– Видите ли, эмм… я бы хотел выяснить кое-какие обстоятельства недавно случившегося у нас происшествия. Дело в том, что наши два пациента, эмм… Ну, понимаете, делом заинтересовался сам представитель… Вы понимаете?
– Сыщик замер – Иван сказал про инспектора, про то, что оный инспектор упомянул какого-то представителя. Представителя чего или кого – было совершенно неясно.
Сейчас капитан спросит «какого представителя?» и придется бросать трубку. А вдруг у него стоит определитель? То-то придется Максу покрутить жирной задницей!
– А-а-а! Это те клоуны, на катафалке?! – заметно оживился инспектор. – Один еще вместо штанов какую-то тенниску нацепил… Значит, все-таки психи! Психи, да?
– В общем, да… Видите ли, я провожу административное расследование происшествия и хочу, если это, конечно, вас не затруднит, чтобы вы коротко описали эти события.
– Да сколько угодно! – охотно откликнулся инспектор – очевидно, скандальчик, нарушивший однообразные будни гаишника, изрядно развлек его и позабавил. Подробно, смакуя каждую деталь и безбожно привирая на ходу, он описал события злополучной ночи. В конце повествования капитан посетовал, что представитель Президента – вроде бы большой и умный дядя, попался на такую идиотскую залипуху.
Андрей, ошеломленно уставившись на Ивана, держал трубку в руке, несколько на отлете, не в силах проронить ни слова.
– Алло! – вдохновенно орал Поляков. – Вы что молчите – записываете, что ли?
– Да-да, записываю. – Сыщик усилием воли взял себя в руки. – А эмм… другие очевидцы там присутствовали?
– Да вы что, сомневаетесь? Вся смена там была! Приезжайте к нам сегодня – они как раз все заступили. Они вам такого понарасскажут! А что – от представителя вам сильно влетело? Небось за такую залипуху кому-то пинка под зад дали?
Андрей смущенно прокашлялся.
– Ну, это не суть важно… Вот тут мне подсказывают – кое-что не совпадает… Вы внешность их можете описать?
– Обижаете! – возмутился Поляков. – Не совпадает… Один – чуть выше среднего, коренастый, лет тридцать, глаза зеленые. Я, кстати, его вчера встретил – он мне прогнал, будто он капитан. Его что – уже выпустили? Или опять удрал?
– Он в отпуске, – брякнул Андрей первое, что в голову взбрело, и мучительно покраснел. – Эмм… мы, знаете ли, иногда даем пациентам отпуск… ну, тем, конечно, которые поправляются. Вот…
– О блин! – страшно удивился инспектор. – Психа – в отпуск?! Ну вы там даете! А впрочем, это ваши дела. Так вот – второй: постарше, длинный, худощавый, вместо штанов какая-то тенниска – ну, сразу ясно – идиот! Да, еще у него в верхнем ряду два зуба золотых – справа… – Андрей машинально потрогал языком золотые коронки у себя во рту и нервно выдохнул. – И оба – с повязками на голове, – закруглился Поляков. – Ну разве не скажешь, что чокнутые? Нет, прав я был…
– Спасибо, – хрипло пробормотал сыщик. – Вы нам очень, очень помогли, спасибо…
– Да ничего – пожалуйста. – Очевидно, Поляков на том конце провода злорадно усмехнулся:
– В следующий раз получше изолируйте своих психов, а то пристрелит кто ненароком… Все у вас?
– Да, спасибо, – поблагодарил Андрей. – Спасибо, товарищ майор.
– Ха! Майор! – язвительно буркнул Поляков. – С вами получишь, пожалуй… – и положил трубку.
Несколько минут Андрей переваривал полученную информацию – Иван не мешал. Затем сыщик потер переносицу и потерянно поинтересовался:
– Ну и что теперь? Что там предлагает твой мужик из Интерпола?
– Я скоро уеду, – признался Иван и слегка засмущался, будто бросал недавнего напарника на произвол судьбы. – Ну, я сказал тебе, почему так… А вы с ним останетесь. В общем, от тебя требуется примерно следующее…
6
Время текло незаметно. Себастьян не считал дни – незачем было. Он жил в пещере, некогда облюбованной семьей Мушаевых, несколько переоборудовав интерьер: завалил вход камнями, оставив узкий лаз, достаточный для того, чтобы человек мог протиснуться через него ползком. Снаружи лаз был совершенно незаметен – в обычное время диверсант приваливал его здоровенным булыжником.
Таким образом, никто не мог напасть врасплох и убить стража Вершины.
Ежедневно он выходил на разведку – обследовал местность на предмет выявления следов нежелательных посетителей, которые могли бы попытаться залезть на вершину горы. Следов не было – в течение многих лет никто не пожелал навестить Себастьяна и доставить ему хлопоты. На десятки километров вокруг простиралась каменная пустыня, разбавленная лишь несколькими высокогорными пастбищами, на которых уединенно проживали дремучие скотоводческие кланы.
Памятуя о старом добром правиле «Не гадь в собственном доме», диверсант почти никогда не обижал «соседей». Для пополнения запасов провианта он периодически спускался в предгорье и крал овец. Это было сопряжено с довольно значительными трудностями – горцы хорошо охраняли свое мясо и шерсть.
На выпасе и в кошаре – всюду нежное овечье мясо окружали здоровенные свирепые волкодавы и зоркие глаза, отягощенные стволами с картечью. Стволы имели обыкновение стрелять с удивительной меткостью даже в полной темноте – на звук, что называется, а волкодавы обладали отменным чутьем, позволявшим определить приближение вора за версту. Эти факторы заставляли диверсанта приспосабливаться к условиям существования и придумывать разнообразные ухищрения. Несколько раз его драли волкодавы, на теле остались многочисленные шрамы от картечин, вылетавших из пастушьих ружей, – но в конечном итоге Себастьян приобрел все повадки хитрого и опасного зверя, против которого крепкие клыки, собачий нюх и меткий глаз стрелка бессильны. Он стал частью этой природы, ее естественным фрагментом, не подлежащим отторжению…
Однажды ранней весной, возвращаясь из очередного рейда в предгорье, Себастьян наткнулся на троих волчат, непредусмотрительно оставленных матерью в норе, – видимо, волчица пошла раздобыть провианта для чад и удалилась на значительное расстояние.
Щенята были еще совсем беспомощные, но тем не менее вели себя очень храбро: отчаянно бросались на руку диверсанта и на полном серьезе пытались загрызть палец, которым Себастьян их дразнил. Растроганный поведением пушистого воинства, он покормил зверьков свежим овечьим мясом, обрел с ними душевный консенсус и пару часов провел возле норы, развлекаясь с живыми игрушками. Закончилось сие приятное времяпровождение весьма трагически – вернулась мамаша и без разговоров напала на непрошеного гостя. В первую же секунду схватки разъяренная мать прокусила ему до костей предплечье руки, державшей кинжал, – человек выронил оружие и вынужден был драться со зверем на равных: поднимать кинжал не было времени. Вредная фурия чуть не задрала диверсанта насмерть – в последний момент тот изловчился и сомкнул крепкие челюсти на ее шее, зарычал по-звериному и в буквальном смысле перегрыз врагу горло.
После той памятной встречи Себастьян недели две отлеживался в своем логове – долго заживали раны, полученные в драке с волчицей. Щенят он забрал с собой – оставшись без матери, они были обречены на скорую смерть.
Когда звери подросли, диверсант стал брать их с собой в рейды. Волки очень быстро переняли повадки человека – вместе оказалось гораздо легче и безопаснее охотиться. Теперь Себастьяну не нужно было придумывать разнообразные ухищрения, чтобы перехитрить волкодавов и пастухов предгорья. Звери выскакивали ночью как черт из преисподней и оттягивали все внимание на себя – тем временем диверсант спокойно задирал нескольких овец и убирался восвояси.
К концу года выявилась небольшая проблемка: троица оказалась неоднородной в половом отношении. Себастьян поначалу не обратил на это внимания, но вскоре выяснилось, что у него в пещере живут два кобеля и сучка: у сучки началась течка, а кобели принялись ежедневно драться друг с другом за преимущественное право обладания дамой. Спустя два месяца на свет появились пятеро волчат, которых Себастьян, незаметно для матери, прозорливо выбросил по одному в ущелье – пока глаза не открыли. Волкопоголовье следовало регулировать, иначе в скором времени образовалась бы большая стая, справиться с которой ему было бы не под силу. Нет, так поступать он будет не всегда – настанет день, когда стареющим серым потребуется замена. Тогда он оставит в живых очередной приплод и будет учить его уму-разуму…
Шли годы. Диверсант существовал в размеренном ритме, не требующем напряжения интеллекта и исключающем проникновение извне каких-либо деструктивных факторов психологического характера. Все, что нужно, он добывал с помощью своих серых соратников. Трое первых, некогда отнятых у матери, со временем одряхлели и как-то незаметно сдохли. Себастьян не обратил на этот факт никакого внимания – рядом подрастала следующая смена из ежегодного приплода.
К людям диверсанта не тянуло. Со временем он оброс густыми рыжими волосами, отвык разговаривать и вообще одичал, общаясь только с хищниками.
Иногда он спускался к высокогорной точке, куда в свое время отнес люльку с ребенком. Не то чтобы любопытство одолевало, а так – какое-то странное чувство сопричастности заставляло интересоваться судьбой маленького Саида. Себастьян выбирал дни, когда ветер дул из ущелья в сторону пастбища – в такие моменты чуткие сторожевые псы не могли уловить его запах, и он подолгу сидел в кустах, наблюдая за жизнью скотоводов.
Горцы не отвергли невесть откуда свалившееся дитя. Саид рос здоровым парнем и пользовался любовью семьи наравне с законнорожденными детьми.
А время шло, летело время… Вскоре маленький горец вырос в большого симпатичного мужика и привез из предгорья красавицу жену. Когда у них родился первенец, Себастьян на неделю забросил все дела и неподвижно лежал на краю плато, принюхиваясь к запахам жилья, до рези в глазах всматриваясь в старенький бинокль – старался уловить черты лица новорожденного, которого мать часто выносила погулять на свежий воздух. Цикл жизни не прервался. Вырос младенец, оставленный в живых человеком, безжалостно вырезавшим его род. Появился другой младенец… Диверсант чувствовал свою сопричастность с этой ниточкой Судьбы.
Эти люди не были для него чужими… В очерствевшей дикой душе шевелились какие-то странные чувства, ранее никогда не испытанные. Что это за чувства, он понять не мог, не было рядом человека, который сумел бы объяснить двуногому хищнику, что стая не в состоянии заменить человеку семью – сердце его навсегда остается с людьми…
***
Руслан лежал на фуфайке, забравшись в высокий овес с тыльной стороны дачи Бабинова, посматривал на часы и лениво прогонял варианты экстренного реверсирования. Он не сомневался, что в самое ближайшее время одним из таких вариантов предстоит воспользоваться. Агент чувствовал, что на каком-то этапе своей непродолжительной деятельности в данном регионе он допустил ошибки.
В установленное время сыщик Андрей не находился дома, ожидая, как было условлено, его звонка – Руслан проторчал полтора часа на окраине города у телефонной будки, безуспешно пытаясь дозвониться. Трубку никто не брал. Иван тоже в установленное время не перелез через забор. Две неурядицы подряд – это уже никак не может быть случайностью. Это значит, что противник необычайно чуток и мгновенно реагирует на малейшую попытку войти с ним в эвентуальный контакт. А спугнуть его ни в коем случае нельзя – Руслан и так уже раскопал достаточно, чтобы дать работу целой армии специалистов. Теперь в принципе остается осуществить доводку Ивана, привязать к нему круглосуточную службу наблюдения и ждать. В любом случае, как бы ни сложилась ситуация, Пульман в конечном итоге будет действовать через этого парня. Черт – где его угораздило лопухнуться? Вроде бы действовал с предельной осторожностью, слишком не высовывался…
Когда начало темнеть, с той стороны дачи заурчал мотор автомобиля.
Руслан впился взглядом в небольшой промежуток между соседними дачами. Звук работающего двигателя ушелестел в направлении поселка – ничего между дачами не промелькнуло. Агент насторожился. Странно… Спустя минуту через забор перелез Иван и на получетвереньках припустил к тому месту, где его поджидал Тюленев.
Агент облегченно вздохнул и слегка поругал себя за мнительность.
– Как дела? – лениво поинтересовался он, когда запыхавшийся спецназовец плюхнулся рядом с ним на фуфайку и воровато осмотрелся по сторонам.
– Три проблемы, – мрачно буркнул Иван. – Приперся «дядька» из города – говорит, решил пару деньков отдохнуть на даче. Все это время базары разводил – говорун, блин… А к «дядьке» – бесплатное приложение: два каких-то «шкафа», по-моему, по голове трахнутые. Ни слова не говорят, сидят себе на диване и пялятся в телевизор. «Дядька» сказал, что это того… ну, психи, типа.
Он их вывез исследовать на досуге. Вот, блин, работенка!
– Когда это он успел? – удивился Руслан. – Я здесь сижу два часа – никто к даче не подъезжал.
– Он не два – часа три назад прикатил, – пояснил Иван. – Кстати, спрашивал, не пробовал ли кто из жителей поселка установить со мной контакт.
– Ну и? – Руслан приподнял бровь.
– Естественно, нет, – развел руками Иван. – Какие могут быть контакты?
– Очень приятно, – похвалил агент. – Однако я так понял, что у нас с тобой совсем мало времени. Ты, по-видимому, пошел в сортир и сиганул сюда, верно?
– Неверно, – ухмыльнулся Иван. – «Дядька» забрал своих жлобов, сели все на тачку и укатили в поселок к кому-то. Сказал, на часок-другой.
– К кому – не сказал? – на всякий случай поинтересовался Руслан – что-то ему не понравилось в этих вечерних вояжах.
– Не-а, – отрицательно помотал головой Иван. – А я и не интересовался…
– Ладно, давай быстро обжуем ситуацию. – Агент перешел к делу. – Итак – по основным позициям. Имеем плохого парня Пульмана, который обнаружил весьма странный и противоречивый секрет…
– Продырявил черепа всем более-менее значимым людям в области и беспредельничает тут как душа пожелает, – живо подхватил Иван. – Ага?
– Нет, черепа и область тут ни при чем, – возразил Руслан. – Это ваше, сугубо внутреннее дело, им потом займутся ваши правоохранительные органы.
Главное сейчас – позволить господину Пульману добраться до секрета. Под нашим чутким руководством, естественно. Что это значит для нас с тобой?
– Ни хера себе – «внутреннее дело»! – обиделся Иван. – Ну ты даешь, агент! А может быть, как раз бумаги сумасшедшего ученого – ваше внешнее дело?! А самое главное – то, что этот рахит натворил здесь, в области?
– Вольфгаузен не был сумасшедшим, ты вчера невнимательно слушал, – поправил его Руслан. – Он был просто гений. Так по крайней мере считают выдающиеся умы Европы… Мы имеем в лице Пульмана источник страшной опасности.
Этот авантюрист, как ты правильно заметил, оказался настолько умен и удачлив, что самостоятельно, без чьей-либо помощи, сумел прибрать к рукам целую область.
Если он завладеет бумагами Вольфгаузена, то сумеет претворить его проект…
Страшно подумать, что тогда произойдет. Это будет примерно то же, что ядерная война. С той только разницей, что межконтинентальным ракетам агрессора можно противопоставить комплекс противоракетной обороны. А этому проекту, коль скоро он осуществится, ничего противопоставить нельзя… Теперь понятно, почему нас не интересуют ваши областные неурядицы? Они мелочь, пшик по сравнению с тем, что может произойти. В этой связи я задаю вопрос: что это значит для нас с тобой? Нет, надо сформулировать несколько иначе: что мы с тобой – конкретно ты и я, значим для успешной разработки этой операции?
– Наверно, много, – нерешительно пожал плечами Иван. – Мы, наверно, основные фигуранты – так, кажется, у вас принято выражаться… Так?
– Мыслишь верно, коллега, но не совсем точно, – одобрил Руслан. – Мы с тобой – самое главное звено в этой операции. Не будет нас – всем привет. К чему, как ты полагаешь, такая прелюдия? Вместо того чтобы сразу, в лоб, выдать – так-то и так-то?
– Понятно, чтобы глупостей не наделать, – уверенно сказал Иван. И уже менее уверенно добавил – с некоторым оттенком досады:
– Больно на сказочку все это смахивает! Агенты международные, судьбоносные проекты какие-то… Бред сивой кобылы, короче. У тебя есть гарантии, что этот самый проект Вольфгаузена – не липа? Вымысел охотников за секретами? Ты же сам вчера сказал – Пульман гоняется за разнообразными тайнами, независимо от их калибра и свежести. А может, это – очередная утка, на которую и он сам в числе прочих охотно клюнул?
А у нас между тем есть конкретный результат: в области сидит пиздрон, которого мы можем взять за яйца прямо сейчас. И никаких проблем! Скажи, что я не прав?
– Не прав, – не задумываясь, сердито выдал Руслан. – В корне не прав. Если ты такой упертый, я тебе аллегорию нарисую, чтоб доходчивее было…
Вот смотри – если у вас на территории детского санатория найдут минное поле времен Второй мировой и вызовут саперов, как они себя поведут? Скажут: «Ребята, не хер делать, кататься тут к вам! Система старая – провода от времени сгнили, мины отсырели – и потому не опасна, вы ее присыпьте землицей и ножками утрамбуйте, чтоб не мешала ходить…» Или бросят все и помчатся сломя голову эвакуировать детишек да разминировать с великой осторожностью?! Ну, скажи!
– Убедительно, – усмехнулся Иван. – И доходчиво. В общем, если все это окажется липой, получится, что десятки людей столько времени страдали фуйней и тянули пустышку… А мы с тобой, выходит, саперы?
– Ну нет, брат, – неожиданно улыбнулся Руслан. – Саперы подтянутся позднее, мы их зря не беспокоим пока. Если следовать аллегории до конца, я – это тот внимательный товарищ, который первым обнаружил минное поле, но пока что не успел никому о нем сообщить. А ты – проводок, который к нему ведет. Убери внимательного товарища, обрежь проводок – и минное поле останется на месте, саперы не приедут. Не вызвал потому что их никто – вот в чем беда…
– Беречься надо? – уловил Иван. – Так бы сразу и сказал, а то развел тут… Ясно все.
– Обязательно беречься, – строго сказал Руслан. – рожон ни в коем случае не лезть… Ты давай-ка убирайся отсюда в Новочеркасск. У тебя когда отпуск заканчивается?
– Десять плюс шесть на дорогу. – Иван загнул пальцы. – Так… пять дней осталось. Да, можно сваливать – ничего более меня тут не держит. Завтра перед обедом сверну «дяде» башку и поеду, пожалуй. Как раз в полтретьего московский убывает.
– Зачем башку? – забеспокоился Руслан. – Мы так не договаривались!
– В записях на повязке сказано, что мою мать убил он, – жестко отрубил Иван.
– В записях сказано, что он как-то связан с убийством. А что конкретно он – не сказано. Когда до конца разберемся с проектом Вольфгаузена, тогда пожалуйста – можешь его публично расстрелять. А пока – ни в коем случае!
Ты что, хочешь сорвать операцию?
– Ты же сам сказал вчера, что они меня могут в любой момент «обнулить», – вскинулся Иван. – В смысле – стерилизовать память. Тогда я опять все забуду, а этот козлик будет пастись как ни в чем не бывало…
– А я на что? – искренне обиделся Руслан. – Ты за кого меня принимаешь? Ну ты даешь, военный! Давай-ка, чтобы не было кривотолков, еще раз расставим все точки над «i» и разойдемся по-хорошему. Пока не началось…
Подходя к подворью тети Сони, Тюленев заметил стоявшую неподалеку машину. Марки разобрать не сумел, но в жиденьком свете восходящей луны автомобиль зловеще бликовал стеклами, и это отчего-то страшно не понравилось агенту.
– Началось, что ли? – пробормотал он. – Не рановато ли?
Во дворе его встретила «тетка» и обрадовала:
– Там к тебе гость. Почитай, полчаса уже дожидается. Говорит, по делу.
В комнате Руслана сидел Бабинов и делал вид, что с увлечением читает «Семь дней».
– Я Бабинов, – отрекомендовался гость, как только Руслан вошел. – В некотором роде сосед. Вот, наслышан… что у нас в поселке появился слесарь… профессионал, так сказать. Гхм… В общем, работенку хочу предложить – у меня в сауне надо санузел доделать, так, может, вы возьметесь? За хорошее вознаграждение, естественно. – И впился рыбьим взглядом в лицо Руслана.
«Так вот ты какой, пятнистый олень! – весело подумал агент. – Ишь как смотрит – словно буравит. Ну, смотри, родной мой, смотри… Только версию ты соорудил из рук вон. Бедолага – сидел и ждал, когда в поселок пожалует слесарь и сделает тебе санузел. Что – в Ложбинске все слесари вымерли одним махом? Вот гусь…»
– Вы не думайте – я хорошо заплачу. – Бабинов истолковал затянувшуюся паузу по-своему. – Я умею ценить труд… профессионалов… – И опять впился взглядом, сволочь.
«И где же ты, друг ситный, нарисовался?» – мысленно попенял себе Руслан, а вслух произнес, на блатной манер растягивая слова:
– Бабки – это, конечно, ништяк. Но знаешь, братуха, я тут отдыхаю.
В кои-то веки рванул из города на природу! А ты хочешь, чтобы я в свой отпуск вкалывал? Не, не пойдет – ты извини… А с бабками у меня без проблем – я зарабатываю ништяк. Так что…
– Значит, никак? – неожиданно быстро сдался Бабинов. – Жаль… А я думал – хороший слесарь, по-соседски… Ну, извините тогда, что побеспокоил, – и, встав с дивана, направился к выходу.
«Все? – удивленно подумал Руслан, провожая гостя к калитке. – Никаких вопросов, никаких предложений… За каким чертом ты тогда приперся, парень?»
– А вы до какого у нас отдыхаете? – спросил Бабинов, уже выходя из калитки. – В смысле – может, зайдете, посмотрите сантехнику, подскажете что…
А? А то сейчас такой период – все хорошие мастера в заказах, никто не хочет браться… Так зайдете?
«Нет, поздновато ты решил свою куцую версию подправить», – подумал Руслан и решительно заявил:
– Я же сказал – отдыхаю. Никаких консультаций. До свидания… – и захлопнул за гостем калитку.
За оградой мягко заурчал двигатель – вскоре его шум затих в конце улицы.
Потоптавшись у калитки, агент вернулся к крыльцу, присел на ступеньку, закурил. Тревожно, однако. До сеанса связи осталось четыре дня.
Посредник должен заказать с ним переговоры из Москвы и по закрытой линии получить кодированную информацию, которая в наушниках любого специалиста службы прослушивания прозвучит как предсмертный комариный писк. Пик! – и привет, держите доклад на двадцать четыре листа. В его портативном дорожном наборе имелось шифровальное устройство, настроенное на его личный код. Все продумано, все взвешено… Но за это время может произойти все что угодно. У любопытных ребятишек могут не выдержать нервы – тогда они сочтут нецелесообразным «водить» агента и примутся активно его устранять. А это нехорошо – Руслан страшно не любил, когда его пытались устранять. Характер, что ли, такой… Да, разумеется, если в установленный срок он не прибудет на переговоры, в Ложбинск будет экстренно направлена группа специалистов для выяснения причин происшествия, не позволившего ему своевременно законтачить с руководством. Это, разумеется, обнадеживает, но, как известно, «мертвые молчат» – не нами придумано. А если учесть, что вероломные «благожелатели» могут на всякий случай еще раз стерилизовать память Ивана, ситуация вообще становится тупиковой. А может, ну их к лешему? Рвануть завтра в обед в столицу, отсидеться в Московском отделении до сеанса связи, передать все, а уже потом – вернуться и продолжать наблюдение за Пульманом со товарищи… Интересная мысль, интересная…
В размышлениях прошло достаточно много времени.
Лунный диск с отгрызенным краешком, подобравшийся к зениту, выскакивал на непродолжительные промежутки в прорехи между облаками и распространял вокруг изжелта-бледное свечение. Было тихо. Лениво тявкали собаки, скучавшие на подворьях. Легкие дуновения ночного ветерка с едва слышным шелестом перебирали высокие стебли прошлогоднего бурьяна, обильно покрывавшего пространство возле жестяной изгороди, отделявшей огород тети Сони от соседского.
Внезапно эти заросли привлекли внимание Руслана.
В призрачном свете луны рассмотреть детали пейзажа было весьма затруднительно – виднелся лишь нечеткий силуэт сортира, затаившегося среди бурьяна. Разумеется, увидеть что-либо, скрытое в гуще прошлогодней травы, не представлялось возможным… однако Руслана вдруг, как-то с размаху, охватило знакомое чувство опасности – ощущение, которое выработалось за долгие годы оперативной работы, когда жизнь твоя часто зависит именно от умения предугадать следующее действие оппонента, предвосхитить его следующий шаг…
Труднопередаваемое ощущение, от которого дыхание становится прерывистым, начинают непроизвольно потеть ладони и противно сводит от напряжения левую бровь…
В кустах кто-то был – теперь он мог сказать это с твердой определенностью. И этот кто-то внимательно наблюдал за каждым его движением – он ощущал это каждой клеточкой своего тела. Ну и сволочь ты, Бабинов! Что – до завтрашнего вечера не мог подождать?!
Однако нужно было что-то предпринимать – не сидеть же на крыльце без движения до самого утра! К тому же кто его знает, каковы намерения того, кто там скрывается? Или, может, их там двое и так далее? Если за ним просто наблюдают, на всякий случай, это одно, это вполне приемлемо. Наблюдайте себе на здоровье – от этого еще никто не умер. А если не просто наблюдают? В сортир-то он пойдет в любом случае – тут они верно рассчитали…
Руслан еще с минуту размышлял, производя в уме нехитрые расчеты.
Изгородь жестяная – это очень хорошо, сортир тоже жестью обит – правда, проржавевшей, но тем не менее. А бурьян сухой как порох – это вообще прекрасно.
Он встал, потянулся, разминая мышцы. Зашел в сени. Из пачки старых газет, лежавших стопкой на подоконнике, взял несколько штук, скомкал изрядный кокон. В середину запихал большую коробку хозяйственных спичек.
Вышел на улицу. На секунду присел у крыльца, рядом с валявшейся на земле толкушкой для корма поросятам. Аккуратно заправил толкушку сзади, за пояс брюк. Получилось не совсем элегантно, зато спереди не заметно, и, если слегка придерживать рукой, можно вполне сносно перемещаться, Не торопясь, поднялся, направился в сторону туалета. Сердце в груди сильно стучало о ребра – вот-вот выпрыгнет. Он досадливо стиснул зубы: столько лет уже занимается работой, связанной с напряжением и риском, а все никак не может привыкнуть к ощущению опасности. Хорошо операм-практикам – те развлекаются физическими упражнениями в уличных условиях чуть ли не каждый день, отсюда навыки, автоматизм… А когда привыкаешь к тесному пространству камеры и на сто ходов вперед просчитываешь поведение разрабатываемого преступника, который спит рядом и делится с тобой сигаретой, – тут умение бить влет и стрелять навскидку без надобности, в таком деле требуется несколько иное искусство…
Не дойдя до бурьяна шагов пять, Тюленев остановился, вытащил из коробки на ощупь несколько спичинок, чиркнул о боковину, быстро, пока не успели разгореться, сунул их обратно. Судорожно обмял кокон и зашвырнул вспыхнувший сверток в середину кустов.
– Счастливо погреться, мужики! – Он отскочил за ствол тополя и встал с толкушкой на изготовку – милости просим! Даже если гости со стволами, выскочив из пламени в темноту, они будут некоторое время слепы…
Высохший бурьян занялся мгновенно. Через минуту горел весь участок возле изгороди – желтое пламя жадно лизало жестяные бока сортира. Еще через десять секунд из зарослей во двор шагнули две объятые пламенем фигуры. Именно шагнули! Не голосили отчаянно, не метались, как положено заживо горящему человеку. Они не издавали ни единого звука. Горели и молчали. И неотвратимо приближались к стоявшему за деревом Руслану – словно чуяли его.
Руслан непроизвольно помотал головой, отгоняя волну внезапно охватившей его слабости. Это что ж такое?! Глухонемые? Так мычать должны, черт бы вас побрал! А если толкушкой по башке?!
Прыгнул в сторону – перпендикулярно курсу наступавших. Тщательно рассчитывая силу удара, опустил толстый конец толкушки на голову одного, чуть сместился – хрясть! Аккуратно навернул до затылку второму. Отпрыгнул опять за тополь – посмотреть, не объявится ли подмога.
Подмоги не было – но, как ни странно, воздействие ударным инструментом не оказало должного профилактического эффекта. Агрессоры лишь слегка покачнулись, – постояв некоторое время на месте, они развернулись и пошли к тополю.
Руслан почувствовал, что его охватывает доселе не испытанный суеверный ужас – дико взвыв, он прыгнул навстречу наступавшим и поочередно обрушил на их головы свое неэстетичное орудие, на этот раз вложив в удары всю силу.
Оба нападавших рухнули на землю. Закопошились и начали медленно подниматься. Нет, это уже было слишком… Подскочив к ним, агент принялся исступленно молотить толкушкой, выкрикивая что-то нечленораздельное, отскакивая, бросаясь вновь – его всецело захватила какая-то странная животная ярость…
Придя в себя, он обнаружил, что сидит, привалившись спиной к тополю. Вокруг раздавались какие-то крики – соседи всполошились. Тетя Соня, подслеповато щурясь, голосила на крыльце. Завывала милицейская машина – блики мигалки медленно приближались к ануфриевскому подворью. Догорал бурьян. В свете костра можно было различить две бесформенные кучи. Тяжкий смрад горелого мяса и свежей крови будоражил сознание, придавал происходящему какую-то мистическую окраску. Агент облизнул пересохшие губы и почувствовал солоноватый привкус.
Ощупал себя – он весь был в чем-то липком и остро пахнущем.
– Вот это ты влип, Рустик, – тревожно пробормотал он, глядя на калитку, которая, распахнувшись, впустила во двор несколько фигур в милицейской форме. – Вот это влип…
7
Адольф Мирзоевич медленно расхаживал по кабинету и фальшиво мурлыкал под нос какую-то мелодию. В кожаных креслах восседали двое его подручных – Бабинов и Вовец.
Бригадир Центрального с невозмутимым видом пил сок и наблюдал за телодвижениями шефа. Пульману Вовец всегда нравился: он являл собой наглядный образчик неутомимого бойца, который привык рвать куски у Судьбы из-под носа и выворачиваться ужом из любой, самой безвыходной ситуации. Этот здоровенный, уверенный в себе мужлан воплощал в себе все то, чего так не хватало в жизни ему самому. Богатырская стать, невероятная физическая сила, благосклонность женщин, наконец, просто удачливость… Дела Вовца, как обычно, были в полном ажуре – поводов для волнений не возникало. Хирург же был мрачен – он видел мир сквозь призму приобретенного в запойный период пессимизма и исправляться никоим образом не желал. Любую трудность на пути к поставленной цели Бабинов воспринимал как личное оскорбление и повод для того, чтобы досрочно сойти с дистанции.
