На боевом курсе

      Но блаженство мое оказалось недолгим - я получил предписание явиться на военную службу.
      В назначенное время все собрались. Нам сообщили, что из четырех тысяч, проходивших комиссию, в республике отобрано сорок семь человек. Затем нас построили. Боже мой! Что это был за строй, какой только формы одежды здесь не было: брюки, гольфы, рубашки, майки, косоворотки, апаш... Затем старший лейтенант Ковалев повел нас на железнодорожную станцию. Маршируя по Уфе, а идти надо было около часа, помню, лихо пели песни.
      На привокзальной площади нас ждали. Устроили митинг, и - что интересно на проводы приехал даже первый секретарь Башкирского обкома партии товарищ Быкин. Заканчивая митинг, он сказал: "Стране нужно много боевых летчиков, и мы их будем иметь. Да здравствует первый отряд башкирских летчиков!"
      Нас это как-то подбодрило и окрылило. Поездом ехали довольно долго. Прибыли в Саратов. На окраине города Энгельса спешились и с громким пением двинулись в авиагородок военного авиационного училища. Там нас тотчас же повели в баню, постригли, обули, обмундировали.
      Так начался курс молодого красноармейца. Занимались строевой и физической подготовкой, изучали винтовку и уставы Красной Армии. Этот курс, что называется отесывал нас, деревенских парней.
      И 1 августа 1936 года приказом по училищу мы пофамильно все были зачислены курсантами ЭВАУ и поставлены на все виды довольствия.
      Постепенно мы привыкли к новой для нас армейской жизни, к ее укладу и распорядку рабочего дня. Учеба пошла своим чередом. Из умельцев стали создаваться кружки художественной самодеятельности, которые отличались если уж не художественными достоинствами, то по крайней мере своим колоритом, очень импонирующим нашему брату курсанту.
      Известно, что в коллективе нет равных, одинаковых людей не только по характеру, но и по отношению к труду. Нечего греха таить, были и среди нас курсанты, отлынивающие под разными предлогами от работ, тем более тяжелых.
      Помню, в кружке художественной самодеятельности мы подготовили такой номер. Стоит на сцене строй курсантов. Старшина песенно, на растяжку, подает команду: "Освобожденные, больные, шаг вперед". Играющие "сачков" делают четкий шаг из строя, берутся за руки и, как бы поддерживая друг друга, переступая фигурными шагами поют: "Свободны мы от всех работ. Свободны мы от всех работ!.." Зрители, тоже в основном курсанты, покатывались от смеха.
      Кто-то вспоминаю, додумался переделать известную песню, которую хорошо исполнял Утесов: "Сердце, тебе не хочется покоя". А предыстория была следующая. Самолет У-2 требовал аккуратной и очень мягкой посадки. Такую посадку называли "притер на три точки" - два основных колеса и костыль сзади. Если допустить ошибку, машина начинает "козлить", то есть неоднократно приземляться и отскакивать от земли.
      Перередактированная песня Утесова выглядела так:
      У-два, тебе не хочется покоя,
      У-два, как хорошо на свете жить.
      У-два, скажи, скажи мне, что такое,
      Что на три точки я не могу вас посадить...
      Каждый, кто "позволял" себе "скозлить" на посадке, думал, что это поют о нем, и в следующих полетах старался, подтягивался. Словом самодеятельность было воспитующей.
      Позже У-2, как все самолеты, именовали первыми буквами фамилии генерального конструктора. Конструктором У-2 был Н.Н. Поликарпов, поэтому и самолет стал По-2.
      Никогда не забуду и готов до конца жизни благодарить своего первого летного инструктора Алексея Ивановича Свертилова, командира звена Борисова, командира отряда Ильинского и командира эскадрильи Погодина. Они скрупулезно, старательно, по крупицам прививали нам и любовь к полетам, и азы летного дела. Позже обучали другие инструкторы: на Р-5 - Сугак, на Р-6 и СБ - Титов.
      Схема полетов была такова. На земле обозначался старт из взлетно-посадочных знаков, которыми служили полотнища - летом белого, зимой черного цвета.
      Взлет и посадка всегда против ветра. Много разных интересных событий и происшествий, смешных и казусных случаев. Обо всех не расскажешь. Эти события памятны потому, что они происходили с людьми, делавшими первые шаги в авиации. И я с полным основанием провожу аналогию между начинающим летчиком и начинающим ходить ребенком. Только летчик начинает ходить в воздухе. И шаги неуверенные, но постоянно крепнущие, и синяки - сначала больше, потом поменьше. Нам, как детям, говорили, показывали и повторяли, что и как делать, что можно и чего нельзя. Словом, что такое хорошо, и что такое плохо.
      Рядом параллельно основному старту, размещалась низкополетная полоса (НПП), на которой отрабатывали взлет и посадку на учебном самолете. Самолет только приземлится, как инструктор дает газ мотору - и машина снова в воздухе. Наберешь высоту два-пять метров, скорость 100 километров в час, а инструктор убирает газ. "Садись!" И так несколько раз за один заход.
      Шаги наши вскоре стали увереннее тверже. Мы начали летать самостоятельно, без инструктора. Подняв в воздух самолет и почувствовав уверенность в управлении машиной, я как-то сразу понял, что полеты - мое призвание. Небо забрало меня полностью и навсегда. Вот уж истинно говорится: "Кто побывал в воздухе - тот останется его пленником". Таким пленом я горжусь всю жизнь.
      Позже начались полеты в зону, на пилотаж. К концу обучения на У-2 мы могли выполнять все фигуры: виражи, боевые развороты, петли, перевороты, словом все, что позволял этот самолет. Налетали за год 70-90 часов.
      Но в плановую и размеренную работу постепенно начали врываться неплановые и необычные дела.
      Совсем, кажется, недавно мы встречались с начальником ВВС РККА Алкснисом. Состоялась короткая беседа. Он спрашивал: как у нас идет учеба? Сказал: "Нам нужно много, очень много хороших летчиков. Скоро войдут в строй новые самолеты. Они потребуют больших знаний и имений". И в заключение пожелал нам успехов. Алкснис произвел на нас большое впечатление своей серьезностью, целеустремленностью. Каково же было наше удивление, когда мы вскоре узнали, что он арестован как враг народа.
      В 1937-1938 годах мы все чаще и чаще узнавали об арестах видных деятелей партии и правительства, выдающихся военных деятелей, ученых. Исчезали портреты Постышева, Косиора, Рудзутака, Крыленко... Арестованы Маршалы Советского Союза Тухачевский, Блюхер, командармы Якир, Уборевич, Дыбенко, Вацетис, Федько, авиаконструктор Туполев.
      Нам говорили, что все арестованные - враги народа. Не знаю, все ли верили в это - все молчали. Но вот пришло время, когда ночью, по одному, стали куда-то исчезать и наши курсанты. Сначало Владимир Войтко, затем Иван Рейснер. Исчезли Рапопорт, Маркушевич, Иванов, Климов. Михайловский и многие другие. И это после того, как менее двух лет назад все курсанты прошли доскональную проверку районными и областными мандатными комиссиями.
      Что -же, думал я, те комиссии допустили грубые ошибки?..
      И все происходило после известного заявления Сталина: "Сын за отца не отвечает", Что такое могли наделать их родители? Ну а сами курсанты - они же находились с нами днем и ночью - их-то обвинить в чем-то просто невозможно!..
      Не только официально спрашивать и уточнять, куда подевались наши товарищи, но и между собой говорить об этом в то время было опасно. Друзья, правда, начали писать родителям пропавших курсантов, но ответов, конечно, не получили. После войны мы узнали, что некоторые из них, будучи рядовыми пехотинцами, погибли геройской смертью на фронте, а судьба большинства неизвестна, попытки отыскать их были тщетными...
      Весь 1939 год мы обучались полетам на универсальном самолете - легком бомбардировщике, штурмовике и разведчике - Р-5, тоже конструкции Поликарпова, - увы - устаревшим по своим данным. Самолет имел двухрядный двигатель М-17 водяного охлаждения. В фюзеляж был встроен водяной радиатор. Если штурвальчиком в кабине радиатор убирать в фюзеляж, встречный поток воздуха его обдувает меньше, температура повышается, мотор подогревается. Если же радиатор выпускать из фюзеляжа- мотор охлаждается. Температура воздуха регулируется в определенном диапазоне.
      Наверху, в центроплане самолета, вмонтирован расширительный бачок, обратный клапан которого выпускал сжатый пар, когда мотор перегревался. По наличию воды в расширительном бачке определяли общий уровень воды и решали, хватит ли ее.
      Особенность машины заключалась в том, что рычаг газа подавался вперед очень легко и при слабом натяге фиксатора мог пойти вперед сам. И для того чтобы при смене летчиков рычаг произвольно не ушел вперед, в кабанах была сделана петля из резины, которую курсант набрасывал на рычаг газа пр выходе из кабины.
      При полетах жарким летним днем мотор одной машины перегрелся. На рулении из расширительного бачка пошел пар. Курсант, выйдя из кабины, забыл надеть петлю не рычаг. И вот, когда техник самолета полез на центроплан посмотреть остаток воды, моторист в передней кабине, работая под приборной доской, зацепил чем -то за рычаг газа. Самолет сначала медленно, потом все быстрее побежал вперед по неопределенной кривой. Все, кто находились на летном поле бросились догонять машину. Курсант и инструктор этого самолета неслись быстрее всех. Моторист сумел-таки вылезти из под приборной доски и убрать газ, и самолет постепенно остановился. Когда мы подбежали к машине, техник, не понимавший, что произошло и порядком струхнувший, висел, судорожно ухватившись за стойки центроплана. А моторист гордо подняв голову, с видом победителя сидел в передней кабине летчика. Тут же начались бурные объяснения командира звена с виновниками происшествия.
      После полетов этот случай был подробно разобран. Виновники наказаны. Для нас это был наглядный урок того, что в авиации все важно, что мелочей в летной работе нет и не может быть - какой бы сложной техника не была.
      В 1939 году мы должны были закончить полный курс обучения и отбыть в строевые части. Однако из Москвы получили известие, что летчики одномоторного Р-5 не нужны. Тогда для нас стали собирать старые двухмоторные Р-6. На нем мы получили навыки полета, чтобы потом перейти на вполне современный, двухмоторный СБ.
      На самолете Р-6 мне удалось налетать часов тридцать. А зимой 1939/1940 года мы начали летать на СБ.
      Трудность состояла в том, что учебного самолета СБ не было. Но как же без учебного выпускать курсанта сразу на боевом? Эту проблему наши инструкторы разрешили правильной методикой обучения и тренажем на земле.
      Хочется отметить, что за время обучения в училище с 1936 по 1940 год ни один курсант не разбился и никто не допустил ни одной серьезной поломки самолетов.
      Немало, думаю, помогала нам в этом деле хорошо поставленная в училище физподготовка.
      Начинался день с обязательной физзарядки. При хорошей погоде выходили на улицу обнаженными по пояс. Прохладно - в нижних рубашках. Холодно - в гимнастерках без ремней. Но никакая погода ни разу не сорвала нам физзарядки. Форму одежды определял старшина эскадрильи А.И. Тришкин, а объявлял дежурный по эскадрилье.
      Занятия физкультурой по учебному расписанию проводили с нами не реже как через два дня - два часа напряженных упражнений на спортивных снарядах, да вечером, как правило, один-два часа занятия в прекрасно оборудованном спортзале.
      И наконец в выходные дни: зимой - ходьба на лыжах, прыжки с трамплина, коньки, а летом диапазон расширялся - бег, плавание, прыжки в воду с вышки и т.д. И все - под руководством хороших спортсменов, в большинстве из курсантской среды. На лыжах лучше всех обучал Н. Киселев, гимнастике - Б. Кадопольцев, плаванию - М. Жданов.
      Жизнь убедительно подтвердила, что серьезная спортивная подготовка служит неплохой основой для выдерживания нагрузок и перегрузок, повышает качество полетов, способствует преодолению трудностей и тягот армейской службы. В 1941 году мне пришлось несколько суток идти пешком - примерно 600 километров, выдержал...
      Наконец весна 1940 года. Мы летали на СБ, а параллельно уже сдавали экзамены по всем теоретическим предметам. Последним государственным экзаменом была проверка техники пилотирования.
      Сдали и это. И вот приказ Наркома обороны об окончании училища и присвоении нам воинских званий - лейтенант.
      Прощание, отъезд в строевые части. Как давно это было... И все же с некоторыми сокурсниками я до сих пор поддерживаю связь. Редко, но встречаемся - Тришкин, Дмитриев, Кисилев, Колбеев, Жданов, Назаров, Ершов... К сожалению, многие товарищи по выпуску 1940 года погибли в боях Великой Отечественной войны.
      Однако вернемся в начало 1943 года. В Туле еще формировался штаб 3-го штурмового корпуса. За основу формирования взяли управление 226-й штурмовой авиадивизии. Командиром корпуса назначили генерала Горлаченко, начальником штаба - полковника Питерских. Политотдел корпуса формировался новый, и во главе его стал полковник М.Н. Моченков. Главным инженером корпуса - Г.И. Козьминский, главным штурманом - А.В. Осипов, помощником командира корпуса по воздушно-стрелковой службе назначили меня.
      В корпусе формировались две штурмовые авиадивизии: 307-я, которой командовал полковник Кожемякин, и 308-я - полковник Турыкин. В составе этих дивизий было только два пока, имеющие боевой опыт. Один - мой родной, 211-й, в котором я провоевал весь 1941 год. Многие однополчане выбыли из строя, но в целом полк сохранил боевое ядро. Встретились Ляшко, Петров, Труханов, другие штурмовики. 211-й воевал отлично, и мне приятно, что летом 1943 года за мужество и отвагу личного состава в борьбе с врагом полк был преобразован в 154-й гвардейский штурмовой. Бывая в этом авиаполку, я чувствовал себя как в родной семье.
      Полк, которым командовал подполковник Корзиников, также имел хороший боевой опыт, остальные полки, как уже отмечалось, такого опыта не имели. В боевых действиях участвовали только отдельные командиры, поэтому снова учеба в классах, на аэродромах, на полигонах. Учились летать, бомбить, стрелять. Учились строить боевые порядки, маневрировать.
      К концу сорок второго Указом Президиума Верховного Совета СССР были установлены офицерские звания с введением погон и знаков различия (звездочек) в зависимости от воинского звания. Мы внимательно все прочитали, обсудили что называется накоротке, и в боевых буднях как-то забыли об этом. А в феврале 1943 года наш командир корпуса генерал Горлаченко возвращался из служебной поездки в Москву, и мы, его помощники, поехали встречать его на аэродром. Помню, Горлаченко вышел из самолета - и вот на его шинели блеснули аккуратно пришитые погоны в голубой окантовке с одной звездочкой. Горлаченко заметил, что мы внимательно разглядываем его погоны, и говорит:
      - Товарищи офицеры ( это тоже показалось нам непривычным), всем вам везут из Москвы погоны. Но их мало. Я вручу вам только по одной паре.
      В те дни на досуге немало еще было разговоров об офицерских званиях и погонах. И вот торжественное построение в Доме Красной Армии Тульского гарнизона. В строю офицеры управления аваикорпуса. К нам подходят генерал Горлаченко и секретарь Тульского обкома партии В.Г. Жаворонков. Короткая речь - и Горлаченко вручает нам по одной паре погон. Затем состоялся торжественный ужин.
      Несмотря на достаточное время, прошедшее со времени объявления Указа наши предварительные обсуждения, нас обуревали разные, порой противоречивые мысли и рассуждения. Конечно мы поняли, что роль командного состава - сейчас уже офицерского - повышается, а равно повышается ответственность за боевые дела. Но были и другие мысли. Мы воспитывались на ненависти к золотопогонникам. По книгам, спектаклям, кинокартинам звание офицера как-то ассоциировалось с белогвардейцами, нашими врагами. Не случайно у многих были недоумения. Как же так - с кем боролись наши отцы и старшие братья - с офицерами золотопогонниками, - к тому сейчас вернулись сами, будем офицерами и будем носить золотые погоны!..
      Сейчас звание "офицер", ношение погон кажется делом обычным и ни у кого никаких сомнений и нареканий не вызывает. Более того, наши офицеры - это сыны нашего народа офицерские звания и погоны носят с гордостью и ответственностью. А тогда... Тогда переход к офицерским званиям был не так-то прост. Мы начали вспоминать историю русской армии, ее традиции, понемногу привыкать к погонам. Я сначала получил погоны капитана, но вскоре мне присвоили звание майора и пришлось долго носить на гимнастерке погоны, а на реглане - по-старому, две шпалы в петлицах.
      В те дни все управление корпуса занималось сколачиванием и обучением подразделений и частей формируемого соединения. И все-таки мы, офицеры, нашли время побывать в одном из священных наших мест - Яснй Поляне. Помню, долго ходили по усадьбе Л.Н. Толстого. Кое-кто из сотрудников усадьбы уже вернулся в Ясную Поляну, но ценности ее пока находились в тылу страны. Горько было смотреть на русскую святыню: все поломано, все загажено... В помещениях усадьбы немцы устроили казармы, конюшни, надругались над тем, что осталось невывезенным. Когда же под напором наших войск, взбешенные поражением под Москвой, фашисты поспешно отступали и хотели разрушить и сжечь дом Л.Н. Толстого, простые русские люди - рабочие с соседнего завода и крестьяне окрестных деревень, рискуя жизнью, не дали совершить этот акт вандализма. Части Красной Армии усилили свой натиск и быстро освободили Ясную Поляну. Уникальные исторические ценности были спасены.
      Забегая вперед скажу о том, как советский солдат на чужой земле относился к национальным богатством и достояниям человечества. Так, известная всему миру Дрезденская галерея была совершенно разорена гитлеровцами: картины брошены в сырые шахты и катакомбы и практически обречены на полное уничтожение. Взяв Дрезден, командование Красной Армии, выделило подразделения разведчиков, специалистов, технику, чтобы отыскать и спасти шедевры мирового искусства. Развернулась сложная операция по спасению . Нашли эти картины в плачевном состоянии. Срочно и со всеми предосторожностями перевезли в Москву, разместили в помещениях, обеспечивающих надежное сохранение. Затем советские специалисты любовно и тщательно реставрировали картины галереи. А позже, известно, мы вернули знаменитую коллекцию ее подлинному хозяину - народу ГДР.
      Однако это все еще впереди, еще будет. Пока же мы летали с главным штурманом корпуса А.В. Осиповым почти каждый день по частям, где проходили учебные бомбометания, стрельбы. Осипов был хорошим бомбардиром и штурманом-навигатором, поскольку раньше летал на бомбардировщиках. В его обязанности в воздухе входило: рассчитывать курс следования самолета, вести непрерывную общую и детальную ориентировку, при бомбометаниях производить бомбардировочные расчеты. Самостоятельно же самолетом он не управлял. Но вот, перелетая с аэродрома на аэродром, я как-то незаметно, мало-помалу стал доверять управление самолетом Осипову. Сначала в прямолинейном полете, как говорят в авиации, по горизонту, затем на различных эволюциях. Процесс обучения был, конечно не прост, но я видел, что Осипова можно научить летать самостоятельно на самолете У-2.
      И вот однажды, вернувшись на аэродром под Тулой, я предложил Осипову сделать самостоятельный полет. Сам вышел из самолета. Осипов не спеша проделал все, что нужно перед полетом, взлетел.
      Затем он построил правильную "коробочку", зашел на посадку и приземлился. Я со старта показал ему большой палец - знак того, чтобы он сделал еще один полет. И Осипов справился с ним блестяще. Все это, признаюсь, было сделано в тайне от начальства, неофициально. А к лету мой ученик как летчик У-2 вполне окреп.
      Но вот как-то мы ушли на задание сами по себе: я улетел на боевом самолете, а Осипов на У-2 - в один из полков. Осипов занимался своими штурманскими делами, а я с группой полка слетал на боевое задание. Во второй половине дня в этот же полк прилетел на У-2 командир корпуса. Когда уже начали собираться домой, в штаб корпуса, Горлаченко и говорит мне:
      - Вот и пойдем парой У-2.
      Забывшись, я отвечаю ему, что полечу на боевом самолете, и уточняю:
      - А вы - в паре с Осиповым.
      И тут же получаю удивленный вопрос:
      - Как с Осиповым? Он разве летает?
      Пришлось выложить все начистоту. Командир корпуса поворчал и согласился. Когда же Осипов парой с Горлаченко выполнил этот полет, комкор приказал принять у него все зачеты по технике и инструкциям, завести, как положено, летную книжку и оформить допуск на самостоятельные полеты.
      Так появился еще один летчик, и всю войну наш штурман летал по частям корпуса самостоятельно. Трагически погиб Осипов уже после войны в Австрии.
      Учеба и сколачивание подразделений и частей продолжалась до лета. В конце этой большой и кропотливой работы мы корпусной группой специалистов приняли зачеты у каждой эскадрильи на допуск к боевым действиям. Затем в составе шести полков 3-й штурмовой корпус перебазировали на Брянский фронт в район Орла. Там, уже во фронтовой обстановке, части соединения готовились к решающим боям, которые, по всему чувствовалось, приближались. Наконец летом 1943 года начались боевые действия частей нашего корпуса на Брянском фронте. Мне командир корпуса поставил задачу: все группы полков, которые не имели боевого опыта, сводить на боевые задания, проще говоря - "обстрелять".
      И вот, помню, как-то в штаб к нам приехал командующий ВВС Красной Армии маршал авиации А.А. Новиков. Он внимательно выслушал краткий доклад Горлаченко состоянии корпуса, задал несколько уточняющих вопросов и поинтересовался, как у нас организовано взаимодействие с истребителями, кто конкретно этим занимается. Перед приездом к штурмовикам маршал побывал в 1-м гвардейском истребительном авиакорпусе, так что этот вопрос его интересовал не случайно.
      Горлаченко доложил:
      - Взаимодействие планируют штабы корпусов и дивизий. Большую и активную работу по взаимодействию штурмовиков и истребителей ведет мой помощник майор Пстыго.
      - Пришлите-ка его ко мне.
      Я предстал перед командующим ВВС.
      - Мне говорили, что вы участвовали в Сталинградском сражении? - начал он.
      Я подтвердил.
      - Значит, вы - сталинградец? - Посмотрев вокруг, маршал указал в сторону густого ивняка: - Пройдемте, побеседуем.
      Мы направились к реке Зуше, протекавшей рядом с аэродромом, и командующий повел разговор о роли нашей авиации в боях за Сталинград, о штурмовиках, как авиации непосредственной поддержки наземных войск.
      - Благодаря своим хорошим боевым качествам "илы" компенсировали некоторую нехватку бомбардировщиков. Они значительно меньше зависели от капризов погоды, чем бомбардировщики, и могли действовать в сложных метеоусловиях - лишь бы видимость позволяла, верно? - Командующий говорил, словно вызывая меня на откровенность или ожидая подтверждения собственных выводов. - "Илы" огнем мощного бортового вооружения, бомбами и реактивными снарядами крушили вражескую оборону, и не только на передовой, а подчас и в глубоком тылу противника. Нужно до земли поклониться создателю такого самолета!.. Новиков замолчал, а потом повернулся ко мне и прямо спросил:
      - А как вы оцениваете самолет?
      - Хорошая машина. Боевая, живучая. Убедился на личном опыте, - кратко, по -военному ответил я.
      - Сейчас промышленность выпускает двухместные "илы". Имея стрелка, штурмовики могут успешно отражать атаки вражеских истребителей, которые, как правило, атакуют штурмовика сзади.
      Так что роль штурмовиков в решении боевых задач, стоящих перед авиацией, теперь еще больше поднимается.
      Мы подошли к утопающему в зелени берегу. Ветки плакучей ивы свешивались над самой водой.
      - Красота! - произнес Новиков, оглядывая окрестность. - Тургеневские места. Здесь, неподалеку от села Спасское-Лутовиново, бродил с ружьем Иван Сергеевич Тургенев. Помните "Записки охотника"? Это отсюда...
      Я утвердительно кивнул.
      - Эх, сейчас бы отдохнуть пару дней, да с ружьецом побродить по этим местам, - мечтательно произнес Новиков. Выбрав удобное место, он сел, вынул пачку папирос "Казбек": - Закуривайте! - и сам неторопливо сделал несколько затяжек.
      Не каждый день приходилось беседовать с командующим ВВС, я чувствовал себя скованно, а Новиков продолжал:
      - Сталинградский опыт надо обобщать и внедрять в практику боевых действий. Чтобы каждый летчик имел его у себя на вооружении, надо умело оформлять этот опыт, готовить для летчиков различного рода рекомендации, наглядные плакаты, листовки. Ну, как вот вы используете боевой опыт Сталинграда? Как организуете взаимодействие штурмовиков и истребителей?..
      Мне пришлось рассказать, как летал к истребителям, беседовал с командирами полков, как организовывались встречи и беседы штурмовиков и истребителей. Эти встречи, позже показала практика, были очень полезными. Они позволили штурмовикам и истребителям лучше понимать друг друга. К примеру, в ходе таких встреч выяснилось, что при точном расчете вылетов и хорошей организации штурмовикам можно и не делать круги над аэродромами базирования истребителей в ожидании, когда они поднимутся и присоединятся к штурмовикам для их сопровождения. Зная точное время вылета группы, истребители идут на взлет, когда штурмовики подходят к аэродрому. А когда "илы" пролетают над аэродромом, то истребители, находясь в воздухе, занимают свое место в боевом порядке смешанной группы.
      - А как организованно непосредственно само сопровождение? Какой боевой порядок применяется?
      И на этот вопрос я ответил маршалу подробно, обстоятельно. Слушал он внимательно, иногда задавая наводящие вопросы:
      - Приучаем летчиков работать по команде, - отвечаю. - Дело новое. Отрабатываем схему, порядок работы, взаимодействие.
      Беседа продолжалась уже минут тридцать. Новиков посмотрел на часы, поднялся, и мы направились к машине маршала. В это время над аэродромом неожиданно появились "юнкерсы". С воем полетели бомбы. На окраине аэродрома взметнулись взрывы.
      - Товарищ маршал! - обращаюсь к Новикову. - Рядом траншеи, надо бы укрыться.
      - Подожди, братец, подожди! - отмахнулся Новиков, внимательно наблюдая, как "юнкерсы" заходят на цель.
      На аэродроме уже никого не видно - все укрылись.
      - Товарищ маршал, прошу вас!..
      Новиков продолжал наблюдать за стремительно несущимися "юнкерсами". Бомбы рвались совсем рядом, и тогда, не выдержав, я схватил Новикова за рукав, и мы оба буквально рухнули в траншею. В следующее мгновение нас засыпало землей от взрыва...
      "Юнкерсы" пронеслись над аэродромом и скрылись. Снова стало тихо. Люди начали вылезать из траншей. Выбираюсь и я, осматриваюсь. Росшая рядом с траншеей трава словно выкошена. А вокруг бесчисленные воронки от бомб. Я догадался, что "юнкерсы" забросали наш аэродром "лягушками". Это небольшая бомбочка, которая, ударяясь о землю, подскакивала на 1-1,55 метра и, взрываясь, давала массу убойных элементов - осколков. В последнее время гитлеровцы все чаще применяли эти одно-двухкилограммовые бомбы с большим полем поражения. Взглянул на Новикова - он снимал вымазанный в грязи плащ.
      - Товарищ маршал, извините, что так получилось, - счел нужным объясниться я за свои резкие движения во время бомбежки. - Ничего, братец, ничего. - Он передал плащ своему подошедшему офицеру, попрощался и направился к машине.
      Здесь я должен сказать несколько слов о незаурядном, выдающимся, талантливом военачальнике, Главнокомандующим ВВС дважды Герое Советского Союза Главном маршале авиации Александре Александровиче Новикове.
      Наш главком имел огромный опыт руководства войсками - как общевойсковой, так и авиационный. Всесторонне образованный, широко эрудированный он был новатором по духу, образу мышления и действий. Это Новикову принадлежит идея массирования боевых действий авиации на главных направлениях - не распылять удары авиации по второстепенным целям, а сосредоточивать их на главном; создания для этих целей воздушных армий - оперативных объединений авиации всех родов и предназначений в масштабе фронта; массированного применения авиации в борьбе за господство в воздухе - удары по аэродромам, воздушные бои и сражения. Новиков ввел централизацию управления, много внимания уделял системе подготовки кадров авиации - летчиков, штурманов, технического состава. При нем была улучшена структура тыла: созданы батальоны аэродромного обслуживания БАО, районы авиационного базирования - РАБы.
      Надо сказать, кое-кто недооценивал многие мероприятия, идеи дальновидного военачальника, но сама жизнь, война подтвердила его правоту - авиаторы поверили в своего главкома...
      ..На фронте стояло относительное затишье. Все чувствовали, что оно временное, - затишье перед бурей. В напряженных ожиданиях шли дни, мы ждали приближающихся событий и готовились к ним.
      Летом 1943 года значительно ослабленный противник не мог, как прежде, наступать на широком фронте. Сил не хватало, и он избрал для наступления, для реванша узкий участок - Курский выступ, или дугу, сосредоточив здесь крупные силы и средства.
      Сложилась довольно интересная ситуация. Враг не торопился наступать, а мы ждали, когда он начнет, чтобы в жесткой, глубокоэшелонированной и упорной обороне перемолоть его ударные силы и затем самим перейти в наступление.
      Наконец, немцы назначили время наступления - 5 июля. Наша разведка точно доложила о силах и замысле врага, и тогда представитель Ставки ВК Маршал Жуков и командующий Центральным фронтом генерал армии Рокоссовский принимают решение нанести упреждающий артиллерийский удар по войскам противника, изготовившимся к наступлению. Значение того артиллерийского удара трудно переоценить. Противник был потрясен, понес большие потери. Нарушились его боевые порядки и оперативное построение, а наступать уже надо. Логика войны такова, что тут заднего хода не дашь...
      Курская битва была характерна массированным применением танков с обеих сторон. Произошли крупнейшие встречные танковые бои в районах Прохоровки и Понырей. В активную борьбу включилась авиация. Нами сразу же было завоевано господство в воздухе, и мы всеми силами его удерживали. Истребители отражали налеты авиации противника, вели активные и ожесточенные бои. Штурмовики наносили удары по аэродромам поддерживали войска на поле боя. Хватало работы и бомбардировщикам. Они уничтожали подходящие резервы, железнодорожные станции, другие объекты противника.