- А больше ты никого не убивал?
      - Больше из своих рук никого... и всегда даже ругал других, ежели кто без надобности кровь проливал.
      - Где ж ты приставал с шайкой? - спросил Вихров.
      - Да сначала хутор у одного барина пустой в лесу стоял, так в нем мы жили; ну, так тоже спознали нас там скоро; мы перешли потом в Жигулеву гору на Волгу; там отлично было: спокойно, безопасно!
      - Чем же?
      - Тем, что ни с которой стороны к той горе подойти нельзя, а можно только водою подъехать, а в ней пещера есть. Водой сейчас подъехали к этой пещере, лодку втащили за собой, - и никто не догадается, что тут люди есть.
      - Но и к вам точно так же водой могли подъехать?
      - Тогда у нас земляной ход был вырыт совсем в другую сторону и дерном закрыт! Там нас никогда не словили бы; сыро только очень было жить, и лихорадка со многими стала делаться.
      - Где же вас поймали?
      - В кабаке! За вином всего в третий раз с Сарапкой пришли, - тут и захватили, а прочую шайку взяли уж по приказу от Сарапки: он им с нищим рукавицу свою послал - и будто бы приказывает, чтобы они выходили в такое-то место; те и вышли, а там солдаты были и переловили их.
      - Стало быть, он изменил вам?
      - Известно уж, не поберег; меня было сначала заставляли и розгами даже пугали, я сказал: "Хоть в жерло огненное бросьте, и тогда я того не сделаю, потому я всей шайке клятву давал не выдавать их николи".
      - А Сарапка разве не давал?
      - И Сарапка давал; оба начальника мы давали; ну, он тоже, видно, не побоялся бога, а шкуры своей больше пожалел.
      Вихров заинтересовался видеть и Сарапку.
      - А он приведен вместе с тобой? - спросил он.
      - Приведен, - отвечал Гулливый, - в передней тут стоит.
      Вихров велел ввести Сарапку.
      Два солдата ввели есаула. Это был горбатый мужичонко, с белокурой головой и белокурой бородой, в плечах широкий и совсем почти без шеи.
      - Ты силен? - спросил его Вихров.
      - Ничего, силен! - отвечал ему Сарапка.
      - А зачем ты в разбойники пошел?
      - От бедности, в кабале большой был у хозяина.
      - Ему бы лет сто от кабалы-то не отслужиться, - он взял да и бежал, объяснил за него Гулливый.
      - Много ли ты душ загубил? - продолжал его расспрашивать Вихров.
      Сарапка посмотрел на него исподлобья.
      - Я уж говорил-то-тко, сколько, - произнес он.
      Вихров заглянул в дело.
      - Там сказано: двенадцать душ, - проговорил Вихров.
      - Ну, коли двенадцать, так так!
      - Верно это?
      - Верно.
      - Да ты не клеплешь ли на себя, чтобы дольше сидеть в остроге?
      - Нет, не клеплю, - отвечал Сарапка.
      - Показал правильно, - подтвердил и атаман.
      - Отчего же он столько перегубил - зол, что ли, он?
      - Кто его знает - зол ли больно, али трусоват: оставь-ко кого в живых-то, так, пожалуй, и докажет потом, а уж мертвый-то не пикнет никому.
      - Правда это? - переспросил Вихров Сарапку.
      - Правда! - отвечал тот как-то сердито.
      - Вот видите что-с, - продолжал Вихров, снова начав рассматривать дело. - Крестьянская жена Елизавета Петрова показывает, что она к вам в шайку ходила и знакомство с вами вела: правда это или нет?
      - Слышали мы, сударь, это, - начал отвечать атаман, - сказывали, что бабенка какая-то болтает это, - и в остроге, говорят, она содержится за то; но не помним мы как-то того, - хаживали точно что к нам из разных селений женщины: которую грозой, а которую и деньгами к себе мы прилучали, но чтобы Елизавета Петрова какая была, - не помним.
      - Ну, а ты не помнишь ли? - спросил Вихров Сарапку.
      - Нет, и я не помню тоже! - отвечал тот.
      - А вам не показывали ее? - спросил Вихров уже атамана.
      - Нет-с, въявь-то не показывали; может, и признаем, как в лицо-то увидим.
      - Я вам ее покажу, когда отберу от нее показание, а вы выйдите пока!
      Разбойники с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров велел солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
      - Скажи, пожалуйста, как ты попала в это дело разбойничье? - спросил он ее.
      - Тут чиновники вот тоже были; я сама пришла к ним и сказалась, отвечала она довольно бойко.
      - Что же ты сказалась?
      - Что я с разбойниками этими самыми в знати была.
      - Но они, однако, говорят, что не знают тебя...
      - А пес их знает, пошто они это говорят.
      - А ты утверждаешь, что их знаешь?
      - Утверждаю.
      - Что с обоими с ними - с атаманом и есаулом - даже была близка?
      - Известно...
      - Стало быть, ты дурного поведения?
      - Какая уж есть, такая и живу, - отвечала Лизавета, слегка улыбнувшись.
      - Что же, у тебя есть муж?
      - Муж есть, и свекор, и свекровь.
      - Может быть, тебе жить у них было плохо?
      - Какое же плохо? Так, как у всех баб, - отвечала Лизавета и как будто бы сконфузилась при этом немного.
      - А мужа ты любишь?
      При этом вопросе Лизавета явно уж покраснела.
      - Люблю! - протянула она.
      - А что он - старый али молодой?
      - А кто его знает - средственный.
      - А собой красив?
      - Ничего, красив!
      - Позовите атамана! - крикнул Вихров.
      Через несколько мгновений вошел атаман.
      Он сначала поклонился Лизавете. Лицо его явно выражало, что он ее не знает. Она тоже ему поклонилась и при этом слегка усмехнулась.
      - Знаешь ты ее? - спросил Вихров атамана.
      Тот еще несколько времени пристально посмотрел на Лизавету.
      - Никак нет-с, сударь! - отвечал он.
      - А она говорит, что тебя знает, - сказал Вихров.
      - Не знаю, где она меня знала, - отвечал атаман и пожал даже от удивления плечами.
      - Как же не знаю, - знаю, - отвечала Лизавета с не сходящей с уст улыбкой.
      - Знает так, что и любовницей твоей была; была ведь? - спросил Вихров Лизавету.
      - Была-с, - проговорила она и при этом опять заметно сконфузилась.
      - И любовницей даже была - здравствуйте, мое вам почтение! - произнес шутя и с удивлением атаман.
      - Что же, не была? - спросил его Вихров.
      - Какое, сударь, помилуйте! Как же она любовницей моей могла быть, коли я и не видывал ее?
      - Нет, врешь, шалишь, видывал! - подхватила бойко Лизавета.
      - Ну, где же я тебя видывал, где? - начал как бы увещевать ее атаман. Я, дура ты экая, в душегубстве повинился; пожалел ли бы я тебя оговорить, как бы только это правда была?
      Лизавета слушала его стоя, отвернувшись к окну и смотря на улицу.
      - Позовите теперь Сарапку, - сказал Вихров, чтобы с обоими разбойниками дать Лизавете очную ставку.
      Тот вошел и никакого, в противоположность атаману, внимания не обратил на Лизавету.
      - Ты знаешь ее? - спросил его Вихров.
      - Нет, - отвечал Сарапка, не глядя на Лизавету.
      - Вот видишь, и этот говорит, что тебя не знает.
      - Да хоть бы они все говорили, - не сказывают, запираются.
      Атаман усмехнулся.
      - Есть нам из-за чего запираться-то, - начал он, - ну, коли ты говоришь, что у нас была, - где же ты у нас была?
      - В лесу! - отвечала Лизавета.
      - Да ведь лес велик! Кое место в лесу?
      - На хуторе барском!..
      Атаман с удивлением пожал плечами, а Сарапка при этом только исподлобья на нее взглянул.
      - Что ж ты делала у них? - спросил уж ее Вихров.
      - Пила, разговаривала с ними.
      - О чем?
      - Они спрашивали, кои у нас мужики богаты, чтобы ограбить их; я им сказывала.
      - А они что тебе рассказывали?
      - Рассказывали, что бабу около нашего селенья убили.
      - Было это? - спросил Вихров атамана.
      - Было, точно-с. Вон он и убил! - отвечал атаман, показывая головой на Сарапку.
      - Так ты стоишь на своем, что была с разбойниками в согласии? - спросил Вихров Лизавету.
      - Стою, - отвечала та.
      - А вы стоите, что не была? - прибавил он разбойникам.
      - Стоим-с, - отвечал атаман.
      - Ну, хорошо, - сказал Вихров и разбойников велел опять вывести, а Лизавету оставить.
      Несколько времени он смотрел ей в лицо; она стояла и как бы усмехалась.
      - Послушай, - начал он, - зачем ты наговариваешь на себя? Если ты мне не скажешь причины тому, я сейчас же тебя из острога выпущу и от всякого дела освобожу.
      Лизавета побледнела.
      - Да как же вы меня выпустите, коли я сама говорю?
      - Это ничего не значит: твои слова не подтверждаются.
      - А коли скажу, вы не выпустите меня? - спросила Лизавета.
      - Если скажешь, не выпущу!
      - Мне в Сибирь хочется уйти - вот зачем! - отвечала Лизавета, и у нее вдруг наполнились глаза слезами.
      - Зачем же тебе в Сибирь уйти хочется?
      - Чтобы с мужем не жить!
      - А ты не любишь его?
      - Нет, по неволе я выдана.
      - Ну, да ты так бы куда-нибудь от него отпросилась.
      - Не пускает, все лезет ко мне: вот и в острог теперь все ходит ко мне. А что, сударь, коли я в Сибирь уйду, он никогда уже не может меня к себе воротить?
      - Никогда.
      Лицо Лизаветы окончательно просияло.
      - И ты твердо и непременно решилась уйти от него?
      - Еще бы не твердо, а не то руки на себя наложу.
      - И никогда не раскаешься в том, что сделала это?
      - Николи! Мне вот говорят, что наказывать меня будут, - да пусть себе наказывают. Лучше временное претерпеть мучение, чем весь век маяться.
      Вихров пожал плечами и стал ходить по комнате.
      - Вот видишь, - начал он, - я не имею права этого сказать, но ты сама попроси атамана, чтобы он тебя оговорил; я вас оставлю с ним вдвоем.
      Сказав это, он снова велел ввести атамана, а сам, будто бы случайно, вышел в другую комнату.
      Он слышал, что Лизавета что-то долго и негромко говорила атаману, а когда, наконец, разговор между ними совершенно прекратился, - он вошел к ним. Лицо у Лизаветы было заплакано, а атаман стоял и грустно усмехался.
      - Что вы, столковались ли? - спросил Вихров.
      - Да теперь точно что, - отвечал атаман с прежней усмешкой, припомнил, она была у нас.
      - И вести вам давала?
      - Давала и вести.
      - И вы ей о разбоях рассказывали?
      - Рассказывали.
      - И ты начальству об том никому не объявляла?
      - Не объявляла-с, - отвечала Лизавета.
      Вихров все это записал.
      - Ну, теперь крепко; смотри, - прибавил он Лизавете, - не раскайся и не попеняй после на нас.
      - О, нет-с, сударь, как это возможно! - возразила Лизавета. - Благодарю только покорно!.. Благодарю и вас оченно! - прибавила она уже с некоторым кокетством и атаману.
      Тот покачал только головой.
      - Баба-то что оно значит, удивительная вещь, право! - проговорил он.
      Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их по площади, наполненной по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на кого не смотрел.
      Всем им народ беспрестанно подавал: кто копейку, кто калач. Гарнизонные солдаты шли за преступниками, ковыляя и заплетаясь своими старческими ногами.
      XVII
      БЕГУНЫ
      Дня через три Вихров опять уже ехал по новому поручению, в тарантасе, с непременным членом земского суда.
      Губернатор послал его в этот раз на довольно даже опасное поручение: помощник его, непременный член суда (сам исправник схитрил и сказался больным), был очень еще молодой человек, с оловянными, тусклыми глазами и с отвислыми губами.
      - Лес этот, где мы будем отыскивать бегунов, большой? - спросил его Вихров.
      - Больсой-с, я думаю-с! - просюсюкал член суда.
      - Что ж, нам надобно будет взять народу, мужиков?
      - Возьмем-с, я сбегаю-с.
      Вихров больше и говорить с ним не стал, видя, что какого-нибудь совета полезного от него получить не было возможности; чем более они потом начали приближаться к месту их назначения, тем лесистее делались окрестности; селений было почти не видать, а все пошли какие-то ровные поляны, кругом коих по всему горизонту шел лес, а сверху виднелось небо.
      - Ты Поярково-то самое знаешь? - спросил Вихров кучера, посмотрев в предписание, в котором было сказано, что бегуны укрываются в лесах близ деревни Поярково.
      - Знаю-с, - отвечал тот.
      - Подъехав к селению, - продолжал ему приказывать Вихров, - ты остановись у околицы, а вы сходите и созовите понятых и приведите их ко мне, - обратился он к члену суда.
      - Слушаю-с, - отвечал тот.
      Кучер у первой же попавшейся на дороге и очень большой деревни остановил лошадей.
      - Вот и Поярково! - сказал он, обращаясь к Вихрову.
      - Я пойду-с теперь, - сказал непременный член и как-то ужасно неловко вылез из тарантаса. Когда он встал на ноги, то оказалось (Вихров до этого видел его только сидящим)... оказалось, что он был необыкновенно худой, высокий, в какой-то длинной-предлинной ваточной шинели, надетой в рукава и подпоясанной шерстяным шарфом; уши у него были тоже подвязаны, а на руках надеты зеленые замшевые перчатки; фамилия этого молодого человека была Мелков; он был маменькин сынок, поучился немного в корпусе, оттуда она по расстроенному здоровью его взяла назад, потом он жил у нее все в деревне - и в последнюю баллотировку его почти из жалости выбрали в члены суда. Настоящее служебное поручение было первое еще в жизни для него. Выскочив из тарантаса, он побежал в деревню и только что появился в ней, как на него со всех сторон понеслись собаки. Отмахиваясь от них своими длинными рукавами, он закричал, но собаки еще пуще на него накинулись, и одна из них, более других смелая, стала хватать его за шинель и разорвала ее. Мелков закричал благим матом и, вскочив потом, как сумасшедший, на скат лесу, начал оттуда ругаться:
      - Черти, дьяволы! Выпустили ваших собак, уймите их - говорят вам!
      Находившиеся на улице бабы уняли, наконец, собак, а Мелков, потребовав огромный кол, только с этим орудием слез с бревна и пошел по деревне. Вихров тоже вылез из тарантаса и стал осматривать пистолеты свои, которые он взял с собой, так как в земском суде ему прямо сказали, что поручение это не безопасно.
      Мелков, впрочем, не заставил себя долго ждать. Он собрал человек двадцать мужиков, вызвал сотского и со всей этой ватагой шел к Вихрову, продолжая все ругаться:
      - Дьяволы экие, завели каких собак; я вот всех вас в суд представлю!
      - Вот-с, привел, - сказал он, подходя к Вихрову. - Это вот губернаторский чиновник, - сказал он мужикам.
      Сотский и все мужики сняли при этом сейчас же шапки. Макушки на головах у них оказались выстриженными.
      - В лесу около вашего селенья, - начал Вихров, обращаясь к мужикам, проживают и скрываются бегуны-раскольники, без паспортов, без видов; правительство не желает этого допускать - и потому вы должны пособить нам переловить всех их.
      Мужики некоторое время молчали, - и только один или двое из них произнесли неполным голосом:
      - Здесь словно бы никаких бегунов не проживает.
      - А вот это мы увидим, когда осмотрим лес, - сказал Вихров. - Сотский, ты должен лучше всех знать: есть здесь слух о каких-нибудь бегунах? обратился он вдруг к сотскому.
      Тот, стоя все еще с непокрытой головой, покраснел весь при этом.
      - Нет, ваше благородие, не слыхали мы, - произнес он с дрожащими губами.
      - Ну, я по твоему лицу вижу, что ты слыхал, - сказал ему Вихров и затем обратился к Мелкову: - Есть с вами какое-нибудь оружие?
      - А вот-с - кол! - отвечал тот, показывая на кол свой, который он все еще держал в руках.
      - Ну, это еще не защита, вот вам лучше пистолет, - произнес Вихров, подавая ему пистолет, и при этом не без умысла показал мужикам и свой пистолет.
      Некоторые мужики почесали при этом у себя затылки.
      - Ежели вы нам не поможете и ежели что с нами случится, - продолжал Вихров, относясь к мужикам, - вы все за это ответите - и потому в этом случае берегите не нас, а себя!
      Мужики молчали.
      Вихров велел сотскому показывать дорогу и пошел. Мелков, очень слабый, как видно, на ногах, следуя за ним, беспрестанно запинался. Мужики шли сзади их. Время между тем было далеко за полдень. Подойдя к лесу, Вихров решился разделить свои силы.
      - Послушайте, - сказал он Мелкову, - вы с половиной понятых осмотрите правую сторону леса, а я с остальными - левую.
      - Слушаю-с, - отвечал тот, как-то ужасно глупо держа в руке, одетой в зеленую замшевую перчатку, пистолет.
      - У вас палец не пролезает сквозь скобку пистолета, и вам стрелять будет нельзя, - сказал ему Вихров.
      - Да-с, виноват-с, - отвечал тот и поспешил губами снять перчатку, положил ее в карман, а пистолет взял уже голою рукою.
      Все тронулись, наконец.
      Сотский пошел около Вихрова - по-прежнему без шапки. Он заметно его притрухивал. Вихров посмотрел на него и вздумал этим настроением его воспользоваться.
      - Ежели ты не приведешь меня прямо к тому месту, где живут бегуны, я тебя в лесу же убью из этого пистолета, - проговорил он ему негромко.
      - Да я покажу-с, мне что, - отвечал тоже негромко сотский и повел, как видно, очень знакомой ему дорогой.
      В самой середине леса они подошли к небольшому шалашу.
      - Вот туто-тко-с! - сказал сотский, показывая Вихрову на шалаш.
      - За мной, сюда! - сказал тот мужикам и сам первый вошел, или, лучше сказать, спустился в шалаш, который сверху представлял только как бы одну крышу, но под нею была выкопана довольно пространная яма или, скорей, комната, стены которой были обложены тесом, а свет в нее проходил сквозь небольшие стеклышки, вставленные в крышу. Сход шел по небольшой лесенке; передняя стена комнаты вся уставлена была образами, перед которыми горели три лампады; на правой стороне на лавке сидел ветхий старик, а у левой стены стояла ветхая старушка.
      - Что вы тут делаете? - спросил Вихров, почти не зная, с чего ему начать.
      - Молимся мы здесь, - отвечал старик, вставая перед ним.
      - Что же, ты давно здесь живешь? - спросил Вихров, все еще находившийся в недоумении, что ему делать.
      - Пятый год, - отвечал старик.
      Из мужиков в шалаш сошел только один сотский.
      - Зачем же ты тут живешь? - продолжал Вихров спрашивать старика.
      - Где же мне жить-то? Кому я теперь надобен? - отвечал старик.
      - А это - жена твоя? - спросил Вихров, показывая на старуху.
      - Нет, - отвечал старик, отрицательно покачав головой.
      - Кто же ты такая? - спросил Вихров и старушку.
      - Странница, судырь, я.
      - А здесь давно ли?
      - Да вчерашнего дня вот зашла к старику.
      - Зачем же ты зашла к нему?
      - Он, судырь, учитель мой старинный; зашла спросить у него, куда мне идти... я еще темная.
      - А он - зрячий?
      - Он уж, судырь, давно в искусе пребывает.
      - Ты откуда же родом, дедушка? - спросил Вихров опять старика.
      - Не помню я; давно уж это было, как я ушел из дому, - отвечал старик угрюмо.
      - Зачем же ты ушел, собственно?
      - По священному писанию: оставит человек отца и мать свою и грядет ко мне, - отвечал старик.
      Вихров решительно недоумевал - как взять этих стариков.
      - Ну, я вас должен взять отсюда, - проговорил он наконец, собравшись с духом.
      - Что же, бери, ежели мы нады кому, - отвечал старик с усмешкой.
      - Пойдем, старушка, и ты, - сказал Вихров старухе.
      - Слушаю-с, - отвечала та, и все они вышли из шалаша.
      - Прикажете их связывать? - спросил сотский.
      - Свяжи! - сказал ему Вихров и старался не глядеть на стариков.
      Мужики из селенья стояли молча и мрачно смотрели на все это. Сотский связал руки старику своим кушаком, а старухе - своим поясом.
      В это время вдруг раздался невдалеке выстрел; мужики сейчас же обернулись в ту сторону, Вихров тоже взмахнул глазами туда; затем раздался крик и треск сучьев, и вскоре появился между деревьями бегущий непременный член. Вслед за ним подходили и понятые, сопровождавшие его.
      - Меня было зарезали! - кричал Мелков.
      - Кто зарезал? - спросил Вихров.
      - Солдат, должно быть, беглый; я пошел и землянку тут нашел, а он выскочил оттуда прямо на меня с ножом; я только что пистолетом отборонился и побежал, а эти черти, - прибавил он, указывая на мужиков, - хоть бы один пошевелился, - стоят только.
      - Это что еще значит?.. Кто у вас еще тут проживает и кому вы пристанодержательствуете? - обратился Вихров строго к мужикам. - Говорить сейчас же, а не то все вы отвечать за то будете!
      - Это точно, что наслышаны мы были, что тут проживает беглый солдат, отвечал один мужик.
      - Отчего же вы не доносили о том начальству? - спросил Вихров.
      - Где же доносить-то: донеси на него, он и селенье, пожалуй, выжжет.
      - Поймайте его и представьте, - он и не может вам повредить.
      - Его поймаешь, - другой на место его придет и отплатит нам за него. Мы боимся того, - вся ваша воля, - продолжали говорить мужики.
      - Стало быть, тут у вас постоянный притон?
      - Да, может быть, и постоянный, кто его знает!.. Начальство уж само смотри за тем, мы ему не сторожа на то!.. - подхватил другой мужик.
      - Нам только от них дела да беспокойства, - продолжал первый мужик.
      - Да как же, паря!.. Немало чиновников-то наезжает, словно орды какой!.. - произнес первый мужик.
      Вихров очень хорошо видел, что все мужики были страшно озлоблены, а потому он счел за лучшее прекратить с ними всякий разговор.
      - Ну, веди этих стариков, - сказал он сотскому.
      Тот повел.
      Вихров и непременный член пошли за ним. Мужики с мрачными лицами тоже шли за ними.
      Старик-раскольник начал хромать на одну ногу, потом сгорбился, тяжело дыша, всем станом.
      Вихров не утерпел и спросил его:
      - Что такое, старик, с тобой?
      - Умираю, ваше благородие, ведь девяносто пятый год тоже живу.
      - Да что же ты чувствуешь?
      - У сердца схватило, рученьки ломит, дыханье сперло, - говорил старик, и дыханье у него, в самом деле, прерывалось.
      - Ну, развяжи ему скорей руки! - воскликнул Вихров.
      Сотский сейчас и с заметным удовольствием развязал его. Вихров в это время оглянулся, чтобы посмотреть, как старуха идет; та шла покойно. Вихров хотел опять взглянуть на старика, но того уж не было...
      - Где же старик? - спросил он.
      - Тут за кусты, надо быть, зашел, - отвечал сотский.
      - Как ушел за кусты?.. Ищи его скорей.
      Сотский зашел за некоторые кусты.
      - Нет его тут? - проговорил он.
      - Ищите же вы все! - воскликнул Вихров мужикам.
      - Где же тут его искать? Темно становится - и лес-то велик, - отвечали те в один почти голос и явно насмешливым тоном.
      Солнце в самом деле уже село, и начинались сумерки. Вихров очень хорошо понимал, что он был одурачен - и вышел из себя от этого.
      - А когда вы так, то я вас всех посажу за него в острог, - обратился он к мужикам. - Я знаю, что если вы сами не странники, то странноприимники, это все равно.
      При этом лица у мужиков у всех немного сконфузились.
      Покуда все это происходило, вся гурьба уже подошла к деревне.
      - Собак ваших уберите, а не то я их всех колом! - закричал вдруг Мелков.
      Сотский побежал вперед убирать собак.
      Вихров, с своей оставшейся странницей и в сопровождении Мелкова, вошел в ближайшую избу. Было уже совсем темно. Хозяйка в этом доме - и, должно быть, девка, а не баба - засветила огонек. Вихров подметил, что она с приведенной странницей переглянулась, и даже они поклонились друг другу.
      - Как тебя зовут? - начал он спрашивать старуху.
      - Матреной.
      - А по отчеству?
      - Не помню, не знаю.
      - А замужняя или девица?
      - Девица.
      В это время хозяйка подошла поправить лучину в светце.
      - Ой, батюшки, окаянная, обожгла как руку-то! - воскликнула она вдруг, и в ту же минуту горящая лучина выпала у нее из рук и погасла.
      В избе сделалась совершенная темнота.
      - Огня скорей засвечайте! - воскликнул Вихров, не сомневаясь уже более, что это опять была придуманная штука.
      Он слышал, как девка-хозяйка подошла к шестку, неторопливо там стала присекать огня к тряпочному труту и зажгла об него серную спичку, а от нее зажгла и лучину; изба снова осветилась. Вихров окинул кругом себя глазами, старухи уже перед ним не было.
      - Где старуха? И она убежала! - воскликнул он испуганным и бешеным голосом.
      В избе, кроме его, Мелкова и девки-хозяйки, никого не было.
      - Где старуха? - ревел Вихров. - Ты сказывай! - обратился он к девке-хозяйке.
      - Да я почем знаю? Я не стерегла ее.
      Вихров едва совладел с собой; он видел, что вся деревня была пристанодержатели бегунов, - и ему оставалось одно: написать обо всем этом постановление, что он и сделал - и потребовал всех понятых, сотского и хозяйку, чтобы они приложили руки к этому постановлению.
      Понятые, хозяйка и сотский поглядели сначала друг на друга, а потом прежний же мужик проговорил:
      - Нет, мы рукоприкладствовать не станем.
      - Почему же?
      - Так, по вере нашей нам прикладывать тут рук нечего.
      - Отчего же другие раскольники прикладывают руки - ты, стало быть, признаешь это за печать антихриста?
      - Печать антихристова! - проговорил, усмехаясь, мужик. - Известно! прибавил он что-то такое.
      - Так вы решительно не прикладываете рук? - спросил Вихров.
      - Нету-ти, - отвечали все почти в один голос.
      У Вихрова в это мгновение мелькнула страшная в голове мысль: подозвать к себе какого-нибудь мужика, приставить ему пистолет ко лбу и заставить его приложить руку - и так пройти всех мужиков; ну, а как который-нибудь из них не приложит руки, надобно будет спустить курок: у Вихрова кровь даже при этом оледенела, волосы стали дыбом.
      - Уходите все отсюда скорей! - проговорил он негромко мужикам, но голос его, вероятно, был так страшен, что те, толкая даже друг друга, стали поспешно выходить из избы.
      Вихров затем, все еще продолжавший дрожать, взглянул на правую сторону около себя и увидел лежащий пистолет; он взял его и сейчас же разрядил, потом он взглянул в противоположную сторону и там увидел невиннейшее зрелище: Мелков спокойнейшим и смиреннейшим образом сидел на лавке и играл с маленьким котенком. Вихрова взбесило это.
      - Что же вы тут сидите и ничего не делаете? - сказал он ему презрительным тоном.
      Мелков сейчас же вскочил на ноги и робко вытянулся перед ним.
      - Достаньте, по крайней мере, есть: я есть смертельно хочу! проговорил Вихров, в самом деле ничего не евший с утра.
      - Дай поесть чего-нибудь! - отнесся Мелков несмело к хозяйке.
      - Чего дать-то? У нас ничего нет.
      - Как ничего нет? Яйца есть, молоко есть!
      - Нету у нас ничего того, - отвечала девка.
      - Ну хоть хлебца дай! - упрашивал ее Мелков.
      - И хлеба нет!.. Остался после обеда, да свиньям бросили!
      - Ведь мы у тебя не даром, а за деньги просим, - толковал ей Мелков.
      - Что мне ваши деньги! Разве я не видывала денег? - отвечала девка.
      У Вихрова вся кровь подступала к голове от гнева; он вдруг встал на ноги.
      - Дай зажженную лучину, - сказал он хозяйке.
      Та подала ему.
      - Я сам себе найду пищу; идите за мной! - прибавил он Мелкову и вслед за тем пошел в голбец.
      Осветивши всю местность там, он увидел оригинальное зрелище: на земляном полу были разбиты и выпущены сотни три яиц и стоял огромной лужей квас; даже рубленая капуста была вся раскидана.
      - Здесь уж все поубрали! - проговорил он, возвращаясь из голбца, и с той же зажженной лучиной перешел в другую избу, и там прямо прошел в голбец, где нашел почти то же самое - с тою только разницею, что яйца были перебиты в квасу и там распущены.
      Остальные избы освидетельствовать Вихров послал уже Мелкова. Тот невдолге возвратился и был как-то сконфужен; с волос и с картуза у него что-то такое текло.
      - Там тоже так! Везде все яицы перебиты.
      - Но в чем вы все перемочены? - спросил его Вихров.
      - Облили чем-то, дьяволы: я иду по сеням в тени, вдруг облили помоями сто ли-то... "Девушка, говорит, не видала и вылила на голову", - ишь какая! - бормотал непременный член.
      Вихров и об этом написал постановление.
      XVIII
      ПОМЕЩИК КНОПОВ
      Герой мой до такой степени рассердился на поярковских раскольников за их коварство и изуверство, что не в состоянии даже был остаться ночевать в этом селенье.
      - Поедемте куда-нибудь в другую деревню! - сказал он непременному члену.
      - Поедемте-с! - отвечал тот покорно; но, когда они сели в тарантас, он проговорил несмело:
      - К дяденьке бы моему Петру Петровичу Кнопову заехать.
      - К Кнопову?.. - повторил Вихров. - Это к остряку здешнему!
      - Да-с, - отвечал Мелков.
      Вихров давно уже слыхал о Кнопове и даже видел его несколько раз в клубе: это был громаднейший мужчина, великий зубоскал, рассказчик, и принадлежал к тем русским богатырям, которые гнут кочерги, разгибают подковы, могут съесть за раз три обеда: постный, скоромный и рыбный, что и делают они обыкновенно на первой неделе в клубах, могут выпить вина сколько угодно. Приезжая из деревни в губернский город, Петр Петрович прямо отправлялся в клуб, где сейчас же около него собиралась приятельская компания; он начинал пить, есть, острить и снова пить. Не ограничиваясь этим, часов в двенадцать он вставал и проговаривал детским голосом: "Пуа!" Это значит - со всей компанией ехать в другие увеселительные заведения пить. Во всех этих случаях Петра Петровича никто и никогда не видал говорящим или делающим какие-нибудь глупости - и даже очень утомленным: бодро оканчивал он проведенные таким образом вечера и бодрым и свежим просыпался он и на другой день. В молодости Петр Петрович был гусар, увез себе жену по страсти, очень ее любил, но она умерла, и он жил теперь вдовцом, подсмеиваясь и зубоскаля над всем божьим миром.