Боевые маршруты

      Под руководством Власова, Исунова и Чубченко, тоже летчиков и авиационных командиров, в блоке No 20 концлагеря Маутхаузен был разработан план вооруженного восстания. Но нашелся предатель, который выдал его организаторов. Все они, в том числе и Н. Власов, были казнены.
      Поистине легендарным мужеством обладал и летчик 42-го истребительного полка Борис Иванович Ковзан. Этот человек совершил во время войны несколько таранов и остался в живых.
      Свой первый таран Ковзан провел 29 октября 1941 года на Брянском фронте, когда я там командовал военно-воздушными силами. Возвращаясь с боевого задания, летчик заметил в небе чуть ниже себя вражеский самолет. Почти все патроны и снаряды он уже израсходовал и мог, как говорится, со спокойной совестью вернуться на аэродром, тем более что враг боя не навязывал. Но разве мог летчик упустить столь удобный случай?
      Пользуясь преимуществом в высоте, Ковзан настиг фашистский самолет и выпустил по нему остаток боеприпасов. Но огонь не достиг цели. Гитлеровец продолжал тянуть к своим. Можно себе представить злость истребителя, когда он понял, что теперь уже бессилен предотвратить бегство врага. И тут созрело решение: таранить. Ковзан приблизился сзади к вражескому самолету и винтом отрубил ему киль.
      Когда к нам в штаб поступило донесение о подвиге, я приказал рассказать о нем всему летному составу авиации фронта, а мужественного летчика мы представили к награде.
      Через четыре месяца после того случая над г. Торжок Ковзан таранит второй вражеский самолет. Бой проходил над городом, и фашистский самолет упал на одну из городских площадей. 8 июня 1942 года, уже на Северо-Западном фронте, Ковзан рубит винтом крыло третьему гитлеровскому хищнику.
      Вскоре летчик тяжело пострадал. Сажая подбитую в бою машину, он получил перелом обеих рук и ног, тяжелую травму головы, лишился глаза. Много месяцев Ков-зан пролежал в госпиталях, а когда здоровье поправилось, явился в свой полк. Одно желание его обуревало - воевать, и только на истребителе.
      - Что ты, Борис, - пробовали угомонить его товарищи. - Тебя же с трудом врачи склеили, живого места на теле нет, а рвешься в бой. Разве на земле дела не найдется?
      - Не могу я на земле сидеть, братцы, - твердо заявил Ковзан. - Не по мне такая работа.
      Долго пришлось уговаривать врачей, командира полка. В конце концов летчик своего добился, стал снова летать на истребителе и сбил еще шесть вражеских самолетов.
      В бою под Старой Руссой Ковзан вступил в единоборство с пятью "мессершмиттами". Фашисты атаковали смельчака с разных направлений, подожгли самолет. Но и тут герой остался верен воинскому долгу до конца. Горящую машину он направил на вражеский истребитель, оказавшийся ниже его.
      Кто бы мог подумать, что Ковзан останется в живых? С земли видели, как падали два горящих факела: вражеский самолет и наш.
      Но судьба хранила смельчака. При столкновении лопнули привязные ремни, летчика выбросило за борт. Очнулся он, когда до земли оставалось совсем немного. Судорожно рванул кольцо. Парашют раскрылся. От сильного динамического удара летчик на мгновение лишился сознания.
      Упал он в болото, чуть ли не по уши погрузившись в типу. Это, видимо, и спасло его от гибели. Картину боя, приземление летчика видели находившиеся в поле колхозники. Они-то и вытащили Бориса из трясины. За отвагу и мужество ему присвоено звание Героя Советского Союза.
      В 42-м истребительном полку сражалось немало других летчиков, достойных того, чтобы о каждом написать книгу. Майор Александр Берко, к примеру, сбил 13 самолетов лично и 16 в групповых боях. Неизменно с победой возвращались старший лейтенант Н. В. Тихонов и лейтенант Г. И. Герман, ставшие впоследствии Героями Советского Союза. Самоотверженно дрались с врагом Зайцев и Юдаев, Моцаков и Крутиков, Бегалов и Пхакадзе, Зимин и Осипов. Один Александр Легчаков сделал 274 боевых вылета, лично уничтожив 11 самолетов и 2 в составе пары.
      Не всем им довелось дожить до победы. Но светлую память о героях мы навсегда сохранили в своих сердцах.
      Размышляя теперь о таких людях, как Николай Власов, Борис Ковзан, Георгий Конев, Николай Тихонов, и многих других отважных бойцах, невольно задаешь себе вопрос: откуда же люди черпали столь недюжинную силу, что руководило их поступками, рождало презрение к смерти в борьбе с врагом?
      Фанатизм? Да, этим пытались не раз на Западе объяснить природу самоотверженности советских людей в борьбе с врагами. Но такое объяснение старо как мир. К нему идеологи империализма прибегали, комментируя нашу победу в революции, разгром иностранной военной интервенции на заре Советской власти. Безысходность, обреченность, порыв отчаяния? Эту подоплеку, в частности, старались подвести под такой безумно храбрый волевой акт, как таран, не только за рубежом, но даже некоторые товарищи у нас.
      Все это, конечно, сущая чепуха. Советские люди никогда не были фанатиками и тем более не испытывали обреченности, даже в самые критические периоды войны в 1941 и 1942 годах. Могу подтвердить это как непосредственный участник борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. А прошел я эту войну с первого и до последнего дня.
      Причина мужества и самоотверженности советского человека, его, если хотите, воинственность лежат гораздо глубже. Истоки их в любви советских людей к своей Родине, в преданности идеалам Коммунистической партии, правоте того дела, за которое мы боролись с врагом, в твердой уверенности, что никакие силы не могут сломить государство, созданное великим Лениным, поработить народ, познавший подлинную свободу. Именно это, и ничто другое, служит объяснением и воздушных таранов, и схваток с превосходящим противником, и стремления советских бойцов драться с врагом до последнего удара сердца, а в тылу не покидать станка по нескольку суток.
      Нельзя при этом сбрасывать со счетов и огромной организаторской роли, вдохновляющей и воспитательной работы командиров, политорганов, партийных и комсомольских организаций. Это они страстным словом и личным примером воодушевляли бойцов на ратные подвиги, поднимали на щит славы героев, не давали упасть духом тем, кого постигала неудача.
      В первых рядах, как всегда, были коммунисты и комсомольцы, на них равнялись, с них брали пример. Не в фанатизме, а в политической сознательности, в отчетливом понимании целей и задач войны, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, надо искать ключ к разгадке массового героизма советских воинов. Ведь не зря же Отечественная война ассоциировалась с понятием "священная". Освободить свою страну от вражеского порабощения, сломать хребет фашистскому зверю - священнее этого дела ничего другого для нас в то время не существовало.
      42-й истребительный полк в 1942 году получил новейшие самолеты Як-76. Авиационный конструктор Александр Сергеевич Яковлев, являвшийся в то время заместителем Наркома авиационной промышленности, попросил нас испытать машину и ее вооружение. Кому поручить это дело? Конечно же, самому командиру полка.
      - Отличная машина! - заявил потом Шинкаренко. - Она как нельзя лучше сочетает в себе и скорость, и маневр, и огонь.
      Як-7 имел 37-миллиметровую пушку с 32 снарядами. У старых же самолетов боекомплект был несколько меньше. Кабина нового самолета оказалась более компактной и устроена так, что открывала широкий обзор. А для летчика-истребителя это важно. Ведь ему все время приходится обозревать воздушное пространство, чтобы вовремя заметить противника.
      Первый раз на новой машине летчики полка поднялись в воздух в ноябре 1942 года. Возглавил группу майор Со-борнов. Командир дивизии предупредил его, что, если встретятся бомбардировщики противника, не упустить возможность испробовать 37-миллиметровую пушку на деле. Но в квадрат, где патрулировали истребители, вместо бомбардировщиков пришли "мессершмитты". Силы оказались равными - четыре на четыре. Завязался воздушный бой. С самого же начала он для наших летчиков сложился неудачно. Летчики были молодыми, необстрелянными. Группа рассыпалась, каждый дрался сом по себе. А тут еще незадача: к немцам подошла дополнительно пара Ме-109. Фашисты подбили сначала самолет Зайцева, потом от меткой очереди одного из "мессершмиттов" вспыхнула и машина Соборнова.
      В полку тяжело переживали поражение. Оставшиеся в живых летчики ходили, понурив голову. А кого винить? Только себя. Пары оказались неслетанными, летчики не понимали друг друга, о взаимной выручке забыли.
      Шинкарепко провел тщательный разбор боя, но распекать людей не стал. Он понимал, что у летчиков пока не хватает боевого опыта, а опыт, как известно, за один день не приобретается. Но и время не ждало. Как быть?
      Решили обратиться за помощью в соседний полк, к ветеранам Северо-Западного фронта. Летчики этого полка хорошо знали местность, уловки противника, одержали немало побед и, конечно, пошли навстречу. Командир в числе других послал в 42-й полк таких асов, как Зазаев и Деркач.
      Поначалу они летали во главе групп 42-го полка ведущими, взяв на выучку Тихонова, Канданова, Соборнова и Легчакова. Когда те освоились с обстановкой, переняли у опытных мастеров приемы боя, им разрешили группы водить самостоятельно.
      В 42-й полк, как и в другие части воздушной армии, приходило немало молодежи. Мы требовали: быстрее вводить ее в строй, вооружать боевым опытом, учить искусству победы. Одним энтузиазмом да лихостью такого опытного врага, как фашистские летчики, не возьмешь. Нужно умение. А умением под руководством опытных инструкторов и командиров молодые летчики овладевали прежде всего во "фронтовой академии", как окрестили учебно-тренировочный полк.
      Правда, молодежь по своей самонадеянности считала такую учебу для себя излишней. Она неудержимо рвалась в бой. Но "старички", понюхавшие пороху и возвратившиеся из госпиталей на переподготовку, быстро охлаждали пыл не в меру горячих юнцов-летчиков.
      - Не торопись поперед батьки в пекло, - назидательно говорил ветеран какому-нибудь слишком самонадеянному храбрецу. - Познай вначале солдатскую науку, похлебай щей да каши да пять потов с себя спусти, а потом уж...
      В мирные годы многие из нас к нравоучениям старших тоже относились с известной предубежденностью: подумаешь, наставники. Фронт, мол, покажет. А фронт действительно показал: одной бравадой врага не одолеешь. Слушай старичков да мотай на ус. Старички на своей шкуре испытали, что такое война.
      Особенно в полку уважали Николая Портнова, воочию познавшего, "почем фунт лиха". Отдельные штрихи характера этого незаурядного летчика мне описал Ф. Шинкаренко.
      "Как-то в бою, - пишет он, - фашистские летчики крепко потрепали Портнова. Немало времени он провалялся в госпитале. Потом прибыл на свой аэродром. Но части на месте не оказалось - улетела.
      - Здравствуй, Макс, - встретил он там своего дружка командира звена старшего лейтенанта Максимова. -Какими ветрами тебя занесло?
      - Такими же, как и тебя, - ответил Максимов. - Возвращаюсь из ремонта, то бишь из госпиталя.
      - Так давай вместе добираться в полк.
      Но военный комендант, к которому друзья обратились за содействием, охладил их пыл. Он сказал, что формируется новая часть и приказано прибывающих из госпиталей летчиков направлять туда.
      - Да вы что? - возмутился Портнов. - Со своим полком мы огонь и воду прошли и в другую часть не согласны.
      - Да, да, только в свой полк, - подтвердил Максимов.
      Однако комендант не любил бросать слов на ветер: время военное, не до сантиментов. Куда направляют, туда и извольте следовать. Но летчики решили по-своему и чуть было за самовольство не попали под трибунал.
      Проходя по окраине аэродрома, они увидели, как им показалось, "бесхозный" самолет По-2. Украдкой сели в него, завели мотор и после короткого разбега поднялись в воздух. Вылетели туда, где стоял полк. В пути попали в сплошной снегопад, однако с курса не сбились и благополучно сели на незнакомом аэродроме.
      Товарищи встретили Портнова и Максимова с распростертыми объятиями. Им импонировал отчаянный поступок смельчаков. Шутка ли: украли "чужой" самолет и вернулись в родной полк. Для этого ведь тоже нужна смелость. Но я, как командир полка, расценил вольность Портнова и Максимова по-своему: крепко всыпал им за самоуправство, а похищенный самолет приказал в тот же день вернуть хозяевам".
      В учебной части, так же как и в полку Ф. Шинкаренко, почитали незыблемые правила летной службы и никаких вольностей не признавали. Все должно идти по строгим законам. Любые шалости "приготовишек", как иногда называли летчиков учебно-тренировочного полка, его командир Горбанев, а потом и подполковник Лисов пресекали по всей строгости.
      Суровое взыскание получил за провинность и Шинкаренко. Только не тот Шинкаренко, что командовал полком, а его младший брат, Илья. Окончив во время войны Борисоглебское авиационное училище, он хотел во что бы то ни стало попасть в полк, которым командовал его старший брат. Желание, прямо скажем, похвальное. Только Илья решил осуществить его по-своему. Направление получил в одну часть, а махнул в другую, к брату.
      Федор Шинкаренко не посмотрел на родство и посадил дорогого братца на гауптвахту. Потом, когда тот отбыл положенный срок, направил в учебно-тренировочный полк, к Горбаню. Пусть Илья выходит в люди через многотрудную "академию", а не через протекцию.
      Николая Портнова, о котором рассказывалось, вскоре вторично отправили в госпиталь. Он был ранен осколком зенитного снаряда. Вернувшись в полк, он долго небезуспешно воевал, пока новое несчастье чуть было не вычеркнуло его из списков части навсегда.
      А было так. Группа истребителей 42-го полка вылетела сопровождать штурмовиков. Портнов со взлетом задержался. Пришлось догонять своих в одиночку. Выполнив задание, истребители вернулись, но старшего лейтенанта Портнова среди них не оказалось. Не появился он ни на второй, ни на третий день. Кто-то из группы, прикрывавшей штурмовиков, пустил слух, будто сам видел, как одинокий "як" устремился в крутое пике, да так из него и не вышел. А случилось это над территорией, занятой противником. Погиб? Попал в плен? Никто на эти вопросы утвердительно ответить не мог. Поэтому в документах штаба части против фамилии Портнова появилась запись: "Пропал без вести". Так доложил командир полка и нам.
      Что ж, такое на войне случалось не раз, и с мыслью об утрате Николая Портнова смирились. Но спустя несколько месяцев почтальон вручил Шипкаренко письмо. Вскрыл он конверт и чуть не ахнул: в конце письма стояли имя и фамилия самого без вести пропавшего. Это письмо командир переслал потом мне. Портнов рассказывал в нем подробно о своих злоключениях.
      А о том роковом дне, когда он отстал от группы, говорилось следующее. "Я набрал высоту 2000 метров и вышел к озеру Ильмень. Сколько ни осматривался вокруг, не мог обнаружить самолетов - ни своих, ни чужих. Пошел к линии фронта. И когда пересек ее, заметил совсем близко десятку ЛаГГ-3, видимо прикрывавших этот район. Не раздумывая, присоединился к ним.
      Прошло минут десять, не более. Появилась еще пятерка наших "яков". Радость охватила меня и, позабыв в ту минуту золотое для летчика правило осмотрительность, я отдал ручку вперед, направив машину в пике, чтобы сблизиться со своими. Вдруг меня обдало мелкими осколками стекла, ударило чем-то по ноге, а ручка управления перестала подчиняться. Два "мессершмитта" проскочили перед самым носом.
      Пытаюсь вывести самолет из пикирования - не получается. Он бешено несется вниз, и лес неумолимо надвигается на меня. Двести, или еще меньше, метров оставалось до верхушек сосен. Я принял решение покинуть самолет. Но выпрыгнуть не хватило сил - меня словно припаяло к сиденью. С огромным усилием в последний момент удалось перевалиться через борт. Дернул за кольцо. Купол парашюта запутался в антенном тросике. Меня сразу ударило о ветви деревьев, потом бросило в яму, занесенную снегом..."
      Письмо было длинное, с подробностями и отступлениями. Когда к летчику вернулось сознание, он почувствовал острую боль в ноге. Унтов почему-то не оказалось. Видимо, сорвало при ударе. Пробовал встать, но от боли вскрикнул и повалился на землю. Мысль работала лихорадочно. Рядом валялись сучья сосны, сбитые летчиком при падении. Портнов обложил ими ногу в месте перелома, обмотал парашютными стропами. Теперь надо как-то выбираться из ямы - не лежать же здесь, пока придут немцы. Цепляясь пальцами за корневища деревьев, он вылез, наконец, наверх и пополз, волоча перебитую ногу. Метрах в двадцати нашел один унт, невдалеке - другой. Здоровую ногу обул сразу, а переломанную сунуть мешала адская боль. На счастье, в кармане нащупал бритву. Разрезал голенище унта, с трудом натянул его на ногу.
      Вдалеке гремела канонада. Значит, там линия фронта. Полз долго, утоляя жажду снегом, голод - сосновой корой. Над летчиком время от времени разворачивались штурмовики, направляясь после обработки целей домой. Если бы они знали, как мается на земле их собрат! Только на восьмые сутки его, обросшего, изможденного, подобрали пехотинцы и отправили в госпиталь.
      - А где он сейчас? - спросил я Шинкаренко, когда тот рассказал о злоключениях Портнова.
      - Где же ему быть? У нас. Разыскал-таки. Вопрос, в какой части продолжать боевую службу после госпиталя, в авиации обычно не возникал. Только в своей. Что бы с тобой ни случилось, но если остался жив, обрел силы - правдами и неправдами возвращайся в свой полк. Так оно и было. Неписаные законы войскового товарищества оказывались сильнее повелительных предписаний кадровых органов.
      * * *
      Чтобы во всей полноте представить события, предшествовавшие созданию 6-й воздушной армии, которой впоследствии мне довелось командовать, нельзя не вернуться к суровым дням первых месяцев Великой Отечественной войны. Осенью 1941 года на Северо-Западном фронте шли ожесточенные бои на подступах к Новгороду, Старой Руссе и Демянску. В начале августа наступавшую на этом участке 16-ю немецкую армию под командованием генерала фон Буша поддерживал свежими авиационными силами 8-й авиакорпус "Рихтхофен". Против 170 самолетов ВВС Северо-Западного фронта немцы имели не менее 600 своих. Большим превосходством располагал противник в танках и артиллерии.
      В воздухе, как мне потом рассказывали ветераны армии, стоял почти непрерывный гул "юнкерсов" и "мессершмиттов". По шоссе, проселочным и лесным дорогам двигались вражеские колонны, громыхая кузовами автомашин, лязгая гусеницами танков. Вековые леса Приильменья оглашались разрывами снарядов и треском автоматных очередей. Немецкому командованию казалось, что нет такой силы, которая могла бы остановить хорошо отлаженную военную машину. Войска фон Буша вышли на рубеж Крестцы, Вышний Волочек и, наступая на Боровичи и Бежецк, стремились выровнять фронт с войсками, продвигавшимися на Малую Вишеру (слева) и Калинин (справа).
      Прорвав оборону у Шимска, немцы рассчитывали с ходу овладеть Новгородом. Но их надежды не оправдались. На подступах к городу, на берегу небольшой речки Шелонь, они встретили упорное сопротивление наших воинов. У переправ через Шелонь сосредоточилось немало немецких полчищ.
      В это время советское командование всю авиацию фронта бросило на защиту Новгорода. В бой с ходу вступили только что прибывшие два полка новых истребителей МиГ-3 и ЛаГГ-3, 55-й бомбардировочный полк СБ, переброшенный с Дальнего Востока. На поддержку войск в сравнительно узком секторе было направлено до 200 наших самолетов.
      Немцы растерялись. У переправ образовались пробки. По скоплениям живой силы, автомашинам и танкам сильный удар нанесли советские бомбардировщики. Но здесь повторилась та же история, что и с нашей 13-й бомбардировочной дивизией в первые дни войны. Самолеты ходили на задания без прикрытия.
      В документах штаба армии зафиксирован, например, такой драматический эпизод. Девятка бомбардировщиков СБ, ведомая капитаном Барченко, разгромив с малой высоты группировку немецких войск на Шелони, возвращалась домой. Над озером Ильмень ее догнали вражеские истребители. Было их более двух десятков. Бомбардировщики сомкнулись теснее. Стрелки открыли по наседавшему противнику огонь. Но силы были неравными. Как пи защищались экипажи, а устоять против наседавшего со всех сторон противника не могли. Из 9 бомбардировщиков на свой аэродром вернулись только три.
      Храбро сражались наши летчики-истребители, защищая Новгород с воздуха. Немецкое командование предпринимало не одну попытку нанести по городу массированный удар, но каждый раз врага постигала неудача. В действиях советских летчиков чувствовалась продуманная тактика. Часть из них связывала боем вражеских истребителей, остальные в это время атаковали бомбардировщиков. Хотя немцы и располагали численным превосходством в авиации, но к городу прорваться так и не могли.
      Героическая оборона Новгорода вынудила гитлеровское командование перегруппировать силы. Получив отпор на северном побережье Ильменя, враг после небольшого перерыва ринулся южнее озера от Старой Руссы на Демянск, Валдай, чтобы перерезать железнодорожную магистраль Москва - Чудово и выйти во фланг и тыл новгородской группировке советских войск. Танковые и моторизованные колонны противника двигались по дороге на Омычкино, Бель-1, Бель-2 и далее на Валдай. В сентябре они достигли озера Велье и здесь были остановлены.
      Продвижение немцев в обход войск с юго-востока оказалось неожиданным. 34-я армия, которой тогда командовал генерал-майор К. М. Качанов, по этой причине оказалась в тяжелом положении. Но она нашла в себе силы при содействии некоторых соединений 11-й армии и при активной поддержке авиации нанести внезапный контрудар из района южнее Старой Руссы в северо-западном направлении. К вечеру 14 августа эти войска продвинулись почти на 60 км, создав врагу, наступавшему на Новгород, серьезную угрозу.
      * * *
      Когда враг остервенело рвался к железной дороге Москва - Ленинград, у нас особенно сильно чувствовался недостаток не только в истребительной, но и в бомбардировочной авиации. Рассчитывать на то, что ВВС фронта быстро пополнят самолетами, не приходилось. Следовало что-то предпринимать самим. И вот тогда зародилась идея использовать маленький, тихоходный связной самолет По-2 как ночной бомбардировщик. Мысль эту подал командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Тимофей Федорович Куцевалов.
      В первой половине сентября 163-й стационарной авиамастерской, находившейся в г. Торжок, поручили оборудовать несколько самолетов По-2 кассетами для сбрасывания ампул с горючей жидкостью КС. Инженеры считали, что По-2 может свободно поднять 200 кг, а это означало сто ампул. Через три дня заказ штаба ВВС мастера-умельцы выполнили, а еще через день самолет проходил уже войсковые испытания. Проводили их командующий ВВС Т. Ф. Куцевалов и главный инженер ВВС фронта инженер В. Н. Кобликов.
      Самолеты По-2, вооруженные ампулами с горючей жидкостью, в какой-то мере восполнили недостаток в настоящих бомбардировщиках. Но с наступлением зимы применение ампул стало невозможным. Жидкость на морозе кристаллизовалась и часто не воспламенялась.
      Тогда по инициативе того же генерала Куцевалова самолет По-2 решили загружать бомбами осколочного и фугасного действия. Соответствующее оборудование на машинах установила опять же 163-я авиамастерская. Ее коллектив возглавлял инициативный инженер Краснокутский.
      Затем к этой работе подключился 16-й авиаремонтный поезд под командованием инженера В. И. Кривко.
      Переоборудованием "небесных тихоходов" в бомбардировщики успешно занимался и ПАРМ-35. Это единственное в своем роде ремонтное предприятие ВВС возглавлял тогда талантливый инженер Иван Григорьевич Иванов. В царском флоте он служил матросом 1-й статьи, в гражданскую войну стал военным комиссаром дивизии. Командовал этой дивизией В. И. Блюхер. ЕГ мирные годы Иванов закончил академию им. Фрунзе, стоял во главе крепости Кушка на афганской границе, потом снова учился, на этот раз в Военно-воздушной инженерной академии им. Н. Е. Жуковского. Иванов был образованным человеком, прекрасным организатором. ПАРМ-35 делал прямо-таки чудеса. Туда иной раз привозили такие разбитые машины, что только в металлолом их списать. А пармовцы умудрялись их восстанавливать.
      Уму, предприимчивости и энергии таких опытных инженеров и организаторов производства, как Краснокутский, Кривко, Иванов, мы обязаны тем, что самолет-тихоход мог исправно нести боевую службу. Позже у пего на крыльях разместили 10 установок PC-82 (реактивных снарядов). Надо ли говорить, как это повысило боевую мощь По-2. Не берусь судить, были ли мы в этих делах первыми в Военно-Воздушных Силах, но от нас потребовали подробно описать все нововведения и материал незамедлительно направить в Москву.
      Экипаж самолета По-2 поначалу состоял из одного летчика: опасались допустить перегрузки. А одному человеку и управлять машиной, и осуществлять прицельное бомбометание было сложно. В условиях ночи он с трудом справлялся с множеством обязанностей. Решили проверить, сможет ли самолет взять на борт лишних 200 кг. Получалось - может. На аэродинамику машины это не влияет. Вот тогда-то и ввели в состав экипажа штурмана, а тросы бомбосбрасывателя переключили на его кабину. Новоявленный фанерный бомбардировщик прочно занял свое место в арсенале авиационных средств борьбы и исправно выполнял свои обязанности до последнего дня войны. К нему подвешивали или 3 бомбы весом 100 кг, или же одну 250-килограммовую фугаску.
      Если бы раньше мне сказали, что в войне эта незамысловатая машина будет использоваться как боевая единица, я бы, видимо, только улыбнулся. В бомбардировочной авиации и ее назначении я толк знал. Но суровая действительность перечеркнула некоторые прежние представления. Этой машины, особенно в ночное время, фашисты побаивались. Один из пленных так и сказал:
      - Ваш рус-фанера не дает нам покоя. Днем, после бессонных ночей, солдаты чувствуют себя разбитыми.
      Как только немцы не обзывали По-2: и "молотилка", и "кофейная мельница", и даже "ночной бандит".
      Мало того, что По-2 по ночам наносил урон противнику в технике и живой силе, он буквально изнурял фашистов. Можно себе представить положение гитлеровских вояк, когда почти над самыми головами целую ночь тарахтят эти "молотилки" и клюют, клюют их огневые позиции, землянки, командные пункты своими бомбами.
      В конце 1942 года около д. Пустыня подобрали убитого немецкого обер-ефрейтора. В кармане у него обнаружили дневник. Вот что он писал: "31.8.42 г. Наш НП разрушен проклятыми "кофейными мельницами". К счастью, мы в это время находились на дороге. Каждую ночь нас атакуют 20-30 бомбардировщиков, снижаясь до трех метров. Это невозможно выдержать. Мы перешли к 6-й батарее, где бомбят меньше, а за это время наше жилье было разрушено полностью. Ночные бомбежки становятся все мощнее, до самого утра эти проклятые машины не дают нам покоя.
      Когда они выключают мотор, слышно, как воют "подарки", а затем раздается взрыв. Самое обидное, что противника не видно и не слышно. Ты беспомощен. В такие моменты тебя охватывает ярость, хочется выбежать на двор и бешено стрелять из автомата. Но этого сделать нельзя, можно выдать свое расположение".
      На уничтожение живой силы, изматывание противника и было рассчитано применение самолетов По-2. Полк, которым командовал Африкан Платонович Ерофеевский, особенно досаждал врагу своими ночными налетами. Один из штабных товарищей как-то в шутку заметил Ерофеевскому: "Если бы тебя немцы захватили в плен, то наверняка четвертовали".
      В составе летчиков-ночников было немало девушек. А ведь полет на тихоходной машине требовал исключительного мужества и отваги. И в самом деле: высота полета мала, самолет не бронирован и, по существу, беззащитен, его можно сбивать из всех видов стрелкового оружия. Но это не останавливало героинь. Они делали иногда по 8-10 и более боевых вылетов за ночь. Я сам не раз наблюдал, как при появлении самолетов По-2 над позициями гитлеровцев ночное небо перекрещивалось нитями светящихся пуль и снарядов, начинали гулко стучать "эрликоны" (малокалиберные зенитные установки) , ночную мглу судорожно резали лучи прожекторов. Противник пускал в ход все огневые средства". Казалось, без риска погибнуть невозможно преодолеть адский заслон, не выдержат летчицы, повернут обратно. Но такого ни разу не случалось. Они прорывались сквозь шквал пулеметного и автоматного огня и точно в цель сбрасывали бомбы. Начинали гореть вражеские склады с горючим, боеприпасами...
      На одном из самолетов По-2 летала старший сержант Мария Иванова, скромная курносенькая девушка из белорусского села. Она ничем особым не выделялась среди подруг. Одно за ней замечали: когда выдавалась нелетная погода, Марию одолевала грусть.
      В один из зимних дней мы с Выволокиным побывали в этом полку, беседовали с летчицами. Все были веселы, оживленны, охотно высказывали свои немудреные девичьи думы. Ведь молодость не могут приглушить ни гром пушек, ни суровый быт фронтовой обстановки.
      Одна лишь Мария Иванова сидела, прислонившись плечом к косяку подслеповатого окна землянки, и казалась ко всему безучастной.
      - Что с вами? - обратился Выволокин к Ивановой. - Беда случилась?
      Девушка еще ниже опустила голову и ничего не ответила.
      - У нее действительно беда, да еще какая, - ответил за Иванову заместитель командира полка по политической части. - Немцы родную деревню сожгли, отца расстреляли, брата и сестру угнали в Германию. Одна мать осталась, да и то неизвестно: жива ли. Письмо соседи прислали.
      Нам как-то неудобно стало за свой вопрос. Мы не сразу нашлись, чем утешить убитую горем девушку. На время в землянке повисло тягостное молчание. Выручила подруга Марии...
      - Мы ее успокаиваем как можем, - сказала она. - Но вы сами понимаете...
      Да, мы это отлично понимали. Я подошел к Ивановой, обнял ее за плечи:
      - Мужайся, Мария. Твое горе - наше горе, и мы за тебя и твоих родных отомстим немцам.
      - Ох, знали бы вы, товарищ генерал, как она в бой рвется, - вступила в разговор одна из летчиц. - Командир уж ее удерживает, а она на своем стоит: пошлите в бой, да и только.
      Попрощавшись с девушками, мы вышли из землянки. Командира полка я предупредил:
      - Без особой надобности Иванову на задание не посылать. Пусть перегорит в ней боль. Иначе может сгоряча наделать такого, что потом ничем не поправишь.
      - Слушаюсь, - согласился командир. - Только уговоры мало помогают. Позавчера ночью летала, склад у немцев подожгла. Вернулась и снова настаивает: разрешите еще один полет. Еле отговорил. А вчера осколком на ее самолете бак пробило. Горячим маслом ноги обожгло, но она не свернула с курса, сбросила бомбы на батарею. Вернулась - глаза горят, губы сжаты. У нее ненависть к фашистам ужасная. Попадись ей в руки фриц - она бы ему наверняка горло перегрызла.