей ушли в небытие с момента смерти поэта. Миллионы! Ты их помнишь? Вот ты, например, знаешь, что на днях дядя Вася, гравер, помер, а? Не знаешь и никогда о нем не вспомнишь – тебе до него нет никакого дела. А ведь на многих обелисках Ложбинского кладбища его рукой высечены эпитафии и данные о почивших… А вот ежели, к примеру, Пушкин писал бы не о любви и страсти, а, допустим, о том, на что всем наплевать? Ну представь себе – возьмись Александр Сергеевич вдруг описывать приключения дерьма? И не знал бы ты ничего о Пушкине, друг ситный!
Вечные истины! Ха! Человек смертен – вот вам истина! Если при жизни он не поднапрягся да не увековечил свое имя какими-то потугами, которые всех подряд задели и растревожили, о нем никто и не вспомнит. Плоть и кости сгниют, могилка сровняется с землей, потом это место спланируют экскаватором и построят на нем общественный сортир…
– Ну и козел же ты, – тихо констатировал Вовец. – Все опошлил, чмо… Я-то хотел перед смертью удостовериться, что дух мой не исчезнет бесследно, куда-то там попадет… Угу… Выходит, нет другой жизни.
– Нет, нету, – согласно покивал головой Адольф Мирзоевич, доставая платок и вновь протирая плешь. – Так что – брось стреляться, уважаемый товарищ Анисимов. Я в курсе всех твоих неурядиц и как раз пришел, чтобы вытащить тебя из дерьма. Только хочу предупредить – ты уж давай посерьезнее, без придури…
– Я могу пристрелить тебя, как собаку, – мрачно изрек Вовец. – Ты че, в натуре, не врубаешься, что это тупиковый базар?! Ну ладно, можешь ты моих дебилов гипнотизировать… Так ведь ты столько времени с дегенератами работал, наловчился с ними обращаться… Или ты мне всю «ложбинскую братву» загипнотизируешь? А потом поедешь в столицу и одним махом очаруешь центровой сходняк?! Тогда давай – делай! И кстати – что именно ты знаешь? И откуда? – Бригадир настороженно прищурился и погладил рукоять «ТТ».
– Ну, ладно. – Адольф Мирзоевич встал с дивана и, приблизившись к столу, постучал по нему кулачком, как бы призывая собеседника проявить максимум внимания. – Я прекрасно знаю, кто проткнул ломом Малика. Я еще прекраснее знаю, кто забил до смерти Калгана. Годится?
– О как, – недоверчиво блеснул глазами Вовец, внезапно вспотев лбом. – Ага! Ты ж ведь говоришь, что гипнотизер, бля… Ага, ага… А что?
Наверно, загипнотизировал какого-то идиота и кое-что выведал. Ну что – молоток!
Ну, давай, выкладывай!
– Это еще не все, – торжественно произнес Пульман. – Не все, дорогой ты мой! Это именно я организовал обе эти акции. Да не смотри так – я тебе точно говорю: я! Организовал, чтобы загнать тебя в тупик. А теперь…
– Ой, бля! Как ты мне надоел, дебила кусок! – болезненно поморщился бригадир, разочарованно качая головой. – Ты ж в такой час приперся, в такую торжественную и светлую минуту… Чего ты несешь, придурок? Я ж на тебя и пулю тратить не буду – одной рукой задушу! Я тебя щас…
– Но-но, приятель! – опасливо отстранился Пульман и поспешно добавил:
– Я готов предъявить доказательства – прямо сейчас. Я же просил – посерьезнее! Не надо думать, что все вокруг тебя – идиоты. Я могу доказать, что это не шутка.
– Можешь? – Бригадир выпростался из-за стола и приблизился к собеседнику.
Глядя немигающим взором на его огромные кулаки, Адольф Мирзоевич бесцветным голосом произнес:
– Клянусь своим здоровьем – могу. Если не докажу – можешь меня пристрелить. Как собаку.
– Ага, – вдруг согласился Вовец, отчего-то успокоившись. – Ты-то мне и нужен. Щас я позову пацана – мы все это запишем на диктофон, а потом кое-куда поедем и ты все это обрисуешь… Ага. – Бригадир задумчиво нахмурился и нехорошо цыкнул зубом. – Но сначала запишем. За-ши-бись… Только вот… голову тебе отрежут, – деловито присовокупил Вовец. – Угу… Голову надо на центровой сходняк отвезти.
Пульман слегка отстранился и жестом остановил его:
– Я бы на твоем месте не торопился, товарищ Анисимов. Тут кое-какие детали необходимо уточнить. А то больно интересная штуковина может получиться! Знаешь, как бывает: поспешишь – людей насмешишь.
– А я и не тороплюсь, – согласно кивнул Вовец, усаживаясь на место. – Куда уж теперь торопиться… Но только смотри – ежели врешь, гад, я тебя…
– Не вру, не вру, – успокоил его Пульман. – Куда уж мне врать – себе дороже!
– Ага, – поддержал Вовец. – Понятливый ты, головастик… Ну, давай излагай, психиатр.
– Психотерапевт, – поправил Пульман. – Бывший к тому же – теперь я заместитель заведующего клиникой.
– А, те же яйца, только в профиль, – небрежно махнул рукой бригадир. – Ты теперь вообще бывший – при любом раскладе. Труп, одним словом.
– Труп, говоришь? – неприятно прищурился Пульман. – При любом раскладе, говоришь?
– Ага, при любом, – согласно кивнул Вовец.
– Ну-ну, – зловеще ухмыльнулся Адольф Мирзоевич. – Значит, так.
Малика проткнул ломом твой человечек, некто Глазырин – «погоняло», как вы изволите выражаться, – Глаз. На этом… эмм… на «стреме» стоял при свершении этого гнусного злодеяния другой твой человечек – некто Карев, «погоняло» – Кара, фантазией, увы, господь вас не счел нужным наделить… Ага… Далее:
Калгана забили, опять же твои люди: Большой Егор, Пика и Епифан. Знакомые имена улавливаешь? Вижу-вижу – улавливаешь… А теперь – самое интересное, уважаемый господин Анисимов… Все эти мерзости они сотворили по твоему личному распоряжению…
Заметив, что лицо бригадира вытянулось от изумления, а пальцы правой руки шарят по столу, нащупывая рукоять «ТТ», Пульман поспешно добавил:
– Но-но, братан! Брата-ан! Не надо резких движений! Этих парней можно пытать, протестировать на полиграфе, даже, если шибко приспичит, вкатить инъекцию пентонала: они в любом случае покажут, что было именно так, как я сказал. Причем, прошу заметить, они в этом абсолютно уверены – никаких натяжек и легенд.
– Значит, ты в натуре… действительно гипнотизер, – тихо пробормотал Вовец, взяв в руку со стола пистолет. – Значит, в самом деле можешь…
– Ага, действительно, – подтвердил Пульман, опасливо поглядывая на оружие. – Только ты того… положи пистоль обратно! Не надо думать, что, если я внешне неказист, значит, и внутри совсем идиот! Если со мной что-то случится, у трех моих хороших знакомых есть кассеты с записями показаний твоих людей. Они отправят эти кассеты прямиком кому надо – то-то будет потеха! В жизни, сам понимаешь, всякое бывает… Вот я и застраховался на всякий случай.
– Так-так. – Вовец задумчиво почесал стволом начинающий седеть висок и предложил:
– Ну а вот… ежели, допустим, я буду тебя сильно пытать и заставлю сказать правду? Правду твою запишу на диктофон и потом предъявлю кому следует? У меня такие спецы есть – ты через две минуты с начала процедуры начнешь колоться, как в исповедальне. Как?
– Ну что ты, бригадир, прям как маленький! – криво ухмыльнулся Адольф Мирзоевич. – А я скажу, что это ты под пытками заставил меня сказать то, что тебе нужно. И потом: ну кто поверит? Ты посмотри на меня, посмотри! Ну разве можно поверить, что я – такой маленький, такой невзрачный, такой худющий… и вдруг! А?
– Да… складно излагаешь, сволота, – задумался Вовец. – Так-так… Так. – Он немного поразмышлял, мучительно морща лоб, затем нажал клавишу домофона на краю стола и распорядился:
– Жека! Ну-ка, быстренько – сыскать и доставить мне сюда этих – Большого Егора, Пику и Епифана. Потом заскочи в подвал, там Глаз и Кара шары гоняют – ко мне обоих, бегом! И еще – давай-ка возьми диктофон… хотя нет, ничего брать не надо. Давай ко мне этих – и мигом!
– Желаете очную ставку произвести, господин Анисимов? – язвительно поинтересовался Пульман, когда бригадир отпустил клавишу домофона и вновь повернулся к нему. – Так ведь они вам хором скажут, что ни разу в жизни меня не видели. И будут при этом совершенно искренни.
– Ничего я не желаю. – Вовец мрачно помотал головой. – Просто надо с пацанами кое о чем поболтать.
– Ну-ну, дело хозяйское. – Адольф Мирзоевич поудобнее устроился на диване и посмотрел на часы. – Выпить не дашь чего-нибудь?
– Ага – выпить тебе… Хочешь ужраться до поросячьего визга? – подозрительно прищурился бригадир. – Чтобы! не так страшно было? Не получится, красивый мой! Придется трезвым помирать.
– Зажал 50 грамм, да?! – Пульман скривился презрительно. – Ну и жлоб же ты! А еще – бригадир Центрального района… Звучит-то как!
– Хм! Жлоб… – Вовец в раздумье побарабанил пальцами по столу. – Жлоб… Ладно, хрен с тобой. 50 грамм налью – грех человека перед смертью обижать. – Не вставая с места, он протянул длинную руку к шкафу позади стола и извлек початую бутылку всамделишного на вид кизлярского «Багратиона», оттуда же достал фужер. Плеснув в него немного коньяку, бригадир ловко запустил фужер по полированной поверхности стола в сторону гостя: тому пришлось привскочить с дивана, чтобы успеть его подхватить. Живо опрокинув фужер, Адольф Мирзоевич довольно почмокал губами и вдруг, посмотрев в окно, зверски выпучил глаза, удивленно воскликнув при этом:
– Твою мать, а!
Вовец моментально схватил со стола пистолет и, отъехав в кресле за шкаф, мастерски развернулся к окну, изготовившись для стрельбы из положения «сидя в кресле из-за шкафа». Адольф Мирзоевич тем временем перегнулся через стол, ловко завладел бутылкой и, отскочив назад, быстренько засосал из горла грамм двести – не меньше. Поморщившись и утробно икнув, он поставил коньяк откуда взял, погрозил хозяину пальчиком и уселся обратно на диван.
