7.

Бен Мастерс терпеть не мог ждать. Пожалуй, это было для него самым сложным в их работе.

Но на этот раз ожидание казалось просто нестерпимым. Ему никогда не нравилось быть у кого-то в долгу. А долг его Кейну О'Брайену намного превышал все остальные. Если бы не О'Брайен, его бы уже не было в живых.

О господи, как ему хотелось разрешить свои сомнения по поводу О'Бранена. Мастерс потерял его в маленьком торговом городке на техасской границе и теперь застрял здесь надолго. Дьявол сказал, что попытается переслать Мастерсу весточку, но прошел уже почти месяц, а никаких вестей он не получал. Дьявол просто исчез с лица земли вместе со своей лошадью.

И вместе с правительственными деньгами.

Мастерс увяз в этом деле по уши. Если он не правильно поставил на О'Брайена, шерифом ему больше не быть. Если бы он был человеком религиозным, то сейчас стоял бы на коленях и молился. Но в молитвы он не верил. Бог помогает тем, кто сам может за себя постоять. Его мучил вопрос: способен ли Кейн О'Брайен за себя постоять или он их обоих потянет на дно?

* * *

Кейн продолжал вести все тот же образ жизни, к которому испытывал отвращение, но который считал необходимым. Находясь под неусыпным оком Томпсона, он не мог позволить себе иной стиль поведения. Поэтому он пил больше, чем ему следовало, по вечерам играл в покер и даже еще как-то раз зашел к Розите с тем же результатом, что и раньше.

Во второй половине дня Кейн иногда выезжал на прогулку, по утрам оставаясь дома, чтобы случайно не встретиться с Николь. Это было для него слишком опасно. Он старался, чтобы его прогулки выглядели как можно безобиднее, и никогда не приближался к утесам, но ни на минуту не прекращал поисков какой-нибудь лазейки.

Сколько бы раз он мысленно ни возвращался к своей задаче, ему виделось только одно решение. Мальчик. Робин Томпсон должен располагать полезными сведениями. Он решил, что от Ники пользы не будет, — она слишком осторожна. Но Робин — из Робина просто сам бог велел извлечь информацию. Кейн еще не начал использовать мальчика. Но он заставит себя это сделать. Другого выхода нет. Время не терпит.

После нескольких вечеров, проведенных за карточным столом в обществе обитателей Логовища, он решил, что они знают еще меньше, чем он, и ничего знать не хотят. Такое отсутствие любопытства с их стороны делало расспросы еще более опасными; тогда другим тоже, вероятно, захочется узнать, где они находятся. Пока что остальным гостям было, видимо, достаточно того, что они в безопасности и могут предаваться всем мыслимым порокам.

После обеда им овладевало желание уехать отсюда подальше. Скрыться из этого похожего на мираж города, от людей, которые были ему противны, от необходимости действовать вразрез со всеми своими представлениями о порядочности.

Он сжал коленями бока лошади и пустил ее галопом. У коня не было имени; он перестал называть лошадей во время войны. Слишком часто лошади погибали. Если он давал ей имя, она становилась его другом, и от этого делалось еще больнее.

Серый лишь на время поступил в его распоряжение. Он получил его от Мастерса, и конь был чертовски хороший. Его собственная лошадь исчезла, ускакав за холмы, когда его схватили техасские власти.

Прошло десять лет, а у него снова не было ничего за душой: ни лошадь, ни одежда, ни деньги ему не принадлежали. Ему не принадлежала даже его собственная жизнь.

И времени у него тоже не было.

Кейн ехал вдоль ручья, пытаясь угадать, в каком же месте он протекает через горы. Лето было сухим и жарким, и ручей обмелел. Он спешился и напоил коня, затем прислонился к дереву. Дэйви занимал все больше места в его мыслях. Когда они были совсем еще маленькими пострелятами, то вместе бегали рыбачить. Иногда он прибегал к Дэйви домой, там всегда была еда, и нередко это была единственная его еда за весь день. Подобные исчезновения из дома всегда сулили побои, но зато он наедался досыта и несколько часов проводил среди любви и тепла.

Когда умер отец Кейна, семья Дэйви взяла его к себе, и Дэйви сделался его братом — настоящим братом. Но Кейн все равно так и не смог забыть, что он здесь чужой. Это была одна из причин, по которой он пошел в армию конфедератов. Другой причиной была его жуткая ненависть к отцу, которую не смогла смягчить даже его смерть.

Эта ненависть сгорела в адском пламени войны. Кейн вскоре обнаружил, что война — это вовсе не веселое приключение и не способ убежать от прошлого. Близость смерти сделала прошлое лишь более ощутимым. Странные вещи творились с людьми в этом аду. Некоторые из них становились лучше, некоторые — зверели. Одни находили утешение в боевом братстве. Другие делались одиночками, сторонящимися всех остальных.

Кейн принадлежал к числу последних. Он боялся привязаться. Боялся любить. Боялся чувствовать. После первого большого сражения, когда поле битвы было покрыто телами погибших и умирающих, он слышал крики о помощи и не в силах был помочь. Тогда ему самому захотелось умереть. Он попытался закрыть сердце железной броней, ему это в какой-то мере удавалось до того дня, когда он услышал взывавший к нему слабый стон Бена Мастерса.

К черту все. Нельзя позволять себе такой слабости. Ни тогда нельзя было, ни сейчас. Пора приступать к работе, к тому, что он наметил на сегодня. Сделать еще шаг к предательству.

Из сделанных на заказ сапог, которыми снабдил его Бен Мастерс, он достал складной нож. Он огляделся в поисках подходящего дерева и увидел развесистый тополь. Выбрав толстую ветку, он принялся резать.

* * *

На протяжении несколько дней Ники использовала болезнь брата как предлог оставаться дома в часы своих обычных прогулок. Дядя ничего не говорил, но она знала, что он наблюдает за ней с более пристальным, чем обычнее интересом.

Она все еще не знала, зачем неделю назад он пригласил Кейна О'Брайена на ужин, но предположения по этому поводу вызывали у нее беспокойство. Она точно знала, каким он мог быть хитрым — и беспощадным. Кейн О'Бранен ей не по душе, повторяла она себе, но все же ей не хотелось, чтобы по ее вине с ним что-нибудь произошло.

На шестой день после визита О'Брайена она чуть было не отправилась рано утром на прогулку, и не просто потому, что хотела подышать свежим воздухом. Ни тело ее, ни мысли не подчинялись ей больше. Они влекли ее к чему-то, что, как она знала, могло оказаться для нее губительным. Только усилием воли она удержалась и осталась дома. Кейн О'Брайен, конечно, мошенник, человек, который привык получать то, чего хочет, не останавливаясь ни перед чем. И все же она чувствовала дрожь всякий раз, когда вспоминала его прикосновение, его пальцы, гладившие ее щеку. Она сама не понимала, что он с ней сделал. Разбудив в ней желание, он отвернулся и посмеялся над ней.

И все же ей хотелось его видеть. Хотелось посмотреть, вызовет ли его прикосновение в ней тот же трепет.

Дьявольщина. Ники швырнула сковородку на пол. Она напекла столько пирогов, что их хватало бы на целую ватагу обжор. Когда к ней подступали гнев, печаль или тоска одиночества, ее всегда охватывала жажда деятельности. А теперь она испытывала все эти три чувства одновременно.

Она созерцала лежавшую на полу ни в чем не повинную сковородку, когда в дверь постучали.

Вытерев о штаны испачканные в муке руки, она подошла к двери и, открыв ее, замерла от удивления, увидев на пороге предмет своих размышлений. Он, казалось, был так же поражен, словно не ожидал ее увидеть. Это вызвало у нее раздражение. У нее, собственно, все вызывало раздражение, в особенности ее бешено бьющееся сердце. О'Брайен улыбнулся своей странной завораживающей улыбкой, сложив губы в неповторимом из-за шрама изгибе. И что-то протянул ей.

— Это насест, — объяснил он в ответ на ее недоуменный взгляд. — Для Дьявола. — Его рот еще больше скривился.

Улыбка так заворожила ее, что она не сразу сообразила. Ястреб!

— Передадите Робину? — спросил он, и Ники осознала, что продолжает стоять в дверях, загораживая ему дорогу в дом.

Она приоткрыла дверь пошире.

— Робин, наверное, будет рад сам его от вас получить, — сказала она. — Он о вас спрашивал. Дядя почел за лучшее еще несколько дней подержать его в постели, но…

— У мальчиков раны быстро заживают.

— А как ваши раны? — Она не желала продолжать разговор и задавать ему лишние вопросы, помня, как он похолодел от ее неосторожных слов тогда, на прогулке.

— Они заживают не так быстро, — ответил он, но на этот раз в его глазах не было холода. Наоборот, они пылали, как раскаленные угли. От него самого исходил опаливший ее жар. Ники отшатнулась, словно желая увернуться от этого дьявольского пламени, но оно последовало за ней, проникая внутрь ее тела, в самую душу.

Кейн сделал шаг назад, будто тоже хотел укрыться от этого огня, но продолжал смотреть на нее тем же странным взглядом, лишившим ее воли и способности двигаться. Они так и стояли бы, замерев, пожирая друг друга глазами, если бы их не прервали.

— Сестренка?!

Голос Робина вывел ее из оцепенения. Она тряхнула своими кудряшками, снова вытерла руки о штаны и отошла от двери.

— Мистер О'Брайен кое-что принес тебе. — Ники не решилась взглянуть на брата. Ей не хотелось видеть горевший в его глазах огонек и не хотелось, чтобы он заметил ее смущение.

— Дьявол! — воскликнул он, и от сестры не ускользнуло возбуждение в голосе мальчика.

Она поспешила на кухню, и ей вслед донесся низкий, глубокий голос:

— Я принес тебе насест для ястреба. Это первый шаг. Сначала ты должен приучить его к насесту, а затем к своей руке. Тебе понадобится специальная перчатка.

— Пойдемте посмотрим на него. — Восторженный тон Робина болезненно задел Ники.

Дьявол скоро уедет, как и все они. И умрет, как и все. Через месяц. Или через год. Но умрет молодым. От пули. Или на виселице. Она прочтет об этом в газетах или услышит от какого-нибудь дядиного знакомого. От этой мысли ей делалось невыразимо больно. В Кейне О'Брайене было столько силы, энергии и надежности; просто невозможно было представить его мертвым.

Уловив шедший от плиты аромат, она открыла духовку, чтобы посмотреть на пироги. Она наклонилась над открытой дверцей и рада была хлынувшему на нее жару, заглушавшему огонь, пылавший у нее внутри. Смутно осознавая, что делает, она взяла полено, чтобы подложить его в печь. Из печи выскочил язычок пламени и лизнул рукав ее рубашки. Ткань вспыхнула. Ники закричала, увидев, что огонь взбирается вверх по ее руке. В следующую секунду дверь распахнулась, и она оказалась прижатой к полу большим, тяжелым телом.

Боль смешалась с испугом. Ее рука горела, хотя она и видела, что пламя погасло — осталась лишь опаленная одежда и покрасневшая кожа. Она продолжала всхлипывать — от боли и страха.

— Все хорошо, — успокаивающе произнес тихий голос Кейна. Он освободил ее от тяжести своего тела и, не обращая внимания на свои собственные ожоги, встал рядом с ней на колени и нежно погладил ее по руке. — Ничего страшного.

Ники всем существом растворилась в его заботе, убаюканная его успокаивающим, уверенным голосом. Никто не касался ее с такой нежностью с тех пор, как умерла мама. Она посмотрела на его руку и увидела, что в тех местах, которыми он прикоснулся к ее горящей рубашке, начали проступать волдыри.

— Ники? — послышался растерянный голос брата. — Чем я могу помочь?

— Энди, — ответила она. — Позови Энди. Скорей.

Не отрывая глаз от своего спасителя, она услышала донесшиеся с лестницы поспешные шаги Робина.

— Спасибо, — поблагодарила она слабым, срывающимся голосом. — Вы тоже пострадали.

— Милая моя, мне в жизни и не так приходилось страдать, — весело произнес Кейн, но, когда он попытался пошевелиться, лицо его исказилось от боли. — Надо полить ожоги холодной водой.

Он поднял и протянул ей неповрежденную руку. Опершись на нее, она почувствовала скрытую в ней силу. Потом заметила, что взгляд его опустился, и тоже поглядела вниз. Рубашка сползла, рукав был разорван. На ней был лифчик, но лямки его тоже соскользнули, и стали видны очертания одной груди и мягкая выпуклость другой. Груди у нее были небольшими. Размером с лимон, как она всегда думала, сравнивая себя с женщинами из заведения Розиты, формы которых напоминали дыни. Ей на эти темы ни с кем разговаривать не приходилось, и она не знала, какой же размер считается нормальным — с лимон или с дыню.

Она чувствовала, что под пристальным взглядом О'Брайена снова вспыхивает как заря. В его присутствии за последний месяц она краснела чаще, чем за всю свою предыдущую жизнь. Она попыталась прикрыться рубашкой, морщась от боли, которую причиняло ей каждое движение рукой.

— Нельзя скрывать такое красивое тело, — произнес он, растягивая слова. Казалось, он совсем забыл про боль.

— Мой дядя…

Его глаза, только что смотревшие так тепло и сочувственно, внезапно изменились. Хотя он не двинулся с места, она почувствовала, как он отпрянул, и между ними будто встала стена. Он повернулся к раковине и здоровой рукой начал качать воду.

— Идите сюда, — сказал он вмиг охладевшим, каким-то безучастным голосом.

Ей захотелось воспротивиться этому бесстрастно отданному приказу. Но губы его плотно сжались, а подбородок решительно выдвинулся вперед. Его темные волосы взмокли от пота, и она знала, что ему очень больно. Так же, как и ей.

Ники придвинулась к Кейну и разрешила ему, взяв ее руку, подержать ее под струей воды. Она почувствовала на своей обожженной коже приятную прохладу. Наконец она высвободилась и, взяв его руку, подставила ее под холодную струю. Она старалась, чтобы ее прикосновение было таким же бережным и нежным, как его.

И вновь она почувствовала, как между ними что-то неуловимо изменилось. Подняв на него глаза, она увидела, как на его лице, сменяя друг друга, промелькнули оттенки самых разных переживаний, прежде чем он успел их стереть. На секунду — не больше — ей увиделось выражение беспомощности. Еще на мгновение — понимание того, что между ними что-то происходит. Оно сменилось дикой тоской. Тоской, которая не имела ничего общего с теми тонкими переживаниями, которые мучили ее.

— Там, — услышала Ники голос Робина, И на кухню протиснулись мальчик, дядя и Энди, а Кейн О'Брайен сделал шаг в сторону, прочь от нее.

— Что случилось? — спросил Нат, а Энди бросился к ее руке.

— Мистер О'Брайен тоже обжегся, еще сильнее, чем я, — сказала она. — Он потушил пламя. Осмотри сначала его.

Энди кивнул и шагнул к Дьяволу.

— Не надо, — нетерпеливо, почти раздраженно произнес Кейн. — Со мной все в порядке. Дайте мне чем смазать ожоги, и я пойду в гостиницу.

Энди покачал головой:

— Снимите рубаху.

Кейн нехотя повиновался. И только тогда Ники увидела пересекавшие его спину ярко-красные полосы и поняла, что он, должно быть, задел плиту, когда отталкивал ее подальше от огня.

— Боже правый, — прошептала она. — Он же должен просто корчиться от боли.

Энди, внимательно осмотрев ожоги, покачал головой:

— Вашу спину нужно серьезно лечить, иначе можно занести инфекцию. Надо, чтобы кто-нибудь занялся вашими ожогами.

— Черт возьми, я и сам могу с ними справиться, — тихо, но выразительно произнес О'Брайен.

— До собственной спины вам не дотянуться, — резонно возразил Энди.

— Мне что, позвать Митча и связать вас? — вмешался Нат, обращаясь к Кейну. — Вы не уйдете, пока Энди вас не вылечит. Мы вас положим в комнате Робина.

— Черт побери, — вырвалось у О'Брайена. — Я не нуждаюсь…

Ники почувствовала, что голос его внезапно дрогнул, и увидела, как он схватился за стул, чтобы устоять на ногах. Усилием воли, вызвавшим искреннее восхищение, он справился с минутной слабостью, выпрямился, явно готовый дать отпор.

— Сходи за Митчем, — приказал Томпсон Робину, с азартом наблюдавшему за происходящим. — А вам, чтобы выйти, придется пройти через мой труп, — сказал он Кейну. — Я привык возвращать долги, а вам я должен за племянницу.

— Вы мне ничего не должны, — возразил Кейн, сердито глядя на него, но при этом даже не пошевельнулся. Ники почувствовала, как от него исходят волны гнева, причин которого она понять не могла.

— Простите, — сказала она. — Это я во всем виновата.

Его взгляд на мгновение смягчился. Но, снова надев маску безразличия, он пожал плечами.

— Ну хорошо, я останусь, если вы сначала займетесь мисс Томпсон.

Нат кивнул.

— Энди, позаботься сначала о Ники. Мистер О'Брайен будет в комнате Робина. Сюда, — показал он Кейну.

Ники проводила его взглядом, а потом заметила, что Энди смотрит на нее.

— С ним все будет в порядке, — сказал Энди. — Несколько минут ничего не решат. Садитесь.

Ники едва не закричала, когда Энди промывал ее ожоги каким-то раствором из коробки с лекарствами, которую принес с собой, а потом наносил ей на руку целебную мазь. Но у нее перед глазами стояло напряженное лицо Кейна, усилием воли подавлявшего боль, и она молча выдержала манипуляции Энди, желая, чтобы он побыстрее закончил с ней и мог заняться Кейном. Кейном — человеком с именем убийцы. Кейном, который почему-то сделался ее ангелом-хранителем, сам явно того не желая.

— Я не буду накладывать повязку, — сказал ей Энди. — Но будьте осторожны. Следите, чтобы рука была чистой.

— Обязательно. Иди займись мистером О'Брайеном. Он бросил на нее любопытный взгляд, затем рот его медленно расплылся в улыбке.

— Я позабочусь о нем как следует, — он протянул ей пузырек. — Вот здесь опий. Если вам станет очень больно, примите. И Дьяволу тоже дайте. Но если вам придется это сделать, не говорите, что это. Он, видимо, не из тех, кто охотно принимает лекарства. — Он вышел за дверь, оставив ее сидеть у стола.

* * *

Кейн попытался открыть глаза, но тяжелые веки не желали подниматься. При малейшем движении руку и спину терзала страшная боль. В голове гудело, и он никак не мог припомнить, где находится.

Затем до него постепенно дошло. Логовище. Нат Томпсон. Ники. Николь. Пожар. Его охватило беспокойство.

— Он очнулся!

Сквозь туман до него донесся голос Робина. Он снова попытался открыть глаза, и на этот раз ему удалось разлепить веки и приоткрыть один глаз.

— Сколько времени я спал?

— Полтора дня, — ответил Робин. — Я схожу за сестрой.

— Не надо, — начал было Кейн, но мальчик был уже за дверью. Попытавшись сесть на кровати, Кейн обнаружил, что на нем нет никакой одежды, не считая трусов. Услышав шаги за дверью, он натянул на себя одеяло. Ожоги на руке и на спине его пульсировали. 'Язык был как ватный. Проведя по щекам здоровой рукой, он обнаружил, что они покрыты жесткой щетиной.

Да какое это, черт побери, имеет значение? От Ники Томпсон у него одни неприятности. Она — препятствие на его пути, не больше. Ему надо было сидеть в гостинице, а не лезть сюда. Ему не нужна их благодарность. А он все больше и больше впутывается в жизнь Томпсонов, хотя цель у него только одна — погубить эту семью.

Дверь снова открылась, и вошла Ники — Николь. Хотя на ней по-прежнему были брюки и свободная рубашка, она вся светилась женственностью. Улыбка ее была несмелой, болезненно осторожной. Он вспомнил, сколько раз отталкивал ее от себя. Для ее же собственного блага. Угрызения совести жгли его сильнее, чем ожоги.

— Я думала, что вам, наверное, понадобится свежая вода, — сказала она. — И еда какая-нибудь.

— Вы что — опять готовите? — спросил он хриплым голосом.

Она залилась смущенным румянцем.

— Нет, дядя Нат теперь не подпускает меня к плите. Джеб прислал нам немного супа.

Он попытался сесть, прикрываясь одеялом, но от прикосновения колючей шерсти к обнаженному телу поморщился. В глазах ее светилось сочувствие. Какие красивые у нее глаза — глубокие, как два лесных озера. Он перевел взгляд на ее руку. Она все еще была красной и покрытой той же мазью, которой, видимо, были смазаны его рука и спина.

— С вами все в порядке? — спросил он.

— Благодаря вам.

Его бы больше устроил ее гнев, чем благодарность. Он выругался себе под нос.

— Что? — спросила она, подходя ближе. Он повыше натянул одеяло. Черт возьми, только этого ему еще не хватало. Проклиная себя теперь еще и за предательскую реакцию слишком возбужденного тела, он пробормотал:

— Не надо меня благодарить. Я просто оказался рядом. Я споткнулся.

Что за чушь он несет. Он понял это, увидев, как она хитро прищурилась. В ее глазах забегали чертики, и лицо озарилось понимающей улыбкой. Она рассмеялась. Он никогда раньше не слышал ее смеха, похожего на звон колокольчика. И такой прекрасной улыбки ему тоже раньше видеть не доводилось. Она все время улыбалась несмело и осторожно.

— А я думала, что мужчины любят хвастаться своими благими деяниями и ратными подвигами.

Последние слова были словно взяты из книги. Кейн понял еще кое-что. Ничего удивительного, что в мисс Николь Томпсон сочетаются невинность и иногда столь поразительная мудрость. Она живет книгами. Он раньше заметил в доме несколько книжных шкафов, но не придал этому значения, решив, что они выставлены напоказ с той же целью, как и все остальное в Логовище: придать ему вид обычного, нормального города.

Он опять что-то буркнул себе под нос, с трудом сдерживая проклятия, готовые сорваться у него с языка. А ему бы надо радоваться — ведь Робин и Ники у него в руках. Он находится в доме Ната Томпсона, и хозяин к нему благоволит. И все же он никогда не чувствовал себя так отвратительно.

Но он взял протянутый Ники стакан, и, когда ее рука задержалась в его ладони чуть дольше, чем следовало, его мужское естество вновь отреагировало гораздо сильнее, чем ему бы хотелось. Кейн оторвал от нее взгляд и начал пить, но, сделав глоток, остановился. Странный вкус у воды. Снова лекарство?

Ники, казалось, поняла его. Она покачала головой:

— Энди сказал, что в первые несколько дней боль будет нестерпимой. Но я не дам вам больше опия, если вы сами не попросите.

— Мне всего лишь несколько дней осталось в Логовище, — сказал он. — К отъезду я должен поправиться.

— Дядя Нат говорит, что вы можете оставаться здесь сколько угодно. Бесплатно.

Кейн обомлел. Он знал, что Нату Томпсону свойственна благодарность, но ему также было известно, что этот человек денег на ветер не бросает. Другие жители Логовища рассказывали, что в кредит он не обслуживает. Каким бы желанным здесь ни был гость, его выпроваживали из Логовища, как только у него кончались деньги. Поэтому игра в покер здесь и пользовалась такой популярностью. Выигрыш мог означать несколько лишних дней пребывания здесь. Но он не может позволить себе такой роскоши. Нужно узнать местоположение Логовища и убираться.

— У меня другие планы, — коротко сказал он и увидел, что улыбка исчезла с лица Ники. Робин тоже заметно поскучнел.

— Но вы же ничего мне не рассказали про Дьявола.

— На редкость подходящее имя для ястреба, — заметил Кейн.

Робин залился румянцем.

— Я не хотел вас обидеть.

У Кейна появилось такое чувство, словно он пнул ногой щенка.

— Я не об этом, — сказал он, смягчив голос. — Нельзя давать имя дикому существу. Ты должен будешь отпустить его на свободу. Нельзя к нему слишком привязываться. И ему нельзя позволять к тебе привязаться.