Война народная
      После заключения мирного договора с Финляндией меня назначили на прежнюю должность в Киев. Хотя в армии должностей не выбирают, скажу прямо, новое назначение меня не обрадовало. Особенно тяготило составление планов, инструкций, директив, методик и других документов. Я, безусловно, понимал их важность, но душа ко всякого рода бумагам не лежала. Хотелось заниматься живым делом. Об этом я откровенно и сказал П. В. Рычагову, когда он приехал в штаб нашего округа. В то время Павел Васильевич был заместителем начальника управления ВВС Красной Армии.
      - А кто же, как не мы с вами, должен обобщать и распространять боевой опыт? - уклончиво ответил Рычагов. Помолчал немного, скупо улыбнулся и добавил:
      - Ну ладно, летная душа. Что-нибудь придумаем. Примерно через месяц меня вызвали в Москву, в штаб ВВС, и предложили должность командира 13-й бомбардировочной авиационной дивизии, которая формировалась в Бобруйске. Я с радостью согласился.
      - А номер ее вас не смущает? - в шутку спросил на прощание начальник управления кадров Сергей Кондратьевич Горюнов.
      Я не сразу понял смысл вопроса, но, вспомнив о "чертовой дюжине", рассмеялся и ответил:
      - Никогда не был суеверным.
      13-я бомбардировочная авиационная дивизия входила в состав ВВС Западного особого военного округа (командующий генерал армии Д. Г. Павлов, его заместитель генерал-лейтенант И. В. Болдин, начальник штаба генерал-лейтенант В. Е. Климовских, члены Военного совета секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко и генерал-лейтенант А. Я. Фоминых).
      Управление соединения состояло из опытных работников. Штаб возглавлял майор К. И. Тельнов, окончивший Военную академию им. М. В. Фрунзе. Службу войск и свои обязанности он знал хорошо, отличался рассудительностью и спокойным характером. Иногда он сдерживал даже меня, находя в таких случаях веские, убедительные доводы. С Тельновым мы прошли потом по длинным и трудным дорогам войны.
      Здесь я встретил и своего давнего друга А. И. Вихо-рева. Мы с ним служили в одном отряде авиационной бригады Военно-воздушной академии, а затем вместе воевали на Карельском перешейке. Тогда он был политработником 24-го бомбардировочного авиаполка, а теперь стал моим заместителем по политической части.
      - Ну, рассказывай, как тут у вас идут дела, - спросил я Вихорева.
      - А что рассказывать? - развел он руками. - Дивизия только формируется. Но народ поступает как на подбор.
      Инженерную службу соединения возглавлял И. Ф. Горохов - опытнейший специалист, пришедший к этой должности через все ступеньки, начав с авиационного механика. Хотя академического образования он не имел, в вопросах практического обслуживания техники ему трудно было подыскать равного. Самолеты у нас, как я убедился позже, не знали отказов в работе.
      Начальника связи дивизии Даниила Денисенко природа наделила не только богатырской силой, но и завидной практической сметкой. Он отлично знал свое дело, слыл умелым организатором.
      Приятное впечатление произвел на меня штурман дивизии Василий Алексеевич Лепкович - снайпер бомбометания. В этом я убедился на первом же дивизионном учении. Нам поручили тогда проверить надежность от нападений с воздуха одного из сооружений укрепленного района. Требовалось послать бомбу в цель с исключительной точностью. Кому поручить эту задачу? Конечно же, самому опытному штурману. И Лепкович подтвердил, что именно он является первым в дивизии снайпером бомбометания. Сброшенная им пятисоткилограммовая бомба угодила точно в цель.
      С самого начала добрые отношения сложились у меня с начальником политотдела полковым комиссаром Н. С. Ниполитовым. Мы облетели с ним полковые аэродромы, познакомились с командирами и политработниками подразделений, с летным и техническим составом. Впечатление осталось хорошее.
      24-м Краснознаменным полком командовал Г. И. Бе-лицкий, уже имевший боевой опыт (позже его заменил П. И. Мельников), 125-м - Дояр, участник боев в Испании, опытный командир и прекрасный летчик, 130-м - Кривошапко, 121-м - И. И. Конец, 97-м - Иванцов. Со стояние дисциплины и боевой подготовки в частях было вполне удовлетворительное.
      Зима 1940/41 года прошла в напряженной боевой учебе. Дивизия, как я уже сказал, состояла из пяти авиационных полков. Четыре из них были вооружены самолетами СБ, пятый - СУ-2. Самолет СБ был для своего времени неплохим. Но, как показали первые же дни Великой Отечественной войны, он уступал немецким бомбардировщикам Ю-88 и Хе-111 примерно на 50 километров в час в скорости и в два раза в бомбовой нагрузке и дальности полета. СУ-2 в 1940 году выпустили малой серией. Летные данные его оказались невысокими, и боевого применения он, по существу, не нашел.
      Весной 1941 года в нашем военном округе, также как и в других приграничных округах, развернулись работы по строительству и реконструкции взлетно-посадочных полос. Аэродромов не хватало, и нам в Бобруйске приходилось поэтому держать два полка. Остальные располагались в Могилеве, Зябровке и около станции Быхов. Каждая из частей имела еще по одному полевому аэродрому для рассредоточения.
      Бомбардировочные полки в то время состояли из 5 эскадрилий по 12 самолетов в каждой. Это довольно внушительная ударная сила. Наши экипажи много летали, отрабатывая различные способы бомбометания. Вот тут мне и пригодился боевой опыт, накопленный во время пребывания в Китае.
      Особое внимание я уделял ночным полетам. Некоторые командиры, пусть даже в шутливой форме, начали жаловаться:
      - Жены развод просят. По неделям в дом не заглядываем.
      Изменился у нас и распорядок: днем спим, ночью летаем. Но зато намеченная цель была достигнута: большинство экипажей успешно освоили этот сложный вид боевой подготовки, каким являются полеты и бомбометание ночью. Их боеспособность заметно повысилась.
      Полеты в темное время суток часто совершались на полный радиус. Экипажи учились бомбить цели не только на своих, но и на незнакомых полигонах.
      На посадку отводилось минимальное время. Сразу после приземления самолеты рассредоточивались и маскировались. Экипажи приучались действовать так, как необходимо на войне.
      Большое внимание уделялось отработке взлета и посадки с незнакомых грунтовых аэродромов. Здесь опять-таки пригодился опыт, полученный в Китае. Делалось это чаще всего внезапно: поднимаясь в воздух, мы не знали, что из себя представляет аэродром, на котором придется садиться. Зато экипажи приобрели богатейшую практику перебазирования по тревоге.
      На фронтовой лад было перестроено управление полетами. Во время учений создавались передовые командные пункты, максимально приближенные к объектам бомбометания. Все это тоже пригодилось потом, на войне.
      В полках довольно часто объявлялась тревога, как правило, среди ночи. Время сбора и вылета ограничивалось до минимума. У каждого члена экипажа стоял под кроватью "тревожный" чемоданчик, в котором было уложено все необходимое на случай внезапного перелета.
      Такая напряженность в боевой учебе вызывалась не моей командирской прихотью, а международной обстановкой. Каждый из нас отчетливо сознавал, что на западе сгущаются тучи. Германский фашизм прибирал к рукам одну страну за другой. Гитлеровские войска, оккупировав Польшу, приблизились к нашим границам. И хотя у нас с Германией был заключен договор о ненападении, мы не забывали о боевой готовности. Поэтому самолеты на аэродромах располагались рассредоточено и в укрытиях, личный состав ясно представлял себе, что нужно делать по боевой тревоге.
      В подготовке летчиков, штурманов и стрелков, как известно, важную роль играет командир звена. Обучению этой категории авиационных кадров у нас уделялось особое внимание. В частности, за три месяца до начала Великой Отечественной войны мы собрали в Бобруйске всех командиров звеньев, чтобы они под руководством опытных инструкторов усовершенствовали навыки обучения боевому применению самолета. Дивизионными сборами руководил опытный методист майор Никифоров. Забегая вперед, скажу, что, когда на нашу страну напала фашистская Германия, именно командирам звеньев пришлось первым держать суровый экзамен.
      Некоторые товарищи объясняют неудачи начального периода войны нашей беспечностью. Я не разделяю такого мнения. Забота о боевой готовности частей и соединений стояла на первом плане в работе командиров, штабов и политорганов. И прежде всего она выражалась в напряженной учебе.
      Причины первоначальных неудач в боевых действиях наших ВВС я вижу в другом и считаю возможным кратко сказать о них. Как уже указывалось выше, наша авиация в 30-х годах бурно развивалась. В Военно-Воздушных Силах появились самолеты, отвечающие всем требованиям того времени. Они неплохо показали себя в небе Испании и над Халхин-Голом. Советские истребители превосходили немецких "мессершмиттов" в маневренности. Это обстоятельство, как указывается в книге известного советского авиаконструктора А. С. Яковлева "Цель жизни", породило у нас атмосферу благодушия. Тем временем фашистская Германия приняла радикальные меры к модернизации своего самолетного парка. В частности, на "мессершмитт" был поставлен мощный мотор и двадцатимиллиметровая пушка. Все это значительно повысило его боевые возможности.
      Не совсем совершенной оказалась организационная структура наших ВВС. Авиация была разделена на армейскую и фронтовую. Первая подчинялась командованию общевойсковых армий, а вторая - командующему ВВС округа. Двойственность в управлении отрицательно сказывалась на боевой деятельности авиации, массированное ее применение исключалось.
      Смешанные авиадивизии, входившие в состав армейской авиации, были громоздкими. Состояли они из 4-5 полков (истребительных, штурмовых и бомбардировочных). Управлять такой махиной командиру дивизии было нелегко. Трудно управляемым оказался и авиационный тыл. Все это выявилось в первые же месяцы Великой Отечественной войны.
      Отставание Советских ВВС от немецких было, конечно, замечено. Партия и правительство приняли соответствующие меры. В 1938 году по инициативе ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров состоялось совещание с руководителями ВВС, конструкторами, практиками авиационного дела. Обсуждался вопрос о состоянии боевой авиации, были намечены пути ее дальнейшего развития.
      В январе 1939 года создается Наркомат авиационной промышленности. Быстрыми темпами строятся новые и реконструируются старые самолетостроительные и моторостроительные заводы, в конструкторских бюро рождаются новые типы самолетов и вооружения. Медлить не позволяла международная обстановка. Германский фашизм наглел, угроза войны становилась реальностью.
      И все же за короткий срок не удалось сделать всего, что намечалось. Требовалось время, и немалое, для внедрения в войска и освоения повой техники. В мае 1940 года партийно-правительственная комиссия отметила, что самолеты Советских ВВС уступают в скорости, мощности моторов и вооружении самолетам передовых капиталистических стран.
      В декабре 1940 года была утверждена программа, рассчитанная на массовый выпуск новых типов самолетов, но за какие-то шесть месяцев авиапромышленность, разумеется, не могла ее выполнить. В апреле 1941 года ЦК ВКП(б) и СНК в связи с тревожной обстановкой на наших западных границах принимают дополнительные меры к форсированию самолетостроения. В итоге армия уже в первой половине 1941 года получает 1946 скоростных истребителей, 458 пикирующих бомбардировщиков Пе-2, 249 штурмовиков Ил-2.
      25 февраля 1941 года принимается постановление "О реорганизации авиационных сил Красной Армии". Этим решением предусматривалось уже в июле 1941 года значительно увеличить число авиационных полков, вооруженных новой техникой, построить новые и реконструировать старые аэродромы, реорганизовать авиационный тыл, развернуть в широких масштабах подготовку летно-технического состава и т. д.
      Но выполнить все намеченные мероприятия не удалось - не хватило времени. Поэтому к началу войны в западных приграничных округах в составе ВВС насчитывались только 22 процента машин новых типов, причем многие из них или находились на сборке, или облетывались, а значит, участвовать в боях не могли. Основную же массу боевой техники составляли самолеты старых конструкций: истребители И-16, И-15-бис, И-153; бомбардировщики СБ, уступавшие по основным показателям немецкому Ю-88. Роль штурмовика исполняли малопригодные для этой цели истребители И-15-бис и И-153, хотя в то время у нас уже имелся настоящий штурмовик Ил-2, впоследствии блестяще зарекомендовавший себя в боях.
      В начале войны выявились серьезные недостатки и в вооружении самолетов. Новое бортовое оружие еще не было отработано, поэтому на истребителях приходилось, как и раньше, устанавливать малокалиберные пулеметы. Большинство самолетов не имели радиостанций, и управлять ими в маневренном бою со скоростными немецкими машинами было чрезвычайно трудно. Не отвечало требованиям времени и приборное оборудование, предназначенное для самолетовождения и бомбометания.
      Были и другие причины, обусловившие наши неудачи. Речь идет о том, что освоение новой техники началось, по существу, в 1940 году. Поэтому к началу войны мы имели крайне мало экипажей, летавших на новых типах самолетов. Второе, что серьезно осложнило боевую деятельность авиации, - это недостаток аэродромов. Их строительство и реконструкция в западных приграничных округах начались перед самой войной, и работы эти остались незавершенными. Поэтому многие базовые аэродромы, на которых старые взлетно-посадочные полосы успели разобрать, а новыми не заменили, оказались вообще непригодными для эксплуатации. Об этом могу судить по состоянию аэродромов в нашем округе.
      Нельзя не отметить и еще одного очень важного обстоятельства, сказавшегося в начале войны. Вражеские летчики, в подавляющем большинстве своем, приобрели боевой опыт во время разбойничьих вторжений фашистской Германии во Францию и другие страны Европы; у наших его пока не было, за исключением участников боев в Испании, Китае и на Халхин-Голе.
      Немецкая авиация имела, наконец, большое численное превосходство. Этим во многом и объяснялось ее господство в воздухе в начале Великой Отечественной войны.
      ...В субботу, 21 июня 1941 года, к нам, в авиагарнизон, из Минска прибыла бригада артистов во главе с известным белорусским композитором Любаном. Не так часто нас баловали своим вниманием деятели театрального искусства, поэтому Дом Красной Армии был переполнен. Концерт затянулся. Было уже за полночь, когда мы, сердечно поблагодарив дорогих гостей, отправили их обратно в Минск. Только пришел домой и лег спать, как раздался продолжительный телефонный звонок.
      - Боевая тревога! - слышу взволнованный голос дежурного по штабу.
      - Откуда сообщили?
      - Из Минска.
      Дрему как рукой сняло. Сердцем почувствовал, что тревога эта необычная, что случилось что-то серьезное. Неужели началась война?..
      - Сигнал тревоги немедленно передайте во все гарнизоны, - приказал я дежурному. Сам быстро оделся и побежал в штаб. Жена, привыкшая к моим внезапным уходам в ночь-заполночь, на этот раз насторожилась, в глазах ее я прочел тревогу.
      Одновременно со мной прибежали начальник штаба майор К. И. Тельнов и полковой комиссар А. И. Вихорев. Вопросов не задавали. Дежурный тут же вручил мне телефонограмму из штаба ВВС округа. Читаю: "Вскрыть пакет, действовать, как предписано".
      Снимаю трубку, связываюсь с командирами полков. Те уже готовы, ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то, встреча с истребителями там-то.
      Звоню в штаб ВВС округа, чтобы доложить о готовности, Его начальника полковника С. А. Худякова на месте нет, командующего ВВС И. И. Копеца - тоже. На наш запрос: "Готовы ли к боевой работе истребители, как предусматривается планом?" - поступил ответ: "Их не будет. Лететь на задание без сопровождения". В то время мы еще не знали, что фашисты нанесли бомбовый удар по аэродромам, где базировались истребители, что большая часть самолетов уничтожена.
      На всякий случай делаем еще один запрос. Нам отвечают: "Выполняйте задачу самостоятельно. Прикрытия не будет".
      - Побьют нас, - высказал опасение Тельнов.
      Я не хуже его понимал, чем грозит полет бомбардировщиков без истребителей, но не поддержал этот разговор. Это не учение, а война. Раз поставлена боевая задача, ее надо выполнять.
      Чтобы ускорить передачу приказа в части, Тельнов и Вихорев побежали к своим телефонам, договорившись, кто и куда звонит. В это время ко мне вошел начальник дивизионных курсов командиров звеньев майор Никифоров.
      - Товарищ генерал, - отрапортовал он. - Люди рвутся в бой. Разрешите и мне с ними?
      Он с таким нетерпением ждал ответа, что я не устоял, хотя мог его, как воспитателя командиров звеньев, пока придержать в резерве. Обрадованный Никифоров четко повернулся и опрометью бросился к самолету.
      Вскоре аэродром огласился гулом моторов. Бомбардировщики один за другим поднимались в воздух и исчезали в предрассветной дымке.
      Теперь аэродром оглашался лишь урчаньем автомашин, перевозивших людей на боевые точки. Переезжало и управление дивизии на запасный командный пункт, оборудованный в лесу.
      - Федор Петрович, - обратился ко мне Вихорев. - Вы тут командуйте, а я пойду к народу. Надо объяснить обстановку. Политработникам частей я уже звонил.
      Вихорев имел за плечами большой опыт партийно-политической работы. Он и без дополнительных указаний знал, чем заниматься в такой острый момент. Ободрить людей, воодушевить их, не допустить и минутной растерянности, показать личный пример уверенности и деловитости. Не так давно Вихорев попал в аварию на самолете По-2, лежал в госпитале. Но теперь он, забыв о болезни, работал без устали.
      Мипуло уже три часа, как полки ушли на боевое задание. По расчету времени, пора бы им уже вернуться, но с аэродромов никаких известий не поступало. Начинает одолевать тревога: все ли благополучно?
      И тут раздался телефонный звонок. Говорил заместитель командира 24-го Краснознаменного бомбардировочного полка по политчасти А. Калинин. Голос у него был взволнованный. Чувствовалось, что человек еще не остыл от боевого азарта и хочет быстрее поделиться своей радостью:
      - Докладываю: в районе города Бяла-Подляска разгромили танковую колонну противника.
      На душе повеселело. Молодец Калинин. Именно ему я ставил задачу, как ведущему группы. И вот он привел экипажи домой с победой.
      - Доложите подробнее, - прошу Калинина.
      - Мы обманули противника, - уже спокойно продолжал Калинин. - Сначала углубились на его территорию, затем развернулись и вышли на танковую колонну с тыла. Фашисты приняли нас за своих: открыли люки, вылезли из танков и замахали шлемами. Тут-то мы их и накрыли. Потом сделали еще заход, сбросили на колонну остаток бомб, обстреляли из пулеметов. Здорово получилось.
      - Потери есть?
      - Один бомбардировщик подбит, - ответил Калинин. - На обратном пути нас догнали четыре "мессера". Двух из них мы сбили.
      - Передайте мою благодарность всем экипажам, - попросил я Калинина и поинтересовался, рассредоточены ли самолеты.
      - Так точно, товарищ генерал, - отрапортовал он, помолчал немного и вдруг тревожным голосом заключил: - Связь кончаю. К нам приближаются немецкие самолеты...
      Минут через тридцать Калинин снова позвонил.
      - Налет закончился, - доложил он. - Аэродром атаковали семь "юнкерсов". Два из них сбили огнем с земли из турельных установок, два поджег какой-то наш летчик-истребитель, оказавшийся в воздухе на И-153. Все четыре бомбардировщика упали недалеко от аэродрома, догорают.
      Эти вести обрадовали. Но очередной звонок крепко омрачил. Из штаба округа сообщили, что генерала Копеца нет в живых. Обязанности командующего ВВС возложены на генерала 10. Татарского, который был его заместителем.
      С Иваном Ивановичем Копецем мы вместе служили в авиационной бригаде Военно-воздушной академии, вместе сражались на советско-финском фронте. В храбрости и решимости ему не откажешь, в Испании получил звание Героя Советского Союза. И вдруг...
      Пытаюсь дозвониться в Минск, но связь не работает. Требую, чтобы соединили с Москвой - тоже не получается. В это время слышу над головой шум мотора. Бомбардировщик - по звуку определил я и выбежал на летное поле. Но почему один? Где остальные?
      Летчик, совершив посадку, подрулил к командно-диспетчерскому пункту. Окинул я взглядом машину, и все стало ясно: правая плоскость в трех местах пробита снарядами, фюзеляж изрешечен. Рваные отверстия зияют и в остеклении кабины. Из кабины медленно вылез майор Никифоров. Вид у него был ужасный: глаза налиты кровью, лицо бледное, губы посиневшие. Он был так потрясен, что несколько минут не мог произнести ни слова.
      - Что произошло, рассказывайте, - спрашиваю его, предчувствуя, что случилась большая беда.
      - Побили... Всех побили, - тупо уставился он взглядом в землю.
      Мне редко изменяло присутствие духа, но тут и меня взяла оторопь.
      - Как всех? - переспрашиваю летчика. Подошел штурман экипажа, пригладил мокрые от пота пряди волос и добавил:
      - Не всех, конечно, но многих. Сели, где попало. Кто в поле, а кто и за линией фронта.
      - Да что случилось? Говорите же толком.
      - На подходе к цели нас встретили восемнадцать истребителей, - уже спокойнее начал рассказывать штурман. - И начали наседать - атака за атакой... А защитить некому. Эх!- махнул он с досады рукой. И продолжал:
      - Мы, конечно, отбивались как могли, а к немцам еще подмога подошла. Хотя бы один наш ястребок показался в небе, и то было бы легче на душе...
      "Хоть бы один ястребок" - вспомнились мне слова штурмана, когда я, вернувшись в штаб, снова взялся за телефонную трубку. "Выходит, немцы - не японцы и "мессершмитт" - не И-96", -подумалось мне. На окружных аэродромах располагались две истребительные дивизии: 43-я, которой командовал Г. Захаров, и 59-я под командованием полковника Е. Туренко. Неужели не успели рассредоточить полки, вывести их из-под удара? Это же огромный урон.
      Вести из частей поступали неутешительные. Там не вернулось десять самолетов, там - пять. В полдень небо огласилось заунывным гулом - курсом на Бобруйск шла колонна "юнкерсов".
      - Опять летят, заразы, - зло выругался, подрулив к штабу на мотоцикле, начальник связи Денисенко. - От телефонных проводов одни обрывки остались, посекли бомбами, сволочи.
      Легко было понять негодование Денисенко. Связь являлась тем нервом, который соединял нас с вышестоящим командованием, с другими частями. Кому-кому, а связистам тогда особенно доставалось.
      Накануне войны на нашем аэродроме скопилось до тридцати новеньких самолетов Пе-2. Их должны были перегонять дальше, на приграничные аэродромы, но почему-то задержали. Так эти самолеты у нас и остались. Стояли они на окраине аэродрома, чтобы не мешать полетам. В сутолоке мы забыли о них и вспомнили только теперь, когда на аэродроме начали рваться вражеские бомбы. "Как же мы не подумали рассредоточить их?" - ругал я себя и свой штаб за опрометчивость.
      Но вот немецкие бомбардировщики ушли на запад. Солдаты, сержанты выскочили из укрытий и бросились засыпать еще дымившиеся воронки. Я подбежал к "пешкам" (так называли в войну самолет Пе-2) и обрадовался: ни одна машина во время налета не пострадала. Немедленно собрал техников, механиков, и мы общими усилиями быстренько растащили самолеты по обочинам аэродрома.
      В первый день войны немцы три раза налетали на наш аэродром, но особого ущерба не нанесли. Сгорели лишь две машины. Бомбометание производилось с большой высоты и неточно.
      К ночи начали возвращаться на аэродром летчики, штурманы и стрелки со сбитых самолетов - злые, угрюмые. Вопрос один: почему их не обеспечили истребительным прикрытием? Кто тут виноват? Да я и сам толком не знал, кто тут виновен. Началась большая война, и так для нас неудачно. В первый же день мы так нелепо потеряли десятки бомбардировщиков. Чем их восполнить?
      И тут я вспомнил о "пешках". Ведь их около тридцати штук. Все новенькие. Выруливай и взлетай. И тут же поймал себя на мысли: а кому выруливать? Ведь ни я, ни другие летчики с этой машиной не знакомы.
      Подошел инженер дивизии И. Ф. Горохов. Разговорились.
      - Эх, найти бы человека, который знал бы толк в этих машинах, - говорю ему.
      - Вы имеете в виду "пешек"? - спросил инженер.
      - Да.
      - Так я их знаю.
      - Дорогуша, - схватил я его за плечи. - Что же ты раньше-то молчал? Вот порадовал. Подбирай сейчас же самых опытных летчиков и штурманов и начинай с ними осваивать эту машину.
      - А если привлекут к ответственности? Они же не наши, - высказал опасение инженер.
      - Сейчас все наши, - заверил я инженера. - Беру ответственность на себя. Действуйте.
      Горохов прямо-таки просиял. Ему давно хотелось прибрать к рукам эти машины, но, так как они предназначались не для нас, никому своего желания не высказывал. И вот теперь случай представился. Инженер тут же собрал "безлошадников" и повел к одиноко стоявшему на лесной опушке Пе-2.
      Изучение нового самолета проходило под частыми бомбежками противника. Появятся вражеские бомбардировщики - летчики и штурманы сразу бегут в укрытие. Миновала опасность - возвращаются к машине. Надо понять душу летчика; стремление к новизне у них, как говорится, в крови. О "пешке" многие уже слышали, знали, что это отличная машина - новинка авиационной техники. Но черед осваивать ее, летать на ней пока для нас не наступал. А теперь вот сама обстановка предоставила такую возможность.
      Первым на новом самолете поднялся в воздух командир полка Дояр. Он и раньше летал на многих типах самолетов, сражался с фашистами в небе Испании, и этот опыт как нельзя лучше пригодился теперь. Дояр же повел потом первую группу Пе-2 в бой. Вернулся, докладывает:
      - Превосходная машина. С пикирования бомбы уложили точно в цель.
      Пе-2 действительно оказался маневренным и на редкость выносливым самолетом. Иногда, бывало, так его потреплет в бою, что глядеть больно: крылья пробиты, фюзеляж изрешечен, хвостовое оперение - одни лохмотья. Думаешь: как только, бедняга, дотянул до родного аэродрома? Но залатают ему бока и крылья, и назавтра он снова к бою готов. В тот период, когда приходилось летать без сопровождения истребителей, Пе-2 был просто незаменим. Экипаж мог с успехом отбиваться и от "мессершмиттов".
      Пе-2, как более живучий и маневренный самолет, мы обычно посылали на задания днем, а в ночное время вылетали СБ. Так они в известной мере были гарантированы от встреч с вражескими истребителями.
      Но вернемся к тревожной ночи, которая последовала за первым днем войны. В городе от бомбежек начались пожары, из-за Березины время от времени в небо взвиваются осветительные ракеты. Связь то и дело прерывается. Чья-то невидимая рука вершит свое черное дело. Через наш городок, отступая на восток, идут и идут люди - военные, гражданские.
      Вызываю командира батальона аэродромно-технического обслуживания майора Мусиенко. Приказываю ему усилить охрану самолетов и другой боевой техники, а потоки людей направлять по окраине в обход аэродрома. С начальником штаба решаем проверить, насколько бдительно караулы несут службу. У проходной слышим шум, ругань. Подходим ближе. Трое незнакомцев в солдатском обмундировании напирают на дежурного. Тот не пускает их на аэродром.
      - Кто такие? - строго спрашиваю незнакомцев, направляя в их лица свет карманного фонарика.
      - Свои. Отступаем, - слышу понурый голос.
      - А что вам нужно на аэродроме?
      - Здесь дорога до деревни короче.
      - Предъявите документы.
      Документов не оказалось. Тот, что ростом был пониже, вытащил из кармана комсомольский билет. Новенький, без единой помарки.
      - Когда получил?
      - Перед самой войной, - отвечает. Чем-то они показались мне подозрительными.
      - Отвести в штаб, - приказываю сопровождавшему нас солдату.
      Стоявший слева от меня верзила быстро выхватил из кармана пистолет, но начальник штаба упредил его. Ударом кулака он выбил оружие. Незнакомцев быстро скрутили и отправили в особый отдел.
      Дня через два уполномоченный доложил:
      - Диверсанты. Выброшены к нам в тыл с парашютами с заданием рвать связь.
      После этого случая мы собрали всех командиров и солдат и предупредили: быть бдительными, незнакомых людей, стремящихся проникнуть в гарнизон, задерживать. Особое внимание обратили на охрану штаба.
      - Товарищ командир! А что делать с цыганами? - обратился ко мне командир батальона аэродромного обслуживания. - Их на лесной поляне, что юго-западнее аэродрома, как на базаре. Палатки раскинули, костры жгут.
      - Что делать? - отвечаю. - Цыгане тоже люди, тоже бегут от немцев. Предупредите, чтобы ночью огня не разводили.
      Но беспечные цыгане, видимо, не послушали доброго совета. Совершая один из ночных налетов, немцы, привлеченные кострами, сбросили туда несколько фугасных бомб. Утром мы поехали на то место и увидели страшную картину: валялись трупы людей, лошадей, разбитые повозки. По лесу бегали обезумевшие от горя цыганки, выли босоногие ребятишки.
      - Немедленно забирайте все, что осталось, - говорю старому цыгану, по-видимому вожаку, - и уходите отсюда. Иначе попадете в лапы фашистов.
      К полудню доложили: поляна опустела. Цыгане, захватив с собой убитых и раненых, лесными дорогами скрылись в восточном направлении.
      На второй день мне позвонил секретарь Бобруйского горкома партии и попросил срочно прибыть к нему: Москва вызывает. Я сел в машину и немедленно выехал,
      На проводе оказался начальник штаба ВВС генерал-майор авиации П. С. Володин. До этого он пытался связаться по телефону со штабом Западного фронта, но не смог. Вот и решил вызвать меня через горком.
      - Командующего ВВС на ваш фронт пока не назначили, - сказал он. - Поэтому передаем приказание непосредственно вам. На минском направлении немцы сосредоточили большое количество танков. Остановить их - наша первейшая задача. Бросьте на борьбу с ними всю имеющуюся у вас авиацию.
      Своих сил у нас маловато. В первые же дни боевой работы дивизия понесла большие потери. Но на наших аэродромах находились самолеты других частей и соединений. И я приказал командирам полков задействовать и их.